Частный капитал в СССР

5.1. Производственная и кредитная база

Роль частного капитала в торговле основана не только на посреднической торговле его изделиями государственной промышленности, но и на собственном производстве частного капитала в индустрии и в сельском хозяйстве, а равно и на участии его в транспорте.

В области промышленности, как мы видели выше, на долю частного капитала приходится около 10% валовой продукции (точнее — до 12%), не менее этой же величины — в строительном и лесном деле и близко к этому — в водном и автомобильном транспорте. В сельском хозяйстве к капиталистической доле относится до 10% валовой продукции и до 15% товарной продукции.

Вторую предпосылку составляет кредитная база, в частности капиталистический кредитный капитал. Какова сумма частного кредитного капитала, т. е. того, который передаётся владельцами его в другие отрасли частного хозяйства или вообще другим владельцам, — точно не подсчитано. О кредитовании в сельском хозяйстве скотом и инвентарём была уже речь в главе о сельском хозяйстве. По промышленности и торговле имеются расчёты П. Кутлера по последней анкете Наркомфина, напечатанные в № 5, от 5 декабря 1926 г., журнала «Финансы и народное хозяйство». Из них нас сейчас интересуют расчёты по торговле. Эта анкета охватила свыше тысячи предприятий по балансам их на 1 октября 1925 г. Анкета производилась фининспекторами, выбиравшими в своих участках считавшиеся ими типичными предприятия. Обследованные предприятия охватывают 3‚2% всех обложенных частных оборотов (по торговле и промышленности вместе), и данные эти пересчитаны П. Кутлером применительно ко всей частной промышленности и ко всей частной торговле (к каждой в отдельности). Другой подсчёт по торговле был сделан в Госплане т. Струмилиным по данным специально собранных Наркомторгом 239 балансов частных торговых заведений тоже на 1 октября 1925 г. При обоих подсчётах вычтены взаиморасчёты, т. е. показан остаток средств, привлечённых в частную торговлю от других частных лиц, за вычетом того, что другие частные лица должны частным торговцам (результаты подсчёта т. Струмилина приведены в сборнике «На путях социалистического строительства», М., 1927 г.‚ стр. 134–135). Оба подсчёта охватывают сравнительно небольшой материал (хотя считаемый ими типическим), но более массовых данных пока вообще не существует. По первому подсчёту (т. Кутлер, данные Наркомфина), чистый остаток кредитованного частного капитала, помещённого в частную торговлю, составлял на 1 октября 1925 г. почти 200 млн. руб. По второму подсчёту (т. Струмилин, данные Наркомторга), на то же число та же величина составляла около 135 млн. руб. Из этих двух величин мы из осторожности принимаем вторую, как меньшую.

По «Контрольным цифрам» Госплана (стр. 374), сумма частного торгового посреднического оборота возрастает с 1924/25 г. по 1926/27 г. на 42%. Фактический рост, как увидим, оказался несколько выше и должен быть принят не менее 50%. Соответственно и сумма привлечённых в частную торговлю кредитных средств от частных владельцев должна к настоящему времени (к последней четверти 1926/27 г.) достигнуть примерно 200 млн. руб. (Опять таки за вычетом того, что должна частным владельцам сама частная торговля, т. е. чистый остаток или, так называемое «сальдо»).

Сверх того, частная торговля в известных (и немалых) размерах финансируется у нас государством. Предоставляемые в распоряжение частного торгового капитала средства государства состоят из трёх частей.

Вопервых‚ оказываемые госпромышленностью товарные кредиты, которые составляли свыше 190 млн. руб. в 1925/26 г., по подсчётам Наркомторга по данным ВСНХ (в том числе 179 млн. руб. от госпромышленности и 13 млн. руб. от кооперации. См. стр. 111–112 изд. НКТорга СССР «Частная торговля Союза ССР», М., 1927 г.).

Значительная часть товарных кредитов заключается приэтом в отпуске промышленностью частным торговцам в кредит соли, керосина и тому подобных так называемых «труднопроводимых» товаров (основная «трудность» заключается в отсутствии у кооперативных органов страстного желания торговать этими товарами в виду более жёсткой нормировки здесь цен и малой прибыльности торговли ими). Товарный кредит, оказываемый госпромышленностью частной торговле, обычно не бывает особенно длительным, но одна партия товаров сменяет другую, так что в общем в кредитовании частной торговли довольно постоянно увязано до 190 млн. руб. оборотных средств государственной промышленности и кооперации.

Вовторых, частная торговля получает государственные денежные кредиты. Во второй главе (раздел о государственном денежном кредите) мы видели, что на 1 октября 1926 г. частное хозяйство из средств государства (через госбанки и через ОВК) в виде прямого и косвенного денежного кредитования вместе получало не менее 100 млн. руб. (кроме ссуд на покупку госзаймов). Из этого не менее половины надо считать на торговлю (остальное — на промышленность и транспорт; совершенно не принят во внимание кредит сельскому хозяйству через систему сельскохозяйственного кредита).

Третий источник питания частной торговли государственным денежным кредитом — это система авансов, которые госорганы выдают частным заготовителям. Здесь можно сделать только очень грубый подсчёт по данным Наркомторга, опубликованным т. Дволайцким на стр. 130 сборника «На путях социалистического строительства». Вся сумма государственных и кооперативных заготовок сельскохозяйственных продуктов в 1925/26 г. составила, по этим данным, около 1 700 млн. руб. червонных. Из них часть заготовлена через посредство частных скупщиков, прасолов и т. п., являющихся агентами государственных и кооперативных органов. Например, из льнозаготовок госорганов и кооперации в 1924/25 г. было заготовлено через частных скупщиков 40% и в 1925/26 г. — 15%. В других отраслях бывает иногда и больше — в среднем можно считать не менее 15–20%, т. е. на сумму около 300 млн. руб. Это даст величину авансов около 100 млн. руб., если присчитать сюда ещё авансы частникам в лесном деле и в строительном — на закупку подрядчиками строительных материалов. Итого частный торговый капитал получает от государства кредиты в размере примерно до 350 млн. руб. да ещё около 200 млн. руб. привлекает кредитного частного капитала, да опирается ещё на ту долю капиталистической продукции в промышленности и отчасти в сельском хозяйстве, о которой выше была речь (да и частный кредит, используемый частной торговлей, отчасти является кредитом со стороны частной же промышленности).

Вот некоторые итоги, какие надо иметь в виду при суждении о деятельности частного капитала в области частной торговли.

5.2. Капиталы и социальная структура частной торговли

Прежде всего необходимо вместо смешения в общую массу «частного хозяйства» и капиталистической и некапиталистической его доли — выделить отдельно частную капиталистическую торговлю и отдельно тех мелких ручных и т. п. торговцев, которые не являются капиталистами, а либо представителями своего рода «ремесленной» торговли, если можно так выразиться, либо нанятыми агентами крупного капитала (своего рода «домашняя система капиталистической торговли», протекающая, впрочем, на улицах).

Что касается общего определения размеров частных средств в торговле, то у нас имеются три авторитетных расчёта в этой области. Все три относятся к одному сроку, а именно к положению вещей за 1924/25 хозяйственный год. По этим данным, на 1 октября 1925 г. мы получаем такую картину. По разработке Госплана (т. Струмилина), считая собственные средства частных торговцев, считая привлечённые ими со стороны средства частного же капитала и считая их чистое накопление за 1924/25 г., получается на 1 октября 1925 г. всего 546 млн. руб. По Наркомторгу (разработка, произведённая под руководством т. Дволайцкого), на то же самое число получается 656 млн. руб. (итоги подсчётов т. Дволайцкого и т. Струмилина приведены в указанной статье т. Дволайцкого в сборнике «На путях социалистического строительства»). Наконец, по материалам Наркомфина (опубликованы в журнале «Финансы и народное хозяйство» от 5 октября 1926 г., расчёт т. Кутлера), получается 597 млн. руб. Между прочим, эту обработку т. Кутлера не следует смешивать с теми преувеличенными цифрами того же П. Кутлера, которые были опубликованы за год перед тем и на которые часто ссылались. Он объясняет в статье, что прежние цифры являлись продуктом лишь меньшей половины анкет. Теперь же получен уже более полный материал, который и даёт приведённые результаты. Таким образом, мы имеем три оценки: одна — около 550 млн. руб. — Госплана‚ другая — около 600 млн. руб. — Наркомфина и третья — около 650 млн. руб. — Наркомторга. Колебание в оценках в общем небольшое, максимум на 100 млн. руб., и можно было бы взять среднюю цифру в 600 млн. руб. Не потому, конечно, что можно дать голову на отсечение, что на 1 октября 1925 г. было именно 600 млн., а не 610 или 620, а просто потому, что при недостаточности данных все эти три расчёта являются одинаково правдоподобными, причём итоги всех их настолько мало отличаются друг от друга, что если взять среднюю величину, то возможная ошибка будет сравнительно совсем невелика. Однако из осторожности и во избежание споров о преувеличении мы возьмём наименьшую из всех оценок, а именно 550 млн. руб. (тем более, что разногласия относятся в значительной мере к определению величины чистого накопления за 1924/25 г.: по Кутлеру — 100 млн. руб., по Дволайцкому — 150 млн. руб., и по Струмилину — 114 млн. руб; мы принимаем меньшую из этих трёх величин).

Учитывая материал всех этих трёх подсчётов, можно установить, что 550 млн. руб. частных средств, имевшихся на 1 октября 1925 г. в частной торговле, состояли из таких частей. Вопервых, своих средств у частных торговцев, с которыми они действовали в 1924/25 г., было около 300 млн. руб. Здесь можно вспомнить, что по предположению оппозиции эта сумма должна была составить в то время 900 млн. руб. Значит преувеличено втрое, как выясняется из повторно собранных и разработанных затем данных. Вовторых — чистое накопление частных торговцев, в результате 1924/25 г. составившее около 100 млн. руб. Втретьих — привлечённые частными торговцами со стороны частных же средств, которых было до 150 млн. руб. на 1 октября 1925 г. Сумма в 550 млн. руб. и приведённые её составные части являются исходной величиной, опираясь на которую нужно определить размер частных средств в торговле в настоящее время (конец 1926/27 хозяйственного года). Для этого нужно знать величину чистого накопления. Под чистым накоплением я имею в виду накопление сверх всего того, что частные торговцы должны тратить на налоги, на прочие расходы по своей торговле, и на оплату процентами заёмных средств.

Годовая величина этого чистого накопления различными источниками определяется различно, начиная от 32% на собственный капитал в год, как определяет Наркомторг (точнее — 31,9%; стр. 133 сборника Наркомторга), и до 38%, как определяет Госплан (т. Струмилин; стр. 21 в «Плановом хозяйстве» № 9 за 1926 г.). Остальные определения колеблются между этими величинами. Определение Наркомторга представляется мне более осторожным. Если принять только 32%, то на 1 октября 1927 г. будем иметь собственных средств частных торговцев, включая чистое накопление, около 680 млн. руб.‚ затем привлечённых в частную торговлю частных же средств со стороны — около 200 млн. руб. и, сверх того, частных средств в контрабанде (как указано в главе второй, раздел о контрабанде) — до 20 млн. руб. А всего до 900 млн. руб. частных средств, за вычетом взаиморасчётов, находится теперь, к концу 1926/27 г., в частной торговле.

Эти 900 млн. руб. — вся сумма частных средств, обращающихся в частной торговле. Выше мы видели, что сверх того государство финансирует её примерно на 350 млн. руб. Если не считать накопление за 1926/27 хозяйственный год и средств, вложенных в контрабанду, то всего частная торговля вступила в текущий 1926/27 г., оперируя примерно с одним миллиардом средств. В том числе около половины приходилось на собственные средства (520 млн. руб. на 1 октября 1926 г.) и около половины (550 млн. руб.) — на кредит. В частности государство доставляло частным торговцам почти ровно треть всех обращавшихся в их распоряжении на 1 октября 1926 г. средств и этим обеспечивало возможность соответственной части их оборотов. Сроки товарного (и тем более авансового) кредитования, как это установлено разработкой Наркомторга, несмотря на их относительную краткость, таковы, что обеспечивают часто возможность частным торговцам почти целиком вести свои операции за счёт государственного кредита, товарного и денежного (статья А. Сокольского, «Товарное кредитование частника» в упомянутом сборнике Наркомторга, стр. 123; сюда относятся, например, около, 50% товарного кредита частникам со стороны Текстильного и Кожевенного синдикатов). Само собой, что в таких случаях необходимо будет теперь пересмотреть в сторону уменьшения сроки товарного кредитования частной торговли и размеры выдаваемых авансов. В тех случаях, где обследованием Наркомторга обнаруживается деятельность частной торговли исключительно или преимущественно за счёт государственных товарных и денежных кредитов, а не на основе частных средств‚ — необходимо поставить вопрос о замене такой «работы» непосредственной государственной и кооперативной организацией (с предоставлением этих средств соответствующим советским органам).

Кстати сказать, материалы разработки Наркомторга показывают, что ещё и сейчас благодаря практике наших трестов и синдикатов

и

Принимая во внимание скорость оборота, получается

Такие результаты требуют, конечно, введения более строгого контроля и более детальных указаний[17].

Нам необходимо установить, сколько из обращающихся в частной торговле средств можно отнести к капиталистической её части. Единственный серьёзный материал по этому вопросу — это разработка Наркомторгом около двух тысяч типичных балансов, собранных по специальной программе инструкторами-статистиками Наркомторга за 1925 г.

Все частные торговые предприятия для соответственного подсчёта я делю на три группы. Первая группа — это оптовики и полуоптовики, что приблизительно соответствует четвёртому и пятому разрядам по налоговому обложению. Их всех вместе на 1 октября 1926 г. имелось 23 тыс. чел. Вторая группа — это около 155 тыс. чел. торговцев третьего налогового разряда (цифры по статье т. Струмилина, в № 9 «Планового хозяйства» за 1926 г., стр. 9). Это те, которые имеют собственные магазины — не киоски, а настоящие магазины. Они имеют обычно и наёмных служащих в этих магазинах, занимаются иногда потихоньку и полуоптовыми операциями. Вместе первая и вторая группа, почти 180 тыс. чел. торговцев — это и есть те, кого можно причислить к крупной и средней торговой буржуазии[18].

В третью группу я включаю первый и второй налоговые разряды. Это те, которые торгуют из киосков (второй разряд) и с рук (первый разряд), например с лотков, разносчики газет и т. п. Их на 1 октября 1926 г. имелось около 450 тыс. чел. Их нельзя считать капиталистами; сплошь и рядом это безработные, торгующие на улице пирожками и т. п. впредь до приискания занятия. Отчасти, и весьма нередко, это просто нанятые крупным частным предпринимателем разносчики, которых он заставляет выбирать патент. Тут полное подобие с системой распыления, какая в индустрии наблюдается в виде «домашней системы капиталистической промышленности». И прибегают к такому «распылению торговли» особенно часто как раз капиталистические скупщики кустарных изделий, организаторы капиталистической домашней промышленности. В Москве, например, можно было наблюдать в конце мая 1927 г. на самых различных улицах продажу ручными разносчиками совершенно одинаковых кошельков с вышивкой «на добрую память». Кошельки эти — продукт распылённой «домашней системы» капитализма, продаваемые затем через распылённую же торговлю, организованную тем же капиталистом, который организовал их производство.

Ручная и киоскная торговля являются, таким образом, преимущественно или нанятой агентурой капиталистов или временным занятием безработного и иного малоимущего человека с ничтожными оборотными средствами. Здесь обычно нет речи о капиталистическом накоплении самих киоскных или ручных торговцев. За вычетом того, что они обязаны платить за проданный товар нанимающим или снабжающим их капиталистам, у разносчиков и киосчиков‚ как показывают специальные обследования, остаётся лишь на весьма скромный прожиточный минимум (обычно ниже, чем какой имеет заводской рабочий) и на уплату налогов. Поскольку в этой мельчайшей торговле происходит капиталистическое накопление — оно происходит в пользу тех капиталистов, какие нанимают или снабжают этих мельчайших торговцев. Передача им этого накопления обеспечивается уже самими условиями найма или снабжения. Вот почему, между прочим, этот слой мельчайших распылителей товара, эти 450 тыс. чел. вовсе не являются страстными приверженцами капиталистической торговли. Опыт показывает, что часто они весьма охотно готовы порвать связь со снабжающими их капиталистами и превратиться в агентов госорганов, как только госорганы проявляют намерение начать снабжать их. Около 200 тыс. таких мельчайших разносчиков и киосчиков приходилось 1 октября 1926 г. на деревню и около 250 тыс. чел. — на город (Струмилин, та же статья «О судьбах частного капитала», стр. 11). В подавляющей части деревень (примерно в трёх четвертях на 1 октября 1926 г.) всё ещё нет кооперативных лавок или киосков и не так мгновенно они повсюду возникнут. Использовать для снабжения этих деревень 200 тыс. разносчиков и киосчиков, оторвав их от частного капиталиста и превратив фактически в подконтрольных агентов госорганов, — задача весьма стоящая. Да и из 250 тыс. киосчиков и разносчиков в городах весьма многие сосредоточены как раз на тех базарах и рынках, какие специально снабжают приезжающих в город за покупками крестьян. В этом смысле они — по кругу покупателей — по существу могут не являться конкурентами городской рабочей кооперации (если она хоть сколько-нибудь прилично будет снабжать своих постоянных членов, чтобы они не удирали от неё на «киоскный» рынок) и тоже могут быть оторваны от капиталистических торговцев и превращены в агентов госорганов по снабжению приезжающего на рынки и базары крестьянства (впредь до развития в самих деревнях надлежащей кооперативной торговли).

Распределение обращающихся в частной торговле собственных капиталов и прочих (заёмных) средств между торговцами крупными (пятый и четвёртый налоговые разряды, преимущественно опт и полуопт), средними (третий налоговый разряд, магазины) и мелкими (второй и первый разряды — ручники и киосчики, не относящиеся к числу капиталистов) даётся нами сначала на 1 октября 1925 г. по упомянутому специальному обследованию около двух тысяч типичных балансов Наркомторгом СССР (опубликовано на стр. 124–135 сборника «Частная торговля Союза ССР», М.‚ 1927 г., редакция т. Залкинда). Распространением данных этих балансов на всю частную торговлю Наркомторг получает на 1 октября 1925 г. сумму собственного капитала всех частных торговцев в 1924/25 г., их накопления за 1924/25 г. и сальдо привлечённых ими из частных источников заёмных средств — всего в 635 млн. руб. (стр. 134 сборника). Мы выше приняли эту величину на то же число в 550 млн. руб. Но, вопервых, сам Наркомторг согласен считать свой абсолютный подсчёт (хотя и немного) преувеличенным (стр. 135), а вовторых, нас интересуют здесь прежде всего относительные величины (распределения средств между тремя группами частных торговцев).

Собственные средства торговцев, вложенные в 1924/25 г. в торговые предприятия, распределялись по Наркомторгу (стр. 134 сборника) в частной торговле следующим образом:

— Крупные торговцы — 33%.

— Средние торговцы — 50%.

— Мелкие торговцы — 17%.

Надо сказать, что по сумме оборотов в то же время (по данным за второе полугодие 1924/25 г.) частная торговля СССР делилась в то время (стр. 18 сборника Наркомторга) между теми же группами торговцев несколько иначе:

— Крупные торговцы — 36%.

— Средние торговцы — 44%.

— Мелкие торговцы — 20%.

Это сопоставление может служить как будто указанием на то, что часть оборотов мелких торговцев совершается на средства средних и крупных. Что до распределения накопления, то, по Наркомторгу (стр. 134), у разносчиков накопления вообще нет, у киосчиков оно столь незначительно (около 3 руб. в месяц на торговца), что им можно пренебречь (да и то оно на деле передаётся, как уже указано, более крупному владельцу, снабжающему или организующему эти киоски). На всю остальную частную торговлю, по сборнику Наркомторга, за 1924/25 г. приходится чистого накопления 123 млн. руб. (по той же разработке балансов — стр. 134; мы приняли накопление в 100 млн. руб.), причём оно распределяется почти поровну между средними (51%) и крупными (49%) торговцами.

Исходя из всех этих процентных отношений и из принятых нами (минимальных из всех подсчётов) величин в 300 млн. руб. собственных средств частной торговли в 1924/25 г. и в 100 млн. руб. её чистого накопления за 1924/25 г., получаем на 1 октября 1925 г. такое распределение всей этой суммы вместе:

— Крупные торговцы — 150 млн. руб.

— Средние торговцы — 200 млн. руб.

— Мелкие торговцы — 50 млн. руб.

Иначе сказать, за год, как это и естественно в частной торговле, произошла некоторая относительная концентрация (сосредоточение) средств в крупной торговле (37,5% вместо прежних 33%).

За последующие два года (за 1925/26 г. и за 1926/27 г.) ещё усилился этот процесс концентрации собственных средств частной торговли в руках крупных торговцев. Иллюстрацией могут служить данные «Контрольных цифр» Госплана (стр. 374) о росте, вопервых, оптового и, вовторых, остального частного посреднического оборота в 1926/27 г. сравнительно с 1924/25 г. Согласно этим данным, обороты частной оптовой торговли выросли за двухлетие на восемьдесят процентов, а обороты остальной частной торговли — только на тридцать три процента.

Продолжая то же исчисление для 1925/26 г. и для 1926/27 г. (как известно, за эти годы не произошло ни такого понижения цен в частной торговле, ни такого увеличения тяжести её обложения, которые понизили бы процент накопления в ней), получим на 1 октября 1927 г. такое ориентировочное распределение всех собственных средств частной торговли, включая накопление 30% за 1926/27 г.:

— Крупные торговцы — 300 млн. руб.

— Средние торговцы — 300 млн. руб.

— Мелкие торговцы — 80 млн. руб.

— Итого — 680 млн. руб.

Рост средств некапиталистических мелких торговцев объясняется преимущественно увеличением их числа. За два года, с сентября 1924 г. по сентябрь 1926 г., число их возросло с 307 тыс. чел. до 450 тыс. чел. — почти на половину (Струмилин, цит. статья, стр. 9). Доля же крупных торговцев во всех собственных средствах частной торговли возросла ещё более — до 44%. Концентрация частного торгового капитала в руках этой верхушки (на владельца здесь приходится теперь в среднем около 15 тыс. руб. собственных средств в торговле) сделала, таким образом, за последние три года довольно значительные успехи. На 1 октября 1924 г. им принадлежало 33%, через три года принадлежит 44%. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить приведённую справку Госплана о том, насколько быстрее росла за последние годы частная оптовая торговля сравнительно с остальной частной торговлей.

Таким образом, во внутреннем развитии частной торговли можно установить тенденцию подобную той, какая в разделе о промышленности установлена для частной промышленности. Именно, внутри частной торговли растёт относительный процент капитала и оборотов, приходящийся на капиталистическую, особенно на крупнокапиталистическую её часть, и уменьшается процент, приходящийся на долю некапиталистического частного хозяйства.

Забегая вперёд, можно тут же указать, что одинаковым оказывается и второй итог. Как доля частной промышленности в целом отступает в общем индустриальном валовом производстве страны пред долей государственной промышленности, так и доля частной торговли в целом в общем товарообороте страны отступает перед долей государства и кооперации. В обеих областях хозяйства, в промышленности и в торговле, перед нами одинаковая картина, как в условиях нэпа появляются капиталистические ростки в рамках отступающего в целом перед социализмом частного хозяйства. Мы будем ещё говорить в главе об эволюции частого капитала, чем отличается это появление новых капиталистических ростков внутри частного хозяйства в советских условиях от роста капитализма в частном же хозяйстве в условиях буржуазной диктатуры и в чём заключается шаткость и нежизненность основы для развития этих ростков у нас.

Мы видели распределение по группам 680 млн. руб. собственных средств (с накоплением) во внутренней торговле частных торговцев к концу 1926/27 хозяйственного года. Далее идут 20 млн. руб., занятых в контрабандном обороте, и 200 млн. руб., привлечённых в частную торговлю в порядке кредита (сальдо) от некоторых частных владельцев. Контрабандный капитал без риска можно почти целиком присчитать к капиталистической части торговли. Совершенно ясно, что ни московские киосчики, ни уличные разносчики не могут за свой счёт организовать контрабандное получение из-за границы крупных партий вязаных вещей, ценной мануфактуры высших сортов и т. п. Распределение сальдо привлечённых от других частных владельцев средств (200 млн. руб), за отсутствием каких-либо сведений, приходится просто принять пропорциональным распределению между группами их собственных средств. Больше можно сказать о распределении государственных товарных и денежных кредитов (примерно на 350 млн. руб.).

Вопервых, промышленный товарный кредит (почти на 200 млн. руб., как приведено выше, включая кооперативный) надо отнести целиком на долю оптовых и полуоптовых торговцев. Тресты и синдикаты почти не вели до настоящего времени непосредственной торговли с частным розничником. А если когда, в виде исключения, вели, то не оказывали ему сколько-нибудь серьёзного товарного кредита. Мероприятия подобного рода только ещё разрабатываются для будущего и ищутся для них подходящие формы.

То же примерно можно сказать и о снабжении авансами скупщиков-контрагентов по поставке сельскохозяйственного сырья для промышленности и для экспорта, о снабжении авансами частных лесозаготовителей и подрядчиков по строительству (в общем около 100 млн. руб.). Речь тут идёт, очевидно, не о мелких розничниках, а о предпринимателях-подрядчиках, скупщиках и т. п. Для заготовки некоторых видов сырья привлекаются и сравнительно мелкие частные прасолы, но эту «мелкость» надо понимать весьма относительно. Если такой мелкий прасол заготовит за год хотя бы сотню голов рогатого скота на мясо — это составляет уже не менее 10 тыс. руб. О соответствующих авансах (или товарном кредите) от госорганов ни одному мелкому торговцу в нашем смысле слова (ручнику-разносчику и киосковому) и не снится.

Наконец последняя часть государственных средств — около 50 млн. руб. денежного кредита — попадает отнюдь не к мелкоте, как показывают приведённые во второй главе итоги обследований обществ взаимного кредита и справки о кредитовании частных лиц советскими кредитными учреждениями. Таким образом, если все заёмные средства (и советские и от частных лиц) распределить между двумя группами частных торговцев — некапиталистическими (450 тыс. чел.) и капиталистическими (почти 180 тыс. чел.), то на первых придётся немногим более 20 млн. руб., а на вторых — до 530 млн. руб. Вместе же со своими средствами (и накоплением за 1926/27 г.), включая контрабанду, всего находится в распоряжении частной торговли в круглых цифрах:

— Некапиталистическая часть — 100 млн. руб.

— Капиталистическая часть — 1 150 млн. руб.

Таким образом, в буржуазной торговле в настоящее время увязан капитал свыше миллиарда рублей червонных, лишь на несколько бо́льшую половину являющийся собственностью самих торговцев. Примерно 600 млн. руб. в том числе находится в обороте приблизительно у 23 тыс. чел. крупных (по нашему масштабу) торговых капиталистов, в среднем около 25 тыс. руб. на торговца. С такими средствами при быстрой оборачиваемости можно сделать за год довольно значительный оборот. Тем более, что (как увидим в шестой главе) им же принадлежит и большая часть частного кредитного капитала в стране вообще.

По отношению ко всем занятым в торговле средствам страны обращающийся в буржуазной торговле капитал составляет сейчас довольно скромную величину, не достигающую и 20%. Это означает, что доля его во всех торговых средствах страны уменьшилась за два последние года довольно существенно. Ибо, по расчёту т. Дволайцкого (по данным Наркомторга), доля его на 1 октября 1925 г. была значительно выше — 23% (стр. 136 сборника «На путях социалистического строительства», статья т. Дволайцкого «Частный капитал в торговле»). Приэтом остальные (советские) средства, увязанные в торговле, составляли тогда 4 024 млн. руб., в том числе на государство приходилось 1 938 млн. руб. и на кооперацию 2 086 млн. руб., из которых, кстати сказать, её собственных было в то время лишь 96 млн. руб. (та же статья, стр. 135). Из всего кооперативного оборота, между прочим, приходится на потребительскую кооперацию около 70%, на сельскохозяйственную около 20% и на промысловую около 10%.

Уменьшение доли обращающегося в буржуазной торговле капитала во всех увязанных в торговлю средствах страны[19] объясняется крупными дополнительными вложениями средств в эти годы в государственную и особенно в кооперативную торговлю. Если к этому присоединятся ещё процесс постепенного высвобождения государством своих крупных средств, предоставленных сейчас в кредитном порядке буржуазной торговле (около 350 млн. руб), и передача этих средств кооперации для замещения ею собою буржуазного торговца, то роль буржуазного торгового капитала в товарообороте страны станет значительно более скромной. Между тем сейчас создаются уже условия для такого постепенного изъятия с передачей кооперативным органам. Основное условие — такое расширение кооперативной сети заготовительной (сельскохозяйственная и промысловая кооперация) и товаро-распределительной (потребительская и для стройматериалов и дров жилищная кооперация) и такое накопление ею опыта, чтобы кооперация была в силах организационно справиться с задачей заместить соответственную часть капиталистической торговли, получив для этого от государства средства, предоставлявшиеся в этой части капиталистическим торговцам. Как раз текущий 1927 г. является в этом отношении для кооперации хорошей подготовкой, ибо он посвящён всесторонней проверке её товаропроводящей сети, упрощению, удешевлению и увеличению целесообразности её построения. Одновременно теперь ставится кооперации и задача развития тех заготовок, в каких она мало участвовала (мясо, овощи), и принимаются и подготовляются вообще меры для более широкой поддержки сельскохозяйственной и промысловой кооперации и для развития их сети. Всё это облегчит для государства возможность постепенно перевести в кооперацию свои крупные кредитные средства, вложенные сейчас в частную торговлю, и уничтожить таким образом соответственную зависимость от эксплоататоров рабочего и вообще трудящегося населения.

5.3. Роль на промышленном и сельскохозяйственном рынке. Опт и розница. Город и деревня

Роль частной и в частности капиталистической торговли можно подсчитывать двумя способами. Либо по сумме оборотов, т. е. по сумме всех продаж и покупок в стране, с выделением из них тех сделок, какие приходятся на долю частных торговцев, либо по массе товаров, т. е. по той части существующих в стране продаваемых предметов, какая прошла через частную продажу. У нас почти исключительно распространён первый способ подсчёта, ибо он легче. Для него есть готовый материал в виде данных Наркомфина об облагаемом (по промысловому налогу — «уравнительным сбором») торговом обороте. Но эти данные по самому характеру государственного и частного оборота создают значительное искажение картины того, какая часть товаров проходит через частную торговлю.

Частная торговля, как известно, имеет дело главным образом с предметами потребления (промышленными и продовольственными — ср. выше в главе о промышленности то обстоятельство, что и частная промышленность тоже производит главным образом предметы потребления). Между тем в государственной торговле играет чрезвычайно значительную роль торговля средствами и материалами производства, какую ведут одни тресты и синдикаты с другими трестами и синдикатами. В главе о промышленности приведено, что из всей валовой продукции государственной промышленности меньше половины приходится на средства потребления.

Между тем в силу нашей организационной системы материалы и средства производства должны быть несколько раз проданы одними госорганами другим госорганам, для того чтобы пойти в дело. Например до революции крупная хлопчато-бумажная фабрика Коновалова сама закупала для себя хлопок в Туркестане или Закавказье у мелких скупщиков — и кончено. Теперь же местные торги, хлопкомы и т. п. госорганы закупают хлопок у тех же мелких скупщиков и непосредственно у крестьян (дехкан). Потом у этих госорганов хлопок покупает Главхлопком. Потом у Главхлопкома этот хлопок покупает Всесоюзный текстильный синдикат. Потом у Текстильсиндиката этот хлопок покупает какой-либо хлопчато-бумажный трест. И потом трест передаёт этот хлопок одной из своих фабрик для переработки. Обороты внутри треста налоговой статистикой не учитываются. Но все остальные повторные продажи между госорганами того же самого хлопка на пути от Средней Азии до фабрики каждый раз наново записываются (и облагаются). Ещё больше повторных продаж, пока железная руда обратится в плуг и т. п. Та же история происходит с углём и другими средствами и материалами производства. В государственной промышленности происходит, таким образом, ряд повторных оптовых продаж того же самого предмета раньше ещё, чем он начинает своё путешествие в преображённом виде окончательно готового для потребления изделия от фабрики к потребителю.

Между тем частная промышленность почти не занимается сама изготовлением средств производства. Она покупает необходимые ей материалы в готовом виде у госорганов (металл и т. д.) или у крестьян и т. п. (сырье для пищевой, кожевенной и др. отраслей). Она знает, конечно, как и государственная промышленность, несколько звеньев в продвижении уже готовых изделий от фабрики к потребителю. И то, благодаря характеру её производства, этот путь оказывается у неё сплошь и рядом имеющим меньше звеньев, чем у государственной фабрики. Государственная фабрика сдаёт изделие тресту, тот продаёт синдикату, тот продаёт Центросоюзу, тот продаёт областному союзу, тот продаёт окружному (или губернскому), тот продаёт районному — и тот продаёт первичному кооперативу. И уж первичный кооператив продаёт потребителю. Скорость оборота и меньшее количество звеньев по продаже чувствуются в частной торговле, как показало в частности обследование Наркомторга (опубликованное в сборнике под ред. т. Залкинда), весьма заметно.

Таким образом, налоговая статистика Наркомфина не может дать представления, какая часть товаров проходит через частную торговлю, ибо в ней сложены не сравнимые слагаемые. Хлопок засчитан по нескольку раз, ибо при нашей организации госорганы должны его несколько раз продать друг другу, чтобы доставить на фабрику. И притом ещё один трест продаёт иногда другому пряжу, и уж только другой трест начинает делать и продавать ткань. А частная фабрика прямо начинает с покупки пряжи и продажи выделанной ткани. Таким образом, налоговая статистика Наркомфина по самому своему свойству должна преувеличивать и преувеличивает долю, приходящуюся на долю государства и кооперации. Ибо она считает не товары, а обороты. И если, например, налоговая статистика показывает (по «Контрольным цифрам» Госплана), что в 1925/26 г. в оптовой торговле на долю частной торговли приходится 9,4%, то это отнюдь не значит, что через частный опт прошло только 9,4% товаров. Это значит лишь то, что если в государственной части хлопок, металл и т. д. считать по нескольку раз, пока они доберутся до фабрики, — чего по самому её свойству никоим образом не может быть в частной доле‚ — то доля частной торговли в сумме оптовых оборотов будет 9,4%. Очевидно, нам очень легко было бы, если б зачем-нибудь понадобилось, свести эту долю статистически к 2% или к 1%. Стоит только приказать всем синдикатам и трестам ещё раз продать взаимно через биржу друг другу хлопок, металл, руду и т. д. Но очевидно, что заниматься такими статистическими фокусами для вящщего посрамления частного капитала нам не к чему. Потому мы должны обратиться к другому методу — к выяснению того, какая часть товаров проходит через частную торговлю и какая часть товаров попадает по окончательному назначению без посреднического участия частных торговцев.

Для того, чтобы определить проходящую через частную торговлю часть промышленной продукции страны, надо рассмотреть отдельно оптовую и отдельно розничную торговлю, ибо целый ряд изделий (например непосредственно продаваемая кустарями часть кустарной продукции) продаётся потребителю, не проходя капиталистическую оптовую и полуоптовую торговлю.

Через капиталистическую оптовую и полуоптовую торговлю проходят следующие части промышленной продукции страны:

1) продукция капиталистической промышленности, в том числе домашней системы её;

2) часть продукции трудовой кустарной промышленности, скупаемая капиталистическими скупщиками;

3) часть продукции государственной промышленности, легально продаваемая частному опту и полуопту;

4) часть нелегально скупаемой частными торговцами государственной продукции (через подставных перекупщиков в государственных и кооперативных розничных лавках).

Продукция капиталистической промышленности (включая лжекооперативы и домашнюю систему) составила в 1925/26 г., как мы видели, около 11,7%. Часть этих изделий капиталисты продают госорганам и кооперативам, так что потребитель получает эти изделия иногда не из частных лавок, но во всяком случае первоначально сбыли их госорганам капиталисты, так что через капиталистическую торговлю они прошли целиком.

О том, какая доля из всей кустарной продукции (в том числе организованной в «домашнюю систему капиталистической промышленности») продаётся через частных скупщиков, имеется довольно много сведений. На 1 апреля 1926 г. по СССР из всех кустарей участвовало в кооперативах, входящих в систему кооперации, только 9%, т. е. 280 тыс. чел. Кроме того, участвовало в «диких» кооперативах, не входивших в эту систему, т. е. почти сплошь в лжекооперативах, ещё 11%. Наконец совсем не входило ни в какие кооперативы 80% всех кустарей (цит. по статье т. Цылько, стр. 75 журнала «На аграрном фронте» за 1927 г.). Но даже и кустари, участвующие в кооперативах, входящих в систему, всё же оказываются подверженными в значительной степени зависимости от частного скупщика. По данным Всероссийского союза промысловых кустарей — Всекопромсоюза, опубликованным в журнале «Плановое хозяйство», № 2, за 1927 г.‚ на стр. 28, кооперативы, входящие в систему кооперации, продают через частника 30% своей продукции. Это — по РСФСР. По Украине же они продают через частника даже 40% своей продукции. Это кооперативы, входящие в систему кооперации. Что же касается кооперативов, не входящих в систему кооперации, то они продают ещё в большей мере, почти сплошь. Роль частника в сбыте промышленных изделий всей сети промысловой кооперации РСФСР оказывается в результате: по деревообделочному промыслу 65%, по кожевенному промыслу 38% и т. д. (Цылько, стр. 75). Наконец что касается кустарей, не входящих ни в какие кооперативы, — а таких кустарей у нас 80%, — то, по всем имеющимся данным, они продают свои изделия в подавляющей части через частного скупщика. Например

и т. д., а в итоге, даже по Всекомпромсоюзу, для кустарной промышленности в целом (включая кооперацию)

Следовательно, в среднем надо считать никак не менее 75%. Но мы знаем уже, что из всей кустарной продукции около 25% организовано в «домашнюю систему капиталистической промышленности». Вычтя это, получим, что из остальной, т. е. из трудовой кустарной продукции всё же никак не менее половины скупается капиталистическими скупщиками (точнее — около двух третей). В разделе о промышленности мы видели, что из всей промышленной продукции СССР на трудовое частное производство приходится около 10%. Следовательно, на скупаемую для перепродажи капиталистическими скупщиками часть трудового частного промышленного производства приходится не менее 6% всей промышленной продукции СССР.

Часть продукции государственной промышленности, легально продаваемая синдикатами, трестами, торгами и т. д. частному оптовику и полуоптовику, сравнительно невелика. Для 1925/26 г., по отчётным данным Наркомторга, т. Дволайцкий определяет её следующим образом:

Вся государственная продукция, как известно, составляла в 1925/26 г. около 80% промышленной продукции СССР, причём около половины государственной продукции шло на широкий рынок (46% по «Контрольным цифрам» Госплана). Значит передававшиеся частникам из этой половины 15% составляют около 6% всей промышленной продукции СССР. Как было уже указано, тресты и синдикаты имели дело приэтом почти всегда не с частным розничником, а с частным оптовиком и изредка — с полуоптовиком.

Наконец та часть изделий государственной промышленности, какая попадала в частную торговлю нелегально (через подставных перекупщиков в госрознице и кооперативах), определяется для 1925/26 г. Наркомторгом в 20% всех изделий государственной промышленности, поступающих на широкий рынок (та же статья т. Дволайцкого, стр. 127). Это определение не является произвольным, а сделано Наркомторгом на основании данных о рабочих и прочих бюджетах и о торговле госизделиями в частной рознице. Легко подсчитать, что 20% от поступающих на широкий рынок изделий госпромышленности составляет около 8% всей промышленной продукции СССР. Во второй главе (раздел о перекупке) мы пришли уже к заключению, что более половины этой нелегальной скупки через наёмных подставных лиц из советской розницы организуется именно крупными торговцами. Следовательно, таким путём капиталистическая торговля получает до 5% промышленной продукции СССР (и затем перепродаёт в другие города, а частью кустарям для переработки, например для выделки белья и платья, и в магазины того же города).

Всего, таким образом, через капиталистическую оптовую и полуоптовую торговлю проходит не менее четверти всей товарной промышленной продукции СССР (точнее — около 28% в 1925/26 г.). Под «полуоптовой» имею в виду торговлю таких частных оптовиков, какие одновременно занимаются в известных пределах (иногда для прикрытия) и розницей. Надо заметить ещё, что если изо всей массы промышленных товаров через капиталистического оптовика-скупщика проходит не менее четверти, то из промышленных товаров для широкого рынка — ещё более значительная часть. Ибо есть ряд промышленных товаров, которыми капиталисты в СССР вовсе не торгуют и не могут торговать — например, паровозы, рельсы, винтовки, ткацкие станки и многое другое из области средств и материалов производства и специального снабжения (особенно в оптовой торговле). Из всех 28%, которые выше установлены, на предметы для широкого рынка (средства для личного потребления и домашнего и мелкого хозяйства) должно приходиться около трёх четвертей (если руководиться процентом, какой средства потребления составляют, по Госплану, во всём частном промышленном производстве). А так как на предметы широкого рынка по всей промышленной продукции страны приходится около половины, то значит из них через капиталистический опт и полуопт в1925/26 г. проходило до 40%.

Понятно отсюда величайшее значение для удорожания жизни и для понижения реальной зарплаты столь крупного фактического участия капиталистического опта в проведении тех промышленных товаров, с покупкой которых непосредственно только и имеет дело трудящийся гражданин. Ибо ни один рабочий или крестьянин не покупает для себя лично или для членов своей семьи такие товары, как паровоз, рельсы, винтовки, ткацкий станок и т. д.‚ потому на его семейном уровне жизни весьма мало непосредственно отражается то обстоятельство, что паровозы или ввозимые из-за границы ткацкие станки проходят у нас на все 100% только через государственную торговлю. Наоборот, на нём отражается весьма ощутительно, что через руки крупных частных торговцев проходит до 40% тех промышленных товаров, какие являются предметом покупок рабочего, служащего и крестьянского населения и всех вообще обывателей. Ибо доказано с совершенной неопровержимостью, что именно частный оптовик является застрельщиком непомерного вздувания цен. Оптовик снабжает затем и частную розницу основною частью тех промышленных товаров, какими она торгует, и снимает и с неё сливки: кладёт в свой карман главную часть той, увеличившейся с 1923/24 г. накидки, какую частная розница делает, несмотря на то, что отпускные цены производственных органов (трестов, фабрик и т. д.) с 1923/24 г. понизились. Это понижение не доходит в основном до частной розницы, оно в главной части остаётся в кармане оптовика.

Понятна отсюда практическая важность намечаемых в настоящее время мер по усилению замещения капиталистического оптовика деятельностью госорганов и кооперации. Та доля промышленной продукции страны, какую частный торговый капитал получает участием в легальной оптовой торговле изделиями госпромышленности, незначительна, всего около 6%. Но при помощи совокупности всех источников своего снабжения он проводит через свои руки много больше — до 40% всех промышленных товаров, вообще поступающих на широкий рынок (т. е. за вычетом производственного снабжения госпромышленности, за вычетом транспортного и военного оборудования, за вычетом внешторгового промышленного оборота и т. д.). Это имеет уж столь крупное значение, что вполне объясняет направление торговой политики государства в сторону усиления замещения госорганами и кооперацией деятельности частного оптового капитала, в то время, как с частной розницей (при продолжении, конечно, общего курса на постепенное замещение и её) вопрос не стоит так остро. Наоборот, ставится задача об отрыве её от влияния частного оптового капитала и об использовании в качестве дополнительной товаропроводящей сети в той доле, в какой кооперация не в силах ещё охватить весь товарооборот и в какой частную розницу окажется возможным подчинить ограничению цен и наживы.

Само собой, если бы фактическое участие частного опта в проведении промышленных товаров свелось бы всего к нескольким процентам, то почти потеряла бы значение его удорожающая практика и почти исчезла бы зависимость от него широкого рынка. Теперь же мы подчёркиваем значение борьбы за его замещение именно потому, что в снабжении широкого рынка (т. е. населения) ему принадлежит ещё весьма заметная роль, и оптовик является из всех частных торговцев наиболее паразитическим, т. е. удорожающим товар без обоснованной пропорциональности с оказываемыми им услугами по продвижению товаров.

Вот это фактическое участие частного оптовика в проведении промышленной продукции СССР на 28% её массы, а для широкого рынка — даже на 40% всех промышленных товаров, превращается при оценке доли частного опта во всём оптовом обороте только в 9,4% (за тот же 1925/26 г. — по «Контрольным цифрам» Госплана). Как было уже указано, в этих разных подсчётах нет никакого противоречия, здесь только две различные формы подхода к одному и тому же факту. Для налоговых целей важна сумма всех продаж (оборот), хотя бы в том числе некоторые товары в оптовой же торговле продавались обязательно по нескольку раз. А для социально-экономических целей важно установить, какая часть товаров проходит через капиталистический опт, безотносительно к тому, сколько раз тот или иной товар будет приэтом перепродан из рук в руки в оптовой же торговле.

Что касается того, какая часть промышленных изделий проходит через частную розницу, то из величины для частного опта (28%) надо вычесть ту часть капиталистической продукции, какая капиталистами продаётся оптом госорганам (вряд ли более 2% или 3%), и прибавить ту часть трудового кустарного производства, какая продаётся самими кустарями (это составит из 5%, оставшихся у них после скупки капиталистами, примерно около 4%, ибо около 1% идёт через госорганы и кооперацию), и затем прибавить ту часть, какая нелегально скупается в госрознице самими частными розничниками (около 3%). Таким образом, через частную розницу проходит около трети всей товарной промышленной продукции СССР (считая, как указано, и то, что сами кустари непосредственно продают заказчикам и потребителям).

Если взять только промышленные изделия для широкого рынка, то из приведённых данных легко вывести, что из промышленных изделий для широкого рынка через частную розницу в 1925/26 г. проходила по меньшей мере половина — 50%. Полученная величина (50%) не особенно сильно отличается от других исчислений, если вспомнить, что другие исчисления не принимали во внимание продукцию лжекооперативов и т. п. Так, по исчислению ВСНХ, за 1925/26 г. эта величина составляет 42%, по подсчётам Наркомторга — 43%, по подсчётам Госплана — 4З,З%.

Эта крупная величина ещё более подчёркивает влияние частника на общий уровень цен, особенно в деревне. Ибо в деревне до двух третей всех промышленных товаров проходит через частного торговца, в то время как в городе — только одна треть. Разумеется, приэтом мы имеем в виду все промышленные изделия (и частных фабрик, и кустарные, и т. д.), а не только изделия государственной промышленности. Если принимать во внимание одни только изделия государственной промышленности, как это у нас часто делается, то получился бы результат, что и в деревне большая часть промышленной продукции проводится уже через кооперацию и госорганы. Но подобное «отвлечение» от кустарных и частнофабричных изделий столь же неправильно, как и распространённые способы измерения уровня цен по подбору только нескольких товаров из числа госизделий, притом почти стандартизованного типа, наиболее поддающихся регулированию цен, как соль, керосин, спички и т. п. (см. список восьми товаров, по которым определяется обычно уровень цен. Статья т. А. Львова в № 2 «На аграрном фронте» за 1927 г.). Этот подход неправилен. Нужно принимать во внимание и некоторые другие изделия. В частности для деревни, как указывает там же т. Львов, — масло подсолнечное и селёдки; в северной части страны — и муку, которую там привозят отчасти в деревню. На правобережьи Украины из всей рыбы частник завозит 30%, да и из завозимой госорганами ещё сбывается через частника половина (из обзора Наркомторга СССР за октябрь — декабрь 1926 г.). А цена рыбы (селёдки) в исчисление уровня цен вовсе не входит. Таких примеров ряд, и непринятие их во внимание искажает представление и о доле частника в сельской торговле промышленными товарами и о роли его в образовании уровня цен.

Для оценки роли частой торговли в сбыте продуктов сельского хозяйства надо иметь в виду, что вся товарная продукция сельского хозяйства (без леса) составила в 1925/26 г., по «Контрольным цифрам» Госплана, только 3 640 млн. довоенных рублей (стр. 342; для перевода в червонные по ценам производителей, согласно Госплану, надо помножить эту величину на 1,4). Проверка этих данных по окончании отчётного года дала немного бо́льшую цифру, так как оказался недоучтённым внутрикрестьянский оборот (отчётная статья т. Громана в «Экономической жизни» от 2 апреля 1927 г.). Под внутрикрестьянским оборотом имеются в виду продажи сельскохозяйственных продуктов одними крестьянами другим крестьянам (например беднота обычно полгода покупает хлеб, подрабатывая для этого средства на стороне; то же делают сельские кустари, лишь отчасти занимающиеся земледелием, и т. п.). На эти внутрикрестьянские продажи, согласно отчётным данным Госплана, пришлось 1 882 млн. довоенных рублей (та же статья т. Громана), а остальное продано было из деревни в город. Эта, определённая Госпланом отчётная величина продаж из деревни в город почти точно совпадает с величиной, подсчитанной для этих сельскохозяйственных заготовок за 1925/26 г. Наркомторгом СССР (в декабре 1926 г. — см. сборник «На путях социалистического строительства», стр. 130). По Наркомторгу, получается для таких продаж за пределы сельскохозяйственного населения всего 2 725 млн. руб. червонных, что при переводе по тому же индексу (1,4) даёт около 1 900 млн. руб. довоенных.

Таким образом, из всех проданных крестьянами в 1925/26 г. продуктов сельского хозяйства лишь около половины вывозилось из деревни в город. Из этой половины, по подсчётам наших официальных органов, приходилось примерно по одной трети:

1) на продукты полеводства, луговодства, садоводства и огородничества вместе, кроме сырья для промышленности (приэтом на садоводство и огородничество вместе — лишь одна шестая этой трети; картофель отнесён к полеводству);

2) на продукты животноводства и рыболовства, кроме сырья для промышленности (в частности на рыболовство — менее шестой части этой трети);

3) на сельскохозяйственное сырьё для промышленности (масличные семена, лён, пенька, хлопок, табак, махорка, кожи, сахарная свёкла, шерсть, щетина, пушнина, цикорий и т. д.).

Если взять то, что уходит из деревни, т. е. ту половину сельскохозяйственной товарной продукции, какая отчуждена за пределы деревни в город, то, по подсчётам Наркомторга, довольно детальным и вполне правдоподобным, из неё приходилось на скупку оптовиками-капиталистами 25%, на продажу непосредственно трудовыми элементами, привозящими в город свои изделия на базары и т. п., — 15% и на заготовку государственных и кооперативных органов — 60% (сборник «На путях» стр. 128–131, расчёт за 1925/26 г.). Получается на первый взгляд как будто бы не так уж плохо, так как из всего того, что из деревни уходит в город, из всей сельскохозяйственной продукции, отчуждённой для города и для экспорта, только 25% проходит через капиталистическую торговлю. На первый взгляд это как будто противоречит общеизвестному явлению, что торговля мясом, овощами и многими другими продовольственными продуктами находится в наших городах преимущественно в руках частников. Это кажущееся противоречие станет понятным, если из общей доли сельскохозяйственных продуктов, уходящих из деревни, исключить ту часть, которая на широкий рынок не поступает, т. е., если исключить сырьё для промышленности, заготовку для экспорта и заготовку для армии. Если эти три вещи исключить, как на рынок для покупки населением не поступающие, а взять остальную часть, т. е. то, что покупается и потребляется в городах и в фабричных местностях населением, то получится совсем другой результат. Из той части сельскохозяйственной продукции, которая идёт для населения городских поселений, на долю частной торговли приходится уже не 25, а семьдесят пять процентов, в то время, как на долю государственной и кооперативной торговли вместе — только 25%. Значит, из всей товарной сельскохозяйственной продукции, уходящей из деревни, государственные и кооперативные органы заготовляют 60%. Но так как главная часть их заготовки идёт для экспорта, для сырья промышленности и для армии, то в сельскохозяйственной продукции, потребляемой городским населением, доля государственных и кооперативных органов составляет только 25%, а 75% проходит через частную торговлю. В том числе более 45% проходит сначала через капиталистический опт и потом уж поступает в частную розницу, а почти 30% идёт прямо через частную розницу, т. е. продаётся на базаре приезжающими крестьянами, молочницами и т. д., привозящими свои продукты на телегах и продающими их в значительной мере непосредственно розничникам, минуя крупный опт, либо непосредственно потребляющему населению тут же на рынке.

Таким образом, на городском потребительском рынке сельскохозяйственных продуктов мы имеем такое положение, при котором не менее 75% покупаемого населением продовольствия сельскохозяйственного происхождения покупается жителями у частных торговцев. Понятно, что в этой области решающее значение для уровня цен при таких условиях также имеют пока цены частные, а не цены государственные и кооперативные. Отсюда всеобщие заявления наших газет, что население почти не чувствует снижения цен на продовольственные продукты, производимого кооперацией. Для такого «чувствовании» необходимо прежде всего увеличить долю кооперации в заготовках и продажах мяса, масла, яиц, картофеля, овощей, фруктов и т. д. В этом заключается сейчас одна из основных задач в области внутренней торговли. Успехи в разрешении её не только увеличат и укрепят реальное значение денежной зарплаты, но и значительно облегчат дальнейшую интенсификацию крестьянского сельского хозяйства и повышение его трудоёмкости. Ибо замещение частного скупщика кооперацией означает не только удешевление для городского потребителя, но и увеличение выручаемой крестьянином цены сравнительно с получавшейся им от капиталиста (то и другое за счёт упразднения сверхнаживы капиталиста). Между тем, как раз все эти продукты относятся к числу таких, какие повышают интенсивность хозяйства, требуют больше рук, позволяют обходиться меньшим размером площади и уменьшают возможность аграрного перенаселения и выталкивание безработных в города.

Если взять вместе торговлю промышленными и сельскохозяйственными продуктами на широком рынке (т. е. без производственного снабжения промышленности, без экспорта, без снабжения армии, без оборудования транспорта и т. д.), то окажется, что в городах, считая крестьянский привоз на базары, через частную розницу население получает в общем около 50% всех товаров (треть промышленных и три четверти сельскохозяйственных). А в деревне, если считать и внутренний крестьянский оборот, эта величина будет больше 80%, а если не считать продаж сельскохозяйственных продуктов крестьянами крестьянам, то она всё же будет больше половины всех продаваемых товаров. Это и определяет роль частной розницы в установлении у нас уровня цен, а следовательно и курса червонца, и реального значения номинальной зарплаты, и т. д. Выше мы уже показали, в какой части приэтом за спиной частной розницы и над нею стоит частный оптовый капитал, диктующий ей уровень цен. Но и в той части, в какой частный розничник выступает самостоятельно, без предварительного руководящего посреднического участия частного оптового торгового капитала, — а часть эта не так уж незначительна, — розничник также вздувает цены не хуже оптовика. Основной директивой для удешевления цен поэтому, как правильно ещё раз подтвердил Совет труда и обороны в мае 1927 г., остаётся стремление к замещению кооперацией и частной розницы. Пока же это в достаточной мере невозможно, надо как паллиатив по крайней мере оторвать соответствующую часть этой розницы от подчинения оптовым капиталистам и подчинить её ограничивающему цены регулирующему влиянию государства.

5.4. Удорожающее влияние частной торговли. Экономическое и социальное значение проблемы розничных цен

В марте 1926 г. я прочёл в сравнительно узком кругу доклад на указанную в заголовке тему. Через несколько дней я получил письмо (опубликованное затем в журнале «На аграрном фронте») от т. Ф. Э. Дзержинского. В этом письме т. Дзержинский, между прочим, пишет:

Тов. Дзержинский в этих строках превосходно формулировал основную мысль: вопрос о розничной торговле является вопросом не только об этой розничной торговле, но и об «основном звене всех наших затруднений». Утверждение это многим тогда казалось чем-то парадоксальным, странным, преувеличивающим. Наиболее вдумчивый из крупных практиков нашей хозяйственной жизни — т. Дзержинский, как он пишет, «вполне согласен» и пришёл к тому же основному выводу, что «преодолеть все трудности можно успешнее всего, ухватившись за это именно звено», к какому пришёл и я на основании общего социально-политического анализа трудностей нашего хозяйственного роста и путей их преодоления.

Задача борьбы за понижение розничных цен поставлена нашей партией совершенно непререкаемо. Но далеко не все полностью усваивают тот социально-политический смысл и то значение её для всей экономики страны, какие на деле имеют место. Тот круг мыслей по этому поводу, в какой вводит моя постановка, пытается поставить вопрос о розничной торговле в деревне не как узкую хозяйственно-техническую задачу, а как «общественное отношение». Насколько правильно или неправильно во всех частях — другой вопрос. Но только постановка вопросов советской хозяйственной действительности как конкретных вопросов классовой борьбы может вести нас вперёд в понимании этой действительности, а не в простом плавании по морю легковесной болтовни, заменяющей нередко искание социальных корней явлений.

Раз пока нет социального единства всей хозяйственной жизни, раз она не едина, а есть существование и борьба разных классов (организовавшийся в государство пролетариат; буржуазия, преимущественно торговая; разные группы крестьянства и частная трудовая промышленность), то всякого рода трудности в нашем хозяйственном развитии могут быть поняты, только если мы их сведём к их социальным корням. Если же мы будем ограничиваться только подсчётом арифметических ошибок в нашем плане, — я не говорю, что это несущественно, это тоже надо подсчитывать, учитывать и взвешивать, — но если мы не будем отдавать себе отчёта, что именно за этим скрывается, что идёт дальше, то мы будем стоять перед опасностью впасть в плановый фетишизм.

Как в капиталистическом товарном фетишизме отношения между вещами заслоняли общественные отношения между людьми, так и в нашем обществе такого рода «плановый» фетишизм может заслонить представления о борющихся социальных силах в нашей стране. Тем самым он не дал бы возможности правильно и достаточно твёрдо наметить те социальные пути, те социальные узлы, на которых должно быть сосредоточено внимание хозяйствующего пролетариата. Я никоим образом не высказываюсь против усиления планового начала в нашем хозяйстве вообще. Во всём ходе нашей плановой организации и укрепления идеи планового начала в нашем хозяйстве я был всегда на стороне укрепления и развития этого планового начала. Теперь я только хочу указать, что если бы увлечение плановым началом превращалось в забвение тех социальных отношений, которые в жизни существуют, т. е. если бы объяснения экономических затруднений начали бы сводиться только к установлению «просчётов» в области плана, то это явилось бы перенесением в наши условия, в новые условия нэпа, таких объяснений, которые — и то лишь отчасти — допустимы были в условиях военного коммунизма, но сейчас означали бы попытку от социального содержания жизни спрятаться за одни только арифметические ошибки.

Если подойти к социальному объяснению хозяйственных затруднений, проявившихся в 1925/26 г., то, мне кажется, нужно особенно обратить внимание на две вещи. На эти вещи нужно обратить внимание больше, чем это иногда при анализе наших хозяйственных затруднений делается. Эти две вещи заключаются в том общеизвестном факте, что мы, советское государство с пролетарской диктатурой, живём в таких условиях, когда, с одной стороны, вне нас существуют другие, буржуазные государства с весьма крупной хозяйственной ролью иностранной буржуазии, а с другой стороны — внутри нашего государства при наличности власти и диктатуры пролетариата всё-таки не исчезла ещё хозяйственная роль буржуазии, которая имеет ещё довольно существенное значение. Эти два обстоятельства — существование рядом с нами, с одной стороны, независимой и не подчинённой нам хозяйственной деятельности иностранных буржуазных государств и, с другой стороны — хозяйственной деятельности буржуазии внутри СССР, — эти два обстоятельства играют (и не могут не играть) весьма крупную роль в объяснении замедления темпа нашего хозяйственного роста сравнительно с ожиданиями, которые имели место перед началом 1925/26 хозяйственного года.

Здесь прежде всего надо остановиться, хотя бы вкратце, на иностранной буржуазии. У нас довольно распространено мнение, что так как Европа находится в состоянии экономического упадка, то роль европейских государств, как возможного рынка для потребления наших товаров и как возможного рынка для снабжения нас иностранными капиталами, вопервых, не очень велика и, вовторых, имеет тенденцию всё больше уменьшаться, так как в общей мировой экономике среди буржуазных стран роль Европы всё больше падает, процент её производства в мировом производстве уменьшается, а вместо того всё больше и больше возрастают роль и размеры производства Соединённых штатов Северной Америки.

Я думаю, что это освещение однобоко и потому неверно. Сектор мирового хозяйства Госплана СССР, по моей просьбе, сделал сопоставление данных, имеющихся по всем государствам мира, в которых ведётся какая-нибудь статистика или хотя какое-нибудь подобие статистики, по целому ряду основных отраслей хозяйства. Сделал не по данным довоенным, военного времени и первых годов после войны, а по данным, вопервых, сравнительно свежим (за 1924 и 1925 гг.), а вовторых — обнимающим не какие-нибудь случайно выхваченные, отдельные три-четыре-пять государств, а около пятидесяти государств земного шара. Если присмотреться к этим данным, то окажется, что распространённое представление о всё ускоряющемся падении хозяйственного значения Европы является пережитком тех впечатлений, которые создались у нас во время империалистической войны и в первые годы после неё, когда, действительно, европейское хозяйство, чрезвычайно расстроенное, обескровленное, лишённое миллионов рабочих рук, весьма значительно упало. И место его, в процентном отношении к мировым величинам, было занято прежде всего Соединёнными штатами Северной Америки. Но оказывается, что после того, как десятки миллионов людей, бывших до 1919 г. и отчасти в 1919 г. под ружьём, были демобилизованы, были возвращены к труду, оказывается, что после этого европейское хозяйство стало постепенно догонять довоенные соотношения. Догонять в том смысле, что размер европейского производства, участия во внешней торговле и т. д. всё более приближается уже к тому проценту, который приходился на долю Европы до войны.

Я не ставлю себе, конечно, задачей уверять, что Соединённые штаты — это такое государство, на которое не стоит обращать внимания, и что позиция их не усилилась сравнительно с довоенной. Я хочу лишь указать здесь на вторую сторону дела, именно на ту, что в последнее пятилетие происходит постепенное завоевание Европой своих прежних хозяйственных позиций, прежнего процента в мировом производстве, прежнего процента в мировой внешней торговле. Если до войны на европейскую внешнюю торговлю приходилось 63%, то теперь, по данным последних двух лет, в среднем на Европу приходится более половины мирового ввоза и вывоза. Если взять весь мировой товарооборот, в целом, это будет около 55%, т. е. Европа уже очень близко пододвинулась к тем 63%, которые она имела до войны. В частности, например, Япония переживает определённые затруднения как раз в связи с тем, что европейская промышленность в значительной степени отвоевала свои старые рынки в Азии и т. д.‚ где она господствовала раньше и где Япония укрепилась было в годы мировой войны. На Соединённые штаты приходилось в 1920 г. целых 38% мирового вывоза и 35% мирового ввоза, а в 1924 г. уже только 23% вывоза и 17% ввоза.

Конечно, когда я говорю, о значении нынешнего состояния европейского хозяйства, о том, что европейское хозяйство постепенно приближается к довоенному уровню, что если брать Европу в целом, то постепенно она восстанавливает те процентные отношения в общем мировом производстве и торговле, которые ей принадлежали раньше, — то это никоим образом не следует понимать в том смысле, что, значит, отпадают всякие надежды на ожидание социалистической революции в Европе. Наоборот, хозяйственный рост, который в общем и целом там за последние годы наблюдается, означает вместе с тем и рост противоречий, которые в капитализме заключены. Ибо известно, что капиталистическое хозяйство, развёртываясь, развиваясь, вырастая, приводит вместе с тем и к росту тех противоречий, которые в нём заключены. В этом заключается общий диалектический процесс его развития (усложнённый ещё особыми обстоятельствами послевоенного кризиса капитализма).

И, стало быть, возможность наступления социалистической революции оттого, что в Европе построено ещё заметное количество фабрик и заводов; оттого, что Франция является теперь гораздо более индустриальной страной, чем была до мировой войны; оттого, что Италия является более индустриальной страной, чем была до войны; оттого, что Германия за последние годы успела покрыть себя сетью электроцентралей, которых не было до войны; оттого, что Англия строит также громадные электрические сооружения, — от всего этого возможность социалистической революции в Европе не только не уменьшилась, но даже увеличилась, так как это приводит и к обострению, дальнейшему углублению тех противоречий, которые в капиталистической системе заложены, и к накоплению самого количества пролетариата, к рассасыванию тех слоёв, которые стоят между пролетариатом и буржуазией. Мы не можем и не должны стоять на той точке зрения, что технический прогресс буржуазных государств является страховкой их от социалистической революции. Это было бы совершенно превратным пониманием известного замечания Маркса о том, что ни одно общество не гибнет, не исчерпав себя до конца. Если б мы так понимали это замечание и утверждали, что для торжества социалистической революции непременно надо, чтобы в буржуазных странах количество фабрик уменьшалось, а не увеличивалось, чтобы новые более не строились, чтобы производительные силы вообще не развивались, то это было бы неправильно. Развитие производительных сил в Америке, Европе и Азии и прочих местах, вообще говоря, не только не является препятствием к социальной революции, но является благоприятным условием для её назревания, ибо оно всё более усиливает и обостряет заложенные в капиталистическом строе противоречия.

Все эти рассуждения о нынешней хозяйственной роли Европы и о том, что значение её в мировом хозяйстве за последние годы не падает, а, наоборот, начинает постепенно восстанавливаться, нужны для того, чтобы подчеркнуть значение европейских буржуазных государств прежде всего как растущего рынка ввоза для товаров из СССР и как рынка снабжения нас капиталами. Ведь мы ставим задачу привлечения иностранных капиталов в Советскую республику для дальнейшего хозяйственного нашего развития, для нашего промышленного переоборудования, для постройки новых фабрик и заводов вовсе не как задачу сделать всё это только или преимущественно концессионным путём. Из решений партийных съездов и советских органов известно, что мы рассматриваем концессии как полезное и необходимое средство, но только как средство вспомогательное.

Основной путь воссоздания советской промышленности не идёт через концессии. У нас теперь промышленность недефицитна, весь СССР — предприятие очень выгодное, и нашлись бы желающие взять весь СССР в концессию, если бы мы его сдали, но вероятности этой не существует, СССР в концессию сдан не будет. Поэтому и вопрос о привлечении к нам иностранного капитала практически стоит прежде всего как вопрос о такой организации нашей внешней торговли, в результате которой у нас оставались бы в руках крупные и всё накопляющиеся остатки перекаченных из-за границы иностранных капиталов, попавших в нашу собственность, которые мы могли бы затем вкладывать в дальнейшее оборудование нашей промышленности‚ транспорта и сельского хозяйства. Если это так, то характер хозяйства Европы как рынка, откуда мы этот капитал должны к нам перекачать, т. е. сжимается ли европейское хозяйство всё более или расширяется — имеет для нас весьма существенное значение. На деле совокупность буржуазных европейских государств является и может явиться:

1) всё возрастающим рынком для размещения советских товаров,

2) рынком такого сорта, на котором мы имеем и будем иметь возможность через внешнюю торговлю мобилизовать большие капиталы для помещения их нами в наше хозяйство вообще и в нашу промышленность в частности.

Из этого вытекает, наряду с другими обстоятельствами, прежде всего чрезвычайное значение уровня именно европейских цен на те предметы, которые мы за границу вывозим. Здесь мы подходим к той цепи затруднений, с которых начался 1925/26 хозяйственный год (и которые отчасти продолжались и в 1926/27 хозяйственном году). Эта цепь внутренних затруднений всем ещё памятна. Началось с того, что у нас заготовка предметов для экспорта, прежде всего заготовка хлеба и других предметов сельскохозяйственного производства, наткнулась на высокие цены их у нас и на недостаточное предложение. Мы не могли поставить в Европу то количество товаров, которое хотели, и самый вывоз этих товаров в Европу должен был происходить при таких условиях, когда внутренние цены их не соответствовали ценам иностранного рынка и не оставалось в наших руках достаточно большой разницы. Это повело к дальнейшим затруднениям — к уменьшению у нас накопления запаса иностранной валюты, к сокращению в связи с этим программы ввоза из-за границы к нам сырья и нового оборудования.

В связи с этим возникло некоторое сокращение (против намеченного) темпа развития нашей промышленности и невозможность занять полной нагрузкой такое количество новых рабочих, которое мы хотели занять (и уже приняли на работу). А также невозможность ввести новые машины для постройки дальнейших фабрик и заводов и для оздоровления существующих в таком размере, как это было первоначально намечено. Вместе с тем высокие цены на внутреннем рынке повели к сокращению суммы и массы товарооборота в стране вообще и тем самым — к падению курса червонца на внутреннем рынке, что создало, как указано в постановлении последнего партийного съезда, «угрозу устойчивости червонного рубля», т. е. создало трудности весьма значительные, которые повлекли за собой всем известное сжатие кредитов, а оно, в свою очередь, ударило по дальнейшему расширению промышленности и сельского хозяйства. Вся эта цепь хозяйственных затруднений началась, таким образом, если брать в хронологическом порядке, с факта слишком высоких цен на нашем внутреннем рынке на предметы нашего сельскохозяйственного вывоза за границу, т. е. на предметы крестьянского производства.

Цены эти, в свою очередь, явились, как известно, ответом на высокие розничные цены изделий промышленности, которые город доставлял в деревню. Если мы говорим, что у нас наступило значительное сближение индексов промышленных цен и индексов цен на сельскохозяйственные товары по сравнению с тем, как это было в 1923 г., то это в полной степени верно только для города. В деревне это расстояние и в настоящее время остаётся весьма большим. В марте 1926 г. был опубликован в «Торгово-промышленной газете» подсчёт соотношения индексов по материалам органов Наркомторга по губерниям трёх районов: льноводного, картофелеводного и молочного. Здесь взято отношение индекса товаров, продаваемых крестьянским хозяйством этих районов, к тем товарам индустриального происхождения, которые крестьяне покупают. Оказывается что на 1 января 1926 г. по льноводному району в деревне это отношение составляет только 66%, по картофелеводному — 66%, по молочному — 79%. Тут взяты губернии: Тверская, Самарская, Новосибирская, — словом, губернии из разных концов страны. Причина большой разницы между ценами наших промышленных изделий в городе и ценами этих же самых промышленных изделий в деревне в том, что, тогда как средняя накидка кооперации, по данным Центросоюза, на 1 октября 1925 г. в деревне, в сельских кооперативах составляла 47% над оптовой фабрично-заводской промышленной ценой, — у частных розничных сельских торговцев она составляла не менее 100%, а иногда повышалась по некоторым родам товаров и выше. Эти лишние 50%, которые частный торговец накидывал на промышленные товары при продаже их в деревне, прежде всего и создавали там высокие цены на промышленные товары, на которые крестьянин отвечал высокими ценами на свой хлеб. Ибо, как мы видели, две трети промышленных изделий крестьяне получают из частных рук. Особенно велики накидки в той большей части деревень, где нет кооперативных лавок, какие могли бы конкурировать с частником. Ведь даже в городах, где рядом есть конкурирующие кооперативы, у частника накидка гораздо больше кооперативной. По докладу т. Микояна в феврале 1927 г. — в 25 губернских городах накидка на ситец в кооперации 15%, а у частника — 73%; соль у частника дороже, чем у кооперации, на 38%‚ гвозди дороже на 22% и т. д. Зато, наоборот, при заготовках, т. е. при скупке у крестьян их продуктов частный торговец платит даже меньше государственных лимитных цен во всех случаях, когда не имеет перед собой конкурента по заготовкам в лице госорганов и кооперации. Обзор Наркомторга за первый квартал 1926/27 хозяйственного года в виде образца таких отношений приводит состояние заготовительного рынка кожевенного сырья по Сибири (стр. 12).

Во всём этом выражается участие нашей буржуазии в распределении национального дохода. Никоим образом не следует думать, что вся та сумма, которую частные торговцы выручают в деревне, составляют собственность только самих этих деревенских торговцев. Сплошь и рядом они действуют под руководством более крупных буржуазных торговцев города, являются как бы их «самостоятельными» приказчиками, и, может быть, львиная доля дохода переходит как раз в карман городской буржуазии, которая снабжает их товарами городскими и закупает у них товары деревенские.

Сама организация торговли частным торговцам, как показало обследование Наркомторга, стоит не дороже, чем кооперации. Если частный торговец кое-что переплачивает на налогах (в главе «Частный капитал и обложение» мы увидим, что не так много, как иногда думают), зато он очень много выигрывает на отсутствии того громоздкого аппарата, который существует у кооперации. Он выигрывает также на отсутствии тех растрат и воровства, которые существуют особенно в низовых кооперативных организациях в деревне, потому что у частного торговца не на сторону воруют, а он сам кладёт себе в карман. Поэтому, если кооперация ограничивается накидкой в 47% и получает прибыль, то и частному торговцу для его дела, считая нормальную прибыль, надо не больше. Остальные 50%, которые он накидывает в деревне на промышленные изделия, а в городе — на продовольственные продукты сельскохозяйственного происхождения (так как он накидывает всего 100%), остаются чистым добавочным доходом, сверхприбылью, долей торговой буржуазии в национальном доходе СССР.

Здесь мы подходим, помоему, к тому пункту, который может пролить некоторый свет на социальный корень некоторых наших хозяйственных затруднений.

В СССР имеется сейчас сожительство прежде всего двух хозяйственных форм: с одной стороны — частного товарного хозяйства буржуазии и крестьянства, с другой — планового хозяйства пролетарского государства, хотя и в товарных формах.

При сожительстве этих двух видов мы имеем в одной области товарное хозяйство, так сказать, до мозга костей — это хозяйство буржуазное и крестьянское; а с другой стороны — хозяйство, по существу вещей плановое (социалистическое плановое), но в товарных формах (государственное). Здесь мы имеем достаточно данных для того, чтобы вообще могли происходить кризисы хозяйства, вытекающие из товарного его характера в одной части и товарных форм, в которых протекает другая его часть. Если бы у нас хозяйство в целом было (нетоварного) однотипного свойства, т. е. если бы оно сплошь было плановым хозяйством пролетарского государства, тогда можно было бы считать, что обычные товарные кризисы у нас не могут и не должны иметь места, что тут могут иметь место только ошибки в планах, «просчёты» и т. д. Однако, поскольку мы имеем дело сейчас с хозяйством нынешнего переходного типа, кризисы товарного хозяйства (европейского типа) могут быть и у нас. Но как раз в 1925/26 г. не было тех данных, которые такой кризис сделали бы необходимым.

Такие данные можно искать в трёх направлениях. Связь нашего планового хозяйства с товарным неплановым хозяйством нашей деревни — вот первый источник, который может внести замешательство и в наше плановое хозяйство и создать в нём кризисы. Вовторых, нужно учесть связь нашего государственного хозяйства с хозяйством заграничной буржуазии. Если наша страна целым рядом хозяйственных нитей и торговых отношений заметно будет связана с хозяйственным положением заграницы, то изменение положения на иностранном рынке, сильное изменение цен, размеров торговли, наступление там кризиса или расцвета, — всё это через внешнюю торговлю будет влиять и на нас, и мы будем испытывать некоторое влияние всего этого. И наконец третья линия, по которой могут наступать хозяйственные затруднения, потрясения, — это неувязка внутри нашего планового хозяйства, т. е. те «просчёты», ошибки и т. п., о которых у нас обычно говорят. Но как раз в отношении всех этих трёх путей, которыми к нам может притти экономический кризис, в 1925/26 хозяйственном году было как будто бы благополучнее, чем раньше. Если взять отношения с деревней, то уровень благосостояния деревни, уровень её возможного спроса на предметы промышленного производства, уровень её собственного производства был, как известно, гораздо выше, чем в предыдущем году. Если взять наши отношения с буржуазным заграничным хозяйством, то они не приобрели такого размаха, чтобы определяюще отражались на конъюнктуре нашего хозяйства. Например даже нерентабельность разных видов экспорта и т. п. явления не смогли остановить развития нашего хозяйства. Мы только входим в связь с мировым хозяйством, находимся только в процессе вхождения, но не сблизились настолько близко и тесно, чтобы мировой кризис распространялся на нас непосредственно и в том же размере. Я вообще думаю, что благодаря особенностям нашего строя мировые кризисы вообще будут отражаться на нас более ослаблено — именно благодаря централизованному плановому характеру значительной части хозяйства нашей страны. И наконец по третьему пункту — относительно невязки в нашем собственном плане, то в 1925/26 г. в общем планы, если сравнить их с нашей обычной практикой, оказались даже совершеннее прежних. Наглядный пример — государственный бюджет. В начале хозяйственного 1925/26 г., при хороших перспективах на этот год, составили план государственного бюджета на 4 миллиарда рублей доходов и расходов в год. Затем, после многочисленных проверок, сомнений и т. д., выполнили бюджет примерно только на 100 млн. руб. меньше. Если считать это сокращение на 100 млн. руб. ошибкой в первоначальном бюджетном плане, то она равна всего 2,5%.

Это такая ошибка, о которой два-три года назад никто бы не говорил, не заметил, все думали бы, что это опечатка машинистки. Точно так же, если взять развёртывание промышленности, предполагалось развернуть промышленность несколько больше чем на 40%. В результате того сокращения планов, которое произведено было в некоторых отраслях промышленности в связи с сокращением ввоза из-за границы сырья и оборудования, развёртывание оказалось несколько меньшим. Всё-таки промышленность возросла почти на 40%. Ошибка также не бог весть какая сравнительно с теми, какие случались в прежние годы. В смысле плановых ошибок и просчётов, не исключая и ряда заготовок, положение было лучше, чем мы привыкли к этому в предшествующие годы.

Итак, нужно искать объяснения текущих хозяйственных затруднений не в одних просчётах и не в потрясениях деревенского производства, и не в отражении влияния на советское хозяйство кризиса, охватившего некоторые иностранные государства. А если эти затруднения являются не признаком общего обычного кризиса товарного типа, то, значит, они должны объясняться какими-то особенностями нашей советской экономики и нынешнего переходного периода. Основная особенность экономики переходного периода заключается, как известно, в том, что мы ведём пролетарское государственное хозяйство при наличии смычки с крестьянским хозяйством в значительной степени через торговую буржуазию. Здесь я и ищу объяснения ряда наших трудностей и невязок. Не надо только эти вещи понимать несколько односторонне.

Может быть, уместно сделать оговорку, что когда говорю о роли в нашем хозяйстве внутренней буржуазии как носительницы в значительной мере торговой смычки между городом и деревней, то это не значит, что при наличности этой хозяйственной роли буржуазии у нас невозможно дальнейшее промышленное развитие. Это не значит, что у нас при таком положении невозможно дальнейшее накопление социалистических элементов в нашем хозяйстве и усиление перевеса их над элементами несоциалистическими. Это значит только то, что при данной роли торговой буржуазии в нашей стране рост социалистических элементов в нашем хозяйстве идёт более медленным темпом и будет итти более медленным темпом, чем если бы мы имели возможность обратить и обратили бы больше внимания и средств на уменьшение роли буржуазной торговли у нас и на вытеснение её торговлей кооперативной и государственной.

Крестьяне, продавая изделия своего хозяйства, считаются:

1) с тою суммою налогов, какую они должны уплатить,

2) с количеством промышленных продуктов, которые они могут на выручку от своих изделий купить.

Когда у нас налицо такое соотношение, что индекс цен сельскохозяйственных товаров в деревне составляет по ряду важнейших предметов только две трети индекса промышленных цен в деревне же, тогда продающая часть крестьян должна делать из этого те два вывода, которые она и делала: с одной стороны, всемерное ограничение потребления дорогостоящих промышленных изделий только самым необходимым минимумом, а с другой стороны — всемерное вздутие цен на свои сельскохозяйственные продукты, на хлеб и т. п. Такова оборотная сторона широкого участия буржуазии в торговле с деревней и в торговле внутридеревенской (кулак, скупщик).

Буржуазия своим участием в торговле принимает участие в разделе «национального дохода», другие части которого достаются крестьянам и рабочим. Это «участие» и является, таким образом, основной причиной дороговизны товаров в деревне, далеко превышающей уровень её в городе и в сельской же, но кооперативной торговле. Задача удешевления промтоваров в деревне, следовательно, является задачей не технического порядка, а задачей социальной, старым вопросом о более полном переходе торговой смычки между городом и деревней из рук буржуазии в руки рабоче-крестьянского соглашения.

Кооперация не смогла до сих пор заменить в деревне частную розничную торговлю, так как нечем было заменить значительный оборотный капитал, вкладываемый буржуазией в это дело. Чтобы сделать ненужным частное торговое снабжение деревни, государству (и крестьянству) понадобилось бы вложить в потребительскую кооперацию ещё сотни миллионов рублей (да усилить кооперативно-проводящую сеть). Таких средств в долгосрочную ссуду кооперации государство выделить пока не могло — и отсюда дороговизна в деревне промтоваров со всеми её экономическими и политическими последствиями. Это вопрос средств, а не каких-либо прирождённых неустранимых преимуществ частной торговли. Сюда прямо относится известное замечание Владимира Ильича, что пролетариату придётся взять на себя финансирование того кооперативного строя, в котором он заинтересован. Замедление темпа хозяйственного роста в 1925/26 г. в сравнении с ожидавшимся подчёркивает всю важность для нас практических выводов из этого его замечания:

На высокие цены в деревне промышленных товаров крестьянство отвечает высокими ценами на продукты крестьянского хозяйства. Это, вопервых, сокращает заготовку против желательных для государства планов, вовторых, делает нерентабельным вывоз за границу, втретьих, сжимает товарооборот вообще. Крестьяне на меньшее количество сельскохозяйственных продуктов покупают меньшее количество промышленных товаров, чем было бы при более низких ценах на то и другое. Часть хлеба и т. п. оставалась нереализованной и если до некоторой степени использовалась для увеличения скота (откорм молодняка), то в достаточной мере лежала просто «мёртвым капиталом» вместо превращения в тракторы, в железо и прочие необходимые для развития деревенского хозяйства предметы.

Промышленность, в свою очередь, не могла занять столь большое дополнительное количество рабочих, какое было бы занято, если бы более низкий уровень цен городских и сельских товаров помог увеличить количество их в товарообороте. А сжатый количественно (по числу предметов) товарооборот неизбежно сопровождается ростом цен в обширной области частного непланового хозяйства (а отражённо — и в государственном плановом хозяйстве, поскольку оно снабжается из частного некоторыми видами сырья, продовольствия и т. д.). Это обстоятельство, понижая покупательную способность рубля, — ведёт к значительному увеличению разницы между покупательной способностью червонного рубля внутри СССР и покупательной способностью за границей иностранной валюты (доллара, фунта) по отношению к соответственной довоенной покупательной способности золота. Благодаря этому экспорт, вероятно, стал бы нерентабельным или весьма мало рентабельным, даже, если бы от других причин внутренние цены на сельскохозяйственные продукты не взлетели у нас выше заграничного уровня. Ибо за границей реальная покупательная способность доллара равна примерно двум третям довоенной покупательной способности равного количества золота, а у нас реальная покупательная способность червонного рубля (из-за чрезмерно высоких розничных цен) равна примерно только половине довоенной покупательной способности равного количества золота. Соотношение в случае с червонным рублём, таким образом, на целую четверть меньше, чем в случае с долларом, между тем, как количество золота в червонном рубле и в долларе такое же, как было в рубле и долларе и до войны. Чтобы экспорт был для крестьян рентабельным, надо, значит, принять на счёт государства разницу между покупательной способностью золота у нас и за границей. Это значит — или продавать за границу с убытком для вывозящих госорганов, или выдавать из госбюджета им премию на покрытие убытков при вывозе (то же относится к экспорту леса и т. д.), чтобы они могли платить крестьянину полную «внутреннюю» цену, хотя она выше заграничной.

По подсчётам Наркомторга, из всего вывоза, какой мы производим в 1926/27 г., приходится на прибыльный 448 млн. руб. и на убыточный 345 млн. руб., в том числе сильно убыточный около 235 млн. руб. Одних только премий по покрытию убытков, по подсчёту Госплана, требуется в 1926/27 г. около 50 млн. руб.

Известно, что у нас со времени денежной реформы (зима 1923–1924 г.) существовал свободный размен червонного рубля на золото. Это осуществлялось, правда, не в такой форме, что каждый человек мог притти со своими червонцами в кассу Госбанка и получить равное количество золота по весу. Это осуществлялось в форме легально допущенного правительством и осуществлявшегося Госбанком размена червонцев на доллары по паритету (т. е. по довоенному соотношению веса золота в довоенном рубле и довоенном долларе). А доллар — это есть золото. На доллар за границей можно получить теперь то же количество золота, как и до войны. Значит у нас с 1924 г. существовал размен червонца на золото, причём мы стабилизовали (установили) при денежной реформе червонец на уровне, который соответствует средней мировой покупательной способности золота, т. е. приравняли к тому же количеству золотников золота и долей золота, которые заключались в довоенном рубле. Между тем из-за высоких розничных цен у нас реальная покупательная способность червонца на четверть ниже средней мировой покупательной способности золота (по отношению к довоенной). Для устойчивости валюты теперь мы должны поддерживать «паритетный» курс червонца в тех или иных формах, вопервых, внутри страны, либо добившись общего снижения цен, либо продолжая его размен на золото или доллары по паритету, т. е. выдавая за червонец не 3,75 доллара, как следовало бы соответственно действительной покупательной способности в розничных ценах, а 5 долларов, как следует по соотношению веса золота. Это означает переплачивать из своего кармана 1,25 доллара, т. е. 2,5 рубля на червонец. Такой путь, конечно, невыгоден — чистая потеря, и на это ушло немало. Вовторых, мы должны поддерживать паритетное соотношение и на иностранном рынке путём вывоза по нерентабельным для нас экспортным ценам (с уплатой известных премий за счёт государственных средств тем госорганам, от которых мы продукты для вывоза получаем, или с убытком для государства в лице самих этих вывозящих госорганов).

Стало быть, цепь явлений была такова: более высокий уровень розничных цен в деревне на изделия промышленности вызывал деревню на более высокий уровень цен продуктов сельского хозяйства. А повышение, таким образом, общего уровня розничных цен означало понижение покупательной способности золота в червонцах. Иначе сказать, роль торговой буржуазии в распределении национального дохода (путём организации ею торговой смычки между городом и деревней) приводит фактически к необходимости маловыгодными для государства мерами поддерживать паритетный курс червонца и во внешних сношениях и внутри страны, что обходится народному хозяйству в определённую величину.

Иначе нет возможности при нынешнем положении сделать для крестьянина продажу сельскохозяйственных продуктов для экспорта одинаково выгодной с продажей их на внутренний рынок. А покупать одинаковый хлеб, лён и т. п. по двум разным ценам, понятно, нельзя. Заставить же крестьянина понизить на 25% цены сельскохозяйственных продуктов вообще, не понижая размера его расходов на оплату покупаемых промтоваров и взимаемых налогов (что он должен производить на выручку за свои продукты), было бы весьма трудно. Если бы даже крестьяне были принуждены к такому одностороннему понижению какими-либо мерами давления, то результатом (при нынешних розничных ценах в деревне на промтовары) неизбежно должно было бы явиться крупное сокращение крестьянского спроса на промтовары со всеми вытекающими отсюда для промышленности и для государства хозяйственными затруднениями и политическими осложнениями.

Отказ в условиях мирного строительства от поддержания паритета червонного рубля, т. е. отказ от устойчивого рубля, принёс бы громадный вред и пролетариату в частности и государственному хозяйству в целом и был бы для нас тяжёлым политическим ударом. Опять началось бы систематическое непрерывное обесценение заработной платы, невозможность прочных хозяйственных расчётов и т. д. Поэтому такой путь неприемлем. А тогда, при существующих в деревне розничных ценах на промтовары и сельскохозяйственные продукты, нам остаётся (так как отказ от всякого экспорта и стремление к полной хозяйственной изоляции СССР для нас также неприемлемы) или итти дорогой систематической выплаты государством этих двух премий, вопервых, экспортной и, вовторых — по поддержанию паритетного размена доллара и червонца на внутреннем вольном рынке, либо достичь понижения общего уровня розничных цен в стране примерно на 20% против уровня их в 1925/26 г.

Легко понять, что затраты на эти две премии по существу означают совершенно непроизводительную выкачку значительной части советских средств на двойную премию буржуазии — внешней (принятием на себя разницы в покупательной способности золота) и внутренней (поддерживанием курса червонного рубля на внутреннем вольном рынке). Роль расхода на обе премии приблизится, таким образом, к роли платежа процентов по государственным займам в довоенном бюджете. Мы аннулировали займы, а теперь этими премиями, хотя и в меньшем размере, в другой форме платим дань буржуазии (сверх ещё той контрибуции, какую она сама берёт из нашего национального дохода сосредоточением в своих руках, с одной стороны, продажи в деревне известной части промтоваров, а с другой — скупкой там же продуктов крестьянского хозяйства).

Оба вида премий социально усиливают наших противников. Тут не было бы никаких перспектив, если бы деревенская торговля на многие годы преимущественно осталась бы в руках и под руководством буржуазии и потому удержался бы нынешний уровень розничных цен. Для обеспечения возможности экспорта (необходимого для получения некоторых видов сырья и оборудования) и для обеспечения устойчивости червонца внутри страны нам тогда без конца пришлось бы в той или иной мере платить обе эти премии или нести соответственные убытки, которые делались бы всё более значительными абсолютно по мере абсолютного роста нашего хозяйства. Гораздо целесообразнее употребить эти самые средства на кооперативное овладение розничной торговлей основными товарами и на понижение этим путём общего уровня розничных цен в стране.

Серьёзная финансовая помощь государства кооперации путём крупных долгосрочных ссуд в её основной капитал даст ей средства заменить собою частную торговлю основными промтоварами в деревне и частную скупку основных крестьянских продуктов. Снизить деревенскую розничную накидку сравнительно с нынешней накидкой деревенских частных торговцев (и городскую накидку на продажу продовольственных продуктов частными торговцами) до такого уровня, чтобы цены в среднем понизились на 20%, при переходе этой торговли к кооперации возможно без ущерба для кооперации. Расчёт прост. Оптовая фабричная цена промтоваров — 100%. Частник делает накидку в 100%. Получается деревенская цена в 200%. При уменьшении уровня розничных цен на 20% останется цена промтоваров в некооперированной деревне в 160% от оптовой фабричной цены. В конце 1925 г. накидка кооперации была 47%, а весной 1927 г. сведена сравнительно легко уже примерно до 35%. Значит остался бы излишек до 20–25%. Этот излишек может пойти на ускорение погашения кооперацией государственных ссуд и на помещение таким путём в промышленность.

Понижение уровня розничных цен в стране на 20% есть не что иное, как повышение покупательной способности червонного рубля примерно до 60% по отношению к довоенной покупательной силе равного количества золота. А так как на мировом рынке покупательная слила золота (доллар) составляет 67% довоенной величины, то такое сближение подвело бы тем самым прочную базу под устойчивость курса нашего рубля. Разница в 7% принадлежит к числу тех, какие без особых жертв со стороны государства могут быть покрыты разницей издержек производства экспортного сырья у производителя в СССР и за границей в Европе. Такая разница в нашу пользу, если исключить из нашей внутренней цены 25%, отражающие понижение у нас покупательной силы золота против мирового уровня (вследствие контрибуции, накладываемой буржуазией через торговлю и скупку), — такая разница в нашу пользу есть, даже больше 7%, как показывает и весь довоенный опыт. Но сейчас она совершенно погашается этими 25% валютной разницы, обращённой против нас. А когда валютная разница (вследствие понижения уровня розничных цен в стране) сведётся только к 7%‚ тогда разница в нашу пользу в реальных издержках производства заведомо покроет не только эти 7% и накладные расходы до экспорту, но и оставит ещё государству прибыль, т. е. сделает экспорт рентабельным. Наоборот, даже значительное повышение, например, цены хлеба в Европе вследствие временных особых условий, какое без нынешней валютной разницы создало бы для СССР серьёзное обогащение, благодаря этой разнице способно только еле-еле уравновесить убыточность вывоза пшеницы и т. п. А не вывозить нельзя, так как это значило бы и крестьян оставить без реализации продуктов их хозяйства и рабочее государство оставить без иностранной валюты для покупки заграничного сырья, необходимого для работы ряда наших фабрик, и без заграничных машин для них же.

Нерентабельность экспорта повела у нас к сжатию импорта сырья и оборудования, к необходимости замедлять темп расширения текущего производства сравнительно с технически возможным (опыт 1925/26 г.) и сдерживать программу нового промышленного строительства. Овладение нами розничной торговлей основными товарами в деревне понижением уровня цен укрепляя валюту, обеспечивая рентабельность экспорта и увеличивая спрос на количество промышленных товаров в деревне (благодаря их подешевению там), дало бы и возможность и необходимость увеличения развёртывания промышленности как текущего, так и капитального.

На этой же почве поддаётся отчасти разрешению вопрос о дальнейшем увеличении заработной платы. Если большая часть той торговой сверхприбыли, которая сейчас остаётся у буржуазии, после перехода деревенской торговли основными промышленными товарами и деревенской скупки основных сельскохозяйственных продуктов к кооперации будет нами оставлена в карманах крестьянина, то из другой части может быть соответственно повышена доля рабочего класса в распределении национального дохода.

Конечно, в ближайшие годы речь может итти только о торговле основными товарами с постепенным охватом различных районов и отраслей торговли по мере вложения государством в это дело новых средств. Вопрос об источниках этих средств может быть вполне разрешён при твёрдом сознании серьёзности и значения вопроса. Здесь мы имеем перспективу, как итти к тому, чтобы уровень покупательной способности нашего червонца пришёл в соответствие с мировым уровнем покупательной способности золота. Для этого нужно общее понижение уровня розничных цен, а это понижение уровня розничных цен возможно за счёт исключения той доли, которую составляет сверхприбыль торговой буржуазии. Суть, следовательно, заключается в том, чтобы уменьшить ту контрибуцию, которую она на всех нас накладывает и этим заставляет наш червонец быть ниже средней высоты золота во всём мире и наш экспорт — быть нерентабельным и нашу промышленность — не могущей разворачиваться таким темпом, как это для неё было бы возможно, а равно ведёт и к другим затруднениям.

Решение всех пяти основных очередных задач нашей хозяйственной практики упирается, таким образом, в одно и то же.

Вопервых, превращение нашего экспорта в рентабельный; вовторых, устойчивость червонной валюты, поднятие её до мирового уровня; втретьих, расширение продукции промышленности; вчетвёртых, обеспечение нового капитального оборудования в необходимом темпе; впятых, достаточное поглощение кадров безработных и обеспечение темпа роста зарплаты, — вот эти задачи. Я не останавливаюсь здесь подробно на росте зарплаты, но всем очевидно, что рост зарплаты чудом не происходит, а может происходить либо путём перераспределения национального дохода либо же путём создания рабочим классом таких дополнительных ценностей при помощи поднятия производительности труда, которые создадут для этого возможность.

Что касается повышения производительности труда, то известно, что оно упирается в настоящее время, преимущественно в необходимость повышения техники, улучшения состояния нашего технического оборудования и введения новых машин, восстановления старых и т. д.‚ в недостаточную квалификацию наших рабочих, т. е. в недостаток средств для их обучения, для улучшения условий их существования, благодаря чему они могли бы лучше овладеть искусством работы, и наконец в растрату рабочей силы (не только прогулами, но и вследствие плохого освещения и прочих нерациональных сторон организации труда). Ведя длительную работу по повышению производительности труда, необходимо в полной мере учесть и те непосредственные возможности, какие способно открыть перераспределение национального дохода в указанном смысле.

Переходный период, в каком мы живём в СССР, отличается тем, что классовая борьба ведётся уже при диктатуре пролетариата. Но сама наша классовая борьба с буржуазией за социализм продолжается, она ещё не кончена, разделение общества на классы ещё не исчезло, экономическая роль буржуазии и её хозяйственное противодействие строительству социализма не уничтожены ещё и в СССР. Изменились формы этой борьбы, но сам по себе каждый шаг вперёд в деле социалистического строительства ставится жизнью определённо как задача классовой борьбы в новых формах, а не как простая техническая задача удачного планового расчёта в однородном по социальному строению обществе. Это надо иметь в виду с полной ясностью.

Обеспечение текущего и капитального развёртывания промышленности, рентабельности экспорта, устойчивости червонной валюты, роста заработной платы — всё это в условиях нашей переходной эпохи является задачами классовой борьбы, только борьбы в новых формах: не стачками, как до революции, не оружием, как во время революции, не арестами, как в эпоху гражданской войны, а хозяйственным вытеснением буржуазии из захваченной ею торговой позиции. Для такого замещения нужны деньги (как и для всякой войны), нужны средства, чтобы заменить ими вложенные в торговлю капиталы буржуазии. Если же «запрещать» буржуазную торговлю, не замещая её средств своими средствами и её деятельность своею деятельностью, — то это означало бы только в соответственной части застопорить ход хозяйственного оборота вообще.

Мы упираемся именно в роль буржуазии в деле продажи и скупки основных промышленных и сельскохозяйственных товаров в деревне.

Это и есть та классовая позиция противника, которую нельзя ни обойти, ни объехать и без предварительного взятия которой нельзя в полной мере с необходимым темпом решить вопрос о дальнейшей индустриализации нашей страны, т. е. всю совокупность вопросов о рентабельности экспорта, об устойчивости валюты, о дополнительном вложении средств в капитальное расширение промышленности и т. д.

Поэтому одним из наиболее основных моментов в нашем хозяйственном плане должно стать выделение и отыскание средств для государственной помощи кооперации с целью значительно более полного охвата ею деревенского рынка (и по скупке и по продаже), чем это имеет место в настоящее время (а с этим связана и организация продажи крестьянских продуктов в городе). Недостаточен был бы тот план, который забыл бы об этой задаче, как раз о той задаче «финансирования» кооперативного строя, какую с особенной силой подчеркнул В. И. Ленин в своих последних статьях, имеющих характер политического завещания. Этот пункт завещания, которому сам завещатель, как известно, придавал для преобразования нашей экономики в нынешних условиях решающее значение, должен выполняться со всё усиливающейся энергией, с неослабной твёрдостью. На примере затруднений с рентабельностью экспорта, курсом червонца и т. д. даже тем, кто не вполне оценивал это раньше, должно стать совершенно ясным, как прав был Владимир Ильич в признании этого пункта решающим в наших условиях (т. е. при наличности уже у нас диктатуры пролетариата и национализации им промышленности, транспорта, банков и внешней торговли).

Когда один только государственный бюджет страны (кроме банковского кредитования) увеличивается ежегодно примерно на миллиард, то не так уж невозможно постепенно отыскать за несколько лет те сотни миллионов, какие требуются для подхода к задаче «решающего значения», если только это решающее значение её, о котором говорил Ленин, действительно оценить как следует. Я не касаюсь здесь организационной стороны дела — трудностей более широкого развёртывания кооперативной работы в деревне, например в смысле подбора подходящих людей, в смысле ограничения злоупотреблений и т. д. Трудности эти несомненны, но преодолимы. Вопервых, даже сейчас наша кооперация, при всех её неустройствах, торгует в деревне дешевле частных торговцев. Вовторых, если царизм смог организовать исправно торговавшие по сёлам «казённые винные лавки», то нет никаких оснований думать, что мы, большевики, не сумеем в конце концов организовать по деревням наши (кооперативные) лавки ещё успешнее царизма. Были бы средства, а остальное — дело опыта, учобы и организационных навыков. А отсутствие организационных талантов, кажется, единственный порок, какого нам не приписывали ещё наши противники.

Может быть, не все практические предложения по изысканию средств, какие можно выдвинуть, будут всеми признаны удачными, но во всяком случае пора этот вопрос ставить практически в должном масштабе, ибо небольшими подачками кооперации по десятку миллионов в год мы к решению задачи быстро далеко не продвинемся. Нужно путём банковским и бюджетным вкладывать в это дело ежегодно по 200 млн. руб., чтобы втечение предстоящего десятилетия заместить частную торговлю (и её абсолютный прирост) во всех основных жизненно существенных отраслях (не только в деревне). Второстепенные отрасли могут удержаться пока в частных руках и дольше.

Реальный путь нахождения средств сейчас — это путь перераспределения национального дохода. Мне кажется, однако, что в этой области линия наименьшего сопротивления должна итти не в сторону претензий к среднему рядовому крестьянству, а в сторону уменьшения доли торговой буржуазии и увеличения доли рабочих. Все пять указанных мною очередных задач, связанных с решением вопроса об уровне розничных цен (экспорт, червонец, размеры промышленной продукции, капитальное оборудование, заработная плата), — эти пять пунктов в совокупности и составляют большую часть того, что мы понимаем под обеспечением роста индустриализации СССР, чем мы решаем и вопрос о деревенской бедноте на большую половину. Ведь рост числа рабочих означает не что иное, как перетягивание известного количества деревенской бедноты из невыгодных для неё условий нищенского существования в деревне в условия более человеческого существования в качестве рабочего в промышленности, на транспорте и т. д.

Последние годы мы имели следующее: в 1924/25 г. у нас передвинут примерно 1% всего населения из населения сельскохозяйственного в население несельскохозяйственное, а в 1925/26 хозяйственном году — примерно 1,5%. Этот темп, если бы мы его поддержали, и был бы собственно социальной сутью хозяйственного плана развития нашей страны на ближайшие годы. Сохранение подобного темпа ещё 10 лет — и вместо 20% населения, которые составляют рабочие и служащие с их семьями в настоящее время в СССР, через 10 лет мы имели бы не менее 30%, что, конечно, чрезвычайно увеличило бы и силу нашего режима и нашу роль в будущем мировом сражении за торжество социалистической революции.

Задача замещения нами буржуазии, особенно в деревенской торговле, является, таким образом, далеко не второстепенной. В неё в значительной мере упирается вопрос о темпе нашего хозяйственного развития. Если мы достаточно серьёзно её не воспримем, то мы и не будем о решении её особенно заботиться. Мы будем считать, что для нас основное — это только крупная промышленность, банки, внешняя торговля, оптовая торговля, транспорт, а деревенская розничная торговля — это, мол, не командная высота. В действительности же торговля в деревне есть одна из командных высот в нашей экономике, и опыт 1925/26 г. достаточно иллюстрировал это её значение.

Нужно понять, что решение основных вопросов, стоящих перед нами, требует как предварительного условия для ускорения темпа нашего развития — решения задачи о завоевании этой командной высоты, последней из крупных командных высот, оставшихся ещё в руках буржуазии. Потому, кстати сказать, особенно неприемлемы были предложения оппозиции (т. Пятаков, т. Смилга и другие) об изъятии советских средств из торговли. Ежегодный дополнительный отпуск по 200 млн. руб. на завоевание этой командной высоты вместо такого «изъятия» — конечно, такие вещи так быстро не делаются, опыт должен быть сначала больше накоплен, продуман, обобщён, переварен. Сразу это, молниеносно, не делается. Но самая задача должна ставиться. Без постановки этой задачи, без привлечения к ней общественного внимания, без уяснения того, что дело не только в просчётах, что в уровне розничных цен заключается задача первостепенной важности, что она может быть решена не путём техническим, а путём решения социальной задачи, — без этого мы темп нашей индустриализации не убыстрим.

Из всего этого не следует, однако, что без замены в деревне частника кооперацией нашему промышленному развитию вообще крышка, что оно будет плестись только через «пень-колоду». Такая паника была бы неуместна. Дело в том, что в советском хозяйственном развитии заложено столько условий мощности, сплошь и рядом нами недооцениваемой, что даже при недостаточно ясном понимании указанной очередной задачи, при недостаточном сосредоточении внимания нашего на ней, даже при дальнейшем оставлении розничной торговли в руках буржуазии и на ближайший ряд лет всё-таки нам, несомненно, обеспечен даже более быстрый рост промышленности, чем это в настоящее время предполагают планирующие органы, судя по «пятилетке» ВСНХ, обсуждавшейся на совещании промышленных плановых органов в июне 1927 г., и по «Материалам» Госплана СССР к пятилетнему плану, изданным перед тем.

Напомню об одном предсказании, какое я позволил себе сделать в 1922/23 г. Тогда у нас шёл второй год хозяйственного развития после окончания войны. У нас был принят Съездом советов в 1921 г. план восстановления хозяйства, так называемый план ГОЭЛРО, исходивший из того, что довоенный уровень нашей промышленности на 100%‚ будет достигнут только через десять лет — к 1931 г. Тогда, в 1922/23 г., на основании анализа, данного в докладе, если не ошибаюсь, в Деловом клубе, я указывал, что по состоянию нашего хозяйства и тем объективным возможностям, которые в нём заложены, мы (при отсутствии новой войны) достигнем 100% довоенного уровня промышленности и зарплаты не в 1931 г., а на четыре-пять лет раньше, т. е. приблизительно в 1926/27 г. Теперь мы знаем, что уровень продукции нашей промышленности в 1926/27 г. никак не меньше тех 100%, которые я на это время предвидел; подходит к этому уровню и зарплата. Между тем, когда я делал эти «предсказания» (например, печатая о зарплате в «Рабочей газете» и т. д.), ряд товарищей был этим весьма аффрапирован и говорил о «фантазиях и воздушных замках». Поскольку эти замки оказались из такого «воздуха», который может служить надёжным строительным материалом (ибо 100% мы достигаем не в 1931 г., а действительно в 1926/27 г.)‚ поскольку я теперь с ещё большей уверенностью, — потому что теперь гораздо больше изучена наша хозяйственная жизнь‚ — могу ожидать, что рост продукции нашей промышленности обеспечен даже больше ожидаемого плановыми органами (при отсутствии войны) и в том случае, если деревенские заготовки и снабжение деревни промтоварами останутся в руках частной торговли в нынешней степени ещё на ряд лет. Следовательно, мы не погибнем, не пропадём, процесс индустриализации не остановится, если у нас не произойдёт молниеносного вытеснения частной торговли из деревни. Но мы увеличим темп нашей индустриализации и его обеспеченность, мы укрепим наше хозяйство, мы сделаем ненужными расходы на покрытие нерентабельности экспорта, на поддержание курса червонца и т. д., мы сделаем все эти условия более благоприятными, если больше обратим внимания и средств на задачу завоевания позиции розничной торговли, на отвоевание её от буржуазии в пользу кооперации. Удешевится тогда, кстати сказать, и сама индустриализация. От темпа развития, от обеспеченности его зависит, между тем, многое. Если процесс индустриализации у нас не остановится и при условии значительного участия буржуазии в торговле с деревней, то темп роста этой индустриализации будет всё-таки отставать от того, что возможно при вытеснении буржуазии из этой позиции. У нас иногда — именно благодаря распространённости неправильного представления о том, что Европа находится в состоянии усиливающегося падения своего хозяйства (в то время как Европа находится, наоборот, в состоянии постепенного приближения к довоенному уровню производства и торговли) — относятся с прохладцей к темпу нашего развития, считая, что не особенно важно, развились мы на 5% или на 10% в год. В этом отношении совершенно правильно т. Бухарин недавно с особенной энергией подчёркивал, что вопросы темпа есть для нас вопросы, с важностью которых почти никакие другие сравниться не могут. Я взял темп нашего хозяйственного развития за последние пять лет и, с другой стороны, средний темп хозяйственного развития буржуазных государств за те же годы. Наш темп относительно быстрее, но у нас абсолютные величины незначительны. Поэтому, если посмотреть, какая же будет доля наша в мировой продукции ещё через пять лет, при сохранении того темпа, который имеется и у нас и у них, то окажется, что наша доля в мировой продукции, правда, прирастёт, удвоится, но по ряду важнейших пунктов будет всё же крайне недостаточна. В добыче электрической энергии, например, мы в 1925 г. имели 1% мировой добычи, а через пять лет после того можем иметь до 2,5%. По количеству автомобилей будем иметь 0,26%, т. е. увеличение в 2,5 раза против нынешнего, абсолютно очень большое (всё по подсчётам, сделанным в секторе мирового хозяйства Госплана), но значительно меньше, чем было бы желательно.

Ведь наше (СССР) население составляет почти 8% мирового населения. Чтобы в будущем мы могли оказывать крупную активную помощь европейскому и мировому пролетариату в тех великих боях и войнах, которые станут перед ним на протяжении предстоящих десяти-пятнадцати лет с совершенной исторической неизбежностью, чтобы оказывать её с наибольшей гарантией быстрого успеха, нам нужно всемерно усиливать темп нашего хозяйственного развития. А чтобы усилить темп хозяйственного развития, надо вынуть из нашего хозяйственного тела ту занозу, которая сейчас имеется в нём в виде буржуазной торговли, сидящей между крестьянской деревней и пролетарским городом. Частный же капитал следует использовать в других областях хозяйства, в деле домостроительства и т. п. (поскольку он не будет налоговыми мерами переведён в распоряжение государства). Свободно можно оставить в его руках также некоторые второстепенные отрасли промышленности и торговли, новые концессионные предприятия и т. д. (см. главу о промышленности), но не розничную торговлю основными предметами массового потребления (и тем более, разумеется, не оптовую скупку этих предметов и снабжение ими).

Существуют утверждения, будто при нынешних размерах промышленного производства дороговизна на розничном рынке неизбежна, ибо потребители согласны будут платить больше при недостатке товаров. Но неправильно, слишком упрощённо и даже плоско судят те, кто некритически, без всяких оговорок переносит таким образом на экономику советского строя экономические правила и законы, свойственные буржуазному строю.

Такой вульгаризацией именно и является мысль, что при диспропорции (в смысле меньшей насыщенности страны промтоварами, чем сельхозтоварами) цены промтоваров в деревне обязательно должны быть весьма высоки, почему безнадёжно стремиться постичь там серьёзного понижения цен, пока очень значительно дополнительно не разовьётся промышленность. Это означает полное непринятие во внимание наличности у нас не только частной буржуазной, но и государственно-кооперативной системы обмена и распределения. А последняя даёт полную возможность ограничения в её пределах цен ниже того эксплоататорски повышенного уровня, какого они достигают в условиях недостаточного снабжения при сосредоточении его в руках буржуазии или при руководящем значении её практики на рынке. Но чтобы провести в жизнь это ограничение, чтобы использовать те возможности, какие советский строй даёт, надо взять этот участок торгового фронта в советские руки и упорядочить хорошенько заодно самые эти руки (кооперацию). В усилении экономической борьбы за замещение буржуазии на основных линиях торговой смычки — ключ к разрешению ряда наших затруднений, необходимая предпосылка для более успешного промышленного и социально-политического строительства.

5.5. Динамика и мероприятия

Основное в динамике частной торговли в СССР за последнее пятилетие (1922–1927. гг.) заключается в том, что за это время значительно уменьшилась доля всех проходящих через неё товаров из состава общей товарной массы страны. Уменьшилась не только доля её в общем товарообороте (т. е. в сумме всех сделок, в том числе и повторных — по налоговым данным Наркомфина), но уменьшилась и относительная доля всей проходящей через неё продукции.

Если взять итог, какую часть всех промышленных и сельскохозяйственных товаров вместе (кроме внутрикрестьянского оборота) население получало через частную розницу в 1922 г., то эта доля превысит 80%. Между тем в 1925/26 г. она составляла, как мы видели, уже только около 50%. Этой разницей можно измерить успехи государства и кооперации по замещению своей деятельностью посреднической роли частного торговца. Успехи исключительно крупные для одного пятилетия, если вспомнить, что в основном они достигнуты не запрещением, а экономическим замещением, хозяйственной победой над частной торговлей.

Соответственно уменьшалась и роль частной оптовой торговли в смысле уменьшения той доли всей массы товаров, какая через неё проходила. Уменьшалась, конечно, и та часть облагаемого товарного оборота (сумма сделок, включая повторные), какая приходилась на долю частника. Только за два года, с 1923/24 г. по 1925/26 г., эта последняя величина (по «Контрольным цифрам» Госплана, стр. 374) упала для частной розничной торговли с 59% до 39% и для частной оптовой торговли — с 22% до 9,4%. Выше было уже подробно объяснено, что эти цифры никоим образом не совпадают с процентом, показывающим, какая доля всех товаров проходит через частную торговлю (надо накинуть процентов пятнадцать, чтобы парализовать влияние обилия повторных сделок в государственной и кооперативной торговле). Но они дают представление о тенденции, о направлении развития. Ибо и несколько лет назад и теперь в строении и функциях государственной торговли были те же особенности, какие создают несовпадение процентов по сумме оборотов с процентами по массе товаров. Но сверх того имеются и приведённые выше прямые сведения об уменьшении доли частных торговцев в самой массе всех проводимых через торговлю товаров, в том числе и специально на широком рынке.

Это отступление частной торговли перед крепнущей хозяйственной мощью государства не было, конечно, ни равномерным во всех частях, ни непрерывным. Столь прямолинейно такие сложные хозяйственные процессы не происходят. Само отступление совершилось приэтом пока не путём уменьшения абсолютной величины частной торговли (количество товаров, сумма оборотов), а путём уменьшения её относительной доли при абсолютном росте. Это значит, что при общем подъёме всего хозяйства страны, при общем росте всякой торговли — торговля государственная и кооперативная росла быстрее частной. Наши критики и хулители неоднократно высказывали — одни опасение, а другие надежду, что частная торговля будет постепенно нас захлёстывать, будет всё уменьшать значение советской торговли. Пятилетний опыт даёт достаточно внушительный обратный результат в виде серьёзного относительного уменьшения роли в стране как раз частной торговли. А современем придёт пора и абсолютного уменьшения количества проходящих через неё товаров и суммы её оборотов.

Неравномерность отступления перед нами частной торговли проявилась в неодинаковом абсолютном её росте в трёх различных направлениях. Эти данные показывают вместе с тем, за какие участки деятельности она держится всего упорнее и где должны быть преимущественно сосредоточены наши усилия.

Вопервых, по абсолютной сумме оборотов с первого полугодия 1923/24 г. по первое полугодие 1925/26 г. частная торговля в деревне выросла более чем вдвое, в то время как в городе даже немного уменьшилась, на 8% (стр. 21 сборника Наркомторга «Частная торговля Союза ССР»).

Вовторых, вообще быстрота абсолютного роста частной оптовой торговли значительно больше, чем розничной. Я приводил уже по «Контрольным цифрам» Госплана (стр. 374), что с 1924/25 г. по 1926/27 г. — за два года частный оптовый оборот возрос на 80%, а частный розничный оборот — только на 33%.

Втретьих, в торговле государственными изделиями абсолютные обороты частной торговли упали, а в торговле товарами негосударственного производства (крестьянскими, кустарными, капиталистическими), наоборот, значительно увеличились (исключение составляет заготовка хлеба, где доля капиталистических скупщиков уменьшилась). Уменьшение абсолютных размеров оборотов с товарами государственного производства произошло в связи с почти полным вытеснением частника из посредничества между отдельными государственными предприятиями (очень распространённого при начале нэпа) и в связи с начавшимся последнее время чувствительным увеличением проведения через кооперацию мануфактуры и некоторых других госизделий.

Что касается отсутствия непрерывности в темпе вытеснения частной торговли из товарооборота страны, то можно установить один момент наиболее энергичного нажима (после кризиса 1923/24 г., что дало ускоренное понижение доли частника к 1924/25 г.) и один момент относительной стабилизации частной торговой сети и самой торговли (это наблюдалось в 1925/26 г., когда повысился приходящийся на частника процент сети и отчасти оборотов). В упомянутом сборнике Наркомторга под ред. т. Залкинда разработаны соответствующие данные налоговых сведений Наркомфина, из которых берём основные иллюстрации (стр. 160–163) указанного движения.

Вопервых, динамика городской сети. Доля частных торговцев составляла среди всего количества торговых заведений соответствующих разрядов:

[— … — 1 и 2 разряды — 3, 4 и 5 разряды.]

— Июль — октябрь 1922 г. — 99‚3% — 83‚5%.

— Октябрь 1924 г. — март 1925 г. — 94,4% — 65,8%.

— Апрель — сентябрь 1926 г. — 9б‚5% — 66,2%.

Вовторых, динамика сельской сети. Доля частных торговцев составляла среди всего количества торговых заведений соответствующих разрядов:

[— … — 1 и 2 разряды — 3, 4 и 5 разряды.]

— Июль — октябрь 1922 г. — 97,0% — 65,2%.

— Октябрь 1924 г. — март 1925 г. — 93,5% — 32,1%.

— Апрель — сентябрь 1926 г. — 97,0% — 38,9%.

Мы делим все данные на две группы: капиталистическая торговля (З, 4 и 5 разряды) и некапиталистическая частная торговля (1 и 2 разряды — разносчики и киоски). Впрочем, и по каждому отдельному разряду в частности получается та же самая динамика, за единственным исключением по одному только полугодию для одного только четвёртого разряда (стр. 160 сборника).

Подобное же движение — быстрое падение с 1922 г. до 1925 г. и существенное замедление падения и частичный рост в1925/26 г. имеем мы и по сумме оборотов частной торговли. Отчётные данные о них за 1922–1924 гг. имеются в сборнике Наркомторга (стр. 163) и за 1924–1926 гг. — в обзоре члена президиума Госплана т. В. Громана «Контрольные цифры и действительность» (в «Экономической жизни» от 2 апреля 1927 г.). К сожалению, эти данные не расчленены по разрядам и между городом и деревней, но всё же дают достаточное представление об общем характере изменений и их темпе. Все данные основаны на налоговых сводках НКФ, потому вполне однородны и сравнимы. Удельный вес, т. е. процент оборотов частной торговли в общем торговом обороте СССР, составлял согласно этим данным:

— 1922/23 год — 55‚9%.

— 1923/24 год — 45,9%.

— 1924/25 год — 29,6%.

— 1925/26 год — 27‚7%.

Надо заметить, что отчётные данные за последние два года показывают некоторую нашу недооценку степени сопротивляемости частной торговли её вытеснению. Между контрольными (т. е. предположительными, проектными) цифрами Госплана и между отчётными данными (т. е. тем, что оказалось затем в действительности) оказалась для 1925/26 г. существенная разница. Доля частной торговли в общем торговом обороте за 1925/26 г. составляет:

— По «Контрольным цифрам» — 24%.

— По отчётным данным — 27,7%.

Мне неизвестно, каким образом Госплан производил разработку отчётных налоговых данных НКФ за 1924/25 и за 1925/26 гг., какими оперирует в своём обзоре т. Громан. Непосредственные отчётные данные НКФ за эти два года, представленные т. Фрумкиным в упомянутую комиссию, ещё более резко подчёркивают факт относительной стабилизации оборотов частной торговли в 1925/26 г. сравнительно с предшествовавшим годом. По этим налоговым данным НКФ за 1925–1926 г. (соответствует фактической торговле за срок с 1 апреля 1925 г. по 1 апреля 1926 г.)‚ абсолютный рост каждого из трёх видов торговли в отдельности составил:

— Кооперативная — +14,1%.

— Государственная — +14,8%.

— Частная — +43,7%.

Иначе сказать, прирост оборотов частной торговли за последний отчётный год — впервые за ряд лет — шёл быстрее прироста кооперативной и государственной, в три раза быстрее. Благодаря этому, по тем же данным НКФ, за тот же год в общем торговом обороте страны доля кооперации снизилась почти на 1²/₃%‚ доля государства тоже снизилась почти на 2¹/₃% (и составляет 50,8%), а доля частной торговли, наоборот, возросла почти на 4%.

Относительная стабилизация (по Госплану) или относительный рост (по Наркомфину) оборотов частной торговли в 1925–1926 г., отличающие этот год от предыдущих (и соответствующие приведённому выше характеру изменения её сети), объясняются двумя обстоятельствами. Вопервых, 1925/26 г. был годом особого усиления разрыва (расстояния) между отпускными ценами госпромышленности и частными оптовыми и розничными ценами в сторону увеличения дохода частника. Частник мог использовать рыночную конъюнктуру и потому всячески стремился увеличить свои обороты, тем более, что налоговое обложение, как увидим ниже, не было в этом отношении для него такой крупной преградой, как иногда думают (см. главу «Частный капитал и обложение»). Вовторых, в 1925/26 г. особенно усиленно развивался (продолжавшийся и в 1926/27 г.) процесс перемещения капиталистической торговли в скупку кустарных и крестьянских продуктов и в торговлю ими и изделиями частной промышленности. Здесь сказывалось также сравнительное оживление кустарной и капиталистической промышленности в этом году (в главе о промышленности приведена справка ВСНХ о росте на 65% в год частной цензовой и концессионной промышленности, взятых вместе).

Относительно 1926/27 г. отчётных налоговых данных об обороте пока ещё быть не может. Можно ожидать и на этот год продолжения тех же процессов, т. е., с одной стороны, закрытия частных фирм, легально торгующих государственной мануфактурой, и дальнейшего значительного развёртывания частной торговли так называемыми «скоропортящимися» продовольственными продуктами (овощи, мясо, масло, яйца и т. д.), лесом, строительными материалами, кустарными изделиями и тому подобной негосударственной продукцией. Отдельные имеющиеся уже указания относительно 1926/27 г. как будто подтверждают это. Так, «Материалы к докладу Госплана в СТО» о хозяйственной конъюнктуре (состоянии), публикуемые ежемесячно в «Экономической жизни», сообщают, что в феврале 1927 г. сравнительно с январём 1927 г. частная розничная торговля росла быстрее государственной и кооперативной; что в марте 1927 г. сравнительно с февралём она опять росла быстрее (частная выросла на 11,8%, а государственная и кооперативная только на 8%; см. «Экономическую жизнь» от 30 апреля 1927 г.); что за апрель 1927 г. сравнительно с мартом она опять росла быстрее государственной и кооперативной (которые выросли на 4%; см. «Экономическую жизнь» от 31 мая 1927 г.). В частности по РСФСР, по данным Наркомторга РСФСР,

причём

а наряду с этим

Особенно заметно замедление роста кооперативной торговли сравнительно с частной — как и в 1925/26 г. — в деревне. Так, по докладу председателя Центросоюза т. Любимова на всесоюзном совещании рабочей кооперации, за первое полугодие 1926/27 хозяйственного года обороты сельской кооперации повысились только на 9%, тогда как городской кооперации — на 33%, т. е. примерно в ногу с общим ростом торговых оборотов в стране («Экономическая жизнь» от 8 мая 1927 г.). Впрочем, и из некоторых отдельных крупных городских центров попадаются теперь в газетах сведения об относительной стабилизации частной торговли в текущем 1926/27 г. и даже иногда о лёгком приросте её доли. Вот, например, по Москве недавно выпущены «Контрольные цифры хозяйства Московской губернии» за подписью председателя Моссовета т. Уханова, в его брошюре, которая так и называется. Там, на стр. 54, приведена справка о доле частника в розничной торговле в Москве и Московской губернии и указывается, что в 1924/25 г. она составила 33,4%‚ в 1925/26 г. — уже 36,0% и в 1926/27 г. ещё несколько больше — 36,5%. Конечно, т. Уханов результатов всего 1926/27 г. ещё не мог знать. Очевидно, это есть плановое предположение, основанное на предварительных ориентировочных данных. Но тем не менее это указывает на то, что ожидается сравнительная стабильность частной розничной торговли (даже с небольшой тенденцией к её росту) даже в самой Москве. Другой пример. Из Днепропетровска, крупного украинского центра (бывший Екатеринослав), есть телеграмма в «Правде» от 23 марта 1927 г., что там доля рабочего бюджета, покрываемого кооперацией и государственными органами, упала с 38% в прошлом году до 35,4% в этом году и вместе с тем соответственно увеличилась доля, покрываемая через частных торговцев. Из Донбасса (Штеровка) телеграфируют в «Правду» от 2 апреля 1927 г., что там доля рабочего бюджета, покрываемого госорганами и кооперацией, упала сравнительно с предшествовавшим годом с 47% до 38%, и зато увеличилась доля, покрываемая через частных торговцев главным образом за счёт сельскохозяйственных товаров, как масло, яйца и т. д.

Можно полагать, что относительная стабилизация частной торговли кончится вместе с 1926/27 хозяйственным годом. Это вытекает из двух обстоятельств. Вопервых, в 1927 г. начали проводиться на практике серьёзные меры по уменьшению разрыва между отпускными фабричными и между розничными ценами. На 1 июня 1927 г. сравнительно с 1 января 1927 г. общий уровень розничных цен промизделий понизился уже примерно на 6% и процесс этот будет продолжаться и в дальнейшем. Вовторых, уже осознаются перемены, наступившие в характере и направлении частной торговли за последние годы (значительный переход к торговле негосударственными изделиями, особая роль и значение оптовой торговли, нехарактерность закрытия частных мануфактурных фирм для суждения об общем положении капиталистической торговли и т. д.). В связи с этим наблюдавшееся до сих пор сравнительно бессистемное наступление на частную торговлю, так сказать, рассыпным фронтом, не дававшее иногда всех ожидавшихся результатов, будет заменено экономической кампанией более продуманной, более плановой и более сосредоточенной на тех именно участках фронта, где в настоящий момент сконцентрировать внимание необходимо. Улучшившееся финансовое положение государственно-кооперативного хозяйства даёт возможность несколько лучше обеспечить проводимые мероприятия и необходимыми средствами.

Сущность назревших и намечающихся к постепенному проведению мероприятий на основании предшествовавшего нашего изложения может быть сформулирована примерно следующим образом:

1) внесение плана в экономическое вытеснение и замещение капиталистической оптовой и полуоптовой торговли (установление очерёдности прекращения её кредитования и снабжения в соответствующих отраслях и районах, соответственные налоговые меры и т. д.);

2) сокращение товарного, денежного и авансового кредита оказывавшегося государством капиталистической торговле, и направление этой части его на развитие кооперативных заготовок и кооперативного снабжения;

3) усиление государственных и кооперативных заготовок так называемых «скоропортящихся» продовольственных продуктов крестьянского хозяйства (масло, овощи, мясо, яйца и т. д.), и обеспечение этой работы созданием надлежащего оборудования (постройка холодильников в крупных рабочих центрах, оборудование специальных вагонов для перевозки и т. д.);

4) развитие государственной и кооперативной организации сбыта (и снабжения) трудовой кустарной промышленности;

5) обеспечение полного действительного соблюдения большего благоприятствования потребительской кооперации сравнительно с частником (в частности налогового), особенно имея в виду важность проведения промышленных товаров в деревню именно кооперативным путём;

6) более значительный учёт в планах банковского кредитования необходимости развёртывания в указанных направлениях кооперативной торговли, чем это имело место до настоящего времени;

7) ограничение произвола частных торговцев в установлении цен поощрением общественного контроля над ними (вплоть до бойкота за чрезмерное вздувание цен) и созданием прямой связи с подходящей частью розничников для устранения влияния на них частных оптовиков и для ограничения уровня их цен и доходов соответствующими договорами; причём проводимая таким путём через частников доля должна уменьшаться по мере роста организационных и прочих возможностей кооперации.

Нетрудно видеть, что совокупность этих мероприятий должна повести к постепенному фактическому ограничению капиталистической и вообще частной торговли только изделиями капиталистического производства и непосредственными продажами отдельных мелких производителей отдельным непосредственным потребителям. Если взять, например, оптовую и полуоптовую капиталистическую торговлю промышленными изделиями за 1925/26 г.‚ то это означало бы сведение её только к 11,7% (капиталистическая продукция) вместо тех 28% всей массы промышленных товаров, какие шли через неё фактически. Приэтом по мере «раскапитализации» домашней системы капиталистической промышленности освобождалась бы ещё постепенно и подчинённая сейчас капиталистической производственной эксплоатации часть кустарей. А тем самым и доля капиталистов в торговле промтоварами понизилась бы ещё значительно ниже 11,7% (ибо сюда входит и продукция «домашней системы»; см. главу о промышленности).

Если взять всю частную торговлю сельскохозяйственными продуктами (кроме внутрикрестьянского оборота), то постепенное осуществление намечаемых мер означало бы уменьшение доли покупок городским населением продовольствия крестьянского происхождения у частных лиц с 75%, как это было в 1925/26 г., только до 30% (отпала бы капиталистическая часть заготовок).

В качестве дальнейших перспектив (в жизни осуществляемых параллельно, только более медленным темпом) можно наметить переход частных фабрик и заводов на сбыт только госорганам и кооперативным объединениям, а в сельском хозяйстве — такую степень сбытового кооперирования крестьян, при какой отпали бы и личные продажи ими на базарах и заменились сбытом соответствующим потребительским кооперативам и хозорганам. Само собой разумеется, что всё это делается не сразу, требует времени, организации, культуры и средств. Но общая линия идёт в этом направлении, и ближайшие очередные мероприятия на намечаемом пути уже вполне ясны. Необходимость и возможность их осуществления проверены и доказаны уже опытом жизни. Даже при бессистемном распылённом наступлении на частный капитал в торговле всё же мы сумели за пятилетие 1922–1927 гг. понизить его долю в торговле не менее чем вдвое, хотя и не без трудностей, не без неравномерности и перебоев во времени. Теперь, при внесении в это дело продуманного опыта пережитого пятилетия, плана и новых средств можно не сомневаться, что и предстоящее пятилетие даст нам не меньший темп понижения удельного веса частной торговли в общей массе товарной продукции СССР.