Цацики и Рецина

Один на улице в снежную бурю

— Дурак! — заплакал Цацики, глядя на удаляющийся автобус.

Как можно быть таким вредным? Он зашагал к мосту Вестербрун. Дул встречный ветер, и было холодно. Мамаша наверняка с ума сходила от беспокойства, а Цацики с ума сходил от голода. Желудок злобно рычал, требуя еды. Много еды.

— Мелочи не найдется? — К Цацики снова подошел тот же самый нищий.

— Я вам уже давал, — прошипел Цацики, пожалев, что расстался с десяткой. В следующий раз он будет умнее и не отдаст свои последние деньги.

Он и сам чувствовал себя несчастным бездомным. Все, что ему оставалось, — это просто идти вперед.

На мосту Вестербрун ветер рвал на нем одежду, снег залеплял глаза, и Цацики едва разбирал дорогу. Он словно оказался на вершине голой скалы в разгар бури. Поежившись, он поплотнее замотал вокруг шеи полосатый фанатский шарф. Ноги, и так уставшие после тренировки, становились все тяжелее и тяжелее. Цацики грустно проводил взглядом еще один автобус. Там, внутри, ехали люди с билетами. Надо было послушать Мамашу и надеть зимние ботинки: в мокрых насквозь кроссовках ноги ужасно мерзли.

Добравшись наконец до середины моста, он остановился передохнуть. Именно здесь, ровно на этом месте родилась Рецина. Между прочим, это Рецина во всем виновата. Если бы она не заболела, Мамаша, как и полагается любой порядочной маме, поехала бы с ним на тренировку, и Цацики не стоял бы сейчас здесь, усталый, несчастный и продрогший до костей. Если бы Рецина не родилась, Мамаша проводила бы с ним сколько угодно времени. Во всем виновата Рецина! Цацики прямо-таки возненавидел ее. Да пусть вообще умрет — без нее жилось гораздо лучше.

Цацики продолжил путь. Теперь он уже спускался по мосту, идти стало легче, и ветер дул не так сильно.

— Прости, я не хотел, — прошептал Цацики и прибавил шагу. А вдруг Рецина и правда умрет?

Вдруг у нее так сильно заложит нос, что она задохнется? Цацики побежал.

— Боженька, пожалуйста, сделай так, чтобы она не умерла, — попросил Цацики. — Прошу тебя, пожалуйста!

Цацики спустился по лестнице в Роламбсховспаркен. Он представил себе мертвую Рецину, как она лежит в гробу, такая же неподвижная, как дедушка Димитрис. Цацики знал, что дети могут умереть от чего угодно. Парк был пустой и темный. Даже собак сегодня никто не выгуливал. Цацики не мог больше бежать, хотя очень хотел.

На площади Фридхемсплан он увидел папу Мортена — тот копался в помойке. Цацики остановился.

— Держите, — сказал Цацики и протянул ему шарф АИКа. — Так вам будет теплее.

— Как благородно с твоей стороны, — ответил папа Мортена, взглянув на Цацики и не узнав его.

В их окнах горел свет. Цацики показалось, что в окне гостиной он видит Мамашу, но у него не было сил даже помахать ей. Когда он вышел из лифта, она стояла в дверях квартиры.

— Она умерла? — закричал Цацики.

— Кто? — спросила Мамаша и крепко обняла его.

— Рецина! — сквозь слезы выговорил Цацики и уткнулся носом ей в шею. От нее пахло детской отрыжкой.

— Нет, она наконец уснула, — ответила Мамаша. — Я думала, что это ты умер. — И тоже заплакала. — Я в жизни так не волновалась, — продолжила она. — Где ты был?

— Шел пешком от «Хурнстулля», — сказал Цацики. — Я потерял проездной, а денег на билет не было, и меня не пустили в автобус.

— Вот фашист! — воскликнула Мамаша в негодовании. — Как можно не пустить ребенка в автобус, когда на улице такая метель!

И она начала раздевать Цацики, как маленького. Это было очень приятно, потому что сил у него совсем не осталось.

— Цацики, милый, ты же совершенно продрог! Ты мог замерзнуть насмерть. Завтра я позвоню в автопарк. Клянусь, они мне за это ответят!

— А можно я сперва приму ванну? — спросил Цацики.

— Конечно, сейчас наполню.

Цацики прокрался во взрослую спальню, где стояла кроватка Рецины. Его сестра лежала на спине, закинув руки вверх. Соска вывалилась изо рта, она сосала нижнюю губу и ровно дышала, именно так, как должна дышать маленькая девочка.

Цацики наклонился и поцеловал ее.

— Прости, я не хотел, — прошептал он. — Я очень тебя люблю! Четыре раза вокруг Земли и обратно. Вернее, не так, — поправился он. — Пять раз вокруг Земли! А когда ты вырастешь, я буду всегда и всюду ходить с тобой, чтобы ты не оказалась одна на улице в снежную бурю.