Цена времени. Книга 3

Глава 1. «Дом, милый дом»

Темно. Как-то даже слишком. Неужели я умер? Тогда что это, такое тëмное? Рай? Ад? Или вообще чистилище? Хотя нет. Не помню, чтобы в Библии говорилось о противном скрипе колëс, фырканье лошадей и древнерусском мате, несильно отличающимся от мне известного, которые в обязательном порядке должны присутствовать в мире мëртвых. Ой, а запах-то, запах! Если это ад, то мне откровенно жаль дьявола. Нет, такое можно увидеть только в процессе земной жизни.

Хотя, вот как раз-таки с «увидеть» наблюдались чертовски крупные проблемы. Никогда бы не подумал, что испытаю на себе состояние, когда буквально каждая клеточка тела, каждый его сантиметр отзывается тянущей, сковывающей болью. Казалось, что даже такое простое действие, как открытие глаз, вызывало у меня неимоверное желание снова отключиться. А уж когда я осмелился приподняться на локтях, тогда организм и вовсе отказался воспринимать окружающие факторы и самого себя…

В общем, не знаю, сколько я вот так пролежал, размышляя над бренностью бытия, над уязвимостью земной плоти и ещё над десятком других, безусловно, не менее высоких мыслей. Вдруг сквозь привычный монотонный шум окружения, недвусмысленно говорящий о том, что я лежу в активно движущейся повозке, послышались шаги. Я почувствовал, как некто неизвестный застыл буквально в полуметре от меня. Я слышал его дыхание, скрип досок под его весом. Воображение стало рисовать самые страшные картины. А вдруг это убийца, стоит надо мной с ножом в руке и неизвестно от чего медлит? Наконец я набрался сил и смелости приоткрыть один глаз. Помогло это не сильно, поскольку лица разглядеть я по прежнему не мог. Зато, как оказалось, в руках его был вовсе не нож, а небольшая деревянная миска. Силуэт присел на рядом стоящий ящик и я облегченно выдохнул. На поясе мелькнула знакомая кобура, а в лице человека я узнал Максима.

— Макс… — Еле слышно прохрипел я. Только сейчас понял, что во рту и горле царит самая настоящая засуха. Максим же, услышав, что я подаю признаки жизни, вздрогнул и даже подпрыгнул на месте. Когда мой взгляд теперь уже обоих глаз сфокусировался, я увидел, как широко он улыбался и как сверкали его глаза. — Пить… — Вновь просипел я. Максим снова подскочил на месте, пару раз выискивающе обернулся, но после опомнился, что вообще-то его руки не пусты.

— Да-да, сейчас! — Он медленно влил в меня содержимое миски. К счастью, там была такая нужная мне вода, а не какой-нибудь бульон. Я с облегчением почувствовал, как живительная влага растекалась по моему телу. Ещё с пол минуты я прислушивался к своему организму и с удивлением заметил, что двигаться стало заметно легче.

— Как наши дела? — Задал я интересующий меня больше всего вопрос.

— В целом — неплохо. — Уклончиво ответил он. — Армия перешла под командование царя, нас отправили домой. — Я аж приподнялся, силясь возразить о нарастающей несправедливости. — Не бойся, трофеями нас не обделили. — Среагировал Максим на мою реакцию. — За нами тащатся пол дюжины повозок, груженых самым разным железом и пять десятков лошадей. Самых хороших, я сам выбирал. — Он с некой гордостью поднял подбородок.

— А ты у нас, значит, потомственный коневод? — Хохотнул я. Однако стоило мне вспомнить, как чуть было не закончился последний бой, улыбка буквально сползла с моего лица. — Что по потерям? — Макс тоже понурил голову и глубоко вздохнул.

— Проще сказать, кто выжил. — Сухо буркнул он. — Иван, Елисей, Мурат, Бьëрн, Илья, Лаврентий.

— И всё? — Почти шëпотом просипел я. Короткий кивок стал мне ответом.

— Елисею серьёзно досталось, пришлось оперировать. Ну это, конечно, громко сказано. В общем… Ногу мы ему не спасли. — В голове всплыли воспоминания того, как здоровый топорник буквально срубил его одним ударом по ногам. — Слишком многочисленные повреждения, риск заражения… Прости.

— Ничего. — Я стиснул зубы. — Ничего, Макс. Ты сделал всё, что мог. Спасибо тебе. — Я помолчал ещё пол минуты. — Остальные как?

— В основном лëгкие раны и контузии. — Отчитался он.

— Хорошо. В смысле, ничего хорошего, но… Всё равно спасибо. — Ещё минуту мы помолчали, отдавая честь тем пацанам, ещё совсем юным ребятам, которых я хоть и знал совсем недавно, но всё никак не мог принять, что они могут погибнуть. Семь пацанов, от пятнадцати до семнадцати лет. Конечно, по местным меркам и это призывной возраст, однако… Для меня, похоже, местные мерки ещё не являются привычными.

— Слушай, Макс. — Наконец прервал я эту траурную тишину. — Эти ребята… В общем, они погибали не для того, чтобы мы скорбили, понимаешь? Ну не для этого они жизни отдавали. Ради нас, ради родины, но не ради скорби.

— Понимаю. Но к чему это ты?

— Я сейчас даже встать не могу нормально. В общем, просьба у меня к тебе. — Я уже увереннее приподнялся на локтях. — Пока я не оклемаюсь, можешь отряд в тонусе держать? Для них это ещё большая потеря, чем для меня, они ведь, считай, дети. Нельзя их вот так, с этими мыслями оставлять.

— Да не вопрос! Меня даже учили этому, как его… Поддержанию психологического здоровья личного состава в случае потерь. — Он ближе пододвинулся ко мне. — Сань, ты не переживай, всё ровно будет. Лежи, отдыхай, ребята не пропадут. Им, кстати, лейтëха твой уже начал политинформацию зачитывать.

— Серьёзно? Ваня? — Я с сомнением поднял бровь.

— Ну да. Не политрук заправский, конечно, но заливает тоже неплохо. В общем, парень головастый, у тебя таких он, да Лаврентий. Только второй больше теоретик, а первый практик. Но вдвоëм они тебе там такой боевой дух строят! — Максим на эмоциях даже перешёл на активную жестикуляцию, стараясь меня убедить.

— Да ладно? Вот уж не думал. — Я задумчиво отвёл взгляд. — Ну, тогда ладно. — Всё же улыбнулся я. — А где наш французский друг с его чертежами?

— А, этот. — Максим раздражëнно дëрнул щекой. — Оспаривать наше право на пленника никто не стал, но честно говоря, я б его на месте пристрелил.

— Чего так? — Хохотнул я. В грудь кольнула острая боль. Я стиснул зубы и прикрыл глаза.

— Да истеричка, честно говоря, ещё та. Генрих по началу переводил его бред про варварское обхождение русских дикарей с военнопленными, о том, какое отношение он имеет к французской короне и бла-бла-бла… В общем, теперь он катается исключительно в отдельной повозке вместе с фуражом для лошадей.

— Это ты ещё по-божески с ним, — Заметил я. — А что с бумагами?

— А вот чертежи его, возможно, чего-то даже стоят. — Максим порылся в рядом стоящем сундуке и выудил оттуда знакомые мне желтоватые свëртки. — Мужик явно шарит в механике и что-то понимает в физике. Я, конечно, не спец в этом, но механизмы наверняка рабочие.

— Бинго… — Прошептал я. — Кадры решают всё.

— Этого чудо-инженера доставить к тебе? — Спросил Макс, передавая мне бумаги одну за одной.

— Нет, спасибо, — Отмахнулся я, погружаясь в подробное изучение изложенного на одном из чертежей. Я, как и Максим, не особо в этом разбираюсь, однако с уверенностью могу сказать, что технологии, которые изобразил Жак Бернард, хоть и не являются чем-то из ряда вон выходящим, однако определённо способны многое изменить в этом мире. На самом большом листе множество шестерëнок, пружин и прочих, не знакомых мне деталей объединялись в сложное и, без сомнения величественное и дорогое устройство. Совершенно точно утверждать, для чего оно нужно, я, наверное, не решусь, но наверняка эта вундервафля проектировалась как нечто, способное по максимуму использовать человеческую силу. Какой-то станок или… Сложно сказать. На чертеже проглядывались блоки, рычаги, противовесы, способные приумножить усилия человека при грамотном использовании. Но реализация подобного агрегата даже в одном экземпляре мне влетит в неприятную копеечку. Хотя денег у меня теперь, совершенно точно, более чем достаточно. Нет, я совершенно точно знаю, что реализую эту задумку во что бы то ни стало.

— Кстати, скорость наша раза в два выше той, что была, когда мы шли со всей армией, — Констатировал Макс. — Так что, я думаю, через неделю уже в Новгороде будем. — Он собирался уходить, но в последний момент обернулся. — Кстати, а сколько там сейчас населения? Тысяч пятьдесят?

— Да не, думаю поменьше. — Пожал я плечами.

— Тьфу ты! Чуть больше моего родного пгт получается. — Смешно проворчал он. — А, чуть не забыл. Люди говорили, что тебе там вроде даже что-то лично от царя перепало.

— Да ладно? — В который раз встрепенулся я. — Что?

— Да я сам без понятия. — Разочарованно вздохнул Макс. — Что-то про дарственную говорили, но пока без конкретики.

— Подождём, — Обнадëжил я друга. — тут такие вещи обычно на бумаге излагают. — Макс кивнул и, улыбнувшись, спрыгнул с кормы повозки. А дарственная — это хорошо. Я даже прикрыл глаза, представляя, на что мог расщедриться сам царь. И кстати, почему это он царь? Разве до Грозного в России были не великие князья? Хотя, это ведь не тот мир, что я знал… Эх, жаль я его в живую не увидел! Но, с другой стороны, домой тоже уж очень хочется. Всё, хватит с меня, навоевался!

Ещё восемь дней я пролежал на одном единственном месте, медленно и планомерно восстанавливаясь и набираясь сил. В Гатчине мы надолго не задержались и, забрав с собой плотника Тихона со всем его небольшим скрабом, вскоре вновь направились на юг. За это время мне довелось услышать много чего интересного. Разговоры в основном велись позитивные, а в последние дни я даже невольно стал слушателем импровизированного концерта, главным лицом которого стал, разумеется Максим. Навык его обращения с подобием гитары оставлял желать лучшего, но пару блатных-дворовых песенок, сыгранных с чуть ли не регулярными ошибками, режущими мой, пусть и непрофессиональный, но всё же что-то, да стоящий слух, с лихвой утолили невеликую культурную жажду гвардейцев.

Каждый из ребят посчитал своим долгом как минимум один раз в день навещать меня, а Ваня с Лаврентием и вовсе делали это на каждом привале. Конечно, такая забота, безусловно, приятна, но уж больно утомительна. От части из-за этого я старался как можно быстрее встать на ноги или хотя бы сесть в седло.

К слову, называть Лаврентия как-то по-другому, то есть не полным именем, я, хоть убей, не могу. Вот как вспомню его пронзительный и чуткий взгляд, эту холодность и краткость слов, сухой расчёт, абсолютно не свойственный его возрасту, так сразу хочется не то что по полному имени его назвать, а то и вовсе: Лаврентий Павлович. Или вообще: товарищ Берия. Я, конечно, лично с этим наркомом внутренних дел не знаком, но начитался в своё время о нём достаточно. Но за столь острый ум парень был обделëн природой всякого мужественного телосложения. Нет, конечно, компенсировал силу умом он с лихвой, однако воин из него получится едва ли.

И вот, спустя неделю и один день я впервые, подобно медведю весной, вышел из своей берлоги. Слегка пошатываясь, прихрамывая на одну ногу, подошёл к парусиновому навесу и отодвинул его рукой. Ослепляющий луч солнца ударил мне в лицо. Однако тепла я не почувствовал. Вместо этого по телу прошëлся пронизывающий холодок. М-да, зима, как говорится, близко. И куда царь попëрся с целой армией? Знает же, какой в это время климат в этих широтах.

Я присел на корму повозки, свесив вниз затëкшие ноги. Мои ступни совсем немного не доставали до пыльной земли. Хоть и холодно уже, но всё равно хорошо. Красиво, птицы поют, желтеющие деревья медленно проплывают мимо. Вот. Вот за что мы сражались. За эту землю, ставшую мне вначале временным пристанищем, а после и домом. Говорят, что Родина — место, где родился человек. Я тоже так считал, когда жил в будущем. Всё ведь, казалось бы, очевидно, что тут ещё гадать? Но сейчас я понимаю, что Родина может и не быть одной единственной на всю жизнь. Особенно когда обстоятельства меняются с такой пугающей быстротой, как у меня.

Наконец конвой остановился на привал. Послышались привычные, но от того не менее чëткие и звонкие команды, распоряжения и указания Ивана. Немногочисленный отряд охватила бытовая суета. Когда я впервые за столько дней ступил на твëрдую землю и вздохнул полной грудью, сразу как-то стало легко. Не сражу конечно, вначале меня чуток пошатало от переизбытка кислорода. Но в общем и целом я ощутил, как писал классик: «Бодрость духа, грацию и пластику». Я сделал ещё пару шагов в сторону. Как удачно — вдали чуть виднелись кривые улочки посада и светлая стена Новгородской крепости. Дом, мать его, милый дом! А хотя дом ли? А, к чёрту всю логику! Сейчас мне хотелось лишь издать пронзительный клич и на своих двоих рвануть к давшему мне кров городу.

Однако долго стоять, глупо улыбаясь горизонту, я не смог. Неожиданно две пары рук, одни явно сильнее других, с двух сторон подхватили меня и с явным перевесом в одну из сторон, попытались удержать, хотя я, вроде как, падать вовсе не собирался.

— Тише, тише, командир! — Взволнованно затараторил с несколько приятным акцентом Мурат. Русский он знал неплохо, однако от определённых звуков, присущих татарским наречиям, избавиться не мог. Впрочем, меня это не то чтобы беспокоило. Всё же отменный всадник, ему простительно.

— Ты как? Всё хорошо⁈ — Абсолютно неумело, но всё так де волнительно ощупал меня Бьëрн, то ли стараясь понять, куда меня клонит, то ли просто судорожно выискивая раны, которых и не было. Скандинав не отличался манерами, но когда дело доходило до драки или, как это должны называть гвардейцы, до спаринга, ему равных нет. Да и верности ему не занимать. Он всегда смотрел мне в рот, даже когда я молчал, команды все сначала выполнял, а только потом думал. Причём это относилось только ко мне — приказы Ивана или своего покойного сержанта он не раз грозился обжаловать до выполнения. Впрочем, никаких угроз он не посылал и в душе был парнем хоть и глуповатым, но добрым. Вообще не понятно, как два столь разных человека и воина, как Бьëрн и Мурат, могли так сдружиться. Наверное, лучшей связи между двумя гвардецами нет ни у кого. Сейчас нет. Фëдор и Елисей могли бы оспорить их титул лучшей пары и регулярно это делали. Раньше. Так было раньше.

— Спокойно, ребята, всё хорошо! — Выдавил из себя я. — По-крайней мере во мне врагов нет, можете не пытаться их выдавить. — Друзья опомнились и синхронно отцепились от меня. Оба виновато потупили взгляд. — Благодарю за заботу! — Встал смирно я, напоминая им, что они в первую очередь солдаты и только потом — дети.

— Служим Отечеству! — Рявкнули оба, хотя Бьëрн с громкостью явно перестарался. С другой стороны колонны стали выглядывать другие бойцы и, завидев меня, с радостными криками бросились в мою сторону. Вот вроде виделись со всеми только вчера, а такая реакция на то, что я закономерно встал на ноги.

Успокоив и порадовав всех обеспокоенных моим состоянием бойцов, я вместе со всеми направился к наскоро разбитому лагерю. Бьëрн и Мурат, вспомнив, что встретив меня, выполнили хворост, за которым их, вообще-то, и отправили, вдруг ретировались. Так же я среди встречающих не наблюдал Елисея. По словам Макса, бедняга лишился ноги то, что его сейчас нигде не видно вполне понятно.

Однако когда мы всё же подошли к костру с висящим над ним чаном для общего обеда, я заметил и сержанта. Последнего живого сержанта на данный момент. Обязанности павшего смертью храбрых Фëдора временно взял на себя Максим. Никто возражать не стал.

Некогда неунывающий Елисей сейчас с серьëзным лицом сидел на старом пне с арбалетом в руках. Рядом с ним торчала напоминавшая по форме костыль палка. Небольшой сук, отходящий от неё наверняка удобно лежит в руке. Левая нога бравого сержанта, чуть больше недели назад самоотверженно бросившегося в нервный бой с превосходящим и, вполне возможно, чем-то обкуренным противником, заканчивалась в районе колена. Болевой порог у тех бугаев явно был занижен, а перед атакой, как мне недавно донёс наблюдательный Лаврентий, их строй окутался лëгким дымком.

Когда я подошёл уже почти в упор, Елисей наконец заметил меня и рванулся было к трости, чтобы встать.

— Сиди, сержант, — Опередил его я, так же взявшись за самодельный костыль. — Как ты вообще? — Неожиданно для себя задал я столь глупый, но, как мне показалось, очень важный вопрос.

— Я… — Сержант сначала хотел было что-то ответить, но вдруг замялся и опустил взгляд. — Я уже не воин, — Совсем по-детски шмыгнул носом он.

— Может быть, в бою ты уже не пригодишься. — Не стал врать я. — Но от этого ты не менее полезен!

— Это как? — Елисей поднял полный наивного интереса взгляд.

— Поверь, ты мне будешь очень полезен. И мне, и остальным гвардейцам.

— Но… — Сержант, вероятно, хотел спросить что-то ещё, но вовремя вспомнил, кто он есть. — Так точно!

— Практикуешься в стрельбе? — Указал я на взведëнный арбалет в руках Елисея.

— А, это, — Он резким движением вскинул оружие и через секунду послал болт, казалось бы, в никуда. Но это мне так показалось. На самом же деле метрах в десяти дальше, на ветке, прислонившись к сосне, стояла маленькая, почти незаметная тарелочка. Болт пробил её на вылет и на излëте вонзился в дерево. — Тонковаты у свеев тарелки, — Хмыкнул он. — Хоть и из металла, а не чета нашим. — В три ловких движения сержант снова привёл своё оружие в боевую готовность. Момент. И в уже поражëнной мишени появилось новое отверстие. Я в ответ на такое мастерство лишь поаплодировал в совершенстве освоившему оружие, не побоюсь этого слова, мастеру.

— Браво! И часто ты вот так вот, тренируешься?

— На каждом привале десять выстрелов и не меньше. — Чётко отрапортовал он. Что ж, похоже, у меня появился первоклассный инструктор по стрелковой подготовке для новобранцев.

— Молодец, Елисей, хвалю! Да не дëргайся ты, у тебя теперь в гвардии особое положение! — Я протянул экс-сержанту его костыль. — Пойдём, нас ждут великие дела! — Произнёс я. «Но для начала — сытный обед и банька по-белому» — Добавил я уже про себя.