Чащоба

Глава 6

– Я ведь говорил, нынешние подростки ведут себя как настоящие бандиты, за ними нужен глаз да глаз. Но я разберусь, Стефани, не переживай. Ты же помнишь, я знаю всех шалопаев в городе. К тому же им все равно некуда податься с твоим имуществом. Отыщем в два счета.

Заверения Фрэнка я воспринимаю с большой долей скепсиса. Я тоже неплохо знаю современных подростков – скорее всего, мой ноутбук уже находится в каком-нибудь зачуханном ломбарде Монреаля и я могу распрощаться с ним навсегда. К счастью, кредитку и телефон я прихватила с собой, сунув в карман куртки, и теперь могу радоваться, что хотя бы они все еще при мне.

Вновь покинув полицейский участок, я размышляю, что делать дальше. Один вариант хуже другого. Но чего я точно не хочу, так это возвращаться к Лоре. Она умрет со смеху, когда услышит, что дочурка, крутая столичная штучка, лишилась своего претенциозного макбука в первые же часы пребывания в городе. Конечно, рано или поздно она все равно узнает: от людей, которым, вроде нее самой, нечем больше заняться, кроме как сидеть целыми днями на заднем крыльце, дымить дешевыми сигаретами, пить дрянное пиво и злословить о соседях. Вероятно, история дойдет до Лоры уже к вечеру. Но пока я не доставлю ей такого удовольствия.

Залезаю в машину и завожу двигатель, гадая, куда теперь податься. Пока что мне не удалось выяснить о деле Мишель ничего нового. Конечно, можно попытаться сунуться в квебекскую Службу безопасности, но я еще не набралась мужества для такого шага.

В голове всплывают кое-какие детали рассказа Фрэнка. Шеф полиции упомянул, что мадам Фортье живет в том же доме престарелых, что и дед Люка. Я мельком видела из окна автобуса это заведение – единственное во всей округе учреждение подобного рода, куда можно устроить своего пожилого родственника, если, конечно, не отправить его в столичный приют. У нас в провинции предпочитают держать старичков подальше от дома, чтобы не маячили перед глазами, но все же не настолько далеко, чтобы тащиться два часа на машине всякий раз, когда нужно навестить родителя. Поэтому нетрудно догадаться, куда следует отправиться мне, если я хочу повидаться с мадам Фортье, – в «Просторы полей». На фотографиях в интернете дом престарелых выглядит почти красивым: длинное трехэтажное здание с высокими арочными окнами и множеством нарядных клумб, усыпанных бархатцами. Ко входу ведет широкая подъездная аллея, которой позавидовал бы любой курортный отель. Поездка займет чуть больше получаса. Бросаю взгляд на приборную панель «хонды»: стрелка, показывающая расход топлива, клонится влево. Я тяжело вздыхаю. Удивительно, что мне вообще удалось дотянуть до полицейского участка. Если Лора не врала и действительно намеревалась встретить меня на автовокзале, ей явно не пришло в голову заранее залить бак.

Я отправляюсь на ближайшую заправку. Благо в Марли их всегда было предостаточно. Та, куда приезжаю я, сумела превратить свои недостатки в достоинства: создать из разрухи винтаж. Стены внутри увешаны фотографиями в деревянных рамочках, на которых заправка предстает в былом величии и блеске. На выцветшем черно-белом снимке 1950-х годов изображен трактор на фоне старинной бензоколонки. На нескольких других, таких же выгоревших серовато-желтых сепиях, можно разглядеть мощные легковые автомобили 1970-х. В углу зала установлен древний автомат для продажи газированной воды. Как ни странно, он еще работает. Заплатив за бензин, я беру из вазочки для посетителей шоколадный батончик и задерживаюсь, чтобы съесть его, а заодно рассмотреть экспозицию поближе. Вот знаменитая «импала» Пьера Бергмана. Сам Пьер стоит возле своего красавца-автомобиля. Усы водителя горделиво топорщатся в стороны, а на носу плотно сидят темные очки-авиаторы. Водитель заправляет машину, на заднем сиденье видны двое мальчуганов. Скорее всего, сыновья мистера Бергмана, решаю я. Интересно, в каком году было сделано фото? Дата на снимке не указана, но, судя по возрасту детей, незадолго до печальных событий. Бедные ребятишки!

– О боже, Стефани, ты вернулась!

Высокий и резкий голос застает меня врасплох. От неожиданности я едва не давлюсь батончиком. Обернувшись на зов, торопливо проглатываю карамельно-ореховую массу, которой забит рот.

– Привет, Жаннетт, – говорю я как можно радостнее, надеясь, что на зубах налипло не слишком много карамели.

Последний раз я разговаривала с Жаннетт два года назад, явившись в город, чтобы собрать материалы для подкаста. В те времена, когда пропала Мишель, девочки были примерно одного возраста и учились в одном классе. Знакомство наше вряд ли можно назвать близким, однако Жаннетт оказалась одной из немногих, кто проявил интерес к моему расследованию и согласился дать интервью. Не то чтобы ей было что рассказать: через пару минут стало ясно, что в основном Жаннетт хотелось посплетничать, а также разведать, не удалось ли мне выяснить что-нибудь новенькое, а еще расспросить о жизни в большом городе, чтобы потом было о чем поболтать с подружками на чаепитии после воскресного богослужения.

– Отлично выглядишь! Лучше, чем в прошлую нашу встречу. – Верная себе Жаннетт окидывает меня взглядом, который женщины постарше обычно приберегают для тех, кто помоложе, и который охватывает объект наблюдения весь разом, от макушки до пят. Я вижу, как она мысленно отмечает пункты списка – обувь, одежда, талия, макияж, стрижка, – и почти слышу реплику Жаннетт, адресованную товаркам по чаепитию: «А Стефани-то наша, видели? Кошмар, совсем запустила себя».

– Ты тоже, – отзываюсь я с ехидной ухмылкой.

– Ой, да брось ты. Я старая кошелка. Каждое утро лицо сползает на полдюйма ниже, хоть в зеркало не смотрись. А ты у нас красотка, вся в маму. Скажи ей спасибо за гены. Лора и сейчас хоть куда, несмотря на ее… проблемы со здоровьем. – Жаннетт понижает голос в конце предложения и озирается, будто опасаясь посторонних ушей. Можно подумать, город не в курсе, какие у Лоры проблемы со здоровьем. А я, дерьмовая дочь, бросила больную мать на произвол судьбы и так далее и тому подобное.

– Да, Жаннетт, непременно поблагодарю ее.

– За последние недели на нас обрушилось столько бед, просто ужас, – продолжает она все тем же заговорщицким тоном.

– Да-да, наводнение. Такое несчастье, – киваю я, избегая вновь затрагивать тему Мишель. В прошлый раз пустые разговоры с Жаннетт и так отняли у меня слишком много времени и сил.

– Сущий ад. Хорошо хоть, церковь уцелела. – Женщина осеняет себя размашистым крестным знамением. Я вдруг понимаю, что Жаннетт вроде бы не подходила к кассе заплатить за бензин или к автомату с газировкой, и начинаю подозревать, что она заскочила сюда лишь потому, что приметила меня через окно заправки. – Поневоле задумаешься, правда, Стефани? Выглядит так, будто… – Моя собеседница делает многозначительную паузу.

Так, будто здание стоит на холме и вода просто не может туда добраться. Собственно, именно таким образом и строили раньше церкви.

– Говори что хочешь, – властным тоном изрекает Жаннетт, хотя я еще ничего не успела сказать. – Вы, неверующие, вечно отыщете массу рациональных объяснений, – в ее устах слово «рациональный» звучит как оскорбление, – но какое это имеет значение, когда пред нами дело рук Божиих. И никто не убедит меня в обратном!

– Хочешь сказать, наводнение – нечто вроде Божественного наказания? – уточняю я.

На самом деле мне не терпится поскорее избавиться от Жаннетт. Заплатив за бензин, я сделала еще один шаг к банкротству, уменьшив лимит кредитки на сорок долларов, и сейчас совершенно не расположена заниматься пустой болтовней.

– Может, и наказание, – пожимает плечами Жаннетт. Глаза ее возбужденно блестят: похоже, ей давненько не доводилось так интересно проводить время. – Но лично я думаю, что у Бога более тонкие методы.

Становится ясно, что разговора о находке в старом доме избежать не удастся. Жаннетт надвигается на меня с этой темой, как скоростной поезд, и я не в силах остановить ее, если только не хочу показаться откровенно грубой.

– Думаю, это не совпадение, что нашли ее именно сейчас, – начинает Жаннетт.

– Неужели?

Она окидывает меня снисходительным взглядом.

– После стольких лет дело наконец-то можно считать закрытым. Мишель мертва. Она мертва. – Жаннетт дважды повторяет эту фразу, словно выносит окончательный приговор, но меня не покидает ощущение, что она пытается убедить скорее себя, чем меня. – Все это время я где-то в глубине души не сомневалась, что она вернется, понимаешь?

Признание Жаннетт звучит неожиданно: в прошлый раз она не говорила ничего подобного. Я считала, что за минувшие тридцать с лишним лет мы все приняли за данность, что Мишель мертва и ее кости тлеют где-то в неизвестной могиле.

Жаннетт энергично кивает.

– Именно так: я была уверена, что Мишель жива. И наблюдает за мной, за всеми нами. Присматривает за городом, следит, что у нас тут происходит. А теперь мне даже стало легче.

– Легче? – вырывается у меня. – Ты рада, что девочка мертва? А что думает по этому поводу Бог?

Женщина хмурится. Помада в уголках губ у нее размазалась. Жаннетт права: у моей матери гораздо более свежий вид, хоть она на пару лет старше моей собеседницы.

– Это часть плана, Стефани, понимаешь? – с нажимом произносит Жаннетт. – Это знак! Разве ты не видишь?

– Знак чего?

Она тяжело вздыхает, словно приходится иметь дело с непроходимой тупицей, и после паузы поясняет:

– Знак того, что пришло время меняться. Мы все должны исповедаться в грехах и просить о прощении, прежде чем оставить прошлое позади и двигаться дальше. Если бы вы, молодые, хоть изредка заглядывали на воскресную проповедь, знали бы, о чем идет речь.

Я никогда не заглядывала на воскресную проповедь и заглядывать не собираюсь. Поэтому мне остается лишь ждать, пока Жаннетт закончит вступление и перейдет к сути.

Но вместо этого она многозначительно поднимает глаза к небу.

– В любом случае уже недолго осталось. Этому городу за многое придется ответить.