— Доченька, какая ты стала! — Мама обнимает Машу и, разводя ей руки как маленькой, оглядывает со всех сторон.
— Какая?
— Взрослая. А в глазах тоска!
— Ну что ты придумываешь, какая у меня тоска? Там такое веселье. Мам, у тебя есть водочка?
— Конечно, есть.
— Это хорошо. А женщина, что со мной в очередь на таможню стояла, сказала, что у вас водка по талонам.
— А я талоны не использую.
— Почему?
— Денег нет, чтобы ее покупать.
— Мам, теперь у тебя будет все. Видишь, я приехала! Давай выпьем за мой приезд, за тебя, моего братика Игоря. Кстати, где он, куда подевался?
— Джинсы примеряет. Ты ему столько навезла, он до утра из спальни не вылезет. У него уже девочка есть. Большой стал!
— Маш, а у них там, у буржуев, бархатные пиджаки можно достать? — Появившийся в обновке довольный брат сиял.
— У них можно все, — улыбается Маша, разглядывая повзрослевшего брата.
— Моя девушка сказала, что она полюбит того, у кого, как у принца, будет бархатный пиджак. А я сказал, нет проблем, у меня сестра за кордоном…
— Пусть ждет. Ты будешь этим принцем, — пообещала Маша.
— Правда? — обрадовался Игорь.
— Правда.
— А он дорого стоит?
— Нет! Там ничего не стоит дорого, кроме… — Вдруг на глазах у Маши появились слезы.
Мама обняла ее за голову:
— Доченька, я уж думала, не увидимся никогда.
— Ну ты что, мам?
— Завтра на могилу к отцу поедем. Памятник надо поправить. Повело.
— Нет проблем.
— Это дорого!
— У меня видишь, что есть?
— Что это?
— Пластиковая карточка.
— Она для чего?
— Спроси вместо чего? Вместо денег. Заходишь в банк или суешь ее в автомат…
— У нас есть автоматы, подруга сказала, что зарплату эти умные машины выдают.
— Мне тоже выдает зарплату умная машина. Нет, не так, мне умный человек выдает.
— Ты люби его, тебе повезло, дочь!
— Знаю, только… — в глазах Маши появляется грустинка, — не получается любить по заказу.
— Как по заказу? Ты хочешь сказать…
— Давай выпьем за всех нас, — перебивает ее дочь. — Я так без вас скучала.
— Вовка звонил, — между прочим сообщает мама, перед тем как отправить привезенный Машей деликатес в рот, и качает от удовольствия головой: — Такого я никогда не ела.
— Уже звонил?
— Угу. — Мама, изображая блаженство, закрывает глаза. — Какая вкуснятина! Он теперь знаменитым спортсменом стал.
— Знаю, когда я уезжала, он им уже был. Сборы, соревнования, поездки по миру. Хочешь сказать, что он все еще блещет своим талантом?
— Наверное. Говорят, маму к себе из Прибалтики перевез. Ему квартиру новую дали. В кооперативе.
— Купил, значит?
— Успел купить. Больше кооперативов строить не будут. Хоть и далеко где-то, но он доволен. Сказал, мама не молодая, пусть порадуется. А там, в Прибалтике, кутерьма — русских выселяют.
— Так у него мать, кажется, литовка?
— Нет, он сказал, отец. Только отец давно умер. А мама русская, потому и выселяют. Теперь он за ней сам собирается ухаживать.
— Молодец!
— Конечно. Он не женился. Может, тебя ждет?
— Скажешь тоже, меня! — покраснела Маша. — У него теперь другая жизнь.
— Маш, ты же с ним еще в школе…
— Да-да, мамочка, но это все в прошлом. Кстати, а ты откуда про это знаешь?
— Видела, детка. Ты ведь ни врать, ни скрывать не умела. А теперь?
— И теперь не умею.
— Он, наверное, узнал от Катерины, что ты прилетаешь, позвонил сегодня утром, мы с ним поболтали.
— Интересно! Не сказал, что мы с ним встретились вчера случайно?
— Нет, не говорил.
— Он вообще весь в себе.
— Что ты, а мне показалось такой рубаха-парень!
— Нет, он другой.
— Какой?
— Еще не знаю. — Маша помолчала, думая о своем первом возлюбленном. — Был другим. И расстались мы с ним как-то не так.
— Не так?
— Да. Катька считает, что я не смогла тогда по достоинству его оценить… Может! Молодой была.
— Теперь состарилась?
— Возмужала. И тоже стала не лыком шита. Я, мамочка, теперь фрау фон Штайн-младшая — представляешь? У меня слуги.
— Прислуга?
— Ну да.
— Папа твой с ними воевал… — Мама покачала головой.
— Вот-вот. Сама от этого избавиться не могу. Хотя их род древний очень и никто не поддерживал Гитлера. Теперь, правда, все так говорят. Людвиг сразу после войны родился. Отец перед этим тяжело заболел и умер.
— А мать?
— Мать ведь на фронте не была.
— Твой отец, когда пленных при допросах переводил, рассказывал, что многие признавались, как богатые семьи материально Гитлера поддерживали.
— Их семья — нет.
— Слава Богу!
В дверь позвонили.
— Кто бы это мог быть? Может быть, это Володя?
— Вообще-то он обещал, но вчера такой был…
— Какой?
— Навеселе, не думаю, что запомнил.
— Машка, — радостно заорал Игорь из прихожей, — к тебе сам Берцев явился!
Появившаяся следом знаменитость собственной персоной с большой охапкой цветов, схватив Машу, закружила по комнате.
— Ап! — Он поставил Машу на стул.
Мама, подхватив букет, понеслась на кухню.
— Мам, принеси сюда, хочу их видеть! — развеселилась Маша.
— Несу-несу, — прокричала из кухни мама. — Вот только в вазу поставлю.
— Ты теперь совсем другая, — оглядывая дорого одетую подружку детства, восхищенно пробасил Владимир. — Чужая! Незнакомая! — Он принюхался к запаху духов. — А я… Вчера не успели поговорить.
— Про тебя все слышала, даже по телевидению пару раз видела. Ты интервью иностранцам давал, — смущаясь таким неожиданным вниманием, забормотала Маша.
— Ну и как я оттуда смотрюсь? — Вовка горделиво тряхнул длинными шелковистыми волосами.
— Как всегда, наповал. Я восхищалась тобой. Всем рассказывала, что это мой школьный друг.
— Близкий — добавляла? — Владимир, подойдя к стулу, притянул Машу к себе.
— Володя, а можно у вас автограф? — Ворвавшийся в комнату Игорь, подал ручку спортсмену.
Тот привычно размашисто расписался.
— Уф, спасибо! А то никто не верит, что моя сестра училась вместе с вами.
— Теперь поверят?
— Да, — уносясь куда-то, прокричал Игорь.
— Так что ты там рассказывала? Значит, слышала, что я славен на весь мир, и не похвасталась, что я твой близкий друг? — продолжая начатый разговор, повторил свой вопрос Володя.
— Нет. Зачем врать? Ведь это не так! — Последний обидный разговор опять всплыл в Машиной памяти.
— Да ну? А я считаю по-другому.
— Может, выпьем? — увернувшись от поцелуя, предложила Маша. — Мы тут с мамой встречу отмечаем.
— Конечно-конечно. — Внося огромный букет роз в комнату, мама полезла в буфет и поставила перед гостем рюмку.
— Тебе, наверное, нельзя? — наливая ему полную, посочувствовала Маша.
— Уже можно.
— Почему?
— Все! С профессиональным спортом завязал. Ребят в спортивной школе буду тренировать. За тебя! — Владимир поднял рюмку.
— За нас, — прошептала Маша и громко воскликнула: — Ой, вы себе не представляете, как я счастлива, что дома! — Сделав большой глоток, Маша тут же забыла про обиду на Володю.
— Так плохо было? — закусывая, с подозрением поинтересовался Берцев.
— С чего ты взял?
— Нет, я просто спрашиваю.
— Мне, Вова, было и есть хорошо. Понял? — с вновь вернувшейся обидой в голосе проговорила Маша.
— Не обижайся, давай лучше повспоминаем про школу, про нас. А, Машуня? Я так часто вижу тебя во сне.
Владимир оказался хитрее, чем Маша могла предположить.
Вечер прошел под возгласы воспоминаний.
— Маш, ты помнишь, как на физре Лешка канат подрезал, толстый физрук полез и чуть шею себе не свернул.
— Да, парня хотели из школы исключить.
— Ага, потом выяснилось, что физрук тщедушного Лешку перед девчонками выставил, отжиматься заставил. Кстати, Машка первая вступаться за Лешку ходила. Доказывала, что его человеческое достоинство унизили.
— Справедливая была.
— А теперь?
— Что теперь?
— Справедливая?
— К кому?
— Ко мне, например?
— Ты о чем, Вовочка?
— Я о том вечере, когда ты мне позвонила, а я…
— А ты с другой был.
— Случайно одна заскочила, — отмахнулся бывший спортсмен. — Для меня она никакого значения… Понимаешь?
Владимир взял бутылку со стола.
— Будешь? — не спрашивая разрешения хозяйки, предложил он.
— Ведь ты и до этого так со мной поступил. «Раз пришла, раздевайся, ложись в койку!» А потом: «Пошла вон, надоела!» — Маша махнула рукой.
— Хочешь об этом поговорить? Давай! — Он выпил еще. — Так вот, я тогда только с соревнований приехал, вытряхнутый весь был. Еще напился, в милицию попал. Не мог больше! Понимаешь, о чем я? — Маша с недоверием покачала головой. — А с тобой тогда впервые по-настоящему… — Он говорил так искренне, что Маша поверила. — Очень тебя хотел. Теперь понимаешь? — Продолжая свое признание, Володя опустил глаза. — Знаешь, как это у мужчин? Мечтаешь, хочешь, во сне видишь. А когда вот оно у тебя под носом, не очень-то получается. А ты ничего не поняла. Эх ты!
Чувство вины, поначалу охватившее Машу, сменилось подозрением.
— Ага, и поэтому сразу же мне замену нашел? — напомнила она Владимиру о визжащем в трубке женском голосе.
— Самоутвердиться хотел! — не моргнув глазом отбился великий спортсмен.
— Ну и как, получилось? — грустно полюбопытствовала она.
— Ты и свою, и мою жизнь под откос пустила, — театрально вздохнул спортсмен.
— Это почему же под откос? У меня муж — умный, добрый, богатый. Он меня любит больше жизни.
— А ты, ты любишь его? У тебя же тоска в глазах! Во, я вижу, и слезы!
Владимир, встав из-за стола во весь свой могучий рост, наклонился над Машей.
— Маш, бросай его. У меня теперь все есть, и квартира, и деньги. На кой тебе эта заграница! Ты же не такая!
— Мне заграница не нужна. Но его не могу бросить. Он без меня теперь пропадет, — разнервничалась Маша.
— Он ведь старше тебя, Катька говорила. Как это пропадет? Он себе свою немецкую фрау найдет.
— А я что? — Маша смотрела на свою первую безответную любовь, и старые чувства нахлынули вновь, вытащив из глубины никогда не затухавшую страсть.
— А ты за меня замуж выйдешь. И мы будем жить-поживать. Помнишь, как мечтали, когда детьми были?
— Ты шутишь. Это ты не со мной мечтал!
— Разве?
— И потом, Вовочка, я ведь уже замужем. — Маша посмотрела на свой перстень счастья.
Владимир, легко приподняв ее со стула, сгреб в охапку.
— Давай попробуем еще раз. Я так этого долго ждал. Когда узнал, что ты туда навсегда махнула, места себе не находил.
Маша от его объятий затрепетала. Вспомнилась не та холодная постель, с которой он бесцеремонно выгнал ее, а теплая батарея в подъезде после ледяной стужи. Его пальцы, пробравшиеся под ее тоненький свитер, томное детское забытье от первых интимных ласк красавчика, славного на всю школу.
— Где, Володечка, мы с тобой пробовать будем? — одернула сама себя Маша, сдерживаясь изо всех сил. — У мамы моей под носом, здесь, в малюсенькой квартире?
— Значит, по расчету вышла. Я так и знал. — Он театрально опустил голову.
— Не совсем так, Вова. Людвиг такой добрый, такой нежный. И ради меня готов на все. Я всю жизнь на раскладушке спала. И в ушанке мальчишечьей ходила. Не понимала, что живу плохо. А он мне мир показал, одел, обул, как говорится! И ему для меня ничего не жалко. Ты ведь тоже мог бы, у тебя возможности тогда были другие, не такие, как у всех. А ты выгнал меня.
— Заладила: выгнал-выгнал! Пойдем ко мне, поговорим. Тут у тебя мама, брат. У меня квартира.
— Там же у тебя тоже мама?
— Нет. Она сейчас в больнице на обследовании лежит, устроил.
— Мне Людвиг будет звонить, не могу. — Маша мягко отстранилась от своего бывшего возлюбленного.
— Пусть мама скажет, что ты спишь. Подумаешь, что он тебя оттуда достанет?
— Моя мама и вранье? — Маша покачала головой.
— Маш, видишь, как я тебя хочу. — Он взял ее руку в свою, дотронулся ею до своего сердца, а потом стал опускать все ниже и ниже.
— Стой, Вова, я так не могу. — Маша отдернула руку и отскочила, чувствуя, что не в силах сопротивляться.
— Как ты не можешь? Ну-ка поди-ка сюда.
Он выманил ее из комнаты и ловко затолкал в ванную комнату.
— Машка, я же без тебя не могу, понимаешь? — Он осыпал поцелуями ее лицо, шею. — Обними меня, только на минутку.
— Вовочка, мне нельзя, ты же знаешь, я люблю другого.
— Никого ты не любишь, не можешь, — жарко шептал он. — По женщине видно, когда она влюблена. Маша… Вот так, умница, молодец. Я ведь знал, что ты осталась моей. Смотри, как ты дрожишь, хочешь меня? Скажи правду, ты ведь не разлюбила меня? — Он усадил ее на бортик ванны. — Я так долго этого ждал, — расстегивая брюки, приговаривал он. — Не веришь?
Она едва сопротивлялась.
— Ну что ты молчишь? Я больше не могу тебя уговаривать! — Он резко сорвал с нее трусики. — Обними меня! — приказал он. — Не так. Забыла, как я люблю! — Он опустил ее голову. — Вот так. А теперь иди сюда. Тебе же хорошо, я вижу, как ты завелась. Хорошо?
— Да-да-да! — вдруг вспомнив, как они целовались на подоконнике, зашептала Маша.
Ее уносило в прошлое, и казалось, что от Вовы пахло детством, юностью, забытым далеким, что сейчас с неистовой силой он всколыхнул. Сейчас она страстно отдавалась ему, потому что так долго ждала этой минуты.
Звонок в дверь вернул их из путешествия в прошлое.
— Кто это? — недовольно оторвался от нее Владимир.
— Мама, чтобы нам не мешать, выходила к соседке.
— Поехали ко мне, прямо сейчас, — позвал он. — Там нам никто не будет мешать.
Маша согласно кивнула.
— Ма, мы пройдемся, ты не скучай, ладно? — выйдя из ванной, пряча глаза, пробормотала Маша.
Мама ничего не ответила.
Утром Маша набрала домашний номер.
— Это я.
— Слышу.
— Людвиг звонил?
— Нет, но звонил его друг Генрих, интересовался, куда ты так рано ушла.
— А ты что?
— Объяснила, что поехала навещать Бовину маму в больницу. Что туда пускают только по утрам.
— А он?
— Он очень удивился. Спросил, кто такой Вова? Напомнил, что вы должны были ехать в какое-то министерство, там у вас встреча.
— Я совсем забыла, что обещала ему переводить.
— Маша… — Мама хотела что-то сказать.
— Мама, я сама себе не могу объяснить, что со мной! Это, наверное, ностальгия. Ведь меня не было столько лет.
— Ну, если… Впрочем, ты уже совсем взрослая, я не имею права вмешиваться в твою жизнь, только…
— Я понимаю, и больше, чем сама себя, меня никто не осудит.
— Нет, я тебя не осуждаю. Наоборот, стараюсь понять. Ты приедешь вечером или…
— Я обязательно приеду домой. Все, больше этого не повторится! Минутная слабость.
— Дочь, я хотела тебя предупредить, я слышала, нет, мне, кажется, Владимир не тот человек, который тебе нужен в жизни.