Бунтарь Иисус

1. Иисус сегодня. Как о нем рассказывают

Мы живем в культуре, которая гонится за Христом и одновременно забывает Христа. Так более тридцати лет тому назад написал Уокер Перси в начале своего романа «Любовь среди руин»:

Эти слова звучат для меня слишком зловеще, но они верно отражают состояние нашей культуры. Во многом мы забыли об Иисусе, но одновременно он продолжает пленять наше воображение.

Вспышки интереса к основателю христианства заметны на протяжении нескольких последних лет. В 2004 году значительным событием в культурном мире стал фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы». Наглядное изображение издевательств над Иисусом и его смерти породило волну публикаций в СМИ и даже телепередач в прайм-тайм.

В 2003 году вышел роман-бестселлер «Код да Винчи», в центре которого также личность Иисуса. Автор книги завлекает читателя предположением о том, что Иисус и Мария Магдалина были любовниками и что у них был ребенок. В журналах и телепередачах появились всевозможные догадки о том, что нам известно относительно Марии Магдалины — самой любимой из учеников Иисуса. Роман также породил огромный интерес к древним христианским текстам, которые не вошли в Новый Завет.

Необычайные рекорды продаж книг совсем иного жанра — романов из серии «Оставленные на земле» (Left Behind) — также показывают, насколько устойчив высокий интерес к личности Иисуса. События, описанные в этих книгах, происходят в недалеком будущем, перед вторым пришествием Иисуса (причем авторы уверяют, что их идеи и образы основаны на Библии). Все двенадцать романов попали в список бестселлеров New York Times (раздел «художественная литература»). К 2004 году было распродано более шестидесяти пяти миллионов экземпляров этой серии.[1]

За год до того, в 2003 году, были изданы две книги об Иисусе в контексте истории США: «Иисус в Америке» и «Американский Иисус». Каждая из них показывает, насколько важное место занимает Иисус в культуре США, а также как менялось восприятие его образа начиная с дней первых поселенцев и до настоящего момента.[2]

Все это очень удивляет: прошло почти две тысячи лет со дня смерти Иисуса, но материалы о нем продолжают появляться на первых страницах новостных выпусков в США. В других странах, где в истории господствовало христианство, положение иное. Мои европейские коллеги удивляются тому, как много американцы думают об Иисусе. В самом деле, мы «гонимся» за ним.

Прежде всего, это объясняется тем, что в Америке больше людей, называющих себя христианами, нежели в других странах. По свежим статистическим данным, более 80 процентов американцев считают себя христианами, что составляет более двухсот миллионов людей. Опрос показал, что 84 процента жителей США согласны с утверждением «Иисус — Сын Божий».[3]

Эти цифры поразительны. Они кажутся слишком высокими, поскольку значительно меньше людей участвует в жизни церкви: таковых примерно в два раза меньше. Но и в этом случае получается внушительное число: сто миллионов человек. Таким образом, Иисус что-то значит для огромного количества людей.

Однако христиане США очень по-разному понимают, как им надлежит следовать за Иисусом.

• Многие последователи Иисуса отвергают теорию эволюции и стоят за буквальное понимание библейского повествования о создании мира. Однако именно последователи Иисуса первые смогли согласовать теорию эволюции с Библией, осознав, что Книгу Бытия следует воспринимать символически, а не буквально.

• Последователи Иисуса активно поддержали вторжение США в Ирак и в дальнейшем — оккупацию этой страны. Однако мы видим их также и среди самых жестких критиков войны в Ираке.

• Одни последователи Иисуса активно протестуют против легализации однополых браков. И одновременно другие не менее активно их защищают.

• Одни последователи Иисуса энергично отстаивают те экономические меры и налоговую политику, которые дают особые преимущества богатым и сильным. В то же время другие так же энергично критикуют такие меры с библейских позиций, утверждая, что это противостояние Богу, который желает справедливости для бедных.

Можно было бы привести гораздо больше примеров, но достаточно и этих, чтобы показать, насколько по-разному американские христиане относятся к Иисусу. Конфликты в нашей культуре во многом происходят вокруг Иисуса.

В детстве я пел такой гимн:

Есть и такие слова:

Я пел эти гимны и верил в их содержание. В детстве мне казалось, что история Иисуса — самая важная в мире. Я так думаю и сегодня. Однако, став взрослым, я понял еще одну вещь: не менее важно и то, как мы говорим о нем. Можно излагать его историю по-разному, и как мы это делаем — крайне важно.

Нет никакого сомнения в том, что образ Иисуса чрезвычайно важен для христиан. Его первые последователи, создавшие Новый Завет, давали Иисусу самые возвышенные имена: он есть Сын Божий, Мессия, Господь, Слово, ставшее плотью, Свет миру, Агнец Божий, Хлеб жизни, Живая вода, Путь, Истина и Жизнь, Великий Первосвященник и Жертва, Сын Человеческий, который снова придет, чтобы собрать своих избранных и судить мир. В IV веке появился Никейский Символ веры, в котором об Иисусе сказано так:

Если говорить языком тринитарного богословия IV–V веков, Иисус есть второе лицо Троицы и един со Отцем.

Таким образом, в жизни христиан Иисус занимает центральное место. Для христиан Иисус — самое полное откровение Бога. Если осознать смысл этого утверждения, можно сказать так: Иисус открывает нам, показывает нам Бога в жизни человека и одновременно — какова жизнь человека, наполненного Богом. Это определяет весь смысл христианской жизни. В Иисусе христиане видят самое полное откровение о Боге и жизни с Богом, подобно тому, как иудеи находят подобное откровение о Боге в Торе, а мусульмане — в Коране.

Для христиан же величайшее откровение о Боге есть личность. Как Сын Божий Иисус открывает Бога как Слово, ставшее плотью, он воплощает в себе Бога, которого можно увидеть в жизни человека, как Свет миру он проливает свет на природу и волю Бога и освещает нам путь к жизни.

Разумеется, христианин также считает Библию откровением Бога и даже называет ее «Словом Божьим». Тем не менее ортодоксальное христианское богословие с самых древних времен утверждало, что самое полное откровение о Боге есть Иисус. Библия — это Слово, ставшее словами, Божье откровение на языке человека; Иисус есть Слово, ставшее плотью, откровением о Боге в жизни человека. Поэтому Иисус несет в себе более значимое откровение, чем Библия.

Важно отметить, что Иисус не откровение «всего» Бога, но откровение того Бога, которого можно увидеть в жизни человека. Некоторые традиционные свойства или качества Бога нельзя увидеть в человеческой жизни. Невероятно проявление вездесущности Бога — человек не может присутствовать везде; бесконечности Бога — человек по определению ограничен. Это же можно сказать и о всемогуществе Бога: человек не может быть всемогущим, оставаясь человеком. Или о всеведении: как можно говорить, что человек (Иисус, в частности) обладает всеведением? Означает ли это, что он «знает все» — скажем, знает теорию относительности или название любого населенного пункта?

Многие свойства Бога невозможны в человеческой жизни. Однако — и это самое главное — тут можно увидеть характер и желания Бога. Под «характером Бога» я понимаю то, с кем или с чем можно сравнить Бога. Под «желаниями Бога» я понимаю то, «чего Бог хочет», о чем Бог заботится, в чем желает принять участие. Первое часто называют природой Бога, второе — волей Бога. Именно это открывает Иисус — характер и желания, природу и волю Бога.

Вот почему то, как христиане говорят об Иисусе, оказывает влияние на наше представление о Боге и христианской жизни. Сегодня жизнь Иисуса представляют по-разному, можно выделить несколько подходов. И сторонники каждого подхода по-своему описывают характер и желания Бога, а потому делают неоднозначные выводы о том, что такое подлинная христианская жизнь. Разные версии вступают между собой в конфликты — и религиозные, и политические.

Погибший Спасителе: Иисус умер за грехи наши

Первый подход: в рассказе об Иисусе делают акцент на его крестной смерти. Яркий, жестокий пример этого мы видели в фильме Гибсона «Страсти Христовы». Нам показывают последние восемнадцать часов жизни Иисуса: от его ареста в четверг вечером до смерти на кресте в Страстную пятницу. Фильм начинается с цитаты из ветхозаветного пророка Исайи:

Эти слова задают тон всему фильму, они передают одну очевидную мысль: целью жизни Иисуса была смерть за грехи мира.

Такая версия рассказа об Иисусе всем хорошо знакома. Большинство христиан: католики, евангелические христиане, члены больших протестантских церквей и пятидесятники воспитаны на такой версии. Для многих людей — будь то христиане или нет — смысл жизни Иисуса выражает одна фраза: «Он умер за наши грехи».

Как любая версия рассказа об Иисусе, эта особым образом определяет представления о Боге и христианской жизни. Если Иисус есть жертва, благодаря которой стало возможным прощение, значит, Бог прежде всего законодатель и судья, а люди нарушили его повеления. Все мы — грешники. Тем не менее Бог нас любит. Но Бог не хочет или не может простить нас, пока его гнев не получит должного удовлетворения. Вот почему Иисус должен был умереть. Безгрешный человек «без пятна и порока», он стал жертвой, которая искупила все грехи мира и сделала прощение возможным.

Если Иисус прежде всего есть жертва за грехи, центром христианской жизни становятся понятия «грех», «вина» и «прощение». Хотя такой рассказ об Иисусе чаще всего параллельно призывает нас следовать его учению и хранить верность Библии, тут также постоянно говорится о том, что мы не можем этого делать и поэтому нуждаемся главным образом в прощении. Только через прощение мы можем оправдаться перед Богом. Такое представление об Иисусе широко распространено, и в богослужение различных церквей обычно входит исповедание грехов, за которым следует весть о прощении. Это касается и Евхаристии (ее могут называть мессой, Вечерей Господней или святым причастием): тут центральное место занимают такие понятия, как грех, жертва и прощение.

Иисус как Бог в образе человека

Есть другой подход: об Иисусе рассказывают как о Боге в образе человека. Данный подход нередко сочетается с предыдущим, хотя акценты тут расставлены иначе: подчеркивается божественная сущность Иисуса, который — в отличие от всех нас — даже на протяжении своей земной жизни обладал Божественной силой и божественным знанием. Хотя он выглядел подобно каждому из нас, воистину был Богом в образе человека (и в этом смысле радикально отличался от каждого из нас). Эти представления нам настолько знакомы, что многие люди признают именно этот подход ортодоксальным христианским богословием. Христиане, считающие себя ортодоксальными, не раз задавали нам вопрос: «Верите ли вы, что Иисус был Богом?»

Однако такое представление на самом деле равнозначно одной из самых первых христианских ересей под названием «докетизм», наименование которой происходит от греческого слова «казаться» или «являться». По виду Иисус казался человеком, но на самом деле таковым не был — он был Богом. Большинство христиан отвергнут обвинение в докетизме, если услышат это слово. Но христиане часто приписывают Иисусу Божественное знание — вот почему он может говорить от имени Бога и предсказывать будущее — и Божественную силу — вот почему он мог ходить по воде, исцелять больных, превращать воду в вино, воскрешать умерших и тому подобное.

Такой образ земного Иисуса как божества, обладающего сверхчеловеческими способностями, эксцентрично (и я думаю, без желания поиздеваться) представлен в трудах современного христианского писателя Роберта Кэпона, который писал: «Подлинная парадигма представления обычного американца об Иисусе — это Супермен». Далее он цитирует известные слова, которыми начинался каждый выпуск сериала Superman как в радио-, так и в телеверсии:

Кэпон продолжает:

Но персонаж, обладающий сверхчеловеческими способностями, — это явно не один из нас. Такой Иисус уже не человек.

Когда об Иисусе рассказывают таким образом, в христианской жизни на первом месте оказывается вера — вера в то, что Иисус есть Сын Божий, что он — божество и потому способен совершать Божественные деяния. Бог был его Отцом, он был зачат от Божьего Духа Девой Марией. Он обладал даром чудо-творения и делал то, на что простые люди неспособны: исцелял больных, возвращал зрение слепым, прощал грехи, претворял воду в вино, укрощал бури, ходил по водам, насыщал множество людей несколькими хлебами и рыбами, воскресил Лазаря и тому подобное. Тут также подчеркивается, что Иисус — уникальное откровение Бога: только в Иисусе Бог стал человеком.

Такая версия рассказа об Иисусе не только грешит докетизмом, но и порождает еще одну проблему. А именно: если Иисус обладал сверхчеловеческими силой и знанием, он не может быть образцом для людей. Однако Новый Завет часто призывает видеть в нем образец. Евангелие говорит о следовании за ним, Павел — о подражании Христу и о том, что мы должны преобразиться и стать подобными ему. Но если Иисус был воистину Богом (а потому не совсем человеком), какой смысл говорить о подражании ему или стремиться ему уподобиться?

Апокалиптический Иисус: конец близок

Следующий подход — апокалиптическая интерпретация рассказа об Иисусе — обычно включает два предыдущих, но здесь Делается акцент на итоге всей истории — на том, что христианский апокалипсис — второе пришествие Иисуса и Страшный суд — скоро свершится. Это — Иисус из сериала «Оставленные на земле», хотя за таким взглядом стоит история. В некоторых книгах Нового Завета сказано, что Иисус снова придет на землю. И на протяжении всей истории христианства верующие многократно утверждали, что «время близко». Это было, скажем, накануне 1000 года н. э. или в эпоху Реформации в XVI веке, о том же христиане говорили и в другие времена, это происходит и сейчас.

В 1970-х такое представление стало популярным, например, благодаря книге Хэла Линдси «Бывшая великая планета Земля» (было распродано более тридцати миллионов экземпляров). Линдси уверяет, что «восхищение на небеса» и последние семь лет мировой истории отнюдь не за горами. Истинные христиане будут «восхищены» на небеса, что избавит их от семи лет «испытаний», периода страданий, за которым последует второе пришествие Иисуса. Те, кого не «восхитили» на небо, окажутся «оставленными». Им придется пережить страдания и пройти время испытаний, но у них остается возможность покаяться.

Романы из серии «Оставленные на земле» построены на таком представлении. Действие там начинается с «восхищения на небеса», а затем разворачиваются ужасающие события последних семи лет истории мира — это время бедствий, войн и последнего суда. Кульминацией таких повествований становится Армагеддонская битва, второе пришествие и Страшный суд, при этом большая часть людей уничтожается и получает осуждение на вечные муки.

Это более чем странный рассказ об Иисусе. Сторонники такой версии говорят, что они буквально понимают слова Книги Откровение, однако их интерпретация далека от буквализма. В метафорах Откровения, относящегося к I веку, они находят указания на события нашего времени и ближайшего будущего. Гигантская саранча с жалами на хвосте, производящая шум, подобный грохоту множества колесниц, — это вертолеты. Когда звезды падают с неба, которое сворачивается подобно свитку, это описание термоядерной войны. Орда всадников числом в двести миллионов (буквально: «две тьмы тем», где одна тьма составляет десять тысяч) на лошадях со львиными головами указывает на будущие армии (возможно, на китайцев). Важно вспомнить, что вера в «восхищение на небеса» — это вовсе не древняя христианская традиция, такая вера родилась меньше двухсот лет назад. Хотя большинство из тех христиан, что воспринимают «восхищение на небеса» всерьез, того не знают.[5]

Это также неверный способ рассказывать об Иисусе: слова исполнены насилия. Главные герои здесь — члены «войск периода испытаний», с помощью современного оружия они борются с силами зла. Это христианская священная война, где Бог с Иисусом стоят на стороне верных. Представители такого направления чрезвычайно натуралистично описывают суд и уничтожение врагов:

Это — кошмарные представления об Иисусе и Боге: «Бог-убийца» и «Иисус-убийца». Бог с Иисусом покарают нас, если мы не верим в нужные доктрины, не живем должным образом и не просим прощения за наши грехи. Хотя нынешние «апокалиптические» христиане также проповедуют Евангелие и Новый Завет, в их представлении об Иисусе не придается значения тому, что их учитель дружил с грешниками, но на первое место ставится иной образ: Иисуса-воина из Откровения, сидящего на белом коне и ведущего за собой войско для битвы со «зверем, и царями земными, и их воинством» (см. Откр 19:11–21).

И конечно, такой рассказ об Иисусе, как и все прочие, определяет собой представления части людей о христианской жизни. Быть христианином означает быть готовым к тому моменту, когда тебя «восхитят» на небо, когда настанет второе пришествие и Страшный суд. Только если ты относишься к «истинно верующим», ты будешь спасен при наступлении конца света. Здесь важнее всего горячая вера и чистота поведения — мир уже сегодня разделен на праведников и грешников, на чистых и нечистых, на верующих и неверующих. Обычно такая позиция влечет за собой презрительное отношение к этому миру. Зачем заботиться о чистоте окружающей среды, если все это скоро кончится? Зачем стремиться к социальной справедливости, если скоро все политические системы перестанут действовать? Зачем быть миротворцем, если Библия учит, что в будущем нас ждет война? И даже, кажется, сам Бог хочет действовать через насилие. Важно только одно: верить и поступать так, чтобы оказаться в разряде спасенных, когда верные будут «восхищены» на небеса — или, в случае неудачи, хотя бы к моменту возвращения Иисуса. Это наиболее важное решение в жизни, потому что иначе нас ждет уничтожение в настоящем мире и осуждение в будущем.

Трудно сказать, какой процент из миллионов читателей серии «Оставленные на земле» верит в истины такого богословия. Иные, быть может, читают эти романы на отдыхе, лежа на берегу океана. Но, по данным проведенного в 2005 году опроса, более 20 процентов христиан США «убеждены» в том, что Иисус вернется в течение ближайших пятидесяти лет, а другие 20 процентов считают, что это «возможно». То есть они полагают, что второе пришествие Иисуса, конец мира и Страшный суд состоятся довольно скоро.[7]

Иисус как учитель: нравственные принципы, жизни

Все христиане согласятся с тем, что Иисус — учитель. Но некоторые ставят эту его роль в самый центр своих представлений об Иисусе. Часто такие взгляды мы обнаруживаем у людей, которые не знают, как относиться к богословским мнениям об Иисусе. Действительно ли он единородный Сын Божий? Правда ли, что он — единственный путь ко спасению? Действительно ли он творил те чудеса, что описаны в евангелиях? Скептическое отношение к этим вопросам приводит некоторых людей к тому, что они видят главное значение Иисуса в его нравственном учении.

Ярким представителем такого подхода был Томас Джефферсон. Будучи президентом, он проводил целые вечера над евангелиями с ножницами в руках и вырезал «лишние» места: некоторые высказывания и поступки, по его мнению, были приписаны Иисусу. (Любопытно представить, что бы случилось, если бы президент США занимался подобными вещами сегодня.) В результате оставалось нравственное учение Иисуса, очищенное от чудес, второстепенных элементов и налета древней эпохи, в том числе от многих богословских идей. Так появилась «Библия Джефферсона», сборник нравственных наставлений Иисуса.[8]

Разумеется, не все сторонники такого подхода пользуются ножницами. Но представление о том, что Иисус в первую очередь учитель, довольно широко распространено. Некоторые находят в его учении социальные и политические императивы. Но чаще в нем видят набор этических норм: он учил нас, как поступать с другими людьми.

При этом учение Иисуса часто сводится к простым моральным принципам, которые легко напечатать на поздравительной открытке: «Любите друг друга»; «Поступайте с другими так, как хотите, чтобы они поступали с вами»; «Люби ближнего как самого себя». Несомненно, наш мир стал бы намного лучше, если бы мы соблюдали эти принципы. Однако учение Иисуса было куда более живым и конкретным. В конце концов, Иисуса за это убили. Власти обычно не преследуют людей, которые проповедуют добрые прописные истины: будь добрым, люби людей, будь хорошим. Образ Иисуса должен убедительно показать, почему властители мира его распяли.

Когда об Иисусе рассказывают таким образом, следование за ним сводится к соблюдению нравственных норм. Из этой картины устранено религиозное значение его жизни и его слов. И когда его весть отделяют от Бога, она легко превращается в набор «полезных советов». Но такой подход не объясняет, каким образом мы можем любить больше, если поставим в центр жизни Бога, который преображает нашу жизнь. Проблема веры в «Иисуса как учителя» состоит не в том, что это неверный подход, но в том, что он слишком поверхностен.

Итак, мы видели, что понимать Иисуса можно по-разному, но это еще не все: среди современных христиан существует и более масштабное разделение. Это две разные парадигмы восприятия Иисуса, которые вступают в острый конфликт и влекут за собой совершенно разные виды представлений об Иисусе. Определим важный термин «парадигма» тремя короткими фразами, которые говорят об одном и том же: парадигма — это взгляд на целостное; это всесторонний взгляд на общую картину; это широкие рамки, в которых мы видим картину. Поскольку парадигма определяет, как мы видим общую картину, она определяет и то, как мы понимаем ее частные и конкретные детали.

Можно это проиллюстрировать на примере из истории астрономии. Существовали две парадигмы, два всеобъемлющих представления о взаимоотношении Земли со вселенной: система Птолемея и система Коперника. Каждая влияла на представления астрономов о движении небесных светил. Согласно парадигме Птолемея, Земля находится в центре вселенной, а Солнце, Луна, планеты и звезды движутся вокруг неподвижной Земли. Парадигма прекрасно работала и даже позволяла предсказывать затмения.

На протяжении почти пятнадцати веков, до появления Коперника и Галилея в XVI и XVII веках, это была общепринятая научная теория, которая воспринималась как безусловная. Но затем появилась парадигма Коперника: вместо Земли центром того что мы называем солнечной системой (а говорить о солнечной системе до XVI–XVII веков было бы анахронизмом) стало Солнце. И новая парадигма изменила представления о конкретных процессах — о движении светил.[9]

Эта аналогия позволяет объяснить, что такое парадигма и как она влияет на восприятие, но это еще не все: она помогает понять значимый конфликт — быть может, великий конфликт, — внутри христианства сегодня. Это конфликт между двумя главными парадигмами, касающимися «наблюдаемых объектов» христианства: Библии, Иисуса, последующих доктрин и догматов (включая Символы веры), природы христианского знания и, наконец, природы христианской жизни. Причем обе эти парадигмы христианские — за каждой стоят миллионы приверженцев. Так что мы не вправе утверждать, что одна из них христианская, а другая — нет. Подобным образом, мы не можем сказать, что одна из них «традиционная» для христианства, а другая возникла в результате отказа от традиции. Скорее, обе парадигмы означают разное отношение к христианской традиции и к тому, что эта традиция говорит о Библии, Боге, Иисусе и о том, как следовать за ним.

Еще не сложились общепринятые термины для обозначения этих парадигм. Если воспользоваться хронологическим измерением, можно назвать первую «ранней», а вторую — «возникающей» парадигмой. Если же говорить об их сути, первую можно назвать «парадигмой вероучения»: она подчеркивает, что крайне важно придерживаться христианских представлений об Иисусе, о Боге и Библии. Тогда вторую можно назвать «парадигмой пути»: она подчеркивает тот факт, что христианство следование за Иисусом по пути, на котором происходит преображение. Первая подчеркивает буквальный смысл христианской традиции, в том числе Библии; вторая ставит в центр более-чем-буквальный смысл христианской традиции, что я далее буду называть метафорическим смыслом. Отличительные особенности этих двух парадигм и то, как они влияют на историю Иисуса, станут понятны из дальнейшего изложения.

Иисус в рамках ранней христианской парадигмы

Мы уже хорошо знакомы с тем, как Иисуса воспринимают в рамках ранней христианской парадигмы, поскольку все упомянутые ранее подходы к пониманию Иисуса, за исключением «Иисус как учитель», относятся именно к этой категории. Большинство из тех, кому сейчас за пятьдесят, выросли с ней вместе, и эта парадигма сегодня отражает наиболее распространенный подход к Иисусу. Именно ее чаще всего транслируют по христианским радио- и телеканалам, а потому данная парадигма гораздо лучше знакома публике. Но хотя она всем так хорошо знакома и я назвал ее «ранней», ее отличие состоит не в том, что она более древняя или более традиционная. Скорее, как я покажу в данном разделе книги, эта парадигма сложилась в течение последних трех — четырех столетий. Здесь я намерен кратко представить ее, выделив четыре важнейшие особенности.

1. Ранняя парадигма воспринимает Иисуса через призму христианских доктрин. Она смотрит на Иисуса через призму позднейших христианских доктрин, в частности — Символов веры IV и V веков. Иисус — Божественное существо: «Единородный Сын Божий и наш Господь», Бог истинный от Бога истинного, единосущный Богу; он есть второе лицо Троицы, он столь же вечен, как и Бог. Разумеется, Иисус также стал человеком, он есть и «истинный человек», как и «истинный Бог», в его лице соединены две природы. Символы веры также подчеркивают, что смерть Иисуса была главной целью его жизни: «Для нас человек и для нашего спасения Он сошел с небес… и был распят за нас при Понтии Пилате».

На протяжении многих веков христиане, читая или слушая евангелия, опирались на такие доктрины. И потому они воспринимали Иисуса, жившего в I веке, так, как если бы он уже обладал всеми этими свойствами. И даже те протестанты, которые отказывались от доктрин и декларировали приверженность одному только Писанию, также воспринимали евангелия через призму доктрин, поскольку в целом были согласны с их главными положениями относительно Иисуса.

Неудивительно, что такой взгляд рождает доктринальное понимание Иисуса. Рамки данной парадигмы влияют на видение христиан. Иисус был единородным Сыном Божьим (и таковым остается), Богом и человеком одновременно; он умер за грехи мира; а сейчас он един с Богом, при этом равен Богу. Доктрины определяют наше восприятие даже тогда (причем особенно сильно), когда мы об этом и не подозреваем. Христианские доктрины влияют не только на то, как Иисуса понимают многие христиане, но и на то, как его понимают нехристиане. Если последние вообще что-либо слышали об Иисусе, то скорее всего они имели дело с данной парадигмой.

Но когда мы смотрим на Иисуса и евангелия главным образом через призму позднейших доктрин, мы насильно навязываем такой смысл текстам и часто упускаем из виду их первоначальный смысл, который им придавали в I веке. Доктринальный подход позволяет выделить многие важные вещи, но одновременно что-то оставляет в тени. Он проливает свет на текст, и он же затемняет его понимание.

Я вовсе не хочу сказать, что позднейшие христианские доктрины неверны и что нам следует от них отказаться. Это вовсе не так. В моей церкви на богослужении читаются Символы веры, и ничто не мешает мне их произносить. Но я понимаю, что Символы веры есть позднейшее свидетельство христиан о значении Иисуса. На своем языке (а этот язык создавался в течение нескольких столетий) те христиане выразили свои самые глубинные убеждения о Христе — о том, кем он был (и кем является сейчас) и в чем его значение для нас. Но я не думаю, что эти тексты отражают веру и убеждения самого Иисуса и его последователей в I веке.

2. Ранняя парадигма воспринимает евангелия и Иисуса в рамках библейского буквализма. Выражение «библейский буквализм» описывает тот подход к Библии, который получил самое широкое распространение в последние три — четыре столетия. Его исповедует большинство (по крайней мере, с небольшим перевесом) христиан США. У него две главные характеристики: сторонники такого подхода говорят, что Библия имеет Божественное происхождение и что ее надо понимать буквально.

Во-первых, Библия исходит от Бога и потому Бог как бы за нее ручается. Она боговдохновенна — то есть Бог участвовал в ее создании в большей мере, нежели в создании какого-либо иного текста, а потому вся Библия — это истина от Бога. Вот на чем основан ее авторитет. Такие взгляды могут быть крайне жесткими или относительно мягкими. Представители жесткого направления говорят о безошибочности Библии. В Америке к таковым относятся фундаменталисты и наиболее консервативная часть евангелического направления. Католики и члены больших протестантских церквей обычно не разделяют этих взглядов. Очень часто мы встречаемся с мягкой формой буквализма. Представители такого подхода не настаивают на безошибочности Библии, но верят, что в ее создании участвовал Бог, а потому серьезные ошибки в ней исключены. Мягкие буквалисты не будут уверять, что Библия содержит верные научные знания; они согласятся с тем, что Библия не занимается наукой, но тем не менее верят, что в силу своего Божественного происхождения Писание содержит непререкаемые истины.

Во-вторых, ранняя парадигма придерживается буквального толкования Библии. Она не только утверждает, что Библия содержит истину в силу ее Божественного происхождения, но одновременно отождествляет «истину» с «верными фактами».

Здесь также можно выделить относительно жесткие и мягкие формы. Представители жесткого подхода видят в рассказе Книги Бытия о творении мира неоспоримые факты, а потому отвергают теорию эволюции. Более мягкий подход позволяет согласиться, что иные части Писания могут иметь символический смысл или содержать метафоры (рассказ Книги Бытия о творении, об Ионе во чреве большой рыбы, о солнце, остановившемся на небе, и т. д.), но тем не менее утверждают, что в целом описанные в Библии события достоверны. Особенно это важно в отношении ключевых событий в библейской истории: море действительно разделилось во время Исхода, чтобы израильтяне могли убежать от египетского войска; Иисус действительно родился от Девы, ходил по воде, совершал умножение хлебов, воскрешал умерших и так далее. Таким образом, представители мягкого направления не сражаются против современной науки, но продолжают отстаивать достоверность важнейших библейских событий.

Когда христиане читают евангелия, базируясь на библейском буквализме — в жесткой или мягкой форме, — они верят в буквальный смысл содержащихся там фактов. Евангельские рассказы о чудесном рождении и великих чудесах Иисуса они воспринимают как объективный отчет о произошедшем. Когда в Евангелии от Иоанна Иисус говорит о себе: «Я Свет миру»; «Я есть Путь, и Истина, и Жизнь»; «Я и Отец одно»; «кто видел Меня, видел Отца» или «Никто не приходит к Отцу иначе, как через Меня», — для них это означает, что Иисус действительно произносил эти слова. Таким образом, великие деяния Иисуса и его возвышенные заявления о самом себе воспринимаются как исторические факты: именно это он делал и говорил.

На таком подходе к евангельскому рассказу основывается часто цитируемое утверждение К.С.Льюиса в одной из его Ранних книг:

Убедительность этого утверждения основана на буквальном и фактическом понимании евангелий.

Первые две характеристики ранней парадигмы — призма доктрин и буквальное понимание евангелий — обычно стоят рядом и взаимно поддерживают одна другую. И тогда приверженцы такого подхода видят в Иисусе сочетание двух аспектов: это «умерший Спаситель» и «Богочеловек». Сторонники «апокалиптического» Иисуса также принимают эти предпосылки, хотя расставляют акценты иным образом — а именно: в центре их картины стоит скорое возвращение Иисуса, который будет судить мир.

3. Согласно ранней парадигме Иисус неразрывно связан с загробной жизнью. Загробная жизнь — обещанные небеса или муки ада — на протяжении столетий была центром внимания обычных христиан. По мнению многих, именно в учении о загробной жизни и следует искать суть христианства. Нас учат, что и как нужно делать, чтобы спастись. Если мы будем поступать определенным образом, то отправимся на небеса (и избежим ада). В самом деле, для многих христиан именно таково значение слов «спастись» и «спасение» — они указывают на состояние после смерти и на будущий, но не на настоящий мир.

Когда Иисуса воспринимают так, кажется, что он говорил главным образом о небесах и о том, как туда попасть. Именно так понимают два всем знакомых выражения из евангелий: «царство небесное» и «вечная жизнь». Первое мы находим в Евангелии от Матфея, где «царство небесное» стоит в самом центре учения Иисуса. Второе часто встречается у Иоанна. Но оба эти выражения вовсе не подразумевают «небеса» или «вечную жизнь» в привычном понимании этих слов. У Матфея «царство небесное» указывает не на загробную жизнь, этим выражением он заменяет «царство Божье», а последнее, как это ясно показывает Матфей, должно наступить на земле и в каком-то смысле уже наступило. Греческое выражение, которое обычно переводят как «жизнь вечная», у Иоанна нельзя просто отождествить с загробной жизнью. Скорее оно указывает на «жизнь грядущего века», причем Иоанн утверждает, что эта жизнь уже существует в нынешнем мире.

Когда же эти слова читают в рамках парадигмы, акцентирующей загробную жизнь, в них, естественно, находят указание на посмертную участь людей. Понятно, как это влияет на восприятие Иисуса. Не только его слова, но и его смерть связаны с загробной жизнью. Поскольку на кресте он принес жертву за грех, это сделало возможным прощение, без которого нам не попасть на небеса. Конечно, это прощение меняет и нашу жизнь сегодня, но оно гораздо важнее в отношении иного мира. Таким образом, Иисус — включая как его слова, так и его смерть — открывает нам дорогу на небеса. В рамках такой парадигмы в следовании ему обычно видят единственный путь ко спасению. Кратко это можно выразить так: «Веруй в Иисуса сейчас, чтобы затем попасть на небо».

4. Ранняя парадигма подчеркивает важность веры. В каком-то смысле в этом нет ничего нового. Христиане с самого начала утверждали, насколько важно верить в Иисуса. Слова о такой вере восходят к Новому Завету. Однако в течение примерно последних четырех столетий слово «верить» радикально поменяло свой смысл, так что его современное значение сильно отличается от более древнего. Для большинства современных христиан верить означает признавать ряд утверждений, ряд положений: мы верим, что Бог существует, что Библия есть Слово Божье, что Иисус есть Сын Божий, что он родился от Девы, умер за наши грехи, а затем восстал из мертвых, что он единственный путь ко спасению, что он придет снова и тому подобное. Таким образом, вера означает согласие с набором утверждений.

Но до начала XVII века глагол «верить» имел совсем иное значение как в специфически христианском, так и в его расхожем употреблении. Это не означало верить в истинность каких-либо утверждений, глагол «верить» всегда относился к личности. Это не вера во что-то, но в кого-то. Вера в личность радикально отличается от веры в то, что истинны утверждения об этой личности. В старом английском языке «верить» (believing) означало верить в кого-то. Потому этим словом обозначались отношения доверия, верности и любви. Если сказать проще, поверить означало полюбить.[11]

Таким образом, до начала XVII века вера в Бога и Иисуса не означала: «Верую, что такие-то положения относительно Бога и Иисуса истинны». На первом месте там стояли два других значения: доверять Богу и Иисусу. Доверять не каким-то утверждениям относительно Бога и Иисуса (вера во что-то), но доверять Богу, которого явил нам Иисус. Это вера типа fiducia,если использовать латинский термин для веры, означающий «доверие». Кроме того, есть вера типа fidelitas,то есть верность (лояльность, преданность, приверженность) по отношению к Богу, которого явил Иисус (но не верность утверждениям относительно Бога и Иисуса, когда мы опять же сказали бы «верую в то, что…») Вера во что-то и вера кому-то резко отличаются одна от другой. Первая делает акцент на истинном вероучении, на вере в правильные вещи. Вторая ведет к преображению жизни.

Почему же слово «верить» так резко поменяло смысл? Почему «вера» стала «верой во что-то»? Это случилось в результате столкновения христианства с Просвещением — данная эпоха стала водоразделом в истории западной культуры и породила современный мир, отделив его от всего, что было до нее. В XVII веке начала зарождаться современная наука — и новый метод познания, и новый массив данных, полученный с помощью нового метода. На смену авторитету и традиции (неважно, держатся они на откровении или на мудрости) как основам познания пришли эксперимент и проверка подлинности. Новый подход к познанию изменил и представления о вселенной. Ее стали рассматривать как самодостаточную систему, управляемую законами природы в пространственно-временном мире материи и энергии. Просвещенческий подход к мышлению вскоре вышел за пределы естественных наук и распространился на другие сферы: изучение истории человечества, культуры, социальных институтов и религий.

Столкновение между Просвещением и христианством началось со споров о том, является ли Земля центром вселенной. Хотя теория, что Земля стоит в центре вселенной, никогда официально не считалась христианской доктриной, многие века она входила в мировоззрение христиан как аксиома. Но в начале XVII века Галилей, занимавшийся астрономическими наблюдениями с помощью недавно изобретенного телескопа, пришел к иному выводу — правильной оказалась гипотеза Коперника, выдвинутая в 1543 году: Земля движется вокруг Солнца. Он стал отстаивать теорию, что в центре солнечной системы находится Солнце. Церковные власти арестовали Галилея, провели расследование и осудили как еретика. Ученого вынудили отречься от своих убеждений, после чего Галилей до последних дней жизни находился под домашним арестом.[12]

Современные христиане не станут спорить с утверждением, что Земля не находится в центре вселенной. Во всяком случае, я не встречал ни одного христианина, который бы его оспаривал. Но наука Просвещения поставила под вопрос и другие распространенные представления христиан, которые все еще вызывают споры. Так, в XVIII и XIX веках геологи пришли к выводу, что Земля гораздо древнее, чем об этом написано в Библии, и что геологические феномены есть продукт определенного процесса, который проходил неисчислимо долго. В XIX веке появилась теория эволюции Дарвина, объяснившая происхождение разных видов без гипотезы о сверхъестественном вмешательстве.

Кроме этих теорий, породивших споры, само просвещенческое представление о вселенной — о том, что реально и что возможно в мире, — вступило в конфликт со многими убеждениями христиан. Вмешивается ли Бог в жизнь мира? Правильно ли видеть в Библии уникальное откровение о Боге? В самом деле, вмешивается ли Бог в нашу жизнь непосредственным образом? Действительно ли происходили те великие чудеса, что описаны в Библии? Возможно ли непорочное зачатие? Мог ли кто-нибудь во всей истории ходить по воде? Правда ли, что Иисус — единственный путь к спасению, а потому существует лишь одна истинная религия — христианство? Есть ли жизнь после смерти или же надо сделать вывод, что наше существование зависит от жизни тела? Наконец, учитывая современное понимание действительности и то, что может утверждать наука, Бог — реален?

И тогда слово «верить» переменило значение: вместо доверия и верности оно стало верой во что-то — в истинность набора утверждений относительно Бога, Иисуса и Библии, несмотря на попытки разума поставить все это под сомнение. Просвещение посеяло безбожие среди миллионов людей Запада, особенно в последнее столетие. Европу в XX веке заполнили неверующие, тогда как в США люди как будто сохранили веру. Однако большинство и верующих, и неверующих в полном согласии полагают, что быть христианином значит придерживаться определенного вероучения.

Ранняя парадигма понимает веру как стремление держаться за христианское учение, несмотря на скептицизм, и это показывает, что такие представления не восходят к первым векам, но родились в столкновении христианства с Просвещением. То же можно сказать и о двух других важнейших характерных чертах этой парадигмы: библейской безошибочности и буквализме. Утверждение о «безошибочности» всех утверждений Библии впервые появилось в богословской книге, созданной во второй половине XVII столетия: это был ответ ученым, которые начали выражать сомнение в отношении отдельных положений Библии. Подобным образом родилось и стремление видеть в библейском рассказе описание реальных фактов: поскольку новая эпоха поставила под вопрос достоверность библейских фактов, многие христиане в ответ стали горячо отстаивать их реалистичность. Но до эпохи Просвещения более-чем-буквальный, более-чем-фактический смысл текстов Библии, их метафорическое значение имели гораздо больше веса. Таким образом главные характеристики ранней парадигмы связаны не с верностью традиции, но защитной реакцией на Просвещение, которое, как показалось христианам, поставило под угрозу их важнейшие убеждения.

Иисус в рамках возникающей христианской парадигмы

Определение «возникающая» может наводить на мысль, что это недавно возникшая парадигма, но на самом деле она появилась в то же время, что и ранняя. Она также родилась при столкновении христианства с Просвещением. Возникающая парадигма появилась в XVII веке, когда ее придерживались лишь немногочисленные мыслители, и постепенно набирала силу в ученых и богословских кругах XVIII и XIX веков. В XX веке она стала основной парадигмой богословских факультетов и семинарий крупных церквей, так что хорошо знакома клирикам двух последних поколений. Но лишь недавно она стала популярна среди миллионов рядовых христиан, не только клириков, но и мирян, хотя не всем еще знакома.

Представители этого направления не стали полностью отвергать идеи Просвещения, чтобы защитить христианство, но предпочли включить элементы новых знаний в общую картину. Они признают, что мы многое узнали о природе из естественных наук последних столетий, о человеке — из биологии, антропологии, социологии и психологии, а также получили немалые знания от изучения истории и культуры, включая исторические исследования религии и Библии. Мы стали лучше понимать многообразие религий, а потому нам труднее верить в то, что лишь одна религия истинна, — и представители возникающей парадигмы это учитывают. Они считают, что для интеграции новых знаний необходима рассудительность, их нельзя принимать без критики, иначе легко оказаться в вечной ловушке редукционизма, когда реальность сводят исключительно к тому, что можно познать научным методом.

Библия и учение Иисуса для сторонников возникающей парадигмы выглядят совершенно иначе. И действительно, если говорить об изучении Иисуса, это критически важное отличие. В рамках этой парадигмы Писание не воспринимают как Божественный текст, безошибочный в силу своего происхождения, который надо понимать буквально и относиться к нему как к точному изложению реальных фактов и событий. Скорее, в Писании видят продукт определенной эпохи, который представляет собой сочетание воспоминания об исторических событиях с метафорическим повествованием.

Такой подход к Священному Писанию возник во второй половине XVII века, когда некоторые европейские мыслители обратились к идеям Просвещения, чтобы лучше понять Библию. Первыми это сделали французский католик Ришар Симон (1638–1712) и голландский еврей Барух Спиноза (1632–1677). Они пришли к выводу, что первые пять книг Ветхого Завета (Пятикнижие) не были написаны Моисеем (вопреки общепринятой точке зрения), но создавались на протяжении нескольких столетий. Из этого следовало, что Пятикнижие было не непосредственным откровением Бога Моисею, но продуктом человеческой деятельности в истории, точнее — продуктом древнего Израиля. Значит, для понимания исторического смысла текстов их надо поместить в контекст тогдашнего общества и той эпохи, когда они были созданы.

Вскоре такой же подход начали применять к исследованию Евангельской вести и всего Нового Завета. Стало понятно, что первые христианские письменные свидетельства об Иисусе были созданы несколько десятилетий спустя после его служения и отражали отношение христиан к Иисусу. Эти тексты показывают нам, как первые поколения христиан рассказывали историю Иисуса. Воспоминания здесь сочетаются со свидетельством. В результате всю Библию стали воспринимать как собрание текстов, написанных людьми. Еврейская Библия (которую христиане называют Ветхим Заветом) — продукт древнего Израиля; Новый Завет — продукт первых поколений христиан. Поэтому Ветхий Завет — это не слова Бога об Израиле, но слова Израиля об Израиле. А Евангелия — не рассказ Бога об Иисусе, но рассказ первых христиан об Иисусе.

Но когда Библию воспринимают как человеческое творение, это не равносильно отрицанию реальности Бога или присутствия Духа в процессе создания этих текстов. Та форма возникающей парадигмы, которую я отстаиваю, включает бесспорное утверждение, что Бог реален. Эпоха Просвещения породила редукционистские подходы, в свете которых идея Бога — всего-навсего ложная проекция и выдумка. Эти подходы меня не интересуют. По моему мнению, христианство, которое отказалось от здравых представлений о священном, не стоит воспринимать всерьез. Такой подход к Библии означает, что она подобна священным текстам других религий, — это человеческий ответ на священное. В ней речь идет не о том, что сказал Бог, но о том, что говорили наши предшественники.

Изменения в восприятии Библии вследствие обращения к новой парадигме положили начало историческому изучению Иисуса в современном смысле. Часто такой подход называют «историко-критической» парадигмой чтения Библии, чтобы отличить его от неисторического и некритического понимания. Я же предпочитаю говорить об «исторически-метафорической» парадигме. Такой подход сочетает достижения историко-критического метода с пониманием метафорической природы языка Библии, то есть того, что его смысл превосходит буквальный и исторический смыслы.

И поскольку вся эта книга посвящена тому, как мы воспринимаем Иисуса и евангелия в рамках такой парадигмы, я лишь кратко перечислю ее основные принципы.

• Евангелия есть результат исторического процесса. Написанные в последней трети I века, они рассказывают нам о значении Иисуса в жизни общин, развивающих переданную им традицию.

• В евангелиях сочетаются воспоминания и свидетельство; одни эпизоды отражают реальные воспоминания об Иисусе, другие — эволюцию понимания учения и личности основателя христианства в течение нескольких десятилетий между его смертью и созданием текста. В евангелиях также сочетаются воспоминания и метафоры, историческая память с метафорическим повествованием.

• Крайне важно отличать Иисуса до Пасхи от Иисуса после Пасхи, то есть Иисуса до смерти от того Иисуса, каким он стал после смерти. Между ними есть существенные отличия.

Таковы основы историко-метафорического подхода к разговору об Иисусе. В следующих двух главах я подробно их рассмотрю. Понимание этих основ влечет за собой совершенно иной подход к рассказу об Иисусе, резко отличающийся от привычных. В результате мы получаем набросок истории об Иисусе — убедительный и притягательный образ которого бросает нам вызов.