Бунтарь Иисус

5. Внутренняя жизнь Иисуса. Его опыт богопознания

Многие христиане привычно думают об Иисусе как о Боге. Расхожие христианские выражения поддерживают такие представления. Никейский Символ веры в IV веке провозгласил, что Иисус есть «Бог истинный от Бога истинного… единосущный Отцу», и утверждает, что Иисус участвовал в сотворении мира: «чрез Которого все произошло». Кроме того, благочестивые христиане обращаются к Иисусу с молитвой и воспевают гимны, прославляющие Иисуса как Бога. Эти выражения справедливы для послепасхального Иисуса: воскресший и живущий Христос един с Богом и божествен.

Но в данной главе мы будем говорить об Иисусе и Боге до Пасхи. Каковы были взаимоотношения Иисуса с Богом? Если выразить суть дела кратко, можно сказать: до Пасхи Иисус не считал себя Богом, однако Бог был наиважнейшей реальностью его жизни. Такую картину дают нам евангелия. Рассказ о его взрослой жизни начинается с его опыта познания Бога: «И… увидел Он разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, нисходящего на Него» (Мк 1:10). Иисус рассказывал притчи о Боге — о Его характере и желаниях. Он учил тому, что Бог должен находиться в самой сердцевине жизни: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумом твоим, и всею крепостию твоею» (Мк 12:30). И суть этики для него заключалась в подражании Богу: «Будьте милосердны, как Отец ваш милосерден» (Лк 6:36). Он провозглашал царство Бога, присутствие, пришествие и значение этого Царства: «Ищите же прежде Царства и правды Его» (Мф 6:33, Лк 12:31). Он говорил, что сила, которая есть в нем, это сила Бога: «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, значит, достигло до вас Царство Божие» (Мф 12:28, Лк 11:20).

Каким же образом Бог занял центральное место в жизни Иисуса? Во многом это объясняется иудейскими корнями. Как мы могли видеть в предыдущей главе, Иисус вырос в иудейском мире, буквально пропитанном ощущением присутствия Бога, в мире, где Писания и повседневная жизнь ставили Бога в центр существования.

Но тут есть еще одна, и крайне важная, причина: это опыт познания Бога, которым обладал Иисус. Для него Бог не был просто утверждением, в которое нужно верить, но — реальностью, постигаемой с помощью опыта. Это ставит Иисуса в один ряд с важнейшими героями Ветхого Завета и иудейской традиции; повествования Израиля сообщают о том, что эти люди знали Бога по своему опыту. Ближе к концу данной главы я покажу, что слово мистик (в широком смысле) лучше всего служит определением такого человека, как Иисус. Мистик обладает живым опытом познания Бога, и этот опыт меняет его мировосприятие и образ жизни. Поэтому можно сказать, что Иисуса сформировали преимущественно традиция иудаизма и мистический опыт познания Бога. Я полагаю, что Иисуса можно назвать иудейским мистиком.

Многие люди в современном мире плохо понимают, как можно познать Бога на опыте. Разумеется, атеисты отрицают такую возможность и агностики относятся к ней скептически. Однако даже многие христиане нашего времени могут счесть разговоры об «опыте познания Бога» странными. В большой степени это объясняется распространенной современной западной концепцией Бога, которую христиане разделяют со многими атеистами и агностиками: слово «Бог» описывает некое существо со свойствами личности, полностью отделенное от вселенной. Поскольку это «сверхсущество» обитает не здесь, а где-то «вовне» за пределами вселенной, Бог не относится к категории типов реальности, постигаемой опытом.

Такие представления о Боге, отделенном от вселенной, обычно называют сверхъестественным теизмом. Эта форма теизма кажется многим христианам вполне ортодоксальной, потому что она для всех привычна. Библия обычно говорит о Боге как о личности. Например, все мы прекрасно знаем первые строчки Молитвы Господней: «Отче наш, Который на небесах». Но когда мы делаем из этого концепцию Бога, когда думаем, что именно таково значение слова «Бог», мы получаем неверные и неадекватные представления. В молитве отражена лишь половина библейских представлений о Боге. В ней говорится лишь о трансцендентности Бога, о том, что он вне мира.

Библия также говорит, что Бог присутствует во всякое время и на всяком месте. Яснее всего это выражают слова, приписываемые апостолу Павлу: Бог есть тот, в ком «мы живем и движемся и существуем» (Деян 17:2s).[49] Обратите внимание на то, о чем говорят эти выражения: мы живем в Боге, мы движемся в Нем, в Нем наше бытие. Бог находится не где-то там, но прямо здесь, вокруг нас, Его Дух, через которого все получает бытие, наполняет все. Некоторым христианам эти слова nокажутся странными, но они справедливы. Многие из нас в детстве слышали, что Бог везде, что Он вездесущ. Если пользоваться специальными терминами, можно говорить об имманентности Бога, то есть о Его пребывании здесь. Бог пребывает во всем, все пребывает в Боге. Для Библии и ортодоксального богословия на протяжении веков Бог одновременно и трансцендентен, и имманентен, Он больше вселенной и в то же время присутствует во вселенной.

Сегодня все чаще такие представления о Боге называют панентеизмом. Это слово составлено из греческих корней, которые отражают его смысл: pan — значит «все»; theism происходит от греческого theos — Бог; частица en в середине слова значит «в». Панентеизм утверждает, что все пребывает в Боге, а одновременно — что Бог больше всего мира. Хотя этот термин появился всего лишь около двух столетий назад, его смысл столь же древний, как и смысл сверхъестественного теизма.

Но в последние века многие христиане стали думать исключительно о трансцендентности Бога. Это объясняется влиянием идей эпохи Просвещения. До этого большинство христиан имело представление о присутствии Бога в мире, одновременно понимая, что Бог больше мира. Мир был пронизан присутствием Бога. Но Просвещение изменило представления о вселенной — теперь мир закрытая система из материи и энергии, где действуют естественные законы. В результате Просвещение изгнало Бога из вселенной, природа была лишена присутствия Бога, из мира было устранено измерение священного. И потому представления об имманентности Бога, о том, что он «везде», ушли из сознания людей. На смену панентеизму пришел сверхъестественный теизм.

Неважно, пользуемся ли мы термином «панентеизм» или нет. Но главное, как мы думаем о Боге: исключительно как о трансцендентном существе (сверхъестественный теизм) или же как о трансцендентном и имманентном одновременно (панентеизм). Многие люди сегодня знают одну лишь первую концепцию сверхъестественного теизма, и это часто порождает скептическое отношение к Богу. Когда кто-нибудь говорит мне: «Я не верю в Бога», — я обычно отвечаю: «Расскажи, в какого именно Бога ты не веришь». И затем почти всегда я слышу описание Бога в рамках сверхъестественного теизма. Представление о том, что под «Богом» подразумевается существо, отделенное от вселенной, «вне» ее и «не здесь», — это важнейший корень атеизма, агностицизма и скептицизма нашего времени.

Кроме того, у этих форм теизма есть еще одно важное отличие. С точки зрения сторонников сверхъестественного теизма, Бога невозможно познать на опыте, за исключением моментов сверхъестественного вмешательства. Поэтому в Бога можно только верить, но его нельзя познать. Мы познаем Бога лишь после смерти, а в этой жизни нам остается только вера. Однако согласно панентеизму Бог пребывает здесь, окружает нас, несмотря на то, что Бог все превосходит. И в рамках этой концепции можно говорить об опыте познания Бога.

Когда мне было почти двадцать пять лет и я преподавал в колледже, мой старший коллега описывал это плоское богословие, порожденное Просвещением, такими словами: «Оттуда ушла вся pneuma». Такая характеристика была основана на множественном значении греческого слова pneuma: это и «воздух», и «ветер», и «дыхание», и «Дух».[50]Оттуда ушел весь воздух, ушел Дух. Я мог его понять, хотя мне казалось, что его отзыв просто убийствен. Для меня современное богословие было источником радости и подлинной свободы, оно давало мне понимание и бросало вызов.

Тем не менее в этой характеристике много истины. Современное богословие, в том числе современное изучение Библии и жизни Иисуса, чаще всего закрыто для мысли, что Бога можно познать на опыте и что именно такой опыт в целом составляет основу Библии.[51]

Религиозные учения всего мира богаты разнообразными повествованиями, описывающими опыт присутствия Бога или опыт священного (я буду пользоваться обоими этими терминами как равноценными синонимами). Историки религии, антропологи, социологи, психологи и исследователи мистицизма занимаются изучением этих повествований. Сто лет тому назад вышла классическая книга «Многообразие религиозного опыта», автор которой, американский психолог и философ Уильям Джемс, говорит об этом опыте как о самом удивительном и необычном явлении среди всех известных нам психологических феноменов.

Джемс называет это опытом «невидимого» и «большего». Абрахам Хешель, один из двух самых известных иудейских богословов XX века, писал о состоянии «радикального изумления», в котором мы воспринимаем священное, превосходящее все известные нам категории реальности. Мартин Бубер, второй крупнейший иудейский богослов, писал о встрече с «Ты», превосходящей разделение на субъект и объект, которое свойственно обычным переживаниям. Психолог Абрахам Маслоу называл такие моменты «пиковым переживанием», а немецкий специалист по истории религии Рудольф Отто писал о стоящих за этим опытом переживаниях «нуминозного», о mysterium tremendum et fascinans — об ужасающей тайне, которая наполняет нас трепетом, но одновременно привлекает и притягивает к себе. Хьюстон Смит, один из самых известных живущих ныне исследователей религии, писал, что опыт священного в мировых религиях приводит человечество «практически к единодушному убеждению» в том, что реальность — «то, что существует» — содержит в себе не одно-единственное измерение. Кроме видимого мира, знакомого нам по обычному опыту, есть нечто неизмеримо «большее» — то, что мы называем «священным».[52]

Если воспользоваться более широким термином Уильяма Джемса, опыт священного можно назвать опытом «большего». Существуют два главных типа таких переживаний: при первом священное воспринимается как личность или существо, обитающее на другом уровне реальности; при втором — как присутствие, наполняющее всю реальность, включая, разумеется, наш мир.

У христиан переживания первого типа — это опыт соприкосновения с Богом, Иисусом, ангелами, Марией или святыми. Сюда же относятся видения и слуховые ощущения. В состоянии видения человек как бы проникает взглядом в иную реальность; если это слуховые феномены, он слышит голос из иной реальности. Самый известный библейский пример такого переживания сочетает в себе зрительные и слуховые ощущения: Павел по дороге в Дамаск увидел свет и услышал обращенные к нему слова Иисуса (Деян 9:3–6; см. также Деян 22; 26).

При втором типе переживаний человек ощущает, что священное наполняет этот мир. Мы видим то же, что и обычно: пейзаж, комнату, человека, все, что находится перед нами. В отличие от видений, здесь нет явлений существ из иной реальности, хотя мы часто видим обычные вещи иным взглядом: все становится удивительным, все сияет славой. Если воспользоваться библейским выражением, можно сказать, что в такие моменты мы видим «наполненный славой Божьей» и преображенный мир, видим свет Бога, сияние присутствия священного, которое наполняет собой все. То, что перед нами, сияет, как будто все излучает свет. В такие моменты речь и обыденное восприятие знакомой реальности исчезают и широко раскрытыми глазами мы смотрим на «существующее» во всей его «таковости». Иногда зрительный аспект не задействован. В этом случае мы просто ощущаем, что священное присутствие наполняет собой все.

Опыт первого типа порождает язык сверхъестественного теизма, описывающий священное как личность. Опыт второго типа (будь то зрительные переживания или ощущение присутствия) порождает язык панентеизма, это «большее», которое имманентно миру. Одни люди воспринимают священное как личность (или как несколько личностей), другие же — как более чем личностную, трансперсональную реальность.

Оба типа переживаний могут происходить спонтанно, как бы из ничего и без явных причин. Однако некоторые духовные практики: уединение, пост, молитва, песнопения, игра или слушание барабанов, ритмические движения и тому подобное — могут вызывать появление таких переживаний. Приведем пример: оба типа переживаний священного могут возникнуть при так называемой созерцательной молитве или медитации. Такая практика ведет к состоянию устойчивой внутренней тишины. Похоже, именно об этом говорит Псалом 45: «Утихните и познайте, что Я Бог»^{6} (стих 11). Иногда в таком состоянии люди видят видения, слышат нечто особенное или ощущают встречу со священным как с личностью. Или же у них появляется ощущение, что они соприкоснулись с глубинным уровнем своего бытия, так что граница между Я и тем, в ком мы живем и движемся, и существуем, становится почти незаметной и проницаемой либо даже полностью исчезает, что приводит к чувству единства или общения с Богом или священным.

Оба типа переживаний становятся возможны, когда человек находится в особом состоянии и его повседневный модус сознания сменяется необычным состоянием сознания. Последнее можно назвать «экстатическим» в том смысле, какой подсказывает происхождение данного термина: что он «выходит из» себя или оказывается «вне» обычного состояния сознания. Некоторые относят такие состояния к иллюзиям или бредовым переживаниям, а не к открытию некоей реальности, однако сами люди, пережившие подобный опыт, так не считают. Для них эти сильные переживания обладают свойствами познания, которое порождает онтологические представления о самой реальности. Это убедительный опыт реального — и даже высшего смысла всей реальности. Такие моменты воспринимаются как откровение, а не как галлюцинация.

Если мы снова воспользуемся словами Уильяма Джемса, можно сказать, что такие переживания позволяют перейти от религии, полученной через посредников (то, что мы узнали от других), к религии, полученной из первых рук, к вере, основанной на опытном познании «большего». Об этом говорится в кульминации Книги Иова. Там Бог описывает Иову чудеса тварного мира, после чего Иов восклицает: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя» (42:5).[53]

Как бы мы ни относились к подобным переживаниям и что бы ни думали об их достоверности, надо всерьез принять тот факт, что они встречаются. Более того, ключевые деятели истории любой религии сталкивались с подобным опытом священного, если верить тому, что о них рассказывают. Можно привести примеры подобных явлений практически из любой религии мира, но я ограничусь иудаизмом, поскольку он важнее всего для изучения жизни Иисуса.

Опыт Бога занимает важное место в Ветхом Завете. Ключевые фигуры библейских повествований, начиная с патриархов в Книге Бытия, знакомы с опытом священного. Авраам имеет дело с видениями, слышит голос и принимает у себя обитателей небес. Это же свойственно его внуку Иакову, родоначальнику двенадцати колен. Однажды Иаков видит поразительную лестницу, связывающую наш мир с иным уровнем реальности, по ее ступеням спускаются и поднимаются ангелы. Увидев ее, он восклицает: «Это врата небесные!» — то есть дверь к иной реальности.[54]

Подобные вещи Библия рассказывает о Моисее, важнейшем персонаже истории Израиля. Его призвание освободить Израиль прямо связано с опытом познания Бога. Он видит горящий куст, который не сгорает, купину, сияющую Божественным светом, и слышит доносящийся оттуда голос Бога. Позже он не раз поднимается на священную гору, чтобы разговаривать с Богом, где он и получает законы, по которым должен жить Израиль. Книга Исхода говорит, что после одной из таких встреч с Богом лицо Моисея излучало сияние священного (34:29–35). В его кратком «некрологе» в конце Второзакония говорится, что Моисей знал Бога «лицом к лицу» (34:10–12).

Книги ранних пророков постоянно описывают опыт священного. Оставшись один на горе, пророк IX века до н. э. Илия видит богоявление. Библия говорит, что он действовал «в Духе», то есть как проводник силы Духа, проявляющейся в исцелении или избавлении от засухи. В последний раз мы видим Илию, когда на глазах у своего ученика и последователя Елисея пророка переносит в иной мир «колесница огненная в вихре» (4 Цар 2:11).[55]

Спустя век появляется Исайя, пророческое призвание которого прямо связано с опытом всеохватывающего присутствия Бога:

Нечто подобное в момент своего призвания переживает и пророк Иезекииль: «И было в тридцатый год, в четвертый месяц, в пятый день месяца, когда я находился среди переселенцев при реке Ховаре, отверзлись небеса, и я видел видения Божий» (1:1). Кроме видений пророки иногда чувствовали, что на них сошел Дух: «И нисшел на меня Дух Господень» (Иез 11:5) или «Дух Господа Бога на мне» (Ис 61:1).

По свидетельству иудейской традиции, подобные вещи продолжали происходить и во времена Иисуса. До нас дошли повествования об иудейских харизматиках, живших приблизительно в то же время, которые прославились своей близостью к Богу, проводивших много часов в созерцательной молитве, совершавших исцеления и изгонявших бесов. Два самых известных из них — Хони Ме-аггел, или Хони Рисующий Круг (I век до н. э.), и Ханина бен Доса (I век н. э.). Ханина однажды даже услышал голос с небес, назвавший его сыном Бога: «Весь мир насыщается в заслугу Ханины, Моего сына»[56]

Иисус остается в рамках этой традиции, он подобен тем иудеям, для которых Бог и священное были реальностью, постигаемой с помощью собственного опыта. На это указывают — прямо и косвенно, как в конкретных деталях, так и в целом — многочисленные свидетельства евангелий. Эти свидетельства мы видим и в раннем слое евангельской традиции, в источнике Q и у Марка, и в позднейших слоях. Евангелия говорят о видениях, о долгих часах молитвы, о том, что Иисус ощущает в себе присутствие Духа. Его слова показывают, что он ощущает тесную близость к Богу. Иисус понимает, что, когда он исцеляет больных и изгоняет бесов, через него действует Дух Божий. И в целом его поучения показывают, что Иисус воспринимает реальность в свете опыта священного. Его стремления и пророческая смелость указывают на опыт познания Бога, подобный опыту пророков Ветхого Завета.

Когда же Иисус начал переживать опыт познания Бога? С какого возраста? Еще ребенком, подростком или взрослым? Истории о его рождении у Матфея и Луки говорят о том, что Иисус был зачат от Духа Божьего и что Бог был «в Иисусе» с самого начала. Но по причинам, которые приводятся в главе 3, ведущие ученые считают, что эти рассказы (как и повествование о двенадцатилетнем Иисусе в Храме) не отражают исторических фактов. И даже если мы верим в историческую достоверность евангельских рассказов о рождении Иисуса, они не помогут ответить на вопрос, когда же Иисус осознал этот опыт познания Бога. Мы не можем сказать, когда это случилось, потому что евангелия не приводят исторических фактов о жизни Иисуса до взрослого возраста.[57]

Мы знаем только то, что Иисус, которому уже было больше двадцати лет, ушел из Назарета и направился в пустыню, туда, где действовал Иоанн Креститель. Это путешествие говорит о том, что Иисусом двигали глубоко религиозные мотивы. Чем еще объяснить, что человек покидает свой дом и своих родных и отправляется к пророку в пустыню?

Иоанн был выдающейся фигурой в мире иудаизма I века. Все евангелия говорят о том, насколько он значим, а Иосиф Флавий рассказывает об Иоанне обстоятельнее, чем об Иисусе (Древности, 18.116–119). Иоанн не занимал какого-либо официального поста, а потому его значение не объясняется положением в обществе. Более того, он находился в оппозиции к властям. Евангелия говорят, что он одевался подобно великому ветхозаветному пророку Илии, ниспровергателю царств. Мы говорили о том, что Храм обладал монопольным правом на доступ к Богу, однако Иоанн предлагал иные средства для прощения — покаяние и крещение — и тем самым подрывал монополию Храма. Поскольку Иоанн открыто обличал своего правителя Ирода Антипу, он был арестован, а затем казнен.

Марк очень кратко описывает служение Иоанна такими словами: «Был Иоанн Креститель в пустыне, проповедуя крещение покаяния для отпущения грехов» (1:4). Таким образом, его крещение совершалось «для отпущения грехов». И это подрывало монополию Храма, который считался единственным местом покаяния и прощения. Значит, Иоанн принадлежит к пророкам, обличавшим Храм, и как мы позже увидим, Иисус последовал тем же путем. Более того, крещение означало покаяние, а в то время это слово понимали не так, как позднее начали понимать христиане, которые видят в покаянии сожаление, угрызения совести или чувство вины. В тогдашнем иудаизме покаяние было тесно связано с возвращением из изгнания: покаяться значит оборотиться и вернуться, стать на «путь Господень», ведущий из Плена в Землю обетованную. Греческий корень слова указывает еще на один его смысл: покаяться значит «выйти за пределы своего ума» — привычных представлений о том, что такое жизнь с Богом.

Иоанн не только возвещал покаяние, которое не зависит от Храма, он также обличал, предостерегал о Суде и говорил о ком-то, кто грядет. Вот обличения:

Против кого эти обличения? У Матфея — против саддукеев и фарисеев, но у Луки эти слова обращены просто к людям, пришедшим креститься. Однако маловероятно, чтобы Иоанн называл людей, желавших у него креститься, «змеиным отродьем». Трудно также согласиться с тем, что эти слова обращены к евреям в целом (включая крестьянский класс). Более вероятно, что они обращены к отдельным группам людей, хотя тут трудно о чем-либо говорить с полной определенностью.

Вот угроза Суда:

Это яркая образная речь: топор уже скоро вонзится в корни, лопата для веяния готова, чтобы отделить пшеницу от мякины; а за тем и дерево, не приносящее плода, и мякина будут брошены в «огонь неугасимый». Недостаточно быть потомком Авраама, требуется нечто большее: покаяние — стать на дорогу возвращения, на путь Господень, «выйти за пределы обычного ума».

И вот слова о том, кто грядет:

Слова о том, «кто грядет», напоминают слова пророка Малахии, последнего пророка в Еврейской Библии времен жизни Иисуса: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф» (3:1).

Люди и сам Иисус приходили к Иоанну, чтобы примкнуть к движению протеста и обновления. Очень важно, что Иисус встретился с Иоанном. Два ранних источника, Марк и Q начинают свое повествование с того момента, когда уже взрослый Иисус встречается с Иоанном (об этой встрече говорят все четыре евангелия). Мы не знаем, сколько времени они провели вместе, но, вероятнее всего, Иисус стал последователем Иоанна и оставался рядом с ним достаточно долго. Иоанн стал его учителем, его наставником. Нет сомнения в том, что Иисус очень высоко ставил Иоанна. Позднее он говорит о Крестителе: «Истинно говорю вам: не восставало среди рожденных женами большего, чем Иоанн Креститель» (Мф 11:11; Лк 7:38, эти слова взяты из источника Q). Здесь засвидетельствовано безмерное восхищение Иоанном.

Но что сам Иоанн думал об Иисусе? Видел ли пророк в нем «того, кто придет»? Марк считал, что этот «грядущий» — Иисус, и с тех пор христиане начали называть Иоанна «предтечей» Иисуса. Но более правдоподобно думать, что Иоанн не увидел в Иисусе «того, кто грядет». Как уже говорилось в главе 2, Матфей добавил к тексту Марка слова о том, что Иоанн ставит Иисуса выше себя. Более того, когда до брошенного в темницу Иоанна доходят слухи о деяниях Иисуса, пророк отправляет своих посланцев, чтобы задать Иисусу вопрос: «Ты ли Грядущий, или ожидать нам иного?» (Мф 11:3; Лк 7:19). Это показывает, что Иоанн до того момента не предполагал такого.

А затем, после Пасхи, Иоанн стал предтечей Иисуса, который предвозвестил его приход. Но в допасхальном контексте он был наставником Иисуса, а Иисус — учеником Иоанна. И первый опыт познания Бога, о котором рассказывают нам источники, Иисус пережил рядом с Иоанном.

В начале: видение Духа

Проповедь Иоанна произвела на Иисуса огромное впечатление, так что он решил пройти Иоанново «крещение покаяния для отпущения грехов». «И было в те дни, — пишет Марк, — пришел Иисус из Назарета Галилейского и был крещен в Иордане Иоанном» (1:10). А затем, рассказывает Марк, когда Иисус выходил из воды:

Таким образом, повествование Марка об Иисусе начинается с опыта познания Бога. Здесь описаны и зрительные, и слуховые ощущения. Как это было с Иезекиилем за шесть столетий до того (1:1), Иисус увидел, что небеса как бы разорвались и открылись. И он увидел «Духа, как голубя, нисходящего на Него» через образовавшийся разрыв. Эти слова перекликаются со словами другого пророка, исполненного Духа: «Дух Господа Бога на мне» (Ис 61:1).[58] Видение сопровождал голос, раздававшийся с небес: «Ты Сын Мой Возлюбленный, на Тебе Мое благоволение». Такой феномен был хорошо известен иудаизму, так что существовал даже термин для «голоса с неба» — bath qol, что означает «дочь звука». Возможно, эта метафора указывает на нечто подобное тому, что произошло несколькими столетиями раньше, когда Бог говорил, обращаясь к Илии, в «веянии тихого ветра» (3 Цар 19:12).[59]

У Марка только Иисус переживает опыт нисхождения Духа. Как мы уже говорили в главе 2, у Марка другие люди не видят разверзшиеся небеса, а голос обращается исключительно к Иисусу: «Ты Сын Мой Возлюбленный, на Тебе Мое благоволение». Но у Матфея, как мы отмечали, голос говорит об Иисусе в третьем лице и обращен также и к стоящим рядом людям: «Это Сын Мой Возлюбленный, на Ком Мое благоволение» (3:17). Но у Марка только Иисус слышит этот голос. Можно предположить, что именно в тот момент Иисус понял, что он помазан Духом и наполнен Духом. У Марка именно с этого начинается жизнь Иисуса — с опыта переживания Божьего Духа.

У нас нет весомых оснований сомневаться в историчности рассказа о крещении у Иоанна и о самом видении. Если мы не считаем, что видений не бывает или что они бывают только при психозе, у нас нет причин утверждать, что Иисус ничего такого не видел. Однако сами слова, донесшиеся с неба: «Ты Сын Мой Возлюбленный, на Тебе Мое благоволение» — могут вызвать сомнение у историка по той причине, что они явно отражают послепасхальные представления об Иисусе. И потому можно думать, что это творчество последователей Иисуса после Пасхи.

Но суждение историка тут зависит от интерпретации выражения «Сын Мой». Если слово «Сын» имеет то богословское значение, которое оно позднее обрело у христиан, тогда эти слова следует отнести к послепасхальному периоду или, по меньшей мере, оставить «под подозрением». Но если они имеют тот же смысл, что и в рассказах о других иудейских харизматиках того времени, тогда у историка нет причин отрицать достоверность описания евангелистов, поскольку другие люди также слышали bath qol, голос с небес, который называл слышавших «сынами» Бога. С такой точки зрения эти слова исторически правдоподобны, причем они указывают на связь Иисуса с иудейскими харизматиками.

Что бы ни думал историк об этих словах с неба, видение Иисуса в момент крещения позволяет отнести его к тем иудеям, которые ощущали, что их наполняет Дух. И в самом деле, рассказ о видении Иисуса, стоящий в самом начале истории его жизни, напоминает повествования о призвании пророков. Их служение начинается с опыта переживания Духа Божьего, то же самое можно сказать об Иисусе.

Видения в пустыне

По данным наших самых ранних источников, Q и Марка, сразу после крещения Иисус проводит сорок дней в пустыне. Рассказ Марка крайне лаконичен. Дух, сошедший на Иисуса при крещении, «тотчас уводит Его в пустыню» — в сухую местность со скудной растительностью, каменистую и выжженную солнцем, где в горах были каньоны с многочисленными пещерами. Тут он встречается с сатаной, который его искушает: «И был Он в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями, и ангелы служили Ему» (1:12–13). Слова о служащих ангелах напоминают рассказ об Илии (3 Цар 19:5–8) и, таким образом, устанавливают связь между Иисусом и этим ветхозаветным пророком (с ним тесно связан и Креститель).

Источник Q (Мф 4:1-11; Лк 4:1-13) приводит более пространный рассказ. Там добавлена одна деталь, на которую, по-видимому, косвенно намекает и Марк — что Иисус провел сорок дней в посте. Во многих религиозных традициях существует практика длительных постов. Когда человек проводит несколько дней, употребляя только воду, у него меняется состояние сознания, а иногда появляются видения. Поскольку он это делал «в пустыне», в уединении, антропологи и историки религии отнесли бы эту практику к категории, которую они называют «поиск видения» или «испытание пустыней». Как говорит нам источник Q тут Иисус видит три видения подряд.

Главные действующие лица этих видений — сам Иисус и сатана. Таким образом, это не опыт познания Бога, но переживания, связанные с «сатаной» (Марк), или «дьяволом» (Матфей и Лука, то есть Q). Тем не менее это были переживания иного уровня реальности, к ним относится и опыт столкновения со злыми духами. Это «дьяволический» мистический опыт.[60]

Представления о сатане в иудейской традиции имеют свою историю. В относительно ранних текстах Ветхого Завета сатана относится к служителям Бога и участвует в «небесном совете», который собирал Бог (тут используется образ царя, окруженного своими подчиненными). В двух первых главах Книги Иова сатана служит Богу осведомителем и проводит для Него испытания. Но на протяжении нескольких веков, протекших после Плена, когда над иудеями господствовали чужеземные империи, сменявшиеся одна за другой, постепенно появилось представление о том, что «этот мир» — мир истории — находится под властью злых сил, которые противятся Богу. Так сатана постепенно превратился из служителя Бога в «дьявола». Отвлекусь на один вопрос, который может появиться у кого-то из читателей. Реален ли сатана? Существует дьявол или нет? Нет сомнений, что некоторые люди знали переживания, связанные со злой силой. Но можно ли на основании этого опыта прийти к каким-либо онтологическим заключениям? Сам я скептически отношусь к идее онтологического существования злого духа. Однако сатана как персонификация зла говорит о том факте, что зло «больше», чем кто-либо из нас. Это не просто порождение свободного выбора отдельных людей. Во многих смыслах современный мир опутан силами зла. Я понимаю слова Нового Завета о сатане или о «началах и властях» как, по меньшей мере, попытку выразить символическим языком то, что мир, как нам часто кажется, находится под контролем злых сил. Но что бы мы ни думали об онтологическом статусе сатаны, некоторые люди видели его в видениях.

Сатана сталкивается с Иисусом трижды. Лука и Матфей говорят о трех практически одинаковых видениях, хотя у этих евангелистов последовательность событий не совпадает. У Матфея первые два искушения начинаются с одной и той же условной части предложения: «Если Ты Сын Божий…». В момент крещения Иисус услышал голос, сказавший ему: «Ты Сын Мой Возлюбленный». И теперь сатана как бы спрашивает: «В самом деле? Тогда докажи это».

В первый раз сатана обращается к Иисусу, когда тот постился уже сорок дней и наконец «ощутил голод». Дьявол предлагает Иисусу повелеть, «чтобы камни эти сделались хлебами». Искушение: если ты Сын Божий, накорми себя, позаботься о себе, используй свой статус и власть для себя самого. В ответ Иисус цитирует Ветхий Завет: «Не хлебом одним жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Втор 8:3).

Во второй раз дьявол переносит Иисуса в Иерусалим на самую высокую точку («крыло») Храма, находящуюся примерно на 90 метров выше уровня лежащей ниже долины. Искуситель говорит Иисусу: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз». Сатана цитирует Библию: «Написано ведь: „Ангелам Своим заповедует Он о Тебе“, и: „На руках понесут Тебя, чтобы Ты не преткнулся о камень ногою Твоею“». Что же означает такое предложение? Совершить безумный и драматичный поступок в вере, что Бог придет к нему на помощь? Иисус отказывается, он думает, что такой поступок есть «проверка» надежности Бога, и снова цитирует Писание: «Не искушай Господа Бога твоего» (Втор 6:16).

В третьем видении дьявол переносит Иисуса на «гору весьма высокую», чтобы показать ему «все царства мира и славу их». Тут уже нет условной части предложения «если Ты Сын Божий». В этот раз искуситель предлагает отказаться от Бога. Дьявол говорит Иисусу: «Все это дам Тебе, если павши поклонишься мне». Это имперское искушение: «все царства мира и слава их» могут быть твоими, поскольку они принадлежат сатане. И в третий раз Иисус отвечает цитатой из Библии: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Втор 6:13). Затем, говорит евангелист, «оставляет Его диавол, — и вот, ангелы приступили и служили Ему».

Происходило ли это на самом деле? Что может сказать о подобных событиях историк? С исторической точки зрения в высокой степени правдоподобно то, что Иисус вскоре после крещения провел достаточно долгое время в пустыне. Об этом свидетельствуют два независимых источника: Марк и Q.

Но вправе ли мы предполагать, что рассказ Q o видениях основан на историческом воспоминании, то есть на реальных переживаниях Иисуса? Или же это продукт творчества христианской общины? Большинство ученых склоняются ко второй точке зрения, несмотря на показания двух ранних источников.[61] Сам же я оставляю повествование Q «под подозрением» — об этом тексте невозможно вынести историческое суждение, потому что здесь невозможно учесть все «за» и «против».

Но даже если рассказ Q создан христианами после Пасхи, он тем не менее отражает представления первых христиан об Иисусе — о том, что с ним могло происходить подобное. Если Иисус на самом деле не был таким человеком, зачем бы им потребовалось изобретать такие истории? Можно придумать некоторые причины. Скажем, они хотели показать Божественного помазанника, а потому создали рассказы о видениях, подобные историям о Моисее и других пророках. Но куда более вероятно другое объяснение: Иисус действительно был таким человеком.

Общественное служение Иисуса и Дух

Как мы видели, в синоптических евангелиях Иисус начинает общественное служение с видений. Далее мы находим в них многочисленные указания на то, что служение и поучения Иисуса укоренены в его опытном познании Духа Божьего. Рассказы о нем и приписываемые ему речения говорят о том, что для Иисуса Бог был реальностью, постигаемой на опыте, и что это стало основанием для всей его судьбы.

Дух и учение

В самом начале своего евангелия Марк говорит о сильном впечатлении, которое Иисус произвел на людей, потому что он учил их не как книжники, то есть не как «официальные» учителя. Слушатели «изумлялись учению Его, ибо учил Он их как власть имеющий, а не как книжники» (1:22). За греческим словом, которое переводится как «власть», стоит иудейский термин, описывающий власть Бога, Gevurah. Слова Иисуса передают Gevurah,[62] то есть через него говорит Дух.

Сам Иисус связывал свою власть с Духом. Когда религиозные лидеры в Иерусалиме спрашивают его, кто дал ему власть, Иисус отвечает им встречным вопросом: «Спрошу вас об одном, и ответьте Мне, и Я скажу вам, какою властью это делаю. Крещение Иоанново с неба было, или от людей?» (Мк 11:29–30). Получил ли Иоанн свою власть «с неба», то есть от Бога? Косвенно, но довольно ясно, это отражает представления Иисуса о себе самом: он обладает той же властью, что и Иоанн, которая опирается не на социальные институты или традицию, но на Бога и опыт познания священного.

Многие из слов Иисуса показывают, как он понимает свою власть, полученную от Бога. Нередко его высказывания начинаются так: «А Я говорю вам» — то есть он подчеркивает собственный авторитет. Другим предшествует необычное выражение «аминь» (в современных переводах часто это звучит как «истинно» или «воистину»). Слово «аминь» подчеркивает справедливость утверждения и всегда ставится в конце предложения, а не в начале.[63] Иногда выражение «а Я говорю вам» включено в фразу, где он противопоставляет себя традиционному учению: «Вы слышали, что было сказано… а Я говорю вам…».[64] Таким образом, речи Иисуса свидетельствуют о том, что он обладает властью, превосходящей авторитет традиции, что он говорит словами Духа.

Дух и исцеления

Иисус говорит о силе Духа, которая из него исходит. Изгоняя бесов, он говорит о власти Духа Божьего: «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, значит, достигло до вас Царство Божие» (Мф 12:28; Лк 11:20).[65] В другом случае, после того как женщина прикоснулась к его одеждам, чтобы исцелиться, он почувствовал, что «из него вышла сила» (Мк 5:30).

Дух и присутствие

Люди, встречавшие Иисуса, иногда чувствовали присутствие Духа в нем. Рудольф Отто говорит оноуменозном присутствии, которое окружает людей, переживших яркий опыт познания священного. В них есть нечто «иное», и это возбуждает трепет, страх и удивление. Иногда в словах таких людей проявляется властность, их восприятие мира кажется удивительно глубоким, их бытие как бы наполнено силой.[66] В буддизме говорят о «поле Будды», «зоне освобождения», которая создается вокруг Будды и последующих буддийских «святых», или бодхисатв; просто быть в их присутствии означало пережить нечто необыкновенное. В христианской традиции последователи святого Франциска в XIII веке говорили о подобных явлениях вокруг него. Если говорить о Ветхом Завете, то к этой же категории можно отнести рассказ о сиянии лица Моисея, спустившегося со священной горы (Исх 34:29–35); Тора указывает, что в Моисее было нечто «иное», что его окружало нуменозное присутствие.

В евангельских повествованиях об Иисусе говорится о том, что его тоже окружало такое присутствие. Мы уже упоминали слова Марка, что люди чувствовали присутствие Духа, когда Иисус учил. Далее Марк ярко описывает, какое впечатление на людей производило это «облако ноуменозного» вокруг Иисуса: «Были они в пути, восходя в Иерусалим, и шел впереди их Иисус, и они ужасались, и сопровождающие были в страхе» (10:32).[67]

Эпизод, который обычно называют «преображением» Иисуса, свидетельствует о том, что ближний круг его учеников ощущал славу присутствующей в нем ноуменозности (Мк 9:2–4; Мф 17:1–8; Лк 9:28–36; Матфей называет это событие видением).

Скорее всего, это метафорическое повествование, а не воспоминание, тем не менее этот рассказ на многое проливает свет. На «высокой горе» три ученика Иисуса видят, как он «преобразился пред ними, так что его одежды стали весьма белыми». Тело Иисуса и его одежды сияли, они излучали свет присутствия Бога, славы Божьей. Подобно Моисею в Книге Исхода, Иисус на какой-то момент «просиял» светом Духа. И далее: «И явились им Илия с Моисеем и беседовали с Иисусом». Илия и Моисей были величайшими личностями всего Ветхого Завета, которые обладали познанием Бога.[68] Неважно, происходило ли это на самом деле, важен смысл видения. Даже если это послепасхальное метафорическое повествование, оно связывает Иисуса с двумя великими духоносными людьми из истории Израиля.

Присутствие «иного» в Иисусе ощущали даже люди, не верившие в то, что это исходит от Бога. В третьей главе Марк ярко описывает столкновение с Иисусом его противников, в том числе членов его семьи. Когда его родственники услышали, что деяния Иисуса собирают вокруг него толпы людей, они «вышли взять Его; они говорили: Он — вне Себя» (3:21). Некоторые английские переводы (включая популярный NRSV) затемняют смысл греческого текста: вместо «они говорили» там стоит «люди говорили», то есть это мнение приписывается «людям», а не родственникам Иисуса. Но в греческом тексте стоит «они» (а не «люди»), что явно указывает на его родственников. Этот стих удивляет даже тех, кто хорошо знаком с евангелиями: родственники Иисуса думали, что он не в себе, что он сумасшедший.

А в следующем стихе Марк приводит мнения врагов Иисуса — пришедших из Иерусалима книжников. Они говорят: «В Нем Веельзевул, и Он изгоняет бесов силою князя бесовского».[69] Иисуса обвиняют в том, что он одержим бесом. Книжники не отрицают, что он наполнен духовной силой и может изгонять бесов — но они приписывают эти явления «князю бесовскому». Как родственников, так и книжников заботит одно и то же: деятельность Иисуса и рост его популярности. Однако семья считает его психически нездоровым, а его враги говорят об одержимости бесом. Но те и другие согласны в том, что Иисус выходит за рамки «нормального».[70]

Дух и созерцательная молитва

Евангелия рассказывают о том, что Иисус часто уходил один, чтобы долго молиться. В этом он похож на Моисея и Илию. Марк пишет: «И утром Он вышел, встав задолго до рассвета, и ушел в пустынное место и там молился» (1:35); «И простившись с ними, ушел на гору помолиться» (6:36). Лука сообщает, что Иисус мог провести в молитве всю ночь (6:12).[71]

Продолжительность такой молитвы указывает на ее созерцательный характер (о такого рода молитве мы кратко говорили в начале главы). Эта молитва мистиков сильно отличается от молитвы в обычном понимании, то есть от словесной молитвы (многие христиане знакомы только со второй). При такой молитве человек обращается к Богу со словами, произносит ли он их вслух во время общей молитвы или про себя в уединении. Словесная молитва обычно длится относительно недолго, часто она занимает несколько минут. Будучи иудеем, Иисус обращался к ней, когда произносил положенные утренние и вечерние молитвы, молился в синагогах, благодарил, прославлял, просил и так далее.

Созерцательная молитва совершенно иная. Она включает в себя долгие периоды внутренней тишины. Обыденное сознание затихает, человек тихо сидит в присутствии Бога и может пережить глубинное соединение с ним. Такая молитва тоже существовала в иудейской традиции. Как уже говорилось, так молились иудейские харизматики, современники Иисуса. Она свойственна иудейскому мистицизму: средневековая Каббала восходит к древней мистической традиции merkabah («престол»), которая существовала во время жизни Иисуса и раньше.[72]

Дух и близость Бога

О близости Иисуса с Богом свидетельствует тот факт, что в молитве он называл Бога abba.Это арамейское слово, которое произносили дети, обращаясь к своему отцу. Поскольку его произносили малыши, только осваивающие речь, можно сказать, что оно подобно нашему слову «папа». Но это не только детское слово, его использовали и взрослые, обращаясь к своим отцам. Это семейное слово, которое отражает отношения близости.

У Марка Иисус называет Бога abba в молитве ночью перед распятием: «Abba Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу эту мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты» (14:36). Это единственное упоминание слова abba в евангелиях, но нужно помнить, что Марк написан на греческом и потому упоминание арамейского слова указывает на его значимость. Многие ученые также думают, что именно abba стоит за греческим словом «Отче» в начале молитвы Отче наш у Луки. Версия Матфея начинается со знакомого всем более формального обращения «Отче наш, Который на небесах», но у Луки там стоит просто «Отче». Еще одно свидетельство об этом мы находим у Павла. Хотя он (как и евангелисты) и писал на греческом для грекоговорящих общин, однако он дважды включил в свои послания слово abba, поскольку его часто использовали, обращаясь к Богу, последователи Иисуса (Рим 8:15; Гал 4:6). Подавляющее большинство ученых согласны с тем, что это слово восходит к самому Иисусу.

На протяжении второй половины XX века ученые одновременно и переоценивали значение слова abba, и недооценивали его. Переоценивали — потому что некоторые утверждали, что это обращение к Богу уникально и указывает на особое самосознание Иисуса в его отношениях с Богом.[73] Действительно, такое обращение к Богу было необычным для иудаизма, но не беспрецедентным. Особенно поразителен тот факт, что обращение abba приводится в рассказах об уже упоминавшихся тут иудейских харизматиках.[74] Это слово недооценивали — поскольку оно использовалось в рамках иудаизма, некоторые исследователи отрицали его особое значение для Иисуса. Хотя более правдоподобно объяснить, почему некоторые иудеи и Иисус отказались от привычных обращений к Богу, тем, что у них был особый опыт близости к Богу.

Кроме слова abba в евангелиях часто встречается и несколько более формальное наименование Бога — «Отец», — но и оно указывает на близость. Иисус называет Бога Отцом трижды у Марка, четыре раза в Q, четыре раза у Луки, двадцать один раз у Матфея и свыше ста раз у Иоанна.[75] С одной стороны, такая статистика отражает тенденцию развития традиции добавлять это слово к раннему материалу. С другой стороны, она все равно значима. Во всем Ветхом Завете Бога называют «Отцом» менее двадцати раз. Гораздо чаще его называют «Царем» и «Господом». Дело не в том, что авторы Ветхого Завета видят в Боге, скорее, отдаленное и суровое существо, нежели близкого и любящего Отца. Эта идея широко распространена среди христиан, но она ошибочна. Самое важное, что это ставит перед нами вопрос: чем объяснить такое резкое изменение языка в евангелиях относительно иудейской традиции? Самое правдоподобное объяснение заключается в том, что импульс этому задал сам Иисус с его опытом близости Бога.[76]

Просветленный учитель и пророк

Кроме повествований и речений, указывающих на опыт познания священного у Иисуса, синоптические евангелия описывают еще две важных черты Иисуса, которые косвенно свидетельствуют о его опыте познания Бога: он показан как просветленный мудрец и как пророк.

Просветленный учитель мудрости

Опыт познания священного меняет восприятие человека. У него появляются переживания просветления. Как мы увидим далее, когда будем рассматривать этот вопрос подробнее, учение Иисуса отражает очень необычное восприятие мира. В речениях Иисуса постоянно встречаются образы света и тьмы, слепоты и зрения. Чаще всего он использует краткие притчи и провоцирующие афоризмы, которые приглашают слушателя к изменению взгляда на мир. Привычный и общепринятый взгляд для Иисуса тождествен слепоте. Он говорит о пути, дороге, об узком пути, который выходит за рамки всего «нормального» и «привычного». В этом Иисус похож на Будду, который передавал мудрость, полученную им благодаря опыту просветления. Иисус видит все иначе, чем обычные люди, — и проще всего это объяснить тем, что ему открылась некая иная реальность.

Иисус как пророк

Люди считали Иисуса пророком, и он сам себя так называл. Когда он спрашивает учеников: «За кого Меня почитают люди?» — те отвечают: «За Иоанна Крестителя, а другие — за Илию, другие же говорят: это один из пророков» (Мк 8:27–28; см. также 6:15). Более того, Иисус сам называет себя пророком. Столкнувшись с враждой и отвержением в Назарете, где он вырос, Иисус говорит: «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем» (Мк 6:4; см. также Лк 4:24). Совершая свое последнее путешествие в Иерусалим, Иисус говорит: «Не может быть, чтобы пророк погиб вне Иерусалима» (Лк 13:33). Он подобен ветхозаветным пророкам, так считают окружающие и так думает он сам. Как и это было и с теми пророками, призвание Иисуса и его стремления основаны на опыте познания Бога.

В книге, написанной мной двадцать лет назад, я кратко называл Иисуса «человеком Духа», когда хотел сказать, что Иисус знал священное по своему опыту. Я подумывал, не стоит ли использовать здесь слово «мистик», но отказался от такой идеи, потому что сегодня это звучит двусмысленно. Для многих людей слова «мистик», «мистический» и «мистика» по меньшей мере туманны, а часто несут негативные коннотации, поскольку указывают на расплывчатость мышления или на что-то, к чему не стоит относиться серьезно. И даже когда люди понимают, что этот термин указывает на опыт священного, им кажется, что речь идет о каких-то вещах «не от мира сего», которые никак не связаны с обычной жизнью. Некоторые из самых выдающихся богословов XX века относились к мистикам и мистике крайне отрицательно.[77] Я подумал, что мне не удастся перебороть такое негативное отношение. Но в последующие годы я все чаще называл Иисуса не «человеком Духа», но иудейским мистиком, хотя смысл обоих выражений для меня примерно одинаков.

Здесь многое зависит от определения терминов «мистик» и «мистика». Существуют узкие и широкие определения этих слов. Когда я называю Иисуса иудейским мистиком, то использую широкое традиционное определение: мистика обозначает «опытное познание Бога». Чтобы подчеркнуть традиционный характер такого определения, я часто цитирую латинское выражение: cognitio Dei experimentalise.[78] Мистик знает Бога. Раскрывая смысл этого определения, Уильям Джемс писал, что мистический опыт представляет собой необычное состояние сознания, главной характеристикой которого являются переживания единения и просветления, нового контакта с реальностью и нового восприятия.[79]

Чтобы лучше понять значение этого опыта единения и нового контакта, стоит сравнить его с нашим обыденным сознанием, для которого характерно чувство изоляции, обособленности «Я» от реальности, что обычно называют отличием «Я» от мира. Такое сознание появляется в раннем детстве вслед за рождением самосознания — ощущение, что мое «Я» отличается от окружающего. Обыденное сознание предполагает, что Я «внутри», а мир «вовне». При этом возникает разделение на субъект и объект, и это разделение сидит в нас так глубоко, что оно встроено в саму грамматику речи: я (субъект) вижу тебя (объект). В этом мире «Я» имеет границы, «Я» существует отдельно от мира. Человек может переживать глубокую отчужденность (на которую, скажем, указывает название сборника стихов Сильвии Плат «Стеклянный колпак») или комфорт и удовлетворение. В любом случае обыденное сознание предполагает также границы.

В момент мистического переживания эти отличия исчезают и появляется ощущение контакта с «тем, что есть». Это может быть опыт встречи, такой как видение, или опыт единства и сопричастности, когда «открываются глаза» или «глаза закрываются». При этом границы «Я» на время становятся проницаемыми или исчезают. То, что можно назвать «колпаком для Эго», ощущение, что мы живем за оградой, исчезает. Ограда становится проницаемой, в ней есть щели, или она совсем испаряется. И тогда опыт обособленности сменяется опытом контакта, связи. Чувство обособленности (моего особого «Я») может сохраниться на фоне ощущения связи (опыт «сопричастности») или даже может совсем исчезнуть (опыт «единения»). Но в обоих случаях это переживание единства. Мистический опыт включает ощущение новой связи с реальностью. Это происходило с Иисусом, как и с другими выдающимися представителями иудейской традиции.

Вторая характерная черта мистического опыта, по мнению Джемса, — просветление, полное обновление восприятия. Образы просветления — слепота и зрение, свет и тьма — всегда встречаются в текстах, описывающих мистический опыт. Классическим примером этого может служить восклицание Иова: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя» (42:5) или строка из известного гимна «О благодать» (Amazing Grace): «Был слеп — и вижу свет» (в основе которой лежит Ин 9:25). Вследствие мистического опыта, пережитого на дороге в Дамаск, у Павла «как бы чешуя отпала от его глаз» (Деян 9:18). Теперь он прозрел.

Этот опыт имеет поэтическое свойство, если мы воспользуемся еще одним термином Джемса. Люди, пережившие его, воспринимают случившееся как познание (таков смысл слова поэтическое).[80] Хотя тут часто встречаются удивление, восхищение, радость и чувство блаженства, этот опыт не сводится к чистым эмоциям, в нем есть и познание: человек понимает то, чего ранее не понимал. И это не просто порция новой информации или новых знаний, но «реальное», священное, иной уровень действительности или, если воспользоваться самым распространенным на Западе словом, — Бог.

Мое определение слова «мистик» опирается именно на такое представление о мистическом опыте. Мистик — это человек, который очень ярко (и, как правило, часто) переживает встречу со священным и жизнь которого меняется вследствие таких переживаний. Нельзя назвать мистиком всякого человека, пережившего подобный опыт. Некоторые не включают пережитое в свою жизнь — либо потому, что такие переживания их посещают слишком редко, либо по какой-то еще причине. Но всем мистикам свойственны такие переживания.

Согласно широкому традиционному определению, мистику присуще «опытное познание Бога». Кроме того, мистики понимают, что можно соприкоснуться с Богом напрямую, без посредников. «Напрямую» тут не означает, что доступ к Богу несложен, но что с ним можно встретиться без посредников в виде организованной религии и традиции. Мистики находятся в прямой связи с Богом. Само по себе это не делает их врагами организованной религии и традиции, просто они понимают, что эти посредники не обладают монополией на доступ к священному. Поэтому официальные представители религиозных традиций часто относятся к мистикам с подозрением, а иногда даже устраивают на них гонения.

Хотя некоторые мистики вели замкнутый образ жизни и крайне редко контактировали с миром, в целом мистик вовсе не представляет собой существо «не от мира сего». Многие мистики благодаря своим особым переживаниям начинали активнее действовать в мире. Самые знаменитые деятели и реформаторы в истории христианства (как и других религий) были знакомы с мистическим опытом. Такой опыт священного становился основанием их жизни, именно из него рождались их убеждения, видение реальности и смелость.

Мистический опыт не только влияет на восприятие. Он также дает силу, поскольку мистик соприкасается с реальностью, с основой, которая больше его самого и больше мира. И тогда он обретает смелость, часто начинает протестовать против существующего порядка и отстаивать иной план, иные представления о том, каким должен быть мир.[81] Для подобных мистиков мир обладает ценностью как благое творение Бога, а не как нечто такое, от чего следует убежать. Для них мир наполнен славой Бога. Мы здесь живем — но это место надо изменить.

Именно в данном смысле я называю Иисуса иудейским мистиком. Все, что о нем рассказывают евангелия, идеально вписывается в такую картину. Иисус не только знал Бога на опыте, но этот опыт стал основой его призвания, его деятельности и учения. Он говорил и учил Духом, он исцелял Духом, он боролся за справедливость, потому что справедливость желанна Богу. Иисус как иудейский мистик связан с ветхозаветной традицией еще и потому, что там существовало стремление к справедливости. Бог, которого знал Иисус, не был расплывчатым, не был просто священным, но Богом Израилевым, Богом Закона и Пророков.

У Луки общественное служение Иисуса начинается с эпизода, который прекрасно показывает, что Иисус был иудейским мистиком, укорененным в пророческой традиции. Евангельские истории, с которых начинается общественная деятельность Иисуса, крайне важны — каждый евангелист пытается своим рассказом выделить то, что, по его мнению, было самым значимым в Иисусе и его служении. У Луки Иисус с первых слов говорит о своих особых отношениях с Богом: «Дух Господа на Мне, ибо Он помазал Меня…». Далее же он говорит о своем пророческом призвании и стоящих перед ним задачах: «…благовествовать нищим, возвестить пленным освобождение и слепым прозрение, отпустить угнетенных на свободу, возвестить лето милости Господней» (4:18–19). Иисус позаимствовал эти слова у Исайи (61:1–2; 58:6), а это показывает, что он продолжает дело ветхозаветных пророков.

Почти наверняка эта сцена была творчеством Луки, а не воспоминанием о выходе Иисуса на общественную сцену, однако она прекрасно сжато отображает то, что мы видим в синоптических евангелиях.[82] Начиная с крещения Иисуса и с видений в пустыне и во все время его общественного служения его жизнь и деятельность основывалась на опыте взаимоотношений с Духом Божьим, на опыте священного.

Иисус как иудейский мистик — помазанный Духом, наполненный Духом, — это уже предвещает обычные представления христиан о нем. Достаточно сделать всего один шаг, чтобы перейти от слов «Дух Господа помазал Меня» к слову «Мессия». Это слово (по-еврейски mashiah, по-гречески christos) означает «помазанный Богом». Подобным образом утверждение христиан, что Иисус есть «Сын Божий», в зачаточном виде уже содержится в мистическом опыте Иисуса, называвшего Бога abba. Это слово указывает на взаимоотношения «отца» с «сыном»: если Бог abba, то Иисус — «сын». Конечно, это не равнозначно понятию «Сын Божий» в том богословском и онтологическом смысле, который появился у христиан позднее, или понятию «единородный Сын, единосущный Отцу», который есть второе Лицо Троицы, соединяющее в себе две природы.[83] Это послепасхальный язык. Но в зачаточном виде язык христологии уже содержится в мистическом опыте Иисуса.

Я возвращаюсь к вопросу об Иисусе и Боге, с которого начиналась эта глава. Был ли Иисус — точнее, Иисус до Пасхи — Богом? Нет. Ощущал ли он присутствие Бога? Был ли он иудейским мистиком, исполненным Духа, который продолжал традицию Моисея и пророков? Да. И теперь нам предстоит рассмотреть общественное служение иудейского мистика Иисуса.