Были и былички

Этим и объяснялось, по всей видимости, попадание в дом Лебедева, а также потом – во французское представительство и китайское посольство. Вся штука в том, что по молчаливой договорённости америкосы не трогали компактно расположенный в Ханое дипквартал, а мы настояли на том, чтобы все средства ПВО располагались только на окраине города.

Наши ракеты доказали свою высочайшую эффективность, ими было сбито, конечно, не столько самолётов, сколько победно раструбила вьетнамская статистика, но всё же ого-го как много. А наши военные советники, в основном молодые лейтенантики-ракетчики числом около

300 (кстати, были причислены к торгпредской комсомольской организации, которую я возглавлял) не только умудрились в короткий срок подготовить вьетнамцев, но и часто сами были вынуждены, потеснив ученика, садиться за пусковой пульт.

Ну и уж, чтобы картина была полной, скажу, что время от времени в ханойском аэропорту встречали мы очередную группу практикантов, одетых в одинаковые гэдээровские костюмы, венгерские демисезоны и фетровые шляпы (это на жару-то в 40 градусов). Переодетых в поплиновые костюмы песочного цвета, их развозили по "точкам", и тогда число сбитых америкосов возрастало кратно.

А вьетнамских лётчиков, которые работали на наших МИГ-17, а потом и МИГ-21, отбирали мы среди сельских бугаёв, ибо у обученных ранее горожан при выходе из пике лопались шейные позвонки. Откормили их ещё более где-то в авиационной школе под Саратовом, подучили ударным методом, и били они америкосов в родном небе по-русски, с огоньком.

Знавал я этих ребят, один из которых стал космонавтом, у них глазки совсем в щёлочку сливались, когда вспоминали экзотическую для них манную кашу, сметану и русское сало. Ананас

Что-то открыло в моей памяти при слове "доработчик" очередной шлюз и вспомнил я анекдот совкового времени о мужике, который, поступив на завод швейных машинок, таскал, естественно, по детальке домой, чтобы собрать для своей бабы подарок. И сколько ни пытался, всё получался танк Т-34. А ещё про еврея, который додумался для укрепления винта вертолёта просверливать у его основания дырочки. А додумался по ассоциации с туалетной бумагой, которая никак не отрывалась по перфорации.

И действительно, в совковое время в угаре борьбы за выполнение плана под лозунгами типа "Наши часы самые быстрые в мире!" и

"Советский насос не подкачает!" производили чёрт-те что, и сами порой не знали что. И спасителями выступали доработчики, которые разъезжали по городам и весям нашей необъятной родины и за бугром и что-то просверливали, отпиливали, присобачивали к готовой продукции, в общем, дорабатывали.

Вот уверен, не поверите, а я вам чистую правду как на духу поведаю. Когда я служил во Вьетнаме, приезжал туда мужичок с фибровым чемоданчиком, а в нём только дрель электрическая да увесистый молоток. И возили его по всем хозяйствам, что эксплуатировали наши вертолёты. А он в них просверливал всего три дырки в одному ему ведомом месте – то ли забыли про них на производстве, то ли технологию усовершенствовали, не знаю. Вот это и был доработчик.

К тому времени я уже заматерел, поднабрался опыта на работе, поездил по фронтовым дорогам, побегал в джунглях по "тропе" Хо Ши

Мина, по виду определял марку американского самолёта в воздухе, на слух по свисту – тип бомбы, которая летела и метила, так всегда казалось, лично в тебя. Научился шустро, как тушканчик, впрыгивать в бомбоубежище при тревоге, на худой конец заскакивать под любой козырёк, прячась от всего металла из средств ПВО, который нёсся с земли к самолёту-налётчику, а потом, разорвавшись, с неменьшей скоростью вниз, на тебя. Привык постоянно носить с собой, как

"авоську", каску с нацарапанными на ней моими инициалами.

Касочка-то меня как-то раз и спасла, когда я, направляясь к

Посольству, ненароком зазевался. Остренький осколок с неба подпортил букву "А" в инициалах, тут ещё вслед за ним рухнул недалеко от меня и сбитый ракетой самолёт. Я было побежал к нему, но отвлёк меня вид спускавшегося на парашюте лётчика. Америкос приземлился профессионально на ноги, хлопнул по бляхе на груди, лямки соскочили и он со всей дури помчался наутёк. Я, конечно, за ним, но не успел догнать, как ниоткуда взявшиеся вьетнамские вояки схватили его, настучали по тыкве, бросили в газик и умчали.

Скажу, кстати, что таких лётчиков у вьетнамцев накопилось довольно много. Те, которые соглашались выступить перед камерой с покаянием и обличением агрессивной сущности империализма, использовались в пропагандистских целях (иных даже отпускали), а часть американских пленников использовали в качестве "живого заградительного щита", к примеру, сажали, вручив сборник статей Хо

Ши Мина от скуки, на мосту через Красную реку. В результате этот красивый ажурный мост, содеянный ещё знаменитым своей парижской башней инженером Эйфелем, не бомбили.

Я в досаде от неудачи в поимке пилота побрёл к догоравшим обломкам самолёта в надежде отчекрыжить какой-нибудь сувенир в дополнение к тому осколочку, что грел мою ляжку, лёжа в кармане штанов. Наткнулся на самолётное колесо и уж было покатил его к

Торгпредству, да постеснялся при виде вьетнамцев, героически вытаскивавших из огня какие-то бочки, на которые свалился самолёт, и ретировался.

Вы, небось, подумаете, что я зациклился на сувенирах, и будете правы. Я уже тогда накопил много железок, часть которых раздаривал друзьям. Но слава моя пошла в основном от неразорвавшихся шариковых бомб, которые я сам и находил в поездках (а ездил много) и разряжал.

Уважали меня, правда, ещё и за то, что был бардом фронтового фольклора.

Страсть к сбору бомб меня и подвела. Принёс мне один геолог великолепный образец, бомбу ярко-оранжевого цвета, схожую с шариковой, но раз в пять её больше, с откидными стабилизаторами. Мне было предложено как раз и обменять её на пять разряженных шариковых бомб, на что я с радостью согласился. После свершения сделки я смотался к своему другу, директору-экскурсоводу в Музее национально-освободительной армии, одноногому майору.

Но тот, внимательно осмотрев предполагаемый сувенир, сказал, что называется бомба ананасовой, но как разряжается, не знает, а потому лучше утопить её от греха подальше в городском озере Хо Тэй.

Вернувшись несолоно хлебавши, позвонил в посольство другу своему доработчику Васе в звании майора. Тот наказал ждать его и ничего не предпринимать. Через пять минут он был уже у меня, сунул в руки тазик и приказал налить в него воды.

Погрузив туда бомбу, он объяснил, что, судя по виду, она замедленного действия и взрывается, когда высыхает заложенная внутри картонная плашка. Его совет меня не удивил – поехать на озеро Хо Тэй и далее по тексту. Но, узрев слёзы в моих глазах, смилостивился и согласился попробовать. В четыре трясущиеся руки мы кое-как отвинтили верхнюю крышку ананасной бомбы и, о боже… её уж минимум как месяц использовали в качестве пепельницы. Подшутил надо мной геолог, а Васёк ещё и раструбил об этом на потеху всей колонии. Но

"ананас" и поныне красуется в моей коллекции, гордо стоя на ножках-стабилизаторах.

Коллега по Внешторгу по возвращении из командировки в Бельгию среди прочего рассказал следующий забавный случай:

Едем со знакомым из нашего торгпредства в Брюсселе в автобусе и продолжаем дискуссию на тему, чьи бабы лучше, наши или местные. Я говорю: "Что ты зациклился на бельгийках, да они все здесь тощие, ни рыба ни мясо, кожа да кости, доска два соска. А вот за тобой стоит и исключение, которое правило только подтверждает. У этой всё в порядке. Хоть ты вид заслоняешь, я по видимому кусочку всю картину могу восстановить, глаз-то намётан. Попка как две думки-подушечки, ножки плотненькие с ямочкой на коленках, грудные железы хорошего наполнения, животик как батут для шустрого попрыгунчика, ниже…"

Тут вдруг объект моего обследования поворачивается и на чистейшем русском молвит: "Мальчики, вы бы поостереглись на скользкие темы говорить, не думайте, что никто здесь не поймёт".

Мы смутились, не нашли, что сказать, а девушка тем временем вышла. Товарищ и говорит: "Это наша, из посольства. Придется тебе извиняться. Дуй за цветами, адресок я узнаю". Вечером с цветами иду каяться. Открыла дверь, улыбается. Я ножкой шаркаю, прошу пардону за бестактность. А она мне: "Что же вы за комплимент извиняетесь? Я, право слово, польщена была". В общем, посидели, поговорили, милейший человек оказался.

Год прошел. Я уж забыл рассказанную историю, да тут встречаю на

Арбате этого коллегу, идет с миленькой полнушкой. "Знакомься, – говорит, – это моя жена. Да ты должен помнить, я тебе рассказывал, как мы познакомились". Возникла пауза, а потом мы все дружно расхохотались.

В конце 60-х годов пришлось мне начинать трудовую деятельность в

Ханое, тогда еще столице только Северного Вьетнама. Время было тяжелое, на Юге шла война с американцами, авиация США регулярно бомбила Ханой. Передвигались в основном мелкими перебежками, в солдатских касках, так что по городу особенно не погуляешь. Только во время "перемирий", объявляемых американцами для очередной попытки договориться с северовьетнамским руководством, можно было расслабиться.

Тогда шли к озеру Хо Хуан Кием (возвращенного меча), что в самом центре Ханоя. С названием озера связана легенда, по которой простой рыбак получил из пасти всплывшей из глубины огромной черепахи священный меч, с помощью которого отбил, возглавив вьетнамское войско, очередную попытку могучего северного соседа, Поднебесной империи, захватить страну. За это был коронован, а меч до новой надобности вернул озеру.

Красивая легенда, но вот что удивительно – ханойцы свято верили, что в озере действительно скрываются какие-то крупные, мордой на черепаху похожие, животные, время от времени поднимающиеся на поверхность. И время, а вернее война подтвердила эту народную молву.

В марте 1967 г. американский лётчик, видно, здорово промахнувшись, зафинделил НУРСом (для непросвещённых: неуправляемый ракетный снаряд) в озеро. В результате всплыла почившая черепаха огромного размера, дожившая (по оценке учёных) до 400 лет. А это в аккурат подтвердило правдивость легенды.

На том же озере, у дальнего от центра берега расположен маленький островок с пагодой, называемой храмом литературы. У входа стоит большой каменный обелиск в форме кисточки для письма тушью. Всё это в честь уже не легендарных, а документально подтверждаемых исторических событий.

В храме в стародавние времена раз в год устраивались экзамены на звание мандарина. Каждый, независимо от рода и звания, мог прийти сюда и попытать счастья. Абитуриентов размещали по кельям со стражем у входа, чтобы ни подсказки, ни шпаргалки, снабжали рисовой бумагой и тушью с кисточкой, пропитанием и обязывали за месяц написать философский трактат на заданную тему. Прошедшие экзамен назначались чиновниками-мандаринами и возвращались в свои провинции, неся королевскую волю, закон и свет просвещения.

В Ханое есть ещё одно озеро, Хо Тэй, что означает Западное, знаменитое стоящей на его берегу пагодой, в которой хранится, по уверениям монахов, сандалия Будды. С ней и связана не менее удивительная история.

Если не ошибаюсь, в 1968 году в Ханой приехала почтенная пожилая чета наших маститых геологов для консультирования местных поисковиков. На приёме в их честь, на котором довелось быть и мне, вьетнамский министр в ходе застолья поинтересовался, среди прочего, сколько детей в их семье. Геологи, смутившись, признались, что детей

Бог не дал. На это министр сказал: "Я коммунист и в сказки не верю, но знаете, некоторые народные поверья сбываются. Есть у нас пагода, куда приходят супруги испросить у Будды ребёнка. Надо только жене поцеловать его сандалию".

Всё обратили в шутку, но на следующий день все-таки свозили чету в храм. Прошло около года, и вот приходит нам в торгпредство письмо из министерства геологии от посетивших Ханой супругов. В конце отчета о проделанной работе маленькая, странно звучащая в документе приписка, просьба поблагодарить вьетнамского министра за проявленное гостеприимство и сообщить, что у них в семье родилась дочь, названная в честь его прекрасной родины Вьетой.

Вот и не верь после этого в сказки.

В то ещё время, а точнее – в 60-е годы прошлого столетия приходилось мне в разгар "культурной революции" в КНР летать из

Москвы во Вьетнам через Пекин. Пересадка там была что-то около двух часов, а развлечений – по горло. Во-первых, кормили дежурным обедом в ресторане на халяву, без особых разносолов, но удивительно вкусно.

Причём перед подачей блюд с завидным постоянством повторялся один и тот же ритуал. Официант спрашивал по-русски: "Какую кухню вы предпочитаете – восточную или западную?". И, не дожидаясь ответа, добавлял: " К великому сожалению, сегодня у нас только китайская кухня". Наверное, под этим был какой-то политический подтекст, так нами и не понятый.

По окончании обеда пассажиры, а это в основном были наши военспецы, направляющиеся во Вьетнам, гурьбой и с боевым блеском в глазах ломились в вокзальные магазинчики и на ура скупали по теперешним временам трехомундию: термоса, фонарики, зажигалки, платочки-носочки и шарфики. В те поры даже это было у нас страшным и вожделенным дефицитом. А ребят к тому же собирали по ракетным гарнизонам российских окраин, где такого ширпотреба и не видывали.

Забыл сказать, что это было время так называемой "воздушной войны" США против северного Вьетнама. Коль уж помянул про это, придётся открыть страшную тайну, теперь-то уж ставшую секретом полишинеля: эти ребята представляли собой "ограниченный контингент" военных советников (так это называлось в духе политкорректности), а в натуре – наши ракетчики, помогавшие вьетнамцам отбиваться от американских воздушных налётов. А уж как конкретно они консультировали у ракетного пускового пульта своих подопечных, догадайтесь сами. Подсказкой послужит то, что за день в небе

Вьетнама сбивали до 20 самолётов, а за все годы "воздушной войны" их число зашкалило за 2000.

Извините, что отвлёкся, возвращаюсь к нашим баранам (не в прямом смысле, конечно). В дальнем конце аэровокзала было ещё одно вожделенное место, скрытое от посторонних глаз китайскими ширмочками. Но ступить на него было для нас равнозначно заходу на минное поле, и над ним как бы витало посольское табу.

А там – вы не поверите – на лавочках были разложены цитатники Мао

Цзэдуна (красненькие такие книжицы с изречениями "великого кормчего" на русском языке), значки, флажочки, марочные наборы и много чего ещё, и всё с революционной (чуждой нам в то время) символикой. А потому чуждой, что бодался тогда наш Хрущёв с их Мао Цзэдуном на тему, кто главный в коммунистической идеологии. Над всем этим цветастым раскладом к стенке было пришпилено объявленьице с одним только словом "Бесплатно", воспринимаемым нашим глазом как "Халява, сэр".

В конце концов все мы как бы случайно оказывались у ширмочек

(покурить и погуторить) и по одному (чтобы без свидетелей) шмыгали внутрь, а через пару минут выходили со скучающим видом и оттопыренными карманами (внутренними) пиджака. Ну не мог советский человек устоять перед халявой! Особой лихостью было вынести засунутыми в штаны пару небольших махровых полотенец с ликом Мао

Цзэдуна.

Вот с этим полотенцем и приключилась занятная история. Нашлась светлая голова в нашем посольстве, которая объяснила китайцам, что у русских есть привычка вытирать полотенчиком не только руки, но кое-что ещё. Как вы сами понимаете, этот предмет пропаганды немедленно исчез из раскладки к немалому огорчению советских авиапассажиров. Но я-то всё же успел отовариться…

Работал я в конце 60-х во Вьетнаме. Было это время разгара нашего конфликта с китайцами. Не поладил Хрущёв с Мао Цзэдуном на тему, кто правильнее коммунизм строит, вот и пошла свистопляска. Как водится, баре дерутся, а у холопов чубы трясутся. Особенно неладно было в порту Хайфон. А там и китайцев, и наших много, суда с помощью для воюющего с американцами Вьетнама шли параллельными потоками, у причалов стояли в долгом ожидании разгрузки вперемешку.

Вот и задирались китаёзы, стаей скучковавшись, налетали на российских морячков со своими фонариками длинными в руках. А наши и ответить не могли, скованы были, как цепями, строгой и как всегда секретной инструкцией из Центра. А инструкция та гласила в драку не ввязываться, при нападении не бежать, но неторопливо уходить, сохраняя достоинство советского человека. Представляете, бред какой идеологической кобылы?

А с китайских судов, всех карнавально до ряби в глазах увешанных красными знамёнами, транспарантами и портретами до смерти любимого вождя, на наши суда направляли мощнейшие громкоговорители, откуда денно и нощно лились революционные гимны и цитаты всё того же вождя.

Наши покумекали, покумекали и тоже вытащили свой рупор да как зарядили хор Александрова. Ну, тут уж ад кромешный начался.

Срочно доложили послу в Ханой, а тот на свой страх и риск, своей властью инструкцию отменил и велел в случае чего давать отпор не задумываясь, но в пределах необходимой обороны. Наш народишко осмелел, плечи расправил и под громогласное мать-перемать тут же развернул брандсбойную судовую пушку на китайцев да и смыл их со всеми громкоговорителями. Механики быстренько нарезали прутьев из арматуры, боцман достал откуда-то ремни широченные с медными пряжками, коими наши морячки и подпоясались знамо-дело для чего, закрутил усищи и встал во главе десантного отряда.

Жаль, так и не удалось мне насладиться готовящимся великим побоищем. На китайских судах с палубы всех как ветром сдуло, ни души, порт вымер, на всякий случай попрятались и вьетнамцы, одни наши разведчики вальяжно прогуливались по пирсу, держа прутья на манер тростей. Ну а вечером, вестимо, грянул победный сабантуй в международном портовом клубе. С утра вьетнамцы объявили о введении чередования дней (неофициально "белого" и "жёлтого") для увольнения русских и китайских моряков на берег. Но с этого времени даже в свой день китайцы оставлять свои суда избегали. И воцарился наконец долгожданный мир.

"

Пришлось мне во второй половине 60-х, как теперь добавляют, прошлого столетия целую пятилетку отслужить во Вьетнаме. Время было суровое, шла необъявленная война с американцами, вой сирен, светомаскировка, почитай каждодневные бомбёжки, долгие сидения в бомбоубежищах, в общем, не соскучишься. Одно то, что наше бомбоубежище было привезено из России и предназначалось для нашей средней полосы, а здесь тропики, жарища, москиты, принудительная вентиляция проржавела… Ой, братцы, как вспомнишь, так вздрогнешь.

Но я не об этом. Один раз за все годы только и вырвался в отпуск, правда, на два месяца. Отгулял, а тут трудности с возвращением. С китайцами повздорили, пришлось в обход добираться. Долетел до

Владивостока, а там меня с попутчиком, нашим дипломатом, устроили на теплоход-банановоз, курсировавший между Владиком и Хайфоном. Судно – огромный белый красавец итальянской постройки, встретили на борту тепло.

Вечером пригласили к столу в капитанскую каюту, угостили от души, как только наши моряки умеют. Дошёл черёд и до нашего фронтового фольклора под гитару. Начал я, как обычно, с нашего вроде как гимна.

"По джунглям мы идём, тропинка узкая, тропинка узкая, с пути мы не свернём, мы парни русские, мы парни русские". А потом было "Эх, трали-вали, мы того не знали, не думали, не ведали, ребята, не гадали, что где-то в дебрях Азии по джунглям будем лазать мы, спасаясь от проклятого Фантома (это название американского истребителя)", ну и так далее до утра.

Так как время до отхода было, мы, проспавшись, вечером отправились в портовый ресторан, где гужевались моряки, было шумно и весело, а к лабухам оркестра стояла постоянная очередь с

"четвертными", зажатыми в кулаке, заказать свою песенку. Меню было превосходное, в основном рыбное, особо запомнилась "скаблянка по-владивостокски" из кальмара. Соседи по столу выдались мужики свои в доску, а, узнав, что мы идём курсом на воюющий Вьетнам, подхватили нас под микитки и затащили к себе домой.

Там опять застолье, а в качестве "изюминки" для нас включили магнитофон с "фронтовыми" песнями. Узнав свой голосок на кассете, я попросил гитару и стал исполнять свои песни вживую к несказанной радости хозяев. Можно и не говорить, что доставили нас на "Чапаев" аж к вечеру в полубессознательном состоянии с подаренной мне гитарой. После дружеских объятий с горячими поцелуями отправились мы прямиком в свою каюту на боковую.

А утром глядь в иллюминатор, а мы уже в море-океане. И началось путешествие, полное приключений. Где-то недалеко от Сингапура полетела какая-то важная деталь движка. Туда-сюда, что делать? Ждать доставки из страны-производителя, Италии, долго да и накладно.

Капитан связался с Центром, разрешили, в порядке исключения, обратиться к американским военморам, благо их 7-я эскадра располагалась рядом, патрулируя подходы к Вьетнаму.

Те откликнулись на удивление быстро, с авианосца "Корал Си" подошёл к нам катер с двумя бравыми механиками в парадном одеянии.

Переодевшись в капитанской каюте, они быстро поставили на место привезённую деталь. Проверили, всё тип-топ, ну, и, естественно, милости просим к столу. Надо сказать, что капитан здорово волновался, советовался с моим другом-дипломатом, ситуация-то не штатная. Решили, для исключения нежелательного политического резонанса, ребят быстро напоить и отправить восвояси.

А для этого боцману, родом из Одессы, комплекцией "семь на восемь" и с необъятным чревом, было поручено взять дело в свои руки.

А руки те, поверьте, как миноуловители, при мне пятак двумя пальцами вдвое сминал. Сели, выпили пару осторожных тостов за сотрудничество в морских делах. Тут капитан и глаголет: "Вообще-то нам водку привычнее стаканами, вот мой старпом (и указует на боцмана) продемонстрирует, а вы уж, коль сможете, поддержите обычай.

Боцман заглотал и не крякнул, америкосы несколько стушевались, но, перекрестившись, довольно мужественно взяли на грудь. У одного глазки сразу разъехались, сам застекленел и удалился в себя, второй оказался молодцом и даже стал напевать свой гимн "Америка,

Америка…". Тут боцман второй стаканище, до краёв налитый, в себя опрокидывает, а тому, кто молодец, из сочувствия половинку наливает.

Хлоп, спектакль окончен.

Боцман аккуратненько обоих офицериков за талию обнял, приподнял да так к трапу и отнёс. А там смачно расцеловал и на руки рулевому катера и сгрузил, а мы все ручками помахали. "Уф, – сказал капитан, когда мы с проводов вернулись за стол, – пронесла нелёгкая, выпьем за счастливое избавление". Боцману налили ещё 250 грамм, поблагодарили за службу и отправили дальше нести тяжёлые обязанности по судовой жизнедеятельности, а сами ещё долго сидели за обедом, вновь и вновь пережёвывая случившееся.

Судно продолжило свой путь во Вьетнам, а уже на самом подходе вновь нештатная ситуация. Как ниоткуда вдруг появился и завис над нами мышиного цвета американский вертолёт. А там, в открытом проёме, америкос нарисовался с улыбкой в пол-лица, ручкой приветливо так машет и кричит что-то, за шумом винтов не слышно. То ли от тех механиков пламенный привет привёз, то ли просто от скуки решил поразвлечься, на этих русских поглазеть.

Наши на верхнюю палубу повыскакивали, тоже руками машут, по-английски "окей" кричат. А тот чудик совсем раздухарился, видно, решив салют устроить, стал в воздух банки пивные подбрасывать и из бортового пулемёта их расстреливать. Такая потеха пошла под пивным дождём. Ну, тут уж капитан не выдержал, приказал по громкой связи всем с палубы убраться. С неохотой, но подчинились, а американец вроде как обиделся, дал газу и удалился в рокоте винтов.

А капитану новая забота, опять пошел для начальства отчёт строчить.

Бывает – человек-гора, а кошёлку жены еле-еле с кряхтеньем поднимает, другой же – худющий, прямо спирохета бледная, но, как говорят в народе, шибко жилистый и силы неимоверной, хоть с виду и не скажешь. Вот таким был друг мой Володя, который целую переправу стянул, в смысле наладил. Было это в военное время во Вьетнаме, а приключилось вот что. Подъехали ночью к понтонной переправе на

Красной реке, а там столпотворение. Америкосы прямым попаданием с воздуха один понтон раздолбали, вьетнамцы резервный подогнали, а стянуть переправу силёнок не хватает, хоть человек тридцать солдатиков кочевряжится.

Чувствуем, дело швах, "газик" наш фронтовой со всех сторон зажат, а самолёт в любой момент вернуться может. Тут Володя и проявил лихость свою на радость и удивление местного народа. Солдат матюками разогнал, сам за канат взялся, зубами заскрипел и в одиночку стянул понтоны. Я, как до Ханоя добрались, рассказывал – так никто не поверил, а Володя только улыбается, говорит, мол, с перепугу перенапрягся.

Вообще-то явление это известное. Во французскую революцию аристократка молоденькая, когда её мужа на гильотину тащили, раздвинула своими холёными пальчиками решётку чугунную и к нему бросилась. А в Москве как-то шёл с матерью в снежную зиму по тротуару, вдруг автобус на нас заюзил. Я влево, а она, пальтишко подобрав, вправо, на сугроб метра в два высотой. Я потом из интереса замерил, чуть-чуть до мирового рекорда не хватило.

Но вернёмся к переправам вьетнамским. Наши военные советники такую хитрость умудрили, днём понтоны притапливали, с воздуха и не разглядишь, а ночью опять переправа работает. На этом сами и попались. Ехали нашим же маршрутом на Ханой и, как всегда, на ночь глядя. За рулём дядя Фёдор, весьма уважаемый мужик, говорит: "Рванём по понтонке, я их все назубок помню, сам и ставил". И в воду заруливает, мол, "Спакуха, мужики, сейчас колёсами понтон поймаем".

Очухался, когда всем уже вода по грудку. Ну, выплыли, высказали

Фёдору своё мнение о нём и его ближайших родственниках, правда, горячились не очень, дядя в чине полковника всё же.

Наутро машину танкеткой, как тягачом, вытянули, оказалось, чуть-чуть Федя промахнулся. А с танками другая весёлая история.

Когда весной 1968 года, во время наступления на южновьетнамский город Хюэ появилась танковая бригада, американцы чуть умом не тронулись, решили, русские фильм об обороне Сталинграда снимают. А хитрость в том, что эти танки с вьетнамскими экипажами в них наши вертолётчики ночью туда скрытно доставили.

Вьетнамцы на наших военспецов молились, мы, гражданские, искренне уважали. И не только мы, американские пилоты их гостиницу за версту облетали. А жили "тюйен зя" (советники по-местному) в гостиничном комплексе Ким Лиен, и как-то посетил его свежаком из Москвы приехавший новый партсекретарь посольства. Зашёл наугад в номер и наблюдает такую картину. Сидят могучие мужики в одних трусах семейных (жара-то под 40 градусов), и потребляют за мирной беседой родную жидкость той же градусности под местную лягушатину. Секретарь

– в крик: "Советские офицеры, злоупотребление алкоголем, на фоне голых баб!". Это он имел в виду картинки девушек из "Огонька", на безрыбье развешенные по стенам. Мужики с невозмутимым видом скрутили секретаря и – в окошко, хорошо, первый этаж и клумба свежевскопанная. Думали, скандал будет с политвыводами, да обошлось, из уважения к участникам инцидента дело замяли.

Кстати, и партсекретарь, несколько обтесавшись, оказался на поверку мужиком хорошим, хоть и носил фамилию Нехорошев. Его тоже надо было понять – "noblesse oblige", т. е. "положение обязывает". А как-то выехал с ним в командировку по стране, да приняли по стакашке для профилактики нашей родной "полиграфки" (детектор лжи так тоже называется), и поведал секретарь, что он (кошмар!) сам из кулаков.

Ну то есть его отец был мало-мальски зажиточным крестьянином, которого раскулачили и сослали в Сибирь, где только он, младший сын из семи детей, и выжил. И стал-то "освобождённым", т. е. профессиональным партсекретарём, чтобы замять своё происхождение.

Полюбил я его за откровение, а он же на меня и, не удержавшись,

"капнул".

В 1970-ом на год столетия Ленина отправили в Москву документы с рекомендациями на принятие меня в Партию, а ответа всё нет и нет, и это на меня, фронтовика, орденоносца. Так бы и не узнал причины задержки, если б не Торгпред мой, Черников Борис Николаевич, бывший неосвобождённым замом у Нехорошева.

Тот как-то вызвал к себе домой и за бутылочкой коньяка шепнул мне на ушко, что возникло, мол, у секретаря подозрение в моей

"нехорошей" национальности (видимо, из-за чёрных глаз, доставшихся мне от деда-армянина). И что прошерстили в соответствующих органах всех моих родичей, но компромата не нашли, так что, поздравляю, мол, ты не еврей, а полноправный ныне член КПСС.

Эх, опять меня увело, я ж про переправы. Еду как-то опять же на

"козлике" ночью в порт Хайфон. Впереди, метрах в тридцати, дружок в каске рулит. А ради светомаскировки дорогу освещали только лампочкой из-под переднего бампера, особо не разгонишься – ни зги не видать.

Друг через переправу перевалил, я трошки не доехал, а тут америкос бомбой довольно увесистой её в пух и прах. Я думаю: "Конец Андрюхе", а он: "Прощай, Санёк".

Пока окольными путями до порта добрался да на наше судно взобрался, где Андрюха у капитана обосновался, за упокой моей души не раз стаканчики гранёные подняли. А тут я, жив-здоров и не кашляю, в аккурат к третьему тосту "со свиданьицем". Представляете, радость какая, до слёз дошло. Так что на войне и веселье случается, только бы переправу живым миновать.

Во время моей долговременной, а точнее, пятилетней командировки во Вьетнам я изъездил страну вдоль и поперёк. И это несмотря на то, что там почти сразу после моего приезда (январь 1965 г.) началась так называемая воздушная война, и американцы бомбили всё и вся в попытке принудить Север прекратить партизанскую войну на Юге и отказаться от планов его захвата (по их терминологии, а по нашей – освобождения). Напомню, что Вьетнам был тогда разделён надвое. На

Севере строили с нашей помощью, как могли, социализм, а на Юге обосновались американцы.

А частые мои поездки объяснялись не тем, что служба такая, работал я экономистом в торгпредстве, а тем, что знал язык страны пребывания и двух сопредельных стран (Камбоджи и Лаоса). И каждый, кто куда по какой служебной надобности выезжал, норовил взять меня с собой для удобства общения с местным населением.

Дело это было опасное, но уповали мы на относительно джентльменское поведение американцев. Перед бомбардировками они раскидывали с воздуха листовки с "чёрным" списком объектов, подлежащих уничтожению, и просьбой эвакуировать мирное население, рядом с этими объектами проживающее. И бомбили действительно точечными ударами. Сам видел, как какой-то заводик после налёта как корова языком слезала, а соседние дома затронуты не были.

Наших, советских они тоже старались не трогать, на наши основные праздники никаких бомбардировок не было, места проживания наших военных советников и гражданских специалистов обходили стороной.

Время от времени объявляли передышки на несколько дней, оповещая о том теми же листовками.

Мы выезжали из Ханоя специально на "Волге" ярко-красного цвета, оставшейся в торгпредстве после выставки нашей техники и оборудования ещё в мирное время. Такая машина была легко различима с воздуха, зато и дураку было ясно, что в ней едут русские. Однажды всё же один америкос спикировал на нас, явно решив позабавиться. Мы успели только выскочить и нацепить каски, которые были всегда под рукой, да так и застыли.

А куда деться на открытом пространстве, да когда ещё вдоль дороги болотистые рисовые поля? Самолёт (то ли "Сейбер", то ли "F-105") пролетел прямо над нашими садовыми головами, и я даже разглядел улыбающуюся физиономию пилота, но мы головы перед нахалом не склонили, если честно, то от страха и оцепенения. А лётчик, помахав нам на прощание крыльями, унёсся прочь.

Но такие отношения были попервоначалу, а потом как стали их десятками сбивать установленные повсюду наши ракеты, да как появились в небе вьетнамские лётчики на наших МИГах, стали америкосы хамить. Расстреляли из пушки "Вулкан" наше владивостокское судно, мирно стоящее на траверзе порта Хайфон с военной техникой на борту, одного моряка, Ребатчука (его именем потом было названо новое судно), ранили Ваню Земцова, которого я сам и вывозил в Ханой на срочную операцию, пострадало и несколько наших военных советников.

Но я-то хочу поведать об одной поездке в Хайфон с замторгпреда на праздник Военно-морского флота, чтобы поздравить наших моряков. В то время порт постоянно был забит нашими судами, доставлявшими военную и общегражданскую помощь не только для северных вьетнамцев, но и для дружеских нам по идеологии партизан в Южном Вьетнаме, Лаосе и

Камбодже. Кроме наших, в порту были только китайские суда с ракетами

"земля-воздух", плохими копиями с наших, и другим военным оборудованием и снаряжением, включая подделку под наши же "газики".

Надо сказать, что разгрузка судов происходила из рук вон плохо, суда простаивали неделями у пирса и на рейде, а моряки маялись в удушающей жаре от безделья, да ещё эти бомбёжки, так что каждый приход во Вьетнам был, я считаю, героическим деянием. Одним из немногих развлечений на борту было наблюдать, как американский воздушный ас выписывал в небе вензеля, провоцируя пуск ракет и элегантно уходя от них, а потом уж прилетали его дружки и подавляли пусковые точки.

На катере представителя нашего Морфлота мы отправились к последнему судну в очереди, оказавшемуся красавцем-двадцатитысячником из Одессы и стоявшему довольно далеко, в бухте Халонг. Отметив парой рюмок в капитанской каюте наше благополучное прибытие, мы были препровождены в кают-компанию, где собрался уже в ожидании праздника весь экипаж. Замторгпреда коротенько так, минут на 20, передал поздравление Посла, Торгпреда и зачитал поздравительную телеграмму Министра морского флота. Дело в том, что при заходе судна на рейд на его борт поднимался вьетнамский солдат с калашом, опечатывал рацию по их закону военного положения и оставался охранником до момента причаливания.

Я тоже выступил с коротеньким сообщением о текущем моменте и рассказал о непоколебимом духе вьетнамского народа, трижды отстоявшего свою независимость от монгольского нашествия с помощью изобретённый ими тактики выжженной земли и неисчислимых попыток того же рода со стороны Северного соседа, т. е. Китая. Свидетельством последнего служит Храм на костях в виде пагоды на холме из костей вражеских китайских воинов, которую уважаемая аудитория сможет увидеть собственными глазами, когда их прекрасное судно всё же доберётся наконец до Хайфона.

Потом был концерт самодеятельности, самым запоминающимся номером которого было выступление буфетчицы Раи из Одессы. Она брала с подноса заготовленные для этого случая пробки от шампанского и раздавливала их в крошку нажатием двух пальцев правой руки. Потом брала с того же подноса медные пятаки и уже пальчиками левой руки сгибала их, вручая в качестве сувенира и свидетельства силы духа русской женщины публике.

Не менее захватывающим было выступление и боцмана комплекцией

"семь на восемь", который на своей мощной груди гнул ломики и другой пожарный инвентарь, а потом под крики из зала "Не порть струмент!" возвращал им первоначальную форму. Концерт завершился бурными, но непродолжительными аплодисментами, и народ поспешил в столовую на праздничный ужин, а мы с капитаном – в его каюту с аналогичной целью.

Посидели мы очень хорошо, коронным блюдом был тушёный осьминог в изумительной по вкусу, густой и бурой по цвету подливе. Оказалось – это специалитет капитана в его кулинарном хобби. Пили не менее экзотический коктейль "Россия" ("Столичная" плюс "Московская" фифти-фифти). Запомнился ещё кофе "по-венски": в чашку с растворимым кофе и сахарным песком выливается пол чайной ложечки холодной воды и той же ложечкой жижа растирается по стенке до приобретения ею белого цвета. Потом заливается кипяток – и готово, вы наслаждаетесь божественным напитком с высокой воздушной и сладостной пенкой.

Наутро, проспавшись, вышли на палубу просвежиться. Подошли к группе матросов с боцманом во главе, которые как раз доставали ночной улов из корзинки с приманкой, опущенной на ночь в воду на лине с горящей лампочкой (как я понял, для привлечения внимания морской живности). Из корзины вывалился и шлёпнулся на палубу огромного размера осьминог, собрат того, что мы с таким вкусом ели намедни. Тут он вытянулся на своих осьми щупальцах и стал переливаться разными цветами и остановился на красном, видимо, тем самым выражая своё крайнее возмущение.

Боцман подошёл и слегка наклонился, чтобы заглянуть чудищу в его мудрые печальные глаза, и мы услышали такой насыщенности и красоты мат-перемат, что хотелось посоветовать ему выступать с этим отдельным номером самодеятельности. Оказалось, осьминог с таким презрением плюнул боцману своей фиолетовой чернильной слюной, что его белая праздничная рубаха была безнадёжно испорчена.

Мы застыли от увиденного и услышанного, но тут из ступора нас вывел громкий хлопок в небе. Подняв головы, мы увидели прямо над нами разваливающийся в пламени самолёт и отделившуюся от него чёрную точку, которая вскоре превратилась в парашют с чёрным червячком на конце строп. Мы – бегом к капитану, тот уже был в курсе и отдавал команду чем-нибудь отвлечь и задержать вьетнамца-охранника, который слава богу ещё завтракал в столовке.

"Ведь застрелит же человека на наших глазах", – объяснил нам капитан, – а есть же закон спасения на водах, и мы под ним подписались". Сквозь крупный иллюминатор каюты мы увидели, что америкос уже приводнился рядышком, надул лодчонку и как-то даже весело машет нам руками. "Что делать?" – растерянно произнёс кэп, вытирая проступивший на лбу пот. Видя, что от нас с моим старшим товарищем подсказки не добьётся, он приказал сорвать пломбы с рации и отстучать сообщение министру с просьбой указаний.

Напряжённое ожидание длилось недолго, над нами коршунами закрутились истребители "F-105" с ошивавшегося неподалёку авианосца

"Корал Си", стрекозой подсуетился вертолёт "Апач" и выдернул на канате пилота, который послал нам воздушный поцелуй и скрылся в чреве вертушки. Из наших грудей вырвался единодушный выдох облегчения, мы быстренько разлили по стопарю, выпили за разрешение острой ситуации и приступили к завтраку. Ровно через сорок минут пришёл ответ из Москвы: "Поступайте согласно обстоятельствам".

Кстати, может быть, именно согласно обстоятельствам военного времени сложился у нас фронтовой фольклор, а бардами были Валера

Куплевахский, лейтенант-ракетчик, и ваш покорный слуга. Песен мы с

Валерой насочиняли довольно много, не ахти каких, но исполненные со сцены актового зала Посольства нашим самодеятельным оркестриком они неизменно вызывали бурные аплодисменты и даже выбивали слезу у аудитории суровых бойцов.

Магнитофонные записи этих песенок разошлись и во Владивостоке, откуда шёл основной поток нашей помощи Вьетнаму судами в порт

Хайфон. А во время отпуска в Москве затащили меня и на радио, и прозвучали они в передаче "С добрым утром!". Отобрали для выхода в эфир только три, да и те цензура подкорректировала. В песне, посвящённой нашим советникам-ракетчикам, работавшим в Хайфоне, и начинавшейся запевом "В ханойском порту на чёрном борту китайская орфография, не думал, что так далеко забреду, знал бы, учил географию", пришлось для политкорректности пропевать "на белом борту славянская орфография".

Не подошла и наша заветная песенка "В 6 часов вечера после войны ты на свиданье со мной приходи, у памятника Марксу тебя я буду ждать, кусок от F-105-го под мышкою держать". Да, там и именно в 6 часов вечера и встречались мы, вьетнамские фронтовики, лет 5-6 после возвращения с войны, в августе, на день первой американской бомбардировки Ханоя. Встречались, обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечу и, закупив водочку для экономии и рассовав её по портфелям, шли в ближайший кабак отмечать очередную годовщину. С каждым годом компания наша худела, кто спился, кто-то даже "сел", кто дуба дал (обычная судьба ветеранов-фронтовиков). А ныне я, небось, последним могиканином и остался плавать в своих воспоминаниях.

На Востоке отношение к змее несколько отличается от нашего. У нас превалирует страх до мурашек на коже с долей отвращения да, может быть, немного пиетета из уважения к библейскому мудрому змею, совратившему яблочком нашу прародительницу, или к известному мультяшному философу. Знают у нас в основном гадюку, чаще поминаемую при характеристике некоторых женщин, да безобидного ужа, которому тоже достается за всю породу, а про анаконду в пятнадцать метров, кобру с её капюшоном, удава-душителя – лишь понаслышке.

В Азии же змея безмерно уважаема, в фольклоре – это не наш родной простачок Змей Горыныч, а огнедышащий дракон, карающий и милующий человека, в гневе сдвигающий горы и превращающий цветущие долины в пустыни. Во Вьетнаме, где мне пришлось поработать пяток лет, есть залив Халонг (спустившийся дракон) красоты необычайной, с тысячей скалистых островков причудливой формы. Тут и драчливый петух, и голова слона, и грудь девственницы, в общем, кому что видится в скалистой груде. А содеял всё это, по легенде, дракон с художественным вкусом, который при взлете захватил горсть камней да и расшвырял их по заливу.

Вообще-то на Востоке, который, как известно, дело тонкое, к легендам относятся как к художественному оформлению действительно происходивших когда-то событий с невымышленными персонажами, ну вроде как мы к летописям. И в этом есть рациональное зерно. А чего ещё ради тот же дракон без особых различий встречается в фольклоре самых разных народов по всему миру? И вот уже и у нас, пока ещё достаточно робко, проклёвывается мысль, что дракон – это воспоминание о динозаврах, некоторые виды которых (из тех что поменьше) могли летать.

Может, и придём когда-нибудь к убеждению, что наши далёкие предки жили в своеобразном симбиозе с доисторическими рептилиями, используя их как разъездных животных, а на птеродактилях лихо взмывали к небесам. И что некоторые из этих в прошлом домашних животных дожили и до наших дней, но, не желая возвращаться в рабство, скрываются от человека как, скажем, Несси в Шотландии. Будем считать, что динозавры измельчали до размера аспида, предпочитающего за тёплый и влажный климат восточные страны.

На змею там можно наткнуться где угодно. Помню вопль соседки, которая, выжимая половую тряпку после уборки, обнаружила в ней обозлённо шипящую маленькую змейку. Ехал в военное время из Ханоя в порт Хайфон, попал под авианалёт и спрыгнул в так называемое индивидуальное бомбоубежище на обочине, а попросту круглую яму в рост человека. Спрыгнул и замер как в детской игре, почувствовав под ногой что-то живое и извивающееся. В свете "люстры", спущенной с американского самолета планирующей светящейся бомбы, разглядел змею, которой к счастью своему придавил голову.

Так и простоял до конца бомбежки, пока вьетнамцы не выдернули, а потом и змею выловили и засунули в мешочек, успокаивая меня тем, что змея съедобная. На мой вопрос "А если бы укусила?" услышал безмятежный ответ "Помер бы". Своё состояние описывать не буду.

А то в другой раз шёл по рисовым чекам и вижу, пацаненок лет пяти идет прямёхонько на вставшую в боевую позу кобру. Я зашёлся в крике, а вьетнамчик спокойно поднёс к ее пасти ручонку и, видимо, привычным движением схватил за горло и бросил в свой туесок. Меня привели в чувство и объяснили, что ребёнок послан родителями за мясом на обед, а ладошка его намазана диким чесноком, от которого змея цепенеет и никогда не укусит.

В Таиланде, где мне тоже довелось послужить, перед тем как поиграть на лужайке в волейбол, приходилось тщательно осматривать траву. И чуть не каждый раз натыкались на змейку. Как-то случился у нас приехавший из соседней Индии коллега. Так он удивился: "А что вы индуя-дударика не найдёте, он вам быстренько территорию от змей очистит?". Действительно, пригласили за 400 бат индийца-заклинателя змей, он уселся в центре лужайки, подул в дудочку, и пополз к нему зачарованный змеиный народец, только успевай мешок подставлять.

В том же Таиланде с сыном моим, ему ещё и трех лет не было, чуть до беды не дошло. Жена чуть отвлеклась, глядь, а он стоит напротив змеи метра в полтора, и они как бы дружески друг друга разглядывают.

На крик прибежал наш привратник Сампит и змею отогнал, а сын долго плакал и уверял нас, что она добрая. Может, он и прав был, Восток, как известно, дело тонкое. Вот был я до этого во Вьетнаме в горной провинции Хуабинь (мирная), так видел там, как дитятко сидит в кольце огромного питона, который ему нянькой служит, следит, чтобы тот далеко не уполз, и других змей отгоняет.

Да, много удивительного на Востоке, что и не снилось другу

Горацию… А можете представить, что юноша из той горной деревеньки из самодельного арбалета стрелкой из расщепленного бамбука с закаленным на огне острием на взлёт снимает птичку величиной с нашего воробышка, а на празднике попадает метров с тридцати в свернутую на затылке в шиньон косу своей невесты. Вильгельм Телль от зависти лопнул бы, а американцы в южновьетнамских джунглях называли это грозное оружие "тихая смерть", потому ещё, что стрелу при охоте на них в тыковку с растительным ядом типа "кураре" макали.

Был я на том празднике, пальмовое вино пил, а в подарок получил тигрёнка и два арбалета с колчаном из бамбукового колена со стрелами, арбалет поменьше – на дичь, побольше – на кабана и американца. Тигрёнка я на обратном пути в джунгли выпустил, а арбалеты и посейчас храню как сувениры. Приходите в гости – покажу.

Вспомнился под Первое апреля один прикол или скорее розыгрыш. И тем он был хорош и в памяти остался, что срежиссирован был самой жизнью и не обидой, а великим смехом кончился. А случилось это во времена геронтократии в нашей стране, когда существовал возрастной ценз при назначении на каждую мало-мальски ответственную должность.

И то, что я стал в тридцать с небольшим Торгпредом в Камбодже, было исключением из правила. А причина – десятилетний стаж работы в

Совмине СССР, который правом на это и обладал.

Итак, поехал я как-то в аэропорт встретить своего старинного друга, торгового советника Венгрии. Дружок действительно был старинный и мной весьма уважаемый, ибо подружились задолго до этого в воюющем Вьетнаме. Я был мальчишкой-переводчиком, а он в чине майора – членом международной комиссии по наблюдению. Ещё в комиссии был канадец и индус, и тем самым якобы достигалась сбалансированность оценок американо-вьетнамского конфликта.

Неудобно признаваться, но дружба была основана на любви к питию, освящённой страшно секретной полюбовной сделкой. Комиссия месяц проводила в весёлом капиталистическом Сайгоне, месяц – в социалистическом раю Ханоя, где единственным развлечением было человеческое общение путём совместного пития. Так вот, Лайош каждый раз привозил оттуда сюда ящик виски, который я обменивал на два – водки, что нашему общению весьма способствовало.

Ну вот, встретил друга в аэропорту, присели выпить "со свиданьицем" и "стременную", а тут жена ведёт нашего журналиста, которого знала ещё по журфаку МГИМО. Тот прилетел тем же рейсом и, как водится, посольство забыло встретить. Журналист оказался милым шустрым малым без комплексов, тут же перешёл со всеми на "ты", и естественно, как и Лайош, был приглашён на вечер ко мне домой. По дороге в гостиницу он попросил организовать ему беседу с Торгпредом и поинтересовался, какой он из себя человечишка. Я естественно сказал, что, вроде, ничего, но строгий, на том и расстались.

Вечером я послал за журналистом своего шофёра, наказав мою должность тому не называть. Стол был накрыт в моём особняке, бывшей резиденции генерал-губернатора Индокитая, в самом центре Пномпеня.

На вопрос гостя, будет ли Торгпред, ответил, что тот переодевается во фрак и подбирает музыку для торжественного выхода. Мол, у начальства свои причуды. Как ни парадоксально, но журналист всё это схавал и сидел, как на иголках, в томительном ожидании, даже отказался от первой. Тут жена врубила музыку, и бедняга вскочил и вытянулся по стойке смирно с блаженной улыбкой на лице. Выдержать это было невозможно, и все от хохота буквально повалились наземь.

Спросите, как журналист? Когда понял, что это был дружеский розыгрыш, долго приходил в себя, но в конце концов отпоили.

В конце 80-х в качестве гендиректора одного из первых у нас совместного советско-американского предприятия мне приходилось частенько выезжать в США. И вот как-то в ходе очередной командировки попал я в кабинет главы довольно крупной компании. Меня предупредили, что он безногий инвалид, но мужик что надо.

Действительно, в кресле восседал крупный, весьма импозантный мужчина, а рядом стояли прислонённые к стене костыли.

Но поразился я больше убранству кабинета. Я уж привык, что боссы американского бизнеса страшно любят украшать рабочее место, кроме привычного для нас портрета главы государства, семейными фотками, различными дипломами, своими фотографиями с известными в стране личностями и даже со своей тёщей в обнимку, но тут целая стена была увешана явно фронтовыми фото. А над этим скопищем красовался портрет хозяина в лётном комбинезоне на фоне знакомого мне до рези в глазах бомбардировщика "Б-52". Только я их видел в небе Вьетнама или сбитыми на земле.

"Вьетнам?" – робко спросил я. "Да, – гордо ответил босс, – 1968,

1969". Я ткнул себя пальцем в грудь и объявил: "Вьетнам, 1965 -

1970". Мужик орлом вскочил из-за стола на свои протезы и уставился на меня. "Всё, – подумал я, – сейчас будет бить…". "А не ты ли, мать твою, меня и сбил?" – проревел америкос. "Нет, – спокойно и, как мне казалось, с чувством достоинства, ответил я. – Я представитель сугубо гражданской профессии, работал во Вьетнаме в торгпредстве. Скорее наоборот, это, может, ты влепил в меня своей чёртовой бомбой. У меня была контузия, да и хромаю до сих пор".

Тут американец заключил меня в медвежьи объятия и хрипло прогундосил в ухо: "Врёшь, наверно, мать твою, но я всё равно рад увидеть первого русского с той стороны баррикады!". Затем не терпящим возражений басом заявил: "Вот что, на хер все переговоры, сейчас я созову ребят из "Vietvet" (союз ветеранов Вьетнама) и ты нам прочтёшь лекцию".

Где-то через час мы были в ирландском баре, который оказался постоянным местом сбора ветеранского клуба, председателем которого и был мой новообретённый друг. Собралось человек двенадцать, все здоровые, как черти, в основном бывшие лётчики Фантомов и

Скайрейдеров, от которых и мне приходилось прятаться, зарываясь носом во вьетнамскую землицу. Каждый считал своим долгом облапить меня, хлопнуть с маху по плечу или спине и выпить со мной ирландского виски из фирменной бутылки с красной этикеткой. При этом лётчики обязательно подмигивали мне и задавали вопрос, который можно было бы перевести как "Ну, малый, колись, ведь садились твои ребята за штурвал МИГов?".

Потом все расселись и принялись за зажаренные на открытом огне бараньи рёбрышки, а меня затащили на трибунку, водружённую на стол в углу, и приготовились слушать. Я не стал им рассказывать, что работал со штабом партизанских объединений (Вьетнам, Лаос, Камбоджа) и что занимался поставками всего того, что их убивало.

Задушили бы в дружеских объятиях, но не раскрыл бы тогда ещё бывшую совершенно секретной информацию, что за время войны во

Вьетнам нами было поставлено 2000 танков, 1700 БТРов, 12000 зениток,

158 зенитно-ракетных комплексов "Двина", 700 боевых самолётов, 120 вертолётов, 100 кораблей ВМС. (Сам удивляюсь, как в память врезалось). О величине нашей помощи можно судить по тому, что в день на это дело уходило около 4 млн. их же, американских долларов. И это, можно сказать, цена 4000 душ американских солдат, оставивших свои тела в Индокитае.

Отделался байками о том, как ходил по тропам Хо Ши Мина и увёртывался от их бомб, как стал кровным братом племени мео (коты), тех, кого американцы боялись пуще смерти за их, эту смерть несущие, отравленные арбалетные стрелки, прозванные тихой смертью.

Но на вопрос лётчиков я всё же ответил с полной чистотой – уж больно раздразнили они меня этой темой. Да, – раскололся я, – были во Вьетнаме лётчики-инструкторы, но не больше пятка на все вьетнамские ВВС. И запрещено им было строго-настрого подниматься в воздух во избежание международного конфликта. Да, случился грех. В дни перемирия, когда вьетнамские ракетчики сбили одного из ваших, вы в отместку разбомбили в пух и прах на земле отделение "мигарей" с подопечными пилотами одного такого инструктора. И сердце старого вояки не выдержало – он поднялся в воздух на учебной спарке и предупредил по рации, что не вооружён, но пойдёт на таран.

А потом обложил ваших ребят таким смачным матом, что они, уж и не знаю, как и что поняв, моментально смылись, как нашкодившие коты.

Чтобы спасти бедного инструктора от строжайшего наказания за грубейшее нарушение дисциплины, начальство тут же переправило его к новым ученикам в Каир, где шла война арабов с Израилем. Там он и погиб, царствие ему небесное, под шальной бомбой. И тут, не поверите, все американские ветераны, как говорится на едином подъёме, встали и выпили за упокой души своего коллеги, хоть и с другой стороны баррикады.

А для вас, читатель, ещё добавлю, что знавал я того лётчика, о котором америкосам поведал. И рассказал он мне за рюмкой чая, как бил американцев ещё в небе Кореи, и хорошо их бил. И тогда, да и сейчас, наверно, в силу политкорректности, это вроде как страшная тайна. А в Корее, по словам ветерана, летали без документов, под строгую клятву общаться в воздухе только заученными корейскими фразами. Только что глаза пальцами не растягивали, как в нашем старом анекдоте, чтобы под корейцев косить. Но всё равно узнавали их американцы, разбегавшиеся как цыплята при появлении коршуна, заслышав узнаваемый русский мат среди корейских слов. Ну да ладно, вернёмся к баранам (я не имею в виду американских ветеранов).

Ещё долго не отпускали они меня, требуя рассказать про то, про сё, про пятое-десятое… Судя по многочисленным возгласам "Твою мать!" и слезам, навернувшимся на глаза некоторым ветеранам, я их даже сильно растрогал. Не воспоминаниями о десятках тысяч убитых и покалеченных ими с воздуха людей, а так, вызванными моими рассказами картинами их фронтовой жизни. Потом председатель вручил мне билет почётного члена их ветеранского союза, клубный значок и три бутылки ирландского виски. Провожали меня тёпленького всей гурьбой снова дружелюбными похлопываниями и ласковым матерком, так что вернулся я в отель с отбитыми напрочь плечами и смешанными чувствами в душе.

Недавно отметил юбилей, отметил тихо, без возлияний, криков

"Ура!" и лобызаний. Просто задумался на минутку и сказал себе:

"Старик, стукнуло 40 лет как ты крутишь баранку, с чем тебя, то есть себя, и поздравляю". Внушительный стаж, правда?

Имею право поворчать на шофёрскую невежливость молодых задерганных водил, подтрунить над дорвавшимся до руля "чайником", снисходительно простить невольный водительский грех дамочке, засмотревшейся на себя в зеркальце заднего вида. Давно уже не закипаю по-пустому, не кричу: "Куда прёшь, идиот?", не тискаю яростно клаксон в заторах, не рву огалтело с места, чтобы проскочить на жёлтый, пока спит гаишник.

Всё это было и прошло, а пришло осознание библейской ценности таких истин, как "пропусти дурака", "тише едешь – дальше будешь",

"лучше быть в 7.30 дома, чем в 7.00 в морге". И всё больше проникаюсь пониманием своего железного коня, который столько лет перемещает моё бренное тело в окружающем пространстве.

Вот собака была когда-то диким волком, а потом сроднилась с человеком, став его верным другом да и средством передвижения на

Севере. Так и автомобиль, уже столетие подгоняемый человеком под свой образ и подобие, всё более, как мне кажется, очеловечивается.

Да и изначально он явно срисован с гомо сапиенс.

Судите сами. Колеса – это руки-ноги, рама – скелет, корпус – кожный покров. Спереди два глаза, под капотом, как в грудной клетке, карбюратор – сердце. Мотор, перерабатывающий питание в энергию движения, – желудок, карданный вал – гениталии, система испражнений тоже схожа, и воняет из выхлопной трубы как из нужника. А постоянно усложняющаяся электроника, особенно с внедрением в неё компьютера, всё больше напоминает нервную систему и мозг человека. Почему бы не предположить и возможность зарождения души под капотом от свечной искорки?

Кажется, ещё немного и машина заговорит. Вернее, уже заговорила.

Помню, как был поражен, впервые услышав, сев в "Пежо", её голос: "Вы забыли закрыть багажник", а потом вежливую просьбу пристегнуть ремень безопасности. Честно говоря, захотелось перекреститься от такой чертовщины.

А сколько раз, по-чёрному ругая заглохший на морозе или в слякоть движок, в озарении свыше извинялся, ласково прося завестись и называя машину ласточкой, и она заводилась с пол-оборота. Любой грамотный водитель согласится со мной, что у каждой машины свой характер, причем с доминированием мужских или женских черт, свои хронические болезни, подверженность настроению. Всё как у людей, только мы в своей гордыне не всегда это замечаем.

Так что, братья-водилы, послушайте ветерана, возлюбите свою ладушку как самого себя и она непременно ответит взаимностью, будет вам ласковым и надежным другом. Бабуси

Согласитесь, у нас на Руси бабушки как бы особый класс представляют, какая-то милая мистика в них, будто тайной своей владеют да и уносят с собой в мир иной, ни с кем ею не поделившись.

Вот был у меня дружок на работе. Уж давно пути наши разошлись, а воспоминания остались, и так уж получилось, всё больше связанные с бабусями.

Как-то подходит ко мне Володя, так его звали, и спрашивает: Ты как, старик, на колёсах? Да, – говорю, – бегает моя "копейка", а что? Тут-то и поведал он свою историю. У сынка, рождение которого месяцев пять назад отпраздновали всем отделом, обнаружилась паховая грыжа. Врачи сказали подождать лет до пяти, может, само рассосётся, а уж если нет, то хирургу под нож. Да вот дали ему адресок бабушки в деревне, которая грыжу заговаривает. Конечно, веры особой нет, но чем чёрт не шутит…

Я, конечно, помочь согласился, в ближайшее воскресенье заехал поутру за Володей и его женой Машей с пацанчиком на руках и в путь.

Дорога не дальняя, по шоссе до города Чехова, а там ещё километров двадцать, не больше, по щебёнке. Места известные, грибные, выезжал я туда раньше по наводке дружеской. Добрались, поплутав по колдобинам деревенским, уже к обеду, вычислили хату по записочке, стучимся.

Вышла бабка древняя, ну не дать не взять баба Яга из сказки. Нос вниз завис, рот беззубый, руки скрючены, с клюкой.

И хата ей под стать, ну прямо избушка на курьих ножках. Сама строга, и на порог не пустила, только прошамкала: Дитя-то крещёное?

Машка испуганно головой закивала, потом вдруг в мальчонку вцепилась и ходу от страшилища. Еле уговорили вернуться. Бабка ребёночка взяла, он и затих сразу, а до того всю дорогу хныкал да капризничал.

Нас прогнала до утра и назад укрылась в своей избушке. Хотели мы за грибами сходить, да не удосужились, сердце неспокойно, а Мария вообще в слезах вся.

Кое-как перекантовались до вечера, на ночь в машине устроились, не свет-не заря у хаты стоим. Вышла бабка с ребёночком, он весёленький такой, да и сама старушка как-то даже похорошела. Машка к детке, мы мнёмся, мол, сколько, бабушка, должны за труды праведные. Она нам: Бог с вами, идите с миром, Господу помолитесь.

Мы в машину и ходу. По пути у девицы какой-то спросили, где бы нам домашних грибков прикупить. Указала нам хату, там и отоварились у приветливой старушки двумя бутылями с белыми и рыжиками солёными.

На следующий день Мария с ребёнком пошла к врачам, те смотрели, смотрели, никакой грыжи не нашли, удивились, но истории с бабкой не поверили, к странностям природы отнесли. А грибочки уж такие вкусные да ароматные оказались, никогда после таких не пробовали. Уж больно пришлись к застолью по случаю счастливого избавления.

Но на этом история не кончается. Месяца не прошло, опять ко мне

Володя подходит, мол, извини, друг, снова твоя помощь требуется.

Оказалось, почила в бозе его бабушка то ли двоюродная, то ли троюродная, в городе Загорске. Он её и знать не знал и ведать не ведал, а тут позвонили и сказали, что единственный он родственник у усопшей остался, мол, еле нашли, так что пусть приезжает, может, кое-какой скарб в наследство пригодится.

Опять в воскресенье поехали, на сей раз вдвоём. Встретила нас в маленькой грязноватой комнатёнке бабуська, что звонила, напоила чайком, долго про покойницу-подружку горькие истории рассказывала о старости её одинокой. Мы уж домой собрались, та до слёз расстроилась, говорит, возьми хоть шкафчик на память о родственнице преставившейся. Мы, чтоб её не обидеть, взвалили не глядя шкафчик на крышу моего жигулёнка, благо багажничек был, и в Москву.

Недели через две после поездки отводит меня Володя в сторонку и говорит: А знаешь, шкафчик-то наш не простой оказался, только с виду такой задрипанный. Потёр, а он весь в резьбе старинной, внутри – полное собрание Карамзина в натуральной коже с позолотой. Я только за шкаф да книжки в антикварном столько выручил, на машину хватит, так что теперь тебя мучить не буду. И это не всё ещё, за книжками был пяток яичек серебряных с каменьями работы Фаберже. Уж их-то сохраню как родовую память.

Вот я и говорю, интересные старушенции на Руси встречаются.

По Москве время от времени расползаются страшные слухи. То якобы крысы-мутанты размером с кошку объявились в тоннелях метро и съели уже пятерых обходчиков, то крокодил-аллигатор пятиметровый в подземной канализации кушает диггеров и рычит ночью через люки на прохожих. Это из тех крокодилят, что куплены были новыми русскими на всплеске моды, а потом, как надоели, спущены в унитаз. А то ещё бабушки рассказывают по секрету и, по привычке озираясь, что Лужков в тайне строит новое здание Моссовета на окраине, узнав от недоеденных диггеров, что весь Центр скоро провалится в тартарары. И вообще Лужков вовсе не Лужков, а Кац.

Слышал, что призрак Иоанна Грозного бродит по Кремлю и зовет

Малюту Скуратова навести порядок, а дух Ильича просит, чтобы захоронили по-человечески и во время правительственных заседаний нашептывает что-то на ухо министрам, чьи странные решения потом будоражат народ. А у Чубайса в роду были вурдалаки и сам он рыжий оттого, что по утрам сосет электричество, вот и перебои случаются.

Немцов из немцев и за зарплатой шастает в Германию, Хакамада японскому микадо свояченица и поклялась отчекрыжить для него Курилы.

А самый-самый ещё в детстве отбросил от своей фамилии первые буквы

"рас", но с кровным дедом своим и поныне якшается в спиритических сеансах. При этом лизоблюды хотят переименовать в честь его район

Митино в Вованово и поставить статую в три этажа на Лубянке взамен скинутого Дзержинского.

И детей из супер и гипермаркетов воруют, а потом их почки для пересадки продают. А олигархи тоже подсуетились и полюбили солянку с детскими почками кушать за страшенные деньги в подпольных ресторанах. А что от детей остаётся, так идёт в "Макдональдсы" на гамбургеры. Будто всех пенсионеров переселят из Центра с глаз долой в самое Нижнее Бутово, чтобы картину не портили, а Садовое кольцо сделают пешеходной зоной с бесплатным прокатом роликовых коньков под залог паспорта. Молва прошла, что на башнях Кремля древнеязыческие пятиугольники заменят на не менее древние шестиугольники, а гимн опять переделают и будем петь мы его с новыми словами, но на старую мелодию "Боже, царя храни".

И много чего ещё болтают такого, что волосы дыбом встают. Раньше главным каналом распространения страшилок были очереди да парикмахерские, а теперь стал Интернет. Конечно, слухам верить здравому человеку не пристало, но порой на сердце кошки скребут – не накаркали бы чего, да ведь кое-что и сбывается. Недаром же в народе говорят: "Нет дыма без огня".

Всё дело в вождях. Власть и единоначалие идут от Бога. Бог един и скроенный по его образу и подобию народ тоже из своей толпы единого выталкивает и ставит над собой. Какой-никакой, а правь нами, сучий потрох, а как известно, в царстве слепых и кривой – король.

А уж как сел на трон, так отдай кесарю кесарево, что хочу, то и ворочу до самого вопля, чаще всего радостного: "Король умер, да здравствует король!". Вот вспомним Ивана нашего Грозного. И тысячу женщин растлил негодник, и гей (не в смысле гей, славяне, а в смысле гей Боря), а сколько людей погубил да на дыбе покалечил, что чужих, что своих, сына отдубасил до смерти, поставив крест на династии

Рюриковичей. А пока Бог не призвал, почитаем был трепетно.

И Петр, по сию пору любимый правитель, тоже знатно накуролесил и с сынком не мягче обошёлся, а и при жизни до небес вознесён был, и, как почил в бозе, вломился в историю медведем и почивает в ней в звании Великого. Джугашвили вообще начинал налётчиком-террористом, кончил генералиссимусом, оставив горы трупов и обездолив целые народы, а и посейчас кое-кто с его портретиком подсуетиться норовит.

Выходит, нет с ними, Иродами, сладу? История однозначно отвечает: породившему зло с ним и совладать. Помните, у Гоголя, "Я тебя, сынку, породил, я же тебя и…". Возьмём близкие к нашим дням времена. Уж на что хитрым лисом, виртуозным канатоходцем был

Шеварнадзе, а вот сказали ему "кмара" ("хватит" по-грузински) и нет его. И при всём своем темпераменте грузины даже ни одной витрины на проспекте Руставели не разбили. Правда, получилось, что сменили шило на мыло, новые правители, видно, в силу генетических законов и кровного родства с Джугашвили быстро звереть начинали.

"Оранжевые" вот на (то есть в) Украине дров немерено наломали и носов промеж себя набили, но хоть до смертоубийства слава богу не дошли. Правда, всё, может, ещё впереди, уж больно озабочены правители нынешние поиском врага, без наличия коего править затруднительно. Видно, по лени своей далеко ходить не стали и вражину нашли за околицей бывшей Малороссии.

А вспомним наши октябрьские события (вот же пр о клятый месяц)

1993 года, когда передрался завязший в коммунизме Верховный Совет со сменившим уже перчатки Кремлём, танки на Новоарбатском мосту, залп, и не один, как из пушчонки "Авроры", по парламенту. Тоже слава богу обошлась заваруха малой кровью. А победил кто, демократы, думаете?

Фигушки, власть захватили хваткие и циничные "деловики". Народ и глазом моргнуть не успел, как они хапнули всё самое ценное в стране, превратившись в олигархов и подчинив себе всё и вся.

Притом, не будь дураком, не пожалела эта шайка-лейка денег на нашу журналистскую и художественную элиту, превратив её в своего подпевалу и подтанцовку. А статусная, покорная воле барина интеллигенция времён брежневского застоя оказалась на обочине и занялась проблемой собственного выживания. Так по историческим меркам в мгновение ока сформировалась новая элита общества потребления и гедонического игрища и пиршества, объедки с которого идут благодарному населению.

Но это всё же лучше переустройства руками неуправляемой толпы.

Помним же мы тот страх кромешный, когда разъярился люмпен-пролетарий, булыжник или ещё что попадя схватил и давай всё крушить налево и направо. А ведь мирно спал до поры, как разбудил его то ли за брата мстя ненавистному царизму, то ли по неосторожности господин Ульянов. А там еще Сталин подсуетился с маслицем для поддержания огня революции и пошло-поехало, а в итоге новый исторический урок.

Конечно, Иосиф Виссарионович как менеджер-управленец был гениален своим умением под изуверской пыткой выбивать из людей эффективный труд, но ведь стрелял, вешал, превращал миллионы их в лагерную пыль, а притом был обожаем в народе, любительскую страсть которого к доносительству довёл до высочайшего уровня профессионализма. Уж такое наше русское свойство – нас бьют, а мы крепчаем и ручку с кнутом – взасосец.

А урок в том, что народу нашему многострадальному нужна элита, воспитанная на христианской морали, а не на её суррогате коммунистическом, элита, не утаскивающая свои капиталы за бугор, а радеющая о национальном процветании, независимая от власти и её, власть, ставящая в услужение и под отчёт народонаселения. А на политическом поле чтоб не произрастало партийное многоколосье. Вон, американцам с англичанами двух партий хватает, а нам, я думаю, в силу извечной национальной любви к троице трёх реально меж собой соперничающих за глаза хватит.

А то ведь что, братцы, происходит с капитализмом российского разлива? Кошмар какой-то: технологическая отсталость прямо-таки вопиёт, между богатством и бедностью пропасть, коррупция архаичного и развращённого вседозволенностью чиновничества по-бандитски душит экономику, а бешеная норма прибыли новых русских, разжиревших на

"прихватизации" Ельцинской поры, начисто отучила их сеять и пахать.

Такие же бешеные бабки крутятся на биржах (по сути та же рулетка), переходя из рук в руки и попадая в реальный сектор экономики жиденьким ручейком. Наш бюрократический капитализм, построенный на жирной административной ренте и воспитанный на маниловском прожектёрстве и психологии Собакевичей, долго не проживёт.

К тому же хотелось бы напомнить и уроки Гражданской войны, развязанной ленинскими нехристями в 20-е годы прошлого столетия. Не обольщайтесь, та война не закончилась, а лишь перешла в латентные формы, в сталинское время прозываясь перманентным обострением классовой борьбы, а в наши дни сохраняясь в виде классового чутья. И посейчас внутренний определитель "свой – чужой" и "красный – белый" срабатывает на уровне генетического инстинкта и уж коли пробудить его в полную силу, мало не покажется. По той же причине не благоволит к нам до сих пор и Европа, чуя опасность от исходящего от нас страшного запашка красного раба, которого мы всё ещё по капле из себя выдавливаем.

И пусть американцы не надувают щёки – не они явились могильщиком нашего социалистического режима, а произошло то, что было не раз уже в нашем бренном мире. Возьмите хоть пример Римской империи или развал в 1918 г. "нерушимого союза" Австро-Венгерской монархии на более чем десяток самостоятельных государств. Причины тривиальны, это старость и букет хронических болезней, в нашем случае – единовременное наложение друг на друга трёх кризисов: управленческого, экономического и идеологического. И жалеть об этом не стоит, это как горевать по любимой бабушке – всем старушка была хороша, да вот умерла от старости.

Лучше подумать о другом, о том, что распад СССР сорвал ограничительные запоры с американской мировой экспансии и создал впечатление всепобеждающей силы либерализма и его системы ценностей.

И это притом, что сам Запад становится всё более социалистическим за счёт введения жёстких механизмов экономического регулирования, в коих у нас опыт – ого-го.

Я это всё к тому говорю, чтобы вспомнить об ответственности и роли в деле гармонизации социальной системы интеллигенции, полупрезрительно, но очень верно обзываемой прослойкой. Она напоминает подошву сапога, снизу наждак мостовой и пыль душит, сверху нога давит в такт шагов. А велика-ли эта прослойка числом?

Судя по результатам выборов в Думу – процентов пять населения, проголосовавших вкупе за либеральных правых, да примерно ещё столько же, я думаю, – за власть, при которой испокон века то шутом записным, то визирем, то астрологом, то поэтом придворным её славные представители привыкли подвизаться. Выходит, с учётом возможной статистической погрешности, миллионов десять наберётся, прямо страна

Болгария. Ну а интеллектуалов, что помнят ещё о существовании подлинной культуры, процентов пять. Но и это не так уж и мало для прослойки.

Российская интеллигенция вообще-то родом из образованной части мещанства, разночинства. А это освобождённые холопы, от народа ушедшие и мучимые комплексом неполноценности и мнимой вины перед оным. Её отношения с государством всегда были и остаются сложными.

Будучи неглупой по природе, она понимает, что выбор между свободой и безопасностью делается всегда в пользу последней, а это – несвобода.

К тому же, государство – механизм ограничения животных инстинктов человека, его агрессивности, а в нашей стране это ой как важно. Да в заднице всё равно свербит – больше свободы хотца…

Если бы ей ещё вождей, достойных, как говорили раньше, текущего момента. Ведь надо уметь и идеи, как сейчас говорят, пропиарить, и к сердцу народному тропку найти. Интеллигенция – продукт в основном штучный и часто опасный в обращении. Вот возьмите того же Ульянова с партийной кличкой Ленин или наркома просвещения Луначарского, оба из дворянской интеллигенции, а каких в увлечении марксистскими идеями дров наломали. Жуть берет.

Или из своего опыта признаюсь, знаком был довольно хорошо с Салот

Саром, которого весь мир знает по его партийной кликухе Пол Пот, ну того, из нашей частушки "Залюблю, замучаю, как Пол Пот Кампучию".

Лучшего разлива был восточный интеллигент с Сорбоннским образованием, а как, тех же идей нахватавшись, набедокурил… После его правления опять попал в Камбоджу, так ни одного из старых друзей не нашел, всю интеллигенцию коммуняка вырезал.

Нет, наша интеллигентная демоппозиция вся из себя милая и пушистая, за исключением, может быть, косящего порой под Муссолини человека-партию Жириновского. К тому же бледноватая и приструнённая, как всегда далекая от народа в силу свойственной ей застенчивости и склонности к сомнениям и самолюбованию. Да ещё передравшаяся по-пустому промеж себя, как в известной басне Крылова. А воз-то как тащить в раздоре? Так что стоит призадуматься, почитать Карамзина, того же Крылова да дружно впрягаться. Дело-то правое.

Цены на жилье растут, хоть дальше уж вроде некуда. Мало-мальски приличная "однушка" на окраине стоит под миллион наших не совсем уже деревянных. Это 10000 (десять тысяч) МРОТов (минимальных размеров оплаты труда). Ну, получающие такой минимум, вероятно, все благополучно помре, их в расчет принимать не будем. Возьмем тот мизер, который конкретно получает мой сосед, учитель географии и на свою беду отец троих детей, – 3000 рубликов.

Это означает, что при такой зарплате, чтобы перебраться из того убогого непотребства, в котором он с женой, тёщей и чадами ютится, в

"двушку" (а это уже, как пить дать, больше "лимона") надо копить, дайте-ка подсчитать, 27,8 лет без еды и срам прикрывая всем, включая тёщу, рогожей. А если замахнуться (всё-таки шестеро в семье, считая тёщу) на достойную "трёшку" на Рублёвке (6 "лимонов") – 166,7 лет на тех же условиях. В центре Москвы и того хлеще.

Добавьте еще процентов двадцать от цены купленной квартиры на ремонт да от 2 до 10 тыс. у.е. на оформление результата ремонта в страшной масонской организации на три буквы, БТИ. Приплюсуем то, что надо до вселения в созидаемое райское гнёздышко положить "на лапку" райархитектору, райжилинспектору, райсанэпиднадзору, райпожарнадзору, райгазтехинспектору и иже с ними (извините, если кого не помянул из этой райбригады), то получится не "у. е.", а

"У-у-у, ё моё". Впору "Караул, грабят!" кричать. Округляем для простоты расчетов всю заоблачную цифирь, складываем и делим для получения усредненной величины.

И что имеем? А имеем, что век (то бишь 100 годков) квартиры моему соседу не видать, а он и так уже тёщененавистник, на Бога в обиде за вышедший боком завет плодиться. Ему и жизни-то с гулькин нос осталось при средней продолжительности жизни российского мужика, как и у папуаса Новой Гвинеи, 58 лет. Как тут равняться на Мафусаила с его библейским возрастом для достижения срока воплощения мечты о приобретении жилплощади усреднённого качества.

В итоге приведенных выше расчетов приходим к выводу: или отнять у олигархов к чертовой бабушке все бабки и бросить их на срочное развитие геронтологии, или Ресину на месте "хрущоб" строить многоэтажные палатки улучшенной планировки, или поставить на квартирном вопросе жирный крест, а моему соседу гнать тёщу в деревню, дочек замуж, сына в приживалы и забыть эту арифметику, которую я ему по простоте душевной расписал. Да поздно уже, географ запил.

К проданной в галерее картине было приложено небольшое сопроводительное письмо, обращённое, как следует из его содержания, к покупателю. Вот оно в несколько сокращённом изложении:

Картинная галерея "Хип-хоп" сердечно поздравляет Вас с великолепным приобретением полотна невыявленного художника начала нашего прошлого столетия. Название картины "Выгул коров в

Саратовской области первой половины ХХ века" Вы найдёте в верхнем правом углу её задней части. Ежели смотреть на фронтон картины, то в левом нижнем углу видна россыпь белых пятнышек, символизирующих, по мнению экспертов, брызги молочной продукции, полученной от упомянутых выше коров. Чуть выше лёгким касанием кисти намечены четыре неровные линии, исходящие из лунообразной кривой, вызывающие в подсознании образ полновесного вымени. Сами коровы, выписанные рукой зрелого мастера, расположены в противоположном углу и предстают взору в форме овалов с хвостиками, отдалённо напоминающих сперматозоиды. По гениальному замыслу художника, это должно ассоциироваться у искушённого ценителя искусства с живительной силой сочащейся из вымени жидкости.

Диссонансом к общему светлому настрою картины предстают алеющие кляксы в её правом нижнем углу. Это намёк на ужас скотобойни, преследующий коровок на протяжении всей их в общем-то весёлой жизни.

Мелодия полотна достигает крещендо в центре, где нарочито грубо-бурыми мазками наложено крупное пятно неопределённой формы, как бы вопиющее о сложных перипетиях недолгой коровьей жизнедеятельности. Если поднять взгляд выше, вновь как бы встречаешься с милой полушутливой улыбкой художника, изобразившего розово-голубые сферы (две), подвешенные в основании плотного образования, плотоядно стремящегося вверх и вбок. Эксперты видят в этом воплощение духа заслуженного пастуха и активного вегетарианца

Мефодия (дата рождения не установлена), большого любимца коров.

Полотно исполнено, как легко заметить, в стиле абстрактного импрессионизма, а потому легко вписывается в интерьер любой малогабаритной квартиры. Картина хорошо смотрится как в горизонтальном, так и вертикальном положении. Её можно повесить без ущерба для зрительного восприятия и вверх ногами. Главное внимание следует уделить выбору подобающего места и креплению полотна. Для

Вашего удобства в качестве бесплатного приложения к картине при покупке выдаётся гвоздь в одном экземпляре. Налёт ржавчины на нём призван вызывать трепетное ощущение аутентичности и некоторой антикварности живописного шедевра.

Перед вбиванием гвоздя в стену советуем на голову надеть строительную каску, так как сотрясение при попытках ударить по нему молотком может вызвать опадание потолочной штукатурки или ниспадание плохо прикреплённой люстры. Молоток предпочтительно держать двумя руками, что исключит возможность попадания по пальцам свободной руки. Придержать при этом гвоздь лучше попросить жену или тёщу по

Вашему выбору. В уши полагается воткнуть беруши, чтобы в процессе работы не отвлекаться на советы и комментарии упомянутых особ.

При возникновении трудностей, вызванных отсутствием какого-либо компонента (например, тёщи), можно по телефону галереи (вырезан на раме) срочно вызвать чернорабочего Василия, который за умеренную плату произведёт операцию вывешивания полотна на высочайшем профессиональном уровне. К тому же наш Вася является признанным в определённых кругах художником-любителем, специализирующимся на подражании Казимиру Малевичу, и его чёрные квадраты отличит от оригинала не каждый искусствовед. Только из любви к искусству (т. е. безвозмездно) он намалюет их Вам где и сколько душе угодно, что ещё более украсит Ваш интерьер и скрасит быт. Ещё раз благодарим за покупку, будем рады увидеть Вас вновь.

Как известно, строго не рекомендуется скрещивать собак разных пород. Но тут такой казус вышел. Огромный ньюфаундленд вдул, извините за выражение, маленькой таксе. Как это у него получилось при такой разнице в габаритах, одному Богу известно. Да так споро, что хозяева и глазом моргнуть не успели.

И вот через положенное природой время родился у потерявшей невинность таксы от папы-шалопая щеночек и стал расти. Был он даже миленький в своей монструозности, но уж больно уродлив на потеху публике. При длине в целый метр унаследовал от маменьки ножки-коротышки. Уши получились как у слонёнка, пол метут, а на бегу устрашающе развеваются и становятся похожими на крылья орлана.

Длинный крысиный хвост при радостном возбуждении стегает как ногайка.

То, что у кобеля полагается иметь меж задних ног, получилось несоразмерно большим, от папы. В результате щенок начисто лишен возможности взбираться по лестнице, ибо это что-то при коротких ногах упирается в ступеньки.

И при всем при том добрейшей души, приветливый и ласковый получился пёс. Назвали Квазиком от Квазимодо.

Матфей Моисеевич Самсонов из села Малые святцы, начитавшись в прессе про лохнесское чудовище и не совсем верно истолковал название озера. Сочтя, что проживающее окрест его население – сплошь лохи и олухи царя небесного, решил на этом заработать. Сдал в местный французский ресторан "Красная мельница" (Moulin rouge) крупную партию "гренуй" (лягушки из ближнего болотца) и "эскарго" (улитки из деревенского пруда), на вырученный капиталец приобрел турпутевку и, оклемавшись после праздников, подался самолетом в Великобританию.

Там добрался до искомого озера, к вечеру привел себя в форму (три стакана под припасённую чёрную корочку), разулся-разделся, вошел в воду по колено и стал рычать на людей, по берегу фланировавших, изображая по своему разумению Несси.

Справедливости ради следует сказать, что г-н Самсонов действительно в полутьме (да и на свету) мог сойти за чудище. Нос картофелиной с лапоть, сизого цвета и с алыми, как знак его бунтарской юности, прожилками. Борода от бровей до пуповины, зуб один, но жёлтый от самосада и кривой как турецкий ятаган. На голове не сказать чтобы слишком большие, но вполне грозные рога, которые ему бабка Ярославна наставила ещё сразу после революции (той, что стряслась в 1917 г.), а он в пику ей не спилил по сию пору. Портрет гармонично дополняют семейные, ещё моссельпромовские трусы.

Публика, знамо дело, от ужаса врассыпную, а деда из воды выволок случившийся поблизости полицейский. Нашли, хоть и с трудом в эдакой глуши, переводчика (профессора Оксфордского университета) и популярно объяснили Матфею, что лох на местном наречии – озеро, а несс – нос, и что не каждому дозволено в этот лох свой несс совать.

Хотели за нарушение английского общественного спокойствия в каталажку нашего деда упрятать на целые сутки, да из уважения к почтенному возрасту старца отпустили с миром. Так что лазурная мечта гражданина Самсонова получить с публики по трёшнику в местной валюте за устроенный спектакль завершилась полным фиаско, а по-нашему – обломом.

Ехал как-то поездом из Москвы на Урал. В купе познакомился с фельдшером скорой помощи на пенсии. Путь долгий, разговорились.

Много услышал историй из его практики. Вот некоторые из запомнившихся.

В конце 60-х везли мужика с весьма серьёзным ожогом на филейной части. А случилось вот что. Тогда только стали появляться в продаже первые изделия из нейлона. Достать их было большой удачей. И вот представьте, какое горе постигло одну дамочку, которая, впервые надев на праздник купленную по большому блату такую кофточку, заляпала её на груди.

Сквозь слезы выслушала совет соседки по коммуналке вымочить кофточку в бензине. Но к ужасу женщины нейлоновая обновка к вечеру почти полностью в бензине том растворилась. Вновь обливаясь слезами, вылила всё в унитаз. Пришел с работы шоферюга, который и снабдил соседку злосчастным бензином, зашел в туалет, вскарабкался "орликом" на унитаз, запалил папироску и, выкурив, привычно сбросил под себя.

Везли его под аккомпанемент такого рёва, что и сирену не включали, и ругани в адрес озверевших на моде глупых баб.

И ещё был потешный случай ожога. Женщина гладила бельё, следила за супом на плите да ещё отчитывала стоявшего в углу сына. Ззвонил телефон, она в запарке вместо трубки прижала к уху раскаленный утюг.

Её "алло" слышали все соседи по этажу, они скорую и вызвали.

А то был такой казус. Выехали по звонку, нашли трех мужиков в отключке с тяжелейшим отравлением некачественным спиртным. Наутро из любопытства заехал в реанимацию, нашел откаченных и уже повеселевших мужиков, спрашиваю:

– Кто же звонил в неотложку?

Один отвечает:

– Я и звонил. Замешкался, когда по первой наливали, вижу, они глаза закатили, я "03" набрал, дверь отворил, стакан махнул и вдогонку.

– Так ведь помереть мог…

– Куда там. Во-первых, чтобы товарищам не обидно было, ведь у нас на троих расчет был, а во-вторых, чего добру пропадать, всё равно скорая выехала.

А самая удивительная история случилась со мной такая. Приняли как-то вызов из подсобки какого-то шалмана, нашли женщину молодую в родовых схватках. Пока везли, разродилась сердечная от бремени, но явно не доносила, вышел плод дохленький, синюшный, в общем типичный выкидыш. Я чуть отвлекся к водителю, глядь, а пациентки и след простыл, видно, соскочила на светофоре. Искали её потом с милицией, искали, да так и не нашли. А плод вон какой вымахал.

Мой попутчик нежно погладил по крутому плечу здоровенного бугая, сидевшего рядышком со скромной улыбкой на устах. "Пойдём, сынок, в тамбур, подымим, воздухом подышим", – сказал ему расчувствовавшийся рассказчик.

В свой первый приезд в Париж по служебной надобности пошли мы с товарищем погулять по вечернему городу и где-то заглянули в забегаловку с родным русскому сердцу названием "бистро" перекусить

(по местному, разломить корочку) со стакашкой красного. Бармен за стойкой оказался из нашенских, правда, потомком еще первой, постреволюционной волны эмиграции, но по-русски говорил сносно.

Сидим, едим, с барменом калякаем. Вдруг вижу за его спиной объявленьице, мол, помни, уважаемый клиент, свыше 7 промилле спирта в выпитом алкоголе – смерть. А внизу мелким шрифтом приписочка

"Русских не касается" и визитка пришпилена. Я спрашиваю немного с обидой, в чем дело и как это понимать, а бармен в ответ такую историю.

Как-то зашли трое наших, профессионально вычислили коэффициент эффективности (цена/объем/градус) и взяли на троих литр спирта, который в баре добавляют граммульку-другую для крепости коктейлей.

Бармен пытался подсказать, что это если не тройная, то двойная уж точно смертельная доза, но мужики только предложили ему, в виде исключения и из уважения к происхождению, стать четвёртым.

Распили на глазах у изумлённой французской публики эту бутылочку, в основном под занюх взятой тоже на троих порции креветок, под занавес спели хором под бурный аплодисмент присутствовавших "Шумел камыш" и отправились восвояси.

Самое удивительное, – завершил рассказ бармен, – что шли на выход, как объяснил самый высокий из них, тот, что на визитке, способом "русская тройка", то бишь он посредине, коренным, а двое пристяжных – упираясь головами в его подмышки. Он, коренник, и за руль сел и, несмотря на уговоры вышедших их проводить посетителей, отбыли ребята, распевая русский вариант Марсельезы.

Старое поколение еще помнит суровые военные годины, страшную зиму немецкого наступления на Москву, панику в столице, подготовку к эвакуации. В наше время немец новым блицкригом захватил Москву, да так, что никто и ухом не повел и не поморщился. Наоборот, встречали его радостно, с нескрываемым любопытством и завистью.

Я имею в виду автомобили. Ведь у нас сейчас одних только мерсов или, как их еще кличут, меринов, шныряет повсюду немерено (простите за невольный каламбур). А фольксвагены, задуманные еще Гитлером

"народные" авто, а "Ауди" с куском колючей проволоки на эмблеме, а

"Опели" наконец? Эти первыми прорвались к нам после войны трофейным чудом и звались как ее отголоски: "Опель-кадет", "Опель-капитан" и

"Опель-адмирал".

Вкупе с "Тойотами" бывшего немецкого союзника, победоносно завершившими оккупацию нашего Дальнего Востока и продолжающими наступление широким фронтом, вообще полный атас, хоть белые флаги вывешивай. При этом оружием никто не бряцает, "хенде хох" и "банзай" не кричит. Сами радостно сдаемся на милость победителей.

Еще недавно непобедимая и легендарная армия наших "Жигулей" изрядно поредела, гордый прежде до высокомерия колосс "Автоваз" стыдливо поджал глиняные ноги, "ГАЗ" на ладан дышит, "Москвич" развалился как карточный домик, а "Запорожец" вообще эмигрировал.

Если бы не отчаянные налоговые залпы с таможенной заставы, пришлось бы нашим автогигантам переходить на производство близкопрофильных керосинок и примусов.

Как и в войну, на помощь со своим "лендлизом" спешат американцы, при этом не гнушаясь и для себя между делом оттяпать часть нашего рынка, больше похожего на театр военных действий конкурирующих фирм.

И вот уже "Нива" рядится в стального цвета мундир джипа, родной козел "УАЗ", обозвавшись "Хантером", тщится влезть в имидж

"Хаммера", хоть не по Сеньке шапка и рожки торчат, "Форды" местной отвёрточной сборки засеменили по нашим дорогам.

Эх, дороги! Эта первая беда России остаётся как острый нож в сердце автомобиля. Помню, когда покупал по случаю в Германии подержанный опелёк, продавец, нахваливая (и по заслугам) машину, уверял, что лет десять ещё побегает, но узнав откуда я, сократил срок до года. Его диагноз был лаконичен – дороги. То есть ваши, мол, дороги и в сороковых хребет немецкой армии сломили, и в наши времена от иномарки мало что оставляют.

Ну, и вторая наша национальная беда и гордость, дураки, от времени не тускнеет. Казалось, чего уж проще, ну слизывай сливки мировой технологической революции, ан нет, застарелая совковая философия "потребитель всё схавает" не ржавеет, хоть ты тресни. Так что остаётся только опять зарыться в поисках ответов на столь же застарелые российские вопросы "кто виноват?" и "что делать?", а также, на всякий случай, "где мои очки?".

Пиво потекло в пищеводы наших сограждан морем разливанным. Ведь раньше как было? Раньше пиво было одно – "Жигулёвское", в скромненьких тёмных бутылочках раз и навсегда установленной формы, с криво наклеенной этикеткой, или в розлив – в кружки, канистры, бутыли, банки, на худой конец в стакашек припасённый. Так просто его, бывало, так просто не возьмешь, а подкарауль завоз, выстои в очередине, сколоти за ожиданием и обсуждением текущего момента компашку собутыльников, тогда уж и сдувай пенную шапочку и погружай уста в вожделенный напиток.

Правда, если уж душа у кого сильно горела, милостиво и сочувственно пропускали без очереди, но никого больше, ни-ни. И если уж совсем честно, то очередь можно было купить за рубль, но рубль тот шел на благое дело, в тот же ларёк. Пиво всё же, несмотря на единое название, различалось по вкусу и густоте пены в зависимости от места производства. Поэтому эстетствующие знатоки шастали по разным точкам в поисках своего, любимого.

Серьёзным питьём пиво не считалось, так, добавочка к водочке

(подзабытый ныне "ёрш"), для поправки здоровья на опохмел, или мочегонное. Ларёчников уважали, считая их всех скрытыми олигархами, но костерили почем зря за разбавление пива водой, а, по слухам, и мочой для навара. Помните анекдотец того времени о мужичке, у которого заезжий журналист спросил, что ему в жизни надо? Так вот тот ответил: "Ничего, всего в жизни своим горбом добился. Вот только поставили бы туалетную будочку за моим ларьком".

Всё это кануло в Лету, оставшись лишь в ностальгических снах.

Теперь пиво куда не плюнь, от разнообразия в глазах рябит и без пол-литра не разберёшься, рекламой задолбали как прежде марксизмом-ленинизмом. Честный народ стал забывать наше главное национальное достояние, то, которое со слезой и под селёдочный хвостик да зелёный огурчик с пупырышками, переключаясь на эту слабоградусную слякоть, чуть не треть которой, по оценке знатоков, к тому же "палёная".

Хорошо, защитник всех сирых и убогих, голова наша московская, вовремя озаботился. Ужо на подходе думский указ обозвать пивечко зловредным алкоголем и вымести его из уличных ларьков к чёртовой бабушке в супермаркеты под защиту супернаценки. Так что недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

Ну вот, теперь мы живем в году Голубой Обезьяны, переползли к ней в новогоднюю ночь от бодливой козы, изрядно попортившей нам нервы в году прошлом. Почему только обезьяна цветная, что-то подозрительно.

Если бы крокодила, которая, как поётся, по улице ходила и зелёная была, ну как сосед Федюня после вчерашнего, тогда бы ясно. Про

Фёдора не подумайте чего плохого, он всегда на втором пузыре краснеет, а на третьем – синеет, потому всегда знаешь, на какой он стадии. А про обезьяну уж и не знаю, что подумать. И какой породы неизвестно, макака – это одно, а орангутанг или, не дай боже, Кинг

Конг, да еще голубой – уже другое. Такое даже в страшном сне не привидится.

Будем считать, что просто голубая макака. Ну, лазила везде, суетилась в новогодье, нос повсюду совала, перепачкалась в свежей краске, которой клетку к празднику покрасили, и стала голубой, в хорошем смысле.

Животное шустрое, не очень чтобы умное, но с хитринкой, любит гримасничать, каверзы всякие. Ну прямо точь в точь Клавка с третьего этажа, от которой муж давеча сбежал к Изабелле Карловне из 3-го подъезда. Он так и сказал, ухожу, мол, от тебя, макака бесхвостая, к хорошему человеку.

Так, что же нам ждать с гуся, то бишь обезьяны в новом, на нашу голову еще и високосном, году? Выходит, что ни сделаешь – мартышкин труд. С хвостом, значит потянется с прошлого года незавершёнка. Уши как у Чебурашки, стало быть к вестям, а у нас что ни новость, так хоть телевизор глуши. Шустрость обезьянья, думаю, к лихим переменам и поворотам судьбы. Значит, то ли женюсь, то ли квартиру поменяю, из

"хрущобы" вылезу. Хитрость и ловкость – опять в лохах останусь, или невеста с тайной двойней в деревне, или квартира с протечками. Любит бананы – зарплату урежут, поститься придётся, стрекочет как резаная

– язва опять проклятая откроется. Суматошная – к новым хлопотам, кривляка – опять Петросян по телеку. А что голубая, так это опять родная власть нас поимеет, не привыкать.

А что ж хорошего? Судя по передаче "Из мира животных", забавница она, обезьяна, и игривая. Вдруг и мне какая радость перепадёт. Пойду к Федюне, может, у него от вчерашнего что осталось, вместе уговорим да об обезьяне этой загадочной покумекаем. Чем чёрт не шутит, вдруг и не так уж все плохо.

На станции техобслуживания автомобилей, что рядом с Савёловским вокзалом, намедни произошло несчастье. Лучшего на станции механика

Мишу, виртуоза наладки карбюраторов и других, требующих тонкого подхода механизмов, придавил тяжелейший "Мерседес". Не на улице, конечно, а на его же рабочем месте, прямо под шутливым плакатиком

"продал Родину – купил иномарку". Кстати, это как раз Михаилу принадлежит гениальная идея вздрючивать особо надоедливых клиентов на подъёмнике якобы из-за нужды понажимать на педаль тормоза или покрутить руль. А вообще-то чтобы не мешали и не зудели под ухом.

Ну так вот, сорвалась резьба унаследованного еще со времён царя

Гороха подъёмника, и машина, под которой колдовал Михаил, ухнула вниз, подмяв его под себя. Решили – всё, кранты. Ан нет, из-под

"мерина" послышался тихий, немного с дрожью, но различимый родной

Мишин басок. Тоном космонавта с орбиты он сообщил перепуганным друзьям, что, дескать, жизненно важные органы, а также члены не здеты, придавило лишь живот колесом. Оказалось, подъёмник слава богу намертво заклинило в аккурат на Мишину толщину.

Вокруг сгрудились все работяги вперемешку с клиентами.

"Неотложку!", – вдруг взвизгнул профессорского вида старичок, приехавший на раздолбанном "Москвиче" времен его юности. "Не мельтеши, – шикнули на него, – жив-здоров человек, только придавленный маленько". Решили осторожно тянуть. Встали цепочкой, как в сказке про репку, потянули за ноги, но стянули лишь ботинки.

Не дожидаясь, когда останется и без штанов, Миша стал отбрыкиваться.

Попробовали поддомкратить, но домкрат не осилил махины немецкого чуда техники и с хрустом треснул.

Как самого тощего и пронырливого послали под машину электрика

Серёгу. Тот поползал с фонариком и сообщил: "Нет, зажат надёжно, худеть придется". Все глянули на часы – время оказалось святое, обеденное. Решили плотно покумекать и разбрелись кто куда, достав из пакетов домашнюю снедь. "А мне?", – послышалось снизу. "А тебе шиш,

– прозвучал дружный ответ, – Слышал же, худеть надо".

Тут прибежал замешкавшийся где-то главный. Оценив обстановку, он решительно заявил: "Чего дурью маетесь, есть же специальная служба спасения, если человек в дыре какой застрял или ребенок горшок на голову натянул. Сейчас найду телефончик". Действительно, вскоре прибыли спасатели, осмотрели место происшествия и решили ломать крышу цеха и сверху цеплять машину. "Не дам, – рубануло начальство,

– денег и на текущий ремонт нет, а тут крышу латать. Пусть Миша тогда платит". "Вот уж дудки, я пострадавший на работе", – донеслось снизу. "Тогда машину порежем автогеном на части", – пригрозили спасатели. "Держи карман шире", – заорал до этого скромно топтавшийся в стороне хозяин "Мерседеса".

Все разом зашумели, каждый предлагал своё, дело шло к драке. И тут вдруг из-под машины раздался прямо-таки иерихонский голос Миши, про которого в суматохе как-то и позабыли: "Уймись, народ, слушай меня. Свинтите к едрёной фене четыре грёбаные гайки с колеса да и снимите его с меня".

Все застыли, как в немой сцене "Ревизора", а потом бросились, мешая друг другу, выполнять Мишину волю. Колесо дёрнулось и слетело,

Миша крякнул и нарисовался в вертикальной проекции. Все глаза были обращены на него, как на вернувшегося из небытия пророка. Выход маэстро потряс всех.

Когда как не в старости приходится расплачиваться по старым долгам. Сейчас вот аукнулись годы, проведённые после института во фронтовом Вьетнаме. Подточили зубы не наши фрукты и основной убивец зубной эмали, ананас, пострадал желудок от экзотической пищи, которую вкушал в партизанских джунглях. Заныли тазобедренные суставы как отголосок полученной контузии – взлетел аки птица, попав под взрывную волну бомбы с американского самолёта, и приземлился на пятую точку. Да и сердце настрадалось – не раз наблюдал результаты бомбардировок, рваную человечью плоть, а это картины не из приятных.

Зато пять лет этой командировки, отмеченной правительственными наградами, послужили вроде как трамплином в служебной карьере. Через недолгое время после возвращения я был назначен начальником отдела в

Минвнешторге, а по истечении обязательной трёхлетней отсидки после загранкомандировки отправлен в замечательную "страну улыбок",

Таиланд, да ещё сразу на должность завотделения Торгпредства.

Это было воистину "тёплое место" и по климату, и по всем другим критериям. У меня были своё хозяйство из шести вилл с бананово-мангровым садом и полноразмерным бассейном, мастер на все руки привратник Сампит, здесь же проживавший с женой и пятью детьми мал мала меньше, служанка, тоже из местных. А кругом вожделенный для каждого "совка" благоухающий в своём "загнивании" капиталистический рай потребления.

Бангкок уже тогда поражал своей модернистской архитектурой, не оставившей почти ничего от старой застройки столицы, называемой в прошлом восточной Венецией. Многочисленные каналы ("клонги") были зарыты, покрыты асфальтом и превращены в широкие городские магистрали, на месте одноэтажных домишек из красного дерева (другого там попросту нет) выросли современные небоскрёбы.

Клонги с деревянными развалюхами сохранились лишь на окраине, превратившись в муравейником кишащие рынки и любимое место проведения досуга для нас, "совков". Там можно было за бесценок отовариться не только хлебом (т. е. рисом) насущным, но и приобрести бэушную электро и радиотехнику. Самым вожделенным приобретением считался грундиковский "Сателлит", который имел помехоустойчивое устройство и был незаменим для прослушивания на родине вражеских голосов (радиостанции "Голос Америки" и "Свободная Европа"), которые у нас тогда со страшной пролетарской ненавистью и презрением глушили.

Да и здесь он служил главным источником информации и музыкальным центром (телевизор был лишь один на всё Торгпредство в "красном уголке"). Многочисленные же бары, рестораны, откровенные бордели,

"турецкие" бани с девочками и эротическим массажем были для нас табу и грозили "24-мя часами", т. е. позорной высылкой на родину в этот срок.

Бангкок был тогда да и остаётся сейчас центром сексуального туризма и любимейшим местом отдыха американцев. Специально для них существовал так называемый институт "майнор вайф". Это когда виллы сдаются на определённый срок с тайкой (младшей женой), выполняющей роль и любовницы, и кухарки, и домоправительницы. Правда, в случае зачатия ребёнка договором предусматривалась большая сумма на его последующее содержание. Но в США существовал специальный фонд, который покрывал все расходы на этот американский подарок в Таиланде и фронтовом Вьетнаме, вплоть до получения полукровками высшего образования.

Вскоре в Бангкок прилетела и моя жена с двухмесячным Артёмом, причём вынес его на руках по трапу самолёта резидент КГБ, вернувшийся в Посольство из отпуска и оказавшийся интеллигентным мужиком, с которым я впоследствии сдружился. Сын, которого я видел лишь однажды, да и то через окно в роддоме буквально за пару дней до отъезда, в оранжерейных условиях Таиланда быстро подрос, встал на ножки, а потом и заговорил по-тайски, часто оставаясь под опекой жены Сампита и её тайчат.

Интересно, что родился он тёмноволосым и с бачками а ля Пушкин

(наверно, привет с небес от его дедушки, а моего отца-армянина в подтверждение моего отцовства), но в Бангкоке очень скоро стал соломенным блондином (уж не знаю, в кого). С этим ему, можно сказать, здорово повезло, ибо по местному поверью встреча с белым ребёнком сулит удачу, а с блондином – счастье на год.

Вообще, в Таиланде прямо-таки культ детей, их лелеют и балуют, как нигде, ну а Тёма стал в Бангкоке известной фигурой и всеобщим любимцем. На Сукумвит Роуд, местном Бродвее, при нашем появлении образовывались пробки из-за желания тайцев поближе ехать к нашему авто и разглядеть его, восседающего на детском стуле и всем напропалую дарящего царственную улыбку.

В самом большом бангкокском супермаркете "Даймару" смешливые тайские девушки-продавщицы называли его почтительно "мистер Тим" и утаскивали в свои отделы, наряжая в детские платьица, украшая бусами и кулонами и одаривая игрушками. В художественном салоне этот мистер как-то уронил ненароком нефритовую черепашку и я уже, грозно зыркая на него глазами, потянулся за бумажником, чтобы расплатиться за треснувшую фигурку. Но хозяйка с криком "Что вы, это же ребёнок!" тут же презентовала её уже готовому было расплакаться Тёме. Правда, после этого на всякий случай уже не отходила от него ни на шаг.

Торговый оборот с Таиландом был тогда не ахти какой, но работы хватало. Тем более что за малым исключением штат Торгпредства состоял из ребят внешней разведки КГБ, что объяснялось близостью к

Китаю, нашего чуть не главного идеологического противника по тем временам. А этих сотрудников фиг заставишь работать не по профилю.

Хоть и проходили они перед выездом стажировку в Минвнешторге, но путались в элементарных для нас вещах, и кто есть "who", разглядеть было нетрудно.

Что и сделали тайцы ничтоже сумняшеся, напечатав в газете

"Bangkok Post" перечень всех наших гэбэшников с послужным списком.

Особо отметили нашего милейшего замторгпреда, лица казахской национальности, начинавшего карьеру, как оказалось, "вертухаем" в

ГУЛАГе (ну это уж явно американцы из ЦРУ подсказали). Кстати, представительство этого управления обосновалось аккурат напротив нашего Торгпредства, через Сукумвит Роуд.

В быту наши гэбисты не очень юродствовали и даже честно предупреждали в ходе общих застолий, чтобы анекдотов на политическую тему ни-ни, а то "капнут", ведь если не "капнут" на нас,

"гражданских", то "капнут" на них за недонесение. Двое, правда, больно доставали, один своей тупостью, другой – подлостью. Над первым, пришедшим в КГБ из ГАИ, смеялись и рассказывали, будто купил он на выделенные деньги автомат по производству сигар, приняв за линию производства самонаводящихся ракет.

Второй, татарин Хандурин, постоянно что-то вынюхивал, подслушивал под окнами, в общем, мытарил честных людей. Невзлюбила его и хозяйка моих шести вилл, дама королевских кровей. Сразу поясню, что в

Таиланде чуть не каждый второй из числа интеллигенции – такой. Ведь до последнего короля, Пумипона Адульядета, все имели гаремы жён по триста и детей неисчислимое множество. Хозяйка, проживавшая в вилле по соседству с нами, по-своему объясняла шакалий нрав Хандурина, сказав, что он явно из чингизидов, т. е. потомок Чингисхана, а фамилию его надо произносить раздельно – хан Дурин.

Исходя из наших интересов, я добился от В/О "Экспортхлеб" перейти от оплачиваемых нами поставок кукурузы и риса из США во Вьетнам на закупки в Таиланде, и наш товарооборот резко возрос. Вы, небось, недоумеваете, на кой ляд вообще поставлять это в качестве братской помощи рисопроизводящей стране, но не забывайте, что она строила социализм, и у неё начались трудности роста. Недаром тогда ходила шутка, что если социализм будут строить в Сахаре, то нам придётся помогать ей поставками песка.

Надо сказать в качестве лирического отступления, что тогда во внешней торговле (да и не только) мы больше руководствовались т. н. политической целесообразностью, за которой подчас скрывалось и мурло личных интересов в духе песни "всё кругом колхозное, всё кругом моё". И посейчас, я думаю, олигархический менталитет подпитывается от тех же психологических корней.

Ну так вот, поставки быстро и качественно произвело бангкокское отделение голландской фирмы "Шелл" (ракушка в переводе с английского и логотип компании), не гнушавшееся, кроме нефтепродуктов, подзаработать и на других товарах. Оно же устроило по случаю многомиллионной сделки приём в ресторане самой фешенебельной гостиницы "Интерконтиненталь". Все блюда подавались в морских раковинах, в завершение ужина был подан кофе по-ирландски, церемониально зажжённый метрдотелем.

Я, естественно, поинтересовался, отчего кофе горит, и получил снисходительное объяснение мэтра, что горит в кофе ирландское виски.

Я тут же его уел, сказав, что не хуже будет гореть и русская водка.

Моментально была приготовлена новая смесь на основе водки "Смирнофф" и под бурные аплодисменты вожжена. Метрдотель, ещё более надутый от важности момента, притащил фолиант ресторанного меню и вписал новый рецепт кофе "а ля рюсс", а мне вручил именной сертификат на право раз в год и до конца жизни быть обслуженным на халяву, т. е. за счёт заведения.

При расставании голландцы вручили мне со своей стороны чек на несколько тысяч долларей в качестве премии (тогда ещё у нас не был в ходу термин "откат"), который я наутро радостно передал торгпреду для перевода на счёт нашего представительства. Его реакцией было "Ты что, совсем дурак иль родом так? Ведь там (выразительный взгляд в направлении кабинета замторгпреда) решат, что как минимум такую же сумму ты положил в карман!". Поняв меру своей тупой наивности, я тут же смотался и вернул чек голландцам, в глазах которых эта мера ещё более разбухла.

Может, размягчение мозгов объяснялось тем, что я уже год как занимался в школе кун-фу и получил подтверждённый токийской

Академией карате первый дан. Только за год до моего приезда в

Бангкок вето на "martial art" для "белых" было снято, чем я и воспользовался, став вторым русским кунфокой (первый – сотрудник института Востока, прошедший школу где-то в Гималаях). Причём я пошёл не в "белую" кондиционированную школу, а в "чёрную", настоящую китайскую (более жёсткую, но и вдвое более дешёвую).

Сансэй поцокал языком, сказав, что староват я для этого дела

(было мне тогда около тридцати), но всё же в школу принял, поручив заботам восьмилетнего китайчонка. Тот мог расправиться со мной одной левой, но учил справно, со свойственным китайцам терпением. Сам же сансэй удалился в свой угол под символом инь и янь и наблюдал оттуда, попивая зелёный чаёк и лишь изредка вставая, чтобы дать указания тренирующимся бойцам.

Основным упражнением была отработка ударов руками и ногами в единой танцевальной цепочке ("ката"), но были и прямо зверские упражнения. Например, набивка мозоли на подушечке ладони путём колющих ударов по связке бамбуковой щепы. Китайчонок объяснил мне элементарную вещь: надо собрать в теле энергию янь и пустить её в руку в форме энергетического ножа, которым, а не плотью своей, и раскалывать деревяшки и кирпичи.

Но это оказалось семечками по сравнению с котлом, наполненным галькой и стоящим на огне. В эту раскалённую гальку и надо было втыкать со всей пролетарской ненавистью пальцы, чтобы подготовить их к прокалыванию грудной клетки противника. Можете представить меня после этого на работе, пытающегося взять бедными пальчиками ручку.

Но игра стоила свеч, я постепенно втянулся и почувствовал себя человеком, особенно после того, как увидел собственными глазами великого Брюса Ли, приехавшего из Гонконга и проведшего в нашей школе мастер-класс. Это было что-то непередаваемое. Многие движения и удары Брюса были незаметны для глаза, и ему приходилось повторять их в замедленном темпе. Та же проблема возникла и в его фильмах, которые тогда только входили в мировую моду, и сцены его поединков снимали с замедленной скоростью.