Бумажный тигр (II. — «Форма»)

Пролог

В глубине души Лэйд Лайвстоун полагал себя не самым плохим лавочником в Хукахука. Не потому, что помнил наперечёт содержимое своих подвалов и каждую цифру в прейскуранте, на его взгляд, это было достоинством скорее для арифмометра, чем для человека. Не потому, что иной раз, скрепя сердце, позволял открыть кредит тому, кто не мог заплатить — щедрость несомненная благодетель для праведника, но не для владельца лавки. Главным достоинством лавочника, на его взгляд, было умение быстро и безошибочно разобраться в ситуации, сколь бы сложна она ни была.

Бросив один взгляд на ящик табака, определить, подмок ли он, а если нет, сколько в нём табака, а сколько древесной стружки, и во сколько обойдётся сбыть его без потерь. Потерев рукавом монету, принятую от заезжего моряка, понять, сколько полновесного серебра в ней осталось и не заявится ли на следующий день в его лавку полицейский. Понюхав брусок мыла, сказать, сколько в нём дёгтя и щёлока, и стоит ли связываться с собственником мыловарни. Да, в глубине души он полагал себя хорошим лавочником. Может, не лучшим во всём Хукахука, но определённо толковым.

Вот почему ему хватило одного взгляда, чтобы понять — слишком поздно.

Человек, которого он намеревался спасти, умирал. И смерть эта была болезненная, гадкая, не из тех, что похожи на миниатюры в рождественских газетных выпусках, умиротворяющих и настраивающих на романтический лад. Привалившись спиной к стене узкого переулка, человек вздрагивал и трепетал, точно осенний лист, прибитый ветром к холодному камню.

Лэйд знал, что сила, сотрясавшая его тело конвульсиями, уже не была жизнью, лишь её последом. Даже зыбкого света газовых фонарей было достаточно, чтоб увидеть, до чего жутко раздулось лицо несчастного, сделавшись похожим на распухшую багровую винную грушу. Кожа натянулась так туго, что грозила лопнуть, в некоторых местах по ней уже протянулись зловещие трещины.

Человек задыхался и стонал, безотчётно пытаясь разорвать на себе одежду, но его опухшие багровые пальцы лишь бессильно царапали галстук. Лэйд мысленно скривился. Судя по закатившимся глазам и мутной пене, текущей между раздувшихся губ, жизнь не спешила милосердно оборвать его страдания. Что ж, жизнь вообще не самая милостивая штука, ей чужды многие приписываемые ей черты.

— Зря, — произнёс Лэйд в тёмную пустоту переулка, — Ты зря это сделал, дружище. Если бы ты сохранил ему жизнь, я отпустил бы тебя. Позволил убраться обратно в море.

Переулок не был тупиком, однако человеческий силуэт, который Лэйд отчётливо видел на фоне ночного неба, не пытался скрыться. Напротив, неподвижно стоял, будто выжидая. А когда наконец шевельнулся, встревоженный звуком его голоса, движение это выглядело неестественно мягким, точно тело под плотной тканью его плаща состояло не из плоти и крови, а из одной лишь воды. Лэйд знал, до чего обманчива может быть эта мягкость.

— Значит, старина Танивхе позволяет своему отродью выбираться на охоту в безлунные ночи? Весьма опрометчиво с его стороны. Я-то думал, мы достигли взаимопонимания.

Фигура шевельнулась. Вновь — необычайно мягко. Застигнутая врасплох, она отступила от своей жертвы едва ли на двадцать футов и теперь молча наблюдала за тем, как Лэйд приближается к ней, оставив позади содрогающегося в агонии человека, раздувшегося настолько, что можно было услышать тихий треск швов в его костюме. Сам Лэйд больше на него не смотрел — не было нужды. Во-первых, тот уже мёртв. Через неполную минуту его глаза вытекут из лопнувших от давления глазниц, а распухший язык, перекрыв горло, высунется изо рта. Во-вторых, Лэйд не собирался повторять чужой ошибки. Он с первого взгляда распознал на вздувшейся коже извилистые фиолетовые следы ожога, похожие на несколько наложившихся друг на друга молний.

— За последнюю неделю в порту пропало трое. Ты мог бы уцелеть, если бы ограничился ими. Но тебя потянуло дальше, верно? В Клиф. Должно быть, городские улицы кажутся тебе коралловым лабиринтом, в котором ты привык охотится. А ветра, которые в них дуют, тёплыми течениями. Не знаю. Мне плевать. В холодных чертогах твоего отца своя жизнь, до которой мне нет дела. Но тебя — тебя мне придётся убить. Не потому, что я испытываю к тебе неприязнь. Просто жителям моря время от времени надо напоминать о том, что на берегу их ждёт Тигр.

Фигура шевельнулась ему навстречу. Плащ беззвучно соскользнул с неё, точно сброшенная кожа, и Лэйд удовлетворённо кивнул, увидев, что она скрывала.

— Так и думал. Сперва я думал, будто на острове начала хозяйничать одна из акулоподобных тварей, отрастившая себе пару человеческих ног. Но акулы — слишком жадные и тупые хищники, их жатва обильна, но никогда не длится долго. А ты… Ты был на редкость осторожен. Появлялся только по ночам и никогда не удалялся далее, чем на полмили от берега. Двигался бесшумно. Не показывался в освещённых местах. Очень предусмотрительно. Мне даже пришлось порядком поломать голову, прежде чем я обнаружил твои следы на мостовой. Они почти высохли, но я заметил всё необходимое. Ты ведь знаешь, мы, лавочники из Хукахука, весьма наблюдательный народ…

Без плаща фигура уже не казалась человекоподобной. Она быстро оплывала, делаясь коренастой и плотной. Когда она шагнула навстречу Лэйду, ступив в лужу света, падавшего из раскрытого окна, он увидел её в деталях — и мысленно поблагодарил себя за

предусмотрительность, не давшую ему сегодня плотно пообедать и ограничившую одним лишь лёгким ланчем.

Освобождаясь от утомительной человекоподобной формы, тело убийцы превращалось в бесформенное переплетение слизких полупрозрачных оборок, за которыми едва виднелось студенистое туловище. Это было гипнотизирующее зрелище — бесчисленные юбки колыхались в воздухе, распускаясь подобно цветочным лепесткам. Лэйд машинально отступил на шаг. Между разворачивающимися юбками-лепестками наружу вытягивались розовые, лиловые и бледные нити, подрагивающие в ночи и беззвучно складывающиеся в нечеловечески сложные узоры. Они казались слабыми и хрупкими, но Лэйд знал, что яда в стрекательных капсулах любого из этих щупалец достаточно для того, чтоб превратить человека в раздувшуюся тушу вроде той, что задыхалась позади него.

Медуза. Чёртова гигантская медуза, напялившая на себя человеческий костюм и вздумавшая скоротать субботний вечер в городе. Только искала она не партию в карты и не стакан горячего рома. Её звали на сушу другие дела. Её звал голод.

— Знаешь, — Лэйд улыбнулся извивающемуся клубку щупалец, плывущему по воздуху в обрамлении дрожащих полупрозрачных вуалей, хоть и знал, что его улыбка для этого существа выглядит не выразительнее, чем для него самого — морщина на каком-нибудь коралле, — Принято считать, что отродья Отца Холодных Глубин глупо и простодушно, как и он сам. Стылая рыбья кровь. Вы не понимаете смысла кроссарианских ритуалов, не сознаёте силы оберегов и амулетов, вы просто выползаете на сушу за добычей, когда приходит время. Давай проверим, так ли это. Видишь эту штуку у меня в руках? Мы, люди, называем такие штуки табакерками. Там, внутри, очень могущественный амулет, который я сделал собственноручно как раз на такой случай. Давай проверим, хватит ли тебе ума, чтоб не проверять его на своей шкуре.

Ком полупрозрачной плоти, топорщившийся сотнями гибких щупалец, замер, точно раздумывая. Едва ли он понимал человеческую речь — едва ли у него вообще были уши. Скорее, просто был смущён тем, что жертва не пытается от него скрыться. Если бы попыталась, он знал, что делать. Рождённый в плотной морской среде, на воздухе он умел двигаться со скоростью пули, особенно на тёмных ночных улицах, влажных от выпавшей росы и так похожих на ущелья в его родных рифах. Метнуться следом, ударить пучком щупалец в спину, сбивая с ног, хлестнуть по уязвимым местам, вгоняя в податливую кожу сотни крошечных жал, впрыскивая в кровь чудовищный яд. Когда человек обмякнет и начнёт разбухать, точно бурдюк, можно будет без опаски заключить его в кокон из многочисленных полупрозрачных вуалей, опутав и не обращая внимания на содрогающееся тело, чтобы без опаски прильнуть к его сочному сладкому мясу многочисленными беззубыми ртами… Этот человек был другой. Он не бежал. Напротив, стоял и терпеливо ждал с выставленной вперёд рукой. В руке блестел металл. Не тот опасный острый металл, как гарпун или острога. И не тот металл, что в мгновенье ока может окатить безжалостно жгущим тончайшие покровы ярким светом. Какой-то другой, ранее не виденный, металл. Не опасный.

— Что такое? — Лэйд звякнул крышкой табакерки, — Ты боишься? Или просто…

Бросок был стремительный. Жителю глубин не требовалось напрягать мышцы и сухожилия, как примитивным обитателям суши, его тело было устроено иначе. Привыкшее раздвигать толщу вод, оно могло действовать с невообразимой для теплокровного скоростью. Но прежде ему не приходилось сталкиваться с другим хищником.

Лэйд отшатнулся. Не назад, где его смяло бы следующим броском, не в бок, где его мгновенно оплели бы гибкие щупальца. Вперёд и немного в сторону. Движение было не изящное, как изящны движения в танце или фехтовальном поединке, не плавное, но заблаговременно просчитанное. И, кажется, удачное.

Стеганув по пустоте своими подрагивающими багровыми и лиловыми хлыстами, медузоподобная тварь резко подобралась, обнаружив его новое местоположение, и была готова мгновенно ударить ещё раз. Но не ударила. Потому что её напрягшиеся отростки, чертившие обманчивые сложные узоры перед лицом жертвы, вдруг неестественно напряглись. А потом беспорядочно заметались в воздухе, точно пытаясь нащупать вокруг себя сотни целей одновременно. Но это уже не было смертоносной атакой. Это было болью.

— Кажется, мой амулет оказался действенным, — Лэйд предусмотрительно попятился, чтоб не попасть под этот шквал беспорядочных ударов, и защёлкнул пустую табакерку, — И по всему выходит, что ты проиграл спор, приятель.

Огромная медуза не могла его слышать. Её полупрозрачные лепестки трепетали, конвульсивно стискивая друг друга, так сильно, что на слюдяной поверхности выступали мясистые алые прожилки. Некоторые из них беззвучно таяли, опадая, другие отчаянно дёргались, истончаясь и беззвучно лопаясь, как мыльные пузыри.

Попытка бегства была напрасной и слишком запоздавшей. Тварь бросилась прочь по переулку. Она чувствовала близость моря и думала, что по этому каменному ущелью успеет до него добраться. Но заключённая в амулете Лэйда сила подточила её силы. Она врезалась в стену дома и, судорожно дёргая щупальцами, стала медленно сползать по ней, оставляя на камне слизистый влажный след. Её тончайшие покровы уже не казались такими прозрачными, как прежде. Они уже не хлестали воздух, они едва ворочались. Щупальца бессильно стегали по брусчатке, вялые, как шланги, в которых пропал напор.

Лэйд спрятал табакерку в карман пиджака. Опустевшая, она весила немногим меньше, чем полная.

— Прекрасная соль, — вздохнул он, — её ещё называют молдоновской. Большие кристаллы и минимум вполовину более солёная, чем обычные сорта. Как утверждает мой знакомый, мистер Хиггс, превосходное подспорье для супов и горячих похлёбок. Кажется, вы первый мой покупатель, который не оценил её по достоинству. А эти три унции, между прочим, обошлись мне в полтора шиллинга!

Тварь уже не билась. Обмякнув и тая, она бесформенным комом прижалась к стене, источая едкую вонь, похожую на запах аммиака. Под ней медленно растекалась студенистая лужа, в которой едва ворочались потерявшие гибкость смертоносные щупальца. Лэйд терпеливо ждал, когда они дёрнутся в последний раз.

— Что ж, придётся вписать эти полтора шиллинга в счёт мистера Танивхе, — пробормотал он, оправляя пиджак, — Господи, ну и задолжал же он мне за всё это время!..

* * *

Лэйд терпеть не мог забегаловки из Клифа. В противовес миддлдэкским, основательным, просторным и ухоженным, здешние пабы чаще походили на тесные трюма, насквозь пропахшие водорослями, вечно сырые и набитые столь сомнительной публикой, что держа стакан одной рукой, впору было придерживать второй бумажник.

Вывеска «Седого нарвала», обнаруженная им на ближайшем углу, приблизительно это и обещала. В другой раз Лэйд даже не обратил бы на неё внимания, а если бы и обратил, то только для того, чтоб посмеяться — судя по всему, художник, рисовавший вывеску, имел такое же представление о нарвале, как архиепископ Кентерберийский — об игре в кегли.

Но сейчас эта вывеска не вызвала у него неприязни. Даже напротив. Она обещала тепло, сухость и горячий грог — всё это сейчас было ему жизненно необходимо. Его телу. Тело — твой самый упрямый и хитрый кредитор. Ему плевать на переписанные векселя и расписки, оно непреклонно в своих требованиях и всегда берёт своё. Нельзя черпать из запаса его сил бесконечно, даже если мнишь себя самым опытным хищником на острове.

Последние две ночи дались ему нелегко. Две ночи в лабиринте прибрежных улиц, которые налетающий с океана ветер простреливает насквозь, точно залпами ледяной шрапнели. Две ночи изматывающей охоты. Иногда бессмысленной, иногда почти безнадёжной. Теперь тело терпеливо напоминало ему об этом, используя доступный ему язык. Глаза воспалились и немилосердно саднили — плата за две ночи постоянного напряжения. Старая мерзавка подагра облизывала раскалённым языком колени — слишком уж часто за эти две ночи он припадал к мостовой, силясь разобрать сквозь росу на булыжниках едва заметный слизкий след убийцы…

Стакан грога — Лэйд мысленно кивнул, заключая сделку с самим собой. Не больше. По крайней мере, это даст ему достаточно сил, чтоб преодолеть две мили до Миддлдэка — нечего и думать найти наёмный локомобиль в этой глуши…

«Седой нарвал» не предоставил ему ничего сверх того, что обещала вывеска. Тесный, с низким потолком, этот паб служил пристанищем для моряков и, видимо, не без успеха копировал привычное им окружение, а кислый запах дешёвого пива почти забивал привычный в здешних краях запах грязи и подгнившего дерева. Компания подобралась не очень большая и в меру шумная — за стойкой расположилось душ шесть посетителей, судя по манере одеваться, сплошь матросы торгового флота. Вяло переругиваясь между собой, они без интереса швыряли кости, не обращая внимания, что те вязнут в лужах на столе, и обменивались шутками, столь солёными, что по сравнению с ними хвалёная молдоновская соль показалась бы безвкусной и пресной, как крахмал. На Лэйда покосились, но без интереса, точно и не заметили — собираясь в охотничьи угодья Клифа, он оделся подходящим образом, чтобы не привлекать к себе внимания сверх необходимого.

— Грога, — устало сказал Лэйд, занимая свободное место у стойки, — С щепоткой имбиря, если найдётся.

— Если у меня что-то и найдётся для грога, так это стакан, приятель. Три пенса.

Лэйд устало махнул рукой:

— Давай.

Грог против его опасений оказался неплох. А может, он попросту слишком устал и замёрз, чтобы ощущать привкус дрянного дешёвого рома. Первый глоток обжёг горло и вышиб из глаз мелкие и острые, как осколки стекла, слёзы, но даровал за это ощущение тепла, от которого тело блаженно обмякло.

Эта охота утомила его сильнее, чем он мог себе признаться. Он знал, что ему ещё придётся расплачиваться за неё — звенящей весь день головой, болью в коленях, дрожью рук, которую чертовски сложно скрыть, когда берёшь в руки жестяной совочек для чая или взвешиваешь сахар. Мучительнее всего будет терпеть сочувствующие взгляды Сэнди, которые будут настигать его весь день и которых, как она думает, он не замечает. Должно быть, в её глазах он выглядит сущей развалиной. Старый добрый Чабб, добропорядочный лавочник, который ложится спать поздним вечером и безмятежно спит всю ночь с «Большой поваренной книгой Хиггса» под подушкой…

Лэйд сделал ещё глоток и дребезжание стекла о зубы отозвалось приятным звоном где-то в затылке. Это не моя последняя ночь, подумал Лэйд, бессмысленно перемещая стакан с грогом по барной стойке перед собой, точно последнюю уцелевшую фигуру на шахматной доске, которая, лишившись противников, потеряла и смысл существования и курс. Может, следующая, но не эта. У старого тигра осталась ещё пара клыков…

Раньше это давалось ему проще. Раньше всё было проще.

Тигр стегал себя хвостом по полосатым бокам, кидая вызов древнему чудовищу. Когда-то он думал, что опаляющее пламя вокруг — это и есть бой. Слишком глуп и неопытен для того, чтобы понять, это пламя, обжигающее его шкуру злым огнём — всего лишь подвешенные в воздухе обручи, через которые он должен прыгать. Раз за разом. Из года в год. Без перерывов и антрактов, не зная даже, полон ли зал восхищённых зрителей или же пуст и давно заброшен.

Интересно, что делают с вышедшими на пенсию тиграми? Забавно, он никогда не размышлял над этим прежде, даже наблюдая за этими грациозными хищниками в лондонском зоопарке. Уж едва ли их спроваживают на скотобойню, чтоб превратить в желатин, клейстер и собачье мыло. Скорее, милосердно добивают из ружья, чтоб украсить пол возле камина роскошной полосатой шкурой…

Не этой ночью, сказал он себе мысленно сквозь сжатые зубы. Она уже близка к завершению, а я всё ещё жив, мерзкое ты чудовище, дрянная ты библейская гадина. Можешь ухмыляться своей невидимой пастью, можешь смеяться, Лэйд Лайвстоун не сошёл с ума и не рехнулся, как многие другие. Он всё ещё на ногах. И, как знать, может проживёт ещё достаточно долго, чтобы увидеть, как его мучитель Левиафан умирает, корчась в своём нематериальном океане…

Лэйд отхлебнул из стакана и внезапно поперхнулся, да так, что едва не закашлялся.

Горячий острый грог в его стакане оказался холодным и пронзительно кислым, таким, что из глаз едва не брызнули слёзы. Копчёный судак! Лэйд изумлённо уставился на стакан, который держал в руке. Его содержимое сделалось прозрачнее, он даже различил плавающий на дне жёлтый полумесяц.

Это был не грог — это был лимонный сок, свежий и, судя по всему, почти не разбавленный. Лэйд машинально покосился в сторону пабликэна[1], который устало переругивался с кем-то из матросов за другим концом стойки. Даже будь у того четыре руки вместо двух и грация куницы, ему бы ни за что не удалось провернуть фокус с подменой стакана — Лэйд был уверен, что не спускал с него глаз ни на секунду. Мало того, держал в руке.

Либо этот парень величайший фокусник на свете, по какой-то прихоти содержащий паршивый паб в Клифе вместо того, чтоб давать выступления в Ковент-Гардене, либо…

— Дьявол… — пробормотал Лэйд, глядя на колышущийся в стакане кусок лимона, — А вечер так славно начинался…

Один из матросов, внезапно оторвавшись от стойки, изъявил желание выйти на улицу, чтоб опустошить мочевой пузырь. Двое или трое сразу вызвались составить ему компанию и удалились, покачиваясь, точно остров не стоял незыблемо на месте, а плыл сквозь пятибалльный шторм. Ещё один посетитель, столь оборванный, что даже не понять, матрос или бродяга, обнаружил нехватку табаку и тотчас отправился его восполнять в ближайшую табачную лавку. Сразу вслед за ним вышли ещё двое — какое-то только что заключённое пари звало их в доки.

Против ожиданий владелец «Седого нарвала» не выразил неудовольствия от того, что его заведение с такой стремительностью стало терять клиентов, напротив, удовлетворённо вздохнул.

— Ну наконец-то, — пробормотал он, вытирая руки тряпицей, — Хоть какое-то затишье. Можно вытащить в чулан проклятые бочки…

И мгновенно пропал сам.

Паб пустел с удивительной скоростью, точно треснувший кувшин, быстро теряющий воду. Не прошло и минуты, как Лэйд обнаружил, что сидит за стойкой в одиночестве, всё ещё сжимая в руке злополучный стакан.

Глупое, странное ощущение.

Опустевший паб казался значительно больше, чем был на самом деле, может, виной тому было несколько потухших масляных ламп — в Клифе ещё нескоро появится надёжное газовое освещение. Посетители пропали столь быстро, что Лэйду казалось, будто в окружившей его тишине всё ещё шелестит эхо их голосов. Удивительно единодушное желание. Точно у команды «Марии Селесты[2]», мрачно подумал Лэйд, которая в едином порыве отправилась по доброй воле на корм акулам, попрыгав с палубы безо всяких причин.

Он отодвинул в сторону стакан.

— Если вам не терпелось предварить своё появление зрелищным номером, полковник, могли бы, по крайней мере, придумать что-то поинтереснее. Например, заменить грог на хороший шерри. Но лимонный сок?.. — Лэйд покачал головой, — Полагаю, я ожидал чего-то… более внушительного.

— Извините, мистер Лайвстоун. У меня не было намерения вас напугать.

— Вы и не напугали, — пробормотал Лэйд, злясь на то, что позволил застать себя врасплох, — Но вы знаете моё отношение к фокусам.

Человек, сидевший за дальним концом барной стойки, не был похож на завсегдатая «Седого нарвала». Его костюм ни в малейшей степени не походил на морскую форму, как не походил ни на одно одеяние из бесчисленного множества тех, что можно было встретить в городе. Узкие отвороты, высокий воротник, длинные рукава — все из глухой чёрной ткани, такой плотной, что от одного взгляда на неё делалось душно, несмотря на прохладную ночь. Не то строгий костюм клерка, не то траурное облачение гробовщика.

У этого облачения было странное свойство, давно замеченное Лэйдом. Оно выглядело чужеродным в любом месте Нового Бангора, от беспечно гомонящего Шипси до пыхтящих ядовитым смогом кирпичных громад Коппертауна. Даже не чужеродным, а… зловеще неуместным, точно траурный венок с бархатными кистями среди рождественских подарков или…

Лэйд небрежно отсалютовал его владельцу стаканом, понадеявшись, что жест вышел достаточно непринуждённым.

— Ваше здоровье, полковник. Не знал, что сегодня день обхода заключённых.

Человек в чёрном костюме улыбнулся. Улыбка его тоже была странного свойства — полупрозрачная, призрачная, точно силуэт полумесяца, на мгновенье мелькнувший в разрыве густых облаков. Мгновеньем позже уже и не понять, была ли она на самом деле или лишь померещилась.

Человек в чёрном покачал головой.

— Я думал, мы разобрались с этим вопросом много лет назад, мистер Лайвстоун. Я — не ваш надзиратель.

— Извините, если этим неловким замечанием принизил ваш чин. Разумеется, вы не просто надзиратель. Вы — полковник Уизерс, первый заместитель секретаря Канцелярии.

* * *

Полковник Уизерс. Верховная Крыса. Злой дух Нового Бангора.

Лэйд знал людей, которые предпочли бы скорее отрубить себе палец, чем встретить где-нибудь на улице полковника Уизерса — встреча эта по легендам сулила горе и несчастье на семь поколений вперёд. Знал и других, считавших полковника Уизерса зловещим, сотканным из легенд и предрассудков мифом, таким же нематериальным, как и вымышленные кроссарианцами губернаторы Нового Бангора.

Хозяин «Глупой Утки» Маккензи как-то раз объявил о том, что заплатит соверен всякому предоставившему доказательство существования полковника Уизерса, но Лэйду не приходилось слышать о случае, чтоб кто-то посягнул на эту награду. Впрочем, в случае с Маккензи кроссарианство вполне уравновешивалось его шотландской скупостью, Лэйд был уверен, что тот не расстанется с совереном, даже если они с полковником одним жарким полднем вместе войдут в «Утку», чтоб выпить по пинте индийского светлого. Может, рухнет на месте, сражённый ударом, но монету не вытащит.

Полковник Уизерс рассеяно взял со стола чашку кофе. И от одного этого действия, простого и обыденного, Лэйд ощутил, как его лёгкие прорастают изнутри хрустящими ледяными капиллярами. Он готов был поклясться, что никакой чашки минуту назад перед полковником не было.

— Я не ваш надзиратель, мистер Лайвстоун, — полковник сделал маленький аккуратный глоток и удовлетворённо кивнул, должно быть, кофе был сварен превосходно, — И не ваш тюремщик. Если я и позволяю себе время от времени навещать некоторых гостей острова, то исключительно в частном порядке — чтобы убедиться в их здоровье и благополучии. Вы ведь знаете, не все гости Нового Бангора отличаются вашим здравомыслием. Среди них есть разные люди. Нетерпеливые. Озлобленные. Недалёкие. Но я всегда искренне радуюсь, когда вижу, что они находятся в полном здравии.

— Лучше бы вам не заниматься этим слишком часто. По крайней мере, если вы заботитесь об их душевной здоровье так же ответственно, как и о физическом.

— О, — полковник Уизерс понимающе кивнул, — Обычно я не считаю нужным наносить свои визиты открыто. Моё общество часто смущает людей. Вы — один из немногих жителей острова, для которых я делаю исключение.

— Премного польщён, — выдавил из себя Лэйд, не зная, в самом ли деле должен ощущать благодарность. Пока он ощущал лишь колючее жжение где-то в области жёлчного пузыря, — Должно быть, это потому, что я лучший танцор в Хукахука или знаю больше всего ирландских анекдотов или…

— Нет, — произнёс полковник Уизерс серьёзно, — Потому что вы — Бангорский Тигр.

Лэйду не раз приходилось слышать, как люди произносят эти слова. Слова, которые он путём долгих усилий научился отождествлять с собой. Их произносили с испугом, с насмешкой, иногда — с сарказмом или изумлением. Но интонация полковника Уизерса, заключённая в этих словах, была особого рода. От неё жёлчный пузырь Лэйда затвердел, как камень.

Чёртова крыса, тоскливо подумал он, что тебе от меня надо? Чего ты хочешь? Явилась на запах свежей крови? Или просто хочешь позубоскалить, наблюдая за тем, как твой немощный противник с ввалившимися боками устало хлещет воду на водопое?

Полковник Уизерс молчал, сосредоточенно изучая кофейную чашку, казалось, все остальные вещи в мире сейчас не представляют для него никакого интереса.

Даже молчащий, даже безоружный, он обладал даром распространять вокруг себя удивительно зловещий ареол, накрывая им, точно невидимой сетью, всё свободное пространство вплоть до последнего дюйма. Это ощущение было тем более примечательным, что в облике полковника Уизерса не было ничего зловещего.

Если бы не эта удушливая атмосфера вокруг него да не костюм гробовщика, полковник Уизерс, надо думать, не сильно бы выделялся из толпы. Лицо вполне приятных черт, с умными внимательными глазами, совершенно лишёнными плотоядного блеска Канцелярских клерков, волосы — немного вьющиеся, того интересного оттенка, который бывает у соцветий персидского каштана — светлые с едва заметным рыжеватым отливом. А ещё он был молод. Противоестественно молод.

Ему можно было бы дать лет двадцать, мрачно подумал Лэйд, против воли косясь на собеседника, самое большее — двадцать три. Только эти двадцать три года он прожил на планете, где время течёт совершенно не так, как на нашей. И это совершенно отчётливо ощущается в его глазах. Есть в них что-то такое, отчего кажется, будто, ненароком моргнув, они могут высосать весь воздух из твоей души, оставив там только холодный смёрзшийся ком.

Держи себя в руках, приказал себе Лэйд. Не позволяй его внешности обмануть тебя. Может, он и выглядит, как юный печальный лорд Байрон, но помни, напротив тебя сидит миф. Один из самых зловещих, непонятных и опасных мифов Нового Бангора.

Когда-то он даже пытался разобраться с этим мифом. Он был полон сил, а ещё уверен в том, что любой миф можно повергнуть, кропотливо собирая информацию, сочленяя воедино разрозненные сведения и заполняя пробелы. Ведь разобрался он в конце концов, что стоит за зловещими легендами о Паточной Леди, что представляют собой демонические поезда, заключённые под землёй, отчего из имени здешних жителей вечно пропадает начальная буква… Он был молод и самоуверен. Он знал — у каждого фокуса есть разгадка, и чем более невероятным он кажется, тем проще и невзрачнее секрет трюка.

Наивный дурак. Словно Его можно поймать на неаккуратных трюках, как мошенника-иллюзиониста за руку в тот момент, когда он подменяет платок в шляпе на живого кролика…

На протяжении нескольких лет он терпеливо собирал информацию об этом мифе Нового Бангора, который именовался «полковник Уизерс». Расспрашивал дряхлых стариков и подвыпивших матросов. Украдкой собирал экземпляры старых номеров «Серебряного Рупора». Беседовал с безумными китобоями, шаманами-полинезийцами, выжившими из ума лудильщиками… Он терпеливо собирал информацию — крупица за крупицей, как золотоискатель собирает песчинки золота из промывочного сита, не задумываясь о том, сколько времени на это уходит. Времени, которое он с большим успехом мог бы потратить, пересчитывая банки с ваксой или торгуясь с поставщиками.

Всё оказалось тщетно. Полковник Уизерс относился к тому роду мифов Нового Бангора, которые не поддаются дешифровке. Про него было известно так много и в то же время так мало, что любые факты, которые ему удавалось обнаружить, либо противоречили друг другу, либо рассыпались сухой глиняной крошкой прямо в руках. Слухи же и без того полнились самой разной чертовщиной.

Так, ему приходилось слышать, что некоторые дикарские племена полли поклоняются полковнику Уизерсу, чествуя его как Мистру, всемогущего атуэ, сына божества войны Тамутауэнга. Что иногда его дух является рыбоедам в их безумных наркотических видениях в образе огромного морского змея. Что любимый напиток полковника — коктейль из соляной кислоты, крови детоубийцы, ртути и толики ямайского рома. Что лучший оберег от полковника Уизерса — пирожное с ванилью, поскольку, де, он терпеть не может запах ванили. Что…

Одним из самых причудливых слухов в богатой и бесполезной коллекции Лэйда оказался слух о великом противостоянии полковника Уизерса с человеком по фамилии Уинтерблоссом. Что это за Уинтерблоссом, чем он занимался и чем был известен, Лэйду выяснить не удалось, эти детали относились к той далёкой эпохе, о которой почти не сохранилось достоверных данных и которая принадлежала той поре, когда у Нового Бангора ещё был собственный дирижабль. Как бы то ни было, противостояние было ожесточённым, но, безусловно, предсказуемым. Когда полковник Уизерс поверг своего противника, он взял с него трофей. Не шпагу, как старомодные британские офицеры. Не скальп, как жестокосердные воины-полли. Он взял его имя, присоединив к своему, как в старину полководцы присоединяли к своему места легендарных сражений, сделавшись с той минуты полковником Уизерсом-Уинтерблоссомом. Лэйду не приходилось слышать, чтоб к первому заместителю секретаря Канцелярии кто-либо обращался подобным образом, сам же он это делать опасался.

Как опасался и услышать причину этого внезапного визита.

— Что ж, — с напускным оптимизмом заметил Лэйд, — Приятно знать, что служба в Канцелярии оставляет вам свободное время, так что вы можете вечерком заглянуть в паб и промочить горло. При вашей работе это не лишнее.

— В Канцелярии всегда хватает дел, — спокойно ответил полковник Уизерс, — Но мне, по крайней мере, удаётся держать в узде те из них, что с зубами и когтями.

Это должно было быть шуткой. Какой-нибудь дурацкой крысиной шуткой. Лэйд через силу улыбнулся, хоть и не был уверен в этом наверняка.

— В городе всё спокойно?

— Это Новый Бангор, мистер Лайвстоун. В нём никогда не бывает спокойно. Зеленозубая Дженни[3] опять начала наведываться в порт по ночам. Растерзала трёх докеров и смотрителя причала. Говорят, в этот раз её привёл не голод, просто кто-то из рыбаков случайно ранил её гарпуном… Как бы то ни было, прозекторы уже сутки бьются над тем, как бы составить из её щедрых подношений четыре человеческих тела и не думаю, чтоб им это удалось. Судя по тому, что я видел, этого не хватит и на одно.

— Превосходно.

— Лучше иметь дело с ней, чем со сквоттерами[4]-маэро[5], что поселились на южной окраине. По крайней мере, я думаю, что это именно маэро. Иначе пришлось бы допустить, что трое лесорубов прошлым утром из внезапной прихоти разорвали сами себя на части и разлеглись отдыхать на лужайке.

Лэйд кивнул.

— Да уж, с Зеленозубой Дженни столковаться проще. Вам понадобится медная брошь, шёлковый платок с семью дырками, щепотка тмина и…

Полковник Уизерс поморщился.

— С ней мы тоже столкуемся. Что ещё хуже, в город, кажется, на прошлой неделе вернулся Роттердрах.

— Кто? — насторожился Лэйд. Имя было ему незнакомо, но интонация, с которой его произнёс полковник Уизерс, ничего хорошего не сулила. Едва ли так прозвали бы проказника-домового, запутывающего хозяйские шнурки, или дух умершей канарейки… — Странно, я думал, что сносно знаю полинезийский диалект…

— Это не полинезийский. Так прозвали таинственного похитителя немецкие переселенцы. Кажется, по-немецки это означает Красный Змей или Красный Дракон.

— Судя по всему, похищает он не оставленные без присмотра запонки…

— Он похищает женщин, — полковник Уизерс рассеянно прокатил по столу теннисный мяч, который лежал перед ним, — Про него нам почти ничего не известно. Появляется на несколько недель в году, похищает несколько женщин, преимущественно юных девушек, и пропадает, обычно надолго. Месяцев девять-десять, иногда меньше. Похищенных как правило не находят. Или находят, но в таком виде, что мне пришлось отдать приказ по Канцелярии не сообщать их родным о находке.

Теннисный мяч… Лэйд ощутил колючую чесотку вдоль хребта. Он поставил бы «Бакалейную лавку Лайвстоуна и Торпа» на то, что никакого теннисного мяча перед полковником минуту назад не было. Это была кофейная чашка. Он отчётливо видел это, он помнил, он знал, просто…

Ещё один чёртов фокус.

Один из проклятых фокусов старой крысы. Она и с ним самим сейчас играет, точно с мячом, перекатывая когтистой лапой.

— Всё больше морских тварей, прислужников Танивхе, вылазит из-под воды в последнее время, — полковник, рассеянно играя мячом, кажется, даже не замечал замешательства собеседника, — По счастью, хотя бы на них моим служащим не приходится тратить много сил. Какой-то неравнодушный гражданин Нового Бангора взял привычку находить их и убивать по ночам. Очень благородно с его стороны. И очень глупо.

— Почему?

Полковник Уизерс посмотрел ему в глаза. И Лэйд ощутил, как звенящий родник души, укрытый в скалах телесной оболочки, слабеет, сгущаясь и тая, превращаясь в мелкую болотистую лужу.

— Потому что когда-нибудь он может ошибиться, — сухо и спокойно произнёс полковник, — И сам сделаться добычей. Он знает, что уже не молод, но он слишком упрям, чтобы признать это. И это будет печальный конец. Может, он не был лучшим из гостей Нового Бангора, от него порой было много хлопот, но всё же мне нравилось иметь с ним дело.

— Что вы хотите, полковник? — устало спросил Лэйд, — Время позднее, а мне ещё надо запереть лавку.

Уизерс повернулся к нему. Беззвучно, как поворачиваются скользящие по стене тени.

У него усталые глаза, подумал Лэйд, лишь бы о чём-то подумать, лишь бы не замёрзнуть под этим взглядом. Лицо молодое, а глаза — уставшие, будто принадлежат столетнему старику.

— Что мне всегда нравилась в торговцах из Миддлдэка, так это их деловая хватка. Никаких сантиментов, никакой болтовни! Сразу к делу! Мистер Лайвстоун, я здесь для того, чтобы сообщить — Канцелярии нужны ваши услуги.

— Мои — что?..

В животе что-то тяжело ёкнуло, будто он проглотил полновесный серебряный шиллинг и тот провалился прямиком в желудок, оставив в пищеводе кислый металлический привкус.

— Вы деловой человек, поэтому я буду использовать деловой язык, если вы не возражаете. Канцелярия желает заключить с вами договор. Ведь так, кажется, называется двустороннее соглашение, по которому одна из сторон обязуется предоставить товар или услуги, а другая, в свою очередь, их оплатить?

Лэйд растерялся.

— Товар? Я не держу у себя ни ядов, ни химикалий, ни взрывчатки. У меня бакалейная лавка, а не подпольный клуб анархистов! Если вам нужен формалин или что-то вроде того, обратитесь к доктору Фарлоу, его аптека возле…

Полковник Уизерс улыбнулся. Так, будто оценил тонкую шутку.

— Когда-то один человек посоветовал мне беречь чувство юмора — этот товар тяжело достать в Новом Бангоре. Приятно знать, что вы сберегли своё на протяжении почти четверти века. Нет, мистер Лайвстоун, Канцелярии не требуется ничего из вашего прейскуранта. Канцелярии требуетесь лично вы. Ваши услуги, если на то пошло. И Канцелярия готова заплатить.

— Вас ввели в заблуждение, — глухо произнёс он, — Когда-то меня и в самом деле прозвали Бангорским Тигром, но, надо думать, не за мои большие способности как шпиона или соглядатая.

Встать, подумал он. Медленно встать, кивнуть на прощанье и выйти. Пока перед ним не случилось ещё какой-нибудь загадочной трансформации. Пока полковник не успел ничего сказать. Пока…

Полковник Уизерс внимательно смотрел на него.

— Это я впервые назвал вас Бангорским Тигром, — произнёс он негромко, — Много лет назад. И, поверьте, я знал, почему. Не беспокойтесь, Канцелярии не нужны ни шпионы, ни соглядатаи, ни наёмные убийцы, если на то пошло. У неё в штате достаточно специалистов самой высокой квалификации. Вы нужны нам в другом качестве. В качестве… дипломата. Переговорщика. Посредника. Лоббиста, как выражаются в Новом Свете.

Лэйд покачал головой. Заранее отказываясь от любой сделки. Как будто человеку, сидящему перед ним, можно было отказать.

— Я…

— Мне известно, что вам приходилось работать в этой сфере. Более того, у вас превосходные рекомендации. Три года назад вам удалось столковаться с общиной патупаиарехе[6]. Хотя, зная ваши способности, не сомневаюсь, что вы могли извести их под корень. Вы же сумели задобрить и изгнать кровожадного диббука[7] в Редруфе в прошлом году, вместо того, чтобы убить его.

Лэйд поморщился.

— Лесть это не то оружие, которое действует против старого Чабба, полковник. Я — лавочник, в тот день, когда я проявлю милосердие, Чёрный Майкл[8] протиснется сквозь игольное ушко, не снимая цилиндра. Чтобы надёжно уничтожить диббука нужен корунд[9] самое малое в две унции весом. Про Лайва Лайвстоуна в Хукахука болтают многое, но он не меценат. Вам лучше придумать подходящую причину, если вы не хотите, чтоб я встал и вышел прямо сейчас.

Лэйд протянул руку к своей шляпе. Бессмысленный жест — он знал, что едва ли успеет натянуть её на голову.

Полковник Уизерс устало вздохнул и побарабанил пальцами по стойке. Лэйду не хотелось знать, что он скажет. Хотелось вернуться в лавку, задёрнуть шторы и набить трубку рыбьей чешуёй. Видят все боги, вымышленные и существующие, забытые и не рождённые, сегодня он это заслужил.

— Вы правы, есть ещё одна причина, почему Канцелярия хочет заручиться именно вашей помощью. Вы долго пробыли в Новом Бангоре, мистер Лайвстоун. Двадцать пять лет, если не ошибаюсь.

— Вам бы не мешало время от времени ошибаться, — пробормотал Лэйд, — Тогда, не исключено, вас хотя бы изредка принимали бы за человека.

— Вам приходилось сталкиваться с другими… гостями.

— Заключёнными, — холодно возразил Лэйд, — С другими Его жертвами. Не вижу смысла это отрицать. Да, приходилось. Что с того?

— Вы знаете, как они мыслят. Что ощущают, чем обеспокоены, чего боятся. Особенно на первых порах.

Лэйд ощутил, как тяжелеют съёживающиеся внутренности, превращаясь в ком мороженого мяса вперемешку с костяными осколками.

Да, мразь ты этакая, подумал он, представляю. Отлично, надо сказать, представляю.

— Тот человек, с которым вам надо будет договориться, тоже… гость острова. Так же, как и вы, он прибыл в Новый Бангор под влиянием… скорее обстоятельств, чем собственной воли.

Лэйд резко поднялся со своего места. Удивительно, не думал, что хватит силы в ногах. А хватило. Вот бы ещё хватило на то, чтоб добраться до двери и выйти наружу. И плевать, если за дверью «Седого нарвала» его будет ждать полсотни чудовищ с оскаленными зубами или Зеленозубая Дженни собственной персоной или…

— Доброй ночи, полковник, — сухо произнёс он, — Спасибо за заботу. Это предложение мне неинтересно.

— Вы ещё не выслушали его.

— Нет необходимости. Вы хотите свести меня с каким-то беднягой, одним из тех каторжников, которых вам приятнее именовать гостями острова. И я говорю — нет.

— Почему? — с обезоруживающей прямотой спросил полковник Уизерс, не меняя позы.

Позы, столь неудобной для человеческого существа, что у Лэйда возникло жутковатое ощущение, будто под тяжёлой траурной тканью его костюма нет ни плоти, ни костей, одна лишь только пропитанная формалином вата, которой гробовщики набивают покойников, чтобы скрыть отсутствующие органы и недостатки фигуры.

— Потому что уже понял, переговорщик какого рода вам нужен, — произнёс он, ощущая непомерную тяжесть каждого рождённого его глоткой слова, — И мне омерзительна сама мысль участвовать в подобном представлении да ещё и в предложенной мне роли.

Полковник Уизерс нахмурился.

— Мистер Лайвстоун, послушайте…

— Не стану ничего слушать, — отрезал Лэйд, надевая шляпу, — И участвовать в этом тоже не стану, несмотря на все ваши посулы и угрозы. Догадываюсь, отчего вы ко мне обратились. Должно быть, очередной бедолага из числа тех, кого вы лицемерно именуете гостями, настолько нахлебался прелестей Нового Бангора, что решил, что с него довольно и вознамерился вышибить себе мозги. А ваш хозяин ещё не наигрался со своей новой игрушкой и страсть как не хочет с ней расставаться. Поэтому ваши великие крысиные мудрецы решили, что старому каторжнику, который давно свыкся с мыслью о своём положении, ничего не стоит поболтать по душам с молодым товарищем и убедить его не предпринимать излишне поспешных поступков. Я ведь прав?

— Мистер Лайвстоун, боюсь, вы всё неверно поняли.

— Не буду! — рявкнул Лэйд, потрясая тростью, — Пусть вышибет себе мозги! Слышите? Это милосерднее, чем четверть века медленно сходить с ума, плутая в миражах, сражаясь с собственными кошмарами и ощущать себя кукольным болванчиком в личном театре распроклятого Левиафана! Да, слышите, пусть вышибет! Прямо на ближайшую стену! Я только порадуюсь за него, полковник! Будь у меня хоть толика смелости, я бы сам сделал это ещё давным-давно, но…

— Вы не поняли! — потеряв терпение, полковник Уизерс беззвучно оторвался от стойки, мгновенно увеличившись в размерах, и замер неподвижной чёрной тенью, неподвижной и тяжёлой, как тень могильной плиты, — Канцелярия не хочет, чтоб этот человек умирал. Но Канцелярия не хочет так же и того, чтоб он стал жителем Нового Бангора.

— Тогда чего хочет ваша дьявольская Канцелярия? — прорычал, едва сдерживаясь, Лэйд, — Чего хочет ваша крысиная клика?!

Полковник Уизерс сделал глубокий вдох. Едва ли ему требовался воздух, чтобы поддерживать жизнь в своём псевдо-человеческом теле, скорее, он лишь хотел обозначить паузу, подготавливая Лэйда к тому, что должно быть произнесено.

— Канцелярия хочет, чтоб он покинул остров.

* * *

Вот тут у его ног внезапно и иссякли силы. Нащупав стул, Лэйд медленно опустился на него. Мозги хаотично работали, словно фабричные шестерни Коппертауна, перемалывающие груды тяжёлой руды, только работали не в едином цикле, а вразнобой, в разные стороны и беспорядочно.

Ещё одна дурацкая крысиная шутка. Насмешка. Издёвка, нарочно брошенная ему в лицо. Ему, человеку, отбывшему двадцать пять лет каторжного срока без права обжалования или помилования.

— Идите к чёрту, полковник, — хрипло произнёс Лэйд, уже злясь на себя за эту минутную слабость, помешавшую ему выйти, — Уж мне ли не знать, что Он никогда не выпускает свою добычу!

Полковник Уизерс не стал возражать. Насколько помнил Лэйд, он вообще никогда не спорил. Должно быть, не возникало нужны. Вместо ответа он запустил руку в карман своего похоронного пиджака. Лэйд не знал, что увидит в его бледных пальцах, когда рука вынырнет.

Кинжал? Маленький двуствольный дерринджер? Гарроту?

А может, живого белого кролика?

Рука полковника вынырнула из кармана беззвучно. И так же беззвучно положила на стойку между ним и Лэйдом предмет. Не раздалось ни металлического лязга, ни скрипа, ни прочих звуков, которые обычно издают орудия убийства или массивные предметы. Тот, который он положил на стойку, был совсем невелик, размером с ладонь.

Небольшой прямоугольный кусок бумаги, украшенный двумя или тремя ровными типографскими строками. Какая-то Канцелярская дрянь — ордер, повестка, формуляр… Впрочем, единственная печать — маленький фиолетовый оттиск — выглядела вполне безобидной. По крайней мере, на ней не было ни одного из тех крысиных символов, которые были хорошо знакомы Лэйду ещё со времён переполоха, учинённого давным-давно Альфом-Глашатаем.

— Это билет на «Мемфиду», — спокойно произнёс полковник Уизерс, разглаживая бумажный лист пальцем на стойке, — Она отходит из гавани в субботу вечером девятого марта. Какой сегодня день?

— Шестое марта, — произнёс Лэйд одними губами. Голосовые связки как-то вдруг обмякли, провисли, как бельевые верёвки, ему пришлось тратить несоразмерно много воздуха из лёгких на самые простые и короткие слова, — Среда.

В голове его мгновенно щёлкнули костяшки абака[10]. Сами по себе, без мысленного приказа. Чтобы получить результат им не требовалось долгих вычислений.

Три дня. Три дня, Лэйд Лайвстоун.

— Едва ли «Мемфида» похожа на королевскую яхту, — вздохнул полковник и доверительно добавил, — Честно сказать, она больше похожа на старое деревянное корыто сродни тому, в котором старик Ной давал первые морские круизы, но, надо думать, не развалится, едва лишь отчалив от острова. А значит, вполне подходит для наших нужд. Человек, о котором я говорю, должен находиться на этом судне в субботу вечером. Это условие сделки между вами и Канцелярией.

Обычный бумажный листок. Такой невесомый, что Лэйду инстинктивно хотелось накрыть его пальцем — чтоб случайный порыв сквозняка, проникший внутрь «Седого нарвала», не смёл его со стойки. Но сейчас ему было даже страшно прикоснуться к нему. Как будто бумага могла быть пропитана смертоносным ядом.

Он поднял взгляд на полковника — и вздрогнул, увидев на лице печального, лишённого возраста, существа понимающую улыбку.

— Догадываюсь, о чём вы думаете, мистер Лайвстоун. Знаете, про старого Чабба многое болтают в Хукахука. Он прижимист, он любит болтать и ещё более того любит есть. Он непозволительно самоуверен для джентльмена и, как поговаривают тайком, якшается с оккультными делишками. Но ещё все знают, что старый Чабб никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушает условия сделки. Это именной билет. Он выдан не вам, он действителен лишь для одного человека на этом острове. Того самого, которого вы должны уговорить покинуть Новый Бангор.

Уговорить. Покинуть. Новый. Бангор. Лэйду показалось, что его рассудок — это дверь, в которую чья-то злая и наделённая исполинской силой рука четырежды грянула литым дверным молотком. Да так, что по самым дальним закоулкам пошёл гул.

Полковник Уизерс навис над стойкой приблизив к Лэйду лицо. И тот не удивился, обнаружив, что от полковника ничем не пахнет. Ни тем гнилостным запахом, смешанным с цветочным одеколоном, который обыкновенно распространяют вокруг себя гробовщики. Ни крахмалом и мылом, как пахнет обычно от всякой ткани. Ни потом или помадой для волос. Вообще ничем не пахнет.

— Выполните условие сделки, мистер Лайвстоун. И тогда… Я не буду давать громких обещаний, это не в моём характере. Скажем так, в благодарность я приложу все силы для того, чтобы однажды — однажды, Лэйд — вы сами получили такой же билет. Выписанный на ваше собственное имя. У вас ведь нет предубеждения против макрели, а?

Лэйд не понял, к чему полковник Уизерс помянул макрель. Из всех слов в его речи он понял лишь отдельные, но те удивительно ловко сплелись в единую цепь.

— Почему вы вам просто не передать этот билет ему? — спросил он сухими картонными губами, — Отправьте его с посыльным, как я отправляю покупки своим покупателям или вручите заказным письмом или…

Полковник Уизерс как-то по-особенному внимательно взглянул на него.

— Всё не так просто, мистер Лайвстоун, — произнёс он, — Иначе Канцелярия, конечно, не озаботилась бы поиском посредника. Всё не так просто.

— Кто этот человек? — спросил Лэйд резко, — Как его зовут? Почему он сам не сбежал с острова при первой возможности?

Полковник Уизерс мягко покачал головой.

— Это всё вам предстоит узнать самому. Не хочу лишать вас удовольствия. А теперь — доброй ночи. Боюсь, мне надо вас покинуть, я и так потратил непозволительно много времени для своего графика. Знаете, у нас в Канцелярии даже с заходом солнца кипит работа…

Он медленно двинулся к выходу. Спокойный, сосредоточенный и бесшумный, как исполинский церковный грим[11], посетивший похоронный обряд и теперь удовлетворённо удаляющийся с последним ударом колокола. Скоро он, должно быть, растает без следа. Возможно, едва лишь переступив порог.

Лэйд поборол инстинктивное желание схватить его за рукав. Ничего хорошего из этой затеи в любом случае не вышло бы.

— Стойте! — крикнул Лэйд, — Но как…

— Он сам придёт к вам. Ждите его в вашей лавке завтра в десять утра.

— Значит… Значит, всё, что мне нужно сделать — заставить его покинуть Новый Бангор?

— Совершенно верно. И вам лучше найти подходящие слова.

Кажется, он прошёл сквозь дверь. По крайней мере, Лэйд не заметил, чтоб та открывалась, как не услышал и скрипа петель «Седого нарвала». Исчезновение полковника Уизерса вообще не сопровождалось никакими звуками, лишь где-то через дорогу вдруг тоскливо и заунывно завыла бродячая собака.

Лэйд слепо зашарил рукой по стойке в поисках своего стакана. Сейчас ему как никогда требовался глоток чего-то крепкого, чтоб прояснилось в голове. Даже с уходом полковника там остался полный беспорядок.

Дрянная история. Все истории, связанные с Канцелярией, дрянные и опасные, эта не исключение. В то же время полковник Уизерс-Уинтерблоссом вполне чётко обозначил условия сделки, не озаботившись ни его, Лэйда Лайвстоуна подписью, ни рукопожатием, ни какими бы то ни было документами. Сделка была заключена. И вступила в силу. Подтверждением этого был крошечный белый листок, лежавший на стойке паба ровно в том месте, где его оставила рука полковника.

Лэйд рассеянно поднёс стакан ко рту. Что ж, как бы ни закончилась эта история и какая бы дрянь ни всплыла в её процессе, несомненно одно. Он, Лэйд, скоро собственными глазами увидит, возможно, самую потрясающую и невероятную вещь во всём Новом Бангоре за последние двадцать пять лет. Вещь столь необычную, что может стать камнем в основании новой легенды, которая затмит даже самого полковника Уизерса.

Он увидит человека, который отказывается по собственной воле покидать Новый Бангор.

Лэйд сделал большой глоток и, мгновением позже, выгнулся дугой, ощущая, как из глаз брызнули слёзы, а нутро окатило едким огнём.

Лимонный сок. Чёртов лимонный сок.

Загрузка...