Буря (Дарц)

ГЛАВА IV НОЧНОЙ ГОСТЬ

В холодную зимнюю ночь 1905 года в Гати-юрт вступил одинокий путник.

Высоко в небе ярко светила луна. Множество звезд, будто разбросанных по небу чьей-то рукой, освещали покрытую снежным покрывалом землю.

Путник, шедший по пустынной улице в столь поздний час, с трудом переставлял ноги. Казалось, большие, поношенные, латаные валенки на ногах вот-вот свалят его с ног. Звуки его шагов, грубая палка, на которую он опирался, скрипящий под ногами снег и частый сухой кашель потревожили собак во дворах по обе стороны улицы. Но, не желая покидать уютные углы, где они укрылись на ночь, они, лениво полаяв, тут же затихали.

На перекрестках путник останавливался, распрямлял сгорбленную спину и некоторое время стоял, оглядываясь по сторонам. Потом тяжело вздыхал, поправлял на плечах лямки висящего за спиной холщового мешка и медленно продолжал путь. Чем ближе он подходил к центру аула, тем медленнее становились его шаги и чаще остановки.

При виде мечети сердце его часто забилось, словно у пойманного в силки воробья. Мечеть, аккуратно выложенную из ровно отесанного чьей-то умелой рукой кам-ня, и устремленный высоко в небо минарет он искал глазами еще при подходе к аулу. Но слабое зрение не позволило увидеть их издалека.

Кинув взгляд на каждую из улиц, расходящихся от мечети, он, словно заблудившийся путник, нашедший дорогу после долгого плутания, резко сорвался с места и зашагал по одной из них.

Пройдя шагов двести по улице под нависающими над ней голыми ветвями ореховых деревьев, путник остановился у двух чуртов[11]. Рядом не было могильных холмов. Чурты, стоящие друг возле друга, могли быть установлены в память о ком-то, кто пропал без вести в Турции или в Сибири. Путник долго стоял, прислонившись спиной к одному из них. Отсюда аул был виден как на ладони. Далеко внизу шумел быстрый Аксай. Недалеко прокричал петух, на его крик отозвался другой.

"Может быть в этом ауле, в одном из этих домов спят мои сыновья. И Айза... И внуки..." - подумал он.

Печальное лицо путника чуть посветлело, к уставшему телу вернулись силы.

Путник быстрым шагом прошел вверх по лощинке и остановился под старыми ореховыми деревьями. Когда он увидел старый, заброшенный двор без изгороди вокруг, радость, поселившаяся в его сердце, исчезла без следа. Внимательно глядя во все стороны, путник стал старательно искать что-то глазами. Его хаотичные движения напоминали беспорядочную беготню человека, охваченного безжалостным огнем.

Наконец, после долгой беготни из стороны в сторону, старик остановился на еле заметном холмике на западной оконечности сада. Этот холмик не мог быть ничем иным, кроме как останками стоявшего здесь когда-то жилища.

Стоя на холмике, путник беспомощным взором оглядывал окружающую его пустоту. Но он не находил того, чего искал, какого-нибудь маленького признака, который хоть как-то успокоил бы его израненную душу. Печально, словно в трауре по близким, смотрели на него старые ореховые деревья, искалеченные безразличными к их судьбе людьми. Развалины сакли, от которых остался всего лишь еле заметный холмик, и этот пустой, безжизненный сад без изгороди вокруг напоминали старое, заброшенное кладбище. Мертвый пейзаж, который созерцал путник, вызвал бы боль и слезы у самого бездушного человека.

Любой, взглянувший на путника в свете дня, увидел бы, как медленно белеет длинный красный шрам над его правой бровью; как известная ему одному мука, пожирающая душу, гасит огонь его глаз; как предательски подрагивает подбородок.

Путник поднял глаза к небу и воздел худые, испещренные синими венами руки.

- О, наш Всесильный, Милосердный Аллах! Одному Тебе известно, сколько бед и лишений, сколько горя я испытал со дня своего появления на этот свет. Я состарился, потерял последние силы, повергнут несчастиями... Неужели, о Аллах, ты собираешься испытать меня новыми жестокими ударами? О, наш Аллах, где же, где моя семья, которую я оставил здесь тридцать восемь лет назад? Ты видишь, о Аллах, видишь меня, оставшегося на старости лет без родных, без семьи, словно одинокое дерево на голом, безжизненном поле! Кому я нужен, кто меня приютит? О, если бы, если бы Ты наградил меня смертью в пламени войны, в котором я горел шестнадцать лет... Если бы призвал к себе в Турции, где я лег бы рядом с братом... Или наслал бы на меня смерть в холодной Сибири, где отдали Тебе свои души мои товарищи... Если ты уберег меня для новых испытаний, о, Всемогущий Аллах, прошу Тебя, подари мне смерть сейчас, в эту самую минуту...

Крик, который вырывался из его уст, постепенно перешел в шепот. Слезы, сочившиеся из выцветших глаз, вдруг потекли обильными ручьями, словно прорвав какую-то невидимую преграду. Казалось, что каждое его слово плавилось в горле и вырывалось наружу, сметая барьеры на своем пути обжигающей силой. Старец взывал. Криком, шепотом, взглядом. Но ответа не было. Старец затих, но не затихало бешеное биение сердца в старческой груди. Несчастный схватился за грудь - он почувствовал, что его истерзанное сердце раздувается от переполнивших его мук, что оно вот-вот разорвется на части.

Он чувствовал из собственной груди запах гари, словно там, в груди, все выгорело дотла. Он плакал, позабыв об окружающей действительности, забыв даже, что он все еще на этом свете, все еще продолжает дышать. Сейчас он был уже далеко, мысли унесли его в далекое детство. Перед глазами, затянутыми пеленой слез, один за другим, словно гигантские деревья в мутных волнах разбушевавшейся горной реки, нескончаемой вереницей проносились страшные и горькие дни его долгой, безрадостной жизни...

...Семьдесят три года назад, здесь, на месте этих руин, в низенькой лачуге с земляной крышей жила маленькая семья его отца Абубакара.

Но еще не родившемуся к тому времени Али не суждено было увидеть ни своего отца, ни лачугу, в которой он жил. По берегам Аксая в глубь Ичкерии поднимался генерал Розен, неся с собой черную смерть, предавая огню чеченские аулы. Его пушки в одночасье разрушили мирную жизнь гатиюртовцев. Али не слышал, как пушечные ядра уничтожали аул, как огромные языки огня пожирали бедные сакли; не слышал дикого рева обезумевшего скота, воя собак; не видел ручьев крови, текущих из-под валяющихся по всему аулу трупов. Он не знал ничего. В тот день он был в утробе матери, которая, вместе с другими женщинами и детьми, спасаясь от этого ада, убежала из аула к горному склону и укрылась в густой лесной чаще. Еще не родившийся Али не знал, что его отец и четырнадцатилетний брат Лема бились с врагом в горящем ауле, а мать, обнимая пятилетнего Арзу и двух дочерей, как и остальные женщины, с тревогой прислушивалась к грохоту боя.

Только через несколько лет он узнал, что его мать упала с диким криком, когда отступившие к склону горцы положили перед ней погибшего мужа и раненого сына. Что в результате преждевременных родов появился на свет он. Что его появление на свет, как у волчонка, произошло темной ночью в диком лесу. Все это он узнал позже. И вся его последующая жизнь на этой земле прошла, словно темная ночь.

По обеим сторонам холма, на котором сидит Али, еще два маленьких холмика. Один из них легко заметен и немного возвышается над землей, другой же почти сравнялся с ней. На этом месте построила тогда их семья саклю.

Через 14 лет защищая эту лачугу погиб Лема, заменивший им отца. Свидетелем всех ужасов, причиненных в тот день внезапно напавшими русскими войсками, стал и Али.

Этот день навсегда остался в его памяти. Был он и на кладбище, когда хоронили погибших в тот день односель-чан. Мертвых было так много, что не хватало мужчин, чтобы относить их к кладбищу. Оставшиеся в живых предавали земле убитых русскими отцов, матерей, сестер, братьев, сыновей, дочерей. На заросшей травой поляне, до сих пор пустовавшей, в один день выросли более ста могильных холмов...

Но это был не последний день жестокой войны. Одна из самых больших, самых сильных и самых жестоких стран, собрав все свои огромные силы, наступала на крошечную землю крошечного чеченского народа.

Маленький народ боролся за свою свободу. На место убитого отца становился сын, на место брата - брат. Место Лемы заняли Арзу и Али. Вся молодость Али прошла в боевых походах. В непрекращающихся боях, в постоянных набегах на русские части, без отдыха и горячей пищи. Они бились ожесточенно в этой дикой войне, не жалея ни своей крови, ни крови своих врагов. Эх, судьба. Как же они не хотели, чтобы в человека стреляли, чтобы человека резали сабли и кинжалы, чтобы плакали чьи-то матери и сестры! Но разве достаточно, если этого не хотят они? Им приходилось защищать от жестоких врагов свои семьи, аулы, родину, не жалея ни сил своих, ни жизней.

Они, чеченцы, тоже люди. Они тоже хотели жить свободно. Родители любили детей, дети - родителей; парни любили девушек, девушки - парней. Они любили свободную, мирную, счастливую жизнь и мечтали о ней. Хотя вокруг бесновалась война со всеми своими ужасами, посетила любовь и Али. В его молодом сердце властвовала их аульчанка Айза. Влюбленные мечтали о том дне, когда кончится война, когда они соединят свои судьбы и заживут счастливой жизнью, наслаждаясь любовью. Они мечтали запрячь пару волов и вспахать свою просеку, завести корову, соорудить маленькую саклю.

Но до исполнения этих желаний было далеко, конца войны не было видно.

...Принимая к себе Шамиля, чеченцы рассчитывали на то, что война скоро кончится, что, освободив Чечню от русских войск, они выгонят имама обратно в Дагестан и заживут прежней мирной и свободной жизнью. Но война продолжалась вот уже двадцать лет. С одной стороны - наибы Шамиля, с другой - царские генералы жестоко терзали народ. Последние десять лет войны проходили в постоянных стычках чеченцев с обеими этими сторонами. Но сопротивляться далее у народа не было сил. Когда царские войска занимали последний чеченский аул - Ведено, Али было двадцать семь лет. В этот день и намного ранее многие чеченские наибы отошли от Шамиля. Правда, и сам Шамиль бежал в Дагестан, бросив Чечню и чеченский народ, спасая свою жизнь. Один только беноец Байсангур не бросил имама. Вместе с Байсангуром в аварские горы ушел и небольшой отряд чеченцев. Среди них были Арзу, Али и Маккал.

В тот день, когда Шамиль сдался Барятинскому, когда чеченцы во главе с Байсангуром прорывали тройное кольцо, вражеская шашка ранила Али. Шрам от этой раны и остался у него на лбу.

Наконец-то закончилась эта длительная война, оставив за собой выжженные дотла аулы, тысячи и тысячи сирот, разлучив друг с другом родных и близких, запечатлев в памяти народной страшные картины жестокости и бесчеловечности. Обессилевшие люди, которых она гоняла с одного места на другое, начали восстанавливать разрушенные жилища. После нескольких лет ожидания соединили свои судьбы и Али с Айзой. Молодые без устали трудились, создавая свое гнездо. Построили маленькую хижину на том месте, где когда-то стояла сакля отца Али. Все богатство молодоженов состояло из небогатого набора деревянной и глиняной посуды, двух овчин и старой циновки, которыми был устлан пол. Два одеяла и одна подушка, набитые шерстью, ручная мельница и немного кукурузы в залатанном мешке. Но и другие гатиюртовцы тоже жили не богаче. О свадебных торжествах в честь молодоженов Али и Айзы никто и не мечтал, не удалось устроить даже обыкновен-ной вечеринки. И подарков тоже не было. Тихо, без лишнего шума совершили обряд венчания, только и всего, как будто и не было никаких обычаев и традиций.

Несмотря на окружающую их нищету, не было на свете людей счастливее Али и Айзы. Более того, нужда и лишения еще более скрепили их любовь. Но такая идиллия не могла продолжаться долго. Прошли дни, когда они пытались обмануть себя, не желая смотреть в пасть голоду и нищете, безжалостной волчицей надвигающихся на них.

Ох, как же легко было биться с врагом, которого ты видишь, перед которым стоишь лицом к лицу. Биться, и, если нужно, умереть. Но как же воевать с голодом, нищетой? Как же забыть свободу, которую завещали отцы? Как же тащить такое непривычное ярмо рабства?

Лучше погибнуть, чем влачить жалкое существование, твердили себе горцы. С такими словами поднимался каждый против царской власти, но путь их заканчивался на виселице или в Сибири. Повесили легендарного Байсангура, сослали в Сибирь стариков Умму и Атаби. Власти переселили целые аулы. Поговаривали, что чеченцев, расселив в Кабарде и среди казаков за Тереком, отобрав родные земли, превратят в христиан. Чечня кишела русскими войсками. По селам пошли какие-то люди, призывавшие чеченцев покинуть этот край, где притесняют мусульман, и переселиться к братьям по вере в Турцию, уверяя, что только там они найдут свободу и покой, и что там находится земной рай.

Измученные длившейся десятки лет войной, задавленные нищетой и голодом, не зная, какие еще беды и лишения принесет им завтрашний день, некоторые поверили этим сплетням и переселились в Турцию. С первой группой переселенцев вышли в дорогу Арзу, Чора и Али. Но эти трое не были переселенцами. Арзу и Чора были направлены туда предводителями Ичкерии, чтобы проверить достоверность распускаемых кем-то слухов о том, что турецкий султан зовет в свою страну чеченцев, что переселившимся помогут наладить хозяйство. Чтобы своими глазами увидеть, как турки примут и обустроят первых переселенцев. Чтобы решить, стоит ли останавливать тех, кто собирается уезжать. Али не захотел отпустить родного брата одного и поехал с ним.

В начале ни Али, ни кто бы то ни было, не знал, что чеченцы, агитирующие соплеменников на переезд в Турцию, были куплены царской администрацией через осетина Мусу, что переселение чеченцев было мечтой русского царя и турецкого султана, что справедливости нет нигде в мире, в том числе и в Турции. Измученные люди поверили этой провокации.

Али вспомнилось, как в 1865 году под конвоем солдат первую группу переселенцев привели к турецкой границе.

Когда в Турцию прибыли последующие переселенцы, у городов Муш, Эрзерум и Эрзингам накопилось пять тысяч чеченских семей. Там, под открытым небом, они провели шесть месяцев. Голод измотал мухаджиров, всевозможные болезни каждый день уносили в могилу сто-двести человек. Терзаемые страшным голодом люди дважды нападали на город Муш. Поняв, что их жестоко обманули, чеченцы приняли решение вернуться домой.

Они написали письмо кавказскому наместнику с просьбой разрешить им вернуться в Чечню. Когда наместник отклонил эту просьбу, переселенцы пустились в обратный путь без дозволения русских и турецких властей. Али вспомнил 2600 чеченцев, подошедших к турецко-русской границе. Женщины, дети, старики. Пожелтевшие, еле живые существа с выпирающими костями. Как они подошли к Российской границе, и как там турецкие войска били по ним из пушек. В этот день турецкий офицер выстрелом из пистолета убил единственного брата Али Арзу...

Мысленно пролистав прошедшие сорок лет, Али вернулся в настоящее. Из глаз его потекли слезы, к горлу подступил комок.

Самым тяжелым днем в его жизни был день смерти Арзу. Ему вспомнились боевые товарищи, до последнего часа сражавшиеся за свободу. Люди, делившие с ним навалившиеся на переселенцев беды и лишения: жизнерадостный Мовла, в минуты ярости превращавшийся в свирепого льва; тихий и незаметный, но отважный и верный Мачиг; всегда суровый, но удивительно добрый Косам; мулла бедных и несчастных, мудрый, добродетельный, мужественный стоик Маккал. Как много их было, отважных, верных сынов несчастной Чечни.

Что же с вами сталось? Может, вы умерли от голода в чужой Турции, взывая к далекой родине, или до сих пор мыкаетесь на чужбине, тоскуя по родине, по милым горам, по своему народу.

Но и Али, который вернулся домой, преодолев столько трудностей, не обрел мира и спокойствия. Не прошел и год после его возвращения домой, как в Чечне начали готовить новое восстание. Долг конаха[12] и завещание брата не давали ему права оставаться в стороне от этого движения. Али был одним из самых активных руководителей готовящегося восстания. Но проникший в их ряды предатель тайно сдал их властям. Али приговорили к десяти годам ссылки в Сибирь.

И не его одного. Их было несколько сотен. У Чечни еще раз отобрали самых верных, отважных сыновей. В тяжелых думах о страдающем под царским гнетом родном народе, об остающейся без горсти муки семье, закованный в холодные стальные кандалы ушел Али в далекую Сибирь.

Двадцать три года он не слышал родной речи. Тяжесть каторги, голод и болезни унесли в могилу сосланных с ним в Сибирь чеченцев. Предав их земле и оставшись один, Али попросил у Всевышнего смерти и для себя, но Аллах не дарил ему смерть. Али не погиб ни в огне войны, в котором горел шестнадцать лет, ни в Турецком аду, ни в морозной Сибири.

С самого дня рождения, за все эти семьдесят три года, в его жизни не было ни одного счастливого дня. Для чего же Аллах возвратил его домой? Чтобы подарить счастья на тот короткий срок, который ему осталось провести на этом свете. Или же испытать еще большими бедами, которые затмят несчастия, через которые он уже прошел?

Охваченный тяжелыми думами, Али просидел на морозе довольно долго.

Только сейчас он ощутил пробиравший его холод. Нижняя часть тела онемела. Слезы, стекавшие по бороде, превратились в льдинки. "Если задержусь здесь еще немного, я, наверное, окоченею, - подумалось ему. - Но куда же мне идти?"

Оглянувшись вокруг, он увидел слабый огонек лампы в дальнем краю сада. Кто же живет в этой сакле? Кто бы это ни был, он наверняка не узнает его. Должно быть, немногие из его ровесников живы. Да и тех, кто еще жив, Али вряд ли узнает. Как бы то ни было, но переночевать где-то все равно нужно. Больше же всего ему хотелось узнать, что сталось с Айзой и двумя сыновьями. Эти три человека, родной аул, отчий край... Стремление хотя бы еще один раз увидеть все это и вернуло старого Али домой. Что бы дальше ни случилось, цели своей он достиг - Али на родине, в родном ауле...

Тяжелая жизнь, несправедливость властей и коварство людей научили Али быть осмотрительным. Он не хотел раскрывать себя, пока не узнает, какова обстановка в ауле, каковы нравы аульчан, какие произошли изменения за прошедшие 38 лет. Хотя он и вернулся из Сибири с ведома и разрешения соответствующих административных органов, местные власти могли, сочинив какой-нибудь повод, отправить его обратно. "Сначала посмотрю, жива ли моя семья. Если они живы, назову себя, если нет... Аллах подскажет. Выдерживал же еще большие испытания, выдержу и это..." - решил он.

Медленно перебирая ноги, пытаясь восстановить бег крови в онемевших мышцах, Али шел к сакле с мерцающим огоньком. Кем же ему представиться? Он вспомнил казака по имени Андрий из Червленной, с которым подружился после войны. У молодоженов Али и Айзы не было ни денег на создание своего хозяйства, ни зерна на продажу, ни скотины. Али запряг в арбу волов и повез на продажу в станицу Червленную древесный уголь и собранные в лесу дикие фрукты. Там он и познакомился с этим казаком. У Андрия были свой двор, кузня и много древесного угля в ней. Как же могло его не быть, если недалеко от станицы раскинулся большой лес. Но узнав, какая нужда привела сюда Али и Айзу, Андрий выгрузил в свою кузню привезенный ими уголь и, выдав взамен лопату, мотыгу, серп, косу, еще кое-что из необходимого по хозяйству, проводил их обратно. Завязавшаяся тогда дружба сохранялась между ними до самой ссылки Али. Андри приезжал в Гати-юрт и за низкую плату изготовлял аульчанам железные инструменты. Так, после возвращения Али из Турции казак провел у него два месяца.

"Если я сам не представлюсь, здесь меня никто не узнает. Русским языком я владею хорошо. Если спросят, кто я, скажу, что Андри", - успокоил себя Али.

Опасаясь, что со двора выбежит собака, он несколько раз кашлянул, прежде чем открыть калитку. Но во дворе не было никакого движения. Все равно, не веря, что собаки в этом дворе действительно нет, с опаской оглядываясь по сторонам, он подошел к сакле с земляной кровлей и тихо постучал в окно. В доме кто-то зашевелился. Потом до его слуха дошли приближающиеся к двери шаги босых ног. Вскоре дверь открылась, и на крыльцо вышел хозяин в накинутой на плечи черкеске и в обуви из сыромятной кожи на ногах.

- Доброй ночи, хозяин! - поприветствовал его Али на русском языке. Тот ответил на приветствие, с трудом подобрав русские слова.

- Прошу простить меня, что пришлось поднять вас в такой поздний час. Я добрался до этого аула поздно, а на улице слишком холодно. Если дозволите, я бы хотел провести эту ночь в вашем доме, - виновато сказал Али, поняв, что хозяин плохо знает русский язык, и потому стараясь как можно отчетливее выговаривать слова.

- У нас не принято спрашивать у хозяев разрешения войти в дом. Заходите, располагайтесь, будьте как дома.

Хозяин протянул вперед руку, приглашая гостя войти. В этот момент пола черкески распахнулась, и Али заметил у него заткнутый за пояс револьвер.

Али вошел в саклю. В комнате, чуть освещаемой слабым огоньком еле горящей лампы без стекла, на глиняной кровати спали четверо детей. Только что поднявшаяся хозяйка, растягивая руки и широко зевая, стала прибираться в комнате.

Давно не видел Али мирной семьи. Ему очень хотелось разбудить спящих детей и приласкать их. И этот теплый дом, и своеобразный, удивительно приятный сердцу, наполняющий душу запах чеченского очага, и эти спящие малыши отогнали куда-то мысли о смерти, о которой он молил недавно небо, и породили в его сердце любовь к жизни, желание жить.

- Поторапливайся, жена! - повернулся хозяин к супруге. - В наш дом пришел гость из другого народа. Русский. В первую очередь надо накормить его. А вы, дорогой гость, снимите пальто, обувь, располагайтесь, - добавил он, обращаясь к Али.

Больше месяца Али был в пути. Его тело, белье и одежда покрылись дорожной грязью. Когда ему предложили снять пальто и валенки, он растерялся. Но, не дожидаясь, пока он сам их снимет, хозяин подошел и стянул с его ног валенки. Али снял торбу с плеч, пальто и положил их рядом с собой на пол.

Хозяйка принесла горячее молоко в большой глиняной миске, поднос с кусками толстого чурека и поставила все это перед гостем.

- Скажи ему, что сейчас не время готовить горячее, сегодня придется ограничиться этим, - попросила она мужа. Али молчал, будто не понимая их слов.

- Гость, если вы не хотите сразу лечь отдохнуть, жена приготовит что-нибудь горячее, пока попробуйте это, - сказал хозяин.

- Спасибо вам, дети. Дай вам Бог долгой жизни, пусть достаток никогда не покинет ваш дом. Мне вполне достаточно, если вы позволите переночевать в каком-нибудь углу.

Кроме маленького куска сухого хлеба Али с самого утра ничего не ел. Он мелко накрошил чурек в молоко и стал не торопясь есть. Али дорого заплатил бы за возможность иметь зубы, чтобы большими кусками, смакуя, съесть этот чурек, о котором он мечтал столько лет. Но зубов не было. Он потерял их на каторге от цинги. Остались только четыре слабых зуба.

- Кто этот мюжги[13]? - спросила женщина у мужа.

- Кто его знает.

- Господи, какой грязный. Он всю постель испачкает, - с досадой покрутила головой женщина, глядя на неухоженную бороду гостя, его длинные слипшиеся волосы и грязную одежду.

- Что это ты говоришь? - прикрикнул на нее тот. - Как тебе не стыдно? Он такое же творение Аллаха, как и ты.

- Я просто хотела сказать, что он весь оброс и оборван, - виновато сказала женщина и притихла.

- Кто знает, что станет с нами. Несчастного и обездоленного жалеть надо, а не презирать. За презрение Аллах наказывает такой же долей.

Прислушиваясь к их разговору, Али опустошил миску с молоком и отодвинул поднос. Хозяйка кинулась к кувшину с молоком, стоявшему на печи, собираясь налить еще.

- Спасибо, больше не нужно, - поднял руку действительно насытившийся Али. - Да отблагодарит вас Аллах. Пусть достаток никогда не покинет ваш дом.

Когда гость наелся и устроился, хозяин поинтересовался у него:

- Теперь, если это не тайна, расскажи, гость, кто ты, откуда и какие дела привели тебя в наш аул? Кто знает, может, я смогу чем-то помочь тебе?

- Я из станицы Червленой. Из Орза-кала.

- Как вас звать?

- Андрий..

- Андрий... Андрий... Кажется, когда-то я слышал это имя, - самому себе сказал хозяин. - А какие дела привели вас в Ичкерию?

- Нищета, нужда привела. Ищу работу, чтобы прокормить семью.

- Семья большая?

- Четверо детей... Внуки. Их отец погиб на войне.

- На какой войне?

- На японской. Его убили недавно.

- Да, любая война приносит людям горе и лишения. Трое из нашего аула тоже ушли на войну. Один недавно вернулся без руки. От двоих других нет никаких вестей. А какую работу стали бы вы делать?

- Я умею класть стены, плотничаю. Меня устроит любая работа, лишь бы платили.

Когда муж рассказал о состоявшемся между ним и гостем разговоре, лицо хозяйки посветлело.

- Очень хорошо, что он попал именно к нам. Поручим ему перетаскать навоз из хлева в огород.

- А деньги у тебя есть?

- Он же ночевал у нас, можно и бесплатно поработать.

- Что же ты за человек такой, - покачал головой муж. - Все считают тебя умной, доброй, воспитанной, но иногда ты говоришь откровенную чушь. Кто бы он ни был, русский, еврей или кто-то еще, это же гость. Мы должны почитать его. Ты действительно стала бы требовать у него бесплатной работы только потому, что он переночевал у нас и поел наш чурек? Стыдно даже думать об этом. Смотри, будь я дома или нет, ничем не выражай недовольства этому казаку, я этого не потерплю. Он не будет жить у нас вечно. Или не найдет в нашем ауле работу и уедет, или, если найдет, переедет жить к нанимателю. Будь терпеливой. Если же останется у нас, захочет - будет помогать мне по хозяйству, не захочет - пусть отдыхает. Не мечтай о несбыточном, лучше постели гостю. Несчастный, он, наверное, устал.

- Куда мне его уложить?

- Не знаю. В комнате для гостей холодно, как под мостом. Переложи детей на пол, а на кровати постели ему.

Али нисколько не винил хозяйку за брезгливое к себе отношение. Даже у самого себя он вызывал отвращение. Весь обросший, он действительно походил на старого мужлана. Давно не видевшее чистого белья немытое тело чесалось, завелись вши. От тела исходил какой-то кислый, вперемешку с горьким, отвратительный запах... Нечего было и думать о том, чтобы жить в этом доме. Если он останется здесь до завтрашнего вечера, надо будет искупаться, постричь голову и бороду.

Али, делая вид, что не понял ничего из их разговора, произнес:

- Теперь, с вашего позволения, я прилягу. У вас не найдется какой-нибудь старый войлочный коврик, чтобы постелить мне здесь, у двери?

- Ты ляжешь туда, - указал хозяин пальцем на детей. - Жена переложит детей на пол, а тебе постелит на кровати.

- Нет, я лягу здесь, на полу. Я не разрешаю вам будить детей.

- В этом доме я хозяин. Ты мой гость, и должен делать то, что я скажу.

- Я хорошо знаю обычаи вашего народа, молодой человек. Желание гостя для хозяина закон. Если вы разбудите детей, я уйду к вашим соседям.

- Как же я буду выглядеть, если люди узнают, что мой гость ночевал на полу? Вы хотите опозорить меня? Об этом вы подумали?

- Никто не узнает, если мы не расскажем. Время уже заполночь. Я не хочу будить детей. Я и так создал вам неудобства. Вдобавок, мои тело и одежда не совсем чисты. Завтра вечером, если останусь здесь, искупаюсь, сменю белье, и тогда сделаю, как ты скажешь. А сегодня пусть будет по-моему.

Сколько хозяин ни просил, гость стоял на своем, и ему пришлось сдаться. Женщина принесла из другой комнаты соломенный матрас, подушку и теплое одеяло. Забравшись в эту постель, Али почувствовал себя как на пуховой перине. Его уставшее тело не стало ждать, пока улягутся хозяева.

Через несколько минут Али уже спал...