Брат Третьей Степени

Глава 14. ЦЕЛОМУДРЕННЫЙ ДРУГ

Время само по себе иллюзорно, тогда разум вбирает в себя всю нашу энергию, мы забываем о теле. Есть люди, которые настолько углубленно мыслят, что если, скажем, им ампутировать в этот момент конечность, вряд ли они почувствуют боль. Те, кто находится в подобном интенсивном напряжении умственных способностей, могут трудиться с выносливостью, превосходящей обычный уровень.

Пока мы шли по коридору, я узнал от Иолы, что миновало уже восемнадцать часов после того, как она выскользнула из моей комнаты в доме Дюранов. Сейчас была середина дня, и я ничего не ел уже сутки, но, странно, — совсем не чувствовал голода. Неужели жизненные потребности с получением посвящения перестали заявлять о себе? Иола ответила на мой незаданный вопрос:

— Прежде, чем подвергнуться следующему испытанию в зале Выбора, тебе не мешало бы подкрепиться пищей.

— А ты тоже все еще нуждаешься в еде? — спросил я с улыбкой.

— Да. Хотя при нашем образе жизни потребление пищи существенно снижается, мы все же не настолько высоко продвинуты, чтобы вовсе от нее отказаться. Говорят, члены Третьей степени уже не имеют наших потребностей. Или почти не имеют. Они восстанавливают незначительный расход энергии в своих физических телах концентрированным эликсиром. Секрет же его известен лишь им одним. А мы, брат мой, еще многое должны совершить до того, как достигнем таких высот, так что сейчас я приму участие в твоем легком завтраке.

Все помещения, по которым мы проходили до сих пор, были освещены одинаковым рассеянным светом, казалось, что там светится сам воздух, а сейчас, открыв дверь и поднявшись по лестнице, мы оказались в зале, по обе стороны которого окна были распахнуты навстречу свету дня. Зал был устлан коврами и увешан картинами. Несколько братьев и сестер в белых одеждах встретили нас и сердечно приветствовали. Размеры здания, в котором мы находились, были очень велики, только этот зал — не меньше ста футов в длину. За окнами я увидел далеко простирающиеся сады с большими оранжереями, где в изобилии росли цветы. В конце зала человек в белом преградил нам путь. Иола прошептала что-то на ухо стражу, он поклонился, и мы прошли.

— Здесь есть охрана, — пояснила она, — и поскольку мне позволено, я передаю тебе пароли. При выходе следует использовать слово «Джнана», что означает «знание», другой пароль — для входа — «Нага», это слово на санскрите означает «змея». Произносить пароль надо шепотом.

Тем временем мы вышли во внутренний зал. Иола подвела меня к какой-то двери, нажала скрытую пружину в розетке у самого пола, дверь открылась, и мы вошли. Это были явно частные апартаменты. На одной стене висел портрет моей возлюбленной спутницы в полный рост. Заметив мой восхищенный взор, ибо картина была поистине произведением искусства, Иола застенчиво сказала:

— Не думай, что это — выражение тщеславия, брат мой. Церол настоял, чтобы я позировала. Мне не хотелось расстраивать его. Но, дабы помешать ему выставить эту работу на всеобщее обозрение, я повесила ее в своей комнате.

— Что за неуместная скромность? — возразил я. — Ты же лишила людей возвышенной радости, которую они испытали бы при созерцании столь совершенного произведения искусства и его не менее прекрасного оригинала.

— Остановись, брат мой, вспомни слова Сократа: «Лесть хуже стервятника, ибо последний пожирает мертвечину, в то время как первая набрасывается на живое». Возможно, тебе придется воспользоваться моим гостеприимством на некоторое время, — продолжила Иола, когда мы присели у небольшого столика, стоявшего возле стены. — Чувствуй себя, как дома. Каждый, кто принадлежит к нашей степени, доказал свою чистоту, и мы позволяем себе не придерживаться церемоний в общении друг с другом, необходимых в мире притворства.

— Как замечательно очутиться среди людей, которые руководствуются подобной свободой в мире, где все скованы формальностями и условностями и столько родных душ разъединены!

— Да, — согласилась Иола. Она протянула руку через стол и дружески пожала мою. В этот момент вошел молодой человек с подносом, уставленным закусками, по виду индус. — Обычно члены нашей степени едят в одиночестве, — сказала моя возлюбленная сестра, обворожительно улыбаясь, — таково одно из наших правил. Но коль скоро наша близость велика, мы можем принимать пищу вместе хотя бы один раз в день.

— Только один? Не чаще?

— Можно и чаще. Ведь отныне я — твоя послушная слуга, и что бы ты ни сказал, все будет исполнено.

— Прелестная кокетка, а не пытаешься ли ты снова искушать меня? Если так, тебя ждет неудача. Я поклялся стать монахом.

Она внимательно посмотрела мне в глаза и ответила:

— Нет, тебя больше не будут испытывать через меня: я выполнила свой долг по отношению к тебе, а ты — по отношению ко мне. Уловки, которые я должна была использовать, являлись испытанием для меня в той же степени, что и для тебя. Я была обязана обманывать тебя и пытаться довести до краха. Когда любишь, может ли быть более суровое испытание? Но долг исполнен, и сейчас мы встретились на том уровне, где стали равноправными. Ложь никогда более не придет через меня. Ты можешь быть спокоен.

Я хотел кое-что спросить, но она не дала мне такой возможности, продолжив:

— Ты хочешь стать монахом? Что ж, ими были благороднейшие люди Земли. Похоже, именно монашеская жизнь — самый короткий путь к высочайшему совершенству.

— Ты действительно все это время неукоснительно подчинялась указаниям братьев? Без вопросов и сомнений? — спросил я, наконец, стараясь не обнаружить своего восхищения.

— Да. Я нахожусь среди них уже много лет, и на протяжении всего этого времени они не научили меня ничему, что не было бы добрым и чистым. Их жизнь исполнена чудесной простоты и самоотречения, их дела неизменно благородны, и у меня не было повода усомниться в них. Помимо всего прочего они учили меня тому, что существуют защитные силы, осеняющие каждое существо, и мощь их пропорциональна божественной мощи, заключенной в человеке. Братья учили меня, что те, чьи устремления чисты, со временем непременно одержат победу, сколь бы ни были велики искушения. Я верю в эти учения не только потому, что они так велели мне, но потому, что мой рассудок и сердце принимают их. Эта вера в защитные силы принесла моей душе великий покой и стала источником энергии. Прежде мои представления о Боге были слишком… возвышенными, оторванными от жизни. Мне нужно было какое-то соединительное звено, и это учение о защитных силах — Учителях, Покровителях — удовлетворило мою потребность.

Иола говорила с глубокой искренностью. Я хранил молчание, не желая прерывать ее.

— Раньше мир казался мне жестоким, бездушным, несправедливым. Я не могла постичь, каким образом Бесконечное утверждает законы, управляющие вселенной, и не могла представить Бога, который, как некий рыцарь-гигант, в мгновение ока оказывается всюду, где необходимо охранять невинных и защищать беспомощных. Еще будучи ребенком, я спрашивала себя, как Бог может быть повсюду одновременно? Но узнав о Владыках и Защитниках — о людях из давно забытых рас, тех, кто достиг совершенства, чье развитие далеко превосходит все, известное миру, кто работает ради истины и справедливости, — я поняла, что это Учение полно смысла. Ведь если человек развивается, то кто может определить пределы его эволюции? Как мы превосходим дикарей, так есть и другие, кто значительно превосходит нас. Некоторые из этих возвышенных людей все еще живут на Земле, но в телах, не подверженных распаду. Неузнанные, они ходят по всему миру, вечно работая во имя добра, оберегая невинных, защищая беспомощных и смягчая страдания.

Над еще более высокими смерть тем более не властна, и они обитают в невидимом мире, отказавшись от привилегий нирваны. Они презрели небесное блаженство и витают над Землей, неустанно трудясь в мире разума, помогая возвышению всего человечества. Неизвестные никому, непризнанные, они живут ради людей, ибо сострадание их бесконечно.

Иола сделала паузу. Ее огромные карие глаза наполнились чудным светом, лицо сияло божественной любовью. Как красноречива сила того, что исходит из чистого, искреннего сердца!

— И ты верила, что эти могущественные силы — Защитники и Владыки — будут охранять меня, пока сердце мое чисто, а устремления благородны? — спросил я.

— У меня не было ни малейших сомнений в этом.

— Дорогая, скажи, позволено ли здесь любить, так сказать, по-человечески? Можно ли вступать в брак, или тут все — монахи и монахини?

Хорошо, что я достиг власти над собой и укрепил силу воли, ибо прежде ее ответ убил бы меня:

— Мы обучаем любви в значении, какое вкладывает в нее божественный человек, — любви души к душе. Я уже говорила об этом великом чувстве, и то, что было справедливо тогда, справедливо и сейчас. Сторонись любви, которая допускает хоть одну мысль о самом себе. — Она устремила на меня долгий и многозначительный взгляд, только затем продолжила:

— Брак в том смысле, который вкладывает в это слово весь мир, нам неведом. Здесь он заключается не по произволу человеческого закона, церкви или кого бы то ни было. Брак — это гармоничный союз двух одинаково настроенных душ, устремленных к чистой и святой цели — духовному развитию и созданию святилища для определенных душ, ищущих перевоплощения. Брака, как средства удовлетворения чувственных желаний, вожделения и страстей, мы избегаем. Брат, мне трудно говорить с тобой свободно о предмете, который невежество определило как неприличный. Мы придерживаемся мнения, что органы воспроизведения святы и непосредственно связаны с божественной созидательной энергией, потому всякое недостойное их использование является самым непростительным грехом.

Древние фаллические символы, в основном, восприняты неверно, и поверхностный ум не способен увидеть их священное значение. Ослепленные ложной благопристойностью люди ошибочно принимают невежество за добродетель. О, как нелепы их представления, исказившие и загрязнившие священное назначение этих органов! — Впервые в словах Иолы прозвучали ноты презрения. — Мир сегодня подобен огромному омуту дикарского вожделения. Пусть простят меня дикари за оскорбление, — быстро добавила она, будто оговорилась, выбрав неверное слово, — ибо только так называемый цивилизованный человек мог настолько извратить их священное назначение. Даже скоты не опускаются так низко, как он!

Глаза Иолы сверкали, что выдало ее: под обычным спокойствием этой девушки скрывалось пылкое сердце.

— Знаешь, — сказала она, подавшись вперед, — на месте мужчин я постыдилась бы требовать от женщин того, чем они сами не обладают, — чистоты, непорочности. Позор! Какой стыд, что человек узаконил подобную мораль! А женщина — да смилуются небеса над ее слепотой и невежеством! — позволяет свершаться злу, ибо прощает мужчине то, чего не прощает представительницам своего же пола. — Иола выпрямилась в кресле, и ее до этого оживленное лицо приняло печальное выражение. — Увы, страсть слепа, глуха и нема и не прислушивается к убеждениям, лишь страдание может убить чудовище. Да будет благословенно страдание!

— Моя дорогая, — сказал я, когда она умолкла, — я любил тебя и прежде, но теперь мое чувство возросло до бесконечности. Я соглашаюсь с каждым твоим словом и хотел бы, чтобы весь мир сделал то же самое. Ты сказала, что будешь слушаться меня и станешь моей смиренной слугой, не так ли?

Она испытующе посмотрела на меня:

— А будешь ли ты добрым хозяином? — Тон ее был серьезен. Я не вполне понял вопрос, но ухватился за возможность сказать:

— Я готов быть тебе хорошим мужем, любимая.

— Ты же собирался стать монахом, — быстро отозвалась она, не удосужившись ответить ни «да», ни «нет». — Кстати, я вспомнила, что не дала разъяснений по одному из твоих вопросов. Мы — не монахи и не монахини, хотя многие из нас являются ими по сути. Но это — монашество особого рода, и ты поймешь все позднее.

Иола уклонялась от ответа, но я решил проявить упорство:

— Ты действительно считаешь, что я должен стать монахом? — Такое решение можешь принять только ты сам. Но не здесь. У нас есть одно правило, с которым я должна тебя сразу же ознакомить: каждый обязан делать выбор по своей свободной воле, не спрашивая совета. Это одно из важнейших правил оккультизма.

— Что ж, мне остается только довериться собственному внутреннему голосу, — сказал я, одновременно задаваясь вопросом: кем же все-таки она хочет меня видеть?

— Нет руководителя лучше, — отозвалась Иола и, будто прочитав мои мысли, посоветовала, — никогда не старайся сделать что-либо в угоду другим, поступай по совести, так, как считаешь правильным. И чем меньше будет заботы о себе в твоем решении, тем оно вернее.

— Ты избрала совесть единственным ориентиром в жизни? Ведь совесть — понятие относительное, а порой даже неопределенное.

— В обычном человеке совесть должна сочетаться со здравомыслием; у посвященного они — одно целое. Да, для большинства людей совесть и здравый смысл — понятия относительные, но не потому, что они действительно таковы, а потому, что таковы средства, которыми эти люди пользуются. И совесть, и здравый смысл сами по себе являются принадлежностью Бесконечного и, значит, совершенны. Но они получают окраску тех условий, в которых проявлены, поэтому и кажутся несовершенными. Великий музыкант не может извлечь совершенной музыки из негодного инструмента; Божественные совесть и здравый смысл тоже не могут найти совершенного выражения в несовершенном человеке. Чем выше твое совершенство, тем более совершенное выражение находят в тебе Божественные качества. Верно Иисус говорил: живя, познаешь учение. Тот, кто живет в чистоте и бескорыстии, сам воспитывает свой разум, и та информация или знания, которые он обретает, непостижимы для других, не обладающих таким же пониманием. Избавься от всего личного, потому что личность постоянно извращает истину. — Она бросила взгляд на часы. — Уже час. Я должна оставить тебя ненадолго. Чувствуй себя как дома, я скоро вернусь.

С этими словами Иола поднялась и вышла из комнаты. Пользуясь правом брата (Или будущего мужа?.. Я так и не представлял — кого же?), я решил ознакомиться со своим новым окружением. Кроме гостиной в распоряжении Иолы были две спальни с ванными и туалетными комнатами. «Вот уж поистине странные монахи и монахини, — подумал я, осматривая ее элегантно обставленные апартаменты. — Можно ли предаваться такой роскоши, когда в мире столько бедности и страданий? Как совместить все это?»

В спальне Иолы, на стене у постели я увидел портрет мужчины замечательно благородной наружности и не замедлил задаться вопросом: «Удалось ли мне преодолеть свою низшую природу настолько, чтобы не ощущать уколов ревности? Если она любит другого, смирюсь ли я с этим?» — И прислушавшись к себе, утвердительно ответил на собственный вопрос: «Если нужно, что ж, уступлю ее другому». Тут я обернулся и вдруг увидел себя в огромном зеркале, висевшем на противоположной стене. То, что отражалось в нем, приковало мой взгляд, я с трудом узнал себя. Как посветлело мое лицо! Но, возможно, таким его делали белые одежды? Однако, глаза… Они просто сияли. Были и другие явные перемены к лучшему, конечно же, вызванные внутренними изменениями; совершенная форма является символом проявления в ней Божественных качеств. Не в этом ли заключается секрет искусства Греции? Я вернулся в гостиную и рассматривал картину, которой прежде не заметил, с подписью Иолы в углу, когда вошла она сама. Как и все работы братьев и сестер, полотно было настоящим произведением искусства. Художница изобразила на картине ночной пейзаж — мрачное болото, по темным водам которого плыла лодка с тремя злодейского вида гребцами. Кроме них в лодке находилась прекрасная девушка в белом, связанная, как пленница. Плакучие ивы, тяжелые тучи и летучие мыши заставили меня содрогнуться, вызвав в памяти недавние переживания.

— Иола, как тебе пришла на ум идея написать столь мрачную картину?

— В основе ее сюжета лежит легенда, — сказала она, остановившись рядом со мной.

— Какая?

— Испытания, через которые ты прошел, должны были бы подсказать тебе, но я могу повторить. Эти три мрачных злодея — Страсть, Желание и Алчность, а девушка в белом — целомудренная природа человека. Черная с красным лодка представляет собой низшую человеческую природу, подвластную трем гребцам. Болото символизирует вечные муки, это — болото материи. В легенде говорится о том, что эти трое раз за разом берут в плен и пытаются утопить в болоте прекрасную деву. Но каким-то чудом она всегда выбирается, когда они уходят. Однако, снова и снова они подстерегают ее и привозят обратно. У легенды есть два конца, и разные люди склоняются к разным версиям. Некоторые говорят, что, отчаявшись покончить с ней, они надевают на нее черный мешок, привязывают огромный камень и бросают в болото, чтобы более она не смогла спастись. Другие утверждают, что однажды ночью злодеи заслушались ее пением, а пока она пела, вышла полная луна, и гребцы превратились в ангелов Любви, Добродетели и Милосердия. Они избрали ее своей царицей, и она увела их в далекую страну, где живут одни только Боги.

— Каким высоким смыслом наполнено здесь все искусство! — восхищенно произнес я.

— Всякое истинное искусство должно быть таким, ибо нет другого подобного ему учителя, столь же значительного и понятного всем. Велико воздействие, которое мы можем оказать на мир, используя язык искусства, полный таинств, значение которых часто недоступно рассудку, но почти всегда доступно душе. Однако, брат мой, я пришла, чтобы проводить тебя в зал Выбора, где нас ожидает совет. Идем. — Она открыла двери, и я последовал за ней.

Когда мы шли по коридору, я задал тревоживший меня вопрос:

— Иола, как сочетается все это дворцовое великолепие с требованиями гуманизма, с любовью к миру, погрязшему в нищете и страданиях?

— Брат мой, не обманывайся внешними проявлениями, — ответила она, — мир не может быть спасен с помощью денег и богатств, хотя они могут принести добро в отдельных случаях. Те сокровища, которые находятся в нашем распоряжении здесь, ни в коей мере не уменьшают того, что мы отдаем миру в других местах. — Сделав это замечание, она многозначительно улыбнулась. — Богатство и роскошь не должны принадлежать разве что тем, кто может стать их рабом. В отличие от алчных людей мы, окруженные богатством, не позволяем ему поглотить наши души. Мы ценим искусство, музыку, ароматические средства, красивые дома и многое другое, но не позволяем благополучию ослепить нас, ибо знаем, что все здесь, на Земле не вечно, все преходяще. Никакое великолепие не заставит нас забыть о бедных; мы живем надеждой в ожидании того времени, когда и они смогут разделить нашу радость. А то, хорошо ли богатство или дурно, определяется влиянием, которое оно оказывает на сердце и ум человека. Научившись управлять этими Божественными атрибутами и поддерживать их чистоту, мы не позволяем им увлекаться погоней за вещами материальными, как бы прекрасны они ни были. Помни: все, что есть на Земле, хорошо само по себе, лишь искажения несут зло.

— Ты сказала, сестра, что деньги и богатства не могут спасти мир. А что может?

— Преображение человека, очищение и возвышение сознания и сердца. Никакие внешние средства и поверхностные полумеры не дадут результата. Все объективные проявления мира происходят из субъективных. Для изменения видимого плана необходимы перемены на невидимом, а за это отвечают ум и сердце.

— Но разве невидимое не может меняться под воздействием видимого? Разве достойное внешнее окружение не будет способствовать достижению желаемого внутреннего состояния?

— До определенной степени это верно, — ответила Иола, — объективный и субъективный миры оказывают взаимное влияние друг на друга. Но в субъективном таится огромная мощь, поскольку разум и воля сильнее обстоятельств, а те, кто утверждает обратное, занимают вредную позицию. Обстоятельства жизни останутся неизменными, если прежде не произойдет перемен в сердцах и умах людей, — одно без другого невозможно. Человек, если проявит волю, способен, даже находясь в самых неблагоприятных условиях, стать выше любых внешних воздействий. Таково одно из величайших и важнейших учений оккультизма. Все его последователи верят во всемогущество этой Божественной стадии.

— А ты веришь в свободу воли? — спросил я.

— Это понятие часто толкуется неверно. Во всех своих делах человек испытывает как внешнее, так и внутреннее воздействие, а потому не является абсолютно свободным. Тем не менее, он обладает возможностью выбора, и эта возможность превыше всех влияний.

— Но ведь бывают исключения. Разве нет таких, кто пал столь низко, что утратил эту возможность?

— Есть, — с грустью согласилась Иола. — Падшая душа не имеет собственной воли, она руководствуется лишь волей своей демонической личности, питающей желания и страсти; этому чудовищу подчинена ее воля, его приказам она послушна, — и словно желая внести ноту надежды в свое последнее печальное замечание, добавила, — но пока тонкая зеленая нить соединяет пирамиду с кубом, у такой души есть возможность подняться.

Коридор повернул, и мы оказались перед дверями, у которых стоял брат в белом облачении.

— Петух пропел, — произнесла Иола пароль.

— Заря восходит, — ответил часовой, распахнул двери, и мы вошли в зал, отделанный в бело-золотых тонах. Семеро людей, одетых в белое, сидели вокруг стола. Лица их были открыты, и в человеке, возглавлявшем совет, я узнал государя. Справа от него сидел тот, кто изображал солнце, и еще двое мужчин; слева — красавица, представлявшая луну, и еще две женщины. Напротив царя было два свободных места, которые мы и заняли.

— Что скажет сестра? — спросил царь, обращаясь к Иоле тихим, мягким голосом.

— Закон правит, — ответила она.

— Брат, — обратился ко мне глава совета, — невидимый разум, представители которого управляют проявленными событиями жизни, изрек мистическим языком чисел, что ты достоин стать кандидатом в возвышенную Третью степень. Немногие принадлежат к избранным, из пятнадцати сотен миллионов людей, населяющих планету, найдется едва лишь тысяча. Это не означает, что ты стоишь выше остальных, а только то, что способен обрести духовное величие и возможность достичь этого за одну жизнь, поскольку изучал оккультные науки в минувших жизнях, о чем ныне не помнишь. Итак, брат, искренне ли твое желание ступить на стезю, ведущую к этой высокой степени?

— Да, — твердо ответил я.

— Помни, брат, мы не давали тебе совета предпринять этот шаг и не настаиваем на обратном, как делали ранее. Предполагается, что всякий, достигший этого уровня, достаточно мудр, чтобы принять самостоятельное решение. Понятно ли это?

— Да.

— Тогда пусть более не будет никаких секретов. Мы определили по цветам, понятным ясновидящим, что ты и твоя сестра Иола имеете один вибрационный ключ; ваши ауры сливаются в гармонии, она находится в совершенном сонастрое с тобой, а ты с ней. Следовательно, вы являетесь симпатическими, родными душами, отсюда и ваша любовь друг к другу.

Иола сжала мою руку, и я вернул это пожатие. А глава совета продолжал:

— Ваше чувство очевидно для нас, потому что и мы испытали его. Любовь не является тайной для тех, кто искренне любил сам. Сейчас перед тобой, брат, лежат два пути, и это — зал Выбора. Не торопись, мы предоставим тебе время, необходимое для размышлений. Первый путь-стать целомудренным мужем. В этом случае ты заключишь священный брак со своей возлюбленной сестрой. — Я взял руку Иолы, но она осталась безучастной. — Ваши души, слитые в единый гармоничный аккорд, дают естественные гарантии успеха такого союза и освятят его родительскими радостями. Чистота просвещенных родителей приведет в мир подобных им детей: сын и дочь принесут благословение вашему дому, научат вас красоте родительской любви и займут ваше место в мире после вашего ухода из жизни. И если вы взрастите их в любви, сделаете все, что в вашей власти, помогая раскрытию их внутренних сил, если приведете их к жизни в служении, то оба будете призваны и займете то высокое положение, к которому стремитесь.

Он сделал паузу, видимо, давая мне возможность сполна осмыслить сказанное, потом продолжил:

— Другой путь — стать целомудренным другом. — Снова я стиснул руку Иолы, и снова она не откликнулась на мое пожатие. — На этом пути вас ждет не обычный, земной брак, но чистый и самый возвышенный союз душ без единой мысли о плотском — брак, неведомый оскверненному миру. В течение семи лет вам предстоят тяжелые испытания, а затем, если стойко выдержите их, вы получите право уйти из жизни. Семи лет, отмеченных устремленностью, присущей высшей жизни, достаточно для того, чтобы в ваших телах произошли все необходимые изменения и все атомы, составляющие их, были замещены более чистыми.

Если вы изберете второй путь, то попадете под начало нашего совета, и его приказы станут для вас законом. Мы представляем еще более высокий совет и в течение семилетнего испытательного срока требуем подчинения нашим указаниям. Хорошенько поразмысли, брат. Первый путь даст тебе любящую жену, счастливую семью и прелестных детей. Представь себе дом, полный-солнца, сердечности и радости, где жизнь-это неизменная забота твоей любящей жены, где прелестные дети играют у тебя на коленях, затевают веселую возню и ищут твоей ласки. Слышишь их музыкальный смех, сливающийся с пением птиц, слышишь их лепет?.. Пофантазируй. Представь себя и своих любимых в окружении благоуханных цветов, впивай их сладкие ароматы и насладись всем прекрасным и добрым, что сотворено духовными силами природы.

Государь снова замолчал. Слова его обладали волшебной силой — они вызвали в моем мозгу картины, подобные миражам. И когда душа моя ощутила высшее счастье родительской любви, он продолжил речь, в голосе его зазвучали серьезные ноты:

— Но помни: всему этому придет конец, ибо все на Земле ограничено временем. Не забывай слова Иисуса, нашего Великого Брата, о том, что не станут его учениками те, кто не отречется от земного. Если ты хочешь преодолеть ограничения времени, то должен отказаться от всего. Не пойми превратно, это не является правилом для всего мира. Мы обращаемся только к тебе — человеку, который стремится стать членом Третьей степени. Предел мечтаний мирского человека-дом. Безупречный, прекрасный дом — самое святое на Земле, идеал, к которому устремлены благородные сердца, самая могущественная сила, способная очистить человеческие души и вести их к Богу, храм, где сердце может отдать себя бесконечной и вездесущей Любви. Мы, как организация, отдаем все свои силы на то, чтобы этот мир стал миром счастливых домов, наполненных любовью, радостью и покоем.

Но некоторое число великих душ должно трудиться в высших сферах. И они — избранники — обязаны отказаться даже от самого чистого счастья на Земле, пока, благодаря их влиянию на людей, все человечество не достигнет заветной цели — совершенства планеты. Братья Третьей степени исповедуют такое самоотречение. Их семьей становится человечество, их детьми — все люди. Они чужды земным радостям до поры, пока все души не смогут разделить их. Но пусть ничто из сказанного мной не повлияет на твой выбор. Оба пути теперь тебе известны. На стезе отречения может быть свершен более действенный и значительный труд, но не менее важна и стезя родительской любви.

Честно говоря, слова главы совета вызвали некоторый разброд в моих мыслях. Я не мог принять решение один, а Иола никак не дала мне знать, что думает сама. И словно поняв мое состояние, государь напомнил:

— Выбор можно сделать в течение семи дней, нет нужды спешить. Избрав путь целомудренного мужа, ты возьмешь свою сестру Иолу в жены и будешь неразлучен с ней в этом мире. Если же решишь идти стезей целомудренного друга, то, любя друг друга в Боге, вы останетесь едиными во Вселенской Душе, но в мире форм на время окажетесь разлучены. А для того, чтобы вы представили себе, какого рода приказы могут быть вам отданы, если вы изберете второй путь, скажу: близится конец великого цикла. Возбуждение, давно назревавшее в умах, скоро выплеснется. Уже сейчас это происходит на Востоке. На Западе тоже возникла угроза войны. До конца столетия правители и народы поднимутся в ярости и падут. Надвигаются тучи, пока невидимые, но ужасные. Война, болезни, голод и пожары принесут искупление накопившейся за многие века кармы. Когда настанут эти времена, вы будете трудиться незримо и вести людей к назначенной цели. Для такой работы нам нужны бесстрашные мужчины и женщины, которые знают, что жизнь вечна и нерушима, а личность — нет. Они должны быть свободны от всех личных связей. Таковыми и являются братья Третьей степени и их ученики на второй стезе.

Он смолк, на мгновение воцарилась абсолютная тишина, и взоры всех обратились ко мне. Затем торжественным голосом государь спросил:

— Стремящийся к Третьей степени, нужно ли тебе время на раздумья или ты сделаешь выбор сейчас? Если сейчас, то какую стезю ты избираешь?

«Какую же?» — спрашивал я сам себя, сжав руку Иолы в надежде на подсказку. Но она не отозвалась: рука ее оставалась неподвижной, лицо было бесстрастно, отрешенный взгляд прекрасных карих глаз устремлен вдаль. Наверное, моя растерянность была видна всем. Глава совета красочно и беспристрастно изложил достоинства обоих путей, видимо, стараясь, чтобы оба выглядели одинаково привлекательными. «Что же выбрать? — Мысли метались в голове. — В первом случае у меня будет дом, подобный дому моего детства, Иола станет любимой женой, а я — счастливым отцом семейства. Во втором нас ждет нескончаемая работа, возможно, на кровавых полях войны, жизнь в непрерывном тяжком труде и — разлука!» Ах, снова личность во мне боролась с долгом. Но тут вспомнились слова Иолы: «Забудь о себе!» Они мгновенно развеяли по ветру все сомнения, я повернулся к государю и твердо сказал:

— Я избираю второй путь.

Удивительный аккорд, будто исторгнутый каким-то гигантским инструментом, завибрировал в пространстве зала. Меня охватил трепет, в глазах потемнело, казалось, все молекулы моего тела готовы оторваться друг от друга; и, ощутив сжигающий меня внутренний огонь, я, теряя сознание, провалился в беспамятство.