Брандмаузер

Брандмауэр

Энди Макнаб

1

ХЕЛЬСИНКИ, ФИНЛЯНДИЯ

Понедельник, декабрь G 1999 года. Русские были серьёзными игроками. Если всё пойдёт не по плану, сказал Сергей, мне повезёт, если меня застрелят в вестибюле отеля. Если меня схватят, меня отвезут в какой-нибудь отдалённый пустырь и вспорют живот. Вытащат мои внутренности и оставят смотреть, как они извиваются у меня на груди, словно ведро свежевыловленных угрей, в течение тридцати минут, пока я не умру. Такое случается, объяснял он, когда связываешься с главарями РОКП (Российской организованной преступности). Но у меня не было выбора; мне отчаянно нужны были деньги.

«Как это называется, Сергей?» Я изобразил потрошение. Глядя прямо перед собой, он коротко и мрачно улыбнулся и пробормотал: «Месть викингов».

Было около семи вечера, и уже три с половиной часа было темно. Температура воздуха весь день держалась значительно ниже нуля; снега давно не было, но его всё ещё было много, сметённого по обочинам дорог.

Мы вдвоем сидели неподвижно почти час.

Пока я только что заговорил, наше дыхание было единственным признаком движения. Мы припарковались в двух кварталах от отеля «Интерконтиненталь», скрывая своё присутствие в грязно-чёрном «Ниссане» 4x4 в тенях от уличных фонарей. Задние сиденья были сложены, чтобы было легче спрятать цель внутри, вместе с мной, обвивающим его, как борец, чтобы удерживать его там. Внедорожник был стерильным: никаких отпечатков и совершенно пустым, если не считать травматологического пакета, лежащего на сложенных сиденьях. Нашего мальчика нужно было доставить через границу живым, и пара литров раствора Рингера могла бы пригодиться, если бы это дело превратилось в групповой трах. Прямо сейчас в нём были все ингредиенты для такового. Я поймал себя на надежде, что это не мне понадобится вливание.

Прошло уже немало времени с тех пор, как я ощущал необходимость в предварительной канюляции, чтобы ускорить замещение жидкости после огнестрельных ранений, но сегодня у меня возникло именно такое желание. Я привез катетер из Великобритании, и он уже был установлен в вену под левым предплечьем, закреплён пластырем и защищён пластырем Ace. В иглу и камеру катетера был предварительно загружен антикоагулянт, чтобы предотвратить свёртывание крови, заполняющей его. Раствор Рингера не так эффективен, как плазма, для восполнения кровопотери — это всего лишь солевой раствор, — но мне не хотелось ничего на основе плазмы.

Российский контроль качества был противоречивым, и я хотел вернуться в Великобританию с деньгами, а не с ВИЧ. Я провёл достаточно времени в Африке, не обрабатывая огнестрельные ранения из-за риска заражения, и я не собирался позволить этому случиться сейчас.

Мы сидели лицом к Маннергейминти, в 600 футах ниже по склону от нашей позиции. Бульвар был главной дорогой, ведущей в центр города, всего в пятнадцати минутах ходьбы справа. По обе стороны трамвайных линий по обе стороны шёл неспешный, послушный поток машин. Здесь, наверху, это был словно другой мир. Низкие многоквартирные дома обнимали тихую улицу, и почти в каждом окне сверкала перевёрнутая буква V белых рождественских огней.

Мимо проходили люди, изнывающие под тяжестью покупок, набитых большими сумками с изображениями остролиста и Санты. Они не замечали нас, направляясь домой, в свои нарядные квартиры; они были слишком заняты тем, чтобы удержаться на ногах на обледенелых тротуарах и пригнуть головы, защищая внедорожник от завывающего ветра.

Всё время, что мы здесь были, двигатель был выключен, и мы чувствовали себя как в холодильнике. Дыхание клубилось, словно низкое облако, пока мы ждали.

Я постоянно представлял себе, как, когда и где буду действовать, и, что ещё важнее, что буду делать, если всё пойдёт не так. После выбора цели основная последовательность похищения почти всегда одинакова. Сначала идёт разведка; затем похищение; затем задержание; четвёртые переговоры; пятые – выплата выкупа; и, наконец, освобождение, хотя иногда этого не происходит. Моя задача заключалась в планировании и реализации первых трёх этапов; остальное было вне моей компетенции.

В Лондоне ко мне обратились трое бойцов из бригады в кричащих галстуках и подтяжках из частного банка. Моё имя им сообщил бывший товарищ по полку SAS, который теперь работал в одной из крупных охранных компаний и был так любезен, что порекомендовал меня, когда ему отклонили этот заказ.

«Британия, — сказали они мне, когда мы сидели за столиком у окна в баре на крыше отеля Hilton, откуда открывался вид на сады Букингемского дворца, — столкнулась с взрывом русской мафиозной организованной преступности. Лондон — рай для отмывания денег. ROC ежегодно переводит через Сити до 20 миллиардов долларов, и до двухсот её высокопоставленных представителей либо живут в Великобритании, либо регулярно приезжают».

Руководители продолжили говорить, что обнаружили, что всего за три года через счета Валентина Лебедя в их банке прошли миллионы. Это им не понравилось, и они были совсем не в восторге от мысли, что к нему наведаются ребята с синими мигалками и увидят его имя на всех его приходных ордерах. Решение было таким: похитить Вэла и отвезти его в Санкт-Петербург, где, как я предполагал, они либо договорились уговорить его перевести счёт в другой банк, либо перевести через них ещё больше, чтобы сделать риск более приемлемым. В любом случае, мне было всё равно, лишь бы платили.

Я взглянул на Сергея. Его глаза сверкали, когда он смотрел на машины внизу, а кадык дрогнул, когда он сглотнул. Говорить было больше нечего; мы и так достаточно наговорили за две недели подготовки. Теперь пора было действовать.

Конференция членов Европейского совета должна была начаться в Хельсинки через два дня. Синие флаги ЕС уже развевались вдоль главных дорог, а большие чёрные колонны еврократов с мотоциклистами-эскортниками передвигались от одного места встречи к другому. Полиция организовала объезды для регулирования движения транспорта по городу, повсюду появлялись оранжевые светоотражающие конусы и ограждения. Из-за этого мне уже дважды пришлось менять маршрут эвакуации.

Как и все высококлассные отели, «Интерконтиненталь» принимал у себя беглецов из Брюсселя. Все эти люди в костюмах обосновались в городе ещё на прошлой неделе, вертелись и действовали так, чтобы, когда главы государств приедут в город, им оставалось лишь вежливо отказаться от приглашения Тони Блэра отведать британской говядины на каком-нибудь ужине для прессы, а затем уехать. Всё бы хорошо, но, на мой взгляд, меры безопасности здесь были на высоте – от герметичных люков, предотвращающих закладку бомб, до значительного присутствия полиции на улицах. У них наверняка были планы действий на случай любых непредвиденных обстоятельств, особенно вооружённого нападения.

Под ногами у Сергея лежал АК со складным прикладом – российский автоматический 7,62-мм укороченный автомат. Его стриженные редеющие каштановые волосы были прикрыты тёмно-синей шерстяной шапкой, а старый советский армейский бронежилет, надетый под пуховиком, делал его похожим на мишленовского человечка. Если бы Голливуд искал русского крутого парня, Сергей бы без проблем выиграл кинопробы. Под сорок, квадратная челюсть, высокие скулы и голубые глаза, которые не просто пронзали, а рубили на мелкие кусочки.

Единственной причиной, по которой он никогда не станет главным героем, была его ужасно изрытая оспинами кожа. То ли он в юности сторонился Клирасила, то ли обжёгся – я не мог сказать, а спрашивать не хотел.

Он был твердым и надежным человеком, и я чувствовал, что с ним можно иметь дело, но он не собирался быть в моем списке получателей рождественских открыток.

Я читал о внештатной деятельности Сергея Лысенкова в отчётах разведки. Он был членом спецназовской группы «Альфа» – элитного подразделения спецназа РГБ, которое действовало везде, где власть Москвы находилась под угрозой или где шли войны за экспансию. Когда в 1991 году руководство КГБ, придерживавшееся жёсткой линии, возглавило переворот в Москве, они приказали группе «Альфа» убить Ельцина, пока он укрывался в Белом доме, но Сергей и его товарищи решили, что с них хватит, и что политики все одинаково плохи. Они не подчинились приказу, переворот провалился, и когда Ельцин узнал, что чуть не произошло, он взял их под своё прямое командование, лишив их власти и превратив в своих телохранителей. Сергей решил уйти и поделиться своим опытом и знаниями с тем, кто больше заплатит, и сегодня этим человеком стал я. Связаться с ним оказалось достаточно просто: я просто поехал в Москву и спросил несколько охранных компаний, где его найти.

Мне нужны были русские в команде, потому что мне нужно было знать, как русские думают, как русские поступают. И когда я узнал, что Валентин Лебедь будет проводить сутки в Хельсинки, а не в своей крепости в Санкт-Петербурге, Сергей оказался единственным, кто мог организовать транспорт, оружие и подкуп пограничников за отведённое время.

Люди, которые инструктировали меня по работе, хорошо справились со своей работой.

Валентин Лебедь, как мне удалось узнать, проявил смекалку во время падения коммунизма. В отличие от некоторых своих неловких коллег, он не стал оставлять дизайнерские лейблы на рукавах нового костюма, чтобы показать, сколько он стоил. Его взлёт был стремительным и стремительным; за два года он стал одним из дюжины главарей «мафиократии», сделавшей РПЦ столь могущественной во всём мире. Фирма Лебедя работала за рубежом только с бывшими агентами КГБ, используя их навыки и опыт для управления международной преступностью, словно военной операцией.

Начав свою жизнь в нищете, сыном фермера в Чечне, он воевал против русских в войне середины девяностых. Слава к нему пришла после того, как он сплотил своих людей, заставляя их снова и снова смотреть «Храброе сердце», пока русские бомбили их день за днем. Он даже раскрашивал лицо наполовину синим, когда шел в атаку. После войны у него появились другие идеи, все связанные с долларами США, и местом для их реализации он выбрал Санкт-Петербург.

Значительную часть своих денег он получал от торговли оружием, вымогательства и сети ночных клубов в Москве и других городах, которые служили прикрытием для проституции. Ювелирные магазины, которые он «приобрел» в Восточной Европе, использовались им как прикрытие для сбыта икон, украденных из церквей и музеев. У него также были базы в Соединенных Штатах, и, как говорили, он организовал сделку о сбросе сотен тонн американских токсичных отходов на родину. На Дальнем Востоке он даже купил авиакомпанию, чтобы иметь возможность вывозить героин без административных проблем. Всего за несколько лет, по словам людей, которые меня информировали, такая деятельность принесла ему более 200 миллионов долларов.

В трёх кварталах от отеля, в машине, которую бросят после запуска подъёмника, стояли ещё двое из команды из шести человек. Карпентер и Найтмер были вооружены 9-мм мини-пулемётами «Узи» (очень уменьшенной версией 9-мм «Узи»), которые крепились на ремнях под пальто, как и у телохранителей, с которыми нам предстояло столкнуться.

Это было хорошее, надёжное оружие, хотя и немного тяжеловатое для своего размера. По иронии судьбы, Сергей раздобыл командные «Узи» и старые испанские полуавтоматические 7-миллиметровые пистолеты с глушителем у одного из дилеров Валентина.

Конечно, «Плотник» и «Ночной кошмар» были не настоящими их именами; Сергей, единственный, кто говорил по-английски, сказал мне, что они так переводятся, и именно так он их и называл. И хорошо, ведь я всё равно не смог бы произнести их по-русски.

Кошмар оправдывал своё имя. Он определённо не был самым острым инструментом в сарае Сергея. Ему приходилось демонстрировать всё двадцать-тридцать раз, прежде чем он понял, что к чему. Его лицо было слегка плоским, что в сочетании с постоянно бегающими глазами и тем фактом, что он, похоже, не очень хорошо удерживал еду во рту, придавало ему довольно пугающий вид.

У Карпентера была героиновая зависимость, которая, как заверил меня Сергей, никак не повлияет на его выступление, но во время подготовки она определённо повлияла. Его губы постоянно двигались, как будто он что-то проглотил и пытался вернуть вкус. Сергей сказал ему, что если он облажается на земле, то лично его убьёт.

Найтмер был для Карпентера как старший брат и защищал его, когда Сергей ругал его за ошибки, но мне казалось, что Найтмер пропадет без него, что они нужны друг другу.

Сергей рассказал мне, что они дружат с подросткового возраста.

Семья Найтмера присматривала за Карпентером, когда его мать приговорили к пожизненному заключению за убийство мужа. Она узнала, что он изнасиловал свою семнадцатилетнюю дочь. Как будто этого было мало, Сергей был его дядей, братом его отца. Это было похоже на «Как вращается мир» на русский лад, и единственное, что мне в этом нравилось, так это то, что моя собственная семья казалась нормальной. Карпентер и Найтмер будут со мной в отеле, когда я буду ждать лифта; возможно, я смогу сохранить над ними хоть какой-то контроль, если они будут со мной.

Последних двоих в команде я окрестил братьями Джеймсами, и они сидели в зелёной «Тойоте» 4x4. Я за них не особо беспокоился; в отличие от остальных двоих, им не нужно было повторять, что делать, больше двух раз. Они держали нажатыми три чёрных «Мерседеса» цели, которые стояли примерно в полутора милях от отеля. У них также были автоматы Калашникова со складными прикладами и бронебойные патроны в магазинах, и, как и у Сергея, на них было достаточно бронежилетов, чтобы парализовать небольшую лошадь.

Цель была хорошо защищена в отеле, а его автомобили были надежно припаркованы под землей, чтобы исключить возможность установки каких-либо устройств – будь то взрывное устройство врагов или подслушивающее устройство или слежка со стороны правоохранительных органов. Когда они наконец выедут за ним из отеля вместе с остальными членами BG, Джеймсы последуют за ними. Затем Карпентер и Найтмер займут свои позиции в отеле вместе со мной. Сергей, Джесси и Фрэнк займут машины.

Оба Джеймса тоже были бывшими бойцами «Альфа», но, в отличие от Сергея, были слишком привлекательны для гетеросексуалов. Они были вместе ещё со времён службы в Афганистане, когда были молодыми призывниками, уехав оттуда после предыдущей чеченской войны в середине девяностых, разочаровавшись в руководстве, которое позволило им проиграть боевикам. Обоим было чуть за тридцать, с крашеными светлыми волосами, очень чисто выбритыми и ухоженными. Если бы они захотели сменить профессию, то могли бы стать моделями для каталога. За время военной службы они ни разу не расставались. Насколько я понял, всё, чего они хотели, – это убивать чеченских боевиков и обмениваться восхищёнными взглядами.

Я знал, что Сергею можно доверять, но всё ещё сомневался в его процедуре отбора. Он явно хотел оставить себе большую часть обещанных мной денег и решил не брать с собой команду А.

Это была самая непрофессиональная работа, на которой я когда-либо работал, а я работал не на одной. Всё стало настолько плохо, что я даже стал спать с засовом в дверь и оружием наготове. Сергей сказал, что если команда и не жаловалась ему на мои планы, то они ныли о том, кто сколько зарабатывает и как их могут обделить, когда придёт день зарплаты.

Карпентер был настолько гомофобен, что по сравнению с Гитлером он казался мокрым либералом, и держать их подальше друг от друга потребовалось столько же усилий, сколько и готовиться к заданию. Я изо всех сил старался держаться от них подальше и сосредоточился исключительно на Сергее; именно его я должен был поддерживать, потому что только он мог помочь мне доставить цель в Россию. Но они меня нервировали; сегодня должны были погибнуть люди, и я не хотел оказаться среди них.

Я был в составе грозной команды, против грозной цели, когда всё руководство Западной Европы должно было прибыть в город, прихватив с собой достаточно сил безопасности, чтобы взять Китай. День выдался не из лёгких, но, чёрт возьми, отчаяние заставляет людей совершать отчаянные поступки.

Я выдохнул ещё одно облако. Цифровой дисплей на приборной панели показывал, что прошло ещё двадцать минут – пора проверить радиосвязь. Засунув руку во внутренний карман куртки, я нащупал кнопку отправки на своём ярко-жёлтом телефоне Motorola, таком, каким родители следят за детьми на горнолыжных склонах или в торговом центре. У каждого из нас шестерых был свой телефон, подключенный к наушнику, который крепился на крючок. Учитывая, что так много людей используют наушники на своих мобильных телефонах, мы не будем привлекать к себе внимания, разгуливая с ними.

Я дважды нажал кнопку, шумоподавитель зазвонил в ухе, затем сверился с Сергеем. Он кивнул: я передаю. Джесси и Фрэнк ответили двумя шумоподавителями, затем Карпентер и Найтмер – тремя. Если бы я нажал кнопку отправки, а от Джеймсов ничего не было, Карпентер и Найтмер подождали бы тридцать секунд и всё равно ответили. У нас не было бы выбора, кроме как приблизиться к цели и ждать прибытия «Мирес». Это было нехорошо, поскольку это раскрыло бы нас троих в отеле и нарушило бы координацию. Радиомолчание наступило по двум причинам. Во-первых, я не знал языка, а во-вторых, наземная служба безопасности ЕС прослушивала бы разговор. Если повезёт, несколько щелчков тут и там ничего не значили бы. Было много других резервных средств связи, которыми я мог бы воспользоваться, например, мобильные телефоны, но Найтмер и Карпентер должны были использовать всё самое простое. Стоит запомнить что-то ещё, и они бы взорвались. Старый принцип планирования: «Делай всё просто, глупо» снова оказался актуальным.

В то время как Сергей выбрал образ «человека Мишлен», я был настоящим бизнесменом: однобортный костюм, пиджак на размер больше, тёмно-серое пальто, чёрный шерстяной шарф и тонкие кожаные перчатки, и, конечно же, всё это сопровождало. Кошмар и Карпентер были одеты в том же стиле. Все трое были чисто выбриты, вымыты и ухожены. Детали имели значение; нам приходилось перемещаться по отелю, не обращая на нас внимания, словно мы были частью брюссельской компании нахлебников, оплачивающих все расходы и получающих возмутительные зарплаты. На коленях у меня даже лежал сегодняшний номер Herald Tribune.

Моё пальто хорошо скрывало бронежилет под рубашкой. У Сергея он мог быть толщиной с тротуарную плитку у Кремля, но моё состояло всего из двенадцати тончайших, как бумага, листов кевлара – недостаточно, чтобы остановить один из бронебойных снарядов Сергея, но достаточно, чтобы отразить удар мини-УЗИ, которые, возможно, вскоре попытаются меня сбить. В бронежилете был карман для керамической пластины, прикрывающей грудь, но, в отличие от Сергея, я не мог её надеть – она была слишком громоздкой.

Карпентер вообще отказался носить что-либо, потому что это было не по-мужски, и Найтмер последовал его примеру. Просто чёртова ярость! Если бы я мог, я бы обмотался этой дрянью с ног до головы. Мои ноги были в дерьме; без всего, кроме тонких носков и пары шнурованных ботинок, они были холодными, как пакеты с замороженным горошком. Я больше ничего не чувствовал ниже лодыжек и перестал шевелить ими, чтобы согреться.

У меня был южноафриканский Z88, похожий на 9-мм «Беррету», тот самый пистолет, который Мел Гибсон использует в фильмах «Смертельное оружие». Когда во времена апартеида мир запретил экспорт оружия в Южную Африку, ребята просто начали производить собственное оружие и теперь экспортировали больше штурмового оружия и вертолётов, чем Великобритания.

У меня было три расширенных магазина на двадцать патронов, из-за чего из рукоятки пистолета торчало ещё два дюйма, словно он частично выпал. Два запасных магазина отправились в левый карман пальто. Если всё пойдёт по плану, мне даже не придётся доставать оружие. Подъёмник должен быть — и будет — бесшумным и займёт меньше минуты.

Бронежилет был самым лёгким из тех, что я осмелился надеть, но даже он не позволял мне вытащить пистолет или сесть там, где я обычно его ношу: по центру спереди, заправленным во внутреннюю кобуру джинсов или брюк. Меня не радовало новое положение оружия. Теперь оно должно было быть справа на ремне. Последние две недели мне приходилось практиковаться и напоминать себе об изменении положения, иначе я мог бы на кого-нибудь натянуть пистолет и обнаружить, что моя рука наткнулась на кевлар вместо пистолетной рукоятки. Конечно, если бы я смог до него добраться через все слои одежды. Чтобы быстро отстегнуть верхние слои, я заклеил несколько розеток из комплекта в машине и носил их в правых карманах пальто и куртки. Это было ещё одной причиной для беспокойства. Единственным утешением было то, что завтра в это же время всё закончится: я получу свои деньги и больше никогда не увижу этих психов.

Послышался шорох: Сергей развернул плитку шоколада и начал закидывать её себе в рот, не предлагая мне. Не то чтобы я хотела есть; я не была голодна, просто волновалась. Я сидела и ждала, слушая, как Сергей стискивал зубы и щёлкал челюстями, а ветер свистел в фургоне.

Я сидел и думал, пока он облизывал зубы. До сих пор Валентину удавалось ускользать от властей, главным образом потому, что он рано усвоил, как полезно иметь друзей во власти и чиновников на зарплате. Ключевых свидетелей регулярно убивали, прежде чем они успевали дать против него показания. Всего несколько месяцев назад, по словам Сергея, американский журналист, слишком глубоко вникший в деловые дела Вэла, был вынужден скрываться вместе с семьёй после перехвата телефонного звонка, в котором Вэл предлагал контракт на 100 000 долларов, в котором речь шла не только о жизни репортёра, но и о жизни его жены и ребёнка.

Однако худшая участь была уготована тем, кто предал его доверие. Двое старших менеджеров, управлявших его империей проституции, были пойманы на том, что снимали немного с крыши в его московских борделях. Несмотря на то, что они сражались вместе с ним во времена «Храброго сердца» и с тех пор были его верными помощниками, Вэл приказал вывести их и заколоть кольями на пустыре недалеко от Красной площади, где лично вспорол им животы, вытащил внутренности и терпеливо ждал смерти. «Месть викинга», похоже, сработала: с тех пор ни один рубль не пропал из его касс.

Я услышал в наушнике шесть коротких хлюпаний. Три пикапа «Миры» двигались к отелю.

Я ответил двумя хлюпами, а затем услышал ещё два от Найтмера и Карпентера, которые должны были уже выходить из машины и ехать в отель. Мы все шестеро знали, что пора начинать.

Сергей не произнес ни слова, лишь кивнул. Он, может, и говорил по-английски, но слова из него приходилось выжимать. Я кивнул в ответ, проверяя, на месте ли моё оружие.

Я вылез из внедорожника, оставив Сергея смотреть вниз по склону. Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ветра, я направился в противоположном направлении, подальше от главной улицы. Мой путь пролегал вверх по холму метров на сто, затем я свернул направо к следующему перекрёстку. Это вывело меня на дорогу рядом с отелем и снова на главную улицу.

Передо мной слева от дороги виднелся большой серый бетонный отель. Совсем рядом с ним проходили дорожные работы, обнесённые стальным ограждением; мостовую уже уложили, а трубы ремонтировали. Я не завидовал бедолагам, которым пришлось доделывать работу в такую погоду.

Шум с главной улицы становился громче по мере того, как я спускался вниз по склону. Братья Джеймс, должно быть, уже были там, следуя за Мересом. Найтмер и Карпентер должны были войти в отель с противоположной стороны, а Сергей занял позицию так, чтобы иметь возможность атаковать Мересом у входа в отель.

Я перешёл дорогу, пройдя мимо служебного входа и парковки отеля. На красном асфальте стояли два белых фургона доставки Hilux. За боксами доставки в отель вела стеклянная дверь, но пройти через неё можно было только по телефону ресепшена, а я не хотел привлекать к себе больше внимания, чем требовалось.

Ни одна из двух погрузочных площадок не была открыта; было слишком холодно. Я продолжил спуск, и отель теперь скрывался за линией высоких хвойных деревьев.

Самым уязвимым местом Валентина Лебедя будет сегодня вечером, в Финляндии, в этом отеле, перед отъездом в театр. Он шёл на «Ромео и Джульетту». Театр находился всего через дорогу, в нескольких сотнях метров слева, но там было холодно, он всегда был объектом нападок, и он был невероятно богат, так зачем же идти пешком?

Примерно в ста футах от главной дороги я выехал на подъездную дорожку от главного входа в Intercontinental. Она была полукруглой и односторонней. Я повернул налево; передо мной, на полпути вниз по бетонно-стеклянному зданию, был большой синий навес, защищавший гостей от непогоды, когда они садились в машины и выходили из них. Стены первого этажа были стеклянными, через которые я мог видеть теплый и уютный интерьер. Вдоль подъездной дорожки росли небольшие деревца; они сбросили листья и теперь были покрыты белыми рождественскими огнями. Из-за снега они выглядели так, будто их посыпали сахарной пудрой. Я прошел мимо освещенного оленя, стоявшего на лужайке между подъездной дорожкой и главной улицей, которая находилась примерно в ста футах ниже по пологому склону.

План был прост. Найтмер и Карпентер должны были уничтожить ближайших бойцов, охранявших цель, когда она выйдет из лифта, а затем прикрыть меня, пока я веду цель к главным дверям. В это время Джеймсы блокировали заднюю часть «Миреса» своим внедорожником, Сергей блокировал переднюю часть на «Ниссане», а все трое управляли другими бойцами и водителями из своих АК.

Выйдя на улицу, я направлялся к задней части «Ниссана», таща за собой жертву. Мы оба лежали под одеялом, мой пистолет был засунут ему в горло, пока Сергей ехал к пункту выдачи (DOP), где жертву пересаживали в багажник автомобиля, следующего на границе. Тем временем Джесси и Фрэнк сообщали окрестностям хорошие новости с помощью газа CS, прежде чем уехать на «Тойоте» вместе с двумя другими к своему DOP и сменить машину. Мы все собирались на RV (место встречи) у границы и садились в грузовик, оборудованный потайными отсеками, пока Сергей вез нас в матушку-Россию. До Санкт-Петербурга оставалось всего несколько часов.

Петербург и день зарплаты. Отличная работа, если получится.

Я прошёл под навесом и прошёл через первые автоматические двери с тонированным стеклом и отделкой под латунь. Когда я прошёл через вторые двери, моё лицо покраснело от струи горячего воздуха от обогревателей над входом.

Я хорошо знал фойе. Там царила атмосфера дорогого, комфортабельного клуба. Я не видел ни одного из залов, но они, должно быть, были потрясающими.

Передо мной, примерно в ста футах от меня, за группой очень шумных и растерянных японских туристов, окруживших гору одинаковых чемоданов, находилась стойка регистрации. В дальнем правом углу находился коридор, ведущий в ресторан, туалеты и, что немаловажно, к лифтам.

К этому моменту Найтмер и Карпентер должны были находиться в дальнем конце коридора, у входа в ресторан. Оттуда они могли контролировать три двери лифта.

Сразу справа от меня, за тёмной деревянной стеной, находился бар «Балтика». Слева, вокруг нескольких диванов, кресел и журнальных столиков сновали расторопные коридорные. Освещение было приглушённым. Я пожалел, что не зашёл просто выпить.

Я направился к одному из диванов и сел так, чтобы оказаться лицом к лицу с японцами, толпившимися у стойки регистрации, справа от меня, с коридором справа и дверями лифта с отделкой под латунь. Как и я, Найтмер и Карпентер спрятались от камер видеонаблюдения, наблюдавших за стойкой регистрации. Я сел, разложил газету «Триб» на журнальном столике, расстегнул пальто и стал ждать колонну Миреса.

Беспокоиться сейчас было бессмысленно. Тренировки и планирование ограничены. Раньше я беспокоился, когда меня охватывало это чувство, но теперь я его понял. По сути, я смирился с тем, что умру, и всё, что было дальше, было лишь бонусом.

2

Японцы были совсем не рады, и их не волновало, что об этом кто-то узнает.

Их было, наверное, около двадцати человек, у всех на шее висели видеокамеры.

Три минуты спустя фары трёх «Мирос» осветили окна первого этажа. Джесси и Фрэнк должны были остановиться прямо у полукруглой подъездной дорожки, где они должны были стоять. Сергей должен был поджидать их, чтобы заблокировать дорогу.

Я ждал, когда откроются внутренние раздвижные двери, опустив голову и полностью сосредоточившись на газете.

Пришли БГ. Две пары блестящих итальянских туфель и дорогие чёрные кашемировые пальто поверх чёрных брюк.

Всегда избегай зрительного контакта, потому что они будут его искать. Если ваши взгляды скрестятся, тебе конец; они поймут, что ты здесь не для того, чтобы говорить о запрете на говядину.

Я наблюдал, как две пары каблуков пробирались в дальний правый угол фойе. Они остановились у латунных дверей лифта, время от времени прикрываясь японцами, пока преследовали одного очень надоедливого представителя отеля.

Средняя дверь с тихим звоном отъехала в сторону. Туфли вошли, а ещё двум парам обуви вход запрещён. Двери закрылись, и индикатор остановился на номере «Посол». Они собирались встретиться с двумя другими сотрудниками полиции, которые уже были с Валентином, их руководителем, моей целью. Моими деньгами.

Я встал, сунул «Триб» в карман пальто и направился к главным дверям. Проходя мимо них к бару «Балтик» с кожаными кабинками и тёмным деревом, я увидел по ту сторону стекла три чистейших чёрных «Миры» с конденсирующимся в холодном воздухе выхлопным газом, и за каждым из них терпеливо ждал водитель.

Бар был наполовину полон и не сильно накуренный, учитывая количество сигарет, которые я видел на ходу. Было довольно много открытых ноутбуков, и царил общий гвалт: люди в деловых костюмах обсуждали дела за кружкой пива или в телефонах.

Расстегнув на ходу пиджак, но не снимая пальто, чтобы скрыть бронежилет, я двинулся мимо столов и кожаных диванов-честерфилдов к дальней двери.

Я сел так, чтобы было видно весь коридор до трёх дверей лифта, слегка отодвинутых в правую стену. За ними, чуть скрыто от глаз, находились ресепшен и фойе. В другом конце коридора, в кофейной зоне ресторана, должны были сидеть Карпентер и Найтмер, откуда открывался прекрасный вид на всё пространство до самого фойе. Под столом я стянул правую перчатку и просунул указательный палец в разрез на коже.

Прошло пять долгих минут, лифты приходили и уходили, но Вэл всё ещё не появлялась. Из центрального лифта вышли две пары средних лет, одетые в меха и смокинги, словно тоже собирались в театр. Вот тут-то я и начал волноваться.

Затишье закончилось, и вот-вот должен был разразиться шторм. Сердце колотилось вовсю. Бронежилет был мокрым от пота, а воротник рубашки впитывал его с затылка. В любую минуту кто-нибудь мог спросить, не заболел ли я, я был в этом уверен. Душевно я был прежним, но тело говорило мне что-то другое.

Примерно через двадцать секунд раздался ещё один pmg. Две пары дорогих итальянских туфель вышли из правого лифта и на секунду-другую замерли в коридоре, каждая пара смотрела в свою сторону. Пальто стоявшего передо мной BG распахнулось, когда он повернулся, затем оба направились к фойе, исчезнув из виду так же быстро, как и появились. Я знал, что их куртки и пальто будут, как и мои, распахнуты, чтобы достать оружие.

Я сунул руку во внутренний карман куртки и шесть раз нажал на кнопку отправки на «Мотороле», каждый раз слыша хлюпанье в наушнике. Вэл должен был спуститься с минуты на минуту.

Сергей, Джесси и Фрэнк теперь знали, что цель и бэкграунд-зоны направляются к ним. Две пары обуви должны были занять фойе, вероятно, у главного входа. Скоро всё начнётся, и у японцев появится серьёзный повод для жалоб.

Что бы ни делали эти два БГ, мы их прикрывали. Если они оставались внутри, Найтмер и Карпентер должны были разобраться с ними, как только разберутся с БГ непосредственно вокруг Вэла. Снаружи всё зависело от остальных троих.

Мы все ждали, и я потел, пока люди вокруг меня смеялись, стучали по клавиатуре и разговаривали, попивая алкоголь.

Из крайнего правого лифта раздался гудок. Ещё две пары чёрных лакированных туфель, брюки от делового костюма с шёлковой полоской под чёрными пальто. Они вышли по обе стороны от светло-серого кашемирового пальто и самых элегантных брюк, за которыми последовали очень длинные, стройные, подтянутые чёрные чулки, отороченные самой роскошной в мире норкой. Женщина Вэл, согревавшая его долгими одинокими ночами вдали от семьи.

Мне приходилось быть осторожным. Всегда существовала вероятность, что кто-то, кого ты пропустишь во время слежки, – кто-то, похожий на зятя или секретаршу. Когда же ты попадёшь в цель, они могут оказаться действительно опасными. Но не эта; она определённо не была частью схемы BG.

Они без колебаний выскочили из лифта. Я медленно встал, ожидая своей очереди.

Я поймал пугающий, танцующий взгляд Карпентера, когда он и Найтмер пересекали дверной проем, двигаясь справа налево, подстраиваясь под целеустремленные шаги БГ.

Мы столько раз репетировали, что должно было произойти дальше. Это должно было сработать; остановить это было уже невозможно.

Я повернул налево от двери и пошел за ними, как раз когда они вытащили свое оружие с глушителем.

Примерно в пятнадцати футах впереди нас спины и очень широкие плечи пары BG прикрывали Вэла и женщину, двигавшихся к фойе, заполненному японцами. Нам нужно было быстро приблизиться к ним, пока они ещё находились в коридоре. Выйдя в фойе, остальная команда Вэла могла увидеть, что сейчас произойдет, прежде чем внедорожники займут позиции.

Ещё десять футов, прежде чем мы оказались над ними. Раздался ещё один взрыв, затем из лифта вспыхнул яркий свет, двери открылись, и между нами и целью появилась пара средних лет.

Я попытался оттолкнуть их. Это был случай, который я отрабатывал с ними много раз. В тот момент, когда я это сделал, правая рука Карпентера поднялась.

Не отрывая глаз от Вэл, он три-четыре раза выстрелил без глушителя в проходившую мимо пару. Я слышал, как верхний затвор его оружия двигался взад-вперёд в нескольких сантиметрах от моего лица, и глухой стук патронов, выходящих из ствола. Чёрт, её крик сделал всё настолько шумным, а мы даже не успели уничтожить BG.

Парочка упала обратно в лифт, женщина приняла на себя все удары, её белая шёлковая блузка была вся в крови. Да чёрт с ним! Проводить игроков — это одно, но с реальными людьми — большие проблемы.

Двое бойцов обернулись и начали опускать оружие, но Карпентер и Найтмер приблизились и всадили им обоим по два выстрела в голову с расстояния меньше фута. Они упали без звука.

Никто поблизости пока ничего не заметил — все были слишком заняты своими делами, — но скоро заметят.

Когда BG упали, Карпентер должен был двигаться дальше, но он продолжал стрелять по телам. BG были мертвы. Он терял время.

Позади меня в лифте кричал мужчина, прижимая к себе умирающую жену.

Я видел остекленевшие глаза Карпентера. Он был под кайфом от того, что помогало ему пережить долгие зимы. Сергей сегодня будет занят, если мы выживем и он сдержит обещание. Чёрт возьми, я бы сам прикончил этого маньяка, пока всё не вышло из-под контроля.

Не отрывая взгляда от головы Карпентера, когда он снова выстрелил в BG, я просунул правую руку между курткой и рубашкой, к своему 88-мм револьверу, а левую ладонь направил к нему, согнутую в локте и готовую принять оружие, которое вот-вот окажется у меня в руках. Крики из лифта теперь стихли. Я не замечал ничего другого, сосредоточившись исключительно на голове Карпентера, когда он повернулся, чтобы выстрелить в другое тело на полу.

Мои пальцы заскребли по бронежилету, когда я слегка наклонился вперёд от бедра и изо всех сил откинул пальто и куртку назад. Вес металлических выступов помог мне вытащить оружие на нужную секунду. Сильно надавив перепонкой правой руки на рукоятку 88-го, я как можно крепче сжал её тремя нижними пальцами и большим пальцем.

Выхватив оружие, я начал вставлять указательный палец без перчатки в спусковую скобу, убеждаясь, что чувствую сталь спускового крючка на первой затылке. Я потянул предохранитель большим пальцем как раз перед тем, как Карпентер выстрелил следующим патроном.

Блеск меди, когда рабочие части выбрасывали стреляную гильзу между нами, раздался. Когда он попытался снова выстрелить, я увидел, как верхний затвор удерживается запирающим рычагом. У него закончились патроны.

Засунув 88-й в левую руку, я резко двинулся вперед и поднял оружие вверх, одновременно сосредоточившись на его голове и выжидая наносекунду, прежде чем 88-й появится в поле зрения, и я получу изображение в прицеле.

Реальная жизнь снова ворвалась в мои барабанные перепонки. Это был Кошмар, кричащий в свою «Моторолу» на внедорожники, чтобы те двигались к Мересу, одновременно схватив Карпентера за руку и потащив его к вестибюлю.

Теперь я был всего в двух шагах от Вэла. Он всё ещё смотрел на тела на полу, переваривая увиденное за последние десять секунд.

Он перешёл в режим выживания, резко обернулся и посмотрел в сторону ресторана, думая, что сможет сбежать. Мы смотрели друг другу в глаза.

Он знал, что я приду за ним, и понимал, что уже слишком поздно что-либо с этим делать.

Все происходящее замедлилось, когда я полностью сосредоточился на его шее.

Бессмысленно было обращать внимание на что-либо вокруг. Я ничего не мог с этим поделать.

Я был всего в одном шаге от него. Он ждал, что меня подстрелят, и стоял там, смиряясь. Он ничего не мог поделать. Должно быть, он знал, что однажды это произойдёт. Я обхватил его шею согнутой левой рукой, продолжая двигаться вперёд, так что она плотно прижалась к его горлу.

Он отшатнулся назад, когда я сделал еще один шаг, заставив его лицо подняться.

Я слышал, как он давится. Ростом он был всего пять футов и семь дюймов, так что схватить его было довольно легко. Будь это его спутник, мне, наверное, пришлось бы встать на цыпочки. Женщина в норке никак не отреагировала. Я ожидал, что она закричит, но она просто стояла в стороне, прижавшись спиной к стене, и смотрела.

Держа пистолет в правой руке и не останавливаясь, я задвинул правую руку ему за шею, чтобы завершить захват головы, словно борец, пытающийся покрепче схватить противника. Он тут же начал бороться с нехваткой кислорода; он никак не мог не пойти со мной. Не было нужды проверять его на наличие оружия. Сегодня оно ему было ни к чему; он был бизнесменом, направляющимся в театр.

Я продолжил путь к прихожей. Вэлу не нравилось то, что я с ним делаю: он выгнул спину, пытаясь снять вес тела с шеи.

Я сидел полусогнувшись, чтобы выдержать его вес. Я чувствовал его бронежилет, замаскированный под майку.

Я сосредоточился, глядя туда, куда мы едем, на кричащих в фойе русских и внезапно замолчавших японцев. Всё остальное не имело значения.

Прошло ещё четыре-пять секунд, и люди в отеле не только увидели, что произошло, но и успели это осознать. Мозгу, не привыкшему к обработке подобной информации, требуется время, чтобы осознать: «Ага, всё верно, на полу лежат два трупа, а другие с автоматами кричат и бегают по фойе». А потом, как только один начинает истерить, истерику начинают бить все.

Я свернул в фойе, направляясь к выходу. Кошмар появился у главных дверей, он творил что-то с одним из БГ, кричал и вопил по-русски и отталкивал руки от тела.

Я находился в шестидесяти футах от них.

Японцы последовали примеру всех остальных, бросившись в укрытие и прячась за диванами, утаскивая за собой близких. И это было здорово: чем больше они паниковали, тем меньше видели.

Двухтональный сигнал тревоги заглушил крики, и я поспешил так быстро, как только мог.

Кошмар был рядом, осматривая мою спину, пока он прикрывал БГ. Крепко схватив Вэла, я потянул его за собой. Он фыркал, как лошадь, задыхаясь.

Сквозь окна яркий свет фар трех «Мере» освещал внедорожник Сергея с открытым задним бортом, ожидавший меня и Вэл.

За крышами домов «Мирес» я увидел Джесси и Фрэнка с развёрнутыми прикладами АК в плече, дулами в землю. Троих водителей Вэла уже вытащили из своих мест, и они лежали лицом вниз на тротуаре.

Карпентер находился слева от конвоя. Он тоже держал оружие направленным вниз. Должно быть, он прикрывал другую группу. Все трое выпускали пар, как из чайников.

Сергей будет сидеть в фургоне и ждать, когда я выйду из этого сумасшедшего дома.

За девять метров до цели началась Третья мировая война. Я услышал серию коротких очередей из девятимиллиметрового оружия, вспышки отражались от окон, словно фотовспышки. Это был Карпентер, расстрелявший BG изрядную часть магазина. Затем выстрелы потонули в криках в фойе. Это было похоже на крушение «Титаника».

Я не мог поверить своим глазам. Темноту снаружи озарили ещё больше вспышек выстрелов, а громкие выстрелы Джесси и Фрэнка калибра 7,62 эхом разносились по зданию. Водители, должно быть, потянулись за оружием, думая, что они следующие. Кошмар застыл на месте, дрожа от страха, стоя над последним БГ. Он смотрел на меня, ожидая указаний.

Я мельком взглянул на БГ. Его глаза горели, словно выжидая возможности сбежать от этой банды. Я ничего не мог сделать для Найтмера, который начинал сильно нервничать. Придётся ему самому разбираться.

Я ни за что не собирался выходить через парадную дверь, когда вовсю шла перестрелка, тем более, что не знал её исхода. Развернувшись к коридору, я потащил Вэла как можно быстрее, чуть не споткнувшись о швейцара и коридорного, которые валялись на полу под открытым небом, оцепенев от страха и не в силах пошевелиться.

Я вернулся в угол коридора. Мужчина всё ещё рыдал, скорбя о жене, в лифте. Её ноги, в телесных чулках и практичных туфлях, высовывались в коридор, когда двери открывались и закрывались.

Женщина всё ещё была там, вполне владея собой. Она просто стояла и смотрела, даже не потрудившись вытереть с лица кровь и плёнку БГ.

Истерика усилилась, когда пули засверкали в защитном стекле у входа. БГ, очевидно, воспользовался шансом и вскочил на ноги, стреляя на ходу. Кошмар получил очередь в свой незащищённый багажник и рухнул на двух японских туристов, которые остались на месте, слишком потрясённые, чтобы двигаться.

БГ направился ко мне, держа в правой руке мини-Узи, а ремень перекинут через плечо.

Что он собирался сделать? Он не мог открыться мне, не задев своего босса.

Развернув Вэла лицом к его BG и защищая себя, я поднял свой 88-й. Против его бронежилета я мало что мог сделать, даже если бы мог поразить движущуюся цель на расстоянии пятидесяти футов одной рукой из пистолета. Пришлось ждать, пока он не подойдёт ближе.

Я выстрелил в него с расстояния примерно девяти метров и продолжал стрелять, целясь ниже центра тяжести. На таком расстоянии целиться в голову было бессмысленно.

Я расстрелял как минимум половину двадцатизарядного магазина, не зная, упадёт он или нет, когда услышал его крик и он упал, подкосив ноги. Мне было всё равно, куда я его попал, главное, что попал.

Таща Вэл, я прошёл мимо стойки регистрации, стараясь не попасть под видеокамеру, и направился к магазину. Теперь я шёл один, предоставив контакту снаружи разбираться самому.

Деньги были у меня в руках, и я не собирался их отдавать. Я свернул направо, в широкий коридор, направляясь к задней двери парковки. Я знал, куда мне нужно идти; время на разведку редко тратится впустую.

Проходя мимо конференц-залов и бизнес-центра, я потащил Вэла по толстому ворсистому ковру. Нам обоим было трудно дышать. Мне — от страха и физического напряжения, ему — от удушья.

Не стоило оглядываться. Если бы случилась какая-то драма, я бы сразу понял: в меня бы стреляли.

Люди съеживались в дверях, видя наше приближение. Меня это вполне устраивало.

Дойдя до конца коридора, я поднялся на четыре ступеньки, затем повернул налево и поднялся ещё на десять. Дверь на внутреннюю парковку держала открытой огнетушитель. Я ударился о перекладину второго и вылетел на красный асфальт позади здания. От холода у меня перехватило дыхание.

Я слышал редкие крики одного или двух местных жителей, достаточно сумасшедших, чтобы выйти из своих квартир, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.

Дыхание у меня было прерывистое, как у скаковой лошади на зимнем галопе. Я слышал стоны Вэла. Его ноздри работали на пределе своих возможностей.

До дороги оставалось около пятидесяти футов. Вокруг меня из труб и вентиляционных шахт валил пар, а генераторы гудели, как корабельные двигатели. Если бы я добрался до служебной машины, я бы повернул налево, вниз по склону, на главную улицу, откуда доносился гул машин.

Примерно через тридцать футов я увидел парковку и погрузочные площадки. Единственной машиной в поле зрения был небольшой фургончик Hilux. Чёрт возьми, это сойдет.

В свете прожекторов, освещавших меня наблюдателями из окон квартир напротив, я попробовал открыть дверь. Она оказалась заперта.

Проезжающих машин не было, и их не нужно было поднимать; об этом позаботились строители, которые вели строительство чуть выше по холму. Оставалось только тащить Вэла по бетонной лестнице на погрузочную площадку.

Внутри оказалось нечто, похожее на офис проката автомобилей: стол, телефон и стопки документов. Женщина лет двадцати пяти стояла и истерично говорила по телефону по-фински, размахивая левой рукой, словно отгоняя рой ос. Сначала она не поняла, что перед ней, пока я не крикнул и не указал на 88-й.

«Ключи! Дайте мне ключи от машины. Сейчас же!»

Она поняла, что я имею в виду. Она бросила трубку, не переставая говорить на другом конце, и указала на стол. Я схватил их и побежал вниз по лестнице к фургону. Вэл стиснул зубы, снимая боль в шее.

Я всё ещё не стал осматриваться. Я знал, что за мной следят, и мои переживания не могли этому помешать. К этому времени женщина в офисе проката автомобилей всё равно уже вернётся к телефону и расскажет об этом всему миру.

Я сорвал картон, защищавший лобовое стекло от обледенения, и левой рукой открыл пассажирскую дверь. Правая рука держала оружие, и мне нужно было не допустить соприкосновения пальца со спусковым крючком. Возможно, придётся пошевелиться, но не ценой отпечатков.

«Залезай, залезай!»

Может, он и не говорил по-английски, но когда мой пистолет приставили к его шее, Вэл понял, о чем я говорю.

Закончив пинать его, я забрался на него сверху, приставив ствол пистолета к его шее, сел на водительское место, вставил ключ в замок зажигания и, заведя двигатель, включил передачу.

Шины стучали по булыжной мостовой, пока я ехал вниз по главной улице, включив на полную мощность обогреватель стекол.

Впереди я видел уличные фонари, и движение транспорта в обоих направлениях было интенсивным. Я поравнялся с подъездной дорогой к отелю. «Ниссан» исчез. Возможно, Сергей скрылся. Все остальные машины были на месте.

Рождественские гирлянды упали с ёлок и лежали на тротуаре среди разбросанных пустых латунных гильз. Тела были разбросаны по всей земле. С такого расстояния я не мог разобрать, кто есть кто, хотя одним из них, должно быть, был Джесси или Фрэнк, потому что всё вокруг было покрыто тонким слоем тумана: один из их баллончиков с газом CS, должно быть, попал под обстрел и всё ещё разбрызгивал содержимое по ветру.

Один из водителей чуть не скрылся. Его тело в скафандре сползло к одному из декоративных деревьев прямо перед съездом. От крови, сочившейся из огнестрельных ранений, поднимался пар. Похоже, их броня тоже не была рассчитана на бронебойные снаряды.

Я проходил мимо, внезапно вспомнив о паре в лифте. Затем, остановившись на перекрёстке с главной улицей, я сосредоточился на том, что делать дальше. Я повернул направо и влился в поток машин.

3

Когда я направлялся в сторону центра города, мне навстречу неслись мигающие синие огни, и они с визгом проносились мимо меня, едва не ослепляя меня.

При втором варианте я свернул направо, на дорогу, где мы с Сергеем ждали в «Ниссане». 88-й был у меня в правой руке, всё ещё врезаясь в шею Вэла, вынуждая меня переключать передачи левой рукой и удерживать руль коленями.

Объект оказался на удивление послушным; на самом деле, если я не ошибаюсь, его язык тела как будто говорил: «Не волнуйся, я просто подожду и посмотрю, что будет дальше».

До пункта разминирования было около десяти минут езды, и это должно было означать окончание первой фазы и начало второй фазы — смены транспортных средств и переезда на станцию техобслуживания грузовиков, откуда мы все должны были перебраться на автофургонах перед тем, как пересечь границу с Россией.

План Б уже был в действии. В случае групповой драки мы каждый в своём направлении возвращались в дом на берегу озера, где жили последние две недели, и ждали двадцать четыре часа.

Без Сергея я чувствовала себя очень уязвимой и беззащитной. Деньги, может, и лежали у меня в кармане, но без посторонней помощи я никак не могла переправить их через границу. Сергей был единственным, кто был связан с самыми коррумпированными пограничниками в мире, и он был слишком взвинчен, чтобы рассказывать кому-либо ещё, как всё организовано. Я знала только, что мы поедем в грузовике, приспособленном для того, чтобы спрятать нас всех под полом, как нас (нелегальных иммигрантов), и Сергей будет им управлять. Это была его страховка, и именно поэтому я дала ему наименее опасную работу в этой операции.

Дорога начала поворачивать направо, направляясь к выезду из города. Я десятки раз проезжал по этому маршруту до КПП, как в реальности, так и в мыслях. Он проходил через жилые районы, по обочинам мокрых дорог аккуратно лежал снег, уличное освещение и рождественские украшения отражались в сверкающей мостовой. Со всех сторон доносился вой сирен, вырывая меня из состояния раздражения по отношению ко всем русским. Передо мной на перекрёстке промелькнули синие огни. Я свернул направо; всё, что угодно, лишь бы съехать с дороги и скрыться из виду.

Я свернул на подъездную дорожку, ведущую к задней части многоквартирного дома.

Там не было света, когда я подъехал к дальней стороне и остановился под крытой парковкой. Не выключая двигатель, я сидел с оружием в шее Вэла, под вой сирен со всех сторон. Что теперь? Ни за что не пойду пешком. Если меня заметят, единственный способ сбежать — бросить его. Этого не было; Деньги остались у меня.

Чёрт возьми, мне ничего не оставалось, кроме как терпеть. Чем дольше я там оставался, тем больше полицейских было поблизости, ищущих фургон.

Более того, у них будет время оцепить город до того, как мы выберемся.

Мне нужно было как можно скорее добраться до офиса оператора и отвлечься от роуд-шоу в отеле. Вернувшись в путь, я нажал на газ. Это было рискованно, но иногда лучше не думать слишком много.

Ещё четыре минуты, и я поравнялся с сетчатым ограждением парковки. Справа от меня, в сторону отеля, низколетящий вертолёт осветил небо своим «Ночным солнцем». Луч заметался, осветив парк и замёрзшее озеро по другую сторону главной улицы от «Интерконтиненталя». Их реакция была превосходной, что ещё больше меня разозлило. Если бы они не были в состоянии повышенной готовности из-за конференции ЕС, им потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы собраться с силами.

Я двинулся к въезду на парковку. Уличные фонари освещали край территории, так что я мог заглядывать сквозь забор в полумрак за ней, высматривая что-нибудь необычное. Парковки – всегда лучшее место, чтобы оставить машину; минус в том, что они часто просматриваются видеокамерами, и велика вероятность встретить у ворот какого-нибудь сторожа, который заберёт у вас деньги. Эта была бесплатной – без камер, без персонала и без освещения – поэтому мы с Сергеем решили ею воспользоваться. Остальные четыре парковки проходили через парковочный брандмауэр, и ехать было около семи минут. Однако сейчас малейшего подозрительного признака, например, машины с выключенными фарами, но работающими двигателями, было бы достаточно, чтобы я проехал мимо.

Дойдя до перекрёстка, я повернул налево, пересёк трамвайные пути и поехал к входу. На улице остановились люди, а владельцы магазинов стояли в дверях, глядя на вертолёт с его светом и шумом, и возбуждённо переговаривались друг с другом.

Я не спускал глаз с парковки. Она выглядела заполненной менее чем наполовину; покупатели, должно быть, уже разъехались, а оставшиеся машины, вероятно, так и остались.

Я повернул налево, освободив шею Вэл от нагрузки на мой 88-й, поскольку мне нужны были обе руки, чтобы пересечь дорогу и занять парковочное место на «Хайлюксе». Я чувствовал себя беззащитным, дожидаясь свободного места в потоке машин, но всё же удержался от соблазна перескочить дорогу, рискуя столкнуться со встречной машиной.

Через некоторое время появился просвет, и, проехав под барьером, я словно попал в новый мир, темный и безопасный.

Проехав круг, чтобы осмотреть окрестности, я убедился, что пассажирская сторона «Хайлюкса» обращена к ряду машин, где был припаркован седан «Вольво». Валентин практически скрылся в тени ниши для ног. Вертолёт рассекал ночное небо, освещая землю своим «Ночным солнцем».

Тёмно-синий седан «Вольво» стоял с выдвинутым багажником. Я остановился, развернувшись к машине и «Хайлюксу» буквой «Т». Слышались лишь гул двигателя фургона и работающая на полную мощность печка. Вэл поерзал, шаркая ботинками по ребристому резиновому коврику. Всё было почти спокойно, пока не раздались новые сирены.

На другой стороне парковки кто-то сел в машину, и в салоне загорелся свет. Двигатель не завёлся; вероятно, он сидел за рулём и смотрел на вертолёт. Я ждал.

Теперь, когда мои уши привыкли к новой, более безопасной обстановке, я мог различить металлический грохот трамвая, удаляющегося к центру города. Вдали завывали полицейские сирены, пока «Ночное солнце» продолжало рыскать по озеру и парку.

Сирены приближались. Я сидел, ждал и наблюдал, пытаясь понять, где они. Три или четыре полицейские машины ехали вдоль трамвайных линий вдоль ограждения, их мигалки отбрасывали яркие вспышки на крыши припаркованных машин.

Через несколько секунд появились еще двое.

Я посмотрел на Вэла. Я разглядел его лицо в свете приборной панели. В его глазах не было страха. Он был достаточно возбуждён, чтобы принять, что чрезмерная реакция на данном этапе может привести к его гибели или, что ещё хуже, серьёзным травмам. Он не мог рисковать. С того момента, как он понял, что не умрёт и что плен неизбежен, он не запаниковал. Он должен был исходить из того, что я буду нервничать, и что любой его неожиданный шаг может спровоцировать мою реакцию, и, скорее всего, негативную.

Чем меньше он сопротивлялся, тем меньшее наказание он получит, и тем больше времени у него будет, чтобы наблюдать и ждать возможности сбежать.

Я нажал на защёлку на рукоятке пистолета большим пальцем правой руки и поймал магазин левой рукой, когда он выскользнул из рукоятки. Вставив полный двадцатизарядный магазин, я услышал щелчок, когда он зафиксировался, и потянул за дно, проверяя, надёжно ли он держится. Я положил полупустой магазин в правый карман вместе с заклеенными отверстиями. Я не хотел рисковать и запихивать полупустой обратно, если окажусь в дерьме и придётся срочно менять магазины.

Ещё три-четыре полицейские машины проехали мимо въезда с мигалками и вой сирен. «Найтсан» теперь кружил вокруг быстрыми, резкими движениями. Наблюдатель за вертолётом на парковке, увидев достаточно, выехал на дорогу.

Когда я вынимал ключи из замка зажигания, раздался предупреждающий сигнал. Фары всё ещё были включены. Я посмотрел на Вэл. «Стой!» — прозвучал мой голос так, будто я разговаривал с собакой.

Я вышел из «Хайлюкса» и услышал стук лопастей вертолёта, зависшего вдали. Всё их внимание по-прежнему было приковано к отелю, но я знал, что это ненадолго.

Холодный воздух обдувал мое лицо, пока я обходил фургон спереди, прорезая его фарами и не отрывая глаз от кабины, при этом оружие лежало рядом.

На улице снова замигали мигалки и сирены. На этот раз некоторые полицейские машины начали отъезжать. Одна из них проехала по дороге, по которой я подъезжал, и её яркие синие вспышки несколько секунд отражались от меня и машин вокруг.

Моё внимание было приковано к главному входу. Появится ли следующий светофор на парковке? Я понимал, что ничего не могу поделать, кроме как наблюдать и ждать, но это не мешало моему пульсу учащаться на одну-две передачи.

Через несколько секунд темнота вернулась. Остались лишь сирены, затихающие вдали. Шум вертолёта снова достиг слышимости.

Я пошарил пальцами под аркой заднего правого колеса «Вольво» и достал магнитный футляр с ключом. Я включил сигнализацию, и раздался успокаивающий свист, когда двери открылись. Я вставил ключ в замок багажника и потянул его на себя.

Джесси и Фрэнк обклеили каркас багажного отделения толстой губкой, главным образом, чтобы объект не поранился, а также чтобы заглушить любой шум, если ему захочется брыкаться и кричать во время поездки. В качестве дополнительной меры предосторожности световые приборы были приклеены изнутри. Последнее, что нам было нужно, – это чтобы Вэл оторвал один из них, просунул руку и помахал семье, которая шла вручать бабушке рождественские подарки.

Они также постелили на пол толстое одеяло, рассчитанное на четыре сезона, и ещё одно сверху, чтобы не дать ему умереть от переохлаждения. На нём лежал оранжевый пластиковый мяч размером с яйцо, рулон чёрной клейкой ленты и несколько комплектов пластиковых бинтов.

Я открыл пассажирскую дверь, и Вэл посмотрел на меня, затем на багажник с его содержимым. Я понятия не имел, что с ним будет, когда мы приедем в Санкт-Петербург, да мне и было всё равно. Меня волновали только предложенные 500 000 долларов или то, что от них останется после того, как Сергей получит свои 200 000 долларов.

Ещё раз осмотрев местность, я поднял 88-й калибр, согнул запястье под углом 90 градусов и воткнул оружие в пространство над его бронежилетом, а затем резко вернул его в исходное положение так, чтобы дуло оказалось у него на рубашке. Мне не нужно было прижимать его голову к земле: он хотел увидеть, что происходит, когда я снова положил указательный палец правой руки на спусковой крючок. Подняв оружие так, чтобы рукоятка оказалась ближе к его лицу, я убедился, что он увидел, как я снимаю предохранитель большим пальцем, и услышал щелчок.

Мне не нужно было объяснять ему жизненные обстоятельства. В конце концов, он бы добился своего сегодняшнего положения не просто переводя старушек через дорогу.

Для Вэла это был просто очередной день в раю. Он не собирался сейчас валять дурака.

Свободной рукой я засунул ему под жилет. «Вверх, вверх, вверх».

Спору не было. Его колени выскочили из подножия, и он, пошатываясь, оказался на тротуаре.

Я развернул его так, чтобы его бёдра упирались в багажник «Вольво», и наклонился к нему. Вдали раздалось ещё больше сирен, а вертолёт изо всех сил пытался удержаться на месте, несмотря на ветер. Он понял идею и, не отрывая от меня глаз, подкрался ближе.

Но страха в них всё ещё не было; взгляд стал более аналитическим, словно он проводил некую оценку моего характера, пытаясь понять меня. Он полностью владел собой. Это была не та реакция, которую ожидаешь от жертвы лифта, и меня это нервировало.

Он оказался на спине в багажнике, поджав колени и приложив руки к животу. Перехватив 88-й, я схватил оранжевый пластиковый мяч и засунул его ему в рот. Сопротивления всё равно не было, только он тихонько фыркнул, когда я загнал мяч в цель.

Джесси и Фрэнк завернули последние десять сантиметров рулона изоленты, чтобы я мог обмотать его одной рукой. Я обмотал изолентой его рот и подбородок, затем обмотал уши и глаза, оставив открытым только нос.

Снова сирены и мигалки, на этот раз по боковой дороге, той же дорогой, откуда я приехал. Скоро они начнут проверять парковки.

Я услышал, как изменился звук двигателя вертолёта. Он снова двинулся вперёд, его «Ночное солнце» теперь находилось под углом сорок пять градусов, освещая всё на своём пути и приближаясь ко мне.

Захлопнув багажник перед Вэл, я запрыгнул обратно в «Хайлюкс», когда шум усилился, а свет стал ярче. От этих лучей не спрятаться, как только они тебя заметят. Если бы они это сделали, я бы передумал насчёт 500 000 долларов и просто сбежал бы пешком. У меня уже был продуман путь отступления: прямиком через забор в лабиринт многоквартирных домов напротив.

Я сидел и ждал; ничего другого мне не оставалось. Машина и фургон получили прямое попадание, и это было похоже на сцену из фильма «Близкие контакты», когда обе машины были залиты светом. Через секунду-другую звук двигателя изменился, и вертолёт рванул в сторону главной дороги, ведущей из города. Тени вернулись, когда он исчез по небу.

Я заехал на фургон на пустое место, вышел и пошел проверить Вэл.

Он тяжело дышал. Я наблюдал за ним и ждал. У него могли быть проблемы с пазухами, заложенный нос, грипп. Я не хотел, чтобы он умер; мне платили только за мясо, которое я ел. Он громко фыркнул, чтобы прочистить нос.

Фары метнулись в мою сторону, но я не слышал хлопка дверцы машины. Это был не кто-то с парковки. Я наклонился к Вэлу, чтобы сделать вид, будто разбираю свои вещи. Наши лица были совсем рядом, и я чувствовал его дыхание на своей щеке. Впервые я по-настоящему почувствовал его запах. После короткого пребывания у Карпентера и Кошмара я ожидал смеси крепких сигарет, домашнего алкоголя и запаха подмышки. А получил лишь клейкую ленту с лёгким оттенком одеколона.

Проблема исчезла. То ли машина нашла место для парковки, то ли уехала с места, мне было всё равно. Я медленно встал, огляделся, а затем всадил пистолет ему в шею. Другой рукой я схватил его за плечо и начал тянуть.

Он понял направление. Я хотел, чтобы он оказался на переднем сиденье. Машина слегка покачивалась от его усилий, но это не имело значения, вокруг никого не было, кто мог бы это заметить.

Когда он лег на живот, я схватил один из концов пластиковой резинки, обмотал его вокруг его запястий и туго затянул.

Затем я укрыла его вторым одеялом, при этом следя за тем, чтобы у него оставалось достаточно места для дыхания.

«Вольво» завелась с первого раза. Я свернул налево, на дорогу, прочь от отеля. Оставалось лишь надеяться, что Сергей сделает то же самое.

Я направился на восток от Хельсинки, к шоссе. Дом на колесах стоял в Ваалимаа, более чем в ста милях от меня.

Я нажал кнопку поиска на радио и увеличил громкость, чтобы заглушить шум печки. Я ехал, думая обо всём и ни о чём. Дважды я видел мигающие огни вертолёта.

Наконец я проехал мимо заправки в Ваалимаа. Это был рай для дальнобойщиков, конечная остановка перед Россией. Они использовали её как место встречи, чтобы продолжить путь колонной. Угоны на Родине были обычным делом. Где-то среди них стояла наша машина с заваренными отсеками, чтобы мы все могли играть в «Мы».

Ваалимаа находился всего в нескольких милях от ручного контрольно-пропускного пункта Сергея. В шести милях к северу от города находился дом на берегу озера.

Я выключил радио и полез в бардачок за цифровым сканером, который Сергей настроил на полицейский канал. Он был размером с мобильный телефон. Мы планировали использовать его с того момента, как выехали из Хельсинки. Вот ещё одна причина, по которой мне был нужен Сергей: он говорил по-фински.

Я пытался разобраться в хлюпающем радио, но понятия не имел, что слушаю. Я надеялся не слышать «Вольво, Вольво, Вольво», потому что тогда, скорее всего, у меня был бы билет в один конец к хаосу.

Я проверил каждую развязку и каждую небольшую гравийную дорогу на предмет каких-либо признаков активности.

Ничего не было.

Фары высветили нужный мне знак: почтовый ящик 183 – красный пластиковый мусорный бак с педалью на белом столбе. Я свернул направо, на глубокую колею, ведущую в лес.

Прошло всего несколько часов с тех пор, как мы в последний раз проезжали по нему. Примерно в девяти метрах от нас путь преграждала белая цепь, подвешенная между двумя столбами. На ней висела деревянная табличка с надписью по-фински: «Отвали, частная собственность».

Я оставил двигатель включенным и вышел из машины, поглядывая в фары на предмет появления других машин. Слежавшийся лёд почти ничего не давал.

Я внимательно посмотрел на то место, где последнее звено цепи было зацеплено за крюк, вкрученный в правую стойку, но ничего не увидел в тени фар «Вольво». Я взял цепь на себя, чтобы первые звенья ослабли, и осторожно потянул. Я почувствовал давление хлопковой нити, которая всё ещё крепила её к крюку, а затем резкое освобождение давления, когда она порвалась. Здесь не проходил тот, кому не следовало бы.

Я переехал цепь, выскочил из машины и повесил её на место. Сбоку, под кучей камней, катушка с хлопчатобумажными нитками лежала именно там, где я её и оставил. Я снова привязал первое звено к крючку, повесил катушку на место и вернулся в машину.

Сосны были такими высокими и росли так близко к железной дороге, что казалось, будто едешь по туннелю. Через тысячу футов деревья отступили, оставив участок открытой земли размером примерно с четыре футбольных поля. Я знал, что летом здесь только трава и пни, потому что в доме висели фотографии в рамках, но теперь всё было покрыто толстым слоем снега толщиной в три фута.

Подъездная дорога слегка спускалась, и двухэтажный дом попал в луч моих фар. Внутри не горел свет, снаружи не было машин.

Подъездная дорога вела к деревянному гаражу, в котором достаточно места для трех автомобилей.

Оба здания были построены из дерева и окрашены в темно-красный цвет с белыми оконными рамами. Они вполне уместно смотрелись бы на Юконе во времена Золотой лихорадки.

Я въехал в гараж. Огромная поленница дров занимала всю заднюю стену. Дверь слева вела на другую сторону дома, к озеру.

Я заглушил двигатель, и впервые за несколько часов наступила почти полная тишина. Ни выстрелов, ни криков, ни сирен, ни вертолётов, ни автомобильных печей, только тихое шипение и хрип, когда финская полиция переговаривалась на сканере своими финскими полицейскими словами. Мне совсем не хотелось двигаться.

Вход находился в торце главного здания, а ключ был спрятан в поленнице – очень оригинально. Я вошёл внутрь и ощутил чудесное тепло. Обогреватели работали от электричества, и мы оставили их включенными. Трудоёмкий камин с дровами предназначался для отдыхающих; к тому же дым из трубы выдал бы наше присутствие.

Я выключила свет и пошла к машине за Валентином.

Утешитель сохранил ему жизнь, но лишь на мгновение. После двух часов в багажнике он дрожал от холода.

«Ладно, давай, поднимайся, поднимайся». Я перекинул его ноги через выступ и вытащил за бронежилет. Он мало что мог сделать, держа руки за спиной, но, похоже, больше всего его волновало, как бы мяч не упал ему в рот и не задушил. Справедливо; поэтому я и использовал это.

Я провел его внутрь, когда его ноги начали приходить в себя, и усадил на старый зелёный велюровый диван рядом с радиатором. Интерьер был практичным: только голые деревянные полы и стены, а первый этаж представлял собой одно большое открытое пространство. Напротив двери стоял каменный камин, а три деревянные колонны, каждая около фута в диаметре, равномерно расположенные, поддерживали пол наверху. Большая часть мебели, за исключением дивана, была сделана из массивной сосны, и в комнате пахло как на лесном складе.

Я с силой дернул за скотч на лице Валентина. Он поморщился, когда клей прихватил с собой волосы на шее и бровях. Его кожа была холодной, цвета дохлой трески.

Он выплюнул шарик, кашляя и отплевываясь. Я был типичным британцем за границей: если сомневаешься, просто говори на своём языке и кричи. «Стой там». Я указал на радиатор, хотя он и не собирался никуда бежать, закутанный в пластик. «Сейчас согреешься».

Он поднял взгляд и кивнул. Под карнизом засвистел порыв ветра. Я ожидал, что Винсент Прайс появится с минуты на минуту.

Я вернулся к машине, достал сканер и положил его на кухонный стол. Примерно каждые пятнадцать секунд в сети появлялся какой-то трафик, но без какой-либо заметной тревоги, как это было бы, если бы они засылали вертолёты. Не было и медленного, размеренного шёпота, так что, надеюсь, они не пытались подкрасться ко мне незаметно. Может быть, кто знает?

Следующей задачей было сварить кофе. Кухонная столешница тянулась вдоль стены позади меня. Я подошёл и проверил, есть ли в чайнике вода.

Стоя и ожидая, пока вода закипит, я наблюдал, как Вэл дрожит. Он сидел так близко к обогревателю, что можно было подумать, что он забеременеет. Судя по морщинам на лице, жизнь у него была нелёгкая. Но он сохранил славянскую красоту: широкие скулы, зелёные глаза и тёмно-каштановые волосы, седина на висках придавала ему довольно внушительный вид для капюшона.

Надо отдать ему должное, парень преуспел: мальчишки, пансионаты, лучшие отели и красавица-любовница. Я завидовал: моё будущее выглядело так же, как и прошлое.

Вода закипела, когда я открыла упаковку крекеров на столешнице. Я откусила один и вылила содержимое чайника на молотые зерна в кофеварке.

Вэл, поджав колени, пытался всем телом накинуть пальто. Его лицо начало приобретать румянец, а глаза не отрывались от каждого моего движения.

Экипировка команды была сложена в сумки слева от главного входа.

Мы с Сергеем планировали вернуться сюда после доставки денег в Санкт-Петербург: я – чтобы поехать в Швецию, а оттуда, на пароме, в Германию; он – чтобы навести порядок. Я схватил холщовую дорожную сумку и бросил её на стол. Убрав пистолет в кобуру, я полез в неё за новыми полосками пластика, сложив три переплетённые полоски в одну длинную. Обойдя стол, я схватил Вэла за плечи, затем подтащил его к центральной колонне и прижал к ней задом. Я прижал его правую руку к опоре пластиком, затем, используя Leatherman, перерезал исходные полоски пластика, чтобы освободить левую руку. Он никуда не денется, если только не применит метод Самсона и не заберёт колонну с собой.

Вернувшись к другой стороне стола, я опустил поршень кофеварки и наполнил две большие кружки дымящимся кофе. Я бросил в каждую по горсти кусочков сахара и размешал их ножом.

Я не знал, как он это воспринял, но сомневался, что он станет жаловаться.

Я обычно не употребляю сахар, но сегодня было исключение.

Я подошёл к нему и поставил кружку на пол. Он коротко кивнул мне в знак благодарности. Я не мог ему этого сказать, но я знал, каково это – развлекать всех троих мальчиков мистера и миссис Смерть – мокрых, замёрзших и голодных, – и никому бы такого не пожелал. В любом случае, моя задача была сохранить ему жизнь, а не усугублять его страдания.

Сканер всё ещё показывал странные сигналы, когда я уселся за столик лицом к Вэл. Я сделал пару глотков, и пришло время снять костюм. Мне было в нём некомфортно, и если бы мне пришлось выступать, меньше всего мне хотелось бы быть в костюме и ботинках на шнуровке. Подтащив к столу свою дорожную сумку, я вытащил джинсы, ботинки Timberland, футболку, толстовку и зелёную флисовую кофту Helly Hansen.

Чеченец внимательно наблюдал за мной, пока пил кофе, а я переодевался. У меня сложилось впечатление, что он наслаждается моей неспособностью интерпретировать данные сканера.

Я почувствовал себя гораздо более прежним, когда засунул оружие за пазуху джинсов.

Я вернулся к кофе. Валентин уже допил свой, и пустая кружка стояла у его ног. Я принёс ему кофейник и пачку крекеров.

Он кивнул, пока я наливала нам обоим новые чашки.

Я сел за стол и доел последние бананы, оставленные Джесси и Фрэнком. Сканер продолжал потрескивать, и в тишине между сигналами рабочих станций я слышал только хруст крекеров.

Я не могла перестать думать о Сергее. Что, если он не объявится? Я ещё не продумала этот вариант. Я даже не хотела, чтобы он приезжал на подъёмнике. Было бы лучше, если бы он просто остался с грузовиком; мы бы все поехали с ним в автодоме, а потом нас бы перевез через границу, но он настоял на том, чтобы быть рядом на случай каких-нибудь махинаций. Я бы, наверное, и сама так поступила. А теперь что?

У меня возникла ещё одна мысль. Что бы случилось, если бы один из ребят Сергея был жив? Полиции, наверное, не потребовалось бы много времени, чтобы разговорить его. Я перестал жевать и отставил кружку. Чёрт, нам нужно было убираться отсюда.

Поднявшись, я схватил сумки Карпентера и Найтмера, достал из своих красную лыжную куртку и брюки. Я положил 88-й калибр и магазины в передние карманы, а утеплённую одежду Карпентера бросил Вэлу.

Карпентер был крупным мальчиком, так что с посадкой проблем не будет.

Оставив его ломать голову, как надеть его, пока рука всё ещё связана, я побежал наверх за двумя двойными одеялами. Спустившись вниз, я вытащил оружие, освободил его и отступил назад. «Одевайся!» — крикнул я, изображая, что надеваю куртку.

Он понял намёк и начал снимать пальто и смокинг. Я наблюдал за ним, готовый отреагировать на любой неверный шаг. От всего, что он носил, разило деньгами. Его туфли были такими элегантными, что я взглянул на этикетку.

Английский, Патрик Кокс. Несколько пар таких хватило бы на ремонт моей крыши.

Я оставил ему кошелёк, предварительно просмотрев его и увидев старые фотографии детей в зимних комбинезонах. Я сам всегда избегал брать с собой подобные вещи, но понимал, что эти вещи важны для людей.

Вскоре Вэл надел жёлтые зимние штаны, зелёную лыжную куртку, оранжевую лыжную шапку с большими помпонами, перчатки, шарф и пару тёплых ботинок – всё это, должно быть, было ему как минимум на три размера больше. Он выглядел готовым к роли детского аниматора.

Я направил пистолет вверх и назад, к колонне. Он послушно подошел. Я показал ему, что хочу, чтобы он обнял её, обхватив руками по обе стороны. Оставалось только сделать ещё один комплект очень длинных пластиковых ремней, завязать два храповика, чтобы получилось что-то вроде лассо, накинуть петлю на запястья и туго затянуть.

Я оставил его приводить себя в порядок, а сам взял фонарик и вышел в гараж за парой лопат: одной — большой, корытной, для расчистки дорожек от снега, и другой — обычной для стройки. Я бросил их на стол, а фонарик убрал в карман сноубордических штанов.

Вэл пытался понять, что я задумал. Он смотрел на меня так же, как его женщина в отеле, словно не было никакой опасности и не происходило ничего, что могло бы его задеть. Казалось, он считал себя просто сторонним наблюдателем.

Я начал рыться в шкафах в поисках термосов и еды. Но удача отвернулась. Похоже, мы оба уже давно не пили горячий напиток и не ели крекер.

Я взял кружку и допил кофе, подходя к нему. Я вложил ему кружку в руку и жестом показал, чтобы он сделал то же самое. Вскоре он уже суетливо вертел головой вокруг столба, чтобы коснуться руками, пока я доставал свечи и спички из шкафчика под раковиной и бросал их в один из пакетов.

Набив сверху одеяла и застегнув молнию, я освободил его, жестом велев ему накинуть сумку на спину. Он понял, что я имею в виду, и взялся за две ручки, словно за лямки рюкзака.

Я надел чёрную шерстяную шапку и лыжные перчатки, взял лопаты со стола и с их помощью вывел его за дверь. Я пошёл следом, нажав на выключатель. Сканер я оставил на столе. Если бы я использовал его там, он бы выдал наше местоположение.

Я держал его, пока доставал ключи из «Вольво». Это был мой единственный способ выбраться отсюда, и я хотел убедиться, что так и останется. Выехав из гаража, мы пошли по протоптанной в снегу дороге к берегу озера. Здесь было совершенно темно и ужасно холодно. Ветер усилился, снежные вихри обжигали мне щеки, пока мы двигались вперёд. Вертолёты не смогли бы летать здесь при таком ветре.

5

Небольшая деревянная хижина с дровяной сауной стояла примерно в ста футах от нас, на замёрзшем берегу озера. За ней находился деревянный пирс, возвышавшийся примерно на три фута надо льдом.

Чеченец всё ещё шёл впереди меня, наклонившись против ветра и полуобернувшись, чтобы защитить лицо от падающего снега. Он остановился у сауны, возможно, ожидая, что я позову его внутрь. Вместо этого я направил его вправо. Он послушно отошёл на несколько футов вдоль пирса.

«Эй! Стой там!» — крикнул я. «Стой, стой, стой!»

Он обернулся, и я направил пистолет на замерзшее озеро.

Он вопросительно посмотрел на меня.

«Там, внизу. На льду, на льду».

Очень медленно он спустился и сел в снег, затем перевернулся, осторожно протыкая лёд, чтобы убедиться, что он выдержит его вес. Я знал, что так и будет. Я возился с ним последние две недели.

Как только он встал, я попросил его отойти подальше, пока я спускался вниз, на случай, если он решит, что ему надоела эта игра, и захочет поиграть в угон машин и поездку домой.

Проталкивая его лопатами по льду, я двинулся вдоль берега озера.

Пойдя этим маршрутом, мы не оставляли никаких следов от дома, но были более уязвимы к ветру. Оставалось только пригнуться, пока мы не преодолеем полтора километра до границы леса. Добравшись до места, мы немного проехали, прежде чем я снова крикнул ему.

Он снова повернулся, ожидая новых указаний, запрокинув голову, чтобы противостоять порывам ветра, ревущего над озером. Я слышал его тяжёлое дыхание и едва различал очертания его лица, указывая на деревья справа от нас. Он повернулся к ним и начал двигаться, пока ветер трепал наши куртки.

Сначала снег не доставлял проблем, глубиной не более двух футов, но вскоре он доходил нам до пояса. Он сам всё делал, разгребая снег; я же просто шёл по его следу, пока его ботинки с хрустом вгрызались в утрамбованную поверхность, поднимались и повторяли то же самое.

Мы продвинулись ещё на сто пятьдесят футов, примерно на тридцать футов вглубь леса, и этого было достаточно. Мы оказались в прямой видимости дома.

Проведя детство в районах Южного Лондона, я всегда воспринимал сельскую местность как зелёный уголок, полный животных, которых ещё не заморозили и не приготовили. Я не был знаком со всеми этими приёмами охоты и ловли, которым меня учили в полку. Честно говоря, я почти всё забыл. Мне никогда не хотелось бегать в шляпе из свежеосвежёванной крольчихи. Однако умение строить укрытия я хранил где-то в глубине души. Я смутно помнил, что под раскидистыми ветвями вечнозелёных деревьев на уровне снега есть места.

Найдя, казалось, самое большое дерево в лесу, я воткнул лопату в снег чуть ли не до самого низа. Отойдя в сторону, чтобы он не мог меня ударить, я жестом показал Вэлу снять мешок. Никаких проблем с его стороны. Затем я отдал ему вторую лопату.

Вэлу не требовались дальнейшие подбадривания. Ветер дул сильно, прижимая мою куртку к телу, и, чтобы выжить здесь, нам нужно было скорее выбраться из неё. Температура воздуха и так была довольно низкой, но из-за ветра она опустилась значительно ниже нуля. Возможно, до этого он был в смокинге и собирался в театр, но физический труд ему явно был не чужд. Всегда видно, привык ли человек к лопате.

Он работал эффективно, не надрываясь, очевидно, зная, что лучше не вспотеть и не замерзнуть. Через некоторое время он перестал копать, опустился на колени и начал разгребать снег руками в перчатках, а затем исчез в пещере. Через несколько минут он повернулся и высунул голову. Мне показалось, что я едва различил намёк на гордую улыбку из-под его шляпы.

Я махнул ему рукой, чтобы он зашёл, и закинул туда сумку. Прежде чем присоединиться к нему, я оттянул указательный палец правой перчатки, просунув указательный палец на спусковом крючке в прорезь. Я подготовил его так же, как и кожаную пару, для подготовки.

Я пошёл за ним головой вперёд, держа 88-й калибр наготове, и, оказавшись в укрытии, нажал кнопку фонарика. В укрытии, стоя на коленях, могли бы поместиться трое; оказавшись там, я скользнул и приземлился на задницу, держа пистолет на прицеле. Я сунул фонарик в рот.

Для него это было снова время рабства. Вытащив из кармана набор пластиковых жгутов, я вонзил пистолет ему в шею, на этот раз провернув его под кожей. Я прижал его левую руку к ветке над ним. Снег падал на нас, когда я туго затягивал жгут. Мы оба трясли головами, пытаясь стряхнуть его с лиц. С рукой, примотанной над головой, Вэл сидел там, похожий на гиббона, пока я доставал свечу и спички. Свеча давала больше света, чем обычно, благодаря отражению от ослепительно-белых стен. Я прополз обратно к входу, подтянул лопаты и одной из них забросал снегом пролом. Это защитит от ветра.

Пришло время разобрать всё остальное. Я высыпала содержимое сумки и начала расстилать одеяла на полу.

При контакте со снегом тепло от нашего тела отводилось бы примерно в двадцать раз быстрее, чем если бы мы сидели на подстилке.

Затем я разровнял стенки ямы рукой в перчатке, чтобы по мере повышения температуры тающий снег не стекал каплями и не обрушивался на нас дождём. После этого я выкопал небольшой желоб по краю, чтобы тающая вода стекала по стенкам и снова замерзала.

В подобных ситуациях пять процентов дополнительных усилий всегда приводят к пятидесяти процентам большего комфорта.

Ветер больше не был заметным шумом. Вместо него шелест нейлоновой одежды и наше с ним кашель и шмыганье носом.

Пещера начинала напоминать паровую баню, поскольку наше дыхание висело облачками в замкнутом пространстве. Рукояткой лопаты я выкопал небольшой туннель. Мне нужно было видеть дом, и нам нужна была вентиляция. Свет свечи не был виден прямо из дома, поскольку он находился низко и в нише; оставалось только надеяться, что окружающее свечение тоже было недостаточно ярким, чтобы его было видно, потому что без него мы никак не могли обойтись. Даже небольшое количество тепла от пламени свечи может помочь поднять температуру до нуля.

Стоя на коленях, я смотрел в сторону дома – точнее, он был где-то там, в темноте. Даже в таком количестве одежды и с утеплителем под собой, моему телу всё равно было холодно, потому что мы не двигались. Я поудобнее устроился и всё ещё мог видеть. Вэл продолжала меня разглядывать.

Должно быть, прошло по меньшей мере два очень холодных, скучных часа, пока я прислушивался к ветру, а Вэл постоянно ёрзал, пытаясь вернуть чувствительность руке, как вдруг он сказал: «Малискиа, должно быть, предложили тебе довольно большую сумму денег, чтобы ты оставил меня в живых. Очевидно, я представляю для них большую угрозу, чем думал».

Я обернулся в изумлении.

Голос был очень уверенным и чётким. Он улыбался. Ему явно понравилась моя реакция. «Теперь, когда ты один, полагаю, мне будет довольно трудно вывезти меня из страны, куда бы ни пожелали Малискиа, ты меня отвез». Он помолчал. «Может быть, в Санкт-Петербург?»

Я молчал. Он был прав: я был в дерьме.

«У вас есть имя, я полагаю?»

Я пожал плечами. «Это Ник».

«А, Николас. Ты британец?»

«Да, именно так», — я повернулся к дому.

«Скажи мне, Николас, что тебе предложила Малиския? Один миллион долларов?»

Позвольте мне сказать, для них я стою гораздо дороже. Что такое миллион? На него даже приличную квартиру в Лондоне не купишь. Знаю, у меня их три.

Я продолжал смотреть в отверстие. «Не знаю, кто такие малискиа; они говорят по-русски, но я работал в Лондоне».

Он рассмеялся. «Лондон, Нью-Йорк — неважно. Это были они. Они очень хотели бы встретиться со мной».

"Кто они?"

«То же, что и я, но гораздо опаснее, уверяю вас». Он поднялся на колени, и, когда ветка шевельнулась, на него упал небольшой дождь льда.

Я не мог представить себе никого опаснее. «Русская организация» (РОК) распространяла свою деятельность по всему миру, разрастаясь быстрее любой преступной организации в истории человечества. От проституции до шантажа, от взрывов отелей до покупки подводных лодок ВМФ России для контрабанды наркотиков – всевозможные банды и отколовшиеся группы проникали практически в каждую страну, тратя миллиарды долларов. Эти люди зарабатывали столько денег, что Гейтс и Тернер казались беженцами, живущими на пособие. Когда на кону были такие деньги и власть, я был уверен, что между различными группировками возникнут разногласия.

Некоторое время повисла тишина, пока я держал дом на прицеле, затем Вэл снова заговорил: «Ник, у меня есть предложение, которое, думаю, тебе понравится».

6

Я не ответил, просто не спускал глаз с дома.

«Предложение очень простое: освободите меня, и я щедро вознагражу вас. Я понятия не имею, какой у вас теперь план. Мой же — остаться в живых и на свободе. Я готов вам за это заплатить».

Я повернулся к нему. «Как? У тебя в кошельке ничего нет, кроме фотографий».

Он цокнул языком, словно отец, обращающийся к своенравному сыну. «Ник, поправь меня, если я ошибаюсь, но теперь, когда твой план провалился, я полагаю, ты хотел бы как можно скорее сбежать из этой страны. Отпусти меня, возвращайся в Лондон, и тогда я достану тебе деньги. Одна из моих квартир оформлена на имя мистера П. П. Смита». Он улыбнулся; имя, похоже, его позабавило. «Адрес: 3А, Палас-Гарденс, Кенсингтон. Повторить?»

«Нет, я понял».

Я знал этот район. Он соответствовал всем требованиям. Там было полно русских и арабов, людей с такими деньгами, что они владели квартирами стоимостью в миллионы и пользовались ими лишь раз в месяц.

«Предположим, что через два дня и в течение следующих семи дней с полудня до четырёх часов вечера по этому адресу кто-то будет. Пойдите туда, и вы получите сто тысяч долларов США».

Капля растаявшего льда упала мне на щеку. Я зачерпнул горсть снега из туннеля и провёл им по капле, моё настроение было таким же мрачным, как ночь, в которую я смотрел. Какого хрена я мерзну в этой снежной яме? У меня здесь лежало полмиллиона долларов, за которые Фирма (Секретная разведывательная служба/SIS) платила бы мне пару сотен в день. Но я не мог их достать. Моей единственной надеждой увидеть их был Сергей, и чёрт его знает, где он сейчас.

Вэл знала, когда нужно говорить, а когда лучше помолчать и дать людям подумать. Я вернулся к наблюдению за домом еще около часа, становясь еще более замерзшим и несчастным.

Я постепенно убеждала себя, что если Сергей не появится, мне стоит рискнуть с Вэл в Лондоне. Почему бы и нет? Мне нечего было терять, и я отчаянно хотела получить гонорар.

Сначала я слышал лишь слабый шум двигателя. Он был где-то среди деревьев на трассе и пытался перекричать ветер. Затем из-за деревьев показались фары, направляясь к дому. Шум становился громче по мере продвижения по трассе. Это был полноприводный автомобиль с пониженной передачей. Сергей? С такого расстояния было невозможно определить, был ли это Nissan.

Вэл тоже услышал это и старался не шуметь, чтобы его куртка не шуршала и не заглушала шум.

Я наблюдал, как фары на мгновение осветили фасад дома, прежде чем свернуть в гараж и свернуть.

Я услышал только один хлопок двери и перевел взгляд на окна. Но ничего не увидел.

Я подошёл к Вэлу. Он пассивно позволил мне проверить свои пластиковые наручники. Они были надёжно закреплены; он никуда не денется, если только у него под пальто случайно не спрятана бензопила. И всё же я пожалел, что не захватил с собой скотч, чтобы заклеить ему рот на случай, если он решит позвать на помощь. Только когда я задул свечу, чтобы он не смог ею сжечь наручники, и начал выталкивать меня из снега, он вспыхнул. «Ник?»

Я остановился, но не обернулся. «Что?»

«Подумай о том, что я сказал, когда пойдёшь на встречу с друзьями. Моё предложение для тебя гораздо выгоднее и, смею заметить, безопаснее».

«Посмотрим». Я высунулась навстречу ветру и усиленно размышляла об этом, радуясь, что Вэл не собирается кричать и кричать.

Он знал, что происходит. Если бы Сергей был дома, Вэл мог бы забыть о своём предложении. К утру мы были бы в Санкт-Петербурге, я бы получил деньги и отправился обратно в Лондон.

Когда я возвращался по своему маршруту, ветер дул прямо в лицо, отчего мои глаза слезились. Я чувствовал, как мои слёзы превращаются в лёд. Я слушал, как деревья скрипят под порывами ветра. Снег, неистово метущийся, атаковал открытые участки кожи на моей шее и лице, пока я пытался сосредоточиться на доме и окружающей местности.

Пройдя метров шестьдесят, я снова осмотрел дом. Свет наверху уже горел, но внутри по-прежнему не было никакого движения. Снова тронувшись с места, я старался не поддаваться эйфории от перспективы присутствия Сергея, но предчувствие, что эта работа скоро закончится, заставило ветер казаться чуть слабее.

Оказавшись под сауной, на озере, я вытащил палец со спускового крючка из перчатки и вытащил 88-й калибр. Было слишком темно, чтобы что-либо разглядеть невооруженным глазом, поэтому я проверил патронник открытым пальцем и убедился, что магазин плотно прилег, затем выбрался на берег и двинулся вперед, полупригнувшись, пока не добрался до входа в гараж.

Мне не терпелось наладить контакт с Сергеем, но пришлось действовать не торопясь.

Только когда я действительно его увидела, я почувствовала себя в безопасности.

Я стоял и прислушивался к дверям гаража, не слыша ничего, кроме звука ветра, который бил их о замок.

Держась справа от рамы, я потянул металлическую ручку вниз, а ветер доделал остальное, вдавливая её внутрь. К счастью, дно заскребло по земле, не позволив ей врезаться в поленницу.

Стоя на четвереньках в снегу, я просунул голову вниз, у основания дверного косяка.

«Ниссан» стоял по другую сторону от «Вольво», свет из окна первого этажа отражался от его крыши. Дела шли в гору, но мне пришлось немного подождать, прежде чем я запрыгал от радости.

Я зашёл в гараж и убедился, что в «Ниссане» никого нет. Затем я толкнул дверь, чувствуя себя теплее от ветра.

Вход в дом был закрыт, но теплого света из окна было достаточно, чтобы меня можно было увидеть, если бы кто-то вышел из дома.

Я подошёл к двери справа, прижимая ухо к ней. Ничего не было слышно. Я перешёл на другую сторону «Ниссана» и заглянул в окно. Не нужно было подходить к стеклу, чтобы заглянуть внутрь; всегда лучше оставаться позади и использовать имеющееся укрытие.

Сердце у меня упало. Плотник. Всё ещё в костюме, но уже без галстука и пальто, он принимал таблетки из маленькой баночки и глотал их, яростно мотая головой, чтобы заставить их проглотить. Его мини-УЗИ был виден, закреплённый поверх куртки и болтающийся под правой рукой, а ремень стягивал ткань там, где он пересекал спину.

Он бродил по комнате без видимой цели, иногда скрываясь из виду. Затем я заметил, что в его огромной руке замотаны скотч Вэла и кляп. Он на мгновение поднёс их к лицу, а потом, осознав их значение, швырнул на пол. Затем он начал поднимать стулья и бить ими о стены, пинать наши пальто по комнате, словно двухлетний ребёнок в истерике.

Нетрудно было догадаться, о чём он думал. Он решил, что я уехала с Вэл на границу, бросив его на произвол судьбы. Справедливо, я бы тоже так подумала. Неудивительно, что он выбрасывал игрушки из коляски.

Стол последовал за стульями, и смесь наркотиков и ярости начала действовать ему на нервы. Не было смысла рассматривать мои варианты; он уже принял решение за меня. Вернувшись к выходу, я оставил его одного.

Оглядываясь каждые тридцать футов, пересекая замёрзшее озеро, через несколько минут я увидел в темноте свет фар, удаляющийся от дома и возвращающийся к опушке леса. Что, чёрт возьми, задумал Карпентер?

Вероятно, он и сам не знал этого.

Расставив ноги и слегка согнувшись, чтобы удержать равновесие при порывах ветра, я стоял и смотрел, пока огни не исчезли в ночи. Было очень заманчиво вернуться и подождать в доме, но Карпентер мог вернуться и всё усложнить, и, в любом случае, нужно было ещё беспокоиться о полиции.

Повернувшись параллельно берегу, я двинулся к снежной яме.

Оказавшись среди деревьев, я смог увидеть всю сторону дома.

Карпентер оставил свет включённым, но через окна первого этажа всё выглядело не так. Мне потребовалась секунда-другая, чтобы понять, что происходит.

Не беспокоясь о том, чтобы оставить знак, я мчался по прямой к зданию со всех ног, спотыкаясь в снегу, который иногда доходил мне до груди. Я так старался побыстрее добраться, что не чувствовал никакого продвижения. Это было похоже на один из повторяющихся детских снов: я бежал к кому-то, но никогда не так быстро, как нужно.

Подойдя ближе, я увидел, как в комнате мерцает пламя, а через разбитое окно валит дым. На потолке скапливался толстый слой дыма толщиной в два-три фута, словно искал новые пути к спасению. К чёрту дом, я беспокоился из-за «Вольво».

К тому времени, как я добрался до гаража, я уже слышал треск плохо просохшей древесины и вопли извещателей, которые орали как безумные. Дверь в дом была открыта. Из верхней части рамы валил дым. Либо Карпентер был настолько возбуждён, что понимал, что нужно подпитывать огонь кислородом, либо ему было просто всё равно. Неважно, что именно, главное, что огонь уже давно укоренился.

Я добрался до машины, жар обжигал спину даже через лыжную куртку.

Внутри дома находилась печь.

Когда я вставлял ключ в замок, раздался звук, похожий на выстрелы из дробовика. От жара взрывались баллончики с чем-то.

Я медленно выехал задним ходом из гаража. Было бы бессмысленно кричать как сумасшедший, если бы я застрял в снегу. Я просто хотел отъехать подальше, чтобы «Вольво» не сгорело. После трёхопорного разворота я проехал 45 метров по трассе и заглушил двигатель.

Выскочив с ключами, я побрел обратно под защиту леса, чувствуя себя так, будто снова оказался в том сне.

К тому времени, как я приблизился к укрытию, я уже довольно отчётливо различал свою тень на снегу. Пламя уже окончательно вытеснило дым.

Скользнув в снежную яму, я вытащил свой Leatherman, нащупал пластиковые ремни и начал освобождать Вэла, позволяя ему самому разобраться, пока я выбирался навстречу ветру. Вскоре он последовал за мной, и мы оба уставились на горящее здание. Как ни странно, он попытался меня утешить. «Всё в порядке, я знал, что ты меня не бросишь. Я слишком много для тебя значу, не так ли? Особенно сейчас. Могу я предложить нам уехать отсюда, и как можно скорее. Как и ты, я не хочу встречаться с властями. Это будет крайне неудобно». Что с этим парнем? Поднимался ли его пульс когда-нибудь выше десяти ударов в минуту?

Он знал, что что бы здесь ни произошло, это помешало мне встретиться с кем-либо из команды; ему больше не нужно было уговаривать меня отпустить его. Он знал, что это был мой единственный разумный выбор.

«Вольво» было хорошо видно в пламени. Пламя ещё не пронзило стены, но уже жадно вылизывало окна.

Я остановил его недалеко от машины, передал ему свой Leatherman и пошел открывать багажник, крича ему, чтобы он перерезал шнур на своей куртке.

Даже на таком расстоянии я чувствовал жар на лице.

Он огляделся, нашёл нейлоновый шнур, который можно было затянуть вокруг талии, и начал резать. Раздался громкий треск, когда пламя охватило каркас дома.

Вэл посмотрел на огонь, услышав, как открылся багажник. «Ник, пожалуйста, на этот раз в машину. Там очень холодно». Это была скорее просьба, чем требование. «И, конечно, я предпочту твою компанию компании запасного колеса».

В ответ на мой кивок он устроился в задней нише «Вольво», отдал мне Leatherman и протянул руки. Я обвязал их шнуром вокруг основания ручного тормоза, чтобы они были видны.

Мы уехали, предоставив огню делать своё дело. Может, это и не так уж плохо; по крайней мере, не останется никаких следов моего пребывания там.

Пока мы, трясясь, пробирались к цепным воротам, ни Карпентера, ни кого-либо ещё не было видно. Я оставил его на земле там, где нашёл, в качестве предупреждения Сергею. Оставалась вероятность, что он успел сбежать.

На парковке отеля стояли два «Хайлюкса»; возможно, он угнал второй. Было уже поздно надеяться, что он поможет нам пересечь границу, но я всё ещё не хотел, чтобы его поймали. Он был хорошим парнем, но, чёрт возьми, у меня теперь новая фаза, и она не имеет к ним никакого отношения.

Я проиграл, и мне пришлось это принять. Теперь мне предстояло рискнуть с Вэл.

«Я высажу тебя на вокзале, — сказал я, когда мы направились в Ваалимаа. — Там и разберёшься».

«Конечно. Мои люди быстро меня вытащат». В его голосе не было ни капли эмоций. Он говорил как русский аналог Дживса.

«Могу ли я дать вам совет?»

"Почему нет?"

Я не отрывал взгляда от дороги, направляясь к шоссе за городом, и по обе стороны от меня не было ничего, кроме сугробов снега. Ветер так сильно бил в бока машины, что мне приходилось постоянно корректировать положение руля. Это было похоже на тяжёлый арктический град, проносящийся по шоссе.

«Ты, очевидно, хочешь поскорее покинуть страну, Ник. Могу я предложить Эстонию? Оттуда можно довольно легко долететь до Европы или даже доплыть на пароме до Германии. После того, что случилось в отеле, только дурак попытается улететь из Хельсинки на самолёте или пересечь границу с Швецией». Я не ответил, просто смотрел на снег в свете фар.

Чуть больше чем через два часа мы приближались к Пуйстоле, одному из пригородов Хельсинки. Правда, я его почти не видел: рассвет наступит только через четыре часа. Скоро люди проснутся, будут есть сыр и фрикадельки и слушать по радио репортажи о вчерашней перестрелке у корраля О.К.

Я искал указатели на вокзал. Утренний час пик, если он вообще будет, начнётся через час-два.

Заехав на парковку, я отпустил Вэла с ручного тормоза. Он знал, что нужно стоять на месте и ждать, когда я скажу ему, когда двигаться. Он был так близок к свободе, зачем рисковать сейчас?

Я вышел и отошёл от машины, с пистолетом в кармане пуховика. Он вылез, и мы оба стояли в ряду замёрзших машин, в темноте, пока он приводил себя в порядок, заправляя одежду и проводя руками по волосам. Всё ещё выглядя нелепо в зимних штанах и лыжной куртке Карпентера, он хлопнул в ладоши в перчатках, чтобы хоть как-то разогнать кровь, и наконец протянул одну из них мне. Я покачал только головой; он понял, почему, и кивнул. «Ник, спасибо. Ты получишь награду за то, что освободил меня. П. П. Смит. Помнишь продолжение?»

Конечно, я это сделал. Я не отрывал от него глаз. Мне хотелось сказать ему, что если он мне лжёт, я найду его и убью, но это было бы всё равно что сказать Чингисхану, чтобы тот остерегался.

Он улыбнулся. Он снова прочитал мои мысли. «Не волнуйся, увидишь, я человек слова». Он повернулся и пошёл к станции.

Я смотрел, как он хрустит по снегу, и его дыхание срывалось с его ног.

Пройдя шагов двенадцать, он остановился и обернулся. «Ник, у меня к вам просьба. Пожалуйста, не берите с собой в Кенсингтон мобильный телефон, пейджер или любое другое электронное устройство. Мы так не ведём дела. Ещё раз благодарю вас. Обещаю, вы ни о чём не пожалеете».

Я убедился, что он не мешает, и вернулся в машину.

7

Норфолк, Англия, пятница, 10 декабря 1999 г. Часы на тумбочке взвыли ровно в семь, издавая звук, больше похожий на сигнализацию. Перевернувшись на другой бок, я с третьей попытки нажал кнопку выключения, не вынимая руку из спального мешка.

Как только я высунул голову, я понял, что котел снова перестал работать. В доме было чуть теплее, чем в финской снежной норе, но ненамного. Это было ещё одной вещью, которую мне нужно было привести в порядок, наряду с постельным бельём и каркасом кровати, подходящим к матрасу, на котором я лежал.

Я спал в беговых штанах и толстовке Ronhill. Это был не первый случай поломки бойлера. Я обмотался расстегнутым мешком и засунул ноги в кроссовки, прижав пятки к земле.

Я спустился вниз, сумка волочилась по полу. Большую часть жизни я провёл, мокнув, замёрзнув и голодая, чтобы заработать на жизнь, поэтому ненавидел делать это в одиночку. Это было моё первое собственное жильё, и зимой утро ощущалось для меня примерно так же, как просыпаться в кустах в Саут-Арме. Так не должно было быть.

Дом был в том же состоянии, в каком я его оставил, когда чуть больше двух недель назад уезжал к Сергею в дом на озере, разве что брезент с дыры в крыше сорвало, а табличку «Продаётся» повалил ветер. Если бы она там оставалась дольше, она бы всё равно прижилась. Сегодня времени на всё это не было. У меня через несколько часов в Лондоне были три жизненно важные встречи, и они не стали ждать кочегара.

Обратная поездка в Великобританию заняла три дня. Я решил найти дорогу сам, а не следовать совету Вэла уезжать из Финляндии через Эстонию. Мы же не делились зубными щётками или чем-то подобным, поэтому я не был настроен верить всему, что он говорил. Я поехал в Кристианс, на юг Норвегии, а оттуда на пароме до Ньюкасла. Там было полно норвежских студентов. Пока они загружались, я смотрел Sky News на заснеженных экранах. Сначала показали кадры из отеля «Интерконтиненталь», где полиция, по-видимому, искала улики, а затем появились фотографии погибших, среди которых был и Сергей. Представительница финского правительства дала пресс-конференцию, заявив, что это худший инцидент подобного рода, который их страна наблюдала с 1950-х годов, но отказалась подтвердить, была ли это стрельба со стороны ROC, и подчеркнула, что нет никакой связи с конференцией ЕС и никакой угрозы для неё.

С их точки зрения, это не имело никакого отношения к делу. Я спустился по голой деревянной лестнице, стараясь не зацепить спальный мешок за липкую ленту, оставшуюся после того, как я разодрал ковёр.

Дом был настоящей зоной бедствия. Так было с тех пор, как я купил его, привезя Келли из Штатов в 1997 году. Теоретически это было идиллическое место на побережье Норфолка, в глуши. Там был небольшой магазинчик на углу, а из крошечной гавани выходили три рыбацкие лодки. Кульминацией дня стало то, что местные пенсионеры сели на бесплатный автобус до супермаркета в восьми милях отсюда, чтобы сделать важные покупки.

Агент по недвижимости, должно быть, потер руки, увидев меня.

Каменный дом 1930-х годов с тремя спальнями, всего в шестистах футах от продуваемого ветром пляжа, пустовал несколько лет после смерти предыдущих владельцев, вероятно, от переохлаждения. В описании говорилось: «Требуется некоторая реконструкция, но потенциал великолепный». Другими словами, работы предстояло проделать чертовски много. Я планировал выпотрошить дом и отстроить заново. Снос был неплох; на самом деле, мне это даже понравилось. Но после того, как ряд строителей тянули со сметой, я на них злился и решил сделать всё сам, интерес пропал. Так что теперь дом представлял собой голые доски, каркас и непонятные мне внутренности проводки, торчащие из стен.

Теперь, когда я нес ответственность за Келли, казалось, что пришло время воплотить мечту о настоящем доме. Но как только я обменял контракты, я начал чувствовать себя скованно.

Я позвонил туда в Хэмпстеде, где за ней ухаживали, как только вернулся вчера вечером. Там сказали, что она почти такая же, как и в прошлый раз. Я был рад, что она спит; это означало, что мне не нужно с ней разговаривать. Я хотел, но просто не знал, что, чёрт возьми, сказать. Я зашёл к ней за день до отъезда в Финляндию. С ней всё было в порядке, она не плакала, ничего такого, просто тихая и какая-то странно беспомощная.

Кухня была в таком же плачевном состоянии, как и всё остальное. Я оставил старую жёлтую столешницу из пластика, примерно 1962 года выпуска. Пока что сойдет и она.

Я поставил чайник на плиту, поправил спальный мешок на плечах и вышел на крыльцо проверить почту. Её не было на кухонном столе, как я ожидал. Ещё меня удивило, почему в моё отсутствие не заменили брезент.

У меня тогда еще не было почтового ящика, но синяя мусорная корзина вполне подошла.

Очень по-фински, подумал я. Там было четыре конверта: три купюры и открытка. Почерк подсказал мне, от кого открытка, и ещё до того, как я её прочитал, я понял, что меня сейчас вышвырнут.

Кэролайн начала время от времени приходить сюда, чтобы проверить, как идут дела, забрать почту и проверить, не обрушились ли стены, пока я был в отъезде, работая коммивояжёром. Ей было за тридцать, и она жила в деревне. Муж больше не жил с ней – похоже, он слишком много пил виски с газировкой. У нас всё было замечательно; она была доброй и привлекательной, и всякий раз, когда я приезжал, мы встречались на пару дней. Но пару месяцев назад она начала требовать от меня больше отношений, чем я мог предложить.

Я открыла карточку. Я оказалась права: больше никаких визитов и почты. Было обидно; она мне очень нравилась, но, наверное, это и к лучшему.

Всё становилось сложнее. Огнестрельное ранение в живот, реконструированная мочка уха и шрамы от клыков на предплечье — всё это трудно объяснить, что бы вы ни пытались продать.

Сварив кофе с комочками и сухим молоком, я поднялся наверх, в комнату Келли. Я помедлил, прежде чем открыть дверь, и дело было не в дыре в черепице. Там были вещи, которые я для неё сделал – не так много, как хотелось бы, но они всегда напоминали мне, как должна была сложиться наша жизнь.

Я повернул ручку. В моё отсутствие, наверное, было больше ветра, чем дождя, потому что пятно на потолке не промокло. Синяя двухместная палатка посередине всё ещё держалась. Я вбил в доски пола гвозди вместо колышков, и они заржавели, но я всё равно не мог заставить себя её снять.

На каминной полке стояли две фотографии в дешёвых деревянных рамках, которые я обещал привезти ей в следующий приезд. На одной она была с семьёй – родителями Кевином, Маршей и сестрой Аидой – все улыбались вокруг дымящегося барбекю. Фотография была сделана примерно за месяц до того, как весной 97-го я нашёл их дома, облитых водой из шланга. Держу пари, она скучала по этой фотографии; это была единственная приличная фотография, которая у неё сохранилась.

На другом снимке были Джош и его дети. Это было недавнее фото, поскольку у Джоша на лице был шрам, которым гордился бы любой неонацист. На нём семья стояла у здания Секции подготовки спецназа американской Секретной службы в Лореле, штат Мэриленд. Тёмно-розовая огнестрельная рана Джоша тянулась по правой стороне щеки к уху, словно клоунская улыбка. Я не общался с ним с тех пор, как по глупости перекроил ему лицо в июне 98-го.

Мы с ним по-прежнему управляли остатками трастового фонда Келли, хотя, будучи её законным опекуном, я обнаруживал, что на мне лежит всё большая финансовая ответственность. Джош знал о её проблеме, но теперь мы делали это только через письма. Он был моим последним настоящим другом, и я надеялся, что, возможно, когда-нибудь он простит меня за то, что я чуть не убил его и его детей. Было слишком рано идти и извиняться – по крайней мере, так я себе говорил. Но я не раз просыпался поздно ночью, зная истинную причину: я просто не мог одновременно смотреть в лицо всей этой печали и чувству вины. Я хотел бы, но у меня это не получалось.

Взяв в руки фотографии Келли, я понял, почему у меня самих их нет.

Они просто заставили меня задуматься о людях, которые в них живут.

Я от всего этого отгородилась, пообещав себе, что восстановление связи с Джошем будет одним из первых дел, которые я сделаю в следующем году.

Я зашла в ванную комнату напротив и наполнила ванну водой цвета лютика.

У меня была слабость к пенопластовым плиткам на потолке, которые от времени стали светло-коричневыми. Я вспомнил, как отчим их укладывал, когда я был ребенком. «Они будут сохранять тепло», — сказал он, но тут его рука соскользнула, и на большом пальце осталась вмятина. Каждое воскресенье, принимая ванну, я бросал мыло в потолок, чтобы добавить узор.

Вернувшись в спальню, я положил фотографии Келли на матрас, чтобы не забыть их. Допив кофе, я покопался в одной из картонных коробок в поисках своих кожаных штанов.

Я проверил ванну, и пришло время прыгнуть в воду, нажав на маленький радиоприёмник на полу, постоянно настроенный на «Радио 4». Стрельба всё ещё была в центре внимания. «Эксперт» по ROC заявил слушателям утренней программы, что всё это имеет признаки межфракционной перестрелки. Он добавил, что знал, что это произойдёт, и, конечно же, знает ответственную группу. Однако назвать её он не мог. Они ему доверяли. Интервьюер, похоже, был так же равнодушен, как и я.

Я лежала в ванне и взглянула на Малыша Г. Еще десять минут, и мне нужно было двигаться.

По расписанию дня сначала нужно было прийти к врачу в 11:30, обсудить состояние Келли, а потом соврать бухгалтерии клиники, почему я пока не могу оплатить новый счёт. Я не думал, что они до конца поймут, если я скажу, что всё было бы хорошо, если бы этот сумасшедший русский по имени Карпентер не испортил мне денежный поток.

Мой следующий визит должен был состояться в «Фирме» к полковнику Линну. Я тоже не ждал этого разговора. Терпеть не мог просить.

Третьим пунктом моего списка была квартира 3A в Палас-Гарденс в Кенсингтоне. Чёрт возьми, я был в отчаянии. Я не видел, чтобы «Малиския» решала мои финансовые проблемы.

Мой выход на рынок фриланса лишь укрепил мою невольную зависимость от Фирмы. С момента перепалки с Джошем в Вашингтоне полтора года назад у меня не было оружия. Линн, конечно же, был прав, когда сказал, что мне должно быть повезло, что меня не заперли в какой-нибудь американской тюрьме. Что касается британцев, то, по-моему, они всё ещё решают, что со мной делать – посвятить в рыцари или заставить исчезнуть. По крайней мере, мне платили две тысячи долларов в месяц наличными, пока они чесали голову. Этого хватало на лечение Келли примерно в течение семидесяти двух часов.

Линн ясно дал понять, что гонорар никоим образом не подразумевал никаких изменений в моём статусе; он не выражался прямо, но по его взгляду я понял, что я всё ещё ничтожество, шпион, никчёмный агент, выполняющий грязную работу, за которую никто другой не хотел браться. Ничего не изменится, если я не уговорю Линна выдвинуть меня на постоянную должность, а времени было в обрез. Он собирался досрочно уйти на пенсию и поехать на свою грибную ферму в Уэльсе, когда закончит управлять отделом в феврале. Я понятия не имел, кто его заменит. Вчера вечером, связавшись с мессенджером, я узнал, что Линн примет меня в 1:30.

Если бы я когда-нибудь вернулся в мужской клуб, зарплату увеличили бы до 290 фунтов в день за операции и 190 фунтов за тренировки, но пока я был в дерьме. Шансов продать этот дом не было никаких; он был в худшем состоянии, чем когда я в него въехал. Я купил его за наличные, но не мог взять под него кредит, потому что не мог подтвердить свой доход.