Бывшие. Сводный грех (СИ)

51

Алена

Добрая медсестра помогает мне устроиться в палате, заботливо поправляя подушку. Ощущение тишины и одиночества давит, как только она выходит, оставив меня одну. После всех обследований мне сообщают, что мой случай слишком сложный, чтобы текущая смена могла взяться за операцию. Придется ждать до завтра, когда вернется самый опытный травматолог-ортопед.

Пока я лежу в ожидании, время тянется медленно. Страх буквально захватывает меня — то, что произошло с коленом, может стать концом моей карьеры. Балет для меня — это не просто работа или хобби, это вся моя жизнь. Сначала я была уверена, что восстановление — это вопрос времени. Но с каждым обсуждением врачей, их взглядами на снимки и тихими шепотами, я осознаю всю серьезность ситуации.

Они пытаются поддержать, говорят, что все будет хорошо, что шансы есть. Но вот только эти шансы касаются возможности нормально ходить, а не танцевать. Это как если бы сказали птице: "Ты будешь ходить, но летать больше не сможешь". Словно приговор. И каждый раз, когда я думаю о будущем без сцены, в груди поднимается паника.

Я уже слышу в голове тот набат, что отстукивает конец моей карьеры балерины.

И всё равно, несмотря на мрачные прогнозы и тревожные мысли, где-то в глубине меня теплится огонек надежды. Маленький, трепещущий при каждом неосторожном слове врачей или при взгляде на собственное колено, он никак не желает погаснуть. Вдруг этот чудо-врач, которого все так ждут, действительно сможет мне помочь? Может, это не конец?

Каждый раз, когда я прокручиваю в голове произошедшее, кажется невероятно несправедливым, что одно-единственное падение может перечеркнуть все мое будущее. Я столько лет отдала балету, столько пережила, и вот — все висит на волоске. Как можно просто смириться с этим? Все во мне протестует против этой мысли, и я осознаю: я не готова расстаться с балетом.

Я не готова перестать летать.

Во мне сейчас столько обезболивающих и успокоительных, что переживания притупились, словно я наблюдаю за всем происходящим издалека, будто через мутное стекло. Я здесь, и в то же время меня словно нет. Периодически выпадаю из реальности, слышу обрывки разговоров, звуки, и даже в какой-то момент мне чудится голос Алекса. Но его не должно быть рядом, он ведь далеко… Я стараюсь не думать о том, чтобы его тревожить раньше времени. Ему и так хватает забот.

С трудом открываю глаза и замечаю медсестру, которая стоит у моей кровати.

— Проснулась, красавица? Пить хочешь? — спрашивает она, заботливо наклоняясь ко мне.

— Да, — едва шепчу, чувствуя, как губы пересохли.

Она помогает мне сделать пару маленьких глотков воды, и я с облегчением откидываюсь обратно на подушку.

— Жених твой звонил. Приедет скоро, — произносит она спокойно.

— Но… разве… — пытаюсь понять, что происходит, бросая взгляд на темное окно. — Уже ведь поздно.

— Да пожалела я его, — вздыхает она. — Так переживает. Пущу ненадолго, пусть увидит тебя.

Хорошо, что первый, кого я увижу, будет Алекс. Ему я хотя бы смогу улыбнуться, даже если сил совсем нет. С мамой все сложнее. Я позвонила ей сразу после того, как случилось падение, но строго-настрого запретила приезжать. Она, конечно, всегда делает по-своему, и в тот момент мне показалось, что она уже стояла на пороге, готовая поставить на уши всех врачей. Возможно, она так и сделала, потому что больница периодически напоминала улей, но удивительно — ко мне она не зашла. Точно так, как я просила.

Часть меня вздыхает с облегчением, потому что мне сложно сейчас объяснять, утешать или даже выслушивать. Слишком много боли и страха.

Алекс заходит в палату почти бесшумно, но я все равно чувствую его присутствие. Открываю глаза и встречаю его встревоженный взгляд.

— Птичка моя… — он садится на край кровати и осторожно берет меня за руку. — Как ты?

— Могло быть хуже, — пытаюсь улыбнуться, хотя губы дрожат. — А ты как тут оказался?

— Не хотел оставаться там, когда с тобой такое. Все бросил и прилетел. Как я мог иначе?

Я выдыхаю, чувствуя, как нахлынувшее облегчение разливается по телу.

— Спасибо, что приехал…

Я больше не могла сдерживать слезы. Они сами собой хлынули, как только Алекс оказался рядом. Он тут же обнял меня, осторожно.

— Тихо-тихо, птичка, — шептал он, поглаживая меня по волосам. — Я с тобой. Все будет хорошо, слышишь?

Я крепче прижалась к нему, наконец позволив себе расплакаться. Несколько дней я держала это внутри, пыталась быть сильной. Но сейчас, рядом с ним, больше не нужно было изображать храбрость.

— Я так боюсь… — мой голос дрожит.

— Мы справимся. Вместе, — Алекс ответил твердо, целуя меня в макушку.

Утром меня забирают на операцию. Время тянется бесконечно, а я ухожу в забвение под действием наркоза. Когда, наконец, просыпаюсь, ощущение будто плыву. Не понимаю, сколько прошло времени, но боль в колене словно притуплена. Несколько часов я прихожу в себя, пытаюсь осознать, что уже все позади, но тревога не отпускает.

Наконец, ко мне заходит врач. В его глазах вижу что-то похожее на сочувствие, и сердце начинает глухо стучать в груди.

— Алена, операция прошла хорошо, — начинает он, стараясь говорить спокойно. — Колено восстановили, будешь ходить, даже бегать после реабилитации.

На секунду я испытываю облегчение, но он продолжает.

— Но длительные нагрузки противопоказаны. С балетом придется закончить.

Слова ударяют, как молот. В горле встает ком, и я не могу ничего сказать в ответ. Лишь безмолвно смотрю на него, пока в голове звучит одно: это конец.