Брат Третьей Степени

Глава 9. ЛЮБОВЬ

Наконец, настал вечер четверга, и я, горя желанием увидеть Иолу, одетый монахом, только на этот раз буддийским, помчался на назначенную встречу. Однако по вине своего возницы немного припозднился и оказался последним гостем — едва я вошел, как привратник запер за мной двери. Когда я предстал перед внутренней охраной, женщина сказала что-то старцу на санскрите. Я уже немного понимал этот язык, но она говорила так тихо, что мне не удалось уловить смысл, а только отдельные слова. Проверив карточку, оба приветствовали меня, затем женщина поднялась и вышла со мною в белую комнату, что была справа. Указав мне на стул, она села напротив, и несколько минут мы молчали в ожидании старца; ее проницательный взгляд был прикован к моему лицу. Наконец, он вошел и, достав книгу из складок своего облачения, сел за стол.

— Альфонсо Колоно, — начала женщина, — когда вы впервые появились здесь, мы составили ваш гороскоп и нашли его благоприятным. — Она замолкла на мгновение, а когда продолжила, в голосе ее появились жесткие нотки: — Но последующее развитие событий вызвало у нас тревогу. Опасаясь возможности того, что час рождения мог быть определен неправильно, мы хотели бы уточнить свои заключения. Нам необходимо защищать наших дочерей и удалять все негодное из священных чертогов; и если вы не сможете пройти испытание, то вам придется остановиться и ждать до той поры, пока не настанет ваше время. Лишь чистые могут быть связаны с теми, кто носит белые ризы.

Страх охватил меня; что же я сделал не так? Затем пришла уверенность в собственной чистоте, и в ней я обрел твердость и силу. Протянув руку, женщина сказала:

— Позвольте посмотреть вашу ладонь.

«Ах, вот оно что! Они хотят проверить мой гороскоп с помощью хиромантии», — сообразил я. Склонившись над моей рукой, она рассматривала ее долго и пристально. После, взяв другую руку, она сложила мои ладони вместе, затем развела их и, казалось, тщательно сравнивала. Каким-то инструментом, отдаленно напоминающим секстант, она измерила мой большой палец и суставы других пальцев, после чего, используя эти измерения в качестве стандарта, измерила линию жизни. Наконец, видимо удовлетворенная результатами своих исследований, поднялась и сказала старцу:

— Все в порядке, нет никаких противоречий. Его рука несет знаки особого благоволения небес. Кольцо на бугре Аполлона, а также длинная, глубокая, неровная, но непрерывная линия сердца с ответвлениями, идущими к бугру Юпитера, означают большую славу и сильную, отданную от всего сердца любовь. Сатурнова линия судьбы пряма. Линия головы — широкая, глубокая, хорошего цвета — расположена далеко от линии жизни: он бескорыстен. Нет пояса Венеры, нет крестов, знаменующих продолжительные болезни; Луна сильная, но не чрезмерно, дает оккультные способности. Двойной квадрат, ясно видимый на бугре Юпитера, говорит о двойной защите. Поистине, все знаки хороши, ему можно доверять. Если она сумеет обратить его сердце от любви к одному человеку к любви ко всем людям, можно сказать, что это — рука Мастера.

Старец, с одобрением воспринимавший каждое замечание, взял книгу и, когда женщина отпустила мою руку, указал мне на боковую дверь:

— Можете идти.

Но прежде, чем я вышел из комнаты, женщина предостерегла:

— Брат, охраняйте свое сердце. В нем ваша величайшая сила, но и величайшая слабость. Оно должно быть в вашей власти, иначе ум будет неустойчив. Не позволяйте мыслям об удовольствиях, кратких и преходящих, закрывать от вас мудрость, ведущую к Вечному. А теперь идите.

Дверь распахнулась, и, когда я переступил порог, будто по какому-то тайному сигналу подле меня возникла монахиня в белых одеждах.

— Языческий монах в христианской земле?! — воскликнула она с хорошо разыгранным изумлением.

— Будда не был язычником, сестра, он учил той же морали, что и ваш Христос, и трем величайшим истинам.

— Неужели? Когда же? Каким истинам, монах?

— За пять столетий до вашего Христа Будда и его истинные последователи обучали истинам Просветления, Закона и Эволюции, ведущим к совершенству.

— Что? Просветление в вашей отсталой стране? — она явно пребывала в необычно веселом настроении и старалась раззадорить меня.

— А когда она стала отсталой? Тогда, когда меч ислама завоевал ее престол, когда христиане-британцы разграбили и разорили ее, когда железный закон силы посягнул на учения Будды о доброте и добродетели!

— Ваша убежденность похвально тверда, монах. А что вы скажете о Законе?

— Закон таков: каждая причина порождает следствие, которое, в свою очередь, становится причиной. Все на Земле подчинено этому вечному закону, неизменному и несомненному.

— А что такое эволюция? Это — современное понятие, Будда не мог такому учить.

— Конечно же, он не учил материалистической эволюции в западном понимании, ибо разум не может родиться из холодной, мертвой материи, жизнь не может родиться из безжизненной формы. Будда утверждал бесконечную эволюцию, или раскрытие, посредством незримой и всепроникающей Сущности.

— Но буддисты — атеисты.

— Это не так. Ваши священники учили вас неверно. Должен согласиться, что восточные представления о Боге несколько отличны от тех, какие исповедуют на Западе. Буддисты считают, что личность, облеченная в форму, не может присутствовать повсеместно, но они верят в бесконечного и всепроникающего Брахмана.

— Ладно, не будем спорить. И Христос, и Будда — оба были замечательными личностями. И вообще, наша беседа слишком серьезна для бального зала. — Сказав это с присущей ей мягкостью, она взяла меня под руку.

— Тогда не дать ли нам отдых своим умам, приняв участие в танце? — отважился спросить я, когда зазвучали первые аккорды вальса.

— Только подумать: монах и монашка танцуют! Тут ничей ум не сможет сохранить серьезный настрой. Как бы и нам не впасть в легкомыслие, — засмеялась она.

— Ничего подобного не случится, — заверил я, — ум, обладающий силой, может заниматься разными вещами в разное время. Просто не стоит все сваливать в одну кучу, ибо результатом будет лишь замешательство, для мудрости не останется места. Потом, когда закончится танец, мы посвятим себя обсуждению учения, а сейчас пусть отдых освежит нас.

— Вы рассуждаете мудро, брат, посему монашка, хотя это и против правил, согласна танцевать с вами.

Она положила руку на мое плечо — и будто фея прикоснулась ко мне! Неужели это она была пастушкой? Трудно поверить. Неужели тогда эта девушка усилием воли могла сдерживать порывы души? Сейчас она была самой собой, ее сердце горело живым огнем, головка склонилась мне на плечо, я чувствовал биение ее сердца. И наши души под эту нежную музыку слились в гармонии здесь, на Земле. О, какая радость! Наши души едины… Но что это? Музыка кончилась? Как недолго все длилось! Как обманчиво счастье.

Иола первой пришла в себя. Лишь на время слившись со мной, а теперь вновь став отдельной личностью, она сказала:

— Пойдемте, брат мой, нам не следует более терять время, вернемся к нашим занятиям.

— Терять время! — возмутился я, идя, тем не менее, вслед за ней к двери учебного зала.

— Да, терять время, — повторила она жестко и добавила с искренней убежденностью: — Это было всего лишь временное единение, но есть вечное.

Мы вошли в учебный зал, она села напротив меня и задала вопрос:

— О чем ты думал с прошлой нашей встречи?

— Сестра, — я слегка запнулся на этом слове, — я думал, в основном, о тебе.

— Ничтожный предмет для размышлений, — отрезала Иола и, не дав мне возразить, продолжила: — До танца ты говорил мудро. Свидетельствует ли это о том, что ты способен сосредоточиться и контролировать свой разум?

— Я достиг некоторых успехов в этом еще до нашей встречи, — искренне сказал я, надеясь изменить направление ее мыслей.

— Значит, со времени нашей встречи ты не преуспел в этом?

— Должен сознаться, нет, — ответил я, смешавшись.

— Значит, я оказала на тебя дурное влияние. — В ее голосе прозвучала печаль, и я поспешил возразить:

— Нет! Никакого дурного влияния! Только мое сердце берет верх над разумом. Любовь завладела мной. Иола, моя давно утраченная возлюбленная, я люблю тебя. — Я протянул к ней руки, готовый заключить ее в объятия, но взгляд Иолы словно оттолкнул меня. Ее голос выдавал удивительное самообладание:

— Неужели весь прошлый опыт прошел для тебя даром? Неужели вся боль, все страдания, через которые мы прошли, не принесли никаких результатов? Разве должны мы, привязанные земными желаниями, продолжать жизнь за этой завесой ничтожества? Разве мы погибли на горе Зет, томились в монастырских застенках напрасно? Нет! Это было для искупления, изживания злых дел, сотворенных в еще более ранних жизнях. Это было для того, чтобы мы поняли: всякая эгоистичная любовь ненадежна. И теперь, с изжитыми кармическими долгами, со всеми переживаниями, записанными в наших душах, должны ли мы из-за своей слабости все еще медлить за завесой ночи и смерти, оставаясь жертвами перерождений?

Говоря это, она подалась вперед, ее вуаль была откинута, выразительные карие глаза сияли духовным огнем. Ее слова не обескуражили меня, наоборот, я ощутил прилив вдохновения и смог взять под контроль чувства.

— Ты вызвала воспоминания о моей любви к тебе в давно прошедшие времена, и это, в дополнение к настоящему, делает ее еще сильнее. Но знай, душа моя, любовь эта чиста. А что может быть выше чистой любви?

— Любовь, пока она пропитана мыслями о себе, не может быть абсолютно чиста. Чистая любовь принадлежит всему, охватывает все, забывая о себе. Что же ты любишь? Душу мою или тело?

— Душу. Я не думал о теле.

— Сполна ли ты осознаешь смысл своих слов? Если да, то можно надеяться на высшие планы любви.

— Я сознаю их смысл. Я люблю твою душу.

— Но способен ли ты любить, совершенно отрешившись от тела?

— Ты говоришь о высших планах… Если такая любовь возможна, я способен на нее. — Наверное, душа Иолы помогала моей подняться до собственных высот, ибо я ощутил вливающуюся в меня духовную силу.

— Это возможно, — сказала она. — Тому есть подтверждения. Мы можем любить разумом, душой, духом. Даже самая возвышенная любовь в земных союзах — не более, чем туманное предчувствие той великой любви. И я думаю, ты еще не до конца понимаешь ее природу.

— Тогда объясни мне, сестра, как достичь этого высшего плана любви.

— Хорошо, узнай то, что известно немногим. Каждый человек целостен сам по себе и не имеет недостатка ни в чем, если ищет в собственных глубинах. Любовь — это всего лишь желание души вновь обрести ту часть себя, которая ею утрачена и без которой ее счастье неполно. Не думай, что душа не может утратить части себя. Может. То, чем мы обладаем, хотя и не отдаем себе в этом отчета, может быть либо утрачено, либо спит — присутствует, но не проявлено. Совершенное же существо полностью самосознательно и отдает себе отчет в отношении своего состава и качеств. Такое совершенство и должно стать нашей целью. Знай, что ты — во мне, а я — в тебе; через тебя я осознаю тебя в себе, а через меня ты осознаешь меня в себе. Это — Непорочная Свадьба. Это — встреча невесты и жениха и единственный брак, ведомый на небесах.

Она умолкла. Необыкновенным восторгом наполнили ее слова мою душу! Какое величие и благородство! Как возвышенна идея божественной, вечной любви! И как же обесценились мои прежние мечты. Только теперь я пришел к пониманию того, чему учили меня родители. Наконец-то для меня раздвинулись горизонты вселенной, и пришло понимание беспредельности любви.

— Дорогая сестра-душа, — начал я, горя вдохновением этой минуты, — обещаю, что никогда более не погрузится мое сердце в нечистую любовь. Я и теперь уже ощущаю твою душу в моей, невидимые, они слились в согласии. Отныне и впредь я объединяюсь с тобой как истинный брат, чтобы трудиться ради общей великой цели.

Несколько мгновений мы сидели, глядя в молчании друг на друга, упиваясь нашей душевной близостью. Она нарушила тишину, радостно сказав:

— Долго ждала я этого момента, любовь моя! Долго я оплакивала тебя и ждала, не снимая черного платья. Теперь мы пойдем вперед вместе, увенчанные непорочной чистотой, которая приведет нас к свету.

— О, сестра, как ты добра! Спасибо, что ждала меня, еще не свободного от греховных уз. — Она только счастливо улыбнулась в ответ, но глаза ее говорили о многом.

— Брат, — наконец произнесла Иола, и никогда прежде я не слышал, чтобы голос ее звучал так нежно, — мы вкусили радость, которая принадлежит тем, кто совершенно чист, а теперь должны снова спуститься в мир и исполнить свой нынешний долг. Готов ли ты получить указания?

— Готов и полон внимания, сестра. — Я уже держал все эмоции под контролем.

— Итак, первое, что тебе надлежит сделать, — это полностью овладеть своим умом. Я знаю, что тело твое, пока это касается волевых действий, находится под контролем, иначе тебя здесь не было бы. Но помни: прежде чем сможешь пройти дольше, ты должен научиться контролировать мысли, ибо каждая твоя мысль создает соответствующее ей состояние в уме и теле. Мысли обладают большей властью и мощью, чем поступки. Дела — это всего лишь выражение мыслей. Сначала приходят мысли. Мы состоим из наших мыслей; мы окружены невидимыми силами и энергиями, которые созданы нашими мыслями и получают от них поддержку. Тебе необходимо обрести способность защищать храм своего разума и не допускать в него того, что нечисто. Одновременно с контролем над мыслями развивай способность концентрации; ты должен уметь зафиксировать, сконцентрировать ум на одном предмете, или идее, и держаться этого, исключив все остальное. Тогда твой ум станет отождествляться с сущностью предмета твоих размышлений, и придет истинное знание. Некоторые тайные правила, которые помогут в этой практике, будут тебе даны. Далее, ты должен контролировать свое сердце и овладеть всеми эмоциями, ибо в этом и будет заключаться твое величайшее испытание. Надо быть готовым к нему. Любишь ли ты меня?

— Всем сердцем и всей душой, — ответил я на этот внезапный вопрос.

— Тогда ты должен быть готов пожертвовать своей любовью, — заявила она с горячностью, поразившей меня.

— Таков твой приказ? — спросил я, не вполне владея собой, ибо Иола затронула жизненно важный для меня предмет.

— Это необходимо для твоего же блага.

— Хорошо. Но скажи мне, почему требуется столь великая жертва?

— Ради человечества и истины. Нет ничего важнее их. Все должно быть принесено в жертву на их алтарь.

— Но что, если я люблю тебя именно как воплощение всего этого?

— Тогда остерегайся. Лишь мало продвинутые души нуждаются в форме, которая помогала бы им постигать универсальность или абстракции. Поэтому многие люди и наделяют какую-то воплощенную личность собственными представлениями о ней, принимая ее за то, чем. она на самом деле не является. Нетренированный ум слаб, формы и символы, на которых могут концентрироваться его мысли, несомненно, помогают ему в восходящем развитии. И ты, сегодня вечером одетый восточным монахом, должен бы знать, что именно в этом смысл всех идолов Востока. Только неразвитый ум заблуждается относительно их значения. Вспомни того великого человека, Иисуса, которого последователи спутали со Вселенским Христом, одушевляющим его. Все это можно простить необразованным умам; их поклонение, если оно идет от сердца, никогда не пропадает втуне. Но от тебя ожидают гораздо большего! — Иола замолчала, словно хотела, чтобы я вдумался в сказанное, потом продолжила:

— Увы, наше время подошло к концу. Но прежде, чем мы расстанемся, позволь дать тебе последние предостережения. До сих пор у тебя было несколько испытаний, но отныне твой путь станет более сложным. Священные истины, дающие всю полноту власти, для тебя пока лишь едва обозначились в глубоких, темных и вызывающих трепет теснинах, окаймленных величественными горами. По этим теснинам ты должен будешь пройти один, никакая рука не сможет помочь, поддержать тебя. Ты должен найти внутренние силы, иначе не выдержишь, и тогда все потеряно. Берегись сомнений, страхов и мыслей о себе. Это и есть ловушки, расставленные на тропе, и тот туман, что застилает глаза. Будешь литы, брат, сильным, отважным и терпеливым?

— Буду, дорогая сестра, — решительно пообещал я, воодушевленный ее силой.

— Тогда идем. Помни эти мои последние слова: что бы ни случилось, верь мне и отбрось сомнения.

— Я верю и не усомнюсь.

Программа вечера завершилась, большинство членов уже разъехалось. Мгновения летели так быстро!

— Можно мне проводить тебя домой? — спросил я, когда мы проходили мимо привратника.

— На этот раз да, — сказала Иола так, словно бросила кому-то вызов. Сойдя по ступеням, мы сели в ее экипаж и вскоре уже катили прочь.

По молчаливому соглашению оба не проронили ни слова в течение почти всей поездки, довольствуясь возможностью чувствовать глубины душ друг друга и говорить на языке неизреченных мыслей. Лишь когда подъезжали к парадной лестнице ее дома, Иола нарушила молчание, впервые наедине назвав меня моим древним именем:

— Клео, на следующую неделю я велю тебе, в качестве испытания ментальной силы, выбросить меня из мыслей. А в какой степени это тебе удастся, покажет наша очередная встреча.

— Испытание велико, — сказал я, — но ради того, что последует, и подчиняясь твоему приказу, я сделаю все возможное.

В этот момент экипаж остановился у лестницы, и я простился с нею, лишь нежно пожав ее руку. Ни поцелуя, ни объятия, только «Доброй ночи». Но — Боже! — вам, кто в заблуждении зовет эгоистическую страсть любовью, вам неведом дивный восторг той могущественной любви, когда души встречаются в необозримой глубине! Впервые казалось, что нет разлуки, ведь ее душа была здесь, в моей, моя же с нею. Остаемся ли мы так навеки — нераздельно единые?