Буря (Дарц)

ГЛАВА III МЕСТЬ

Шариатский суд отменил приговор, вынесенный Гушмаце светским судом. Он был стар. И потому, возвратившись в Харачой, решил для себя, что остаток своих дней проведет мирно, без конфликтов с законом. Но власти не оставляли его в покое, требуя, чтобы он привел к ним Зелимхана, который продолжал совершать злодеяния. Наконец и Гушмаца вынужден был присоединиться к сыну.

Власти также делали все, чтобы не произошло их примирения с семейством Элсана. Добровольский приблизил к себе людей из этого рода. Больше всех был предан подполковнику Адод. Он доносил своему покровителю о каждом шаге Зелимхана, его семейства и родственников, после чего следовали жестокие репрессии. Зелимхан несколько раз через третьих лиц предупреждал Адода, чтобы он попридержал свой не в меру развязавшийся язык. Но тот не обращал внимания на предупреждения, полагая, что власть, которой он так верно служит, сумеет защитить его. И Зелимхан убил Адода.

Если до сих пор между двумя этими родами не было причин для кровной мести (против Ушурмы был убит Элсан, стороны потеряли по одному человеку), то убийством Адода на род Гушмацы ложилась кровь.

Брат Гушмацы Хамза был старым, немощным человеком. Вскоре, при выходе из мечети после пятничной молитвы, он был убит родом Элсана. Хамза просил не убивать его, клялся, что не имеет никакого отношения к делам брата и племянника, что один из его сыновей, которого люди Элсана сдали властям, уже умер в тюрьме. Но все равно его убили.

Старший сын Гушмацы Хаси был слабым, больным человеком. Не было у него и детей. Видя его состояние, кровники нетрогали Хаси. Но власти травили несчастного, требуя, чтобы он сдал отца и брата. В конце концов его арестовали и заключили в Веденскую тюрьму.

Сначала Солтамурд тоже не абречествовал с отцом и Зелимханом. Когда от притеснений властей невозможно стало жить в Харачое, он вместе с небольшой отарой овец перебрался к озеру Казеной-Ам. Однажды, возвращаясь в аул за мукой и сменой одежды, Солтамурд лицом к лицу столкнулся с Добровольским, ехавшим во главе небольшого отряда солдат. У харачойца было с собой кремневое ружье - чеченцам разрешалось ношение подобного оружия. Но Добровольский, грязно ругаясь, попытался отобрать его у Солтамурда. Понимая, что даже после сдачи оружия его все равно арестуют и сошлют в Сибирь, харачоец резко подстегнул коня и ускакал прочь. Убедившись, что в этих краях ему житья не будет, он перебрался в Андийские горы.

В результате в доме Гушмацы из мужчин остался только десятилетний Бийсолта. Женщины не справлялись со скотом и хозяйством. Зелимхан снарядил Беци и Зезаг к Добровольскому с просьбой о том, чтобы власти освободили от преследований Солтамурда. Но начальник округа не стал даже слушать несчастных женщин. Обругал их самыми грязными словами и выгнал вон. Тогда однажды ночью к Добровольскому явился сам Зелимхан. Часовые были устрашены абреком. Вдобавок он дал им слово, что не тронет начальника округа. Солдаты тайно впустили его в крепость. Подполковник собирался лечь спать. Он с первого взгляда узнал Зелимхана, но не растерялся и не запаниковал. Видимо, был уверен в бдительности своих подчиненных. Более того, ему показалось, что Зелимхан пришел к нему с мирными намерениями. Гость начал без обиняков.

- Полковник! Ты вмешался в наш конфликт с родом Элсана, сослал меня и моих родных в Сибирь. Это ты сделал меня абреком. Ты арестовал мою жену с маленьким ребенком и продержал их в заточении три месяца. Жестокими притеснениями вынудил моего старика-отца присоединиться ко мне. Моего старшего брата, больного, слабого человека, прощенного даже нашими кровниками, ты бросил в тюрьму. Но, не успокаиваясь даже на этом, теперь ты вынудил бежать отсюда в Дагестан и другого моего брата - Солтамурда. Дома у нас не осталось ни одного мужчины. Женщины не справляются с хозяйством. Солтамурд не имеет никакого отношения ни ко мне как к абреку, ни к моим делам. От его руки никто не погиб, он не сделал ничего против этой власти и ее законов. Перестань преследовать его, полковник, дозволь ему жить в Харачое, в своем собственном доме. И не вмешивайся в наш конфликт с семейством Элсана. Это наше дело...

Добровольский не стал ждать, пока Зелимхан закончит свою речь.

- Часовые! - громко крикнул он. Зелимхан рассмеялся.

- От них тебе помощи не будет, полковник. Если они сунутся сюда, я уничтожу вас всех, а тебя - в первую очередь. Сегодня я оставляю тебе жизнь, чтобы не навредить этим несчастным солдатам. Но знай, ни ты, ни Чорни не спасетесь от моей пули ни под землей, ни на небе.

Зелимхан спокойно, без малейшего сопротивления со стороны солдат, вышел из крепости.

По чеченскому адату, когда возникает кровная месть, от нее освобождаются женщины и несовершеннолетние юнцы. Их нельзя трогать, нельзя требовать, чтобы они покинули дом или аул. Жена Гушмацы Билкис, мать Бийсолты, была из рода Элсана. Соблюдая адат, Гушмаца не стал разводиться с ней. Выяснять какие-то отношения с женщиной в таких случаях было неприемлемо для человека, воспитанного на чеченских обычаях. Гушмаца был человеком крутого нрава, и иногда, когда что-то выводило его из себя, с его стороны все же звучали упреки и угрозы в адрес жены. Но та относилась к этому спокойно. Она знала, что ее муж никогда не нарушит законов адата и не ударит ее.

Женщины рода Элсана не давали прохода женщинам из враждующего с ними семейства, ругая их самыми грязными словами и проклиная на чем свет стоит. Доставалось от их мальчишек и Бийсолте. Случалось, что и били. С другой стороны, их терзали и власти, требуя, чтобы они заставили своих мужчин сдаться. Беци и Зезаг, измученные этой неравной борьбой, посоветовавшись с мужчинами, продали скот, раздали родственникам домашнюю утварь и возвратились в родительские дома. В доме отца родила Беци Зелимхану первого сына. Иногда Зелимхан посещал семью, ласкал Муслимат и Энист, с большой любовью и надеждой глядел на Магомеда. Старался хоть как-то успокоить их мать. Говорил ей, что скоро в России весь народ восстанет против царя и скинет его с престола, уничтожит царскую власть, что тогда он будет свободен, и их семья мирно заживет в своем доме. Конечно, Зелимхан и сам не верил своим словам, но ему очень хотелось, чтобы все это действительно произошло.

В Чечне живут несколько человек, которых Зелимхан почитает и глубоко уважает. Это святой Баматгери-Хаджи из Автуров, Соип-мулла из Шали, Таштамир Эльдарханов из Гойты, сыновья Жамалдина Шерипова из Сержень-юрта. Он часто встречается и советуется с ними. Дней десять назад абрек побывал у Соип-муллы. В тот день мулла рассказал ему, что в Веденской тюрьме содержится молодой человек из Гати-юрта. Его предки - выходцы из Шали. И поныне здесь живут его дальние родственники, которым небезразлична его судьба. Деда узника звали Данча, отца - Болат, его самого зовут Соип. Родители Болата умерли в Турции сорок лет назад. Когда самого Болата, ближайшего соратника имама Алибека-Хаджи, ссылали в Сибирь, Соип был в утробе матери.

Вот уже двадцать семь лет от Болата нет никаких известий. Мать одна воспитывала сына. Соип-мулла рассказал также, в чем провинился Соип.

- Ходят слухи, что скоро его переведут в Грозный. Там, скорее всего, приговорят к смерти или отправят в Сибирь на пожизненную каторгу. Минимальное наказание - 20-25 лет. Если это произойдет, то и он пропадет в этой проклятой Сибири. И тогда пресечется весь их род. Постарайся освободить этого парня по пути в Грозный, если можно сделать это без большого риска для себя.

Зелимхан дал слово Соип-мулле, что сделает все для спасения молодого человека.

В тот день у Зелимхана состоялась с Соип-муллой беседа, которая заставила его крепко задуматься. Абрек поведал мудрому мулле о несчастной доле своего рода. О вражде, возникшей не по их вине, о том, как они вместе с женщинами и детьми, изгнанные из родного аула, находятся в бегах, словно дикие звери, скитаются в горах и лесах.

- Зелимхан! Мы совершаем недозволенное Аллахом, а когда это оборачивается бедой, говорим, что так, видимо, было угодно Всевышнему, или же виним в своих несчастьях кого-нибудь другого. Вы в своих бедах вините род Элсана. Если же спросить их, они во всем обвинят вас. На самом же деле виноваты обе стороны. Вы, и те, и другие, сошли с прямого пути Аллаха и его шариата. Аллах через пророка Мухаммада (Алайхи Салам) ниспослал нам Коран. В нем он указал мусульманам два пути. С одной стороны - все хорошее, полезное, чистое, богоугодное, милосердное, благословляющее жизнь земную и загробную, дела и мораль, которые уберегут их от бед и несчастий. Аллах говорит, что всех, кто следует этому пути, Он будет оберегать и будет помогать им. Второй путь - это путь разврата, скверны, жестокости, таких дел и морали, которые сделают проклятыми их земную жизнь и потустороннюю вечность. Аллах говорит, что для тех, кто выбрал второй путь, у Него нет жалости и милосердия, и они не получат от Него ни помощи, ни защиты, и что не будет для них избавления ни в жизни, ни после смерти. Конечно, мы совершаем обязательные молитвы, держим пост, платим закят, даем милостыню, но все другие Его предписания не соблюдаем либо по незнанию, либо из-за нежелания. Так и мечемся между двумя этими дорогами. Но не будем углубляться в эту проблему, поговорим лучше о причинах ваших несчастий. Как заключается брак между мужчиной и женщиной, какими должны быть взаимоотношения между мужем и женой, родителями и детьми, каковы их обязанности - все это определено шариатом. Женитьба должна происходить с согласия жениха, невесты и их родителей. Женщина, взятая в жены против ее воли, является недозволенной для мужа. Прежде чем забрать невесту из родительского дома, имам должен официально, при двух свидетелях совершить обряд венчания. Соединяющаяся в браке пара должна быть верующей и соблюдающей предписания религии. Если же они оба или один из них эти предписания не соблюдает, то такую пару венчать нельзя. Более того, во время венчания и в момент первого прикосновения друг к другу они должны быть чисты телом и готовыми к намазу - то есть совершившими предмолитвенное омовение. Свидетели тоже должны быть верующими и соблюдающими все религиозные каноны, чисты телами и совершившими омовение. Это должны быть честные, богобоязненные люди, ведущие праведную жизнь. До венчания парню запрещено прикасаться к девушке. Если же они были вместе до этого обряда, то такая связь считается прелюбодеянием, а зачатый в этом грехе ребенок признается незаконнорожденным. Вера его будет слаба, родителям и окружающим он принесет только беду. А как вы привели в свой дом дочь Хушуллы?

- Мой брат любил Зезаг, и она любила его. Ее родители были против их союза. Поэтому, с согласия девушки, брат привел ее в свой дом без их ведома.

- А шариат не дозволяет жениться на девушке без согласия ее родителей. Более того, твой брат дотронулся до девушки до венчания. Без венчания она провела в вашем доме сутки. По шариату она даже лицо может показывать только отцу, братьям, деду, дядям и другим ближайшим родственникам, но ни в коем случае не посторонним мужчинам. При этой женитьбе ваша сторона несколько раз нарушила шариат, поступила против воли Аллаха. То же самое сотворил и махкетинский старшина. Они взяли к себе девушку против ее воли, против ее воли совершили венчание и продержали в своем доме несколько месяцев. И родители выдали дочь без ее согласия. Аллах ведь не печется о тех, кто сошел с указанного им верного пути. В вашем же случае обе стороны от начала и до конца следовали именно по этому, проклятому пути. Потому все и обернулось такой трагедией. Когда клан Элсана отобрал у вас свою дочь, вы, посчитав себя оскорбленными, решили унизить их. С вашей стороны был убит человек. В ответ вы убили Элсана. В отместку за это они убили Хамзу. Вы ответили убийством Адода. А Аллах ведь не призывает нас убивать людей. Я дарую жизнь, Я ее и отнимаю, говорит Он. Всевышний запрещает убивать невинного человека. Он говорит, что не будет прощения тому, кто убьет мусульманина, для таких уготован ад, в котором они будут пребывать вечно. А вы, и те и другие, убили верующих людей, поклоняющихся Аллаху мусульман. Ислам разрешает лишить жизни того, кто сознательно убил невинного мусульманина. Заметь, только того, кто лично совершил такое преступление. В вашем же случае убитыми оказались как раз те, кто сами никого не убивали. Вы убили старого Элсана, они - такого же старика Хамзу. Потом от вашей руки погиб Адод. Никто из вас не имел права никого убивать, пока шариатский суд не выявит виновного. Вам же было все равно, лишь бы человек был из враждующего рода, даже если он ни в чем не повинен. У убитых остались вдовы и сироты. Матери, жены, сестры и дети пролили немало слез по вашей вине. А причина всего этого только в том, что вы отошли от пути, указанного Аллахом, пророком и шариатом. Зелимхан, если бы мы покорялись слову Аллаха, если бы следовали по указанному Им истинному пути, если бы очистились в вере, всех навалившихся на нас бед и несчастий удалось бы избежать. Ты обвиняешь во всем царскую власть, и это правильно. Это жестокая, безжалостная, коварная власть. Русский царь могущественен. Ты думаешь, царь и его власть переживают о том, что чеченцы, мусульмане убивают друг друга? Да нет, конечно. Наоборот, это как раз то, что им нужно. По малейшему поводу нас бросают в тюрьмы и ссылают в Сибирь. А чтобы такие поводы были, нас ссорят, натравливают друг на друга. Мы же своим невежеством и несознательностью помогаем нашим врагам. Если мы будем выполнять все то, что возложено на нас Аллахом, пророком и исламом, если очистимся в вере, Всевышний предохранит нас от потерь, бед и несчастий, будет нам от Него помощь и прощение в жизни и смерти. Если же мы не сделаем этого, нас ждет горькая доля в настоящей и будущей жизни. В этом нет никаких сомнений.

После этой беседы Зелимхан часто и подолгу размышлял над своей жизнью. В голове кружились разные мысли. Сколько себя помнил, он искренне верил в Аллаха, боялся Его и Судного дня, в меру сил и познаний молился Ему. Честно трудился и избегал недозволенного. Кроме обязательных молитв и поста, старательно творил и рекомендуемые молитвы, держал дополнительные посты. Платил закят со скота и урожая, давал милостыню неимущим. И считал себя истинным мусульманином. Но, послушав Соип-муллу, он стал сомневаться в этом. Зелимхан пришел к выводу, что только он, он один повинен во всех бедах своей семьи. В эти десять дней в молитвах он просил у Аллаха прощения грехов, милосердия для своего семейства.

Но Зелимхан ни в коем случае не собирался покориться грубой силе или заключить мир с царской властью, со свиньями, укрывающимися за толстыми и высокими каменными стенами крепостей. Они творят жестокость и несправедливость над бедными людьми. Он не прекратит войны и с прислуживающей врагам местной сволочью. Какой у него может быть с ними мир, когда из-за них нигде вокруг нет справедливости, везде бесправие и коварство? Сильный топчет слабого. Богач угнетает бедняка. Грамотный обманывает неграмотного. Улемы обернули религию в свою пользу, многие из них продались царской власти и хакимам. Слабый, бедный человек не имеет никаких прав. Власть и богатеи не считают бедняков людьми. Их можно сажать в тюрьмы, ссылать в Сибирь, облагать непосильными поборами. Как можно не мстить, не наказывать этих безбожников? Как же можно дозволять им творить такое? Может быть он, Зелимхан, и такие как он, избраны Аллахом в качестве кары для этих нелюдей. А чтобы знать все тонкости и глубины ислама... Он не так учен, как Соип-мулла. Зелимхан - темный пастух, чабан, пахарь, косарь. Он, как и многие чеченцы, не знаком ни с Кораном, ни с шариатом. Не обладали слишком глубокими знаниями и муллы, которых он знал до сих пор. Они часто противоречили друг другу. Зелимхан не стал бы оступаться, если бы был знаком с Кораном и шариатом. Он не сошел бы с верного, чистого пути, указанного Аллахом. Всевышний простит ему грехи, совершенные им по неведению или случайно. Аллах знает и видит все, что у него на сердце...

Перспективы возвращения к мирной жизни, по крайней мере в ближайшем будущем, Зелимхан для себя не видел...

От этих тяжелых мыслей его оторвали топот ног и негромкие голоса во дворе. Через минуту в саклю вошли Аюб, Абубакар и обросший молодой человек. Зелимхан пригласил их присесть.

- Ты откуда? - обратился он к гостю, которого привели его соратники.

- Из Гати-юрта.

- Как зовут?

- Соип.

- Имя отца?

- Болат.

- Матери?

- Деши.

- Родители у тебя есть?

- Только мать. Отец пропал в Сибири...

- Где проживают родственники отца?

- В Шали.

Дальше можно было и не спрашивать - это был именно тот, о котором говорил Соип-мулла.

- Аюб, побрейте и подстригите его. Разогрейте воду, пусть искупается. Дайте ему новую одежду, а старую сожгите.

Через два часа перед Зелимханом предстал молодой человек с красивыми, мужественными чертами лица.

- Сколько тебе лет?

- Двадцать семь.

- Женат?

- Нет.

- Почему?

- Не было средств на женитьбу. Чтобы заработать на это и на кое-какие нужды по дому, я поехал за Терек наниматься на работу к казакам. Там и начались мои беды.

- Я знаю. Что думаешь делать дальше?

- Если позволите, хотел бы остаться с вами. Чтобы мстить врагам Божьим, которые изгнали из Чечни в далекую Турцию моих деда и бабушку, сослали в Сибирь отца и повинны в тяжкой доле моей матери.

Зелимхан горько усмехнулся.

- Если бы сегодня тебя довезли до Грозного, то несколько месяцев продержали бы в тюрьме. После этого суд приговорил бы тебя к смерти или пожизненной каторге, где, впрочем, ты все равно не выжил бы. Но, по милости Всевышнего, тебя удалось освободить. Наша жизнь связана с ежеминутной опасностью. Смерть ходит за нами по пятам. Если останешься с нами, тебе придется скрываться в горах и лесах, испытывая голод и холод. В конце концов, однажды солдаты убьют тебя или же схватят и сошлют в Сибирь. Ты должен жить, а не искать смерти. Твои отец и дед были героями. Они отдали свои жизни за наш народ и за нашу веру. У них должны быть потомки, и потомки эти должны жить. Более того, тебе следует подумать о несчастной матери, растившей тебя двадцать семь лет. Кроме тебя у нее никого нет.

Соип опустил голову.

Зелимхан повернулся к Аюбу и Абубакару.

- Прежде всего, сообщите его матери и Соип-мулле, что Соип здоров и находится в безопасном месте. После этого отведите его в горы к нашим друзьям. Там позаботьтесь о сакле и обо всем необходимом для него. Когда сделаете все это, отвезите туда и его мать. Найдите ему набожную девушку, и если они приглянутся друг другу, не откладывая, жените его. Все формальности урегулируйте на месте. Сегодня же все хорошенько отдохните, завтра утром отправитесь в путь. Все понятно?

Аюб и Абубакар согласно кивнули.

- Ты же, Соип, без моего ведома не покидай аул, в который тебя отведут.

Молодые люди молча вышли. К оставшемуся в одиночестве Зелимхану вернулись прежние тяжелые мысли.

Овхад остановился на мосту, перекинутом через Хулхулау. Чьи-то добрые руки укрепили на сваях, вбитых по берегам, щиты из переплетенных прутьев. По дну ущелья бежала река Хулхулау, неся свои чистые воды на равнину. Овхад огляделся по сторонам. Мимо него проходили возвращавшиеся с базара мужчины и женщины с мешками и переметными сумами в руках и на спинах. Глаза путника остановились на Дышни-Веденском погосте. Ему вспомнилась жестокая битва, произошедшая там двадцать семь лет назад. Разрушенные русскими в тот день надгробные камни и сейчас валялись по всему кладбищу. Тяжело вздохнув, Овхад взял чемодан и медленно пошел вперед.

Пересекая Гамар-Дук, ему опять вспомнился тот военный год.

К закату солнца он поднялся на Кеташ-Корт близ Центероя. Отсюда его глазам предстала почти вся Ичкерия. К югу раскинулись аулы белгатойцев, даргинцев, центеройцев, гунойцев, курчалинцев; к западу - ялхаройцев, эникаллинцев, айткаллинцев, бийтарийцев; к северу - гордалинцев, шонойцев, аллеройцев, бенойцев, бильтойцев, гендаргенойцев, зандакцев. Овхад прекрасно знал все эти аулы, хребты, леса и ущелья. Двадцать семь лет назад, в течение восьми военных месяцев он верхом и пешком, в холод и пургу вдоль и поперек исходил эти места. Отсюда отчетливо виден Кожалк-Дук. Именно там в 1845 году чеченские наибы разбили основную часть отряда графа Воронцова.

А двадцать семь лет назад Алибек-Хаджи вместе с тремястами воинами дал там жестокий бой русским войскам. Гору штурмовал отряд из нескольких батальонов солдат, нескольких казачьих сотен, из чеченского, ингушского, аварского, кумыкского и осетинского добровольческих отрядов. Их поддерживали несколько батарей. Нанося врагу ощутимые потери, Алибек-Хаджи на третий день покинул Кожалк-Дук, прихватив с собой убитых и раненых товарищей.

Отсюда видны несколько домов Гати-юрта, родного аула Овхада. Он никогда не забывает, как терзали его отец Хорта и старший брат Асхад, когда он примкнул к Алибеку-Хаджи, как Асхад ударил его засовом, которым подпирали ворота. Мачиг и Васал убили Асхада, помогшего русским войскам разрушить родной аул. К тому времени Овхада уже пять месяцев не было дома. Он пришел на похороны брата, но отец выгнал его, посоветовав вернуться к своим новым вшивым братьям - Алибеку, Юсупу Васалову и Коре Мачигову.

Родители Овхада к тому времени были уже стариками. Были у него еще братья Асхаб, Абди и сестра Ровзан. Он понимал, что родители могли не дожить до сегодняшнего дня. Мог не вернуться домой с русско-турецкой войны и Асхаб. Ровзан и Абди были моложе Овхада. У них, должно быть, уже свои семьи. Он же не был даже женат. И скорее всего уже не будет. Видимо, таким же одиноким он состарится и умрет, не оставив после себя потомства.

Овхад вспомнил Деши, свою первую и последнюю любовь. Она славилась красотой не только в Гати-юрте, но и во всей округе. Тонкий, высокий стан, достающие до щиколоток густые смоляные волосы. Черные глаза, обрамленные густыми, словно нарисованными чьей-то искусной рукой, ресницами. Голос у нее был какой-то мягкий, добрый, ласкающий слух. Этот голос никогда не надоедал, его хотелось слушать и слушать. Все эти двадцать семь лет перед глазами Овхада стоял этот милый образ, в ушах звучал ее голос.

Овхад учился тогда во Владикавказе. В одну из поездок домой он встретился с девушкой у родника и поведал ей о своих чувствах. Но Деши не приняла его любви. Он из богатой семьи, а ее родители бедны. Родители и родственники не одобрят его брак с бедной девушкой сказала Деши. Их богатство и бедность ее родителей никогда не уживутся. Она не хотела жить в доме Овхада в роли прислуги. И, наконец, был Болат, который любил ее, и кому она отвечала взаимностью.

Овхад поблагодарил девушку за откровенность и ушел. Вскоре Деши вышла замуж за Болата. Овхад так и не смог полюбить другую. Да и не успел он познакомиться или сблизиться с девушками. Когда в Ичкерии началось восстание, он оказался в самой гуще событий. Среди восставших, в том числе и среди его лидеров, светское образование имели всего три человека: Берса, Дада Умаев и он. Берса был стар и болен, Даду повесили вместе с двенадцатью другими руководителями восстания. Берса вызвал к себе Овхада. "Ты молод, умен, образован, - сказал он, ты нужен нашему народу. Если же власти найдут тебя - пропадешь. Поэтому тебе нужно покинуть эти края". И Берса отправил Овхада к своим друзьям в Грузию.

К закату солнца между Шуани и Турти-хутором Овхад нагнал одинокую женщину. Через ее плечи свисали переметные сумы. Сгорбленная, будто кто-то тянул ее к земле, она шла тяжелой поступью, опираясь на посох. Когда дорога вышла на небольшую просеку, женщина остановилась, оглянулась по сторонам и присела на сырую землю. Поравнявшись с ней, Овхад узнал старуху, которую уже видел у ворот Веденской крепости.

Женщина не обратила внимания на подошедшего Овхада. Она развязала платок и обнажила голову. Волосы ее были белы, как снег. Овхад остановился рядом с ней. Он не мог уйти, оставив старую женщину здесь, вдали от людей. Тем более, что леса вокруг кишели дикими зверями.

- Какое неотложное дело тебя выгнало из дома, на ночь глядя? - спросил он.

- Домой иду. Вот, присела отдохнуть.

- Тебе куда?

- В Гати-юрт.

- Это же далеко отсюда.

- Конечно. Переночую в Аллерое.

- Я тоже собираюсь переночевать в Аллерое, а завтра с утра тоже должен идти в Гати-юрт. Сырая земля вредна для здоровья. Поднимайся, продолжим путь вместе.

Женщина молча встала.

- Ты откуда идешь? - спросил Овхад, чтобы убедиться, точно ли ее он видел у ворот крепости.

- Из Ведено. Сын у меня там. Сегодня его перевезли в Грозный... - голос старушки задрожал.

Вечер был ясный, струящийся с неба лунный свет освещал дорогу путникам. Густой лес, подступающий к дороге с обеих сторон, безмолвно затих.

- Сама-то откуда? Может, я знаю кого из твоих родных?

- Отца моего наверняка не знаешь. Он умер двадцать лет назад. Его звали Халид.

Овхад помнил Халида. Это был бедный, но мужественный и благородный человек. Его Деши была дочерью Халида.

- А как тебя звать? - сердце Овхада на минуту остановилось.

- Деши.

Деши... Первая и последняя любовь Овхада. Позже - жена самого верного, храброго, благородного его друга и боевого товарища Болата. Деши, которую после ее замужества Овхад почитал как свою сноху, как родную сестру.

У женщины, с трудом волочащей ноги, не осталось и следа от прекрасных черт двадцатисемилетней давности. Иссохшее лицо, перепаханное глубокими морщинами. Белоснежные виски. Сгорбившаяся спина. Тусклые, впавшие глаза. Грубый хриплый голос. Какие же беды и несчастья состарили ее раньше времени? О том, что Болат сослан в Сибирь, Овхад знал. Может, он не вернулся оттуда? Сын арестован. Если бы Болат был жив, Деши не ходила бы в крепость одна...

Шедший впереди Овхад остановился и обернулся к Деши.

- Ты не узнаешь меня, Деши?

Та внимательно посмотрела на его лицо.

- Я не знаю тебя.

- Я Овхад, сын Хорты.

Еще раз внимательно взглянув на попутчика, Деши уловила небольшое сходство его черт и голоса с чертами и голосом того Овхада, которого она когда-то знала. Женщина отбросила посох в сторону, медленно подошла, и, положив голову ему на грудь, зарыдала, даже не пытаясь сдерживать слезы. Поглаживая ее костлявую спину и подыскивая нужные слова, Овхад старался как-то утешить ее, но Деши не слышала его. Замолчал и Овхад. Плечи его вдруг мелко задрожали, глаза наполнились обильной влагой, и горькие слезы потекли по щекам. Перед ним возникли картины жестокой войны: горящие аулы, трупы воинов, женщин и детей, обезумевший скот, воющие собаки, бегающие в панике люди. Алибек, Умма, Берса, Болат, Кайсар, Кёри, Дада. Старики Мачиг и Васал. Ни одного из них нет в живых. Они убиты, умерли, сгинули в Сибири...

Все горе, все муки, которые Овхад сдерживал в своей груди двадцать семь лет, словно переполнив ее и прорвав все преграды, обжигающими потоками вырвались наружу. Он беззвучно плакал, не выпуская из объятий Деши. В первый раз с детских лет...

Овхаду много о чем хотелось спросить. Но он боялся задавать вопросы, боялся разбередить раны этой женщины. Выплакавшись и успокоившись, та сама рассказала ему обо всем, что произошло в Гати-юрте за последние двадцать семь лет.

- После подавления восстания в числе многих других арестовали и Болата. Сначала его забрали в Ведено, оттуда перевезли в Грозный, затем - во Владикавказ. Так прошло несколько месяцев. Соипа к тому времени я уже носила под сердцем. Тогда я думала, что не переживу разлуки с мужем. Я не могла ни есть, ни спать, ни на минуту не находила покоя. Измученная, не зная что предпринять, я поехала во Владикавказ вместе с Умаром, сыном Али. Там один осетин написал письмо на имя самого главного хакима. В нем говорилось, что я жду ребенка, что заботиться обо мне некому. Я просила, чтобы они смилостивились и отпустили Болата. Если же это невозможно, я просила, чтобы меня посадили к нему в тюрьму или сослали вместе с ним в Сибирь. Мы простояли перед домом хакима два дня, никак не находя возможность передать ему наше послание. Наконец, какой-то добрый русский взял у нас письмо. Вернувшись, он сказал, что хаким не может удовлетворить нашу просьбу, так как не имеет таких полномочий. Так и не пустили меня ни в тюрьму к Болату, ни в Сибирь с ним. С тех пор прошло двадцать семь лет. Жив ли он, мертв ли - неизвестно. Я выскакиваю из сакли всякий раз, когда слышу какой-либо шум или топот коня, в надежде увидеть возвращающегося мужа или кого-нибудь с весточкой о нем...

- Болат вернется Деши. Аллах милостив. Будем уповать на Него. Видишь, и я возвращаюсь. Мои, наверное, тоже не знают, жив я или мертв. А я и жив, и возвращаюсь. Аллах милостив, всемогущ и милосерден. Ради тебя, ради сына Он возвратит Болата домой. И ради меня. Видит Аллах, я любил его больше родных братьев. Он был мне верным другом и братом. Таких людей на земле много не бывает, Аллах их оберегает. А ты с сегодняшнего дня и мысли не допускай, что у тебя нет брата. Разве ты забыла, ведь до нашей разлуки я называл тебя сестрой?

- Не забыла, Овхад. Когда ты был дома, я всегда знала, что у меня есть брат. Как и по Болату, я все эти двадцать семь лет горевала и по тебе. Слава Аллаху, хоть ты вернулся. Теперь мое сердце наполовину излечилось.

Иногда дорогу путникам перебегали лисы, время от времени в глубине леса ухал филин. Уставшая Деши с трудом двигалась вперед, тяжело опираясь на палку. Когда до Аллероя оставалось несколько верст, они подошли к роднику у самой дороги. Родник был огорожен невысоким забором, рядом лежало буковое бревно. Овхад остановился, чтобы дать Деши немного отдохнуть. Достав из чемодана кусок хлеба, сыр и разложив их рядом с женщиной, он принес воду в глиняной кружке, висевшей тут же на заборе.

- Присядь, Деши. Ты, наверное, проголодалась. Наши родственники в Аллерое не знают о нашем приходе и, скорее всего, не ждут нас с накрытыми столами. Конечно, это не лучшая еда, но попробуй поесть.

Деши не заставила его повторять. Отламывая маленькие кусочки от хлеба и сыра, она не спеша стала жевать.

- Накануне его ареста мы с Болатом долго беседовали. Видимо, он знал, что мы расстаемся надолго. Он рассказал, что в детстве в Шали у него был друг по имени Соип. В Турции, когда Соип забрался в сад местного турка за гроздью винограда, чтобы спасти от голодной смерти мать, хозяева зверски убили его. Он наказал мне, чтобы, если у нас родится сын, я назвала его Соипом, если же дочь - именем своей матери Хеди. После ареста Болата родился Соип. Через два года умерла моя мать, еще через пять лет - отец. Ты же знаешь, я была единственным ребенком своих родителей. После их смерти я осталась совсем одна, без какой-либо опоры в жизни. Родственники Болата из Шали пытались забрать нас к себе, но я не захотела. Пусть не близкие, но у меня были родственники в Гати-юрте. И Болат там вырос. Гатиюртовцы хорошо заботились о нем. Когда-то Арзу, Али, Маккал и их семьи были для него, как родные. Поэтому мне не хотелось расставаться с ними. Сын Али Усман и сын Арзу Магомед заботились обо мне и сыне. Вспахивали участок, помогали при уборке урожая, заготовке сена, дров и во всем другом. Позже все это взял на себя повзрослевший Соип. Но, сколько мы ни трудились, нам никак не удавалось наладить хозяйство. Так и не накопив ничего на женитьбу, Соип перешагнул молодость. Некоторые мужчины из нашего аула каждый год выезжали за Терек, к казакам, наниматься на работу. За два-три года работы там им удавалось что-то накопить и наладить свое хозяйство. Соип тоже хотел идти с ними, я же была против. Боялась отпускать туда единственного сына, и, видимо, не зря боялась. Наконец он уговорил меня. За Терек шли наши аульчане и мужчины из соседних аулов, вот я и отпустила сына с ними, вручив его судьбу Всевышнему. Надеялась, что за пару лет он заработает на какую-то утварь, на самое необходимое в хозяйстве, и я смогу его женить. Отпустила от безысходности... И случилось то, чего я боялась...

Съев два-три маленьких кусочка хлеба и сыра, Деши протянула еду Овхаду.

- Соип проработал там семь месяцев, с ранней весны и до поздней осени, почти без сна и отдыха. К зиме решил вернуться домой и попросил хозяина рассчитаться с ним. Но тот, не заплатив ни копейки, прогнал его. Как ты, наверное, помнишь, Болат был очень спокойным человеком. Соип в этом отношении в отца не пошел. Прождав день в камышах, на окраине станицы, поздно ночью, когда станичники улеглись спать, он вернулся в дом бывшего хозяина и потребовал причитающуюся ему плату. У казака, оказывается, тоже была причина для отказа. Незадолго до этого чеченцы угнали коней из его конюшни. Он считал, что это Соип навел на него воров. Этот человек не только отказался что-то платить, но даже пригрозил, что сдаст бывшего работника властям как соучастника кражи. Когда он стал грязно ругаться, продолжая сыпать угрозы, Соип ударил его кинжалом и бежал домой. Казак знал имя Соипа, имя его отца и что он из Гати-юрта. А сам станичник оказался бывшим офицером, уважаемым властями человеком. Он сразу же доложил станичным властям, что нанятый им на работу чеченец навел на него конокрадов, ранил его самого кинжалом, и, похитив у него тысячу рублей, бежал. Оттуда это сообщение передали в Ведено. Веденский пурстоп[10] со стражниками пришел в Гати-юрт и арестовал Соипа. Из-за этих воров пострадал совершенно безвинный человек, честный труженик, мой единственный сын. А то, что он похитил деньги - неправда. Он согласился бы на мою или на свою смерть, но никогда не сделал бы такого. Вернулся без копейки в кармане. Сегодня его перевезли в Грозный... Люди говорят разное: то ли казак тот погиб от ран, то ли остался калекой. Говорят также, что если он умер, Соипа приговорят к смерти, если остался жив - дадут 10 лет каторги. Если казак жив, то можно, говорят, нанять хорошего адвоката и добиться освобождения Соипа. Но я не могу найти адвоката, а если и найду, то все равно нечем ему платить. Вспоминая все беды и горести, которые испытала за эти 27 лет, удивляюсь, как же я не сошла с ума или не умерла от разрыва сердца... До сих пор меня пускали к Соипу. Сегодня же не допустили, и передачу не приняли. Изменился до неузнаваемости, похудел, весь оброс...

- Какие бы я ни находил слова для утешения, Деши, материнское сердце все равно будет болеть за сына. С сегодняшнего дня у тебя есть брат, который будет заботиться о тебе и Соипе. Я найду лучшего в этих краях адвоката, найду и деньги для оплаты его труда. Пробуду в ауле два-три дня и начну действовать. Если тот казак остался жив, мы освободим Соипа, если умер - добьемся минимального срока. Будем надеяться, что станичник остался жив и что в скором времени Соип вернется домой. Будем уповать на Аллаха, я же сделаю все от меня зависящее. Смотри, Деши, не мучай себя слишком тяжелыми думами, проси стойкости и терпения у Милосердного. Он милостив к несчастным, все в его силах.

- Я верю в твои слова, Овхад. Аллах, который наградил меня братом в самый тяжелый день, когда сердце мое разрывалось от горя, и не на кого было опереться, этот Аллах сумеет вернуть мне и моего сына. Алхамдулиллах, слава Всемогущему, Милосердному и Щедрому Аллаху. Мы довольны Его приговором, Он придаст нам сил и терпения. Сейчас я спокойна, брат мой...

Ночь давно уже вступила в свои права, когда дорога вывела их на возвышенность. Впереди показался Аллерой, который раскинулся на ровной поляне на левом берегу Аксая. Были видны слабый свет в окнах и дым, стелющийся над крышами саклей.

Овхад вкратце рассказал Деши о своей жизни за последние двадцать семь лет. За всю длинную дорогу он ни разу не спросил о своих домашних, и Деши их не упомянула. Видя, что попутчица не обмолвилась о них ни словом, Овхад заподозрил, не случилось ли чего с его близкими. Овхаду захотелось узнать об этом до того, как они вступят в Аллерой.

- Деши, наши все живы? Женщина растерялась.

- Рассказывай, Деши, никто не избежал несчастий в этом мире, и прежде всего ты.

- Мне не хотелось наносить тебе еще один удар. Ты и так испытал немало, оторванный от родного очага, родины и своего народа. Но если я сегодня промолчу, завтра ты сам все равно все узнаешь. Смерть от Аллаха, все, созданное Им, когда-нибудь умрет, живым же надо быть терпеливыми и жить, пока Создатель не призовет их к Себе. Твои родители умерли. Асхаб не вернулся с русско-турецкой войны. Он погиб в Турции и похоронен там.

Овхад понимал, что родителей может не оказаться в живых. Когда он расставался с ними, им обоим перевалило за семьдесят лет. А Асхаб был старше Овхада всего на три года. Это был добрый, чистосердечный человек, преданный брат, не похожий на отца и Асхада. Асхаб всегда заступался за него. От известия, что его и матери нет в живых, у Овхада заныло сердце.

- Ровзан и Абди живы. У обоих дети, женатые сыновья и замужние дочери. Есть и внуки. А за время твоего отсутствия в ауле умерло много людей.

- Как поживает Абди?

- Посчитав, что оставшийся от вашего отца магазинчик слишком мал, он построил новый большой магазин. В этих местах ни у кого нет такого большого магазина. Он привозит из России разные товары. Его почитают власти и уважают хакимы. При посещении аула они каждый раз останавливаются у него.

- А те, кто ушел с Асхабом, вернулись? Они живы? Хюси Товсолта-Хаджиев, Саад Борахаев и Солтха Сатуев?

- Солтха вернулся, еще когда здесь шла война. Вернулся без руки. Он уже умер. Двое остальных живы. Саад - старшина аула, а Хюси - кадий.

- А сыновья Али и Арзу живы?

- Старшего сына Али Умара убили стражники, когда проводили в ауле аресты. Усман жив. Магомед Арзуев недавно ушел на японскую войну. Вместе с ним ушли Эла-Мирза Арсамирзаев и Солта Солтханов. Последний уже вернулся оттуда без левой руки.

Весной 1877 года, когда началась русско-турецкая война, администрация края для участия в этой войне снарядила воинские части из северокавказских народов. Среди других народов эта акция прошла вполне успешно. Из чеченцев нужно было набрать два полка, но людей не набиралось даже для одного. У волонтера должно было быть свое оружие и свой конь. У бедняков же не было ни того, ни другого. Добровольцам было объявлено и вознаграждение, но и за плату желающих идти на войну нашлось немного. Бедняки не желали драться и умирать за царя, который многие годы воевал против них, сжигал их аулы, уничтожил половину народа, а оставшихся в живых подвергал жестоким притеснениям. Тогда формирование полка поручили богатым чеченцам. Их предупредили, что, если этот полк не будет сформирован, им не стоит рассчитывать на милость и поддержку властей, и что они будут освобождены от занимаемых должностей. Испугавшись, богатые чеченцы отправили на фронт своих сыновей и снаряженных на свои деньги бедняков. Из Гати-юрта ушли на войну четыре молодых человека: Хюси Товсолта-Хаджиев, Саад Борахаев, Асхаб Хортаев и Солтха Сатуев. Солтха был бедняком, он с трудом кормил семью.

Оставив дома деньги, выплаченные ему богатыми аульчанами, он ушел на фронт, вооруженный их оружием и верхом на их коне. Через три месяца Солтха вернулся домой без одной руки. А сейчас на войну ушли сыновья Арсамирзы и Арзу, бедняков из Гати-юрта.

- Почему же они пошли на эту войну? - спросил Овхад.

- Люди говорили, что власть платит деньги тем, кто идет туда, - сказала Деши.

Овхад задумался. Ему вспомнилась прочитанная им в прошлом году статья Энгельса "Внешняя политика Германии". В ней автор подвергал критике немцев, которые последние 70 лет проливали кровь борющихся за свободу европейцев, превратившись в наемников и палачей на службе у царей и королей других государств. Все это Энгельс считал позором немецкого народа. А сегодня и чеченцы вступили на позорный путь. Сначала они пошли на русско-турецкую войну. Против турков-мусульман. Против тех самых турков, которые приютили 70 тысяч чеченцев - женщин, стариков и детей, изгнанных из родных краев русским царем и русскими войсками. Продавшись русскому царю, своему палачу, они стали наемниками, встав в один строй с русскими солдатами, убивавшими их отцов, матерей, братьев и сестер.

Овхад был против того, чтобы Асхаб шел на войну. Но Хорта и Асхад не послушались его. Раз дети богачей идут туда, говорили они, значит, и из нашей семьи должен кто-то идти. Асхад нужен дома - хозяйство, торговля, магазин - все на нем. К тому же, у него жена и ребенок. Овхад еще молод, учится, ему надо получить образование. Асхаб же был холост. Его и отправили на войну с турками. Асхаба убили жадность и жестокость Хорты и Асхада. Он принял смерть на чужбине, в чужом краю предан земле. Ради кого? Ради чего? Ради царя, врага его народа, ради славы России?

А сейчас чеченцы пошли и на русско-японскую войну тоже. Это неправая, несправедливая война с обеих сторон. Земля, из-за которой воюют эти страны, не принадлежит ни России, ни Японии. Там не живут ни русские, ни японцы. Это две голодные собаки, грызущиеся из-за кости. И на эту драку отправились чеченцы, чтобы помочь русской собаке, чтобы воевать и умирать за нее. Нищета отправила. Но они не должны были идти туда, даже если бы умирали с голоду. Чеченцам нет дела до ссор каких-то русских, турков, японцев и других, им незачем проливать там свою и чужую кровь. Ведь чеченцы - маленький, несчастный народ. Он достаточно претерпел, испытал лишения, горести и беды. Ему самому нужно оберегать себя от новых бед и несчастий. Нет на земле народа, который придет ему на помощь, пожалеет и посочувствует. Нет и не будет.

А Деши одолевали тяжелые мысли. Мысли, терзавшие ее двадцать семь лет. Она поведала их Овхаду.

- Люди рассказывают, что наш народ несколько веков воевал за свободу и справедливость. Сражались за это и мой отец, и дед, и его предки. Когда поднял восстание имам Алибек-Хаджи, мой отец не взялся за оружие только потому, что посчитал себя слишком старым для этого. Я глупая женщина, и чего-то, может быть, не понимаю, но скажи, до каких пор нам воевать и погибать? Неужели это наш вечный удел? Где же эти свобода и справедливость, в борьбе за которые полегли многие поколения наших мужчин? Нет их. И сколько ты ни смотри вперед, ничего хорошего не видно. Что сталось с нашими аульчанами, воевавшими за это? Погибли, не оставив после себя потомства. Арзу убит в Турции, его сын ушел на японскую войну и неизвестно, вернется ли живым. Али пропал в Сибири, один из его сыновей убит. Мачиг и его сын погибли в бою, их род пресекся. Отец Болата умер в Турции, Болат пропал в Сибири, Соипа тоже собираются отправить туда же. Таких можно перечислять и перечислять. Если их так много только в нашем маленьком Гати-юрте, то сколько же их в больших аулах и по Чечне в целом? А сколько вдов, сирот, стариков, калек, о которых некому позаботиться? Ведь это их мужей, отцов, сыновей и братьев казнили и сослали в Сибирь. А тысячи и сотни тысяч семей, оставшиеся без крова? Нам, матерям, война не нужна. Мы рожаем детей не для того, чтобы их убивали на войне. Мы рожаем их для жизни, чтобы плодился и развивался народ. Чтобы у нас была опора на старости лет. Зачем нам, женам и матерям, жить на этой земле, когда наши отцы, братья, мужья и сыновья убиты на поле боя? Разве мы сможем после этого защищать национальную свободу и ислам? Не нужны мне свобода и справедливость после смерти Болата и Соипа. И жизнь не нужна. Последние тридцать лет прошли более или менее спокойно, без войны и материнских слез. Но, позабыв испытанные ими до этого горести и лишения, терзавшие их беды и несчастья, чеченцы опять что-то затевают, рискуя навлечь на себя новые испытания. Этим летом взбунтовались некоторые ичкерийские аулы. Грозились свергнуть власть. Стянутые туда войска обстреляли эти аулы из пушек. Прошли аресты... Мы и не думаем успокоиться, взяться за ум. Везде кражи и грабежи. Даже в крошечном нашем ауле нет единства и согласия. Разбились на группы и враждуют между собой. Такие святые понятия, как честь, совесть, милосердие и богобоязненность, бесследно исчезли. В последнее время я все чаще думаю о том, что если наш народ не возьмется за ум, не вернется к вере, вряд ли его ждет достойная жизнь на земле и что-то хорошее в потустороннем мире.

Из журнала приказов начальника Чеченского округа полковника Беллика.

1857г., августа 29, № 18.

Я вижу, что некоторые деревни, нуждаясь в муллах, приглашают к себе для исполнения духовных треб таких людей, которые достойны более названия бродяг, нежели мулл, которые не только неграмотные и непонимающие свои обязанности, но они отличаются еще особенною бездарностью ума, а между тем, эти неспособные муллы вмешиваются в дела старшин по управлению деревнею.

1857г., сентября 13, № 21.

Между чеченцами считается пороком быть доказчиком преступления, тогда как в этом же народе не считаются предосудительными воровство и другие постыдные поступки. Из-за этого старинного и дикого своего обычая все еще продолжает поощрять воровство, а упрекать доказчика. Объявляю народу, что ни в одном благоустроенном государстве не существует такого дикого обычая, какой теперь у нас. Человек, посягнувший на чужую собственность, делается порочный, и он терпит за то тяжкое наказание и никуда уже в обществе не принимается. Доказчик же, за открытие какого-либо преступления, пользуется данью уважения. Я желал бы, чтобы и чеченцы перестали держаться вредного для самих себя обычая поощрять воровство, упрекать доказчика и по возможности перенимали бы законы общественной жизни от народов благоустроенных государств.

1858 г., февраля 25, № 13.

Внушите народу, что пора злодейства минула, надо жить честным трудом, который благословляет Бог, а воровство и всякие другие пороки наказывает.

Чеченцы! Вы одарены хорошим здоровьем и умом, земля у вас богата, нужен только ваш труд, и вы будете богаты и счастливы!

Наибы, старшины и старики! Я к вам обращаюсь со своей просьбой. Вы есть люди уважаемые народом, ваша есть обязанность понять и внушить народу желание Царя. Учите народ всему тому, чего желает от них Царь, то есть, чтобы они не воровали, жили бы мирно, не ссорились между собой и трудились для самих себя.

Есть еще порок между чеченцами, самый вредный для народа, - это есть муллы, толкующие вам о непременной ненависти вашей к нам.

1859 г., января 14, № 6.

Куларцы! Я знаю, что между вами есть два человека, которые считаются вами людьми учеными, потому что они больше всех и громче всех говорят. Но вы разберите этих людей хорошо и увидите, что они есть люди глупые и вредные для вас тем, что толкуют не повиноваться приказаниям начальства.

1860 г., января 7, № 1.

До сведения моего дошло, что народ изъявляет неудовольствие за телесное наказание, употребляемое мною над ворами. А как воры никогда не могут оставаться безнаказанными, то я приказываю наибам собрать народ и спросить его: согласен ли он будет, взамен телесного наказания, употребляемого над ворами, ссылать их навсегда в Сибирь? И что скажет народ на это - мне донести.