Чароплет

Глава тридцать шестая

Чувствуя, как леденеют ладони, Вивиан двинулась на голос Лотанну, лепетавший: «Не могу… слова».

– Иди сюда, – велела она. – Я не успеваю снять чары с глаз, дай я посмотрю твоими.

Вскоре Вивиан нащупала руку Лотанну и, пустив в ход текстовый протокол, окинула комнату орлиным взором своего спутника. Пестрый черно-белый ковер, уютное гнездо из пуфов – она впервые видела воочию отведенный им отдельный зальчик.

Лотанну снова попытался что-то сказать, но получилась невнятная каша. Ощутив пожатие, Вивиан ободряюще сжала его ладонь в ответ.

– Ничего, друг мой. Я к этому всю жизнь готовилась.

Франческа с Сайрусом, видимо, сбежали. И, скорее всего, попадутся в лапы полудракону. Хотя, может, и ускользнут. В любом случае, как только Вивиан разберется с аспидом, они вернутся куда более заинтересованные в сотрудничестве.

Пол дрогнул. Через минуту коридор огласился нестройным воем, затем послышался топот. Кто-то закричал. Франческа, помнится, говорила, что Скиталец действует через своих адептов – вероятно, кто-то из них уже близко.

И действительно, дверь распахнулась рывком – за ней стояли двое в потрепанных остроземских жилетах, сжимая в каждой руке по короткому мечу, применяемому в излюбленном остроземцами ближнем бою. Вивиан плавным движением окутала головы незваных гостей нуминусной сеткой, и оба без чувств повалились на пол.

Однако, к удивлению Вивиан, текст тут же начал ветшать – не иначе как драконьи происки. Вскоре чары развеются, и эти двое очнутся.

Вивиан нахмурилась. Она-то считала свой текст куда более стойким. Подлатав оглушающее заклинание, она добавила на руки и ноги демонопоклонников магнусовые путы.

В дверях возник с воплем еще один адепт – на этот раз с копьем, но моментально рухнул, когда Вивиан разом обрушила на него и оглушающее, и спутывающее заклятья.

Пол затрясся сильнее. Уже недолго. Лотанну перестал судорожно цепляться за Вивиан и посмотрел ей в лицо. Впервые, кажется, за целую вечность Вивиан увидела себя. Непривычно. Белоснежные волосы и молочно-белые глаза делали ее настоящей старухой.

Пол тряхнуло так, что Лотанну покачнулся, оборачиваясь к двери. Потрясенная открывшимся зрелищем, Вивиан невольно выпустила его руку, тут же перестав различать все, кроме магических текстов. Лотанну ахнул. Поспешно нащупав его ладонь, Вивиан снова уставилась на бурлящую бесформенную серую массу с торчащими в беспорядке паучьими ногами. Из этого нагромождения смотрело человеческое лицо с ярко-зелеными глазами – в точности как у ее покойной матери.

Вивиан вдруг отчетливо почувствовала, что они не просто похожи – это и есть глаза ее матери. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Полудракон превосходил самые кошмарные ее фантазии. Чтобы подавить растущую панику, Вивиан потребовалось призвать на помощь все самообладание. Лотанну хотел отвернуться, но она его удержала.

– Смотри прямо на него.

– …не могу… слеп… – разобрала Вивиан в невнятной тарабарщине. – Мутит.

– Я его вижу, – ответила она. – Смотри прямо на него.

Полудракон буравил их зелеными глазами ее матери. Напрягая каждую клеточку тела, Вивиан выковала мощнейшие абзацы на нуминусе и магнусе и в мановение ока сплела из них гибридное боевое заклинание – целую тираду из острых, как бритва, слов.

Отточенным движением она метнула заклятье, и воздух рассекла ослепительная золотисто-серебристая молния. Полудракон бесформенным комом втянулся в коридор, словно морское чудище в раковину.

В комнате потемнело. Вивиан обернулась к окну, но магического текста слепые глаза там не разглядели.

– Лотанну, окно! – скомандовала она и чуть не задохнулась от ужаса, когда спутник исполнил распоряжение.

За окном, словно в ночном кошмаре, раскорячились в разные стороны серые паучьи лапы.

Как этому чудищу удалось в считанные секунды перебраться за окно третьего этажа?

Вивиан метнула вторую серебристо-золотистую молнию в переплетение многосуставных конечностей. Отсеченные лапы не перестали дергаться и на полу. Лотанну посмотрел на дверь – бурлящая серая масса вдавливалась обратно в комнату – и у Вивиан закружилась голова от ужасной догадки: полудракону не нужно перемещаться между окном и дверью, он находится и там, и там одновременно. Этот исполин попросту подмял под себя половину здания.

Вивиан запустила еще одним заклинанием в лезущий через дверь кошмар, но, едва коснувшись бурлящей серости, оно исказилось и рассыпалось на куски. Губы на окруженном жуткими серыми лапами лице шевелились в непрерывном песнопении, но Вивиан его не слышала. Через миг она с растущим ужасом осознала, что не слышит вовсе.

Она оглохла.

Вивиан совершила роковую ошибку, не предвидя, что чудовище способно совершенно неожиданным образом отторгать ее чары. Она угодила в капкан собственной гордыни.

Копошащиеся за окном паучьи лапы застили свет, погружая комнату в сумрак. Вивиан хотела закричать, но к ней устремилась вдавившаяся через дверь бесформенная масса. Волшебница едва успела отвернуться, когда серое чудовище повалило ее на пол.

Она выпустила руку Лотанну и снова ослепла. Невыносимая сила вжимала ее в доски, все мысли затмила боль и ужас. Вивиан показалось, что сейчас ее раздерут на части.

И вдруг навалившаяся сверху громада перестала шевелиться. Все застыло. Тяжесть исчезла. Вивиан, захлебываясь от слез, глотала ртом воздух.

В руку легла чья-то ладонь, и Вивиан вновь увидела себя глазами Лотанну – ревущей, словно некормленый младенец. Комнату заливал свет. За окном веял легкий летний ветерок. Шатаясь, они с Лотанну поднялись на ноги.

– Прости! – выдавила Вивиан сквозь рыдания. – Прости, прости. Я ошиблась. Я не знала, какой он.

Лотанну покачал головой.

– Это… оно. Оно… ушло… я не делал…

Но ей сейчас было не важно, кто заставил чудовище убраться и пощадить свои жертвы. Главное, что они с Лотанну могут дышать.

Лотанну подобрал томик с призраком Шеннона, и они ринулись по лестнице, перешагивая через раздавленных в лепешку людей, прочь из таверны, на улицу, залитую теплым предвечерним солнцем.

Вздрогнув всем телом, Дейдре очнулась в неподвижном зеленом пруду. Топиться ей еще не доводилось – табу, наложенные Тайфоном на ее сознание, попросту не позволили бы надолго задержаться в глубине. В этот раз провернуть такой фокус ей удалось лишь благодаря частичному параличу.

Рефлекторно попытавшись вдохнуть, Дейдре обнаружила, что легкие заполнены водой. Тогда она встала – пруд был где-то по грудь – и начала откашливаться.

С безоблачного неба потоком лился солнечный свет, однако Дейдре, бредущую к бортику и вылезающую на садовую дорожку, била непрерывная дрожь.

Саванному Скитальцу, который сейчас бушует где-то в городе, придется прервать свое увлекательное занятие и заново отловить ее для Тайфона. Демон, судя по всему, отправил Скитальца расправиться с астрофельскими гостями, а ее разрешил парализовать как вероятную помеху. На астрофельцев Дейдре было плевать, она утопилась исключительно чтобы Скиталец, разделавшись с волшебниками, не пустился на охоту за Франческой.

Но самоубийство лишило Дейдре последнего козыря. Теперь Тайфон перероет всю ее память и выяснит, как она освободила Франческу и призрак Шеннона.

От налетевшего прохладного ветерка Дейдре задрожала еще сильнее.

Обернувшись, она посмотрела на зеркальный пруд. В неподвижной глади отражался купол святилища, высокие стройные пальмы и выстиранное остроземское небо. Как странно, что именно здесь закончится ее жизнь. Она вспомнила о родных краях – зеленом покрывале долин, свинцовой осенней хмари, весеннем разноцветье лугов, снежных шапках на зимних горах…

Сейчас, в краткий промежуток между гибелью и вселением демона, она свободна. Она снова ненадолго стала смертной. Она может умереть по-настоящему, и тогда Тайфону ее не достать.

Она вновь вернулась мыслями к своим оставленным сыновьям и никогда не виденным внукам. Подумала о Никодимусе, Шенноне и Франческе с их великими замыслами и бесконечной борьбой. Ей такой не быть, ее сердцем всегда владела одна лишь богиня, единственная ее истинная любовь. Ее Боанн.

Она вспомнила свою небесную покровительницу – как та ласково касалась ее щеки, какой по-детски дурашливой бывала иногда, как забирала ее в горы, и там они ночевали у какого-нибудь водопада на мягком папоротниковом ложе, и юная богиня сворачивалась клубком в ее объятиях.

Дейдре била дрожь. Последние мгновения на солнце, а она дрожит… Поднимающийся ветер зашелестел листьями пальмы.

Боанн – речная богиня. Ее вотчина – лесные ручьи и горные водопады, а до них отсюда так далеко. В этом каменном городе среди саванны одни водохранилища и бассейны.

Нужно защитить Боанн, скрыть от Тайфона воспоминания о Франческе и призраке Шеннона. Дейдре попятилась к пруду. Некогда медлить, некогда любоваться красотами. Вот-вот явится Скиталец. Дейдре погрузилась в воду. Ветер утих. Наступила тишина.

В последний раз взглянув на ослепительное солнце и ясное небо, Дейдре опустилась в темно-зеленую глубину.

Никодимус проснулся от криков.

Он лежал под шерстяным одеялом, взгляд упирался в скошенный потолок хижины. Лишь через пару секунд он вспомнил, что находится в лесном лагере вместе с учениками. Крик раздался снова, пронзительный и душераздирающий. Никодимус кинулся к двери. С соседнего топчана уже слезал разбуженный Яш.

Выскочив наружу, Никодимус оглядел лагерь: семь хижин под шатром высоких секвой. Полумрак здесь не рассеивался никогда, поэтому короткие хтонические заклинания действовали даже днем. Под ногами пружинила сырая после дождя и побуревшая от столетнего перегноя земля. В воздухе тянуло сладковатой прелью.

Никодимус повертел головой, но разглядел только пни, ветки и несколько кустов. Праязык помог различить заодно и лесную куницу, карабкающуюся по ближайшей секвойе, а за стенами хижин показались силуэты поднимающихся учеников. Но массивных, мускулистых фигур ликантропов не наблюдалось нигде. Равно как и Скитальца в любом из его многочисленных обличий.

Все мирно.

И тогда она, шатаясь, вышла прямо на него, а потом, подломившись в коленях, рухнула на бок. Длинные струящиеся пряди расплескались белопенной короной. Лицо перекосила гримаса нечеловеческой муки. Глаза, растаяв, вытекли из орбит. Темно-зеленое одеяние распустилось лентами морских водорослей. Упругое, налитое тело обмякло и сморщилось, кожа обтянула ребра, грудь обвисла до впалого живота.

Обомлевший Никодимус смотрел, не в силах отвести взгляд.

– Боанн? – наконец выдавил он.

Мгновенно вернув себе юную красу, богиня кинулась к нему, заливаясь слезами, словно расшибивший коленку ребенок, напуганный первым осознанием своей уязвимости и смертности. Она рыдала так искренне, так по-человечески, что Никодимус перестал воспринимать ее как богиню и распахнул объятия.

Она кинулась ему на шею, и Никодимус прижал ее к себе, но талия ее вдруг стала вязкой, будто тина, и, как в кошмарном сне, Боанн просочилась сквозь его пальцы, двойным водопадом обрушиваясь на землю. Волосы ее растворились, а глаза снова вытекли из орбит.

– Мертва! – простонали кривящиеся губы. – Погибла безвозвратно!

Пальцы вцепились в землю, плечи вывернулись из суставов, голова сморщилась, словно зимнее яблоко, и растаяла. Земля постепенно впитала все останки.

– Пламя небесное! – пятясь в ужасе, прошептал Никодимус. – Сохрани нас Создатель!

Богиня пропала.

– Это из-за Дейдре, – произнес скрипучий голос.

Обернувшись, Никодимус увидел магистра Шеннона, который вместе с кобольдами явился на крики. И тут он понял.

– Дейдре умерла?

Шеннон погладил сидящую на плече Азуру.

– Что еще могло так подействовать на Боанн?

Никодимус опустил глаза.

– Боанн, получается, тоже мертва?

– Ковчег на вид не изменился. – Шеннон, подходя ближе, махнул рукой на неприметный камень посреди лагеря. – Но я не могу утверждать наверняка.

Никодимус посмотрел на осунувшееся лицо учителя. Виски запали так глубоко, что голова напоминала голый череп.

– Дейдре умерла… – услышал он собственный голос. Его вдруг охватил беспочвенный, иррациональный страх, что и Шеннон умрет. Накатила непонятная, выворачивающая наизнанку боль. Шеннон может продержаться еще день, а может и год – но все равно конец уже близок, а следом за учителем уйдет и сам Никодимус.

А потом внутри у него словно что-то треснуло или оборвалось. Сперва накатило смятение, потом он будто окаменел. Послав Изгаря, Шлака и Кремня обыскать лагерь, он отправил Яша на ближайший мыс, откуда просматривалось водохранилище и город за ним. Жиле было велено возвращаться в кровать.

Самого Никодимуса Шеннон позвал к себе в хижину. Старик разжег огонь и теперь кипятил воду. Усевшись на койку, Никодимус не отрываясь смотрел на пламя. Никто не проронил ни слова. Четверть часа спустя оба выскочили наружу на крики Яша: кобольд со всех ног летел в лагерь, вопя, что над городом гонялись друг за другом змеи, и один рухнул в саванну, прямо к ликантропам.