Брат Солнца

Глава 5

Через сутки на той же автостанции, только на другой скамейке – не на той, на которой дремал Анатолий Михайлович, - сидел Артем. Он вместе с другими пассажирами ждал запаздывающий автобус. Пассажиры говорили, что он уехал подремонтироваться и считали, что лучше подождать, чем «все будет как в прошлый раз», когда он сломался посередине между Старым Селом и Луговым. Вереницын от нечего делать рассматривал людей, собравшихся на остановке, – как они говорят, какие у них жесты, манеры. Он более-менее забыл про свой «подвиг разведчика», вернее, уже не считал его подвигом. Он больше думал о том, что здесь, на автостанции, все местные жители похожи друг на друга и делают все в своем, совершенно местном стиле. «Они похожи… На кого же они похожи?» – думал Артем и пять и семь и десять минут, - пока не было автобуса. В них было что-то общее, что можно было назвать одним словом… Оно вертелось у него на языке и все никак не приходило на ум.

Тут, будто из ниоткуда, рядом со скамейкой появился невысокий поджарый мужик запенсионного возраста, в вытертом и обвисшем пиджаке, в очках со сломанной дужкой, примотанных к голове бельевой резинкой. Он подошел к Артему и поначалу просто сел рядом с ним. Потом он начал выказывать какое-то странное нетерпение, ерзать, заглядывать под лавку. Вереницын догадался - тот ждет, что он уйдет. Он уже собрался встать, когда мужик сказал:

- Извини, брат, не удивляйся.

И полез под лавку.

Артем смотрел, как он там ползает. Мужик явно что-то искал. Наконец он вылез из-под лавки и глубокомысленно произнес:

- Херня какая-то…

И стал осматривать все вокруг – синюю заплеванную урну, клочковатую полувытоптанную траву. Потом подошел к Артему вплотную и попросил:

- Земляк, если не затруднит, подвинься, пожалуйста… …Благодарю, - и снова залез под лавку, теперь уже под местом, где только что сидел Артем.

Наконец Вереницын не выдержал и спросил:

- А что вы ищете?

- Челюсть, – послышалось из-под лавки.

- Челюсть?

Мужик вылез и сказал:

- Ага. Верхняя-то – вот она, - он вынул ее и показал Артему, - мне ее племяш принес. А нижняя…

Он поставил челюсть на место, склонился и заглянул под соседнюю скамейку.

- Нет, тут ее быть не может, – резюмировал он.

- А почему вы ее здесь, на автовокзале ищете?

- Так э… Спал я тут, на лавке. Надрался как свинья – был грех – и заснул. Раскрыл клюв-то! Они и выпали. Уж не держатся ни хрена. Я их на зоне еще ставил, а там специалисты – сам знаешь какие. Одну племяш принес, а где вторая?

Обалдевший от этой истории Артем встал и сам осмотрел урну, траву вокруг лавок, под лавки тоже заглянул. Видя такое участие, мужик спросил:

- Сам-то откуда?

- На дачу еду, из города.

- У нас дача?

- Ну да, в Старосельском районе.

- Не в Затылкине?

- Нет.

- В Затылкине Большак родился. Не слыхал?

- Нет.

- Ну, ты че! Запомни! Пригодится! Сидел я с ним… Он нашу зону вот так держал! У него всегда все правильно было, без обид! У меня от него в городе адресок есть, - всегда перекантоваться можно, если чё… Хочешь, дам?

- Да нет, не нужно, спасибо.

- Ну, без обид…

- Да что вы, - сказал Артем, - конечно.

Мужик посидел еще, потом снова полез было под лавку, но встал, махнул рукой на это дело, помолчал немного и признался:

- Вообще-то я – тюбик… Но ты не бойся, тут воздух свежий, - не камера все-таки, - не заразишься. Ну, бывай.

И ушел.

«Обалдеть! – подумал Артем, – потерял обе челюсти! Смешно это или грустно? Тюбик… Что такое тюбик?» Он подумал, что это какое-то венерическое заболевание, но потом напряг свой филологический ум и понял, что речь идет о туберкулезе. Он снова припомнил мужика, его сутулую и настороженную, какую-то колючую фигуру и вдруг слово, которое не мог подобрать для местных жителей, пришло к нему само собой. Ерши! Они похожи на ершей! Даже дети!

Уже пришел автобус, Артем сел на место, заплатил за билет, уже даже ехал по трассе, - и все вспоминал историю ершистого мужика, потерявшего вставные челюсти, сочинял и пересочинял ее, и все никуда не годилось, все никак не заканчивалось и не обретало никакого художественного смысла…

- В общем, стреляли по бутылкам, - рассказывал Костька зашедшему к нему в гости Бусыгину, - заехали от реки. Там от дороги к косе можно проехать, а потом – по косе – к оврагу. Встали напротив оврага – где он к реке открывается. Там еще песок весной намывает…

- Знаю, – сказал Бусыгин.

- Стреляли в овраг, вот сюда, - Кашин развернул сложенный вчетверо тетрадный листок со схемой и показал место.

- Константин, слово «овраг» начинается с буквы «О».

- Да? – удивился Костька и в задумчивости пошевелил губами. - Да нет, откуда! - С «А».

Анатолий Михайлович засмеялся.

- Ладно, уж не буду тебя переучивать. Много наследили?

- Не очень. Разложились, похоже, на машине, а мишени, бутылки то есть, – под обрыв на кочки поставили. Пули в песок ушли. Я все на плане нарисовал.

- Расстояние до бутылок какое?

- Метров, может, десять или двенадцать.

- Часто попадали?

- Кто ж его знает? С десяток бутылок разбито.

- Фотографии есть?

Кашин подошел к вешалке, достал из куртки недорогую мыльницу и передал ее Анатолию Михайловичу. Тот взял ее и стал рассматривать фотографии, иногда укрупняя детали. Кашин, что было нехарактерно для него, нервничал и покусывал губу.

- Фотограф из тебя, Костя, - не очень, - сказал, наконец, Бусыгин, - половина снимков не в фокусе.

- Какой есть.

- Да уж ладно… А никаких других следов там не было?

Вот тут-то и стал ясно, почему так нервничал Костька.

- Что хочешь, Михалыч, со мной делай, я в ваших делах ничего не понимаю…

- Ну?

- Был там след. Кто-то ходил, смотрел, бутылки сбросил.

- Может, это Брезгуновы?

- Может… Но эти все от машины к бутылкам ходили, да и то раза два или три, а этот след – из-под обрыва, с тропинки, - там тропинка поверху идет. Ты последние фотографии посмотри.

- Да, – после долгой паузы сказал Бусыгин, - кто-то ходил… Вроде бы в тот же день…

- Вот-вот, - я и думаю, - за день до этого смысла на то место ходить не было. А на следующий, после дождя, – следы эти посвежее бы были, не такие оплывыши.

- Константин, - ты гений, - сказал Анатолий Михайлович, - что ж ты раньше по дачам лазил, а не в школе учился? Глядишь, следователем бы стал.

- Ага. А потом бы - в отставку?

Бусыгин усмехнулся.

- Ну, это - как бы жизнь повернулась… Что еще про следы скажешь?

- А что? Следы – как следы.

- На маршрут посмотри.

- Чего?… К мишеням маршрут…

- А выворот видишь какой?

- Чего?

- Ну, как песок из следа выволакивался.

- Как-как - по-разному выволакивается.

- Вот. Подумай над этим. А в деревне как?

- В деревне тишина. Молчат все. Нарезное оружие есть только у Глухова, бывшего егеря.

- Это который?

- Это мужик седой такой, на военного похож, через прогон от Брезгуновых живет.

- Эх, е-мое! Через прогон?

- Ну да.

- Вот это история… А на бревнах он не сидел, когда следователи приезжали?

- Нет, он, говорят, еще две недели назад в Ухту на Печору уехал.

- Куда?

- В Ухту.

- Что это его понесло?

- У него там брат живет, только не в самой Ухте, а на Печоре, в поселке каком-то. Глухов в Ухту ездит, а брат на вертолете, что ли, к нему прилетает. Рыбы там красной, налима, морошки привозит, шкурок дает. А Глухов – наших ягод, фрукты, орехи, ну и товары всякие… Потом гуляют, само собой.

- Да… А как добирается?

- На машине.

- А! «Нива»-то там стоит всегда! Видел… Он не вернулся еще?

- Нет.

- Любопытно… А лесопильщику он кто?

- Да почти никто. Дай Бог, дядя какой-нибудь троюродный…

- То есть, вроде того, отец Николая Глухова – его троюродный брат.

- Ну да, наподобие…

- Любопытно, – Бусыгин достал свою записную книжку и стал записывать. Потом остановился, посмотрел на Костьку застывшими глазами и спросил:

- А зовут его как?

- Старика-то? Матвей… Васильич.

- Балда я стал, Костя, - сказал Анатолий Михайлович. - Имя забыл спросить! Надо же…

Наконец он кончил записывать и вспомнил, что это еще не все:

- Про оружие узнавал?

- Ну, Михалыч, Луговое большое… Вон у участкового ствол; тракторист бывший… Еще этот… Васюгин, что ли, - охотник…

- Да… Если бы тут в лицензионном комитете кого спросить… Но это, считай, местным следователям дорогу перейти… Ты пока поузнавай еще… Особенно если родственник есть в Трешкино или, может, в Старом Селе. Работа, конечно, нудная. Но если есть желание, - помоги.

- Ну, че там, говорил же - помогу… Ты ж мне помог…

- Ну, тогда давай. Работа большая. Список напиши сначала, а потом уже ходи по списку, выясняй. Только аккуратно. Скажи, может, что сам охотой хочешь заняться, - на кабана там, или медведя, - вот и интересуешься – какое ружье, что там и как... Они друг друга наверняка знают – и сами тебе подскажут, если про кого-то не знаешь или забудешь. Сам лишних вопросов не задавай, особенно про людей – только про оружие. Больше слушай. Ну а там… информация накопится – будем мозговать. А пока… Машина на ходу?

- На ходу.

- Закинь-ка меня в Трешкино, с Вереницыным потолковать…

Вот уже два часа как Артем вернулся в Трешкино, а история с выпавшими челюстями все еще мучала его. Все таки это было нечто, – пьяный засыпает у районного автовокзала и теряет обе челюсти. Его несут домой. Племянник идет искать челюсти и находит только одну. И при этом – все – ерши!

Он дважды подходил к столу, но оба раза даже не открывал его. Ему казалось, что вот-вот что-то наклюнется, но он быстро терял нить, которая вела в нужном направлении. То рассказ получался слишком криминальным, то слишком сентиментальным, то все персонажи оказывались мужиками, и надо было придумывать женщин и роли для этих женщин. Придумывались женщины, – и половина наработанного до этого оказывалась лишней.

Потом он сообразил, что еще не ел. Он сварил себе пакетный суп, снова превратив его в пересоленную кашу, и употребил с большим количеством хлеба. После этого ему захотелось пить – и какое-то время ни о чем другом кроме воды он не мог и думать. Но когда пожар во рту был залит, ему снова в голову пришла здравая, как показалось, мысль – попробовать изобрести особу женского пола, - но не жену или любовницу, а, скажем, внучку… Артем стал заново перебирать все, что напридумывал до этого, - и кое-что показалось интересным. Он в задумчивости засмотрелся через окна веранды на хмурое, с просветами, небо, которое не решалось ни пролить дождь, ни показать Старосельскому району солнце. Небо непрерывно менялось и, одновременно, оставалось прежним. Это завораживало. Все мысли о рассказе куда-то ушли, а потом явились вдруг разом, посвежевшие и взывающие к перу и бумаге. Он быстро прошел в зал, но, как только он открыл стол, вся конструкция рухнула – он нашел в ней ошибку - персонажи дублировали друг друга. Один из них уж совсем был лишним, хотя и участвовал в сюжете.

«Ну вот! - огорчился он, - просто мучение какое-то…» И, как и в первый день, рухнул на родительскую кровать, - ужасно недовольный собой. Наверное, ему надо было выспаться. Он закрыл глаза… И в дверь постучали. Опять!

Это был Бусыгин.

Они снова сели за стол, и Артем рассказал все, что ему удалось увидеть и услышать в монтажной телеканала «Наш Край». Бусыгин слушал, почти не перебивая, и сделал в своей книжечке всего несколько записей. Когда Вереницын закончил, он убрал книжку в карман и внимательно посмотрел на своего «разведчика».

- Что, Артем, что-то случилось?

- Нет.

- А что с тобой?

- Да ничего.

- Нет, ты расскажи.

Тот долго отнекивался и, наконец, рассказал историю про мужика с потерявшейся челюстью и о том, что она никак не превратится в приличный литературный текст.

Бусыгин выслушал, улыбнулся и сказал:

- Чем только люди не мучаются…

Артем даже обиделся:

- Вы сами просили рассказать…

- Да я не смеюсь, Артем, - не обижайся, - я констатирую факт… Я понимаю… Работу ты свою любишь, а сейчас ее нет. Плюс в личной жизни пробоина – и ты ее литературой заделываешь…

- Это не так, – почти строго сказал Артем. – Это моя жизнь. Я по-другому не могу. Не из-за работы я писать научился, а, наоборот – пошел работать, чтобы хоть что-то писать… Есть девушка, нет девушки – я буду писать всегда.

- Ну, извини, извини… Знаешь что? А ты напиши детектив! Заодно, может, и денег заработаешь. Их всегда читали и читать будут.

- Ну… Не знаю… - задумался парень. – Это отдельная профессия, большая работа. А я – что увижу, то пою… Да и сюжета никакого нет.

- Как нет? – А наше дело? Трешкинское?

- Да о чем тут писать? Тут максимум рассказ. Стрельнул кто-то один раз в депутата, даже не убил.

- Что значит «даже»?

- В порядочном детективе нужно убийство, а еще лучше - не меньше трех – закон жанра.

- Ну… тут я, конечно, помочь не могу… Я, так сказать, по другую сторону… А ты присочини чего-нибудь, - ты вон про Куканова три короба наплел!

- Да я как-то даже не думал…

- Да ты попробуй! А я тебе и материальчик подкину – я все ж кой-чего повидал!

Артем вроде бы немного ожил. Если будет какой-никакой материал, можно попробовать… Тем более он в этом деле не посторонний – ведь, кроме всего прочего, он в разведку сходить успел… Вот только сюжет… Куцый какой-то сюжет – один выстрел мимо депутата…

- А то я тебе еще и похлеще историю подброшу… - наседал Бусыгин, – чистая Агата Кристи.

- Какую?

- Было у нас лет восемь назад одно дело… - начал Бусыгин и взял паузу, как полагается хорошему рассказчику.

Но тут у него зазвонил мобильник.

- Да? – ответил он на звонок, и лицо у него стало серьезным. – Хорошо, сейчас. Заезжать не надо. Я уже в Трешкино.

- Брезгунов, – сообщил он Артему. – Что-то случилось. Но ты не волнуйся – еще поговорим! Если ненадолго – так я еще сегодня загляну – ничего?

- Ничего.

Его встретил сам Иван Николаевич.

- Лена нервничает, - сообщил он, открывая дверь. - Нас вызвали в милицию, мы подписывали протоколы у следователей. Они ничего не сделали, только бумажки переписали.

- Это обычная процедура, бывает.

- Я тоже так подумал, но она ждет от них активных действий. Поговорите с ней, объясните ситуацию. Да и, в общем-то, хочется услышать о ваших успехах.

Они поднялись по лестнице и прошли в тот же самый зал, в котором состоялся их первый разговор.

Елена Григорьевна вышла из боковой комнаты. Она молча прошла по залу и села в кресло. Было видно, что она потратила сегодня много нервов. Ей хотелось взорваться, разразиться праведным гневом, но эмоций уже не осталось. Где-то кому-то она все уже высказала.

- Садитесь, - предложил Брезгунов.

Бусыгин на этот раз был в джинсах и потому сесть не постеснялся.

- Анатолий Михайлович, - тихим срывающимся голосом сказала Елена Григорьевна, - ну как же так можно? Почему у нас все так?

- Не хотелось бы это обсуждать, Елена Григорьевна… Уж как есть… А что все-таки случилось?

- Вчера ему позвонили из милиции. Я взяла трубку. Это была женщина-следователь. Сказала, что ведет наше дело. Я ей попыталась объяснить, что она не может его вести, потому что его уже ведут двое следователей-мужчин. Она стала говорить про какое-то дознание – и будто бы все, что делали те следователи – это не следствие! У меня просто голова пошла кругом! Ладно. Пусть будет так. Она сказала, что сегодня утром мы должны приехать, чтобы подписать протокол. Мы…

Она остановилась, будто потеряв дар речи. Через пять-семь секунд она взяла себя в руки и продолжила:

- Мы приехали в райотдел, нашли ее комнату, а она была закрыта! Везде сидели следователи, а ее – не было!

- Она просто забыла, - сказал Иван Николаевич.

- Забыла? – встрепенулась Елена Григорьевна. – Наивный дурак! В тебя стреляли, а милиция ничего не расследует! Они прикрывают убийц!

- Лена, не надо… - попытался успокоить ее Брезгунов, - я уже разговаривал с…

- С кем ты разговаривал? Нас уже сбросили! Ты понял? Тебя убрали! Тебя больше нет! Ты ничего не понимаешь! А эти издевки? – она вдруг повернулась к Бусыгину и заговорила неожиданно спокойным выдержанным тоном. – Это невыносимо!

- Какие издевки? – спросил Анатолий Михайлович, отводя от нее взгляд. – Иван Николаевич, давайте лучше вы, только по порядку.

- Ну, этой следовательнице позвонили. Оказалось, что она забыла, что пригласила нас и поменялась сменами. Она пришла через двадцать минут.

- Сейчас - через двадцать! – Через тридцать! – закричала Брезгунова и тут же сбавила тон: – нет… Это специально… Специально… Они всегда так – постепенно, незаметно, намеками… А потом – раз – и ты уже вне игры.

Бусыгин только вздохнул.

- Дальше.

- Дальше оказалось, что готов только протокол Володиного допроса; ее и мой протокол следователь набирала при нас из объяснительных.

- Из объяснений, - поправил Бусыгин.

- Да. Когда она дала нам прочитать эти протоколы…

- Якобы протоколы! Якобы нашего допроса! – Добавила Елена Григорьевна. – И она написала, что у меня среднее образование!

- Ну и еще много ошибок там было, - добавил Иван Николаевич, – у меня, например, было трое разных инициалов – И.Н., Н.И. и Н.М.

Елена Григорьевна засмеялась таким неестественным смехом, что Бусыгину на минуту стало не по себе. Ему сильно захотелось вернуть десять тысяч аванса и попрощаться с «клиентами». Но когда она замолчала, он спокойно произнес:

- Елена Григорьевна… Можете мне верить или не верить, но все это по нынешним временам – обычная практика.

- Обычная?

- А что вы хотите? У следователей процентов семьдесят работы – оформление бумаг. Вот они и оптимизируют процесс. Объяснение пишется на ходу, по горячим следам, не до каллиграфии, поэтому и возникают ошибки. Главное – суть преступления, обстоятельства, свидетели, пострадавшие, предположения о личности преступника. Это ведь было записано?

- Да.

- Ну, вот видите! Следователь делает, что может. А то, что она сменами поменялась и все забыла – не удивляйтесь. Они теперь на работе сутками сидят, без выходных. Тут забудешь, что домой идти надо, а не то что на работу…

- Ужасно… - сказала Елена Григорьевна. – Так быть не должно.

Они замолчали. Бусыгин снова, как и в прошлый раз, думал о характере Елены Григорьевны. Чему она удивляется? Разве она – не часть этого безобразия? Вот в прошлый раз она жаловалась на школу – а ведь работает в РОНО! И любит надавить и там и сям, решить свои вопросы за чужой счет. Она, интересно, понимает, что сама – причина многих бед? И ведь ей не объяснишь… А даже если и объяснишь… Что можно изменить в

сорокапятилетнем человеке, а, тем более, в системе, частью которой он является?

- А как Ваши успехи? – спросил Иван Николаевич.

- Об успехах говорить пока рано, - ответил Анатолий Михайлович, - собираю материал. В этом плане кое-что есть. Определенные направления работы уже видны, но ничего конкретного сообщить пока не могу.

- Подозреваемые есть?

- Достаточно. И будут еще.

- Кто же они?

- Извините. Статья 161 УПК Российской федерации.

- В смысле? – переглянулись супруги.

- Сведения, добытые в ходе предварительного следствия, не подлежат разглашению.

Они опешили. Иван Николаевич нахмурился, а Елена Григорьевна вдруг обрела хладнокровие и давящим чеканным голосом спросила:

- Я что-то не понимаю. Какое разглашение? Мы платим вам деньги. Вы работаете на нас. Мы должны все знать.

- Вы должны узнать имя стрелявшего, обстоятельства и причины выстрела. Но это в конце. Если я назову вам подозреваемых, вы можете сделать неправильные выводы и предпринять какие-нибудь неадекватные действия.

Брезгунов подумал и сказал:

- Наверное, это правильно. Но хотя бы общую картину вы можете обрисовать?

- Общую – можно. Я изучал вашу карьеру доступными мне способами. Выходов наверх у меня нет, я действовал через знакомых мне людей. Информации мало. Но я почти уверен, что с политической точки зрения стрелять в вас никакого смысла не было. Пока я ничего не знаю и о каком-либо завязанном на вас бизнесе, – Бусыгин внимательно посмотрел на Брезгунова, но тот только вздохнул. Вздох этот можно было понять двояко – либо он сожалеет, что нет такого – завязанного на нем – бизнеса, либо что он не может о нем говорить. – В общем, исходя из того, что я знаю, остаются только какие-либо личные, родственные, или - ну, скажем, - сиюминутные причины преступления.

- Родственные? – удивился Брезгунов, – у меня нет родственников в этой деревне…

- Ну почему же обязательно в этой… До этой можно при необходимости доехать. Давайте не будем забегать вперед. У двоих подозреваемых не тот тип личности, чтобы стрелять по туалетам. Их, правда, подозреваемыми можно назвать только условно, а еще один… Тут и мотивы не вполне ясны, да и в способностях его, какие они есть на сегодняшний день, я сильно сомневаюсь… Конфликтов с вами выявить не удалось. Есть вариант, что стрелял человек, обиженный властью, который видит в вас ее представителя. Таких людей у нас достаточно много, в том числе и в Луговом. Здесь широкое поле деятельности, - от попыток закрыть школу и развала местного совхоза – вплоть до низких пенсий и невыдачи каких-нибудь справок.

- Это понятно, – сказал Иван Николаевич, – и все-таки хотелось бы чего-нибудь поконкретнее.

- Ну что вам сказать поконкретнее… Ночью у вашего дома ходил один пьяный товарищ и еще один человек ходил за водкой – или уже возвращался с ней.

- Ничего себе! А милиция ничего такого не говорила… Они что-нибудь видели?

- Кое-что. Но давайте не будем торопиться. Ошибка может дорого стоить и вам, и этим людям.

- А у того, кто ходил у дома, было оружие?

- В том то и дело, что нет. Он мог просто случайно оказаться рядом с вашим домом.

- Вы с ним разговаривали?

- Пока нет, но я слышал, как его опрашивали следователи.

- Как это?

- Это было на бревнах напротив вашего дома.

- Все ясно! – сказала Елена Григорьевна. – Нализался и пошел мстить депутату за свою неудавшуюся жизнь! Как будто это мы их спаиваем!

- Лена, он же сказал, что у пьяного не было оружия!

Лена поджала губы и, поежившись, сложила руки на груди.

- Если это все, - сказал Бусыгин, - то я тоже хотел бы вас кое о чем спросить. Вы знаете соседа, который живет через прогон?

- Нет. Но земля, на которой стоит наш дом, принадлежала его брату, – ответил Брезгунов.

- А брата вы знаете?

- Нет.

- Как же вы покупали землю?

- Через агентство. Агент сама оформляла документы, и мы имели дело только с ней. Она и сказала, что сосед – брат хозяина нашей земли.

Брезгунов записал все это в книжечку. Потом подумал и спросил:

- А с вашим сыном опять нельзя поговорить?

Брезгуновы переглянулись. Взгляды обоих выражали сомнение, но, в конце концов, Иван Николаевич сказал:

- Попробуем.

И вышел из зала.

Его не было минут пять. Бусыгин сидел, откинувшись, в кресле, а Елена Григорьевна встала, подошла к вмонтированной в стену этажерке и стала поправлять на ней фарфоровые статуэтки. Это были птички, собачки, пастушки и балерины еще Советского производства.

- Коллекционируете? – поинтересовался Анатолий Михайлович.

Брезгунова смутилась. Ей не нравился этот человек, она чувствовала в нем противника. Он противоречил ей на каждом шагу, и она не понимала почему. Еще он заходил в их дом в рабочей одежде и пытался командовать – а ведь это, по ее представлениям, две вещи несовместные! Тем более, он указывал ей! Сегодня он одет более-менее прилично, - и все равно он против нее! А теперь он спокойно спрашивает – коллекционирует ли она статуэтки!

- Это собирала мама, - ответила она, - она очень любила красивые вещи… И порядок, - добавила она, подумав.

- Что же, - сказал Бусыгин, - здесь они хорошо смотрятся.

Это была правда. Здесь был единственный естественный и уютный закоулок в доме, единственная попытка сделать дом домашним; все остальное было «псевдо», как будто здесь жили не местные жители, а иностранные туристы.

Наконец боковая дверь, противоположная той, из которой вышла Елена Григорьевна, открылась, и в холле появился худой рыжеволосый юноша в спортивном костюме с накинутым на голову капюшоном. Он пересек комнату походкой свободного человека и плюхнулся в кресло напротив Анатолия Михайловича.

- Ма, телек, - сказал он.

- Никакого телека, - отрезала «ма». – Поговори со следователем.

- Хай, чувак, - сказал «свободный человек».

- Здравствуй, - ответил Бусыгин. – Продвинутый чел, - сказал он Елене Григорьевна.

«Опять он против меня!» - подумала она, но промолчала.

- Ну чё? – сказал Брезгунов-младший. – В молчанку играть будем? Или протокольчик напишем? – и засмеялся. – А, может, сразу три, чтоб потом не переписывать?

- Да нет, в молчанку играть не будем. Мы вообще играть не будем. Спасибо, что пришел, Вова… До свидания.

- Не понял… Че за прикол?

- Никаких приколов. Все и так ясно.

- Я не понял… Че за отстой? – обратился Вова к отцу.

Тот стоял, нахмурившись. Ему было ясно, что было ясно Бусыгину.

- Иди, Володя, следователю все ясно, – сказал он спокойно, но требовательно.

- Не, ну… Ваще… - сказал Володя, встал и, хмыкая на каждом шагу, вышел из зала.

Все молчали. Бусыгин убрал записную книжку в карман и собрался прощаться.

- Что вам ясно?! – вскрикнула она в своем стиле.

- Простите, Елена Григорьевна. Я знаю… Некрасиво получилось… Извините меня… Но…

- У Вас вообще есть дети? Вы хоть себе представляете, что это такое?

- У меня есть сын, он уже взрослый человек, мы с женой разведены, и…

- Так что вам ясно? – перебила она.

- Об этом можно написать поэму… Или роман. В двух словах не расскажешь. Ясно, что ваш сын ни при чем. И ясно почему.

Он встал, еще раз извинился, попрощался и вышел.

- О Боже! Кого мы наняли… - простонала Брезгунова.

- Он действительно честный, - сказал Иван Николаевич. – Он видит нас насквозь. Он все понимает. Это противно. Но именно поэтому он найдет того, кто стрелял.

«Поэму написать… или роман… - думал Бусыгин по дороге. - Это на меня младший Вереницын повлиял. Сам бы так никогда не сказал». «Ясно… Что мне ясно?» Владимир Иванович Брезгунов был, казалось бы, прозрачен как крещенская вода. Прикрытый папой и мамой со всех сторон, он прожил свою жизнь в глубоком детстве. Он привык жить в удовольствие, требовать удовольствие и получать удовольствие. Но так только казалось. На самом деле парень был не дурак, он многое понимал. Он разработал механизм доения родителей. Внутри он уже определил для себя, – кто он и чего хочет от взрослой жизни, - и шел к этой цели независимо от них. Но прикидываться подростком-переростком он привык, и это было выгодно. Во-первых, над родителями можно было издеваться, пугая их своим инфантилизмом, а, во-вторых, иногда им можно было показать конфетку: «Мама, я уже такой взрослый, я учусь в институте и буду большим начальником…Кстати, ты видела, как я с этим следаком разговаривал? Пусть знает свое место! Я с вами заодно, не сомневайтесь!» Используя такой кнут и такой пряник, сынок жил - не тужил и вертел родителями как хотел. Его проблема была только в том, что без них он никак не мог обойтись! А это значит, что использовать что-то сверх этого доильного аппарата он бы не стал. Он полностью владел ситуацией и даже, пожалуй, по-своему любил своих родителей. Хотя наверняка он служил частой причиной для пустых, в общем-то, ссор между «предками» с противостоянием концепций «Это ты его таким воспитала!» - «А где ты сам был, когда я его воспитывала?»

«Да, пожалуй, так», - решил Бусыгин, переведя в слова то, что он увидел в Брезгунове-младшем, - то, что было ему «ясно».

- Ну, с чего начнем? – спросил он Артема.

Они сидели на веранде за кухонным столом. Артем встретил вернувшегося гостя чаем и бутербродами.

- Да с чего хотите. Вот сыр, вот колбаса.

- Да я… не в этом смысле. Хотя… - он протянул руку и взял бутерброд с колбасой.

- А в каком?

- Я про сюжеты.

- А! Давайте с Агаты Кристи. Если сюжет правда в ее стиле, его будет проще использовать.

- Ну, в общем, в ее стиле, конечно, только все по-нашему. Короче. Один успешный бизнесмен - занимался фармацевтикой, - образование имел соответствующее, – немного производил, больше продавал и перепродавал - встретил девушку – красивую и умную. Но бедную. Она в музее работала. Имен, понятное дело, не называю. Раньше он у нас был более-менее известен. Так вот. Жили они в бизнесменской квартире в центре города. А в это время мода пошла коттеджи строить за городом и жить в них. Он тоже решил строить. Но была у него такая патологическая особенность личности – денег ему было жалко до безобразия. Вот знаешь, Артем, я с ним разговаривал и материалы по нему собирал, свидетелей опрашивал. Если бы не было денег на свете – был бы он приличным человеком. Красавец мужчина, умный, выдержанный, образованный… Но как вцепится в бабло, – только что не рычит как собака. И вот решил он строить коттедж хитрым способом. Он предложил жене: давай квартиру твоей матери продадим, вложим в строительство, - а потом все вместе будем жить. Она его толком еще и не знала, жена-то, - согласилась. Отношения хорошие у них были – это тоже повлияло. Построили коттедж на шесть или семь миллионов – точно не помню. Переехала мама к ним.

Дом тот огромный был. Страшно представить! Что там вообще три человека могут делать – ума не приложу. Они там, наверное, постоянно «ау» кричали. И вот пожила-пожила мама за городом в этом особняке – не выехать никуда лишний раз, ни с подружками повидаться, - и стало ей скучно. А вернуться некуда. Со скуки посчитала, что квартиру за два с половиной миллиона продали, а в стройку – два вложили. Где полмиллиона? Интеллигентная была женщина, слова зятю напрямую не сказала, а только так – намеками.

А вот такой он человек был, Артем! Понимал, что слямзил у старушки квартиру, чтобы, ну там… этаж-другой лишний построить для понта. И возвращать эти деньги ну никак не собирался. Сидели они в этом своем особняке, глядели друг на друга… Ну и не выдержал зятек, тещу отравил... Ты чего не ешь?

- Да что-то не хочется.

- Да уж… Тема аппетиту не способствует… Уговорил ее лечь в больницу на обследование, ходил туда тещу поддержать, ну и…

- Ой, давайте без подробностей… И так кусок в горло не лезет.

- Извини.

- А как раскрыли это дело?

- Как раскрыли? Честно – тут и раскрывать нечего было, оно само раскрылось. Жена подозревала мужа, муж подозревал, что жена подозревает… Потом она нашла одну баночку, так сказать, волшебную. У нее родственница в экспертизе работала. Сделала она для нее анализ, – а уже поздно.

- Что значит поздно?

- Она тоже была отравлена. Не успела ничего узнать. Пришла к нам эта женщина-эксперт. Ну и началось… Точнее, еще раньше началось – когда заключение о смерти было написано. У нас ведь как? Не Агата Кристи, конечно. Там что-то замышляют-измышляют… А у нас - сделал дело, сам – в отказ, на следствие – давление, угрозы, подкуп – все было! В газетах про нас чего только не печатали… Давление на бизнес, - и т.п. В итоге все всё знают, а сделать ничего невозможно.

- Но ведь как-то эта история закончилась?

- Конечно, закончилась. Невозможно двух человек на тот свет отправить без последствий, - если в тебе есть хоть что-то от нормального человека. Знаешь, чей, как там Александр Сергеич написал: «И мальчики кровавые в глазах»… Тем более, он ведь еще и любил жену-то…Хотя… Люди, конечно, всякие бывают… Встречались и такие, что вообще ничем не прошибешь.

- То есть…

- То есть – явка с повинной… Ему даже вопросов задавать не надо было – несколько часов без умолку все рассказывал и пересказывал. Один боялся оставаться. Теперь сидит.

- До сих пор?

- Ну а как… Конечно, до сих пор… И еще долго сидеть будет… Вот ведь… Десятками миллионов ворочал… А из-за пятиста тысяч двоих на тот свет отправил и себе жизнь сломал. Господи, что у человека в голове было?.. Ну как? Агата Кристи?

Артем молчал. У него было два рабочих состояния, - подъем, вдохновение, - когда на бумагу ложится все, что можно, и – режим рутинной работы, когда каждый кирпичик текста надо было осмыслить, рассмотреть со всех сторон, найти для него место. Вдохновения он не чувствовал. Сил методично работать над чисто детективным сюжетом с двумя отравлениями– тоже.

- Пока не знаю, – дипломатично сказал он. – На Агату Кристи действительно похоже, но в наших декорациях выглядит как-то… уродливо. Есть что-то отталкивающее… Безнадежное…

- Верно, есть. Мы не среди лордов, конечно, живем. У нас даже рантье приличного не сыскать. Я читал Агату Кристи. С точки зрения следствия… Ну… забавно почитать… Иногда думаешь – и откуда тут что берется? Этот сделал то, тот сделал это – безо всяких подтверждений... И путаницы много, - так в жизни не бывает. То есть бывает, но в другом. Обычно из двух-трех вариантов тяжело выбрать один. Да не из-за следствия ее читают, - а потому что – культура! Потому что интересно, как нормальные люди живут, кто такой джентельмен, и как они там за садиками ухаживают. А у нас что? У нас здесь в Трешкино – три колодца обвалилось, - и никому не надо ничего, у половины – скважины, а вторая половина – ходит, воду выпрашивает. А вот повалит ураганом электрические столбы, - как бывало, - где воду брать? В старице? Так она в ней как кофе - болотная. Или за полтора километра на Юрму по воду ходить?

- Да нет, - возразил Артем, - не только в этом дело. Она, конечно, мастер… Она пишет о человеческих отношениях, о том, какие бывают люди, а затягивает потому, что каждый персонаж постепенно раскрывается, и, в конце концов, каждого вывернут наизнанку и покажут, каков он изнутри. Это еще называется – открыть настоящие, истинные имена. Человек, читатель – он только этого и ждет, чтобы узнать, кто есть кто на самом деле. И при этом долго готов ждать – хоть пятьсот страниц!

- Да? Но ведь там много чисто английского, - например, все эти завтраки, файв’о’клоки, - не представляю, чтобы было интересно читать про то, как мы с тобой на веранде едим бутерброды или как Нинка Киселева квасит и с мужем ругается.

- Да это же - самое оно! Человек напивается, открывается его истинное лицо, – и дается истинное имя! – засмеялся Артем.

Бусыгин улыбнулся и сказал:

- Интересный ты товарищ, Артем… Меня вот уже лет пятнадцать ничего не удивляет, - все вроде идет одно к одному… Живу – и вроде как все знаю. А тебя слушаю, - все что-то новенькое. То у тебя следователь и писатель одним делом занимаются, то, понимаешь, у человека его истинное имя открывается с помощью алкоголя … Знаешь что, ты давай тут не кисни! Пиши! У тебя получится.

Анатолий Михайлович взял новый бутерброд, откусил и запил чаем. Артем в задумчивости смотрел на стол. Он чувствовал себя странно. Пожалуй, он мог бы написать детектив. Сюжет, вроде бы, подходящий. Издаться тоже можно – есть знакомые в паре издательств. Он бы и делом занялся и денег немножко бы заработал… Но… Все это как будто существовало помимо его, не касалось чего-то главного… Чем-то не тем он должен был заниматься…

- А наш случай? – вдруг вспомнил он.

Бусыгин допил чай и поставил чашку.

- Наш случай? – переспросил он.

- Да. Как вы его расследуете?

- Плохо расследую.

- Плохо?

- Плохо.

- Почему?

- Речь идет о жизни человека. Навряд ли, конечно, выстрел произойдет еще раз, но в ситуации нужно разбираться быстрее. А я что-то никуда не тороплюсь – у меня уже давно совсем другая, не следовательская жизнь. Самому ничего не охота… То Костьку вон пошлю куда-нибудь, то тебя вот попросил… Не жжет меня что-то изнутри, Артем… А за деньги – не работается…

- У вас есть метод?

- Метод? – удивленно переспросил Бусыгин. – Кое-чему меня научили, кое-что пришло с опытом… Описать это трудно… Это похоже на картину… Точнее, на пазлы. Есть много-много пазлов, многие из которых надо сначала отыскать. Потом складывать. Но не одну картинку – а несколько. Все время складывать и перекладывать. Пока все не сложится.

- Так какое оно все-таки – «Трешкинское дело»?

Анатолий Михайлович изучающе посмотрел на Артема.

- Понимаешь, Артем… Вот только что говорил Брезгуновым: есть такая статья – 161 УПК РФ, которая говорит, что сведения, полученные в результате расследования не подлежат разглашению.

Артем помрачнел.

- Не пугайся, - улыбнулся Бусыгин, – в ней есть пункт три: при необходимости следователь может сообщить средствам массовой информации то, что считает нужным. Это я уж так им сказал, чтоб осадить маленько. Трешкинское дело… Господи! И дела-то никакого толком нет… Как ты, наверное, уже знаешь, несколько дней тому назад депутат районного Совета Иван Николаевич Брезгунов по необходимости вышел ночью в туалет, точнее, в уборную. Была гроза. Через некоторое время произошел грозовой разряд: сверкнула молния, потом ударил гром. Видимо, в этот момент был произведен выстрел. Его никто не слышал. Но пуля прошила насквозь туалет депутата и пролетела в нескольких сантиметрах от его носа. Пулю найти не удалось. Отверстия в туалете экспертизе не подлежат: в одной стенке выбит сучок, в другой древесина хрупкая, след очень плохой. Следов засидки, сброса оружия, гильз – не обнаружено. Примерно в то же время около дома депутата маневрировал пьяный Куканов. Ну и еще… - усмехнулся Анатолий Михайлович, - Нинка Киселева, которая не то была в этот момент у продавщицы, – она на том конце деревни живет, – не то шла от нее с водкой, - видела, как «Господь послал в депутата стрелу огненную через Ангела своего».

- Ого! – воскликнул Артем.

- Вот именно: «ого»… Дальше… Если танцевать не от фактов, а от возможных мотивов… С точки зрения больших разборок этот выстрел никому не нужен. Брезгунов – депутат-декорация - управляемый, малоинициативный, выполняющий задания руководства. Стрелять – если что – будут не в него. С более-менее большими суммами денег он не связан, бизнеса у него нет, он никому ничего не должен. Тут тоже, похоже, искать нечего. По его работе на мебельной фабрике есть один пострадавший человек, - когда там зачищали место под Брезгунова, его сократили. Но он приключений не ищет, отомстить лично Брезгунову не собирается, - понимает, что вопрос тут не к нему. Что еще? Семья… Тут много конфликтов. Там все всеми недовольны. Елена Григорьевна, жена, недовольна тем, что супруг – птица невысокого полета, что его надо везде пропихивать. Скорее всего, это она приложила руку к тому, чтобы он стал депутатом. Сама она готова на многое – на месть, на интриги, на обман, даже на расправу в каком-то смысле. Но, скорее, на административную, чем на физическую. Сын умело притворяется великовозрастным раздолбаем, доит родителей. Он одновременно и презирает их, потому что они покупаются на все его штучки, - и гордится ими, потому что они занимают довольно приличное положение в обществе, - ну и он вместе с ними. Презирать и гордится – это, конечно, опасная смесь, но… Он очень от них зависим, они нужны ему. По крайней мере, до определенного момента. В общем, не семья, а клубок змей. Но ведь – живут! И дальше жить собираются.

- Интересно… Вы, наверное… психолог?

- Станешь тут психологом… Куда деваться…

- А другие родственники?

- Другие родственники? – переспросил Бусыгин, внимательно глядя на Артема. – Тут есть о чем подумать, но тоже не все складывается. Есть, например, варианты с наследством, только не очень понятно… - Задумался он.

- Что непонятно?

- Об этом пока говорить рано… Тут легко ошибиться… Еще много чего может быть связано с местным населением, - ну, это еще выяснять и выяснять… Пока вот так, Артем…

- То есть ничего пока не ясно.

- Пока да, еще много работать надо. И соображать.

- Строить картинки из пазлов?

- Да. Но не волнуйся, как закончу с этим делом – я тебе все расскажу.

На улице прозвучал автомобильный сигнал.

- Это Константин за мной, – сказал Бусыгин. – Спасибо за угощение, Артем.

- Вам спасибо.

- Да мне-то – за что?

- Ну как… Поддерживаете меня… Морально.

- Ну я же вижу ситуацию… Да и вообще. – подмигнул Вереницыну Анатолий Михайлович. – Я больше по работе.

- А-а! – Понятно, – ответил Артем цитатой из Винни-пуха. – По работе…

Бусыгин ушел. Артем постоял в дверном проеме, потом захлопнул входную дверь и бегом бросился в зал. Там он достал пачку бумаги, ручку, сел за стол. «Пиши, - говорит, - у тебя все получится!» - повторил он слова Бусыгина. Потом в задумчивости нарисовал в углу листа нечто вроде обрывка кардиограммы. «Отравление в английском стиле»… «Выстрел в Трешкино»… Бизнесмены… Депутаты… Вереницын вздохнул и написал на листе название будущего произведения – чего раньше не делал никогда – «Ерши». А уж из названия само собой вышло все остальное…

Матвей Глухов вернулся рано утром. Гнал полночи от последнего поста ДПС, у которого пытался переночевать. Проехал по пустой еще деревне, - только Киселевский Буран –пегий пустобрех, пригодный только к случкам и дракам, - облаял его «Ниву». А вот у него в машине сидела совсем другая собака – гончая Тайга, которую иной любитель экстерьера и за дворнягу посчитать может, - зато в лесу цены ей нет…

Глухов выпустил пса, сам открыл ворота, сам въехал в свой импровизированный сарай-гараж, сам закрыл его снаружи и прошел по внутреннему переходу в дом. Сам – теперь – все сам! Больше некому... Жена умерла два года назад от сердечной недостаточности. Сын и дочь, внуки перебрались в город и слышать не хотели про Трешкино. Брат - на Северах. А он прикипел к родной деревне и собирался дожить в ней до самой своей смерти. Один. Ну, ничего – он же охотник – не привыкать… Да вот и Тайга с ним…

Странно... Он чувствовал какую-то тоску – наверное, из-за расставания с братом. И, в то же время, чувствовал силы и жаждал чем-нибудь заняться, - несмотря на недосып и минимум две тысячи километров за стариковскими уже, в общем, плечами. Он отпер дом, вернулся к машине и стал перетаскивать в подвал, в оборудованный там ледник мешки из багажника. Коридор быстро пропах жирной, чуть с душком, северной рыбой.

- Ну что, зверюга? – сказал он собаке, убрав последний мешок. – Месяца на три нам с тобой хватит… Зиму переживем…

Он кинул взгляд в угол, где был оборудован тайник для хранения оружия, и обомлел. Доски, прикрывавшие сейф, валялись на полу. Глухов подошел, взялся за ручку дверки, подергал – сейф был закрыт. Он, было, успокоился, подумал – может, доски какая крыса или кошка порушила, - но все-таки решил проверить ключ. Он прошел в дом, спустился в погреб и пошарил рукой по внутренней стороне подпечного столба. Гвоздь был пустой. Ключа не было.

- Та-ак… - выдохнул Глухов, – ну, Витя…

От одиночества не осталось и следа.

У Куканова было открыто. Матвей сначала, конечно же, постучал. Но дверь была даже не захлопнута. Он прошел в дом и обнаружил Витю спящим на неразобранной кровати. На нем были шлепанцы, синие семейные трусы и черная футболка. Он спал, свернувшись калачиком.

- Витя, вставай! – потряс его Глухов за плечо. – Витя!

Куканов даже не приоткрыл глаз.

- Витька! – тряхнул его старик посерьезнее.

Без изменений.

Глухов силой поднял его, посадил на кровати и пошлепал по щекам. Куканов открыл глаза, обвел ими комнату и упал обратно на кровать.

- Ясно, – сказал Матвей.

- Славка, купил?! – воскликнул Куканов во сне.

- Купил-купил… Ты проснись только, сволочь!

- Славка, купил?! – с каким-то надрывом повторил вопрос Куканов.

- Ах ты, ё… товою мать! – выругался Глухов и потащил Куканова в сени. Витя не то что не сопротивлялся, - местами даже помогал, - перебирая ногами.

В сенях он бросил его на пол, на что Куканов сказал коротко:

- Б… . - причем совершенно без эмоций.

Здесь у Виктора Сергеевича стояли два ведра с водой. Глухов окатил его. Куканов забулькал, закашлялся и сел на полу в луже воды, растирая грудь насквозь промокшей майкой и пошлепывая по ней ладонью. Он долго еще водил глазами в разные стороны, а потом посмотрел на раннего гостя и спросил:

- Ну так?

- Что – «Ну так»?

На этот вопрос Куканов ответил почти сразу:

- Купил?

- Что купил? – переспросил Матвей.

С этим было сложнее. Витя вперил взгляд в гостя и, похоже, забыл не только кто и что должен купить, но и что его кто-то о чем-то спросил.

Потом лицо его вдруг смягчилось и он произнес – как маленький:

- Ой, дядя Матвей… Что я тебе сейчас расскажу…