Бойня

Глава 9

На следующее утро, примерно в четверть восьмого, я постучал в дверь комнаты Литси на первом этаже. Сонный голос спросил:

— Кто там?

— Кит.

Пауза, потом:

— Ну, входите.

В комнате было темно. Литси приподнялся на локте и включил лампу у кровати. Свет озарил просторную комнату, отделанную дубовыми панелями, с огромной кроватью, парчовыми занавесками и портретами предков на стенах. «В самый раз для Литси», — подумал я.

— А я думал, вас нет, — сказал Литси, протирая глаза. — Какой сегодня день?

— Вторник. Я приехал ночью, в пятом часу. Собственно, из-за этого я к вам и пришел.

Слушая мой рассказ, Литси постепенно поднимался и наконец сел прямо.

— Вы в самом деле думаете, что это Нантерр? — спросил он, когда я закончил. — Если да, то, возможно, он хотел только поймать и напугать ее... сказать ей, что будет, если ее дядя не уступит. Наверно, этот человек — кто бы он ни был — не ожидал, что она побежит так быстро. Даниэль ходит на работу в кроссовках... и к тому же она в хорошей форме. Может быть, он просто не сумел ее догнать.

— Ну, если он хочет нам что-то сообщить, он еще объявится.

— Да. И насчет лошадей тоже.

— Если это действительно он, то у него не все дома, — сказал Литси.

— Во всяком случае, — сказал я, — я счел нужным вас предупредить.

Я рассказал ему и о том, что у Даниэль пропала сумочка.

— Если это был обычный вор, тогда еще ничего: он не знает адреса; но если это был Нантерр, то теперь у него есть ключ от входной двери особняка.

Наверно, стоит сказать об этом принцессе и попросить поменять замок, как вы думаете? Я сейчас еду в Девон, у меня там несколько заездов. К вечеру вернусь сюда. Я заберу Даниэль с работы, но, если я вдруг опоздаю на поезд и не приеду, не могли бы вы привезти ее домой? Если нужна машина, можете взять мою.

— Вы все-таки постарайтесь не опоздать на поезд.

— Конечно, но...

Он приподнял и опустил брови.

— Ну, давайте ключи.

Я отдал ему ключи от машины.

— И попробуйте узнать, не говорила ли Даниэль тете Беатрис, где она работает и во сколько уходит с работы.

Литси недоумевающе поморгал.

— У Анри Нантерра в этом доме есть шпион, — напомнил я.

— Ладно, идите. Ни пуха, ни пера!

Я улыбнулся, вышел и поехал на вокзал. Глупо, конечно, доверять Даниэль Литси, но она нуждается в защите, а одна поездка в моем «мерседесе», который будет вести Литси, ничего не решит.

Несмотря на высокие скорости и постоянный риск падения, жокеистиплеры гибнут сравнительно редко — мытье окон, к примеру, куда опаснее. И все-таки бывают дни, когда тебя с ипподрома увозят в госпиталь, и всегда это случается в самый неподходящий момент. Нельзя сказать, чтобы в тот день в Ньютон-Абботе я ездил с особой осторожностью, но все же и не с той отчаянной отвагой, что в последние две недели.

Может быть, в конце концов Даниэль вернется ко мне, а может быть, и нет; но, во всяком случае, у меня будет больше шансов, если я буду рядом с ней, а не в больнице за две сотни миль от Лондона.

На ипподроме со мной весь день только и говорили, что об убийстве Каскада и Котопакси. Я прочел заметки об этом на спортивных страницах двух газет, пока ехал в поезде, а в раздевалке увидел еще две. Во всех этих заметках было больше эмоций и домыслов, чем конкретных фактов. Все, с кем я говорил, забрасывали меня любопытными и сочувственными вопросами. Но я не мог сообщить им ничего нового. Да, я своими глазами видел убитых лошадей в денниках. Да, конечно, принцесса была очень расстроена. Да, я надеюсь, что буду участвовать в Большом национальном на другой лошади.

Судя по тому, что Дасти был мрачнее тучи, к нему приставали с теми же расспросами. Когда одна из лошадей принцессы выиграла, он слегка смягчился.

Наша победа была встречена аплодисментами и восторженными криками, что говорило о популярности принцессы. Директор ипподрома и председатель совета директоров пригласили меня в директорский кабинет — на этот раз не затем, чтобы устроить мне выволочку, а затем, чтобы выразить сочувствие и попросить передать их соболезнования принцессе и Уайкему. Меня грубовато-дружески похлопали по плечу и налили шампанского. Мейнарда Аллардека на горизонте не наблюдалось.

Я успел на лондонский поезд, пообедал сандвичем в вокзальном буфете и к девяти вернулся на Итон-сквер. Меня впустил Даусон: замок действительно поменяли. Я отправился в гостиную. Там сидели принцесса, Литси и Беатрис Бэнт. Все трое напряженно молчали, словно были накрыты вакуумными колпаками и не могли слышать друг друга.

— Добрый вечер! — сказал я. Мой голос показался неуместно громким.

Беатрис Бэнт подскочила: она сидела спиной к двери и не видела, как я вошел. Лицо принцессы просветлело. Литси тоже ожил, словно по мановению волшебной палочки.

— Вы вернулись! — воскликнул он. — И на том спасибо!

— Что случилось? — спросил я. Но отвечать никто не торопился.

— С Даниэль все в порядке?

Принцесса несколько удивилась.

— Да, конечно! Томас отвез ее на работу...

Она сидела на диване выпрямившись, высоко держа голову, вся напряженная, точно приготовилась к обороне.

— Присаживайтесь, — она похлопала по дивану рядом с собой. — Расскажите, как там мои лошадки.

Я знал, что это было ее единственным убежищем от жизненных невзгод: в самые тяжелые моменты она всегда говорила о своих лошадях, цепляясь за них, точно за единственную надежную опору в рушащемся мире.

Я сел рядом с ней и принялся добросовестно подыгрывать.

— Бернина была в самой лучшей форме и выиграла барьерную скачку. Ей, похоже, нравится в Девоне — она там уже в третий раз выигрывает.

— Расскажите, как она скакала? — сказала принцесса. Она выглядела довольной и в то же время по-прежнему какой-то растерянной. Я подробно рассказал ей о скачке, но выражение ее лица так и не изменилось. Я покосился на Литси и увидел, что он слушает с таким же рассеянным видом. Беатрис, похоже, вовсе не слушала.

Я передал принцессе соболезнования директоров и рассказал, как довольна была публика тем, что ее лошадь выиграла.

— Они так добры... — пробормотала принцесса.

— Так что все-таки случилось? — снова спросил я. И Литси наконец ответил:

— Анри Нантерр звонил. Час назад. Он хотел поговорить с Роланом, но Ролан отказался, и тогда он спросил меня. По имени.

Я вскинул брови.

— Он сказал, что я — один из тех троих, которые должны теперь подписывать все деловые документы вместе с Роланом. Он сказал, что двое других — это Даниэль и принцесса. Его нотариус это вспомнил.

Я нахмурился.

— Он мог вспомнить это только в том случае, если кто-то сообщил ему ваши имена. Услышал и вспомнил.

Литси кивнул.

— Нантерр сказал, что его нотариус забыл в гостиной Ролана свой «дипломат». И что в «дипломате» лежит бланк контракта со свободными местами для подписей сторон и свидетелей. Он говорит, что мы, все четверо, должны подписать этот контракт в присутствии его нотариуса, в том месте, которое он укажет. Сказал, что будет звонить нам каждое утро, пока все четверо не согласятся.

— А в противном случае?.. — спросил я.

— Он заметил, — продолжал Литси ровным тоном, — что будет очень жаль, если принцесса так по-глупому потеряет еще нескольких лошадей, и что девушкам опасно ходить по ночам одним. Еще он сказал, — Литси насмешливо вскинул бровь, — что принцы тоже не застрахованы от несчастных случаев и что некоему жокею стоит убраться из этого дома и не лезть не в свое дело, если он, жокей, хочет остаться целым и невредимым.

— Так и сказал? — с интересом спросил я.

Литси покачал головой.

— Он говорил по-французски.

— Мы спрашивали у Беатрис, — сказала принцесса с подчеркнутой вежливостью, — не разговаривала ли она с Анри Нантерром с тех пор, как приехала сюда в воскресенье, но она говорит, что понятия не имеет, где он.

Я посмотрел на Беатрис. Та ответила мне враждебным и решительным взглядом. На самом деле совершенно не обязательно знать, где именно находится человек, чтобы позвонить ему по телефону, но вряд ли стоило заставлять Беатрис переходить от уклончивости к откровенной лжи. Ее дерзкий взгляд убедил меня в том, что солгать она не постесняется.

Принцесса сказала, что ее муж хотел поговорить со мной, когда я вернусь, и предложила сходить к нему сейчас. Я встал и вышел, чувствуя, как все трое снова напряглись и застыли в своих вакуумных колпаках. Я поднялся наверх и постучал в дверь де Бреску.

Он пригласил меня входить и садиться и с искусно изображаемым интересом спросил о том, как прошел день. Я ответил, что Бернина выиграла. «Это хорошо», — машинально сказал он, явно соображая, что говорить дальше. Я заметил, что сегодня он выглядел уже не таким хрупким, как в пятницу или в субботу, но зато и не таким решительным.

— Мне потребуется время на то, чтобы организовать свой уход на пенсию, — сказал он. — А как только я предприму какие-либо шаги в этом направлении, Анри Нантерр об этом узнает. Джеральд Грининг полагает, что, когда Нантерр узнает о моих намерениях, он потребует отменить мое решение и снова пустит в ход угрозы и насильственные действия... — Де Бреску помолчал. — Литси рассказал вам о звонке Нантерра?

— Да, месье.

— Лошади... Даниэль... моя жена... Литси... вы сами... Я не могу подставить вас всех под удар. Джеральд Грининг советует мне подписать контракт, а потом, как только Нантерр получит лицензию, продать свой пакет акций. Нантерр должен согласиться. Я поставлю такое условие перед тем, как подписать контракт. И все поймут, что я продал свои акции из-за оружия. Так мне удастся хотя бы отчасти спасти свою репутацию... — Его губы горько скривились. — Этот контракт внушает мне величайшее отвращение, но иного пути я не вижу.

Он умолк, но в этом молчании чувствовался невысказанный вопрос, и, выждав некоторое время, я на него ответил:

— Не подписывайте, месье.

Он задумчиво посмотрел на меня, и на его лице впервые появился намек на улыбку.

— Литси предупреждал, что вы так скажете.

— В самом деле? А что сказал сам Литси?

— А вы как думаете?

— "Не подписывайте".

— Вы и Литси... — На его губах опять промелькнула улыбка. — Такие разные — и такие похожие! Он про вас сказал, что вы «крепкий орешек и с головой». Это он сказал, а не я! И еще попросил дать вам с ним время придумать, как избавиться от Нантерра раз и навсегда. Он просил меня не подписывать контракт, пока вы оба не сдадитесь и не признаете своего поражения.

— И вы... вы согласились?

— Ну, если вы сами того хотите, я соглашусь.

Я подумал, что нападение — лучшая защита. Подумал о лошадях, о принцессе, о Даниэль... Отступать было некуда.

— Да, — сказал я.

— Очень хорошо... Впрочем, надеюсь, ничего страшного больше не случится. Я сказал, что мы сделаем все возможное, чтобы это предотвратить, и спросил, не хочет ли он нанять человека, который будет охранять дом в отсутствие Джона Гренди.

— Охранять дом? — нахмурился де Бреску.

— Нет, месье, не ваши комнаты. Он будет просто находиться в доме. Вы его даже видеть не будете. Но он даст вам рацию, чтобы вы в случае нужды могли его позвать. И, пожалуй, стоит еще поставить телефон с записывающим устройством.

Он приподнял исхудалую руку и снова уронил ее на подлокотник.

— Делайте что сочтете нужным, — сказал он. Потом улыбнулся, почти лукаво — это был первый проблеск более светлой стороны его личности, который мне довелось увидеть, — и спросил:

— Ну что, Беатрис еще не выжила вас из «бамбуковой» комнаты?

— Нет, месье, — я тоже улыбнулся.

— Сегодня утром она явилась ко мне и потребовала, чтобы я вас выселил, — сказал он, продолжая улыбаться. — Она требовала также, чтобы я предоставил Нантерру управлять предприятием как он сочтет нужным, но я так и не понял, чего она хочет больше: она то и дело перескакивала с одной темы на другую. — Он помолчал. — Если вам удастся переупрямить мою сестру, с Нантерром вы справитесь легче легкого!

На следующее утро я отправился покупать телефон с записывающим устройством. Кроме того, в доме появился охранник, который, впрочем, был совсем не похож на охранника: это был шустрый парнишка лет двадцати, который чуть ли не с колыбели занимался карате.

Беатрис, разумеется, не одобряла как саму идею нанять охранника, так и этого парнишку лично, особенно после того, как он едва не сшиб ее с ног на лестнице, доказывая, что может добежать с цокольного этажа в мансарду быстрее лифта.

Он сказал мне, что на этой неделе его зовут Робби. Принцесса произвела на него неизгладимое впечатление. Он упорно называл ее «ваше королевское высочество», над чем она втихомолку добродушно посмеивалась.

— Вы уверены, что он?.. — осторожно спросила принцесса у меня, когда Робби не мог нас слышать.

— Ему дали самые лучшие рекомендации, — заверил я. — Его шеф говорит, что Робби способен выбить у человека пистолет прежде, чем тот успеет выстрелить.

Полтергейст по имени Робби слегка развеселил принцессу, и она решительно объявила, что все мы — и Беатрис, разумеется, тоже — непременно должны поехать на скачки в Аскот. Ленч в Аскоте уже заказан, а месье де Бреску останется на попечении Робби. Принцессу охватило веселье, которое иногда появляется у людей, идущих на риск. И она сумела заразить своим весельем Литси и Даниэль. Беатрис угрюмо ныла, что терпеть не может скачек.

Когда она узнала, что я профессиональный жокей, ее мнение обо мне упало ниже Марианской впадины. Я слышал, как она с негодованием говорила принцессе:

— Но это же чернорабочий! Что у вас, нет комнат в мансарде?

В мансарде была расположена детская, холодная, пыльная и заброшенная, с мебелью в чехлах. Я обнаружил это во время своих ночных обходов. На самом деле меня могли бы поселить в комнате, расположенной рядом с «розовой». У нее была общая ванная с «розовой» комнатой, и мебель там тоже стояла в Чехлах.

— Беатрис, дорогая, мы же не знали, что вы приедете, — напомнила ей принцесса. — А он — жених Даниэль.

— Но, на самом деле...

Однако Беатрис отправилась на скачки, хотя и неохотно. Видимо, на том основании, что, если бы даже ей и удалось прорваться к брату и довести его до изнеможения, подписать контракт он все равно бы не смог, во-первых, потому, что у него не было бланка (он теперь хранился в комнате Литси на случай, если Беатрис возьмет «бамбуковую» комнату приступом), и, во-вторых, оставалось еще трое людей, которых тоже надо было убедить. После звонка Нантерра, перед тем как я вернулся из Девона, осторожный Литси сказал ей, что бланка контракта у нас нет.

— А где же он? — осведомилась Беатрис.

— Дорогая моя Беатрис, — сказал ей Литси с самым честным видом, понятия не имею! «Дипломат» нотариуса и сейчас в холле, ждет, когда его заберут, но никаких бумаг в нем нет.

Он рассказал мне об их беседе перед тем, как мы отправились спать, и я решил отнести бумагу к нему, от греха подальше.

Беатрис поехала в Аскот в «роллс-ройсе» принцессы. Даниэль и Литси отправились со мной.

Притихшая Даниэль сидела на заднем сиденье. Вчера, когда я вез ее домой с работы, она всю дорогу молчала и изредка вздрагивала, хотя в машине было тепло. Я рассказал ей о звонке Нантерра и о решении ее дяди. Глаза Даниэль расширились от страха, но она сказала только:

— Пожалуйста, будь осторожен... Будьте осторожны оба...

В Аскоте Литси взял ее под руку и повел в сторону ложи принцессы, а мне надо было идти, так сказать, на работу. Я смотрел им вслед с неприкрытой ревностью.

Мне предстояло четыре скачки: одна лошадь принцессы, две лошади других владельцев Уайкема и одна — тренера из Ламборна. Дасти был в дурном настроении, распорядителем опять оказался Мейнард Аллардек, а помощник сообщил, что на моем любимом седле полетела лука. Вдобавок стоял собачий холод, и в довершение всего я обнаружил, что каким-то образом ухитрился набрать лишний фунт. Вероятно, из-за того вокзального сандвича.

Первая из лошадей Уайкема была четырехлетним жеребцом, который раньше участвовал в гладких скачках. Это было его первое выступление в стипль-чезе. Я несколько раз тренировал его, но вселить в него храбрость было выше моих сил. Он всю дорогу упрямо сообщал мне, что прыгать ему не нравится, и я так и не смог сообщить его владельцам ничего утешительного. Лошадь, которой не нравятся скачки, — это пустая трата времени, денег и нервов. Лучше ее продать и купить другую. Я сказал это владельцам как можно тактичнее, но они покачали головой и ответили, что спросят у Уайкема.

Второй из скакунов Уайкема тоже пришел в хвосте — на этот раз не из-за того, что не старался. Это был добросовестный и твердый на ногу конь, но он сильно уступал соперникам в резвости.

В следующей скачке участвовала лошадь принцессы. Я был донельзя мрачен. И вид смеющейся Даниэль, вышедшей в паддок под руку с Литси, моего настроения ничуть не улучшил.

Принцесса, которая спустилась в паддок раньше их, как только увидела, что ее лошадь седлают, проследила направление моего взгляда и мягко похлопала меня поруке.

— Она сейчас сама не знает, чего хочет, — внятно сказала она. Дайте ей время разобраться в своих чувствах.

Я взглянул в голубые глаза принцессы, как всегда, полускрытые ресницами. Видимо, она очень остро почувствовала, что я нуждаюсь в совете, иначе никогда бы его не дала.

— Хорошо, — ответил я сквозь зубы. Принцесса коротко кивнула и обернулась к остальным.

— А где Беатрис? — спросила она; — Она что, не пришла?

— Беатрис говорит, что сейчас слишком холодно. Она осталась в ложе, — ответил Литси и спросил у меня:

— Ну что, стоит ли нам ставить на вашу лошадь?

Коль, жеребец принцессы, бродил по паддоку в своей синей с золотом попоне. Ему явно было скучно. Коль не обладал пламенным энтузиазмом, и ездить на нем было трудно: вырвавшись вперед слишком рано, он терял интерес к скачке и замедлял ход. А если промедлить на финишной прямой и не выйти вперед вовремя, проиграешь скачку и будешь выглядеть и чувствовать себя полным идиотом.

— Не надо, — сказал я. Сегодня был неудачный день.

— Ставьте-ставьте! — неожиданно сказала принцесса.

— Ну и что же нам делать? — рассмеялся Литси.

Коль был темно-рыжим с белой проточиной на морде и тремя белыми чулками. Как и большая часть лошадей, от которых Уайкем ожидал победы в Челтенхеме, Коль достигнет пика формы не раньше, чем к Национальному охотничьему призу, через две недели. Но к Аскоту он должен был быть более или менее готов: там дистанция менее сложная. На скачках в Челтенхеме он должен был участвовать в Золотом кубке, главной скачке дня. Он не был одним из главных фаворитов, как Котопакси в Большом национальном, но тем не менее у него были реальные шансы на призовое место.

— Постарайтесь сделать все возможное, — как обычно, сказала принцесса, и я, как обычно, обещал, что постараюсь. Дасти подсадил меня в седло, и я направил Коля к старту легким галопом, пытаясь хоть чуть-чуть разогреть его и себя самого. Мрачному жокею и унылой лошади можно вообще не выходить на старт.

К тому времени, как мы стартовали, я успел сказать ему, что впереди у нас серьезная работа и что этим надо гордиться. Эти увещевания опять же предназначались не только Колю, но и мне самому. И к третьему из двадцати двух препятствий мы оба действительно ощутили слабый прилив сил, обещавший вырасти в нечто большее.

Один из главных секретов стипль-чеза состоит в том, чтобы подвести коня к препятствию так, чтобы он мог взять его, не замедляя скорости. Коль был один из тех редких коней, которые сами умеют рассчитывать расстояние, так что жокею остается позаботиться лишь о тактике. Но зато Коль никогда не прибавлял скорость, если его не заставлять. Не было в нем спортивного духа.

Я достаточно часто ездил на нем и нередко выигрывал, так что я знал, что ему нужно, и понимал, что под конец мне придется увлечь его диким порывом, который, быть может, сумеет пробудить его флегматичную душу.

Головой ручаюсь, что с трибун этого заметно не было. Мне казалось, что Коль еле тащится, но на самом деле скакал он довольно резво. Большую часть трехмильной дистанции мы прошли четвертыми или пятыми, а к последнему повороту двое из лидеров устали, и мы оказались третьими.

Впереди было еще три препятствия и еще двести сорок ярдов финишной прямой. Одна из идущих впереди лошадей все еще была полна сил и энергии чтобы выиграть, Колю придется ее обогнать. Жокей другой лошади уже схватился за хлыст — видимо, почувствовал, что лошадь начинает выдыхаться. Я самую малость придержал Коля, чтобы первое из трех препятствий на прямой линии он миновал по-прежнему третьим. Препятствие он взял чисто, следующее тоже, а перед третьим, и последним, мы обошли жокея с хлыстом.

«Слишком свободно», — подумал я. Коль идеально брал препятствия, когда впереди еще оставалось два-три соперника. Однако он взял последнее препятствие мощным прыжком. После этого будет не так уж трудно пробудить в нем волю к победе и убедить его, что вот сейчас — именно сейчас! — самое время...

Коль коснулся ногой земли, и внезапно она подломилась. Он ткнулся мордой в землю. Я отпустил повод на всю длину, откинулся назад и отчаянно стиснул коленями бока лошади, стараясь не упасть. Каким-то чудом его вторая передняя нога твердо встала на землю, и, навалившись всем своим полутонным весом на эту хрупкую опору, Коль поднялся и продолжал скакать.

Я подобрал повод. Мы, конечно, проиграли. Но укротить боевой дух, разбуженный с таким трудом, было не так-то просто. "Скачи, скачи, скотина!

— говорил я ему. — Пора! Давай, борись! Вперед! Покажи мне, покажи им всем, на что ты способен!"

И Коль, словно поняв каждое слово, вытянул шею и понесся вперед в том удивительном финишном рывке, благодаря которому иногда в последнюю секунду одерживаются самые невероятные, невозможные победы.

И на этот раз мы почти выиграли — почти... Коль сумел отыграть потерянные ярды. Я гнал его почти так же, как Каскада, но без той ярости, что тогда. Мы поравнялись с крупом лидера, с седлом, с шеей... Еще бы три скачка! Но мимо уже промелькнул финишный столб.

Принцесса сказала, что спустится туда, где расседлывают лошадей, только в том случае, если мы выиграем, а то из ее ложи очень далеко идти.

А вот Мейнард был уже тут как тут. Когда я соскользнул на землю, он злобно уставился на меня. Глаза его были полны ненависти. Я не мог понять, зачем он явился сюда. Если бы я так кого-то ненавидел, как он меня, я бы, наоборот, постарался как можно реже встречаться с этим человеком. Сам я испытывал к Мейнарду отвращение за то, что он промывал мозги своему родному сыну, пытаясь заставить его убить человека.

Дасти накрыл поводящего боками Коля попоной, подчеркнуто не высказывая своего мнения о результатах скачки, и я пошел взвешиваться. Сегодняшнее уныние никуда не делось и по-прежнему окутывало меня тяжелым облаком.

В следующей скачке я ехал на лошади тренера из Ламборна и финишировал третьим, сильно отстав от лидеров. Я переоделся в уличную одежду с тяжким чувством, что день прошел впустую.

Когда я вышел из весовой, по дороге к ложе принцессы меня окликнули.

Я обернулся и увидел догоняющего меня Бэзила Клатгера.

— Вы по-прежнему разыскиваете Анри Нантерра? — спросил он, поравнявшись со мной.

— Разыскиваю.

Я остановился. Он тоже остановился, но все время переминался с ноги на ногу, точно стоять ему было неловко.

— Роквили сегодня здесь — их лошадь участвовала в первом заезде. И с ними женщина, которая хорошо знает Нантерра. Они говорят, может, вам стоит с ней пообщаться.

— Да, пожалуй. Он взглянул на часы.

— Я обещал сейчас зайти к ним в бар для владельцев и тренеров выпить рюмочку. Идемте вместе.

— Спасибо большое, — сказал я.

Мы пришли в бар, я взял рюмку портвейна и подсел к Роквилям. Меня представили их знакомой — невысокой женщине, типичной француженке, одевающейся под сорванца, хотя в ее возрасте это уже смотрелось несколько неуместно. На мальчишеской рожице появились морщинки, в стриженных ежиком волосах пробивалась седина. На ней были черные сапоги на высоких каблуках и брючный костюм из блестящей черной кожи, с шелковым платком на шее, повязанным на ковбойский манер.

Однако говор у нее был вполне наш, за версту отдающий английским ипподромом. Ее представили мне как Мадлен Дарси, англичанку, жену французского тренера.

— Анри Нантерр? — с отвращением переспросила она. — Знаю я этого ублюдка! Еще бы мне его не знать. Мы тренировали его лошадей, а он вдруг ни с того ни с сего забрал их и отправил к Вийону!