Будда, боги, люди и демоны

5. Полевые материалы русских исследователей о демоническом культе сингалов

I. Из книги: Минаев И. П. Очерки Цейлона и Индии (из путевых заметок русского). Часть I. СПб., 1878.

(Из главы «Поездка в Алут—Нувару и цейлонские черти».)

…Яккхом на Цейлоне называют черта; вера в чертей есть один из любопытных остатков древности на острове.

Более двух тысяч лет как Цейлон считается страною буддийскою; и буддизм до сих пор религия господствующая на острове; буддистов здесь более, нежели поклонников всех других религий, индуизм встречается только в некоторых местах, преимущественно на севере острова, поклонников его немного в сравнении с буддистами; христиан и магометан еще меньше. Рядом с этими религиями на острове распространена «вера в чертей» — в яккхов, или яксаев; буддисты, поклонники индуизма, магометане и даже туземцы–христиане веруют в существование чертей и чтут их. Начало этой веры теряется в глубокой древности и не связано с именем исторического лица; народ ее создал и продолжает творить и развивать отдельные поверья, обряды, и спасительные заговоры, зачастую принимая готовые представления извне. Масса поверий, составляющих эту религию, не представляет законченной системы и состоит из элементов, взаимно противоречащих друг другу, но эта сторона веры не поражает ума верующих; верующий не останавливается на противоречиях, считая их необъяснимыми или выше человеческого понимания.

Цейлонский демон (яккхо) существо особого рода и есть создание народного ума, находящегося на самой младенческой ступени развития. Яккхо не бесконечно силен, но многое он может сделать: наслать болезнь и исцелить ее; предохранить посевы, плодовые деревья, поселить вражду в семье, помочь добиться женской любви, отыскать клад, уморить врага и т. д. Это существо без сострадания, справедливости и доброты, но не безначальное и не бесконечное; большая часть якхов родились от людей и умирают, хотя иногда и через большой промежуток времени. Им не молятся, а закупают их милость приношениями и льстивыми обращениями, они не всеведущи, ибо их можно обмануть. На вид они страшны и отвратительны; они черны, с глазами навыкате, с отвислыми губами, с огромными выдающимися зубами; они являются людям со змеями (кобрами) кругом шеи. В древности они питались кровью и мясом человеческим, теперь они живут тем, что ниспосылают болезни на человека; родные больного устраивают в это время жертвоприношения яккху, а он поедает приношение, считая его телом человеческим.

Есть люди, особенно искусные в служении яккхам; эти священники чертовой веры называются якадура, или якдесса, капуа, каттадия.

На Цейлоне почти в каждой деревне есть такой знахарь; в некоторых местностях, например на юге острова, их особенно много. Они изучают заговоры, песни, необходимые для свершения служения демону, но при этом занимаются и другими делами, теми же, что и остальные их односельчане; с виду они не отличаются от простых смертных, носят тот же костюм, что и остальные; не живут особняком и не пользуются особым уважением в своей среде. Доходы их не одинаковы и зависят от количества вытверженных заговоров. Иной знает их столько, что может, начиная с шести часов вечера, во всю ночь и до шести часов утра читать все различные заговоры и при этом безобразно и неистово плясать в честь яккха. За такую церемонию с иного богача он получает рублей до ста на наши деньги. Заговоры частью состоят из бессмысленного набора слов, частью занесены на Цейлон из Индии и суть санскритские заговоры, сильно обезображенные непонимающими переписчиками и невежественными знахарями. Видеть самую церемонию не легко для европейца, хотя за деньги всего можно добиться; церемония, пляска, бормотание заговора не оригинальны и не любопытны. Характер ее рассчитан на то, чтобы запугать яккха неистовою пляскою и страшным барабанным шумом.

На юге острова, где–нибудь в захолустье, этот барабанный бой слышится чуть ли не каждую ночь: и повсюду на острове встречаешь признаки служения яккхам. Многие из демонов обитают на деревах, для других выстроены храмы; некоторые из таких дерев пользуются большою известностью не только в ближайшей окрестности, но и далее. Так, около Коломбо, в деревне Ратмалана, есть дерево Бо; живущий на нем яккхо за всякого рода приношения исцеляет от болезни и даже облегчает роды женщинам. Около Курунегала мне случилось видеть одно дерево, на котором, говорят, жил демон; дерево стоит на дороге, но не на бойком месте. Оно было обнесено оградой из грубо набросанных камней; с одной стороны, перед самым деревом была наложена груда камней, и на верхнем камне лежали цветы, стояла чаша с несколькими медными монетами и обыкновенная местная лампа. Кругом ограды, на длинных шестах, развевались знамена; на некоторых были изображения солнца и луны. Встречаются еще более простые формы культа, так, в миле от Анурадхапуры стоит полузасохшее дерево; в дупле одного из его стволов зачастую бывает всажен пучок различных сухих веток, а у корня лежит безобразно сложенная груда камней, на которых почти всегда можно видеть два–три разбитых кокоса. Меня уверяли, что на этом дереве живет демон Пулиаре, о котором я не мог узнать никаких подробностей. Бывают случаи, когда демонам приносят более существенные жертвы: им закалывают кур, приносят в жертву изображение человека, грубо сделанное из глины; нечто подобное я видел по дороге из Нувара Элия в Бадуллу; на половине пути есть небольшой буддийский монастырь, Палугам–пансал. Во дворе этого монастыря стоит часовня, посвященная яккху по имени Меник–бандар. Яккхо изображен отвратительным, со всеми обыкновенными признаками цейлонского черта; он желтого цвета, и сзади него на стене нарисован белый слон; а по бокам два молящихся со сложенными почтительно руками. На алтаре, перед идолом, стояли чаши, наполненные маленькими четвероугольными пластинками, на которых были выбиты изображения людей, коров, лошадей и т. д.; они заменяли собой существа, которые предназначены в жертву богу. Не только можно видеть местожительство яккхов, но и их самих можно повстречать в иную пору дня или ночи в уединенном месте. Они или показываются человеку в образе страшных зверей, или же дают знать о своей близости возгласами, толчками, бросанием камней, песка и тому подобными шутками. Идет прохожий в месте уединенному вдруг услышит за собою крик: «ху–у–у!». Испуганный, он оглядывается назад: ни там, ни кругом нет никого; несколько успокоившись прохожий продолжает свой путь далее, тут яккхо выкидывает новую штуку — или ударит холодной ладонью по спине прохожего, или обдаст его песком, или бросит в него камнем.

Рассказов о таких встречах с демонами на Цейлоне можно наслушаться вдоволь. Люди, имеющие частые сношения с рабочими, передают, что вера в чертей у этого люда развита до болезненности. Они очень часто видят чертей. Случается, что рабочий, выйдя ночью из своего жилища, обыкновенно очень убогой хаты, вдруг жалобно вскрикивает и падает замертво. В бессознательном состоянии его приносят домой. По прошествии некоторого времени он приходит в себя и с ужасом рассказывает, что видел демона; описания виденного обыкновенно бывают очень смутны; но его ум зачастую так расстраивается и весь организм бывает так потрясен виденным, что он заболевает после того, а иногда даже умирает. Болезнь эта носит название тоникама (по–сингальски), что значит уединенность. Ей подвержены не одни рабочие, но и люди достаточных классов; иногда человек заболевает ею не вследствие самого появления демона, а ему может показаться, что он ощущал так или иначе близость демона, и на него нападает страх, соединенный с болезненными припадками. Родные в таком случае обыкновенно бросаются к каттадии, и чтение заговоров излечивает несчастного.

Яккхов очень много, они до сих пор нарождаются. В каждой местности есть особые яккхи и что ни верующий, то своеобразное представление о демонах. О том, каковы бывают цейлонские черти, можно судить по нескольким примерам. В Коломбо, около Качхари, то есть здания, где заседает Government Agent и собираются подати, есть небольшой переулок, по имени Pieris Laiba–lane. В этом переулке стоит дом, в котором некогда и еще очень недавно жил Pieris Laiba; он был мавр и при жизни ничем не заявил себя, по крайней мере, никто ничего не помнит о нем, но жил он долго, болев ста лет, а но смерти прослыл чудотворящим яккхом. Он невидим теперь, хотя и живет в том же дож, где будто бы находится и его могила; сюда стекаются с приношениями и сингалезцы (то есть сингалы. — Н. К.) буддисты и мавры магометане. Покойник был магометанином, но буддисты все–таки приносят жертвы на его гробнице, ибо верят, что всякая подачка яккху предотвращает смертность и облегчает трудные роды. В двенадцати милях от Коломбо, в местечке Мороту, чтится особый демон; его называют просто Morotu–yako, то есть моротуйский демон. Местная легенда повествует о нем, что он был разбойник, томилец (то есть тамил. — Н. К.) с Малабарского берега, грабил и угнетал при жизни, а по смерти стал «чтимым», жертвы ему и приносятся. История этого демона рассказывается и иначе; он называется также Rata–yako, то есть иностранный демон. Прибыл он действительно с Малабарского берега, но не был разбойником, а каким–то колдуном, жил на дереве, мучил окрестных жителей, особенно же детей и беременных женщин, насылая болезни; вся страна кругом страдала от него. Происходило это в XV столетии во время царствования в Котте Паракрама–баху VI; однажды заболела царица, ни один врач не умел ей помочь, выискался какой–то каттадия, который объяснил, что царицына болезнь ниспослана демоном из Мороту и нужно ему сделать приношение, что и было исполнено по царскому приказу. Царица после того выздоровела; и слава о демоне в Мороту распространилась между народом и держится до сих пор. В шестнадцати милях от Галле, у местечка Хиккадуве, на берегу моря есть гранитная скала, прозванная Хинигама Девала, то есть Хинигамский храм, здесь делается приношение демону, прозванному Девол–яка; выставляют на скалу разную пищу, выкладывают даже деньги; говорят, что при жизни Девол–яко был фокусником, родом с Малабарского берега; его потомки до сих пор живут в окрестностях и исправно собирают жертвы, назначенные предку.

Таковых местных демонов очень много на Цейлоне, но есть яккхи, чтимые повсюду на острове и всюду известные: о них рассказываются легенды чудесного характера. Так, есть демон по имени Калу–яксайо, «Черный демон», иные называют его также Калу–кумаро, «черный принц», и говорят, что если он вселяется в женщину низшей касты, то просто называется черным демоном, если же в женщину высшей касты, то именуется черным принцем; другие же из двух имен делают двух различных демонов и о каждом рассказывают особые легенды. О черном демоне они повествуют, что при жизни он был великаном Нила, защитником и сподвижником царя Гаджабаху (I в. по P. X). Раз великан, вместе с царем, отправился в Истрипура, город, где жили одни женщины, которые, как только увидели великана, так все разом и влюбились в него. Сотни их бросились на него и разорвали его в клочки. По смерти он стал демоном и мстит с тех пор всему женскому полу… О черном принце рассказывают, что он был при жизни знатного происхождения; отец его был царем, но он сделался буддийским монахом и святостью жизни приобрел способность летать по воздуху. Однажды, двигаясь по воздуху, он увидел на земле какую–то царевну; пораженный ее красотою, монах влюбился в нее и тотчас же, утратив свои сверхъестественные способности, упал на землю и, конечно, разбился до смерти. По смерти он стал демоном по имени Черный принц; все преимущества знатного происхождения остались за ним и по смерти. Приношения, самые изысканные, делаются ему: для этого выбирается лучший рис, лучшие платаны (то есть бананы. — Н. К.), сахар, кокосовые орехи, апельсины и т. д. Он темно–голубого цвета и всегда облачен в черное. Болезни, которые он насылает на женщин, не опасны и не бывают смертельны. Самым страшным мучителем женщин на Цейлоне считается демон Бахирава (то же, что санскритское бхайрава), он живет на высоком холме Бахирава–канда около Канди. Во времена кандийских царей, то есть до 1815 года, этому демону приносились в жертву молодые девушки; на вершину холма врывался длинный шест, к которому привязывалась несчастная, обреченная на смерть; тут же сооружался алтарь; на него ставили вареный рис и цветы; затем каттадии, собиравшиеся на такую церемонию во множестве, читали заговоры, неистово плясали под оглушительные звуки барабанов. По окончании церемонии все, кто бы ни был тут, уходили с холма и оставляли на всю ночь девушку, привязанную к шесту. На другое утро обыкновенно ее находили мертвою, так сильно на нее действовал страх; каттадии объясняли, конечно, смерть иначе: говорили, что девушку увел к себе демон Бахирава. Обычай этот был введен кандийскими царями по тому же поводу, по которому другие цари стали чтить моротуйского демона.

На Цейлоне весьма часто между простым народом появляются женщины, одержимые бесом. Припадки этой болезни не одинаковы у различных субъектов: у иных они повторяются ежедневно в известный час дня или ночи, у других по временам, иногда правильно через определенное число дней, или же только в известных случаях, например, во время чтения Святого Писания, в ночи полнолуния, когда свершается обычное буддийское богослужение. Есть целая сутра (атанатия–сутта), особо ненавистная бесноватым; как начнут читать эту сутру, так с больной свершается что–то необычайное: она начинает выть, стонать, порывается безобразно плясать, говорит разный вздор; иногда у скромной в обыкновенном состоянии женщины вырываются ужасные ругательства. Больная бьет себя и истязается всячески, рвет на себе волосы и с дикими воплями повергается на землю. Или же вдруг она впадает в обморок и затем целыми часами недвижимо лежит, только по временам вздрагивая и трепеща всем телом. Случается, что во время припадка беснования больная убегает из дому и по нескольким дням скрывается от людей.

Вылечить от этой болезни может только якадура, то есть служитель черта. Только он может отчитать больную заговорами, изгнать беса и пригвоздить его к какому–нибудь дереву или в какое–нибудь место. Случается часто, что больная не излечивается после отчитывания, тогда ее родным остается испытать последнее средство: свести беснующую (бесноватую. — Н. К.) в храм Гал–каппу–девале, находящийся в 11 милях от Канди, около Алут–нувара. Храм этот посвящен богу, прозванному дворцовым, или царским (Vahala–deviyo). О построении этого храма рассказывается фантастическая легенда. Однажды дворцовому богу захотелось жить в храме. Он выбрал высокую скалу местом для построения храма; созвал своих подчиненных демонов и приказал им, вооружась только ползучим растением, без шума сточить скалу и, не употребляя никаких молотов и орудий, воздвигнуть ему храм.

В одну ночь демоны снесли скалу и выстроили храм, по тому самому прозванный «выточенным из камня». Храм этот пользуется известностью на всем Цейлоне: тысячи странников и особенно странниц являются сюда, ища облегчения от болезней. Сюда же приводят бесноватых. Рассказывают, что как только больная начинает приближаться к храму, бес овладевает ею; с дикими воплями и быстро двигаясь, она подходит к храму; никто не в силах остановить ее или преградить ей вход в храм. Взойдя в храм, она забивается в угол и молча сидит там, по временам страшно вздрагивая. В это время родные больной, сделав посильное денежное приношение местному «служителю черта», приглашают его отчитать беса и изгнать его из больной.

Служитель, заручившись деньгами, начинает церемонию изгнания беса. Церемония эта, говорят, бывает более или менее продолжительна или сложна, смотря по тому, сколько денег дано было знахарю. Особенно любопытен диалог между служителем черта и самим чертом. Черт, конечно, говорит устами больной.

— Кто ты? Как твое имя? — спрашивает знахарь черта.

— Я такой–то, — отвечает черт устами больной.

— Зачем ты вселился в такую–то? — спрашивает опять знахарь.

— Потому что она самая хорошенькая изо всей деревни! — откровенно отвечает бес устами больной. Или же заявляет: — Не уйду, пока мне не принесут человеческой жертвы.

Затем служитель возвещает бесу, что денежное приношение уже сделано. Что жертва и пляска будут свершены для беса, а потому и следует оставить такую–то (имярек). При этом он кропит больную водой и тут же или через несколько дней приносит в жертву петуха. Одержимые бесом попадаются нередко между сингалезсками (сингалками. — Н. К.) католического вероисповедания; случается, что католические священники отчитывают бесноватых, произнося при этом, кроме молитв, особенные заговоры. Если женщина не исцеляется после жертвы, то прибегают к церемонии прибивания демона гвоздем к дереву. Гвоздь, над которым каттадия пробормотал несколько заговоров, вколачивается в какое–нибудь дерево; затем гвоздь обвязывается ниткою, окрашенной желтым шафраном и тем же способом, и, как и гвоздь, заговоренной. Такова вера в могущество заговоров, что вслед за свершением всей церемонии больная обыкновенно исцеляется…

II. Из книги: Мерварт A. M. и Л. А. В глуши Цейлона. Ленинград, 1929.

(Из главы «Сингальское шаманство», с небольшими сокращениями.)

Больной, устраивавший тойиль, жил на самом конце деревни — там, где сейчас же за ней начинались сплошные джунгли…

В джунгле за домом, на некотором расстоянии от него, было расчищено место; но оно не было сглажено, выметено и освещено, как это делается для бали. Оно имело сажени четыре в длину и столько же в ширину и находилось в прета–пада…

Почти вплотную к джунгле стоял сплетенный из бамбука и банана миниатюрный храм — кулисы, без крыши, площадью приблизительно в квадратную сажень. Передняя сторона его имела вид ворот. Над ними довольно высоко поднималась стена, украшенная восьмерками из светло–зеленой банановой коры; со стены свешивалась бахромою масса тонких полос коры; задняя стена храма, соединенная с передней только перекладиной наверху, была сплетена из той же коры и отделана по верху так же, как и передняя. Вся постройка отличалась ажурностью и легкостью. На расстоянии 3/4 аршина от передней кулисы, внутри храма, стояла дверь. Эта дверь, как вообще входные двери сингальских домов, стояла на некотором расстоянии от входа в качестве ширмы, скрывающей внутренность здания от любопытных взглядов, и не препятствовала воздуху проникать в дом. На задней стороне двери были прикреплены три или четыре полочки из той же банановой коры, которой была покрыта и вся дверь.

Когда мы приехали, церемония уже началась. Впереди храма, саженях в трех от него, на стуле была поставлена плетеная плоская корзина с цветами и кормом для чертей; там были бананы, вареный рис, несколько сортов жареных зерен, разные керри (иначе: кари, карри. — Н. К.): вареные овощи, рыба, мясо различных животных в вареном и жареном виде и бетель для жевания. Перед самым домом, т. е. саженях в пяти от храма, на циновке лежал больной. Нам поставили сбоку под деревьями кресла, стулья и столик, принесли каждому по кокосу и больше не обращали внимания.

Один якадуро, или каттадия, в расшитом красными узорами белом саронге, лежавшем двумя или тремя широкими воланами от пояса до середины голени, в такой же расшитой кофточке и головной повязке, с полосками бубенцов на голенях и руках, приплясывал под звуки двух том–томов (длинных барабанов) и бормотал нараспев заклинания. Время от времени он пронзительно свистел в небольшую флейту, которую держал в левой руке. Мы начали тихонько расспрашивать одного из сыновей больного, шестнадцатилетнего мальчика, в чем, собственно, дело, но мальчик испуганно отказался отвечать, говоря, что яка — черт — может напасть на тех, кто будет о нем говорить во время церемонии; он даже отошел от нас подальше. Пришлось удовлетвориться объяснениями, которые шепотом давал нам наш любезный спутник Альберт Джайасинха.

Пока каттадия пел, Джайасинха шепотом рассказал нам, что почтенный Андрис заболел и астролог не мог найти причины тому в его гороскопе, но у Андриса очень плохие отношения с его соседом, который хочет оттягать у него одну из его плантаций. Суд в первой инстанции уже присудил ее Андрису. Сосед подал в следующую инстанцию. Поэтому, когда Андрис заболел, то все родственники, знакомые, да и сам больной поняли, что дело нечисто. Очевидно, Гунатилака решил извести соседа, побывал у знахаря (каттадия), и они напустили на Андриса какого–нибудь яка.

Сингальцы очень часто прибегают к помощи знахаря, чтобы напустить на своего врага порчу. Сводится все к тому, что знахарь ставит в каком–нибудь глухом месте, например на кладбище, приношение нечистым духам в виде цветов и бетеля, а также пяти видов жареных зерен и семи керри, призывает их всяческими заклинаниями, бросает в горшок с горящими угольями душистую смолу даммар, которая дает громадные клубы благоухающего дыма, и, держа в этом дыму грубую восковую фигурку, изображающую подлежащего порче человека, втыкает в нее в разные места гвозди, сделанные из амальгамы пяти разных металлов (обычно золота, серебра, меди, олова и свинца). В этом же дыму он держит что–нибудь, взятое от обреченного человека: клочок его волос, обрезки ногтей, нитку из его саронга, щепотку земли, вынутую из его следа. После церемонии обречения злым духам эти обкуренные вещи тайком закапываются в землю в каком–нибудь месте, где имеющий быть испорченным непременно должен перешагнуть через них — например, под калиткой его сада. После этого несчастный должен неминуемо погибнуть, а восковая фигурка иногда оставляется там же под землей, иногда же из опасения судебного следствия выкапывается и прячется…

Церемония, на которой мы присутствовали, была направлена против Маха Кола Санни Яксейо (Большой Черт Роковых Болезней)…

В церемонии участвовали, кроме двух барабанщиков, два каттадия. Один, как уже сказано, плясал перед храмом, своими свистками и заклинаниями вызывая духов. Вдруг из двери выскочил, не выходя, однако, из храмика, некто в страшной черной маске, с торчащими клыками, одетый в пояс из листьев поверх подвернутого между ног темного саронга, — выскочил и заревел. Шаман поднес ему бетеля, приготовленного уже в жвачку, и еды, т. е. риса с керри. Поставив угощение перед дьяволом, шаман продолжал петь и кружиться в пляске. Затем, после особенно головокружительного поворота, он остановился и закричал дьяволу, чтобы тот, если он наслал болезнь на больного, принял предлагаемое угощение и снял болезнь. Дьявол, однако, угощения не принял и скрылся за дверь. Шаман начал крутиться еще быстрее и петь о могуществе Будды, рассказывая разные происшествия из жизни Гаутамы Будды и его предыдущих воплощений. Это продолжалось довольно долго.

Наконец из–за двери выскочил с двумя пучками зеленых прутьев в руках другой демон; маска у него была кроваво–красная, спутанные волосы повязаны цветным платком, тело до пояса и ноги вымазаны черной краской; вокруг бедер был завязан кроваво–красный саронг. Он оказался перед дверью одним прыжком. Он выскочил с душу раздирающим свистом и, подняв над головой обе руки с ветвями, остановился в картинной позе. И опять полились быстрые неясные строфы заклинаний… мольбы о пощаде, просьба удовлетвориться вместо пациента предлагаемым угощением и отрывистый вопрос: «Ты ли послал эту болезнь?»

Черт тронул подаваемое блюдо правой рукой, но ничего не взял и таким же прыжком вверх исчез.

Следующего дьявола пришлось вызывать очень долго… Шаман прыгал, приседал, вертелся с такой быстротой, что все его три юбки–волана развевались колесом, как юбочки балерины. Пот катился с него градом, у него уже не хватало сил свистеть в дудку, и казалось, что сейчас он упадет в полном изнеможении. Наконец с гулким, глухим ревом над дверью внутри храма показалась до пояса страшная, черная, косматая фигура. Во что она была одета, я не могла разобрать. В темноте казалось, что это была медвежья шкура, — думаю, впрочем, что это были просто листья, нарванные бахромкой. Лицо было покрыто черной, страшной маской с вывороченными красными губами и сверкающими белыми кабаньими клыками. Он ревел и размахивал обеими руками, в которых держал горящие факелы. В темноте и тишине ночи от этих звуков, от пламени, от страшного лика и громадного роста стало жутко. Больной весь трясся, как в лихорадке. Зато шаман преобразился: с него вся усталость как будто соскочила. Сложив руки над головой, он кланялся духу почти до земли.

Между тем чудовище продолжало реветь. Шаман поднялся и опять начал приседать и прыгать со страшной быстротой, но только молча, потому что, пожалуй, минут пять подряд, не прерываясь, не переводя дыхания и не слабея, звенел гул из чудовища. Наконец он разом оборвался. Шаман протягивал черту приношения: еду и половину кокосового ореха, полную тодди (пальмовое вино), просил его принять и дать знать, не он ли наслал болезнь. Дьявол, не трогая приношения, заревел опять и провалился. Тут только мы поняли, для чего были нужны полочки на задней стороне двери. Они служили ступеньками для дьявола. Шаман в это время опять вертелся и пел и, наконец, в изнеможении упал на землю и с жадностью пил из кокосовой скорлупы тодди, поданный ему сыном больного.

Несколько времени было тихо, только том–томы гремели, гудели, журчали и звенели. Джайасинха объяснил мне, что предлагать угощение каждому демону можно только в определенные часы. Одни из них едят от 6–10 часов вечера, другие ночью между 10—2, а третьи ранним утром с 2–6.

Спустя некоторое время шаман поднялся опять. На этот раз у него в руках не было уже дудки, а был удакку — ручной барабан, имеющий форму песочных часов и ударные поверхности с обеих сторон вершка три диаметром. Теперь шаман не только плясал, не только пел, но и аккомпанировал себе дробными частыми ударами по удакку, причем звуки эти как–то странно и жутко сплетались с музыкой том–томов. Один за другим на вызов шамана явились восемнадцать дьяволов Маха Кола Санни Яксейо. Каждый имел свою особую маску и особую одежду. У некоторых вместо маски были только клыки, торчавшие изо рта. У некоторых вся одежда состояла из листьев. У одного вместо головного убора был на голове как бы целый куст зеленых ветвей. У другого же (я не могла разглядеть в темноте, как это было сделано), казалось, что прямо изо рта вырывается пламя…

В числе дьяволов явился и сам Маха Кола Санни Яксейо. Изображавший его второй шаман явился с громадной маской на лице: вокруг средней клыкастой маски ореолом расположились маленькие, в половину человеческого лица, деревянные маски всех восемнадцати форм. Они были связаны с главной маской и между собой деревянными дощечками. Эта маска поднималась над головою актера на пол–аршина и закрывала его почти до пояса. Перед ним шаман только пел и плясал, предлагал ему угощения, но не спрашивал ни о чему и сам Маха Кола Санни Яксейо показался только на минуту и сразу исчез.

Так пляски и заклинания продолжались целую ночь.

Около пяти часов утра появился один страшный демон. Его маска в темноте казалась черной, на самом деле она имела темно–синий цвет. Среди поданных шаманом угощений была живая курица. Вместо того чтобы коснуться предлагаемого, дьявол схватил курицу за шею и с воем, от которого кровь застыла у меня в жилах, завертелся волчком, а затем схватил курицу зубами за горло. Курица пронзительно закричала. Из перегрызенного горла тяжелыми темными каплями падала кровь. Черт скрылся за дверью с курицей в зубах и с блюдом риса и керри в руках.

Джайасинха наклонился ко мне; он был бледен, по его лицу струились капли пота.

— Это он наслал болезнь, — прошептал он мне. — Он принял жертву, Андрис Аппу теперь поправится.

Больной лежал почти в обмороке. Шаманы как–то разом ударили в свои том–томы и удакку. Главный шаман пронзительно засвистел, закружился, и казалось, что он никогда не остановится. Даже у постороннего наблюдателя при виде этой пляски захватывало дыхание. Наконец он упал. Больного унесли в дом, шаман припал к чашке тодди.

Мы сели в свой автомобиль и уехали, оставив несколько рупий на столе в уплату за выпитые кокосы. Близился рассвет, но в тропическом лесу было еще темно и тихо, и все нервы дрожали от пережитых впечатлений и бессонной ночи…