Целуй меня

Глава 24

Неро

Десять дней. Десять дней со дня отъезда Уны и семь дней безжалостных убийств русских женщин и детей. Чужая кровь должна была лечь на сердце тяжким грузом, но этого и близко нет. Чезаре умолял меня остановиться. Для принятия радикальных решений у него кишка тонка, ведь он считает, что все можно решить вежливым разговором. Но факт остается фактом – линию фронта очерчивают кровью.

С помощью Рафаэля мне удалось сорвать «Братве» поставки оружия и наркотиков. Русские очень скоро начнут нуждаться в деньгах, и в рядах «Братвы» начнется разброд. Совершенно очевидно, что жизнь одной женщины и одного ребенка не стоят анархии в рядах организации. Остатки «Братвы» здесь, в Нью-Йорке, пожинают плоды моего гнева. Но и они отступают, бегут в Россию, потому что младший босс итальянской мафии объявил русским войну.

У Николая нет слабостей. Уна для него – навязчивая идея, поэтому он никогда от нее не откажется. Если кто и может повлиять на Николая, так это остальные члены «Братвы», и вот на них-то сейчас я делаю упор.

Я подношу к губам стакан с виски, одним глотком выпиваю обжигающую жидкость и наливаю еще. Сейчас два часа ночи, но мне не спится, я просто сижу за столом, уставившись на экран ноутбука, точнее на маленькую красную точку на карте. Маячок Уны. За последние девять дней она не покидала пределов одного помещения на базе Николая. Он держит ее взаперти? Или «жучок» обнаружен? Что если она мертва? Я сжимаю кулаки. Нет. Не может быть.

Я собираюсь сделать очередной глоток, и тут мой телефон издает звуковой сигнал. Нахмурившись, я смотрю на дисплей и вижу, что мигает индикатор сработавшей сигнализации. Проникновение через пожарную дверь. Мои губы медленно растягиваются в улыбке, потому что я точно знаю – Николай, наконец, получил мое сообщение. Кроме меня в квартире никого. Джио собирался здесь остаться, но я отправил его в Хэмптон, потому что его нытье стало невыносимым. В вестибюле есть пара моих людей, еще двое в гараже, и на этом все. Уны здесь больше нет, защищать некого, и я распустил всех по домам.

Я открываю ящик стола, достаю пистолет сорок пятого калибра, который всегда держу там, проверяю обойму и с громким щелчком загоняю ее на место. В нагрудной кобуре еще один – сорокового калибра. Если этого окажется недостаточно, то я в полном дерьме.

Выключив настольную лампу, я погружаю кабинет во тьму. Глаза постепенно приспосабливаются к ней. В отблесках уличных огней вполне различима дверь. Я прижимаюсь спиной к стене рядом с ней и жду. Ничего не слышно. Хотя если здесь бойцы «Элиты», то я и не должен слышать. Наконец, дверная ручка медленно опускается. Я чувствую выброс адреналина в кровь, и мой пульс учащается.

Дверь приоткрывается, и я в ту же секунду стреляю в образовавшуюся щель. Глухой стук упавшего на пол тела. Если их несколько, то эффекта неожиданности я лишился.

Выглянув за дверь, я ощупываю глазами пространство, пытаясь заметить хоть какое-то движение. Что-то касается моей ноги, и я, резко опустив пистолет вниз, обнаруживаю Зевса, незаметного в темноте благодаря гладкой черной шерсти.

На верхней ступеньке мелькает тень, я мгновенно стреляю и даже успеваю посмотреть, попал ли, когда в вестибюле слышится звук шагов. Приказываю Зевсу оставаться на месте и без промедления направляюсь в сторону вестибюля. Ярость, засевшая внутри, готова выплеснуться наружу. Эти ублюдки забрали у меня Уну, а теперь проникли в мой дом. Что-то словно обожгло мое ухо – мимо просвистела пуля. Я останавливаюсь у входа в кухню, с которого отлично просматривается холл. Мои годами тренированные рефлексы включаются самостоятельно. Два выстрела – два упавших тела. Каждая моя мышца напряжена до боли, дыхание превращается в чередование коротких вдохов и выдохов. Быстрым движением огибаю угол, и передо мной возникает мужская фигура. Мы одновременно поднимаем пистолеты и застываем на месте.

— Неро, — приветствует меня знакомый голос.

— Саша.

Он ничего не отвечает.

— Мне следовало догадаться. Я говорил ей, что тебе нельзя доверять.

— Не надо говорить мне об Уне. Это ты погубил ее, — голос его звучит бесстрастно.

Я делаю шаг вперед и вижу, как его палец ложится на курок пистолета.

— Это почему же? — спрашиваю я. — Не потому ли, что она больше не хочет быть членом бойцовского клуба?

На секунду его челюсть напрягается, а затем он приседает на корточки и, положив пистолет на пол, отталкивает его в сторону. Слабо понимая, что происходит, я повторяю его действия и не успеваю даже глазом моргнуть, как получаю от Саши удар в лицо. Пошатнувшись, делаю шаг назад, но он уже рядом и снова замахивается. Поигрывая мускулами и улыбаясь, я уворачиваюсь и бью его в живот. Даже не вздрогнув, он просто сбивает меня с ног. Мы оба падаем и катаемся по полу, обмениваясь ударами до тех пор, пока каждая клеточка моего тела не начинает кричать от боли. Вкус крови на языке сам по себе дарит некий кайф, а сейчас, в сочетании с жестокостью, которой я не испытывал по отношению к самому себе уже много лет, буквально сводит с ума.

Оседлав Сашино тело, я бью его кулаком в горло. На долю секунды он перестает дышать, но потом наносит мне удар в почку, а следом второй – в висок. Оглушенный, я заваливаюсь на бок. В ту же секунду Саша оказывается на мне и сдавливает руками мое горло. Я луплю его по ребрам, по животу, по спине, везде, где только можно, но он, словно удав, продолжает душить меня. Дышать становится все труднее. Господи, это не человек. Это гребаный Терминатор. В порыве отчаяния я собираю последние силы и, жестко сжав его локоть, выворачиваю ему плечо. Раздаются приятный уху хруст вывихнутого сустава и болезненный хрип Саши. Хватка на моем горле ослабевает, и я, пользуясь моментом, отпихиваю своего противника в сторону, а сам отползаю. В глазах туман, и все двоится. Привалившись к стене, наблюдаю за Сашей. Он поднимается на колени и со всей силы ударяется плечом о барную стойку, пытаясь вправить сустав. В итоге он без сил падает на столешницу.

И вот мы оба сидим – задыхающиеся, покрытые синяками и кровоточащими ссадинами.

— Ты хорошо дерешься, — говорит он.

— Спасибо.

На минуту мы оба замолкаем.

— Она еще жива?

Саша поворачивает голову в мою сторону, его лицо лишено эмоций.

— Конечно.

Знаю, что больше он ничего не скажет, и чувствую, как во мне нарастает раздражение.

— Значит, тебя послали убить меня.

— Я сам вызвался.

— Что ж, видимо, стоило послать больше людей, — я с ухмылкой указываю на два трупа в холле.

Саша прислоняется затылком к стене.

— Она умоляла меня вмешаться. Не позволить Николаю отправить за тобой команду.

— И это твое вмешательство? — фыркаю я.

С минуту он молчит.

— Думаешь, она тебя любит?

— Я… да.

— Знаешь, раньше она была совершенно другой. До Алекса. Они были друзьями. Она любила его. Я видел, какими глазами Уна на него смотрела, словно в нем был единственный источник ее счастья… Ей было шестнадцать, когда Николай заставил ее застрелить Алекса. После этого она изменилась. Навсегда. Я больше никогда не видел ее счастливой.

— Так вот что значит быть в «Элите»? Ты убил бы ее, если бы он приказал?

Немного поколебавшись, Саша отвечает:

— Нет.

— Ты любишь ее, — заключаю я.

— Она делает меня счастливым, — такой простой ответ, почти наивный. Такого я от Саши никак не ожидал.

— Она тоже любит тебя, Саша. Она отказывалась верить в то, что ты враг.

Саша смотрит на меня.

— А ее счастливой делаешь ты, — он тяжело вздыхает. — Я не… не хочу отнимать у нее этого. Но я должен. У меня приказ.

— А если нет? — спрашиваю я, и Саша склоняет голову. — А если бы Николая не было? Что если бы не было приказа? Что тогда?

Его брови сходятся на переносице, словно мой вопрос поставил Сашу в тупик.

— Если ты любишь Уну, Саша, помоги ей. Помоги ее ребенку. Моему ребенку, — в моем голосе звучит отчаяние, и я всем телом подаюсь вперед, потому что понимаю – это мой единственный шанс, единственная возможность помочь Уне. Поднимаюсь на ноги и, прихрамывая, подхожу к нему. Он встает, прижимая руку к травмированному плечу. Мгновение мы просто смотрим друг на друга. — Как-то раз она сказала мне, что ты и она – вы были лучшими в «Элите».

Он кивает.

— Так и будь лучшим, но сражайся за правое дело. Займи собственную позицию, Саша, — я наклоняюсь, поднимаю пистолет и протягиваю ему. Черт возьми, я доверяю ему, потому что ему доверяет Уна. Проклятье! Ради этой женщины я готов пойти на глупые и необдуманные действия.

Саша берет пистолет и секунду просто смотрит на него, а потом спрашивает:

— Ты бы умер за нее?

— Без тени сомнения.

На его лице отражается глубокая задумчивость, он хмурится, а затем, вздохнув, разворачивает дуло пистолета и стреляет в себя.