Че Гевара

Глава четвертая ПАРТИЗАНСКИЙ КОМАНДИР. КУБА (1956–1958)

Перед отплытием яхты «Гранма» Че писал матери:

«А теперь настала тяжелая часть жизни, старая дама; та часть, от которой я никогда не бежал и которая мне всегда нравилась. Небо не потемнело, и планеты не сошли со своих орбит, не было ни потопа, ни очень уж бесстыдных ураганов; знамения благоприятны. Они указывают на победу. Но если я их неправильно истолковал — ведь и богам иногда свойственно ошибаться, — тогда я могу сказать, как один неизвестный тебе поэт: “Я возьму с собой в могилу только тоску неоконченной песни”. Целую тебя еще раз со всей любовью прощания, которое, надеюсь, не окончательное.

Твой сын»¹⁰¹.

Фидель планировал высадиться 30 ноября на пляже Лас Колорадас в провинции Орьенте. Помимо стратегических и тактических преимуществ самой восточной провинции Кубы место высадки имело еще и важное для кубинцев символическое значение — 61 год тому назад там для борьбы против испанских колониальных властей высадился национальный герой Кубы Хосе Марти.

На расположенном рядом с пляжем маяке партизан должна была ждать большая группа членов «Движения 26 июля» на грузовиках и с оружием. Предполагалось, что к этому времени повстанцы Франка Паиса уже овладеют Сантьяго-де-Куба и к ним на помощь и выдвинутся партизаны Кастро. В свою очередь, освобождение Сантьяго должно было привести к общенациональной забастовке и массовым акциям гражданского неповиновения по всей Кубе. При этом сценарии падение диктатуры Батисты было бы неизбежным (или, по крайней мере, очень вероятным) в течение нескольких дней.

Как и у любого толкового командира, у Фиделя, конечно, были и запасные варианты действий на случай несрабатывания основного плана. Если бы старенькая яхта по каким-либо причинам не добралась до Кубы, то в Мексике было припрятано 15 винтовок с боеприпасами на случай высадки небольшого отряда с самолета¹⁰². При поражении во время высадки и разгроме восстания в Сантьяго-деКуба (именно так и произошло) партизаны должны были укрыться в горах Сьерра-Маэстра, прийти в себя и наладить контакт с ячейками «Движения 26 июля», чтобы получить провиант, оружие и новых добровольцев.

Надо отметить, что «Движение 26 июля» проделало прекрасную работу по обеспечению высадки отряда. В горах Сьерра-Маэстра и на прилегающей к ним территории из крестьян (гуахиро) была создана надежная сеть поддержки повстанцев. Они должны были снабжать отряд Кастро продовольствием, служить проводниками и разведчиками.

Вообще местные гуахиро были, пожалуй, самыми бедными и самыми непокорными людьми на Кубе. Они работали за гроши на прилегающих равнинах четыре месяца в году на уборке сахарного тростника (сафре). Плантации принадлежали либо американцам, либо кубинским олигархам (связанным с американцами), которых они страстно ненавидели. Большую же часть года крестьяне Сьерра-Маэстры перебивались случайными заработками: работали на лесопилках, заготавливали древесный уголь, иногда выращивали коноплю.

Многие гуахиро захватили земельные участки в горной плохо проходимой местности без оформления прав собственности. Поэтому они вели постоянную войну (в прямом смысле этого слова) с местными латифундистами, которые пытались согнать их оттуда.

Правда, сами латифундисты в этой богом забытой местности предпочитали не показываться: они весело проводили время в ночных клубах и казино Гаваны. Главными врагами крестьян были управляющие имениями (майоралес). Они нанимали банды и сжигали «незаконные» крестьянские дома. Крестьяне в ответ тоже собирались в отряды и сжигали имения. Борьба, конечно, была неравной — ведь на стороне майоралес были армия, полиция и отряды сельской гвардии, набранные из полууголовных и откровенно преступных элементов.

Такая ситуация была на руку повстанцам — большинство крестьян видели в них реальную защиту против произвола майоралес и сельской гвардии.

На борту «Гранмы» находилось 82 человека, 20 из которых участвовали в штурме казарм Монкада. Это была внушительная сила, если учесть, что армейские гарнизоны в районе Сьерра-Маэстры были небольшими (примерно 20–30 человек) и не имели тяжелого вооружения.

Когда яхта вышла в море, в Мексиканском заливе сильно штормило (6,5 балла). Почти все партизаны (включая Че) очень страдали от морской болезни. Кто-то обнаружил пробоину в днище. Че вспоминал: «Мы начали как сумасшедшие искать медикаменты против морской болезни, но они куда-то запропастились; мы стали петь кубинский гимн и гимн “Движения 26 июля”, но это продлилось не более пяти минут, и после этого весь корабль представлял собой трагикомическое зрелище: мужчины, на лицах которых отражался страх и которые держались за животы. Одни засунули головы в ведра, другие неподвижно лежали в странных позах на палубе, и их одежда была испачкана рвотой… Но на четвертый или пятый день положение немного улучшилось. Мы выяснили, что предполагаемой пробоины на самом деле не оказалось, просто в туалете был открыт кран…»¹⁰³

Из-за шторма (и из-за пробоины, которой на самом деле и не существовало) пришлось выбросить за борт почти все снаряжение за исключением оружия и боеприпасов (яхта угрожала перевернуться). Но нет худа без добра — в такую погоду и местные рыбаки, и береговая охрана предпочитали не покидать берега, и яхту не перехватили в мексиканских территориальных водах.

Батиста ждал высадки — ведь сам Фидель публично заявил, что она состоится в 1956 году. Правда, до последнего момента были неизвестны точное время и место.

На пресс-конференции в октябре 1956 года Батиста заявил: «Организация, которую они (люди Кастро. — Н. П.) имеют и которая нам хорошо известна, не только не может осуществить обещанные ими наступательные планы псевдовоенного характера, но даже неспособна устроить какую-нибудь серьезную засаду»¹⁰⁴. Начальник генерального штаба Табернилья[76] был еще более категоричен: «Исключена всякая возможность высадки, объявленной Фиделем Кастро. С технической точки зрения какая-либо перспектива высадки этих групп, состоящих из людей экзальтированных, недисциплинированных, лишенных военных знаний и средств ведения боя, нереальна»¹⁰⁵.

Кубинские вооруженные силы на тот момент были, пожалуй, лучшими во всей Центральной Америке, и американцы щедро оснащали их якобы для защиты Западного полушария от коммунистической угрозы. В 1956 году военная помощь США диктатуре Батисты составила 94 миллиона долларов.

В сухопутных войсках числилось 21 307 военнослужащих, в том числе 76 генералов. ВМС (5946 человек) имели на вооружении 29 боевых кораблей (в том числе один крейсер, три фрегата и 15 сторожевых кораблей). Военновоздушные силы располагали 78 самолетами (20 бомбардировщиков, 25 истребителей и 33 транспортных самолета). Кроме того, примерно 7,6 тысячи человек служили в полиции. Армейские гарнизоны в провинции Орьенте располагались в восьмидесяти четырех населенных пунктах.

Силы на первый взгляд были очень неравными, и можно было подумать, что Табернилья прав. Правда, многие офицеры и солдаты кубинской армии без всякого энтузиазма относились к своему главнокомандующему, и боевой дух большинство подразделений нельзя было назвать высоким.

Однако поначалу казалось, что Че и вправду неверно истолковал «знамения», упомянутые в письме к матери.

Организация «Движение 26 июля» в Сантьяго-де-Куба должна была поднять восстание одновременно с высадкой отряда Кастро. Предполагалось, как и в 1953 году, напасть на казармы Монкада[77], вооружить дополнительные силы, захватить аэропорт и привлечь на сторону восставших военных моряков. После установления контроля над городом группы восставших на грузовиках (уже с помощью партизан Кастро) должны были быстро освободить прилегающие населенные пункты в Орьенте.

В качестве программы-минимум предполагалось оттянуть на Сантьяго-де-Куба основные силы Батисты в Орьенте, чтобы высадка отряда Кастро прошла беспрепятственно.

Поначалу все шло неплохо. Удалось договориться с капитаном стоявшего на рейде в Сантьяго-де-Куба фрегата «Антонио Масео», и тот обещал присоединиться к восстанию в случае его успеха в городе. В случае поражения вылазки фрегат обязался сохранить нейтралитет.

27 ноября Паис получил закодированную телеграмму из Мексики, сообщавшую, что «Гранма» прибудет на Кубу 30 ноября. Но штурман сбился с курса, о чем ни на Кубе, ни в Мексике никто не знал. 28 ноября на собрании боевых групп «Движения 26 июля» в Сантьяго-де-Куба было торжественно зачитано обращение Эрнста Тельмана к коммунистам Гамбурга[78]. 29 ноября было отпечатано 10 тысяч листовок, которые, правда, так и не успели распространить среди населения.

Утром 30 ноября вооруженные группы атаковали все полицейские участки Сантьяго-де-Куба. Несмотря на крайнюю скудность в вооружении повстанцев (56 винтовок и пистолетов, один пулемет и один миномет), внезапность удара сделала свое дело, и город фактически перешел под контроль Паиса. Но всего лишь на пару часов. Скоординировать все акции не удалось, так как некоторых участников восстания арестовали еще до его начала. Казармы Монкада планировалось обстрелять из единственного миномета, но и этого не получилось (расчет миномета также был арестован). Полиция быстро подтянула подкрепление, и уже в 11 часов утра восставшие получили приказ отступить.

А «Гранма» была еще в трех днях пути от места высадки. 30 ноября экипаж по радио узнал о восстании и на следующий день взял прямой курс на Кубу. Кастро был очень раздосадован преждевременным началом восстания (а скорее своим собственным опозданием) и произнес: «Как бы я хотел уметь летать!» Медлить было нельзя, и люди напряженно всматривались в море, пытаясь уловить очертания маяка Кабо-Крус, где их должны были ждать люди Паиса. Один из партизан (бывший лейтенант ВМС Кубы) даже упал за борт. Запасы воды и пищи подошли к концу, приходилось экономить и топливо для двигателя. Только днем 2 декабря экипаж увидел очертания кубинского берега.

Яхта села на мель, и на берег пришлось высаживаться по пояс в воде. Из-за этого большую часть боеприпасов пока оставили на корабле. Тут еще выяснилось, что берег представляет собой мангровое болото протяженностью два километра, которое было очень сложно форсировать. На тот момент «Гранму» уже засек сторожевой корабль, и вскоре место высадки стали бомбить правительственные ВВС. Правда, в этом смысле мангровые заросли как раз очень помогли — в их чаще партизаны были абсолютно незаметны.

Че так описал высадку: «Заплетающейся походкой мы ступили на твердую землю, являя собой армию теней, армию призраков, которая шла, подчиняясь импульсу какого-то скрытого психического механизма»¹⁰⁶.

А до Сьерра-Маэстры было еще около 40 километров. Ослабленные морской болезнью и тяжелым маршем через болото, 5 декабря бойцы остановились на отдых в местечке Алегрио-дель-Пио и стали жадно поглощать побеги сахарного тростника. Они не знали, что к месту высадки стянуто уже более тысячи солдат и офицеров правительственных войск. Примерно в 16.15 на лагерь повстанцев напали солдаты. Партизаны были застигнуты врасплох, и боя не получилось. Отряд рассеялся, хотя прямые потери были невелики (погибли четыре бойца), что свидетельствовало о плохой боевой подготовке батистовской армии.

Че схватил ящик с боеприпасами, в который сразу же попала пуля. Вторая пуля угодила ему в шею, и Че счел ранение смертельным. Он неподвижно лежал на земле, стараясь умереть достойно. Его вывел из прострации Хуан Альмейда — он стал трясти Че, и они смогли добежать до леса. На поверку ранение оказалось касательным и совершенно не опасным. Рядом падали замертво боевые товарищи, кто-то кричал, что надо сдаваться. Ему отвечал отчаянный рев Камило Сьенфуэгоса: «Здесь никто не сдается!»

Поражение партизан было полным. Отряд Кастро рассеялся на мелкие группы, которые сами по себе пробивались в горы. Большая часть оружия и боеприпасов была потеряна. Часть отряда (22 человека) батистовцы захватили в плен. Их осудили на шесть лет тюрьмы. Многих пленных расстреляли без всякого суда. Кубинский диктатор поспешил объявить о полном разгроме партизан и смерти Фиделя Кастро. В бою погиб всего один солдат правительственной армии и двое были ранены.

6 декабря 1956 года в госдепартамент зашел кубинский посол Кампа. Он описал Кастро как опасного фанатика, но заверил американцев, что кубинский народ его не поддержит¹⁰⁷. Ведь экономика Кубы процветает. Батисту-де, напротив, поддерживают не только офицеры, но и солдаты. А в народе президента любят еще больше, чем в 1952 году, когда он пришел к власти. Американцев Кастро вообще не интересовал (они его явно недооценивали), и в госдепартаменте поинтересовались только, не вовлечены ли коммунисты в происходящие на Кубе события. Кампа, подобострастно напомнив, что Куба разорвала дипломатические отношения с СССР, сказал, что нет никаких сомнений — «элементы коммунистической партии Кубы, действующей в подполье, поддерживают “Движение 26 июля” как только могут»¹⁰⁸.

Американцы не зря интересовались кубинскими коммунистами — НСП оказалась единственной крупной политической силой Кубы, поддержавшей Кастро в специальных заявлениях 6 и 11 декабря. Правда, коммунисты, как и раньше, выражали свое несогласие с методами борьбы «Движения 26 июля».

Группа партизан (пять человек), в которой был и Че, продвигалась к горам практически без воды. Из еды осталась банка сгущенного молока. Да и с ней случилась незадача — один из партизан сунул банку в карман дыркой вниз, и когда все захотели есть, оказалось, что молока-то и нет. На берегу моря партизаны ночью поймали несколько крабов и съели их сырыми — разводить огонь они не решались.

Вокруг время от времени звучали выстрелы — местность прочесывали армейские патрули. Че ориентировался, как ему казалось, по Полярной звезде и вел товарищей на восток по направлению к Сьерра-Маэстре. Только потом он узнал, что его звезда-ориентир отнюдь не была Полярной, и группа чисто случайно действительно пробиралась к горам.

12 декабря 1956 года группа увидела крестьянскую хижину, но зайти не решилась — было слышно, что кто-то произносит тост за товарищей по оружию. Вероятно, в хижине находились солдаты. На следующий день партизаны были уже на исходе сил, некоторые отказывались идти дальше. Дождевую воду с помощью ингалятора Че высасывали из каменистых впадин.

Но тут на дороге попался еще один крестьянский дом и, несмотря на предостережения Че, партизаны постучали в дверь. Им повезло — оказалось, что хозяин принадлежит к подпольной сети поддержки «Движения 26 июля».

Партизаны решили переодеться в крестьянскую одежду и рассредоточиться по окрестным хижинам. Оружие и боеприпасы спрятали в одном доме. Только Че, как фактический командир этого маленького подразделения, оставил себе пистолет. Выдвинувшись в разведку, партизаны узнали, что армия захватила только что оставленный ими поселок и обнаружила оружие. Тут впервые Че понял, что среди крестьян Сьерры были не только друзья, но и шпики полиции (чибатос), которые еще не раз станут досаждать повстанцам.

От Гильермо Гарсиа, одного из лидеров крестьян, поддерживающих «Движение 26 июля», Че и его товарищи узнали, что Фидель жив и с двумя товарищами пробился в горы. Он и направил Гарсиа на разведку, чтобы тот обнаружил оставшихся в живых членов экипажа яхты «Гранма» и привел их в лагерь. Наконец 21 декабря группа Че достигла кофейной плантации, где их ждал Фидель.

К рождеству 1956 года на ферме «Эль Пуриаль» собрались всего 22 человека. С таким маленьким отрядом было бесполезно атаковать батистовские гарнизоны в горах, даже самые незначительные. Но больше всего Фидель был расстроен тем, что его отряд лишился автоматического оружия. Че получил строгий выговор от командира за то, что он и его группа оставили в поселке свои винтовки.

В этих условиях было принято решение забраться в самую непроходимую часть Сьерра-Маэстры, в район высшей точки Кубы пика Туркино (1972 метра). Там точно не было правительственных войск.

Батиста тем временем праздновал в Гаване разгром партизан. 15 декабря он даже заявил, что Фидель Кастро в последний момент струсил и вообще не прибыл на Кубу. Это была его реакция на требования общественности предъявить пленного или мертвого Кастро. Чтобы успокоить умы, Батиста объявил о выводе из Орьенте большей части направленных туда для борьбы против партизан войск.

23 декабря лидеры «Движения 26 июля» на востоке Кубы Франк Паис и Армандо Харт узнали, наконец, что Кастро и часть его отряда уцелели. К 5 января 1957 года обессиленные, но все же закаленные маршем по горной местности партизаны оказались неподалеку от пика Каракас — в центральной, самой высокой части массива Сьерра-Маэстра. К ним присоединились несколько добровольцев.

Фидель принял решение дать первый бой, захватив казарму в местечке, где речка Рио-Плата (Серебряная) впадала в море. Надо было поднять боевой дух бойцов, а главное, доказать Кубе и всему миру, что партизаны не только не разбиты, но и готовы к наступательным боям. В распоряжении отряда было девять винтовок с оптическим прицелом, пять самозарядных винтовок, две автоматические винтовки «томпсон», два автомата и пять устаревших винтовок. Боеприпасов было в обрез. Фидель решил дать себе и Че (как хорошим стрелкам) по 70 патронов, а остальным оставить по 15–30.

Казарму взяли под наблюдение и через одного из местных крестьян выяснили, что в ней дислоцируются 15 солдат. К тому же на пути в казарму находился один из местных майоралес Чико Осорио, особенно жестоко обращавшийся с крестьянами. Через некоторое время в руки партизан действительно попал ехавший на муле и сильно пьяный Осорио. Фидель представился ему полковником сельской гвардии, посланным на поимку «этого проклятого Кастро». Мол, он инспектирует гарнизоны, утратившие бдительность. Осорио был счастлив услужить офицеру и рассказал о системе караулов Ла-Платы. Похвалился он и тем, скольких крестьян убил и жестоко пытал, не подозревая, что тем самым подписал себе смертный приговор. Пьяного майоралес отправили в арьергард с приказом убить, как только начнется нападение на казарму.

Следует отметить, что Фидель стремился отпускать всех пленных, а тем более раненых солдат противника. Щадил он и собственных дезертиров, а также тех бойцов, кто иногда отказывался выполнять приказ. Принципиальный Че поначалу был с этим не согласен, но Фидель все же был прав. Гуманность партизан на фоне начавшихся в Сьерре массовых репрессий со стороны армии и сельской гвардии создавала к повстанцам благосклонное отношение.

Осорио приговорили к казни именно за его зверства, а не потому, что он был враг.

17 января партизаны тремя группами подобрались к казарме на расстояние 40 метров, и в 2.40 ночи Фидель дал сигнал к атаке выстрелом в воздух. После первых залпов солдатам предложили сдаться, но те ответили ураганным огнем. Бой затягивался, и Фидель приказал поджечь стоящий рядом с казармой дом майоралес. С первых двух попыток это сделать не удалось, но затем Че и Креспо все же подожгли примыкавший к казарме склад кокосовых орехов. Это решило исход боя. Солдаты не захотели сгореть заживо и сдались. Умирать за Батисту никто не собирался. Помимо пленных в руки партизан попали восемь винтовок «Спрингфилд», пулемет, тысяча единиц боеприпасов, продукты, каски, ножи и даже ром. Сами партизаны израсходовали при нападении примерно 500 патронов. Были убиты двое солдат правительственной армии, пятеро ранены, у партизан же, как отмечал Че, не осталось ни единой царапины.

Отойдя в горы, партизаны отпустили всех раненых и пленных. Фидель и Рауль предложили солдатам присоединиться к отряду, но те ответили, что верны присяге. Фидель ответил: «Поздравляю вас, вы достойно вели себя и сделали все, что было в ваших силах. Мы не покушаемся на вашу жизнь. Можете быть свободны…»¹⁰⁹

Несмотря на возражения Че, Фидель приказал оставить солдатам медикаменты. Че так вспоминал об этом: «С болью в сердце я, врач, обязанный иметь запас медикаментов для наших войск, отдавал по приказу Фиделя все имевшиеся в нашем распоряжении медикаменты пленным, чтобы они смогли оказать помощь своим товарищам»"⁰.

В ответ на этот гуманный акт ВВС Батисты разбомбили всю местность, уничтожив дома окрестных крестьян.

Фидель предположил, что армия пустится за ними в погоню, и решил устроить засаду. Несколько дней партизаны прождали напрасно, но 22 января перед рассветом раздались выстрелы, возвестившие приближение погони. Когда силуэты врагов стали ясно видны на лесной просеке, по ним был открыт огонь. В этом бою Че убил своего первого врага. Он снял с солдата винтовку и пояс с патронташем и осмотрел его: «Пуля попала ему чуть ниже сердца и вышла с правой стороны. Он был мертв»¹¹¹.

Первые победы партизан (пусть и небольшие по военным меркам) имели колоссальный отзвук на Кубе. Батиста совершил ошибку, отреагировав на это полицейскими репрессиями не только в Сьерре, но по всей стране. В горах армия сжигала крестьянские дома и расстреливала всех, кто подозревался в симпатиях к партизанам, в городах полиция тайно убивала на улицах реальных и потенциальных оппозиционеров. Рядом с изрешеченными пулями телами обычно находили неразорвавшимися динамитные шашки (которые должны были продемонстрировать, что погибшие были террористами). Эти убийства пытались представить как разборки внутри оппозиции, но такая версия не убедила даже благожелательно настроенного по отношению к Батисте посла США в Гаване Гарднера.

15 февраля 1957 года в депеше в Вашингтон Гарднер предложил прямо указать Батисте, что США не приемлют его версию репрессий¹¹². Хотя госсекретарь Даллес отказал Гарднеру — мол, такого рода демарш будет воспринят как вмешательство во внутренние дела Кубы, — американцы все же решили постепенно дистанцироваться от Батисты, который излишне компрометировал их своими зверствами.

Че блестяще проявил себя в первых боях, и его семья могла бы им гордиться, если бы знала об этом.

2 декабря 1956 года, когда Ильда пришла на работу, она заметила, что сослуживцы смотрят на нее с грустью и сочувствием. Ей передали свежую газету, и первый же прочитанный заголовок едва не лишил женщину сознания: «Вторжение на Кубу с моря — Фидель Кастро, Эрнесто Гевара, Рауль Кастро и все другие члены экспедиции мертвы»¹¹³. Ее даже отпустили домой, где Ильду принялись утешать друзья.

Ильда, конечно, не знала русской приметы, что тот, о чьей смерти сообщили зря, будет жить долго. После звонка из Буэнос-Айреса отца Эрнесто, ссылавшегося на посла Аргентины в Гаване, ей стало известно, что Че не найден ни среди мертвых, ни среди раненых и пленных. Это давало некоторую надежду.

Как было условлено заранее, после отплытия Че из Мексики Ильда 17 декабря 1956 года уехала с десятимесячным ребенком к родителям в Перу. Самолет совершил промежуточную посадку в столице Гватемалы, где за Ильдой пристально наблюдали полицейские. Отец Ильды был страшно горд, что его зять принял участие в таком благородном деле, как освобождение Кубы.

Раздался звонок из Аргентины. Эрнесто-старший сообщил, что получил весточку от Чанчо[79]: «Я истратил две жизни, у меня осталось еще пять. Верьте, что Господь Бог — аргентинец»¹¹⁴. Записку передали через третьи руки, но родители легко узнали почерк сына.

6 января 1957 года, получив от отца Че авиабилеты, счастливая Ильда вылетела в Буэнос-Айрес, где впервые познакомилась с семьей мужа. Конечно, Эрнесто-старший и Селия обрадовались внучке и приняли Ильду очень сердечно. Она убедилась, что Че по-прежнему был в семье любимым ребенком и его величали не иначе как «Эрнестито». И отец, и особенно мать очень беспокоились за сына.

Ильда и Селия подолгу беседовали о дорогом их сердцам человеке. Как-то раз, чтобы подбодрить свекровь, Ильда рассказала, что видела во сне улыбающегося Эрнесто, сообщившего, что с ним все в порядке. Конечно, образованная Ильда в сны не верила, но именно в этот день пришло письмо от родственника из США, которого навестил один из членов «Движения 26 июля». Теперь стало окончательно ясно, что Эрнесто жив и здоров. Правда, пуля слегка задела шею, но рана уже зажила.

Дома начался праздник. Эрнесто-старший, как настоящий кабальеро, торжественно объявил, что если его сына захватят в плен, он сам отправится на Кубу и освободит его.

Летом, спасаясь от дикой жары в Буэнос-Айресе, Ильда с дочкой уехала на дачу семьи в городок Портела. Чтобы угодить родне, Ильда даже согласилась на крещение Ильдиты, хотя прекрасно знала, что Че этого бы не одобрил.

17 февраля 1957 года Фидель выиграл крупнейшее сражение «без ни единого выстрела со стороны партизан» (эту фразу придумал Эрнесто Гевара). Задолго до начала мировых информационных войн лидер кубинской революции полностью осознавал важность СМИ, способных влиять на исход любой революции или войны. Поэтому усилиями руководства «Движения 26 июля» было организовано интервью Фиделя Кастро с Гербертом Мэтьюзом — известным прогрессивным американским журналистом из «Нью-Йорк тайме». Мэтьюз работал в газете с 1922 года и когда-то брал интервью у самого Сталина.

Фидель мастерски провел интервью, не забывая ни о содержании беседы, ни о «пиаре». Встречу с журналистом устроили прямо на живописном пике Туркино, так как планировалась фотосъемка. В разгар беседы по заранее намеченному (и неизвестному Мэтьюзу) сценарию к Фиделю подбежал запыхавшийся партизан и радостно сообщил о прибытии «второй колонны», конечно же, вымышленной. Но известие о подкреплении должно было убедить корреспондента (а через него и Батисту), что партизан много.

Фидель принял меры, чтобы один из ближайших его соратников — Че — не попался на глаза американцу. Со времен событий лета 1956 года в Мексике мировое сообщество, а главное, американские спецслужбы знали, что Че — коммунист. Кастро же хотел нарисовать Мэтьюзу иную политическую «картинку», что в полной мере ему удалось.

Че вспоминал: «Во время беседы, на которой мне не пришлось присутствовать, Мэтьюз, по словам Фиделя, не задавал каверзных вопросов, и было похоже, что он симпатизирует революции. Когда корреспондент спросил, является ли Фидель противником империализма, последний ответил утвердительно и осудил снабжение Батисты оружием (со стороны США. — Н. П.), указав при этом, что такая политика служит не делу защиты континента[80], а лишь угнетению его народов»11⁵.

25, 26, 27 февраля «Нью-Йорк таймс» опубликовала три статьи Мэтьюза о встрече с Кастро. Фидель и его сторонники были представлены прогрессивными молодыми идеалистами-демократами и… антикоммунистами. Американский журналист даже сравнил их программу с «новым курсом» Рузвельта. Напротив, Батиста под пером Мэтьюза выходил диктатором-клептократом, попирающим демократические права и свободы своего народа. И этому попирателю американских ценностей США поставляли оружие!

28 февраля в депеше госдепартаменту посол США в Гаване Гарднер подтвердил многие выводы Мэтьюза, однако все же считал, что журналистом подана весьма односторонняя картина и Батиста держит страну под контролем"⁶. Журналист, мол, излишне преувеличил силу и влияние «кастровского движения».

Однако после интервью Мэтьюза общественное мнение США стало склоняться именно в сторону Кастро. В госдепартаменте крепло стремление дистанцироваться от Батисты, тем более что в случае поражения диктатора к власти все равно придут прогрессивные, но антикоммунисты. Впервые возникла мысль об ограничении или полном эмбарго на поставки на Кубу американского оружия. Таким образом, встреча в горах Сьерра-Маэстра не только предотвратила возможную американскую интервенцию на остров в пользу Батисты, но и обеспечила нейтралитет США в разворачивающейся на Кубе гражданской войне.

Реакция диктатора на интервью была настолько неуклюжей и бестолковой, что только усилила веру в правдивость статей Мэтьюза. Батиста сначала утверждал, что никакого интервью вообще не было. Когда появились фотографии с Фиделем, он объявил их фальшивыми. Тем самым кубинский диктатор сильно испортил отношения с американскими СМИ, фактически обвинив их в подлоге.

Сразу после отъезда корреспондента на долю Че выпала крайне неприятная, но необходимая задача. В лагере находился разоблаченный предатель Эутимио Герра, во всем сознавшийся. Его приговорили к смертной казни. Герра, как отмечал Че, выслушал приговор с большим достоинством. Он не возражал, упал на колени перед Фиделем и попросил, чтобы его расстреляли. Последним желанием приговоренного было, чтобы революция позаботилась о его детях[81]. Как раз в этот момент над лагерем собралась огромная черная туча. Повисла пауза, неприятная для Фиделя, так как никто не хотел исполнять приговор. Че достал пистолет 32-го калибра и выстрелил Герре в правый висок. Казалось, что предатель умер, но когда Че попытался снять прикрепленные цепочкой к ремню часы Герры, тот очнулся и прохрипел: «Сорви ее, сынок, какая теперь уж разница»11⁷.

После казни, вспоминал Че, начался один из самых тяжелых для него периодов партизанской войны. Отряд численностью всего 20 человек бродил по горам, избегая столкновения с армейскими подразделениями. 22 февраля Че почувствовал приближение приступа астмы, но никаких лекарств у него не было.

Еще 16 февраля 1957 года Фидель провел встречу с руководством «Движения 26 июля» (Франком Паисом, Селией Санчес, Вильмой Эспин, Айди Сантамария, Армандо Хартом и Фаустино Пересом). До этого момента движение «на равнине» считало отряд Фиделя лишь одним из звеньев революционной борьбы, основную тяжесть которой, как и раньше, испытывали подпольщики в городах. После совещания все изменилось — в ходе жарких дискуссий по инициативе Фиделя было принято решение направить все силы движения на поддержку партизанского очага в Сьерра-Маэстре. Накопленные в Сантьяго-де-Куба запасы оружия следовало переправить в горы. Туда же 5 марта должны были прибыть и добровольцы, изначально готовившиеся к вооруженной подпольной борьбе в самом Сантьяго-де-Куба.

Че благоразумно не вмешивался в трудные переговоры Фиделя с руководством движения. Уже по неформальным беседам в лагере ему стало ясно, что некоторые члены руководства (например, Армандо Харт) являются довольно убежденными антикоммунистами. Че решил, что сейчас нет смысла спорить с ними, но постепенно можно будет убедить товарищей в своей правоте.

Со своей стороны Фидель тоже проявил тактическую гибкость. Ему давно уже предлагали назначить Че политическим комиссаром отряда, ответственным за моральное воспитание бойцов и особенно прибывающего пополнения. Такая работа, бесспорно, требовалась. Че писал, что многие новобранцы, выходцы из состоятельных семей среднего класса, рассматривали партизанскую войну как веселое приключение без глубокого идейного смысла. Любые тяготы походной жизни немедленно вызывали в них желание вернуться к папе-маме. Например, они возмущались тем, что приходится есть один раз в день, да и еда не очень-то вкусная. Некоторые новобранцы под разными предлогами уходили из отряда, и Фиделю скрепя сердце приходилось их отпускать, что вызывало необходимость срочно менять место дислокации.

Хотя на должность «замполита», кроме Че, подходящих кандидатов не было, Фидель не стал назначать явного коммуниста. Это могло сорвать тщательно выверенную политическую тактику временного союза со всеми антибатистовскими силами, в том числе с национальной буржуазией. Ведь отряд в Сьерре был ничтожно мал, чтобы претендовать на руководящую роль в революции.

Пока эту роль приходилось завоевывать больше пропагандистскими методами.

20 февраля 1957 года Фидель написал манифест «За кого же мы проливаем кровь, как не за бедняков Кубы!». В нем давалась краткая история боевой деятельности отряда (который Батиста несколько раз объявил уничтоженным) и содержались очень мудрые слова, обращенные к правительственной армии: «…дети Батисты не направляются в горы, не едут туда и дети Табернильи, а также дети министров, сенаторов и миллионеров, использующих власть для своего обогащения за счет солдатской крови. Поэтому мы не чувствуем ненависти к солдатам, поэтому пленных после каждого боя выпускаем на свободу, поэтому раненые получают от нас первую помощь, несмотря на наши скудные запасы медикаментов… Когда же от наших выстрелов падает солдат, в нас больше грусти, чем удовлетворения, и мы сожалеем, что перед нашими прицелами не стоят настоящие преступники, те, кто никогда не был в Сьерре, — сенаторы, министры, политиканы, посылающие солдат на смерть…»11⁸

Манифест заканчивался призывом к кубинскому народу осуществлять всеобщий саботаж в экономике и мстить — фактически ликвидировать всех «прислужников тирании, истязающих и убивающих революционеров». Кульминацией компании гражданского неповиновения должна была стать всеобщая забастовка.

Некоторые члены руководства «Движения 26 июля», равно как и вся буржуазная оппозиция, коротавшая время на пляжах Майами, были возмущены содержавшимся в манифесте призывом поджигать плантации сахарного тростника, чтобы «лишить тиранию финансовых поступлений». Позднее это требование было выражено в слогане: «Или Батиста с урожаем, или урожай без Батисты!»

Оппозиционные буржуазные политики в Майами были озабочены тем, что поджоги принадлежащих американцам на Кубе плантаций могут резко изменить отношение США к разворачивающемуся на Кубе противостоянию. К тому же многие из них и сами были в этом бизнесе.

Но Фидель опять все рассчитал правильно, и именно с точки зрения реакции США. Когда поджоги действительно начались (это произошло уже в 1958 году), американские компании стали убеждать власти США отказаться от поддержки Батисты (который не смог организовать эффективной защиты их собственности) и наладить контакт с оппозицией. Многие бизнесмены даже стали платить налоги партизанам, чтобы защитить себя от гражданской войны. Че был очень доволен, когда в кассу Повстанческой армии стали поступать деньги от «Юнайтед фрут» — «зеленого монстра», задушившего революцию в Гватемале.

Наконец, призыв к поджогам сахарных плантаций имел и непосредственное военное значение — Батисте пришлось задействовать силы армии и полиции по всей стране и таким образом оттянуть их от Сьерры.

Кстати, Фидель постоянно напоминал, что к поджиганию плантаций призывали и лидеры антииспанского восстания в 1895–1898 годах — национальные герои Кубы Максимо Гомес и Хосе Марти, признанные даже Батистой. Гомес тогда воскликнул: «И вы мне будете еще говорить о каком-то тростнике, когда течет столько крови!»¹¹⁹

И все же весной 1957 года тема кубинского сахарного тростника сильно насторожила американцев, хотя и не в связи с манифестом Кастро.

В 1955–1956 годах кубинские власти безуспешно пытались убедить США повысить квоту на закупку кубинского сахара. Эйзенхауэру гораздо дороже какой-то Кубы были отношения с сенаторами и конгрессменами от сахаропроизводящих штатов. У Батисты лопнуло терпение, и, чтобы позлить своих надменных покровителей, он объявил о готовности продать 150 тысяч тонн сахара… Советскому Союзу по 6,12 цента за фунт с поставкой в апреле — июле 1957 года¹²⁰. Причем Москва получила от Гаваны еще и опцион на дополнительные 50 тысяч тонн.

Американцы были возмущены таким «предательством» Батисты, и это еще больше усилило их подозрения в отношении диктатора. Батиста ехидно отвечал, что цены на американском рынке упали ниже мировых, а Советы готовы закупать кубинский сахар именно по мировым ценам. Так что бизнес — и ничего личного. На самом деле заигрыванием с Москвой Батиста хотел отомстить американцам за намечавшийся поворот в сторону кубинской оппозиции.

Между тем интервью Мэтьюзу и манифест Фиделя имели и другое важное последствие — иные оппозиционные силы усилили борьбу против диктатуры, чтобы «перещеголять» Фиделя и его партизан, уже овеянных ореолом героизма.

«Революционный директорат» во главе с Хосе Антонио Эчеверрия не хотел отставать от «Движения 26 июля». 12 марта 1957 года объединенная в «Директорате» молодежь (в основном студенческая) решила ни больше ни меньше убить Батисту и таким образом положить конец диктатуре.

Отрядом из пятидесяти человек предполагалось захватить президентский дворец и ликвидировать диктатора. Вспомогательный отряд из ста бойцов в это время должен был не допустить подхода к дворцу правительственных войск. Третья небольшая группа должна была занять радиостанцию «Радио Релох», сообщить о смерти Батисты и призвать народ к восстанию.

В целом план[82] был отнюдь не плох, так как на Кубе того времени почти вся диктатура действительно держалась на одиозной личности Батисты. Вполне вероятно, что, оставшись без лидера, армейская верхушка пошла бы на раздел власти с буржуазной оппозицией и на досрочные выборы.

В последний момент операцию перенесли на 13 марта, но еще 11 марта некто, как вспоминал Батиста, во время детского праздника шепотом сообщил ему о предстоящем покушении.

13 марта 1957 года в 15.30 перед президентским дворцом остановился грузовик «быстрой доставки пакетов». Шофер поднял капот и стал копаться в моторе. Затем он открыл двери кузова и закричал: «Вперед, ребята! Да здравствует свободная Куба!» Обомлевшая от внезапности охрана дворца фактически без боя уступила первый этаж, а через 10 минут — и второй. У бойцов «Директората» были планы дворца, и они считали, что кабинет Батисты расположен именно на втором этаже. Так оно и было, но нападавшие не знали точного распорядка дня диктатора. В момент атаки Батиста, по своему обыкновению, обедал на третьем этаже. Услышав выстрелы (поначалу их приняли за хлопнувшие автомобильные покрышки), он быстро позвонил в генштаб, и ему на подмогу выслали пехоту и танки. Отряд, страховавший нападение, растерялся и не оказал помощи товарищам.

На радиостанции все развивалось без помех (группой руководил лидер «Революционного директората» Эчеверрия). Бойцы заставили диктора зачитать их обращение к народу, в котором говорилось, что с Батистой покончено. Правда, станцию отключили и в эфир попало не все обращение. Группа благополучно покинула здание радиостанции, но по дороге попала в «пробку». Пришлось пойти на таран полицейской машины. Революционеры выскочили из автомобиля и открыли огонь, но силы были слишком неравны. Вся группа 24-летнего Хосе Антонио Эчеверрии погибла в бою.

Всего во время событий 13 марта были убиты 42 патриота и один американский турист. Улыбающийся Батиста обвинил в покушении Прио Сокарраса и «красных».

Фиделя попытались обвинить в том, что он якобы осудил атаку на президентский дворец как авантюрную акцию. Однако отношение лидера партизан Сьерры было иным: «Хотя наше движение и не имело отношения к этой акции, мы от всего сердца поддерживаем героев, которые, принося в жертву свои жизни, пытались положить конец диктатуре»¹²¹.

Кстати, командир отряда, напавшего на дворец, — Фауре Чомон, — стал после победы революции послом Кубы в СССР.

«Революционный директорат 13 марта» (так стала называться эта организация) смог сохранить запасы оружия, и его было решено переправить в Сьерру. 20 апреля полиция Батисты разгромила практически все оставшееся в живых руководство «Директората». По распоряжению диктатора на неопределенное время был закрыт Гаванский университет[83].

Тем временем во влажных горах Кубы Че ужасно страдал от астмы и вколол себе последнюю ампулу адреналина. Больше всего его страшила мысль, что он может стать обузой для товарищей. Но Фидель все же распорядился оставить совсем обессиленного Че в доме дружественно настроенного крестьянина и немедленно послал в город за антиастматическими медикаментами. Курьер вернулся через два дня и смог принести только одну ампулу. 3 марта Че кое-как собрался с силами и двинулся на соединение с отрядом. Ему понадобилось на это целых семь дней.

Отряд Фиделя подвергался бомбежкам вражеской авиации, хотя они и не приносили прямых боевых потерь — обнаружить с воздуха маленький отряд в горных джунглях было почти невозможно. Хуже было с продуктами — их постоянно не хватало.

Обещанное «равнинным» «Движением 26 июля» подкрепление все не приходило. 50 бойцов, измученных тяжелым маршем по горам, появились в отряде лишь 16 марта. Только 30 человек были хоть как-то вооружены. Фидель поручил Че встретить новобранцев и привести их в партизанский лагерь. Че обрадовало, что к огневой мощи отряда прибавились два легких пулемета и два автомата.

Фидель разделил свой сильно выросший отряд на три взвода (колонны), которые возглавили Рауль Кастро, Хуан Альмейда и Хорхе Сотус (последний отвечал за новичков, на марше он был их командиром). Че пока не сделали командиром, потому что он был иностранец и коммунист. Именно в этот момент Рауль предложил назначить Че политическим комиссаром, но, как уже упоминалось выше, предложение не прошло. Че принимал постоянное участие в заседаниях неформального военного совета отряда, где и решались основные вопросы тактики и стратегии борьбы. На первом военном совете Фидель раскритиковал Че за то, что во время марша новичков на соединение с отрядом он передал командование Сотусу.

Формально Че оставался в должности врача отряда.

Пока не было боев, Фидель изо всех сил пытался пополнить запасы оружия, боеприпасов и продовольствия. Лидер «Движения 26 июля» в провинции Орьенте Франк Паис к тому времени уже был арестован полицией, но даже из тюрьмы ухитрялся поддерживать связь со Сьеррой. Покупать продукты у дружественно настроенных крестьян стало тяжело. Они уже не могли пригласить на кофе 70 с лишним человек. С крестьянами договорились, что они будут передавать отряду часть урожая. Однако с едой все равно было очень трудно. Тем не менее мародерство жестко пресекалось — за него полагалась смертная казнь.

Пришлось даже есть конину, что вызвало крайнее недовольство примкнувших к отряду крестьян. Те считали, что лошадь — друг человека и съесть ее сродни каннибализму.

На марше впереди отряда обычно шел авангард под командованием Камило Сьенфуэгоса (которого Че считал лучшим партизанским командиром), затем следовал взвод Рауля Кастро, а потом штаб во главе с Фиделем, к которому был причислен Че. Ему в подчинение дали молодого парня, который помогал нести медикаменты.

Для повышения авторитета партизан среди окрестного населения Че стал проводить приемы местных крестьян прямо под открытым небом. У него почти не было лекарств, и помочь он мог только словом, в основном профилактическими советами. Как и в Чили или Гватемале, беззубые кубинские бедняки и их рахитичные дети страдали от одних и тех же болезней, вызванных тяжелым трудом и постоянным недоеданием. Че постоянно говорил им, что только справедливая аграрная реформа, за которую и борются партизаны, сможет превратить их безрадостное существование в полноценную, достойную человека жизнь.

15 апреля повстанцы получили письмо от члена руководства «Движения 26 июля» Селии Санчес, в котором было 500 долларов. Было получено и письмо Армандо Харта, сидевшего в тюрьме. У Че вызвало крайнее неудовольствие предложение Харта наладить плотный контакт с американцами через посольство США в Гаване.

28 апреля 1957 года партизаны достигли высшей точки Кубы пика Туркино и водрузили на нем национальный флаг[84], провозгласив этот район «свободной территорией Кубы».

Марши марта — апреля 1957 года в достаточной степени закалили новобранцев, и с середины мая отряд был готов дать армии серьезный бой. Тем более что 20 мая из Сантьяго-де-Куба были получены 19 винтовок и 4 пулемета. Кстати, часть оружия ячейки «Движения 26 июля» получали с американской базы в Гуантанамо через симпатизировавших революции кубинских служащих базы.

28 мая 1957 года отряд Фиделя, в котором, как и 2 декабря 1956 года, насчитывалось 83 человека, атаковал военный лагерь Уверо (70 солдат).

Перед этим серьезным боем Фидель предложил всем сомневающимся покинуть отряд. Ушли девять человек. Че было поручено возглавить расчет пулемета «мадсен», смонтированного на треноге.

Партизанам сразу удалось вывести из строя радиостанцию гарнизона, и он уже не мог запросить подкрепления. Затем повстанцы под прикрытием пулеметного огня подобрались к казармам на 60 шагов, но еще до начала решающей атаки солдаты сдались. Мягкость Фиделя по отношению к пленным уже давала свои плоды. Весь бой продолжался 2 часа 45 минут.

Победа была полной. Противник потерял 47 человек убитыми и ранеными, 14 солдат сдались в плен, еще 6 смогли убежать. Среди повстанцев было 7 убитых и 4 раненых. Весь июнь 1957 года Че посвятил уходу за ранеными, в то время как за партизанами непрерывно охотилась вражеская авиация.

Че высоко оценил достигнутые результаты: «Для нас этот бой явился переломным моментом. После него боевой дух отряда окреп, еще сильнее стала вера в победу. И хотя последующие месяцы были временем суровых испытаний, мы уже владели секретом побеждать врага»¹²².

К этому времени Фидель стал настолько популярной фигурой на Кубе, что остальные оппозиционные силы старались копировать его действия.

25 мая 1957 года из Бискейн-Бэй (Флорида) в направлении Кубы отплыла «вторая “Гранма”» — на борту зарегистрированной в США яхты «Коринтия» находились 27 бойцов — членов партии «аутентики» во главе с бывшим пилотом гаванского аэропорта Каликсто Санчесом. Эту экспедицию тоже подготовил Байо, а всю акцию финансировал Прио Сокаррас. Люди Санчеса должны были открыть против Батисты второй фронт в той же самой провинции Орьенте, в горном массиве Сьерра-Кристаль.

Вскоре после высадки (23 мая) недалеко от городка Майори отряд встретился с группой солдат, переодетых в крестьянскую одежду. «Крестьяне» кричали: «Да здравствует Фидель Кастро!» После братания солдаты обнажили оружие и заявили, что место высадки окружено тысячами военных. Экспедиция была предана еще перед отплытием — у полиции Батисты на руках был точный список всех, кто находился на борту «Коринтии».

Крах «Коринтии» заставил буржуазную оппозицию в Майами искать новых контактов с Кастро: Фиделя все же надеялись удержать под контролем. В Сьерра-Маэстре появились Фелипе Пасос (который все еще рассчитывал после свержения Батисты стать премьер-министром) и Рауль Чибас. Выбор второй фигуры был не случайным: Рауль был братом застрелившегося лидера «ортодоксов», которым ранее так восхищался Фидель. Че отмечал, что Рауль Чибас не унаследовал никаких выдающихся качеств своего знаменитого брата — «он не был ни хорошим оратором, ни проницательным и ни слишком умным человеком»¹²³. Пасос был известен не столько как толковый экономист, сколько как не запятнанный коррупцией человек. Че саркастически заметил, что в те времена на Кубе это было выдающимся качеством.

Пасос и Чибас передали обеспокоенность кубинской буржуазной эмиграции слишком революционными призывами Фиделя типа поджогов плантаций сахарного тростника. Фидель проявил политическую гибкость и вроде бы немного отыграл назад. Хотя под его командованием было уже 200 неплохо вооруженных партизан, этого все же было слишком мало, чтобы бросать американцам открытый вызов. Ведь было понятно, что люди типа Прио, Пасоса и Чибаса контролируются Вашингтоном.

После тяжелых переговоров (Че в них не участвовал, но заметил, что тогда «нам было не до болтовни») 12 июля 1957 года на свет появился «Манифест Сьерра-Маэстры» — весьма умеренного содержания. В нем излагались требования свержения диктатуры и (для чего, собственно, и приезжали эмиссары из Майами) назначения кандидата на пост главы Временного правительства. Ясно, что эту должность «столпы кубинской политики» типа Прио или Пасоса мысленно зарезервировали за собой.

Партизаны внесли в манифест требование не допускать посредничества иностранных держав во внутрикубинском конфликте (явный антиамериканский пассаж). Прозорливость Фиделя проявилась и в том, что в документе категорически отвергался вариант замены диктатуры Батисты военной хунтой. Именно такой сценарий — батистовская политика без самого Батисты — американцы и попытались «провернуть» на Кубе в конце 1958 года.

Из экономических требований в манифесте содержалась только разработка основных принципов довольно умеренной аграрной реформы. Предполагалось распределять среди нуждающихся крестьян только пустующие государственные и частные земли, причем частникам полагалось возмещение.

Че был, конечно, не слишком доволен содержанием манифеста, но понимал, что на этом этапе необходим временный тактический союз с кубинской буржуазией:

«Конечно, мы не были удовлетворены содержанием декларации, но, несмотря на это, она была необходима, так как в целом носила прогрессивный характер. Мы понимали, что эта декларация могла служить лишь до определенного момента, после которого она стала бы тормозом для дальнейшего развития революционного процесса. Но в тех условиях мы были готовы выполнить эти требования.

Для нас было понятно, что это программа-минимум, которая по существу ограничивает наши возможности. Но мы также понимали, что, находясь в горах, практически невозможно оказывать наше влияние в той мере, в какой нам хотелось. Поэтому в течение какого-то периода времени мы должны были уживаться с целым сонмом так называемых “друзей народа”, которые в действительности хотели использовать нашу военную силу, а также огромную веру народа в Фиделя Кастро для своих темных махинаций и прежде всего для того, чтобы сохранить на Кубе господство империализма, опираясь на компрадорскую буржуазию, тесно связанную со своими североамериканскими хозяевами»¹²⁴.

17 июля 1957 года Фидель отдал приказ об образовании второй колонны своего отряда, уже именовавшегося Повстанческой армией, командиром колонны был назначен Эрнесто Гевара в звании капитана[85]. Колонна номер 2 насчитывала 75 человек, и ее вооружили за счет трофеев, захваченных в Уверо.

Таким образом, Че фактически стал вторым человеком в Повстанческой армии. Несмотря на то что Эрнесто Гевара был иностранцем, да еще и «красным», его назначение воспринималось всеми бойцами как давно заслуженное. Он был смел, но не безрассуден, суров, но справедлив. Все тяготы походной жизни этот больной астмой человек делил с товарищами поровну. С присущим ему юмором Че говорил, что порох для него — лучшее лекарство от астмы.

Предполагалось, что колонна Че будет действовать самостоятельно. Аргентинец немедленно вывел свое подразделение на позиции на холме между двумя речками — Пальма-Моча и Рио-Плата. Там бойцы три дня просидели в засаде, но 22 июля один из партизан случайно выстрелил и сорвал всю операцию. Фидель приговорил этого партизана к расстрелу, но благодаря вмешательству Че его помиловали.

К осени 1957 года партизаны контролировали в горах Сьерра-Маэстра примерно 4 тысячи квадратных километров. В некоторой степени этому поспособствовала тактика батистовской армии. После ощутимого поражения при Уверо все мелкие гарнизоны были выведены из горной местности. Правительство стало выселять из Сьерры и крестьян, якобы для их защиты. На самом деле Повстанческую армию просто хотели задушить голодом и заставить выйти на равнину. При тогдашнем соотношении сил (а особенно тяжелого вооружения) это было бы равносильно самоубийству.

Серьезным ударом по делу революции стало убийство лидера «Движения 26 июля» Франка Паиса. 30 июля 1957 года полиция выследила дом в Сантьяго-де-Куба, где прятался Паис[86]. Он и его друг Рауль Пухоль пытались уйти незамеченными, но были выданы доносчиком из числа студентов. Оба были расстреляны. На похороны собралось много людей, траурная процессия прошла через весь город. Толпа кричала: «Убийцы! Убийцы!» В Сантьяго-де-Куба началась всеобщая забастовка. Забастовки солидарности прокатились и по другим кубинским городам.

Всю страну охватила серия акций протеста. После свержения Батисты 30 июля отмечается на Кубе как День мучеников революции. Именем Паиса назван аэропорт в городе Ольгин.

После смерти Паиса национальным координатором «Движения 26 июля» «на равнине» стал Армандо Харт.

Еще до гибели Франка Паиса был убит его брат, и Фидель предоставил на подпись своим офицерам письмо с соболезнованиями. При этом он огласил новое назначение — Эрнесто Гевара был повышен в звании до команданте — высшего чина Повстанческой армии. С тех пор всему миру стал известен «команданте Че Гевара».

Че гордился назначением: «В каждом из нас есть искра тщеславия. В этот день я был горд как ни один человек в этом мире»¹²⁵.

Че прилагал большие усилия, чтобы сделать из своей колонны закаленную воинскую часть. Он занял позицию в долине Эль Омбрито[87], имея задачу не допустить прорыва армейских частей вглубь Сьерры — «Свободной территории Кубы».

В ночь на 29 августа один дружественно настроенный крестьянин предупредил о приближении колонны правительственных войск, которая хотела прорваться через долину Эль Омбрито. Че уже привык к тому, что армия подсылает к партизанам дезинформаторов и шпионов. Поэтому он приказал взять крестьянина в заложники и угрожал ему всяческими карами, советуя сознаться во лжи. Но человек стоял на своем.

Че разделил колонну на три группы. Одна с самым плохим вооружением должна была имитировать бой, отвлекая противника. Другая (с пулеметами) заняла позицию на фланге возможного маршрута движения противника. Сам Че с главными силами собирался вступить с батистовцами в бой на выгодном рубеже (куда их должна была завлечь первая группа повстанцев) и подставить наступавших под огонь фланговой группы. Также был выделен специальный ударный отряд для преследования разбитого противника.

Пока колонна врага, выбиваясь из сил, поднималась на горный склон, наблюдавший за ней Че играл пальцем на спусковом крючке своего пулемета «браунинг», который еще не побывал в бою. Он хотел пропустить первых 12 солдат и ударить по центру колонны, чтобы рассечь боевые порядки батистовцев надвое. Но те что-то заметили, раздался крик, и Че выпустил очередь по шестому человеку в колонне. Партизаны начали контратаку, поливая врага очередями с обоих флангов. Солдаты (это была рота под командованием майора Мероба Сосы) оправились от первоначального замешательства и стали обстреливать колонну Че из базук.

У партизан же неожиданно вышел из строя второй пулемет — «максим». Больше пулеметов в колонне не было. Че отдал команду отступить, прикрываясь арьергардом. В это время подоспела присланная Фиделем колонна номер 1 имени Хосе Марти. Партизаны отошли примерно на километр и приготовили новую засаду. Че наблюдал, как ба-тистовцы заняли место предыдущего боя и демонстративно сожгли тело единственного павшего в бою партизана.

Че оценил результаты боевого крещения своей колонны самокритично: «Этот бой показал нам недостаточный боевой опыт нашей группы, которая оказалась не в состоянии взять врага под прицельный огонь врага, который двигался мимо на столь небольшом расстоянии десяти или двадцати метров… Но несмотря ни на что, для нас это была большая победа, мы остановили колонну Мероба Сосы; она отошла с наступлением ночи, и мы достигли очень скромного успеха, захватив одну единицу стрелкового оружия, которая, к сожалению, стоила нам жизни ценного бойца»¹²⁶.

Че не снимал и с себя ответственности за не совсем удачный бой. Именно он открыл стрельбу слишком рано, решив, что враги заметили партизан. На самом деле солдат лишь крикнул, что вершина близка.

Фидель и «Движение 26 июля» предпринимали усилия, чтобы создать на Кубе другие очаги вооруженной борьбы против диктатуры. Еще в июне 1957 года члены движения вошли в контакт с патриотически настроенными военными в городе Сьенфуэгос. Там было намечено захватить арсенал с оружием и уйти в соседние горы Эскамбрай. Однако полиция Батисты работала неплохо: ей удалось напасть на след повстанцев и арестовать 35 человек. Выступление было решено отложить.

5 сентября 1957 года «Движение 26 июля» решило провести синхронизированные по времени вооруженные вылазки в Гаване, Сьенфуэгосе, Мариэле, Сантьяго-де-Куба и других городах. В Гаване предполагалось захватить радиостанцию и призвать к всеобщей забастовке. Однако 2 сентября на экстренном совещании руководства движения было решено отложить акции на более поздний срок. Но в Сьенфуэгос сообщить об этом не успели.

На рассвете 5 сентября вооруженные группы «Движения 26 июля» при содействии отдельных моряков местной базы ВМС «Кайо Локо» проникли на базу и овладели ею без боя. Повстанцев вел командир артиллерии базы лейтенант Сан Роман. Революционеры стали раздавать оружие местному населению. Была атакована префектура полиции, сдавшаяся после ожесточенного сопротивления.

Практически весь Сьенфуэгос оказался во власти восставших. На улицах звучали здравицы в честь Фиделя и Повстанческой армии. Но уже к полудню из Санта-Клары подошли танки, а над городом появилась военная авиация Батисты[88]. Революционеры героически сопротивлялись, но к полуночи у них закончились боеприпасы.

В городе начались пытки и казни. Примкнувших к восстанию моряков расстреливали прямо на улице.

Не исключено, что попытка восстания сорвалась в том числе и из-за того, что Батисту вовремя предупредили американцы. 5 августа 1957 года адмирал Рэдфорд, председатель Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) США[89], получил детальную информацию о подготовке военного переворота против Батисты¹²⁷. Американское посольство на Кубе якобы проинформировал об этом неназванный источник, заявивший, что «является секретным лидером движения Фиделя Кастро в Гаване».

Посол США в Гаване признавал в телеграмме в госдепартамент от 13 сентября 1957 года, что ключевым фактором в подавлении восстания в Сьенфуэгосе были американские самолеты Б-26 и Ф-47¹²⁸. Причем Б-26 были переданы Батисте якобы для обороны Западного полушария от мирового коммунизма.

Американцев факт использования Батистой этого вооружения против собственного народа сильно раздражал, так как подрывал в Латинской Америке и так небольшую веру в честность внешней политики США. Примечательно, что посол США не обнаружил никаких видимых следов участия коммунистов в восстании в Сьенфуэгосе, о чем и сообщил в Вашингтон. Посол отмечал: «Нас критикуют на Кубе за поставки оружия кубинскому правительству. У Кубы нет внешних врагов. Поэтому ббльшая часть поставленного оружия используется для поддержания внутренней безопасности и сохранения власти нынешним режимом. Нам ясно, что если кубинское правительство намеревалось использовать переданное нами вооружение против мятежников в Сантьяго-де-Куба, то оно должно было запросить у [госдепартамента на это разрешение и с учетом сложившихся обстоятельств такого разрешения никто бы не дал…»¹²⁹

Посол всего лишь рекомендовал подумать над этой щекотливой темой, подчеркнув при этом, что «любые действия США в плане критики кубинского правительства за ненадлежащее использование переданного нами военного имущества могут серьезно ослабить режим Батисты…».

Американская разведка еще в августе 1957 года считала, что ввиду непрекращающихся забастовок и роста влияния оппозиции шансы Батисты дотянуть до назначенных им на июнь 1958 года президентских выборов[90] небольшие.

Поэтому уже с лета 1957 года американцы постепенно начинают реализовывать вариант возможной замены одиозного Батисты «демократическим» проамериканским правительством. Первым шагом стало назначение нового посла в Гаване вместо Артура Гарднера, который в отношении местного населения Кубы демонстрировал почти карикатурный снобизм.

Эрл Эдвард Тейлор Смит родился в 1903 году, окончил престижный Йельский университет и до войны работал брокером на Уолл-стрит (самая блестящая рекомендация в глазах братьев Даллесов, подвизавшихся там же). Рузвельт назначил Смита в Управление военного производства, а потом он служил в армии США и к концу войны «дорос» до подполковника. Когда в июне 1957 года Смит стал послом в Гаване, он не имел никакого дипломатического опыта и не говорил по-испански.

Задачей Смита (бизнесмена по своей сути) было наладить плотный контакт с респектабельной оппозицией и местными предпринимательскими кругами и несколько дистанцироваться от слишком одиозного Батисты.

Смит был потрясен двухсоттысячной демонстрацией в Сантьяго-де-Куба, которой сопровождались похороны Франка Паиса. С тех пор он постоянно предостерегал Вашингтон от недооценки Кастро и «Движения 26 июля». Недопущение этого движения к власти делало, по мнению Смита, задачу замены Батисты на более презентабельного лидера насущнее.

16 сентября 1957 года Смит сообщил в Вашингтон, что, несмотря на попытки Батисты представить Кастро несерьезной силой, «реальность совсем другая. Посольство получило информацию от целого ряда оцениваемых как надежные источников, что Фидель Кастро и его вооруженные сторонники в Сьерра-Маэстре в настоящее время адекватно вооружены легким стрелковым оружием и легкими пулеметами. У них нет тяжелого вооружения и весьма мало шансов на его приобретение… Некоторые оппозиционные силы считают, что повстанческие силы сейчас способны захватить и удерживать некоторое время какой-нибудь небольшой городок в Орьенте недалеко от гор…».

Смит ожидал, что партизаны вскоре перейдут от небольших засад и стычек к более крупным акциям, и делал вывод, что «кубинское правительство оказалось не в состоянии ликвидировать повстанческое движение в Сьерра-Маэстре, вероятность того, что оно это сделает в ближайшем будущем, мала, и эта операция будет продолжать ослаблять кубинские вооруженные силы с возможным серьезным воздействием на их боевой дух»¹³⁰.

В отличие от Гарднера, который предлагал Батисте заслать к партизанам агента, чтобы убить Кастро, Смит всего лишь предложил директору ЦРУ Аллену Даллесу внедрить в ряды партизан осведомителя.

В начале сентября 1957 года, как бы подтверждая прогнозы Смита, колонны Фиделя и Че решили дать бой каскитос[91] в районе лесопилки Пино-дель-Агуа.

Лесопилка принадлежала испанцу, там постоянно жили несколько рабочих. Гарнизона батистовцев в Пино-дель-Агуа, по данным разведки, не было. Колонны Фиделя и Че 10 сентября вошли в поселок, где их радушно приветствовали местные жители. Партизаны распустили слух, что они уходят дальше в направлении Сантьяго-де-Куба, и колонна Фиделя отправилась именно этим маршрутом в роли «живца» для запланированной партизанами засады. Отряд Че тоже вышел из поселка, но той же ночью вернулся в окрестности Пино-дель-Агуа и замаскировался. Ждать пришлось целую неделю, пока на подъеме в гору не показалось пять натужно ревущих армейских грузовиков.

Планировалось огнем из автоматического оружия остановить машины на узкой дороге и перебить экипажи. Но группы недостаточно обученного отряда вновь не смогли действовать скоординированно. Когда началась стрельба, бойцы смогли остановить только один грузовик. Потом кто-то дал неправильный приказ отступать, и Че пришлось самому восстанавливать положение прямо на поле боя. Партизанам досаждал стрельбой укрывшийся под грузовиком солдат. Один из партизан с вызовом сказал Че, что вот шанс для командира проявить себя в настоящем деле. Че тон бойца, конечно, не понравился, но он как настоящий командир привык поступать по принципу «делай, как я».

Селия де ла Серна с маленьким Эрнесто. 1928 г.

В семье Эрнесто Гевары Линча и Селии де ла Серна, помимо Че, было еще четверо детей: дочери — Селия (слева) и Анна Мария, сыновья — Роберто и Хуан Мартин (на руках у отца). Около 1945 г.

Че-планерист. 1946 г.

Юный Че. 1943 г.

Эрнесто — студент медицинского факультета Университета Буэнос-Айреса

Че со своей первой любовью Мининой — Марией дель Кармен Феррейра

По воде и по суше с Миалем — Альберто Гранадо. Около 1952 г.

Президент Гватемалы Хакобо Арбенс, свергнутый ЦРУ в 1954 году. Именно в Гватемале Че стал настоящим революционером

Кубинский диктатор Фульхенсио Батиста

Президент Аргентины Хуан Доминго Перон с супругой Эвитой

Ильда Гадеа и Че на Юкатане. 1956 г.

Супруги Гевара с дочерью Ильдитой. Мехико. 1956 г.

Повстанцы во главе с Фиделем Кастро в горах Сьерра-Маэстра. 1958 г.

Именно со знакомства с Раулем Кастро (слева) начался путь Эрнесто Че Гевары к славе и бессмертию

Команданте на отдыхе

Пристрелка

Верхом на муле в лесах под Санта-Кларой. 1958 г.

После битвы за Санта-Клару. 1 января 1959 г.

Победа! Гавана. Январь 1959 г.

Че Гевара, кубинский президент Мануэль Уррутия (в темных очках) и Камило Сьенфуэгос (справа) встречаются с журналистами. Гавана. 1959 г.

Че со своей помощницей Алейдой Марч

Свадьба Эрнесто Гевары и Алейды Марч.2 июня 1959 г.

Два команданте на рыбалке: Фидель и Че. 1960 г.

С родителями в Гаване. 1959 г.

Че в Пакистане. 1959 г.

Рукопожатие с «великим кормчим» Мао. 1960 г.

В Корейской Народно-Демократической Республике. 1960 г.

Властители дум: Жан Поль Сартр и Эрнесто Че Гевара. 1960 г.

Че учился всю жизнь, его лучшим другом была книга

Он постоянно находился в центре внимания, хотя всегда оставался скромным и даже застенчивым

«Я собрал все свое мужество, в глубине души будучи обиженным такими словами, которыми выражалось сомнение в моих качествах. Но как только мы попытались приблизиться к этому невидимому нам солдату, стрелявшему по нам из-под грузовика из автоматической винтовки, мы были вынуждены признать, что цена, которой мы хотели продемонстрировать свою бесшабашность, может оказаться слишком высокой; ни тот, кто усомнился во мне, ни я сам не выдержали этого испытания. Солдат со своей автоматической винтовкой отполз назад и спасся…»¹³¹

Наверное, далеко не каждый военный так напишет о себе в мемуарах, особенно после победы в войне.

Все же солдаты в беспорядке бежали на двух грузовиках, бросив часть оружия и снаряжения. Прямо на поле боя к бойцам Че перебежал ранее попавший в плен партизан Хильберто Кардера. Батистовцы готовили его к отравлению Фиделя Кастро, вручив пузырек с ядом.

В одном из грузовиков обнаружили тяжелораненого солдата, и один из партизан пристрелил его, чтобы избавить от лишних мучений. Че был возмущен тем, что солдату сначала не предложили сдаться, и стал громко отчитывать подчиненного (хотя у того батистовцы убили всю семью). Тут неожиданно из-под одеял на дне кузова выбрался еще один раненый солдат и попросил не убивать его. Ему оказали медицинскую помощь, и каждый раз, когда мимо проходил кто-либо из партизан, пленный кричал: «Не убивайте меня! Не убивайте меня! Че сказал, что пленных убивать нельзя».

На поле боя были захвачены одна автоматическая винтовка, пять самозарядных винтовок и пулемет на треноге. Противник потерял трех человек убитыми, партизаны — одного.

Бой закончился победой партизан, но Че, как обычно, был весьма критичен: «Оценка боя выявила, что, хотя это был военный и политический успех, у нас все еще были большие недостатки. Мы должны были лучше использовать момент внезапности, чтобы полностью уничтожить экипажи всех трех первых грузовиков… Все это говорило о том, что было срочно необходимо улучшить боевую готовность и дисциплину наших сил. Это была та задача, которой мы и посвятили себя в последующие дни»¹³².

О характере Че как командира и как человека дают представление еще два эпизода того периода.

В его отряде воевал некто Роберто Родригес, экзальтированный городской юноша. У него было плохо с дисциплиной, и командир группы приказал ему на время сдать оружие. Родригес вспылил, выхватил у одного из бойцов пистолет и застрелился. Че распорядился похоронить его без воинских почестей, расценив самоубийство в трудное время как дезертирство. Возник спор с товарищами, и в конце концов был достигнут компромисс — воинские почести свели к почетному караулу у могилы.

Таким образом, Че не боялся отступать от своего первоначального решения, если чувствовал, что не совсем прав.

Второму эпизоду Че посвятил отдельный раздел своих воспоминаний, что говорит о том, насколько сильно он его впечатлил.

К отряду привязался маленький щенок (ему было всего несколько недель), ставший любимцем всех партизан. Че и Камило Сьенфуэгос в то время преследовали колонну врага во главе с особенно жестоким командиром Санчесом Москеррой, на совести которого было много убитых крестьян и сожженных домов. Щенка оставили в лагере вместе с поварами, но тот незаметно увязался за выдвинувшимися на боевую позицию партизанами. В самый ответственный момент — в засаде — собачонка радостно залаяла, увидев своих друзей.

Че не мог рисковать успехом операции и скрепя сердце приказал одному из партизан задушить щенка: «Феликс посмотрел на меня пустыми глазами. В кругу обессиленных партизан он с щенком, естественно, оказался в центре внимания. Очень медленно он взял веревку, обмотал ее вокруг шеи собачонки и начал затягивать петлю. Так любимое нами подрагивание хвостиком вдруг перешло в судороги, чтобы постепенно затихнуть вместе с последним жалобным звуком… Я не знаю, сколько времени все это продлилось, но всем нам это показалось бесконечно долгим…»¹³³

Че страшно переживал, тем более что засада сорвалась и смерть беззащитного любимца оказалась напрасной.

На обратном пути отряд сделал привал в одном из поселков, где Феликс играл на гитаре грустные песни. Во время ужина он бросил на пол небольшую кость. Че вспоминал: «Какая-то собака из дома доверчиво подошла ближе и подняла ее. Феликс положил ей руку на голову, и собака посмотрела на него. Феликс тоже взглянул на нее, и потом наши с ним взгляды, в которых отражалось чувство вины, встретились. Мы вдруг затихли. На нас нахлынули одни и те же чувства. Перед нами как будто возник удавленный щенок с его доверчивым, ребячьим и немного укоризненным взглядом. Это был он, хотя и смотрел сейчас на нас глазами другой собаки»¹³⁴.

Как командиру, Че и тогда, и позднее приходилось принимать сложные, порой жестокие решения. Но принимал он их только для того, чтобы сберечь жизни вверенных ему людей. Никакого желания упиваться властью или утверждать такими методами свой авторитет у него никогда не было. Ни в малейшей степени.

В своей колонне Че организовал «дисциплинарную комиссию», которая должна была при участии всего личного состава разбирать проступки партизан. Вскоре в его отряде едва не вспыхнул бунт.

Пока Че находился в лагере Фиделя, один из самых опытных офицеров его колонны Лало Сардиньяс приставил пистолет к голове одного из партизан, проявивших непослушание. Как потом объяснял Сардиньяс, пистолет сработал самопроизвольно, и боец был убит на месте. Партизаны требовали расстрела Сардиньяса, и Че не смог их переубедить. Пришлось держать речь самому Фиделю, и только после этого большинством голосов (76 против 70) смертную казнь заменили понижением в звании.

Конец 1957 года ознаменовался неким необъявленным перемирием между Батистой и партизанами Сьерры. Армейские подразделения прекратили вылазки в горы, партизаны пока не спускались на равнину. Че отмечал, что закончился «кочевой период» Повстанческой армии. Теперь она занимала определенную территорию (фактически весь массив Сьерра-Маэстра) и была готова ее защищать.

Четвертая колонна под командованием Че[92] действовала восточнее пика Туркино, основная, первая колонна под командованием Фиделя — западнее.

Фидель поручил Че создать базовый партизанский лагерь Повстанческой армии. Решили обосноваться во все том же каньоне Эль Омбрито, куда и выдвинулась колонна Эрнесто Гевары.

Че проявил себя не только толковым и рассудительным командиром, но и прекрасным хозяйственником, заботившимся о благополучии вверенного ему личного состава. Он договорился с крестьянами, и те посадили для снабжения колонны овощи. Погонщики мулов и лошадей должны были доставлять в лагерь провизию. Вокруг лагеря создали систему постов наблюдения и оповещения. В лагере появились пекарня, сапожная мастерская и небольшой госпиталь.

Неподалеку от лагеря действовали правительственные войска под командованием Санчеса Москерры (из-за которого погиб бедный щенок). Москерра взял на вооружение тактику самих партизан. Утром небольшие группы солдат выдвигались из укрепленного лагеря и нападали на партизанские дозоры и окрестных крестьян. Когда Че высылал на помощь своих бойцов, солдаты отходили в лагерь. Штурмовать его было делом самоубийственным — у партизан не было тяжелого оружия, в то время как у каскитос были хотя бы ручные гранатометы.

Правда, партизаны обстреливали солдат своими «спутниками»[93] — жестянками (иногда просто консервными банками из-под молока), начиненными тротилом, полученным из неразорвавшихся авиабомб. Забрасывали их поначалу с помощью катапульты, сделанной из ружья для подводной охоты. Но батистовцы просто натянули поверх лагеря прочную сетку («антиспутник»). Жестянки пружинили и взрывались в воздухе. Так что партизанские «спутники» (названные так в честь первого советского искусственного спутника Земли) были скорее психологическим оружием.

В конце ноября 1957 года терпение Че лопнуло. Поступили сведения, что Санчес Москерра покинул лагерь и двигается в долину Мар-Верде (Зеленое Море), сжигая на своем пути крестьянские дома. Че отправил лучших бойцов во главе с Камило Сьенфуэгосом наперехват. Авангард должен был вступить в бой, в то время как основные силы колонны Че ударили бы по Санчесу Москерре с тыла. Но перехватить солдат не удалось, и когда партизаны в темноте прибыли в поселок Мар-Верде, жители уже в спешке покинули его.

На следующий день поступили сведения, что лагерь Санчеса Москерры находится всего в двух километрах. Группа Камило Сьенфуэгоса уже заняла позиции неподалеку и ожидала прибытия основных сил во главе с Че. Че быстро повел отряд на соединение с Камило. 29 ноября партизаны заняли позиции, отрезавшие солдатам пути отхода, и были готовы к бою.

Вооруженный только пистолетом «люгер», Че вместе с одним из бойцов занял позицию возле дерева и увидел, как прямо на него движутся несколько солдат. Нервы не выдержали, и он выстрелил. Слишком рано. Солдаты укрылись в зарослях, и началась всеобщая стрельба. Часть отряда взяла под обстрел крестьянский дом, где базировались главные силы Санчеса Москерры. В конце дня сквозь окружение партизан прорвалось подкрепление правительственных войск, и отряду Че пришлось отступить. Партизаны потеряли двух человек убитыми, причем один из них попал в плен и был хладнокровно убит выстрелом в голову. Пять бойцов получили ранения.

Пока колонна Че отдыхала в лагере Эль Омбрито, Санчес Москерра решил потревожить партизан на их главной базе. Чтобы задержать приближение противника, Че распорядился заминировать дороги самодельными минами. Но они не сработали, и авангард партизан покинул передовые позиции, открыв врагу путь к лагерю. Колонна Че отступила из долины и устроила врагу засаду. План боя был весьма простым. Камило должен был с максимально короткой дистанции убить первого появившегося солдата, после чего огонь открывали расположенные вдоль пути движения противника наиболее меткие стрелки-партизаны. Че с несколькими бойцами находился на запасной позиции примерно в 20 метрах от предполагаемого поля боя. Однако позиция командира была не слишком хорошей — он только частично был скрыт деревом.

Ждать пришлось три дня. Как только появился первый осторожно озиравшийся по сторонам «каскито», весь лес наполнился гулом выстрелов. Санчес Москерра применил гранатометы, но так как бой шел на близкой дистанции, мины разрывались далеко в тылу партизан. Че был ранен в правую ногу, и к нему приближались враги. Огонь по его позиции был настолько плотным, что он даже не мог перевернуться, чтобы перезарядить пистолет. Тут к нему подбежал боец, у которого заело пулемет. Че правильно вставил ленту и отослал молодого партизана обратно в бой. Того сразу же ранило в левую лопатку — такова была плотность огня правительственных войск, которые в отличие от партизан не экономили боеприпасы.

Ползком Че и его товарищ с трудом добрались до своих. Отряд начал отступать. Несмотря на рану, Че большую часть пути прошел пешком и лишь потом согласился сесть верхом на мула.

Таким образом, в Эль Омбрито партизанам закрепиться не удалось, и к концу 1957 года колонна ушла в ущелье Ла-Меса. Там возник новый постоянный лагерь, который Че опять обустроил по-хозяйски. Он организовал даже небольшую табачную фабрику, столярные и шорные мастерские. Для подачи тока на все эти объекты достали дизельный генератор.

Гордостью команданте Че Гевары стала оружейная мастерская его колонны. Там стали ремонтировать винтовки, хотя из инструментов поначалу были только отвертка, напильник и молоток. Позднее достали токарный станок и приладили к нему бензиновый моторчик. Из неразорвавшихся авиационных бомб стали делать гранаты. В мастерской с удовольствием работал и сам Че. По его предложению укоротили ствол охотничьего ружья 16-го калибра, поставили его на сошки, и получился импровизированный гранатомет. Выпущенная из него граната пролетала 150–200 метров.

Че уделял большое значение пропаганде. В конце 1957 года по его инициативе партизаны стали издавать газету «Куба либре» («Свободная Куба»). Типографское оборудование для газеты «Движение 26 июля» смогло тайно доставить в Сьерру из Гаваны.

В первом же номере газеты подробно рассказывалось о важности всеобщей забастовки для свержения диктатуры: «Нет сомнений в том, что в городах и селах надо самым тщательным образом готовить всеобщую забастовку, соединяя интересы различных классов с великой революционной истиной: нет ничего хуже Батисты и все должны объединиться, чтобы свергнуть его…»¹³⁵

Что касается политики по отношению к крестьянам и буржуазии, то Че говорил, что надо помогать бедным и «как можно меньше мешать богатым на первом этапе войны. Но по мере развития последней противоречия будут обостряться. Придет время, когда те, кто с известной симпатией относился к революции, займут диаметрально противоположную позицию и сделают первый шаг, направленный против народных сил. В этот момент партизан должен действовать, защищая интересы народа, карать любое предательство»¹³⁶.

Фактически очистив к концу 1957 года Сьерру от правительственной армии, Повстанческая армия приступила к наведению порядка, в том числе и с помощью жестокой борьбы против бандитизма. Банды уголовных элементов (например, шайка некоего китайца Чана) под прикрытием принадлежности к повстанцам убивали и грабили крестьян, насиловали женщин. И Фидель, и Че проявляли по отношению к таким главарям максимальную жесткость — их казнили.

Что касается мирной жизни на освобожденной территории, то среди местных крестьян было распределено несколько тысяч коров, конфискованных у богатых землевладельцев, поддерживавших Батисту. Крестьян (вместе с партизанами) учили грамоте, а также оказывали бесплатную медицинскую помощь. Да и вообще местных жителей (самых бедных на Кубе) поражало уважительное к ним обращение со стороны образованных горожан. Ведь большинство так называемых средних слоев в городах восхищались американским образом жизни, а кубинских крестьян считали по интеллекту сродни мулам.

21 февраля 1958 года повстанцы приняли судебный кодекс, призванный защитить права населения освобожденной зоны. Особенно сурово каралось мародерство.

Началось проведение аграрной реформы. Пока землю конфисковывали только у предателей и сторонников Батисты и раздавали крестьянским семьям по числу едоков.

Все эти меры, естественно, повысили популярность Повстанческой армии среди местного населения, особенно на фоне грабежей и насилий со стороны правительственных войск.

Если в военных делах положение партизан к концу 1957 года стабилизировалось, то в политических — до стабильности было еще далеко.

Буржуазная кубинская эмиграция в Майами, уже уловившая отход Вашингтона от Батисты, решила создать правительство в изгнании, естественно без учета мнения Фиделя Кастро. У партизан готовились украсть их возможную военную победу. 1 ноября 1957 года в Майами была образована «Хунта освобождения Кубы». В нее вошли все кубинские оппозиционные силы за исключением коммунистов, которых специально оставили за бортом с оглядкой на США. Фактически «Хунту» возглавил Фелипе Пасос, который выдавал себя за представителя «Движения 26 июля».

«Хунта» опубликовала «Майамский пакт», в котором кубинская революция сводилась только к свержению Батисты, восстановлению конституции 1940 года и проведению выборов. Все вооруженные партизанские силы должны были просто влиться в существовавшую правительственную армию.

«Движение 26 июля» «на равнине» в лице Армандо Харта, по-видимому, дало Пасосу некие полномочия. Потом Харт оправдывался перед Фиделем, что Пасос все же не был им уполномочен, но в целом «Хунту» можно было бы и поддержать.

Че был возмущен тем, что явно антикоммунистическая и проамериканская хунта действовала от имени «Движения 26 июля». В то же время он понимал, что многие руководители самого «Движения 26 июля» «на равнине» — убежденные антикоммунисты. Че недолюбливал их, и ему платили той же монетой, считая его опасным коммунистом и советской марионеткой. Че не раз жаловался Фиделю, что его колонну «товарищи с равнины» умышленно плохо снабжают оружием и боеприпасами.

Сам Фидель тоже был не восторге от политики «Движения 26 июля» за пределами Сьерры. Но партизаны были блокированы в горах и полностью зависели от своих единомышленников «на равнине» в плане снабжения оружием и боеприпасами. А оружие это приобреталось в том числе и на деньги кубинской диаспоры в США. Поэтому Фидель терпел самоуправство «товарищей с равнины», хотя и его терпение подходило к концу.

Армандо Харт (на тот момент убежденный антикоммунист) и другие члены «равнинного» руководства движения считали партизанский очаг в Сьерра-Маэстре одним, но далеко не главным фактором антибатистовского сопротивления, полагая, что диктатура будет свергнута не маленьким отрядом в далеких горах, а акциями гражданского неповиновения и всеобщей забастовкой в городах. Отряд Фиделя одним своим существованием должен лишь отвлекать на себя часть правительственных войск. Как и американцы, «равнинное» руководство «Движения 26 июля» даже представить себе не могло, что партизаны Фиделя разгромят в открытых боях основные силы армии Батисты.

Че вспоминал: «Внутри нашего движения существовало две довольно ясно выраженных тенденции, которые мы уже тогда определили наименованиями “Сьерра” и “равнина”. Нас разделяли различия в стратегии. “Сьерра” была уже твердо убеждена в том, что она может и дальше развивать партизанскую борьбу, она хотела перенести ее в другие районы и, опираясь на сельскую местность, окружить контролируемые тиранией города, чтобы войной на истощение развалить весь государственный аппарат режима. “Равнина” придерживалась на первый взгляд революционной позиции, а именно вооруженной борьбы в городах, которая должна была вылиться во всеобщую забастовку, следствием которой стало бы свержение Батисты и захват власти в максимально короткий срок.

Но эта позиция была революционной лишь на первый взгляд, так как политическое развитие товарищей “на равнине” на тот момент было еще не завершенным, а их взгляд на всеобщую забастовку — еще слишком узким»¹³⁷.

Че имел в виду то, что многие лидеры движения «на равнине» (выходцы из средних городских слоев) были антикоммунистами. Поэтому они так и не смогли наладить контакты с рабочими организациями, без которых говорить о всеобщей забастовке было бы просто смешно.

До конца 1940-х годов компартия Кубы (НСП) имела преобладающее влияние в главном кубинском профцентре — Конфедерации трудящихся Кубы (КТК). Однако после начала мировой холодной войны по требованию американцев власти путем подтасованных выборов зачистили КТК, и его новый лидер Эусебио Мухаль был верным слугой диктатуры. Тем не менее к 1958 году именно НСП все еще пользовалась максимальной поддержкой среди рядовых членов профсоюзов. Только в союзе с этой партией можно было бы организовать всеобщую забастовку, против которой как таковой «Сьерра», естественно, не возражала. Однако зараженная антикоммунизмом «равнина» от всех контактов с НСП бежала как черт от ладана. «Равнинное» руководство «Движения 26 июля» решило в пику компартии создать собственную рабочую организацию — Национальный рабочий фронт (НРФ). Собственно, рабочих в этой малочисленной подпольной структуре было немного, но «равнина» убеждала «Сьерру», что этой боевой организации вполне по силам начать всеобщую забастовку.

В декабре 1957 года Че решил, что пора указать буржуазной кубинской оппозиции ее истинное место, а заодно приструнить слишком заигравшихся с американцами лидеров «Движения 26 июля».

9 декабря 1957 года Че написал Фиделю письмо, в котором прямо обвинил руководство «Движения 26 июля» в откровенном саботаже в отношении возглавляемой им колонны. Че фактически требовал от Фиделя навести порядок, угрожая в противном случае своей отставкой. Фиделю предстоял трудный выбор между «равниной» и Че, и он сделал его уже через пять дней.

14 декабря 1957 года на свет появился подписанный Фиделем Кастро «Манифест Сьерры», означавший фактический разрыв с «Хунтой» в Майами, да и со всей кубинской буржуазной эмиграцией в целом.

Этот документ явно родился не без влияния Че. Прежде всего, в нем говорилось, что «Майамский пакт» был принят без всякой консультации с партизанами Сьерры и поэтому они не могут его одобрить. По существу партизаны были не согласны с тем, что в пакте не упоминалось о недопустимости вмешательства иностранных держав во внутрикубинский конфликт. Хотя США прямо не упоминались, Фидель упрекал эмиграцию в пресмыкательстве и подхалимстве. Было и так ясно, перед кем.

«Ибо мы кубинцы — и как кубинцы не останемся равнодушными, если в любой другой стране Латинской Америки развернется борьба за свободу… Как же так получается, что находятся кубинцы, которые сейчас, когда в их собственном отечестве идет жестокая борьба против тирании, живут в эмиграции… и отказывают в помощи кубинцам, ведущим эту борьбу? Или они хотят выдвинуть нам односторонние и несправедливые условия этой помощи? Может, нам для получения этой помощи надо предложить нашу республику как трофей?»¹³⁸

Вторым принципиальным моментом для партизан было недопущение замены Батисты какой-либо «прогрессивной» военной хунтой (как это собственно и планировали в Вашингтоне). Наконец, полностью отвергался тезис о вхождении партизан в ряды правительственной армии.

Чтобы отрезвить уже грезивших о высоких постах лидеров эмиграции, Фидель жестко предложил согласиться с кандидатурой Мануэля Уррутии в качестве временного президента Кубы после свержения Батисты. Уррутия был обычным судьей (то есть в политике «не засветился»), В марте 1957 года он председательствовал на судебном процессе против членов «Движения 26 июля» и счел, что они действовали в рамках защиты своих гражданских прав. Его имя стало широко известно и против его кандидатуры трудно было возразить.

В «Манифесте Сьерры», наконец, говорилось, что если остальные оппозиционные партии не примут эти условия, то партизаны самостоятельно добьются победы революции.

На первый взгляд «Манифест Сьерры» был довольно радикальным и должен был взволновать Вашингтон. Однако в то время американцы по-прежнему не считали партизан Кастро серьезной силой. Пентагон оперировал цифрами, упуская из виду политику. Как могут 200 плохо вооруженных и считающих каждый патрон «гражданских» победить 20-тысячную до зубов вооруженную армию? С военной точки зрения это немыслимо, да ведь партизаны так и не решились за год покинуть спасительные горы. Поэтому в ОКНШ США, опираясь на данные военной разведки, полагали, что Батисте ничто не угрожает и он сможет спокойно передать власть своему преемнику в ходе президентских выборов 1958 года.

ЦРУ и госдепартамент с военными были не совсем согласны. Там считали, что режим на Кубе непрочен, но не столько благодаря действиям отряда Кастро, сколько из-за повсеместного неприятия диктатуры всеми слоями населения. Как и «равнинное» руководство «Движения 26 июля», посольство США в Гаване предполагало, что Батисту может свергнуть компания гражданского неповиновения в городах, поддержанная военным переворотом недовольных Батистой офицеров.

Что касается Кастро, то посольство США на Кубе и ЦРУ, конечно, относились к нему с некой опаской как к агрессивному радикалу, но никак не могли обнаружить в его отряде «коммунистического» влияния. А влияние это (пока теоретическое) было, и имя ему — Эрнесто Гевара. Но Фидель так тщательно скрывал Че от глаз «публики», что американские спецслужбы после Мексики потеряли его из виду.

Сам Фидель, как уже упоминалось, установил контакты с НСП еще в Мексике перед отплытием яхты «Гранма». В отличие от коллег по руководству «Движением 26 июля» антикоммунистом он не был. НСП обещала содействие в свержении диктатуры, хотя и считала метод партизанской войны в горах неподходящим для такой развитой и «городской» страны, как Куба. Парадоксально, но в своей тактике борьбы против Батисты коммунисты были схожи с антикоммунистической «равниной» — гражданское неповиновение и всеобщая забастовка в городах.

Первоначальные успехи партизан привели к смене тактики (пока еще не стратегии) НСП: коммунисты решили укрепить сотрудничество со Сьеррой. Уже летом 1957 года по указанию руководства НСП молодой коммунист из Гаваны Пабло Рибальта присоединился к колонне Че.

Сам Че своих убеждений от партизан не скрывал, хотя никому из бойцов их не навязывал. Для многих крестьян слово «коммунизм» было ругательным, хотя они абсолютно не понимали его значения. Но их поражало, что такой авторитетный и опытный партизанский командир, как Че, таскает за собой по горам странные книги о каком-то Ленине. Когда один из бойцов набрался мужества и спросил, кто такой Ленин, Че улыбнулся и ответил, что, как и Хосе Марти, Ленин сражался за народ, поэтому это хороший человек.

Увидев в Рибальте единомышленника, Че сначала поручил ему организовать запись в партизаны местных коммунистов из Орьенте (там их было немного — НСП тоже была «городской» партией). Через несколько месяцев Че уже использовал Рибальту как своего рода «комиссара», отвечавшего за политическое воспитание прибывавших в его колонну новобранцев. Только Фидель, Че и еще несколько высших командиров знали о членстве Рибальты в НСП — этот факт тщательно скрывали, так как в то время члены руководства «равнины» поддерживали контакты с посольством США, и такого рода информация могла всполошить американцев.

В октябре 1957 года Фидель встретился с членом НСП и бывшим руководителем профсоюза рабочих сахарной промышленности Урсино Рохасом¹³⁹. Обсуждалось взаимодействие между «Движением 26 июля» и НСП при организации всеобщей забастовки. Рохас убеждал Фиделя, что организованный «равниной» антикоммунистический рабочий фронт только вносит раскол и поэтому на руку диктатуре. Но тогда Фидель все еще был не готов к разрыву со своими соратниками на «равнине».

В свободное время Че учил бойцов своей колонны грамоте, а с более образованными вел беседы о марксизме. Этим пока коммунистическое влияние в Сьерре и ограничивалось. Поэтому неудивительно, что о нем не знали ни ЦРУ, ни госдепартамент.

Но в январе 1958 года полиция Батисты арестовала Армандо Харта после его встречи с Фиделем. У Харта нашли письмо, в котором говорилось о марксистских взглядах Че и Рауля Кастро, также о разногласиях между «равниной» и Сьеррой. Письмо было зачитано на правительственном радио, но большого пропагандистского эффекта эта акция не возымела — население уже не верило диктатуре, даже если говорилась правда.

И это отнюдь не было удивительно, если учесть, что методы Батисты в борьбе с оппозицией все больше и больше раздражали даже американцев. Сразу же после ареста Харта полиция тайком вывезла из тюрьмы в Сантьяго-де-Куба 23 оппозиционера. Их доставили в предгорье Сьерра-Маэстры и хладнокровно убили. Правительственные СМИ потом показывали трупы как свидетельство блестящей победы армии, отразившей вылазку партизан с гор.

Посла США в Гаване Смита сильно обеспокоило найденное у Харта письмо. Во время своего визита в госдепартамент в январе 1958 года он выступил в поддержку Батисты. На встрече с журналистами Смит заявил, что не может представить себе Кастро в качестве партнера правительства США.

Корреспондент «Нью-Йорк тайме» Гомер Бигарт посетил посла после того, как наведался в Сьерра-Маэстру. Едва он начал рассказывать о своих впечатлениях, как Смит перебил его: «Да как вы могли поехать в Сьерру и разговаривать с этими коммунистами? Фидель Кастро — это коммунист и возглавляет небольшую банду преступников, которые грабят и убивают в Сьерре»¹⁴⁰. Журналист после этой беседы записал в своем дневнике: «Если США будут продолжать свою нынешнюю политику на Кубе, то у них там останется только один друг — диктатор Фульхенсио Батиста».

В начале 1958 года на Кубе продолжала работать военная миссия США (14 офицеров плюс вспомогательный персонал), в задачу которой входило администрирование поставок оружия и боеприпасов кубинской армии. Вместе с членами этой миссии посол США считал, например, что варварские бомбардировки Сьенфуэгоса во время восстания 1957 года с поставленных американцами самолетов представляют собой «легитимную оборону со стороны законного правительства Кубы, которое признано Соединенными Штатами. Если и были допущены эксцессы, то они не меняют этого основополагающего вывода…»¹⁴¹.

К концу 1956 года ВВС Батисты состояли из эскадрильи бомбардировщиков Б-26 (20 самолетов), эскадрильи штурмовиков (Ф-47 — 17 и Т-33 — 8) и эскадрильи транспортной авиации (33 самолета различных типов). Численность армии к моменту победы революции достигла 40 тысяч человек, и вся она была оснащена американским оружием.

Американцы тесно сотрудничали с военной разведкой Батисты СИМ (Servicio de Inteligencia Militar, SIM), учрежденной еще в 1934 году. Штаб-квартира СИМ в апреле 1958 года располагалась в военном городке под Гаваной (казарма имени полковника Бланко Рико). В каждом армейском полку имелись полковые разведотделы СИР (Servicio de Inteligencia Regimental, SIR). Интересно, что в официальных документах некоторых офицеров военной разведки в качестве домашнего адреса был указан адрес посольства США в Гаване. Военная разведка занималась не только выявлением неблагонадежных в армии, но и убийствами оппозиционеров среди гражданских лиц.

Национальная полиция (Policia National) имела по стране 19 региональных штаб-квартир и насчитывала в конце 1956 года 7665 человек. В ее структуре были созданы секретная полиция (Policia Secreta) и специальная служба охраны Батисты (Servicio Secreto de Palacio — Секретная служба президентского дворца).

По американскому образцу было создано Бюро расследований (Вuro de Investigations), занимавшееся пытками и убийствами оппозиционеров. Именно этот орган ведал государственной безопасностью и борьбой против шпионов. Агенты именно этой структуры следили за Фиделем и его соратниками в Мехико, причем сотрудник Бюро Николас Картайо Гомес (работал под «крышей» военно-морского атташе Кубы в Мехико) пытался заслать агента в «Движение 26 июля» с целью ликвидировать Фиделя Кастро.

Президент США Дуайт Эйзенхауэр (бывший генерал) высоко ценил главного батистовского генерала — начальника Объединенного штаба Франсиско Табернилью. Еще в 1954 году он вручил ему медаль ордена Почетного легиона (степень кавалера), а после назначения на пост начальника Объединенного штаба направил личные поздравления.

По просьбе госдепартамента Батиста на время отменил в стране цензуру[94], чтобы показать, насколько серьезно он готовится к свободным выборам, намеченным на лето 1958 года. Фидель решил воспользоваться «оттепелью» для начала нового наступления — были шансы, что успехи партизан на сей раз найдут отражение в кубинских газетах и на радио. Тем более что правительство чуть ли не каждый день сообщало о вымышленных боях, в которых «гибли» десятки повстанцев.

9 января 1958 года вернувшийся из рождественского отпуска кубинский посол в Вашингтоне Кампа посетил помощника госсекретаря по латиноамериканским вопросам Роя Руботтома и в ответ на вопрос последнего о здоровье Батисты заверил, что оно хорошее. Правда, Батисту обеспокоили задержки с поставками небольших партий американского оружия. Но в целом в Гаване все спокойно, а об активности партизан на востоке Кубы ничего не слышно¹⁴².

В том же самом году Батиста направил в США 18 запросов на поставки оружия, 11 из которых были быстро удовлетворены, а семь еще рассматривались по состоянию на январь 1958 года¹⁴³. Из этих семи посольство США в Гаване рекомендовало удовлетворить как минимум четыре, в том числе 100 тысяч снарядов калибра 20 миллиметров для кубинских ВМС. Причем американцы отмечали, что эти снаряды нужны Батисте для предотвращения поставок оружия партизанам Фиделя Кастро по морю. Дополнительно посольство одобрило поставки 10 тысяч ручных гранат, подчеркивая, что они будут применяться «преимущественно в провинции Орьенте». «Возможно, — сообщало посольство, — что там же будут использованы запрошенные кубинскими властями 3 тысячи 75-миллиметровых гаубичных снарядов». На тот момент на каждого бойца Повстанческой армии пришлось бы по 10 таких снарядов и по 30 ручных гранат.

11 января 1958 года посол США на Кубе Смит просил госдепартамент «срочно» удовлетворить соответствующую просьбу Батисты и передать ему 20 бронетранспортеров¹⁴⁴. Бронетранспортеры были запрошены диктатором еще в июне 1957 года. Диктатор обещал в качестве «жеста доброй воли» не продлевать чрезвычайное положение, срок которого заканчивался 27 января 1958 года. Госсекретарь Даллес обещал передать машины между 4 марта и 4 июня 1958 года.

С мая 1957 года полностью экипированный американцами согласно договору о взаимной помощи элитный батальон кубинской армии (1-й батальон 1-го пехотного полка) в составе восьмисот человек в нарушение этого самого договора был переброшен на борьбу против партизан. 75–90 процентов офицеров батальона были подготовлены американскими инструкторами. Посол Смит в своей депеше в госдепартамент от февраля 1958 года утверждал, что, несмотря на данные оппозиции о варварских бомбардировках населенных пунктах в Орьенте, у посольства нет этому никаких подтверждений. Примерно в это же время Объединенный штаб кубинских вооруженных сил рекомендовал расширить бомбардировки, так как «крестьяне очень боятся авиации».

Таким образом, американцы усиленно накачивали Батисту оружием, уже без всякой ссылки на защиту Западного полушария «от коммунизма», полагая, что его вполне хватит, чтобы покончить с Кастро, военный потенциал которого посол Смит по-прежнему оценивал как незначительный.

Партизаны решили немного изменить мнение чересчур самоуверенного посла. Комбинированный удар обеих колонн вновь решили нанести по поселку Пино-дель-Агуа. Это был самый выдвинутый в горы опорный пункт армии, затруднявший маневры партизан в Сьерре.

В начале февраля 1958 года партизаны провели разведку местности и подготовили запас «спутников». На лесопилке была расквартирована целая рота, и Фидель даже не рассчитывал взять этот опорный пункт штурмом. Предполагалось незаметно подойти к гарнизону, снять часовых и приступить к демонстративной осаде. Военные по своему обыкновению должны были запросить по рации подкрепление, и вот оно-то и должно было попасть в заранее подготовленную засаду.

Утром 16 февраля партизанский «спецназ» Камило Сьенфуэгоса выдвинулся в окрестности лесопилки, чтобы снять передовую охрану противника. Однако разведка не проинформировала о том, что ночью часовые отходят почти к стенам казармы. Поэтому люди Камило долго и безуспешно прочесывали местность. Чтобы проверить 500 метров между позициями, Камило и его двадцати бойцам понадобился целый час. Потом партизанам немного повезло. Батистовцы устроили вокруг гарнизона примитивную, но оправдавшую себя еще в годы Второй мировой войны сигнализацию — подвешенные к проволоке пустые консервные банки. Они зазвенели, потревоженные партизанским авангардом, но рядом паслись армейские лошади и их ржание заглушило подозрительные звуки.

Расположенные с другой стороны гарнизона и не имевшие с авангардом никакой связи главные силы партизан стали уже беспокоиться, когда наконец раздался первый выстрел. По врагу выпустили шесть «спутников», как вспоминал Че, с «весьма посредственным результатом».

Бойцы Камило быстро сломили сопротивление охраны, захватив 11 единиц столь ценного для партизан стрелкового оружия (в том числе два пулемета). Семь человек из рядов неприятеля были убиты, трое взяты в плен. Однако засевшие в казарме солдаты оказали ожесточенное сопротивление, и у партизан вскоре появились первые потери. Сам Камило был ранен, когда безуспешно попытался подобрать брошенный одним из бойцов пулемет. Пулемет вместе с головным убором Сьенфуэгоса (на нем было помечено имя владельца) достался врагам, и те открыли огонь, насмешливо крича: «Ну как вам пулемет, Камило?»¹⁴⁵

Между тем, как и предполагал Фидель, на помощь гарнизону Пино-дель-Агуа на грузовиках выдвинулась целая рота. Ее передовой отряд попал в засаду и был практически полностью уничтожен — погибли 11 солдат и пять были ранены. Повстанцы захватили 12 винтовок и легкий пулемет.

Отступившая подмога, в свою очередь, запросила подкрепление, выслав вперед двух разведчиков, переодетых крестьянами. Партизаны «купились» на эту хитрость, и лазутчики выявили их позиции. Повстанцев стали обстреливать с самолета Б-26, а основной удар был нанесен по участку, который прикрывал отряд Рауля Кастро. Положение стало настолько отчаянным, что Че и другие командиры написали «ребяческое» (по выражению самого Че) письмо Фиделю, в котором просили его больше не принимать непосредственного участия в боях, опасаясь за жизнь командующего Повстанческой армией.

Ночью Че предложил провести внезапную атаку гарнизона в Пино-дель-Агуа и забросать деревянную казарму бутылками с горючей смесью. Пожар, по его мнению, быстро заставил бы солдат сдаться. Фидель долго противился, потом неохотно согласился — он считал, что риск неудачи и больших потерь был очень велик.

Когда бойцы Че выдвинулись на позиции для решающего штурма, ему доставили записку Фиделя:

«16 февраля 1958 года.

Че! Если все зависит от успеха нападения с твоей стороны без всякой возможности помощи от Камило и Гильермо, то я не думаю, что надо предпринимать самоубийственные действия, так как они могут привести к многочисленным потерям и все равно не достигнуть цели. Поэтому я очень рекомендую тебе быть осторожным. Я решительно приказываю тебе не принимать личного участия в бою. Позаботься лучше о том, чтобы хорошо командовать своими людьми, ибо сейчас необходимо именно это»¹⁴⁶.

Конечно, Че был очень тронут такой заботой командующего. Но он не хотел бросать своих бойцов в опасный бой и оставаться в тылу. Подумав, Че решил полностью отказаться от своей затеи — он не мог бы смотреть в глаза своим людям, часть из которых вряд ли вернулась бы живыми с этой именно им задуманной операции.

На следующий день под непрерывными бомбежками был дан приказ отхода всех партизанских сил.

В целом этот тяжелый бой оказался весьма успешным для Повстанческой армии — были убиты 18–25 солдат противника и захвачено много оружия (33 винтовки, 5 пулеметов и много боеприпасов). Правительственные газеты, естественно, сообщили о полном разгроме партизан, которые якобы потеряли 16 человек убитыми. Собственные потери правительственная армия оценила в пять человек. Несколько туманно говорилось о ранении «известного аргентинского коммуниста» Че Гевары, правда, этому еще требовалось подтверждение.

Фидель пришел к выводу, что бой против сильного отряда правительственной армии в целом продемонстрировал неплохую боевую выучку партизан. Поэтому было принято стратегическое решение о расширении района вооруженной борьбы.

Основную, 1-ю колонну Фиделя разделили на три. Сам главнокомандующий Повстанческой армией так и остался в Сьерра-Маэстре. Отпочковавшаяся колонна номер 3 во главе с капитаном Альмейдой выдвинулась в район севернее Сантьяго-де-Куба (Третий фронт). Еще дальше на восток в район горного массива Сьерра-Кристаль ушла колонна номер 6 имени Франка Паиса во главе с капитаном Раулем Кастро. Район действий 6-й колонны официально стал называться Вторым фронтом. Капитанов Альмейду и Рауля Кастро повысили до команданте.

Небольшая рейдовая группа Камило Сьенфуэгоса была выслана на равнину в предгорья Сьерры. Ей предстояло совершать налеты на города и мешать транспортным коммуникациям противника.

Таким образом, партизанская война охватила практически всю провинцию Орьенте.

Че был освобожден от командования 4-й колонной. Ему предстояла самая трудная задача. Он должен был подготовить новый отряд и, возглавив его, выдвинуться в самый центр Кубы — провинцию Лас-Вильяс. Это был марш в несколько сотен километров по практически открытой равнинной местности. Там Че должен был обосноваться в горах Эскамбрай и полностью перерезать все пути снабжения правительственных войск между Гаваной и Орьенте.

К решающему удару против повстанцев готовилась и диктатура. Батиста поставил задачу ликвидировать партизанский очаг еще до президентских выборов. В Объединенном генеральном штабе правительственных вооруженных сил рассматривалось три варианта боевых действий:

«План населенных пунктов»: требовалось ввести крупные гарнизоны в 33 ключевых населенных пункта района Сьерра-Маэстры, чтобы связать маневренность повстанцев на их же территории. Места возможной дислокации партизан надо было бомбить беспрерывно, хотя бы и из чисто психологических соображений;

«План секторов»: Сьерра-Маэстру предполагалось разделить на три сектора — восточный, центральный и западный. Группировки армии в каждом из секторов не должны были давать партизанам покоя, сжимая кольцо окружения и опять-таки лишая Повстанческую армию маневра;

«План демобилизации»: вывод войск из Сьерра-Маэстры при сопровождении этой «демобилизации» мощной пропагандистской кампанией о разгроме основных сил партизан. Бомбежки Сьерра-Маэстры планировалось не прекращать, а самые боеспособные части сконцентрировать рядом с Сьеррой и, когда удастся выманить партизан на равнину, разбить их.

Хотя наиболее результативным явно был «План секторов», Батиста по политическим соображениям выбрал третий вариант. И вроде бы даже угадал — ведь Фидель как раз собирался вынести боевые действия за пределы Сьерра-Маэстры. Однако партизаны не собирались штурмовать крупные города, на что так рассчитывал Батиста. Наоборот, их цель состояла в том, чтобы, оперируя в сельской местности, отрезать городские гарнизоны друг от друга.

Выгоды от реализации третьего варианта контрпартизанской борьбы в штабе вооруженных сил Батисты суммировали следующим образом:

«а) сразу же упадет значение личности Ф. К. [Фиделя Кастро] в народе, который сделает логичный вывод: если правительство демобилизует такое количество солдат, то значение повстанцев падает;

б) это сократит до минимума экономические расходы и сохранит жизнь солдат…

в) при умелом выполнении этого плана, возможно, Ф. К. потеряет терпение и подталкиваемый обстоятельствами, которые будут диктовать вооруженные силы, ради поддержания ореола вокруг своей личности или начнет рисковать сам или рискнет послать большую группу на равнину, где повстанцы никогда не смогут победить наши войска…»¹⁴⁷

Анализ был неплох, но в нем содержался и главный недостаток всего плана — отступление армии из Сьерры даст партизанам возможность установить более плотный контакт с другими провинциями Кубы.

Высылка в марте 1958 года отрядов Повстанческой армии в другие части провинции Орьенте была, конечно, обусловлена не тем, что Фидель потерял терпение или был озабочен своим «ореолом». Тем более что два новых фронта оперировали отнюдь не «на равнине» и в бои с превосходящими силами противника не ввязывались. Просто на тот момент руководство «равнинного» «Движения 26 июля» сделало неправильный вывод, что диктатура на краю гибели и ее стоит только подтолкнуть.

На первый взгляд так оно и было. Даже посольство США в Гаване отмечало, что вся Куба находится в состоянии каждодневного восстания. Кубинский журнал «Боэ-мия» в феврале 1958 года писал: «В городах, поселках, на фермах и хуторах идет непрерывная борьба. Используется любое оружие: динамит, бензин, дробь охотничьих ружей, веревка, свинец…»¹⁴⁸

На железных дорогах саботаж достиг такой степени, что поезда опаздывали на 18–20 часов. Когда на них посадили вооруженную охрану, рабочие поездных бригад со ссылкой на безопасность отказывались выходить в рейс. 19 февраля группа «равнины», сняв с поезда охрану, устроила крупную железнодорожную катастрофу, ущерб от которой оценили в 100 тысяч долларов.

Все пассажирские автобусы в Орьенте тоже стали сопровождать солдаты. Это создавало среди населения обстановку нервозности.

21 февраля оппозиционеры проникли в Национальный банк и сожгли архивы и ценные бумаги на сумму 16 миллионов долларов.

В феврале — марте 1958 года объявили политическую забастовку студенты и ученики старших классов.

Городская милиция «равнины» (в ней насчитывалось около двух тысяч, правда, очень плохо вооруженных людей), «Революционный директорат 13 марта» и другие оппозиционные группы прибегали и к покушениям на наиболее одиозных функционеров режима. В середине марта в своем собственном ресторане был убит почетный майор, близкий друг начальника национальной полиции Борис Колманович, который возглавлял большую сеть полицейских осведомителей. Колманович был агентом Бюро расследований и, по некоторым данным, работал еще и на израильскую разведку¹⁴⁹.

Гаванская организация «Движения 26 июля» похитила известного аргентинского автогонщика, чемпиона мира Хуана Фанхо. Ему сказали, что, несмотря на все восхищение его спортивными результатами, Кубе сейчас не до праздников. Аргентинца отпустили сразу же после окончания соревнований, и он отнесся с пониманием к своему непродолжительному плену.

В начале 1958 года набрал силу саботаж на промышленных предприятиях Кубы. 20 февраля 1958 года в Сантьяго-де-Куба было взорвано химическое предприятие американской компании «Эйр редакшн К Инк». Ущерб превысил 100 тысяч долларов. В марте были отмечены взрывы на бензохранилище компании «Синклер» в Сантьяго-де-Куба и заводе «Эссо» в Гаване. 25 марта гигантский пожар возник на сахарном заводе «Элья» в провинции Камагуэй (граничила на западе с провинцией Орьенте). Сгорело 20 тысяч мешков сахара по 250 фунтов каждый. Ущерб превысил 2 миллиона долларов.

Скоординированные по всей стране акции по поджогу плантаций сахарного тростника привели к сокращению урожая главного экспортного товара Кубы на 1,8 миллиона тонн. Причем Фидель приказал начать эту кампанию с поджога плантации собственной матери.

Ширилось недовольство диктатором и в вооруженных силах — единственной опоре режима. В январе 1958 года был раскрыт заговор во главе с капитаном Олмо Кабрерой в военном лагере «Ла-Кабанья» под Гаваной — главном арсенале Кубы.

Американское посольство в Гаване сообщало в Вашингтон, что «Движение 26 июля» поддерживает даже кубинская католическая церковь.

Столь массовые акции гражданского неповиновения и повседневный саботаж заставили Батисту перенести намеченные на 1 июня президентские выборы на ноябрь 1958 года. Официально это мотивировалось слабой работой избирательных комиссий, которые якобы еще не до конца зарегистрировали всех кубинцев, имеющих право голоса. Но на самом деле Батиста решил весной — летом с помощью генерального наступления покончить с повстанцами Кастро, чтобы к осени Куба была уже «умиротворена».

23 января 1958 года посол США в Гаване Смит встретился с Батистой и обещал ему продолжение поставок оружия в обмен на некие «умиротворяющие жесты» типа отмены чрезвычайного положения. Батиста повиновался, и 25 января чрезвычайное положение было отменено во всех провинциях, за исключением Орьенте. Госдепартамент обещал Смиту (а через него и Батисте) поработать с американской прессой, чтобы она перестала благоприятно писать о Кастро. Кроме того, послу рекомендовали задействовать американских бизнесменов на Кубе, чтобы они давили на конгресс США, где тоже стали раздаваться голоса в поддержку Кастро¹⁵⁰.

В феврале — марте 1958 года буржуазная оппозиция (как на Кубе, так и в эмиграции) с подачи американцев попыталась продвинуть идею прекращения «братоубийственного кровопролития» и создания некоего правительства национального примирения. По радио выступил известный журналист, бывший сокурсник Фиделя по Гаванскому университету Конте Агуэро. Обращаясь к Фиделю как к «брату», он говорил: «Ты не можешь ликвидировать режим, а режим не может ликвидировать тебя». На стороне Батисты сила власти, а у Кастро, де, — лавры идола. В этой патовой ситуации надо создать единый правительственный «кабинет мира».

В марте 1958 года с предложением создания «правительства национального единства» выступил глава католической церкви Кубы кардинал Мануэль Артега. Несколько лидеров легальной буржуазной оппозиции после этого образовали Комиссию национального единства и встретились с Батистой. По результатам переговоров Батиста и принял решение о перенесении президентских выборов на ноябрь. Мол, за это время будет объявлена амнистия, партизаны смогут спуститься с гор и принять участие в голосовании.

10 марта 1958 года, ко всеобщему удивлению, диктор программы телевидения в Сантьяго-де-Куба зачитал на всю страну ответ Фиделя Кастро на все эти «мирные» предложения (эту смелую акцию осуществили бойцы милиции «равнины»). Фидель говорил, что ни один порядочный кубинец не должен принимать участия в этих маневрах продажных политиканов. Командующий Повстанческой армией призвал кубинский народ «быть начеку» и готовиться к решающему сражению с диктатурой. Это говорил человек, за голову которого на тот момент была назначена награда в 100 тысяч песо[95].

Посол Смит 10 февраля радостно сообщал в госдепартамент, что после отмены Батистой чрезвычайного положения Фидель Кастро теряет престиж. Все больше и больше кубинцев сомневаются в успехе «Движения 26 июля», «…революционные элементы дезорганизованы, расколоты, не имеют политической программы и тесной связи с населением. Если Батиста станет жертвой покушения, то не найдется ни одной ответственной группы, способной образовать правительство»¹⁵¹.

Посол США уже в который раз явно выдавал желаемое за действительное.

24 февраля 1958 года партизаны окончательно прорвали информационную блокаду — начала свои передачи радиостанция Повстанческой армии «Радио Ребельде» («Повстанческое радио»). Че вспоминал: «Когда начала работать наша радиостанция, о существовании Повстанческой армии и ее боевой решимости стало известно по всей стране. Наши связи с населением стали обширными и сложными; они простирались на западе страны до Гаваны и Камагуэя (эти города были для нас важными центрами снабжения), а на востоке — до Сантьяго-де-Куба. Мы располагали надежной сетью оповещения. Многие крестьяне немедленно предупреждали нас о приближении не только солдат противника, но и о появлении в горах любого постороннего человека с тем, чтобы повстанцы могли быстро захватить его и выяснить, чем он занимается. Таким образом, были обезврежены многие вражеские агенты и шпионы, проникшие в расположение нашей армии для ведения разведки».

21 февраля 1958 года генеральное консульство США в Сантьяго-де-Куба, подытоживая свои трехлетние наблюдения за Кастро и «Движением 26 июля», сообщало в Вашингтон: «События в стране диктуются двумя кубинцами, лютыми врагами по отношению друг к другу, которые, по всей видимости, полны желания ликвидировать друг друга в смертельной борьбе, если потребуется. Эти два человека — президент Фульхенсио Батиста и Фидель Кастро… Кастро, надо сказать, самый любимый, самый ненавидимый и самый противоречивый персонаж на кубинской политической сцене…»¹⁵²

Американские дипломаты отмечали, что при одном только упоминании братьев Кастро армейские офицеры приходили в бешенство. Они постоянно твердили американцам, что и Фидель, и Рауль — коммунисты. Эта тема Вашингтон, конечно, очень интересовала: «Сотрудник консульства, подготовивший данный доклад, попросил кубинцев прокомментировать сведения о том, что один из самых доверенных помощников Кастро, доктор Эрнесто Гевара, аргентинец, является коммунистом или сочувствующим. Все они взволнованно это опровергали, но признавали, что ничего не знают о его прошлом, и предпочитали окончить беседу утверждением, что доктор Гевара — идеалист и искатель приключений».

Таким образом, Че и Фиделю удавалось блестяще скрывать до поры до времени убеждения «доктора Эрнесто Гевары». Само консульство США при всем желании госдепартамента ничего не могло высосать из пальца насчет коммунистического проникновения в Повстанческую армию, ограничившись лишь откровенно вымученным и бредовым предположением: «Люди Фиделя Кастро, вероятно, устали, они одиноки, живут на природе и каждый день смотрят смерти в лицо. Следовательно, они должны быть очень плохо настроены по отношению к обществу и при таком состоянии ума они могут с готовностью принять русских агентов».

Консульство США в Сантьяго-де-Куба считало, что на конец 1957 года под командованием Кастро находилось 500—1000 хорошо вооруженных бойцов.

На самом деле в марте 1958 года Повстанческая армия насчитывала примерно 300 партизан, вооруженных легким стрелковым оружием. «Русские агенты» жить на природе явно не торопились и в Сьерра-Маэстре не показывались. В колонне Рауля Кастро (Второй фронт) на момент ее создания было 67 человек, у Хуана Альмейды (Третий фронт) — 62.

1 марта 1958 года, пользуясь отступлением батистовской армии из Сьерры, колонны покинули базовый лагерь и до 7 марта продвигались на восток провинции Орьенте совместно. Затем отряд Рауля Кастро пошел дальше и смог на реквизированных грузовиках 10 марта незаметно пересечь главную транспортную магистраль Кубы — Центральное шоссе[96].

31 марта из Сьерры к реке Кауто вышла группа Сьенфуэгоса (8—10 человек), начавшая активно беспокоить правительственные войска «на равнине». 15 апреля Сьенфуэ-госу было присвоено звание команданте.

12 марта 1958 года в Сьерре было проведено совещание командования Повстанческой армии Сьерры и Национального руководства «Движения 26 июля» «на равнине». «Равнина» убедила Фиделя, что саботаж и акции гражданского неповиновения в городах уже изрядно подточили диктатуру, и настало время нанести по ней завершающий удар. Че так не считал, но его натянутые отношения с «равниной» были известны, и члены руководства «Движения 26 июля» считали этого «красного» предвзятым критиком.

По итогам совещания был принят «Манифест к народу», представлявший собой главную ошибку революционного движения. В документе абсолютно неверно был констатирован «саморазвал диктаторского режима», вследствие чего борьба против диктатуры якобы «вступила в решающую фазу»: «Стратегия решающего удара основывается на всеобщей революционной забастовке, поддержанной вооруженными действиями».

«Равнина» заверила Фиделя, что сил «Движения 26 июля» вполне хватит на то, чтобы организовать на Кубе всеобщую забастовку, да еще и захватить ключевые объекты в городах. Исходя из этого, было отвергнуто не только сотрудничество с коммунистами (по некоторыми оценкам, за ними шло 25 процентов членов профсоюзов), но и со всеми другими революционными организациями. Поэтому в манифесте боевые действия поручили вести Повстанческой армии и милиции «Движения 26 июля», а всеобщую забастовку должен был организовать Национальный рабочий фронт — малочисленная, глубоко законспирированная часть «равнинного» «Движения 26 июля». Причем возглавлял этот фронт ярый антикоммунист, ранее исключенный из НСП Давид Сальвадор. У него постоянно возникали стычки с Че, который справедливо считал Сальвадора сектантом[97].

Манифест запрещал с 1 апреля 1958 года любое передвижение транспортных средств в провинции Орьенте. С этой же даты запрещалось платить любые налоги государству: «…налоги, заплаченные вопреки этому решению в казну диктатора, будут аннулированы и вновь взысканы Революционным правительством». С 1 апреля квалифицировалось как предательство пребывание на любом посту исполнительной власти. Каждого офицера и солдата армии и полиции угрожали в будущем лишить звания и права служить в вооруженных силах, если он останется в их рядах после 5 апреля. То же самое касалось и судей.

Манифест заканчивался следующими словами: «Начиная с этого момента вся страна объявляется в состоянии тотальной войны против тирании… Народ будет вынужден уничтожать солдат регулярной армии, где бы они ни находились. Вся нация готова стать свободной или умереть!»¹⁵³

Вся эта стратегия комбинирования гражданского неповиновения, всеобщей забастовки и вооруженной борьбы в городах была бы абсолютно верной, если бы верным был анализ ситуации в стране, на котором все это базировалось.

Но диктатура отнюдь не находилась в состоянии «саморазвала». Многие горожане и правда верили в то, что Батиста покинет свой пост после выборов. Так уж лучше тогда их скорее провести, чем оттягивать их бессмысленной вооруженной борьбой и тем самым продлевать пребывание диктатора у власти. Наконец, «равнинное» «Движение 26 июля» на тот момент не обладало ни силой, ни авторитетом в народе (и особенно в профсоюзах), чтобы провести в жизнь все обозначенные в манифесте меры.

Определенную роль в неправильной оценке революционерами ситуации сыграли и действия правительства США. 14 марта 1958 года американцы неожиданно объявили о прекращении с 31 марта поставок оружия Батисте. Многие кубинские оппозиционеры (в том числе и лидеры «равнины») расценили это как полное прекращение поддержки Вашингтоном диктаторского режима. На самом деле американцы уже одобрили основные поставки на 1958 год и теперь стремились подыграть Батисте в его «миролюбивой политике», которую сами же инициировали. Мол, если теперь партизаны, в свою очередь, не сложат оружие, то вся ответственность за продолжение кровопролития падет исключительно на них.

Батиста немедленно воспользовался манифестом, чтобы прекратить навязанную американцами игру в демократию, и опять ввел в стране чрезвычайное положение. 12 марта в посольство США в Гаване прибыл кубинский премьер Гел и сообщил, что положение на Кубе столь серьезно, что придется опять отменить конституционные гарантии прав человека. Американцы выразили «разочарование»¹⁵⁴. Госдепартамент на всякий случай рекомендовал посольству освежить в памяти подготовленный еще в 1956 году план эвакуации с Кубы американского диппредставительства.

На следующий день Батиста встретился с послом США и заверил, что полностью контролирует ситуацию и увеличил численность армии, в том числе и для «защиты американских жизней и собственности» на Кубе. Батиста стращал посла, что коммунизм наращивает влияние вокруг Кубы — в Мексике, Гватемале, Венесуэле и т. д. — и «что правительство Кубы абсолютно уверено в том, что коммунисты содействуют попыткам свержения кубинского правительства»¹⁵⁵. Посол сообщил в Вашингтон о своей уверенности в том, что Батиста проведет честные выборы и готов после них уйти в отставку.

17 марта глава центральноамериканского отдела госдепартамента Виланд принимал Мануэля Уррутию, «кандидата Кастро на пост временного президента». Уррутия, заметив, что лично с Кастро не знаком, просил американцев окончательно прекратить поставки оружия Батисте. Ему ответили с характерным цинизмом: вот ведь народ Венесуэлы смог свергнуть диктатуру, опирающуюся на хорошо вооруженную армию, пусть и кубинцы попробуют.

Чтобы показать, что власти не боятся никаких повстанцев, 3 апреля Батистой была объявлена амнистия. Над Сьеррой сбрасывали листовки следующего содержания:

«Соотечественник!

Если ты оказался замешанным в антиправительственном заговоре и в настоящее время продолжаешь находиться в лесах или горах, у тебя есть возможность одуматься и вернуться в лоно своей семьи. Правительство обещает с уважением относиться к твоей жизни и вернуть тебя к домашнему очагу, если ты сложишь оружие и будешь действовать согласно закону…»¹⁵⁶

Ответ повстанцев не заставил себя ждать.

9 апреля в 11 часов утра группы «Движения 26 июля» захватили главные национальные радиостанции в Гаване и передали призыв немедленно начать всеобщую забастовку:

«Внимание, кубинцы!

“26 июля” призывает ко всеобщей революционной забастовке… Сегодня — день освобождения, день всеобщей революционной забастовки. С этого момента начинается по всей Кубе последний этап борьбы, который закончится только поражением диктатуры»¹⁵⁷.

Все кубинские профсоюзы на тот момент были объединены в единую Конфедерацию трудящихся Кубы (КТК), насчитывавшую более миллиона членов. Еще со времен господства в КТК НСП (1930—1940-е годы) члены профсоюзов привыкли не только к легальности, но и к тому, что власти в принципе готовы удовлетворять экономические требования трудящихся. Кубинские квалифицированные рабочие принадлежали к числу самых высокооплачиваемых в Латинской Америке. К забастовкам кубинцы прибегали редко — обычно хватало переговоров с предпринимателями.

Лидером КТК в 1958 году был соглашатель Эусебио Мухаль, который в духе британских тред-юнионов считал, что бороться рабочим следует лишь за экономические требования. С помощью «аутентиков» Мухаль (бывший в юности марксистом) в 1947 году узурпировал руководство КТК, изгнал оттуда коммунистов и с тех пор проводил линию на невмешательство профсоюзов в политику. Эта его линия щедро вознаграждалась властями. «Борец за интересы рабочего класса» владел только в провинции Гавана 132 ка-бальериями[98] земли. У него были доли в животноводческих компаниях, выращивали для Мухаля еще свиней и помидоры. Всего поместья профбосса оценивались в 4 миллиона кубинских песо.

В своей речи незадолго до объявления «равниной» революционной (то есть политической) забастовки Мухаль увещевал и грозил членам КТК: «Никто не должен покидать своего рабочего места. Военный закон[99] определяет забастовку как преступление против родины. Тот, кто оставит свое рабочее место, будет приговорен к смерти… Пока я жив[100], на Кубе не состоится всеобщей забастовки, а Фидель Кастро не вступит в Гавану»¹⁵⁸.

Время объявления забастовки было выбрано крайне неудачно. К 11 часов утра все уже находились на рабочих местах и многие рабочие вообще не услышали никакого призыва. Так как никакой подготовительной работы в профсоюзах «равнина» не провела, воззвание стало полной неожиданностью. Многие вообще восприняли все это как провокацию режима, направленную на то, чтобы вычислить оппозиционеров среди деятелей профсоюзов.

Хотя милиция «равнины» провела многочисленные акции саботажа (особенно в Гаване и Сантьяго-де-Куба), забастовка провалилась. В Гаване разбросали листовки и частично нарушили автобусное сообщение и телефонную связь. Но этого оказалось мало. Полиция сорвала попытку захватить столичный арсенал. У «равнины» якобы была договоренность с молодыми офицерами из столичного военного городка «Колумбия» о том, что они присоединятся к восстанию, если оно наберет обороты и правительство задействует для подавления армию. Но этого не случилось. Полиция также сорвала попытку оповестить о начале забастовки звоном церковных колоколов. Характерно, что наибольшего успеха в пропаганде забастовки «равнина» добилась не среди рабочих, а среди банковских служащих.

Посол США Смит постоянно держал связь с госсекретарем Даллесом по телефону. Примерно в 6 вечера 9 апреля американское посольство в шифровке в Вашингтон с облегчением констатировало, что нет никаких видимых признаков успеха всеобщей забастовки¹⁵⁹.

Анализируя причины провала забастовки, посольство писало в госдепартамент, что «Движение 26 июля» сделало практически все ошибки, которые можно было сделать, в то время как правительство не допустило никаких промахов. Столь слабое влияние «равнины» в городах стало для американцев приятным сюрпризом.

Фидель Кастро так оценивал события 9 апреля: «Поражение 9 апреля было самым тяжелым… потому, что никогда прежде народ не имел столько надежд, сколько связывал с этим днем. Никогда у нас не было столько иллюзий, как в тот день. Я могу сказать, что был самый тяжелый удар, который понесла наша революция»¹⁶⁰.

Бюро разведки Госдепартамента США оценивало события на Кубе следующим образом: «9 апреля была предпринята попытка забастовки, но она не получила поддержки во всей стране и была быстро сорвана контрмерами правительства»¹⁶¹.

Уже в марте 1958 года посольство США на Кубе стало уделять пристальное внимание Эрнесто Геваре де ла Серна.

3 марта оно сообщило в Вашингтон впечатления упоминавшегося выше корреспондента «Нью-Йорк таймс» Бигарта, который побывал в Сьерре и долго (хотя и через переводчика) беседовал с Че.

Че развеял распространяемые батистовскими СМИ «сведения», что он учился во Франции, где мог «нахвататься» коммунистических идей. Рассказав Бигарту свою биографию, Че заметил, что он не коммунист, а просто человек левых взглядов и либерал¹⁶².

Тем не менее заискивать перед американцами Че не собирался, откровенно поведав о своей поддержке режима Арбенса в Гватемале. Со слов Бигарта посольство сообщало в госдепартамент: «Гевара выразил довольно сильные антиамериканские чувства. Он считает, что Соединенные Штаты постоянно вмешиваются в латиноамериканские дела, проводят империалистическую политику, поддерживают диктаторские режимы и часто пытаются действовать против воли граждан латиноамериканских наций…

Бигарт сообщил, что Гевара на вид в добром здравии и у него не заметно следов ранений».

Американский корреспондент попытался выяснить характер отношений между Фиделем и Че, спросив у первого, зачем ему нужен этот аргентинец. Бигарт прямо-таки донес Фиделю, что Гевара — радикальный левак, а то и коммунист. Потом он попробовал применить лесть. Мол, как-то странно, что столь популярная на Кубе личность, как Фидель, зависит от помощи какого-то аргентинца. Фидель честно рассказал, что, встретив Че в Мексике, поначалу использовал его как врача, но Эрнесто Гевара «оказался очень способным бойцом и военным руководителем». Фидель «успокоил» Бигарта: только он как главнокомандующий определяет политическую линию Повстанческой армии, поэтому политические взгляды Че не имеют значения.

Бигарт сообщил в посольство, что многие члены руководства «Движения 26 июля» в отличие от Фиделя обеспокоены взглядами Че. В свою очередь они заверили Бигарта, что Фидель — всего лишь один из членов Национального руководства движения и не определяет его политическую линию. Бигарт все же понял, по словам посольства, что «Кастро в реальности руководит всем шоу».

Само посольство дополнило рассказ Бигарта тем, что родственник Эрнесто Гевары — нынешний посол Аргентины на Кубе. Якобы отец Эрнесто Гевары несколько месяцев тому назад запрашивал своего родственника, предоставит ли он в случае чего его сыну убежище в посольстве Аргентины, и получил резкий отказ.

Провал забастовки 9 апреля позволил, наконец, Фиделю и его Сьерре навести порядок в «Движении 26 июля». «Равнина» была полностью дискредитирована провалом предложенной ею стратегии городского восстания. Оказался прав и Че, резко упрекавший «равнину» в антикоммунизме и сектантстве.

Неудивительно, что на состоявшемся в Сьерре в начале мая 1958 года совещании Национального руководства «Движения 26 июля» Фидель был избран его генеральным секретарем. Он уже не был только первым среди равных. Отныне и все национальное руководство находилось не в Гаване или Сантьяго-де-Куба, а в горах при штабе Повстанческой армии.

Организационные перемены привели и к смене стратегии революционной борьбы. Отныне основная ставка делалась на партизанскую войну, акции в городах должны были ей способствовать.

Довольный такой сменой приоритетов Че так описывал итоги совещания: «Во-первых, нам удалось добиться согласия, что военное и политическое руководство борьбой будет осуществлять Фидель, выполняя функции одновременно главнокомандующего всеми вооруженными повстанческими силами и генерального секретаря нашей организации. Во-вторых, было решено, что и впредь будет проводиться курс на всеобщую вооруженную борьбу, предложенный повстанцами из Сьерра-Маэстры. Было покончено с наивными иллюзиями тех, кто верил в успех всеобщей революционной забастовки в то время, когда условия для ее проведения еще недостаточно созрели и не была проведена соответствующая подготовка. Кроме того, фактическое руководство движением находилось в Сьерра-Маэстре и в связи с этим возникали определенные трудности практического характера. Сама жизнь показала, что у бойцов из Сьерра-Маэстры была более высокая политическая сознательность, подтвердилась правильность их позиции и оценки происходящих событий»¹⁶³.

Че прямо сказал Фиделю, что антикоммунизм Давида Сальвадора был главной причиной срыва забастовки, и потребовал его отставки. После горячих дебатов Фидель поставил предложение Че на голосование, и оно было принято. Отныне Фиделю подчинялась и вооруженная милиция «равнины» в городах.

В то же время, взяв на себя всю ответственность за ход дальнейшей борьбы, Фидель сильно рисковал. После провала забастовки 9 апреля, в городах среди оппозиционеров всех мастей широко распространились апатия и неверие в собственные силы. Диктатура, как казалось, была на пике своего могущества и теперь могла бросить все силы на подавление партизанского очага в горах.

Близилась решающая схватка, в которой Сьерре трудно было уже рассчитывать на какую-либо серьезную помощь из других районов Кубы.

Второй и третий повстанческие фронты в апреле — мае 1958 года накапливали силы и переходили к партизанским набегам против гарнизонов противника. 12 апреля командующий Вторым фронтом Рауль Кастро отдал приказ об образовании военно-воздушных сил фронта. Все ВВС пока состояли лишь из одной захваченной авиетки.

В ночь с 20 на 21 апреля бойцы Камило Сьенфуэгоса совершили дерзкий налет на электростанцию города Бая-мо. Именно в Баямо находился штаб частей батистовской армии, блокировавших Сьерру. Убив несколько солдат противника и нанеся серьезный ущерб электростанции, группа Сьенфуэгоса на заранее подготовленных грузовиках покинула город.

Колонна номер 1 активно готовилась к отражению решающего наступления батистовской армии на Сьерру. Впервые партизаны переходили от маневренной к позиционной войне. Ставилась задача измотать наступавшего противника в горных боях и нанести ему поражение. Были прорыты десятки километров траншей, налажена телефонная связь между различными позициями, что впервые позволило активно маневрировать силами внутри единого укрепленного района. Организованная Че оружейная мастерская не только приводила в порядок оружие, но и начала набивать новые патроны из стреляных гильз (хотя и не всех калибров).

Сам Че в конце апреля подыскивал место для взлетнопосадочной полосы, на которую маленькими самолетами можно было бы доставлять в блокированную Сьерру оружие и боеприпасы. Кроме этого, он продолжал курировать работу школы подготовки новобранцев в местечке Минас-дель-Фрио.

Противник сразу же после провала забастовки усилил бомбежки Сьерры, причем бомбили в основном поселки мирных жителей, чтобы лишить партизан поддержки гражданского населения. Уже 10 апреля правительственные ВВС (в том числе три американских Б-26) фактически стерли с лица земли деревню Кайо-Эспино. Повстанцам ничего не оставалось, как призвать всех крестьян Сьерры строить бомбоубежища.

Объединенный штаб батистовской армии наметил на конец мая 1958 года решающее наступление в Сьерра-Маэстре с целью полного уничтожения партизанского очага. План назвали «ФФ» (Fuse Final — «финальная фаза» или, как шутили батистовцы, — Fin de Fidel — «конец Фиделя»). Ничего сложного в этом оперативном плане не было. Усиленные отряды армии при поддержке авиации со всех сторон должны были вторгнуться в горы. Подавляющее превосходство в людях и вооружении должно было решить исход борьбы.

Посол Смит в то же самое время «бомбардировал» госдепартамент депешами, требуя отмены эмбарго на поставки оружия Батисте (диктатор запросил, в частности, американские винтовки М-1). Смит писал, что решением не поставлять оружие ни одной из воюющих на Кубе сторон Вашингтон ставит на одну доску кубинское правительство и мятежников Кастро¹⁶⁴. И теперь у бедных батистовцев даже нет оружия, чтобы защищать американскую собственность на Кубе.

14 апреля 1958 года на заседании СНБ США с анализом обстановки на Кубе выступил директор ЦРУ Аллен Даллес. Отметив провал забастовки 9 апреля, глава американской разведки совершенно правильно предсказал, что Кастро отныне полностью сконцентрируется на партизанской войне в Сьерре, откуда его будет очень сложно выбить¹⁶⁵. По оценкам ЦРУ, ядро сил Повстанческой армии состояло из 1200 хорошо вооруженных бойцов (это было сильным преувеличением). Однако правительственная армия лояльна Батисте, и Кастро придется нелегко. Даллес подчеркнул, что ЦРУ не удалось найти сведения, подкреплявшие бы версию о коммунистическом проникновении или поддержке «мятежа Кастро».

Американцы размышляли над вариантом убрать с политической сцены Кубы как Батисту, так и Кастро. Мол, после поражения стачки 9 апреля Батиста уже не находится под давлением Кастро и надо попытаться уговорить его провести максимально честные выборы, после которых ему надо бы как «патриоту» подать в отставку.

Таким образом, как это ни парадоксально, поражение 9 апреля сыграло на руку повстанцам, хотя бы и во внешнеполитическом отношении. В Вашингтоне успокоились и не стали возобновлять продажу оружия Батисте — мол, он может победить и имеющимися силами. На самого Батисту стали давить, чтобы он быстро провел респектабельные выборы и ушел в отставку. Батиста в принципе не возражал — он неоднократно говорил американцам, что уверен в победе на президентских выборах правительственного кандидата. Но в то же время для проведения выборов было необходимо, полагал Батиста, предварительно решить «проблему Кастро».

15 апреля 1958 года ЦРУ подготовило обширную биографическую справку об Эрнесто Геваре Серна («Че»), явно на основе бесед Че с американскими корреспондентами, скорее всего с Бингамом¹⁶⁶. Че стал интересен американской разведке потому, что, как отмечалось в документе, возглавлял самую сильную из партизанских колонн.

В документе довольно подробно излагалась биография Че, включая Гватемалу.

Затем ЦРУ отмечало: «Гевара решительно заявляет, что он не коммунист и никогда им не был. Он самодовольный индивидуалист, нонконформист и ультранационалист в латиноамериканском смысле. Он отвергает обвинения в том, что он коммунист, и обвиняет Соединенные Штаты и американскую прессу в распространении подобных утверждений… Гевара обладает хорошими манерами, говорит спокойно, в беседе обдумывает свои слова. Он очень популярен в “Движении 26 июля”, причем как среди гражданских, так и военных его членов. Несмотря на свои вежливые манеры, он, по-видимому, является самым способным военным командиром среди руководства движения. Он энергичен, атлетичен и участвует в любой деятельности в лагере, будь то игра в софтбол, отдых или уход за животными. Его люди уважают его, потому что он смел в бою и никогда боя не избегает…

Гевара ростом примерно в 5 футов 11 дюймов, весит около 170 фунтов, среднего телосложения. Сейчас он очень загорел, но обычно кожа у него белая. Волосы грубо постриженные, темно-коричневые, коричневые глаза и довольно высокий лоб, редкая борода. Обычно он носит форму оливкового цвета и черный свитер-водолазку. Карманы его формы обычно забиты документами.

Гевара страдает от хронической астмы и вынужден пользоваться ингалятором ночью и во время маршей. Фидель Кастро приказал ему по возможности ездить верхом во время походов…»

Таким образом, Че, похоже, пока удалось ввести американскую разведку в заблуждение относительно своих политических взглядов. Для этого американцам пришлось правдиво рассказать почти всю биографию. Они могли ее проверить и убедиться в искренности Че. Эта искренность, в свою очередь, видимо, рассеяла сомнения ЦРУ и в отношении его политического кредо.

2 мая 1958 года в госдепартаменте состоялось совещание с участием представителей ОКНШ. Американские военные были крайне недовольны тем, что решение о приостановке поставок оружия Батисте было принято без предварительных консультаций с Пентагоном, а также тем, что эмбарго нарушало действующие контракты со «свободно избранным правительством» Кубы. Госдепартамент успокоил — под эмбарго попали всего лишь 1950 винтовок М-1 «гаранд»[101] из пяти тысяч, заказанных Батистой. Батиста — диктатор, и США не могут позволить себе быть слишком тесно с ним связанными, так как время диктаторов в Латинской Америке уходит. Вот, мол, и Перона свергли в Аргентине. Адмирал Берк (начальник штаба ВМС США) ответил, что диктаторов много, но к ним надо подходить дифференцированно.

Когда посол США на Кубе Смит в начале мая находился на консультациях в госдепартаменте, ему дали указание избегать любых шагов, которые каждая из противоборствующих сторон на Кубе могла бы истолковать в свою пользу. Смит вновь и вновь требовал возобновить поставки оружия, иначе, мол, ему будет сложно убедить Батисту в необходимости политического компромисса с умеренной оппозицией.

24 мая 1958 года войска Батисты (14 батальонов под общим командованием генерала Эулохио Кантильо) с разных сторон перешли в генеральное наступление на Сьерру. Атаковавших (в разное время 7—10 тысяч человек) поддерживали авиация, горная артиллерия и танки. Боевой дух батистовской армии был слабым, к тому же треть контингента состояла из необстрелянных новобранцев. В отличие от партизанских командиров, офицеры правительственной армии относились к своим солдатам как к пушечному мясу: они бездумно бросали их в бой, сами же обычно отсиживались на тыловых позициях.

Вся «свободная территория» Кубы на тот момент не превышала нескольких десятков квадратных километров. Штаб Фиделя находился в 12 километрах от северного участка фронта. На полпути между штабом и фронтом располагалась школа новобранцев, созданная Че. С юга (там на побережье располагались гарнизоны ВМС и морской пехоты) до ставки Фиделя было всего 7 километров. Вся партизанская армия в Сьерре насчитывала 280 бойцов, на каждого из которых приходилось по 50 патронов. В резерве командования насчитывалось не более пяти тысяч патронов.

На восточный сектор Сьерры, которым командовал Че, наступал его «старый знакомый» — повышенный до звания подполковник Санчес Москерра. Затем Фидель приказал Че принять командовании партизанами в районе Лас-Мерседес на Северном фронте, откуда противник наносил главный удар в направлении штаба Повстанческой армии. Невооруженные новобранцы из школы Че лихорадочно рыли окопы. Некоторые не выдерживали напряжения и дезертировали. Но Че был против расстрелов пойманных дезертиров, так как понимал, насколько тяжело совсем еще молодым ребятам участвовать в жестоких боях с превосходящим в силах жестоким противником. Многие новобранцы панически боялись авиации. После налета на школу 4 июня двух штурмовиков, выпустивших шесть ракет, десять человек попросили отпустить их домой.

Офицерам же, допускавшим грубость и рукоприкладство по отношению к подчиненным, Че грозил смертной казнью.

Тем временем противник прорвался на юге, под угрозой оказалась партизанская школа, и Че посылал своих бойцов закрывать брешь.

Батистовцы все же захватили на северном участке фронта Лас-Мерседес, который обороняли всего 14 партизан. Но для этого правительственной армии понадобилось 30 часов. Ни солдаты, ни офицеры армии не желали подставлять свои головы под партизанские пули, поэтому за 15 дней наступления ударный батальон Санчеса Москерры продвинулся всего на 10 километров. И все же кольцо вокруг партизанского очага неуклонно сжималось.

28 мая батистовцы атаковали позиции Второго фронта, но к концу первой недели июня Раулю Кастро удалось стабилизировать фронт. В начале июня правительственные войска с моря высадились на побережье Сьерра-Маэстры и начали наступление на север.

3 июня 1958 года светившийся от уверенности в своих силах Батиста принял американского посла и сообщил Смиту, что отдал приказ захватить Фиделя Кастро живьем¹⁶⁷. По мнению диктатора, этот приказ будет выполнен в течение максимум двух месяцев.

Американцев беспокоило лишь то, что против повстанцев воюют оснащенные и подготовленные военной миссией США части. При раскрытии этого факта могли возникнуть неприятные отклики в американском общественном мнении и в конгрессе, так как такого рода участие представляло собой нарушение кубино-американского договора о военном сотрудничестве. 13 июня Смиту было дано указание просить Батисту передислоцировать подготовленные американцами части в район Гаваны. Смит продолжал гнуть свою линию —16 июня он писал в госдепартамент, что любая напряженность в отношениях между Батистой и США на руку только коммунистам. Тем более что 75 процентов пилотов кубинских ВВС подготовлено американцами и их вывод из боя фактически лишит правительственные войска поддержки с воздуха.

Своей кульминации наступление правительственной армии достигло 19 июня, когда было захвачено местечко Лас-Вегас-де-Хибакоа и до ставки Фиделя оставалось четыре часа обычного марша. Между войсками, атаковавшими с обеих сторон, расстояние сократилось до 7 километров. Однако батистовцы были уже крайне измотаны, в то время как партизаны даже еще не израсходовали свой резерв боеприпасов.

В этот критический момент на помощь прибыла вторая колонна (40 человек) под командованием Камило Сьенфуэгоса, который попросил Фиделя направить его людей на самый трудный участок обороны. Фидель вспоминал, что хотя было мало боеприпасов, но «моральный дух на всю тысячу процентов»¹⁶⁸.

Партизаны слышали, как офицеры армии Батисты подбадривают своих подчиненных, обещая разрешить им грабить и насиловать в захваченных населенных пунктах. 29 июня они одержали свою первую победу, причем над очень сильным и опытным противником. Был успешно контратакован батальон Санчеса Москерры, и 22 солдата сдались в плен. Партизаны захватили много оружия, а также коротковолновую рацию с секретным шифром, что позволило повстанцам слушать переговоры отдельных отрядов правительственных войск.

Батисте было уже не до прежней самоуверенности, и 23 июня он потребовал от начальника генштаба Табернильи объяснить причины фактического провала «решающего наступления». Табернилья просил еще 1800 солдат и 90 офицеров и сетовал на слабое снабжение боеприпасами, которые, мол, сложно транспортировать в горной местности. При этом на вооружении наступавших сил, по данным самого же генштаба, находилось более 8 миллионов патронов.

Партизанам, и особенно мирному населению, очень сильно досаждали непрерывные бомбежки правительственных ВВС. Каждый день «Радио Ребельде» обращалось к кубинским медикам с просьбой прибыть в горы и помочь раненым: «Пожалуйста… просим всех врачей, которые могут прибыть в Сьерра-Маэстру, пусть не преминут сделать это. Нам нужны хирурги, кровь, плазма… есть тысячи раненых крестьян, обреченных на смерть из-за невозможности оказания им медицинской помощи…»¹⁶⁹

А госдепартамент все это время продолжал препирательства с ОКНШ — американские военные требовали снять эмбарго на поставки оружия Батисте, хотя понимали, что мирное население в провинции Орьенте уничтожают с воздуха на американских самолетах подготовленные США летчики.

Госдепартамент отмечал наличие определенной дилеммы во внешней политике США по отношению к Кубе: «С одной стороны, появляется все больше доказательств того, что режим Батисты из-за ограничения свободы прессы и растущих военных и полицейских репрессий теряет популярность. С другой стороны, есть все основания предполагать, что нынешнее [кубинское] правительство, имеющее историю дружественного сотрудничества с США, сохранит власть и проведет выборы в ноябре, чтобы избрать преемника. Правительство проводит полномасштабное наступление против сил повстанческого лидера Фиделя Кастро в горах на востоке Кубы. Тот факт, что поставленное США военное снаряжение и подготовленные США военные используются в этом наступлении против повстанцев, навлекло на нас сильную критику со стороны оппозиционно настроенных по отношению к действующему правительству кубинцев, а также со стороны части американской прессы, общественности и конгресса»¹⁷⁰.

Таким образом, повстанцы продолжали одерживать верх над Батистой не только в Сьерра-Маэстре, но и в общественном мнении США.

2 июня 1958 года Рауль Кастро, чтобы заставить США прекратить бомбардировки, отдал приказ о проведении «противовоздушной операции». 26 июня бойцами Второго фронта были захвачены 11 служащих американской никелевой компании «Моа бэй майнинг». 27 июня на Центральном шоссе был задержан автобус с американскими военными моряками (24 человека[102] и еще 20 граждан США), следовавшими на базу Гуантанамо. Партизаны потребовали от американцев в обмен на освобождение заложников прекратить снабжать ВВС Батисты горючим с базы в Гуантанамо.

«Противовоздушная операция» не была согласована с Фиделем, и поначалу он был в ярости. Акция Второго фронта грозила развернуть общественное мнение США против повстанцев и могла даже привести к отмене эмбарго на поставки оружия Батисте. В самом пиковом для повстанцев варианте американцы могли бы решиться и на прямую военную интервенцию под уже не раз опробованным в Латинской Америке предлогом защиты своих граждан.

Положение было действительно угрожающим, тем более что американские военные давно жаждали предлога прийти на помощь кубинской диктатуре. Командующий Атлантическим флотом США адмирал Урайт провел экстренное совещание на базе Гуантанамо. Оживилось лобби Батисты в конгрессе США. Адмирал Берк из ОКНШ опять прибыл в госдепартамент и потребовал возобновить поставки оружия Батисте, так как полностью разделял мнение посла США в Гаване Смита, что «кубинская армия борется против элементов, связанных с коммунистами»¹⁷¹.

1 июля 1958 года посол США Смит предложил предъявить партизанам ультиматум: если в течение 48 часов американцы не будут освобождены, США сами освободят их любыми доступными средствами. Однако командующий базой в Гуантанамо Эллис просил свое начальство в Вашингтоне категорически исключить использование военной силы. Он лишь предлагал в качестве жеста устрашения доставить на базу по воздуху 200 морских пехотинцев.

Против военного вмешательства США выступил и… директор ЦРУ Аллен Даллес. Парадоксально, но многоопытный шеф американской разведки рассудил, что повстанцы специально захватили моряков, чтобы вовлечь США в гражданскую войну на Кубе (!)¹⁷².

В течение трех недель на территории Второго фронта шли переговоры между Раулем Кастро и генеральным консулом США в Сантьяго-де-Куба Уолламом. Рауль вполне добился поставленных противовоздушной операцией целей — на время переговоров правительственные войска прекратили бомбардировки и наступление на Сьерра-Кристаль. Рауль добился даже успеха, которого от операции никто не ожидал —2 июля госдепартамент прекратил поставки на Кубу самолетов-штурмовиков Т-28[103]. Американцы даже пытались уговорить Батисту пропустить Фиделя из Сьерра-Маэстры, чтобы он мог встретиться с братом и отдать ему приказ об освобождении американцев.

Таким образом, «противовоздушная операция» завершилась успешно и по приказу Фиделя все захваченные американцы были освобождены (гражданских лиц освободили к 9 июля).

Прямо посреди тяжелейших боев Че отметил в горах свое тридцатилетие. Ранее он связался с матерью по радио, и она прислала ему к юбилею письмо:

«Милый Тэтэ,

я была так счастлива услышать твой голос после столь длительной разлуки. Я тебя даже не узнала — ты стал, видимо, совсем другим. Может, связь была плохой, может, ты сильно изменился. Но когда ты назвал меня “старой дамой”, голос твой звучал, как раньше. Какие прекрасные новости ты мне сообщил! И как жаль, что связь прервалась, прежде чем я смогла сообщить тебе здешние новости»¹⁷³.

Переписывался Че и с Ильдой, хотя письма с оказиями шли по нескольку недель, а то и месяцев. Ильда жила с дочкой в Перу и возглавляла там Комитет солидарности с кубинскими повстанцами. В январе 1958 года она предложила Че приехать к нему в горы — Ильдита стала уже достаточно взрослой, чтобы можно было препоручить ее заботам бабушки и дедушки. Через несколько месяцев (уже в мае) пришел ответ — Че писал, что предстоит генеральное наступление правительственных войск и Ильде в горах угрожала бы смертельная опасность.

В письме была чистая правда без всяких задних мыслей. Вообще Че поражал своих бойцов не только тем, что читал Ленина, но и тем, что был абсолютно равнодушен к женщинам, хотя на прославленного и образованного командира заглядывались многие местные крестьянки. Че в этом отношении отнюдь не был аскетом, но верность жене (причем жене-товарищу по борьбе), так же как и верность революции были для него понятиями морального долга, а значит, вещами незыблемыми.

В июле 1958 года Батиста по просьбе Табернильи увеличил численность правительственных войск в Орьенте до 10 тысяч (половина всей кубинской армии) и вся группировка была поставлена под командование генерала Кантильо, чтобы улучшить координацию действий между отдельными батальонами.

Между тем в Сьерра-Маэстре для правительственных войск назревал настоящий «кубинский Сталинград».

Еще 10 июня 18-й батальон под командованием майора Хосе Кеведо получил приказ прочесать местность в районе населенных пунктов Альто-де-ла-Каридад, Эль-Наранхаль и Хигуэй и закрепиться там. Почти месяц батальон медленно продвигался вглубь Сьерра-Маэстры, проведя 14 боев с партизанами.

В район Хигуэя отправился лично Фидель, поручив Че оборону главного лагеря и школы новобранцев. 3 июля партизаны окружили батальон со всех сторон, и через неделю у Кеведо закончились продукты. С 11 по 14 июля Кеведо несколько раз пытался вырваться из кольца, но безуспешно. Батистовское командование в Баямо обещало подкрепление, но оно явно запаздывало. 15 июля авиация пыталась сбросить Кеведо продукты, но все они достались партизанам. Не помогла и бомбардировка — позиции сторон были настолько близки, что летчики боялись задеть своих.

16 июля, исходя из гуманных соображений, повстанцы объявили трехчасовое прекращение огня и предложили окруженным сдаться. Кеведо отклонил ультиматум. С помощью захваченной радиостанции партизаны знали, что к 18-му батальону направлены подкрепления. 17 июля в 6 часов утра с берега моря вышла пехотная рота, но ее уже ждали 50 партизанских автоматов и два пулемета. Только за первые 15 минут боя противник потерял почти два взвода пехоты: 12 человек были убиты, 24 — взяты в плен. В качестве трофеев были захвачены 32 винтовки и автомата, один пулемет, 18 тысяч патронов и 48 гранат.

Партизаны были в своей стихии — теперь охотились не на них, они сами стали охотниками.

Командование в Баямо сообщило по рации Кеведо, что солдаты посланной на помощь роты — «трусы и дерьмо» и что скоро подойдет более многочисленное подкрепление. Если же и эти солдаты струсят, то их расстреляют с самолетов.

19 июля в Хигуэй попытался прорваться уже целый батальон, поддержанный авиацией и береговой артиллерией. Бой шел целые сутки, но контратака Фиделя вынудила батистовцев отойти обратно на берег моря. Партизаны потеряли четырех человек убитыми, противник —17. 21 солдат сдался в плен. Уже стало ясно, что большинство каскитос не собираются рисковать своей жизнью ради диктатора. Тем более что партизаны, как обычно, относились к пленным хорошо, и это стало широко известно в батистовской армии.

Тем временем кольцо окружения вокруг Кеведо сжималось до тех пор, пока партизаны подошли на 50 метров и отрезали солдатам доступ к ручью, лишив их таким образом пресной воды.

Используя захваченную рацию, один из партизан вышел в эфир от имени одного из офицеров Кеведо и сообщил о сдаче его батальона. Разгневанное командование батистовской армии подвергло позиции «струсившего» батальона бомбардировке, что еще больше деморализовало окруженных¹⁷⁴.

20 июля повстанцы опять на четыре часа прекратили огонь и снова предложили врагу сдаться. Солдаты находились в полуобморочном состоянии, и партизаны делились с ними хлебом. Возникли стихийные братания.

Когда Фидель узнал, что батальоном командует Кеведо, с которым они когда-то вместе изучали в Гаванском университете юриспруденцию, он под влиянием нахлынувших добрых воспоминаний написал майору письмо:

«Вот это сюрприз, ты здесь! Как бы ни была сложна ситуация, я всегда рад услышать о ком-нибудь из вас. Я пишу тебе совершенно спонтанно, без всяких предложений и требований. Настоящим хочу передать тебе привет и от всего сердца пожелать счастья»¹⁷⁵.

Кстати, Кеведо был нетипичным офицером батистовской армии — он жалел солдат и они искренне любили своего командира.

20 июля, в 9 часов вечера, Кеведо встретился с Фиделем. Бывшие университетские товарищи обнялись.

Момент истины наступил 21 июля, когда в час ночи весь 18-й батальон в количестве 170 человек сложил оружие. Это была уже не просто очередная победа в очередном бою — наступил перелом в ходе всего сражения за Сьерру. В ходе десятидневных боев в районе Хигуэя был убит 41 солдат, 241 попал в плен. Арсенал Повстанческой армии пополнился 249 единицами оружия. Кеведо — один из самых способных офицеров кубинской армии — после нескольких недель плена присоединился к повстанцам[104]. Остальных пленных отправили по домам и не только потому, что у партизан элементарно не хватало продуктов, чтобы их прокормить. Фидель вспоминал: «…пленный на свободе представлял собой самое убедительное опровержение фальшивой пропаганды тирании, неустанно твердившей о том, что “партизанские банды убивают пленных кубинских солдат”»¹⁷⁶.

Батиста противился передаче пленных солдат через Красный Крест. Но она все же состоялась 24 июля. Свободу обрели 253 человека (в том числе 57 раненых).

Фидель по-прежнему был на голову выше и Батисты, и американцев в информационной войне.

Победа под Хигуэем совпала с не менее блестящей политической победой Повстанческой армии. 20 июля был опубликован «Каракасский манифест» кубинской оппозиции. Помимо «Движения 26 июля» документ подписали «аутентики» Карлоса Прио, «Революционный директорат», баркинисты[105] и движение «Монтекристи»[106] под руководством Хусто Каррильо. Коммунистов опять оставили за бортом любых соглашений.

«Каракасский манифест» был полной победой Сьерры (не случайно, что в отличие от предыдущего «Майамского пакта» он был принят не на территории США). Он провозглашал вооруженную борьбу против диктатуры единственным путем развития революции и назначал Фиделя Кастро главнокомандующим всеми вооруженными силами оппозиции. Единым кандидатом оппозиции на пост временного президента республики после свержения Батисты назначался кандидат Повстанческой армии Мануэль Уррутия.

Батиста, потерпев оглушительное поражение в Сьерре, пытался подвигнуть США к вмешательству (естественно, на его стороне) в кубинскую гражданскую войну, в чем диктатора полностью поддерживал посол Смит. Главным аргументом по-прежнему была «коммунистическая опасность».

24 июля Смит направил в Вашингтон меморандум о росте коммунистического влияния на Кубе. В нем приводились данные самого Батисты о том, что на Кубе якобы более 100 тысяч членов НСП¹⁷⁷. Когда Смит напомнил диктатору, что тот оценивал численность компартии шестью тысячами человек в начале 1957 года, Батиста ответил, что не помнит этого. Прихвостень диктатуры и лидер КТК Мухаль на обеде в посольстве говорил Смиту о 50 тысячах членов НСП и еще о 100 тысячах сторонниках партии. Из 1833 профсоюзов НСП контролировала 30, а всего коммунистов в КТК примерно 30 тысяч.

Смит был склонен верить Мухалю и Батисте хотя бы потому, что на последних свободных выборах в 1948 году НСП получила 150 тысяч голосов. К тому же, мол, Мухаль сам бывший коммунист и знает, что говорит. Посол США, правда без всяких оснований, пытался в депеше приписать коммунистам похищение граждан США и хотя бы так как-то связать НСП с «Движением 26 июля». Смит с сожалением констатировал, что, так как компартия работает в подполье, ее лидеры неизвестны.

На самом деле Второй фронт Рауля Кастро действительно установил самые плотные контакты с НСП, причем Фидель был в курсе этих связей. Члены НСП не только сами вливались в ряды Второго фронта, но и организовывали крестьян, снабжавших повстанцев продовольствием. Хотя Рауля в свое время и исключили из молодежной организации НСП, это никак не отразилось на его коммунистических убеждениях.

Сам Фидель имел в Сьерре обстоятельную беседу с одним из руководителей НСП Карлосом Рафаэлем Родригесом (бывшим министром в правительстве Батисты в 1940-е годы). Была достигнута полная договоренность о совместной борьбе против диктатуры, чего не смогли, а точнее не захотели, достичь антикоммунисты с «равнины». Позднее Карлос Рафаэль Родригес вообще остался при штабе Фиделя как представитель партии.

В школе новобранцев Че продолжал работать в качестве главного политического руководителя коммунист Рибальта.

Но ни одного из этих фактов ни Смит, ни представитель ФБР (работал в должности атташе посольства по правовым вопросам), ни резидент ЦРУ не знали, что свидетельствует о блестящей конспирации повстанцев и о плохой работе американских спецслужб. Посол США оценивал количество членов НСП в 12 тысяч, и еще 25 тысяч кубинцев он причислил к сторонникам партии. Такая информация Вашингтон скорее успокоила, чем встревожила.

Надо сказать, что в госдепартаменте не разделяли про-батистовских взглядов Смита, и вовсе не потому, что симпатизировали Фиделю, да и вообще кубинской оппозиции. Просто после провала наступления кубинской армии в Сьерре в Вашингтоне пришли к выводу, что удержать диктатора у власти уже невозможно и надо думать уже о том, чтобы обеспечить проамериканскую линию нового правительства Кубы.

Для окончательного формулирования нового курса в отношении Кубы на остров был послан заместитель начальника отдела Центральной Америки госдепартамента Стюарт, который суммировал свои выводы в пространной депеше в Вашингтон от 24 июля 1958 года. Со ссылкой на консула США в Сантьяго-де-Куба и освобожденных Раулем Кастро американских военных Стюарт выражал сомнение в том, что кубинская армия сможет победить повстанцев.

Специальный посланник госдепартамента пришел к следующему заключению:

«1. Режим Батисты непопулярен и не смог убедить общественность в том, что может обеспечить честные выборы.

2. Вооруженное восстание под руководством Фиделя Кастро набирает силу с тревожащей скоростью.

3. Хотя подозрения (по отношению к США. — Я. П.) не исчезли полностью, наша политика по приостановлению поставок боевого снаряжения Батисте в целом одобрена антибатистовской оппозицией.

4. Изменение в политике по продаже оружия может привести к дальнейшим похищениям и репрессиям в отношении американских граждан и собственности не только в провинции Орьенте, но и в других районах [Кубы]…

6. Если ситуация не улучшится, то оппозиция по отношению к Батисте будет продолжаться и со временем Кастро будет становиться все сильнее и сильнее.

7. Полномасштабная поддержка [США] Батисты только продлит противостояние и будет непопулярна не только среди большинства кубинского народа, но и вызовет сильную критику из других частей мира.

8. Необходимо серьезно продумать альтернативный курс действий… для того чтобы разрешить кубинскую ситуацию еще до того, как Кастро станет настолько силен, что будет диктовать тип будущего правительства. Если честно, то мы не знаем, что на уме у Кастро…»¹⁷⁸

Таким образом, Рауль Кастро не только напугал американцев своей «противовоздушной операцией», но и фактически заставил их еще больше дистанцироваться от Батисты.

Разгром при Хигуэе еще больше подорвал и так невысокий боевой дух батистовской армии. Во время перемирия с целью передачи пленных Че со своими бойцами выдвинулся на блокирование и уничтожение гарнизона противника в местечке Лас-Вегас. В течение дня лагерь врага был полностью окружен, и Че предложил солдатам сдаться. 25 июля его посетили два парламентера и предложили выпустить гарнизон с оружием при условии, что войска оставят партизанам продовольствие. Че ответил категорическим отказом, хотя и не предполагал, что парламентеры пришли только для отвода глаз. Пока шли переговоры, окруженная рота на грузовиках под флагом Красного Креста попыталась просто уехать из Лас-Вегаса. Узнав о недостойной уловке противника, Че немедленно приказал открыть огонь и организовал преследование.

Разрозненные батистовские батальоны, которые так и не смогли наладить оперативного взаимодействия, после Хигуэя стали без всякой координации отступать в предгорья. Партизаны пытались брать их в кольцо по образцу Хигуэя.

Фидель поручил Че окружить и уничтожить 17-й батальон, окопавшийся в местечке Лас-Мерседес на северном участке фронта. Под командование Че передали 250 партизан, и Фидель был уверен, что фронтальная атака и взятие Лас-Мерседеса будет означать полный разгром правительственной армии, а то и конец диктатуры. Че был более осторожен в оценках — он считал, что после Хигуэя правительственная армия хотя и надломлена психологически, но далеко еще не побеждена.

31 июля колонна Че обрушилась на Лас-Мерседес с юго-востока, и партизаны даже смогли подбить танк из трофейной базуки. Остальные отряды ударили с севера, а группа Камило Сьенфуэгоса находилась в засаде, чтобы предотвратить возможный подход подкреплений. К концу дня после ожесточенных боев повстанцы вплотную приблизились к Лас-Мерседесу, и Фидель во избежание потерь отдал приказ прекратить наступление в надежде на сдачу противника¹⁷⁹.

Но прогнозы Че оказались верными — враг пока и не думал сдаваться. Главнокомандующий операцией в Сьерре генерал Кантильо решил подготовить партизанам ловушку именно у Лас-Мерседеса. 5 августа против окружавших 17-й батальон партизан были брошены три батальона (тысяча солдат) при поддержке пяти танков. Четыре партизанских отряда оказались между Лас-Мерседесом и наступавшим с севера противником. Теперь уже им самим угрожало окружение. К середине дня противник прорвал фронт.

Фиделю пришлось прибегнуть к военной хитрости — он запросил у Кантильо перемирия. С этим согласился и Батиста, и 6 августа в штаб Кастро прибыл подполковник Фернандо Нойгарт, думая, что партизаны будут обсуждать с ним условия сдачи. Фидель прочитал ему пространную политическую лекцию (Че сидел в уголке и помалкивал) и предложил вернуться на следующий день. 7 августа все повторилось — Фидель почти десять часов убеждал Нойгарта в близости конца диктатуры.

На третий день Нойгарт сам предложил немедленное прекращение огня, формирование военно-гражданской хунты и проведение выборов (то есть фактически озвучил американский план). Он отбыл из штаба 8 августа с контрпредложением Фиделя, неприемлемым для диктатора. Пока шли эти переговоры, партизаны спокойно отошли из грозившего им кольца и заняли хорошо укрепленные позиции. Теперь они могли уже не опасаться возобновления наступления Кантильо.

Фактически этим закончилось решающее наступление батистовской армии, начатое 25 мая. Стороны провели более тридцати мелких стычек и шесть боев. Повстанцы полностью взяли в плен один батальон (18-й) и нанесли тяжелые потери еще трем (11, 12 и 17-му). Были убиты 231 солдат и офицеров (примерно столько же, сколько правительственные войска потеряли в боях за весь период до начала генерального наступления) и еще 422 человека попали в плен. Партизаны захватили много оружия, включая один танк с 37-миллиметровой пушкой. Повстанцы потеряли убитыми 25 бойцов (48 человек были ранены).

18 августа 1958 года Фидель по «Радио Ребельде» объявил о полной победе: «После 76 дней непрерывных боев Повстанческая армия разбила и фактически уничтожила лучшие силы тирании»¹⁸⁰.

Даже в генштабе Батисты признавали, что наступление провалилось прежде всего из-за низкого боевого духа армии, в то время как мотивация партизан была очень высокой.

К тому же планирование операции было бестолковым. Десять батальонов так и не вступили в бой, их непонятно зачем держали в резерве. В горы вошли только четыре батальона, не имевшие постоянной связи. В то время как один батальон сдался, остальные три отступили после первых же боестолкновений с партизанами. Главнокомандующий Кантильо, видимо, не доверял собственным солдатам, поэтому и держал 75 процентов вверенных ему войск в резерве. Больше всего он не хотел повторения позора при Хигуэе. Солдаты уже были хорошо осведомлены, что партизаны отпускают пленных, поэтому предпочитали без нужды не рисковать жизнью.

Еще 30 июля адмирал Хосе Родригес Кальдерон предложил прекратить прочесывание Сьерры мелкими силами и единовременно бросить все 11 батальонов в район пика Туркино, где предполагали дислокацию ставки Повстанческой армии («План N»). Самое интересное заключалось в том, что именно так и планировали поступить в мае 1958 года при начале наступления. Но Кантильо так и не решился задействовать все силы.

Не исключено, что на тот момент Кантильо уже лелеял мысль о свержении Батисты и достижении компромисса с повстанцами. В идеале Батиста сам должен был передать ему власть, и уж он, Кантильо, мог вполне договориться с оппозицией. Этот план устроил бы и США. При таком раскладе Повстанческая армия была нужна генералу как средство давления на Батисту.

12 августа у Кантильо был шанс не просто убить Фиделя, но захватить его живым. В этот день Фидель и Че встречались с полковником армии для передачи ему сотни пленных. Они мирно пили кофе, и тут полковник предложил главным партизанским командирам полетать на его вертолете. Оба команданте охотно согласились, и полковник 15 минут «катал» Фиделя (за голову которого на тот момент было обещано 500 тысяч песо) и Че над Сьеррой. На прощание он признался, что и сам уже не верит в победу правительственной армии.

31 июля, пока Че атаковал солдат правительственной армии у Лас-Мерседеса, Батиста принимал посла США Смита и обещал ему выделить 200 солдат для охраны принадлежавших американцам никелевых рудников в Моа и Никаро (провинция Орьенте)¹⁸¹. И это в то время, когда этих самых солдат так не хватало в Сьерре. Правда, в качестве условия Батиста требовал от американцев срочной поставки двух тысяч винтовок. Истребители-штурмовики типа «Си фьюри» Батиста закупил в Англии.

8 августа 1958 года в специальном меморандуме о ситуации на Кубе посольство США было вынуждено констатировать пат между армией и повстанцами в Орьенте.

«Армии, которая относительно хорошо вооружена, не хватает дисциплины и боевого духа для наступления… Попытки разбить Фиделя Кастро, предпринятые армией за последние три недели в Сьерра-Маэстре, по-видимому, обернулись тяжелыми потерями для армии и ее возвращением на равнину…

Войска “Движения 26 июля”, как представляется, имеют высокий боевой дух, но в настоящее время у них нет оружия, чтобы бороться с армией за контроль над городами и равнинами Орьенте…»¹⁸²

Посольство пришло к абсолютно ложному выводу о том, что повстанцев поддерживают только в Орьенте, в то время как население остальных провинций не видит в «Движении 26 июля» альтернативы правительству Батисты.

Смит и не знал, что совсем скоро Фиделю и Че предстояло убедить американцев в обратном.

В целом посольство рекомендовало продолжать политику строгого нейтралитета во внутрикубинском конфликте. Хотя Смит не удержался и написал, что с точки зрения «морали» следовало бы до конца поддерживать дружественное США правительство Батисты.

Как только наступление правительственной армии окончательно захлебнулось, Фидель и Че сразу же вернулись к своим планам, которые они начали осуществлять еще в апреле — мае. Школа новобранцев, которой руководил Че, была изначально задумана для формирования новых партизанских колонн с целью перенесения войны за пределы провинции Орьенте.

Че должен был пробиться со своей вновь сформированной колонной номер 8 имени Сиро Редондо в провинцию Лас-Вильяс (столица город Санта-Клара) в самом центре острова. Там предполагалось создать партизанский очаг в горах Эскамбрай и полностью перерезать все коммуникации между Гаваной и Орьенте.

У Че была и важнейшая политическая задача — в горах Эскамбрай уже действовали несколько вооруженных отрядов различных оппозиционных групп. Всех их следовало либо аккуратно разоружить, либо (в идеале) влить в ряды Повстанческой армии. Дело было сложное, если учесть, что эти отряды были не только антикоммунистическими, но и враждовали друг с другом. В Эскамбрае оперировали и просто полууголовные группы, под политическими лозунгами обиравшие местных крестьян.

Наконец, в провинции Лас-Вильяс организацию «Движение 26 июля» возглавляли антикоммунисты, что заранее программировало конфликт с Че.

Вместе с Че на запад Кубы должна была выдвинуться и колонна имени Антонио Масео под командованием Камило Сьенфуэгоса. Тот должен был прорваться на крайний запад острова, в провинцию Пинар-дель-Рио (где когда-то и действовали бойцы Антонио Масео). Оттуда партизаны должны были угрожать самой Гаване.

И Камило, и Че, равно как и уже существовавшие партизанские фронты в Орьенте, в районах своей дислокации должны были сорвать намеченные на 3 ноября «выборы».

Че решил поначалу набрать в колонну добровольцев из своей школы в Минас-дель-Фрио. Он честно сказал, что в живых останется не более половины — ведь предстояло пройти по равнине около 600 километров. После таких слов добровольцев набралось не так уж и много. К делу подключился Фидель, и вскоре примерно 140 партизан были готовы к броску.

Предполагался именно бросок. На реквизированных грузовиках с запасом бензина партизаны должны были быстро выбраться из Орьенте, проследовать через провинцию Камагуэй и добраться до Эскамбрая. Боев с противником следовало по возможности избегать.

В случае успеха операции повстанческая война должна была охватить всю Кубу. В Сьерра-Маэстре оставались довольно ослабленные партизанские силы, но Фидель абсолютно верно рассудил, что после провала «генерального наступления» правительственные войска уже ни на какое другое наступление не способны и предпочтут отсиживаться в городах.

15 августа 1958 года Бюро разведки госдепартамента подготовило аналитическую записку о положении «Движения 26 июля» после провала всеобщей забастовки 9 апреля¹⁸³. Среди факторов, которые позволили движению воспрянуть после такой серьезной неудачи, Бюро выделило открытие Второго фронта под командованием Рауля Кастро, в рядах которого насчитывается якобы четыре тысячи бойцов (дикое преувеличение со стороны американцев). Хотя в записке признавалась антиамериканская линия «Движения 26 июля», выразившаяся, в частности, в захвате американских граждан партизанами Рауля Кастро, аналитики госдепартамента приходили к старому, комфортному для них выводу: «Несмотря на то, что кубинское правительство неоднократно заявляло, что “Движение 26 июля” подвержено коммунистическому проникновению и влиянию, существует мало доказательств, подтверждающих эти обвинения, хотя постоянно появляются сообщения о том, что несколько коммунистов проникли в рядовой состав повстанческих сил».

Главного коммуниста Повстанческой армии — Эрнесто Че Гевару — американцы так и не выявили, несмотря на то, что материалы о нем в ФБР и ЦРУ имелись как минимум с лета 1956 года.

21 августа 1958 года Фидель отдал Че приказ выдвигаться в Лас-Вильяс. Он назначался командующими всеми повстанческими силами провинции, получив права судопроизводства и проведения аграрной реформы по образцу Сьерра-Маэстры.

Сьерру по-прежнему окружали 14 батальонов правительственной армии, а «свободную территорию Кубы» беспощадно бомбили. Только 23 августа на повстанческий лагерь было совершено 12 налетов. Фидель опасался, что самолеты заметят выдвижение колонны Че и рассеют ее ударами с воздуха.

Че решил обойти северное кольцо окружения Сьерры с запада и двигаться в Лас-Вильяс по берегу моря, вдали от Центрального шоссе. Своим заместителем он назначил ветерана колонны номер 4 Рамиро Вальдеса, «политкомиссаром» оставался член НСП Пабло Рибальта.

28 августа Че выступил перед бойцами колонны номер 8, сказав, что их миссия настолько опасна, что шансы на ее успех не превышают 15 к одному. Поэтому он еще раз заявил: нужны только добровольцы. 150 человек решились последовать за ним в неизвестность.

Противник не собирался сидеть сложа руки и ждать партизанского контрнаступления. В тот же день 28 августа бомбежке подвергся партизанский аэродром, на который только что доставили оружие и боеприпасы для колонны Че. Причем на аэродром начали наступать и по земле, и Че пришлось отдать приказ уничтожить повстанческий самолет, чтобы он не достался врагу.

Но беда, как известно, не приходит одна — батистовцы смогли уничтожить приготовленные для броска на запад грузовики вместе с запасом бензина. Это означало, что 600 километров в сезон дождей придется преодолеть пешком в условиях безраздельного господства врага в воздухе и без всякой надежды на помощь. 30 августа Че собрал командиров колонны и строго-настрого запретил есть и курить во время прорыва. Он намеревался выскользнуть из Сьерры и в районе Баямо (штаб-квартира батистовских войск, окружавших Сьерра-Маэстру) все же захватить три грузовика для броска на запад.

Но счастье явно отвернулось от повстанцев. 1 сентября на Орьенте обрушились мощные проливные дожди, и все дороги за исключением Центрального шоссе стали непроходимыми для любого колесного транспорта. Пришлось идти пешком — только Че, Рамиро Вальдес и еще несколько командиров ехали на мулах[107].

В течение недели колонна номер 8 успешно обошла армейские посты вокруг Баямо и двинулась в провинцию Камагуэй. Колонна Камило Сьенфуэгоса (82 бойца) двигалась параллельным курсом. Из-за постоянных дождей партизаны обеих колонн шли почти по колено в воде или в грязи. Чтобы ускользнуть от внимания вражеской авиации, двигались в основном ночью.

Камило докладывал Фиделю: «31 день мы шли по провинции Камагуэй. За это время ели только 11 раз… После четырех дней полного голодания мы вынуждены были пожертвовать лучшей лошадью из нашей жалкой кавалерии. Почти все продукты остались в болотах»¹⁸⁴.

В провинции Камагуэй обе колонны соединились и два дня шли вместе.

Первый раз колонна Че попала в засаду в местечке Ла-Федераль западнее реки Хобабо, но быстро отогнала противника, убив трех солдат и четверых захватив в плен. 14 сентября в местечке Куатро-Компаньерос колонна Че фактически попала в окружение, когда пыталась пересечь железнодорожные пути. Колонна пошла на прорыв, и бой длился более двух часов, что позволило противнику подтянуть авиацию. Че дал приказ на отход, причем партизаны бросили часть имущества.

Врагу достался, в частности, ранец Рибальты с документами НСП. Батистовская пропаганда немедленно стала трубить, что наконец-то доказаны связи Кастро с коммунистами через известного аргентинского коммуниста Эрнесто Гевару. Правительственные газеты сообщили также, что в бою при Куатро-Компаньерос колонна Че была рассеяна, а сам он убит.

20 сентября Батиста принял Смита, который отметил, что их двухчасовая беседа прошла в «откровенной, сердечной и дружественной атмосфере». Диктатор рассуждал о ситуации в мире, причем именно так, как это хотел услышать посол США. Мировой коммунизм — общий враг Кубы и США, а Хрущев — «змея, которая хочет уничтожить США и другие западные державы»¹⁸⁵. Коммунисты проникли почти во все страны Латинской Америки. На Кубе коммунисты используют революционеров (то есть «Движение 26 июля») для достижения своих собственных целей, а именно для подрыва правительства с помощью распространения ненависти и насилия.

Диктатор заметил (довольно точно), что из Сьерра-Маэстры на запад вышли две колонны повстанцев общей численностью 230 человек. Что касается Че Гевары, то его колонна разгромлена и рассеялась на мелкие группы (здесь Батиста выдавал желаемое за действительное). Захвачены материалы, свидетельствующие о коммунистическом проникновении в «Движение 26 июля», и он, Батиста, передаст копии Смиту¹⁸⁶.

Вывод Батисты был прежним — США должны срочно возобновить поставки оружия, особенно самолетов. Смит, как бы оправдываясь, сказал, что уже отправил на сей счет сообщение в госдепартамент и ждет ответа.

Посол США Смит немедленно ухватился за информацию о коммунистах в колонне Че и собрал 20 сентября экстренное совещание руководства посольства на тему о «коммунистических связях» Повстанческой армии. Однако резидент ЦРУ заявил, что не может ни подтвердить, ни опровергнуть эти самые связи¹⁸⁷. Смит потерял терпение и закричал: «Да я сам знаю, что Гевара коммунист, даже если вы этого не знаете! Я заставлю телефонные провода в Вашингтон накалиться, я сообщу им, что коммунисты маршируют через всю Кубу, как когда-то генерал Шерман к морю»[108].

Правда, в отличие от Шермана Че упорно двигался на запад, уклоняясь по возможности от любых боев. Его преследовал лейтенант Армандо Суарес Сукет, громогласно возвещавший, что столь опасный партизанский командир-коммунист Эрнесто Гевара оказался обыкновенным трусом. Сукет явно пытался спровоцировать Че на бой, но тот на провокацию не поддался. Сам Сукет в то же время постоянно запрашивал подкреплений. Особенно ему нужны были портативные рации для установления немедленного контакта с авиацией.

25 сентября заместитель директора ЦРУ Чарлз Кейбелл докладывал на заседании СНБ США о ситуации на Кубе. Он отметил рост силы и влияния «Движения 26 июля», но ничего уж очень опасного в этом не усмотрел. Правда, Бюро разведки госдепартамента выразило глубокую озабоченность недостаточностью сведений о политических взглядах руководства «Движения 26 июля»: «На самом деле это было бы очень серьезно, если бы наше правительство предположило, что в этом движении не доминируют коммунисты, а позднее выяснилось бы, что это так и есть. И было бы несчастьем предположить, что в движении доминируют коммунисты, если бы это предположение оказалось ошибочным. Самые точные сведения, которые у нас есть, поддерживают тезис, что Фидель Кастро не коммунист и коммунисты не играют лидирующей роли в “Движении 26 июля”. Однако наша информация не столь однозначна, какой бы мы хотели ее видеть»¹⁸⁸.

29 сентября колонну Че на болотистом берегу моря блокировали примерно 200 солдат. Че не стал повторять ошибку и вместо лобовой атаки приказал дождаться ночи, чтобы в темноте все же проскользнуть через боевые порядки врага. Батистовцы подтянули авиацию, активно бомбившую пролесок, пока партизаны Че прятались в соседнем болоте. Один из молодых лейтенантов Рохелио Асеведо обнаружил относительно безопасный путь через лагуну, которую батистовцы, видимо, считали непроходимой. 140 смертельно уставших бойцов (у многих к тому времени не было обуви) прошли через лагуну в какой-нибудь сотне метров от вражеских позиций. Че полагал, что враг их все же заметил, но побоялся ночного боя — низкий боевой дух армии был главным союзником партизан.

7 октября, несмотря на постоянные бомбежки, колонна Че пересекла реку Хабонитико, отделявшую провинцию Камагуэй от провинции Лас-Вильяс.

Люди мучились от постоянного голода и усталости, не говоря о бомбежках и стычках с врагом. Че вспоминал: «Уныние постепенно овладевало бойцами. Голод и жажда, усталость и чувство бессилия перед силами противника, который с каждым днем все крепче брал нас в окружение, и, главным образом, ужасная болезнь ног, известная крестьянам под названием “масаморра” и превращавшая каждый шаг бойца в невообразимую пытку, сделали из нас бродячие тени. Нам было трудно, очень трудно продвигаться вперед. С каждым днем ухудшалось физическое состояние бойцов, и скудная еда не способствовала улучшению их плачевного состояния… С воздуха нас постоянно атаковала авиация. У нас не было ни одной лошади, чтобы перевозить по неприветливым горам ослабевших товарищей. Ботинки совсем развалились от грязной морской воды. Наше положение было действительно катастрофическим…»¹⁸⁹

Несколько партизан ушли из колонны, и Че не стал их преследовать.

Во время продвижения по Камагуэю Че потерял свое любимое старое засаленное военное кепи, принадлежавшее его погибшему другу Сиро Редондо[109]. Он был потрясен, бойцы еще никогда не видели своего командира таким грустным. Именно с того дня Че стал носить черный берет, ставший неотъемлемой частью его образа.

Силы колонны уже были на пределе, «…усталость овладевала бойцами, настроение их становилось все более мрачным. Однако, когда положение казалось безвыходным, когда только оскорблениями, руганью или мольбой можно было заставить выдохшихся бойцов продолжать поход, вдали мы узрели нечто, что оживило нас и придало новые силы партизанам: на западе засверкало голубое пятно горного массива Лас-Вильяс»¹⁹⁰.

Еще по дороге в горы к Че прибыли представители «Движения 26 июля» в провинции Лас-Вильяс и пожаловались на Элоя Гутьерреса Менойо.

Менойо был членом «Революционного директората 13 марта» и участвовал в нападении на президентский дворец Батисты в марте 1957 года. Во время боя там погиб его брат Карлос. С ноября 1957 года Менойо партизанил в горах Эскамбрая, возглавляя «Второй национальный фронт»[110]. Правда, воевал он не столько против правительственных войск, сколько против других партизанских групп, в том числе и против «равнины». Менойо был ярым антикоммунистом, хотя в этом не сильно отличался от руководителей «Движения 26 июля» в Лас-Вильясе. Его заместителем был американец Уильям Морган, поэтому из США Менойо получал оружие и добровольцев.

Менойо арестовал Виктора Бордона — лидера вооруженных групп «равнины» в Лас-Вильясе, и со дня на день все это грозило вылиться в открытые вооруженные столкновения между «вторым фронтом» и «равниной»[111].

С точки зрения Че, и Менойо, и Бордон были мелкобуржуазными антикоммунистами, а Че без оговорок доверял только одной политической силе — НСП.

Точно такую же позицию занимал и Камило Сьенфуэгос. Его колонна на пути на запад тоже страдала от голода и вражеской авиации, но 7 октября с минимальными потерями (трое убитых и один дезертир) его отряд вошел в провинцию Лас-Вильяс. Командование Повстанческой армии приняло решение оставить здесь колонну Камило под общим командованием Че. Люди были слишком обессилены, чтобы проделать еще несколько сотен километров до Пинар-дель-Рио. Отряд Че должен был действовать на юге провинции, отряд Камило — на севере.

8 октября 1958 года в местечке Хокобо-Росадо колонна Камило встретилась с партизанским отрядом НСП под командованием Феликса Торреса. У коммунистов было 75 бойцов, но вооружены они были лишь охотничьими ружьями и револьверами. Люди Торреса угостили голодных бойцов Камило горячим шоколадом, оказали медицинскую помощь; коммунисты даже мыли больным партизанам ноги. Не возникло никаких проблем относительно стратегии будущей борьбы — Торрес изъявил желание воевать вместе с Камило.

В то же время командующий вооруженными силами «Движения 26 июля» в этом районе Виктор Панеке (Майор Диего) был антикоммунистом и раскритиковал сотрудничество Сьенфуэгоса с отрядом Торреса.

Уже в начале октября 1958 года НСП направила своих связных к Че, которые выделили колонне проводников и деньги. Коммунисты обещали также предоставить коротковолновый радиопередатчик. 15 октября уже в горах Эскамбрай Че встретился с представителем НСП Овидио Диасом. Коммунисты обещали колонне номер 8 всяческое содействие. Че вспоминал: «На официальных встречах с членами НСП коммунисты искренне стремились к единству и отдавали в распоряжение этого единства свою организацию на равнине и своих партизан в Ягуахае»[112].

На Диаса Че также произвел самое благоприятное впечатление тем, что очень заботился о своих бойцах: он не только знал их по именам, но и мог рассказать биографию каждого партизана (семья, социальное происхождение, политические взгляды).

Встреча с координатором «Движения 26 июля» в Лас-Вильяс Энрике Олтуски[113] (псевдоним Сьерра) прошла отнюдь не столь конструктивно. Олтуски (потомок польских эмигрантов) был типичным представителем средних слоев («мелким буржуа», как сказал бы Че) и убежденным антикоммунистом.

Че и Олтуски всю ночь напролет горячо проспорили об аграрной реформе. Сьерра был против немедленной передачи земли крестьянам — он хотел продавать земельные участки и так нищим крестьянам, что вызвало ярость Че¹⁹¹. Он уже привык к тому, что образованные лидеры «равнины» свысока поглядывали на «тупых» крестьян и смеялись над Че, что он, признанный интеллектуал, окружал себя бестолковыми неграми и гуахиро[114]. Какого черта, вопрошал в ответ Че, вы все, мелкобуржуазные горожане, так относитесь к людям, которые вас кормят? Потому что вы грамотные, а селяне — нет?

Отношения между Олтуски и Че немного нормализовались, лишь когда Сьерра подогнал измученным партизанам колонны номер 8 грузовик с продовольствием.

Ждали Че и батистовцы. Командующий Вторым округом (провинция Лас-Вильяс) полковник Перес Коухиль заявил: «Наша миссия ясна — захватить живым или мертвым Че Гевару и всех преступников, которые его сопровождают… Считаю, что в течение 24 часов напряженной работы без сентиментальностей мы выполним эту задачу. Второй военный округ или покроет себя славой, или мы докажем, что ни на что не годны»¹⁹².

Между тем Фидель провозгласил в Сьерра-Маэстре закон номер 1 об аграрной реформе, и Че теперь уже мог ссылаться на авторитет командующего Повстанческой армией. Но у него сразу возникли новые разногласия с антикоммунистической «равниной». Согласно приказу Фиделя Че, как командующий всеми повстанческими силами в провинции Лас-Вильяс, имел право вводить и собирать налоги для финансирования революционной борьбы. Но времени у Эрнесто Гевары было мало — он должен был сорвать намеченные на 3 ноября выборы, хотя и прибыл в Эскамбрай почти на месяц позже запланированного срока. Поэтому Че предложил лидерам «равнины» приступить к экспроприации банков. Олтуски, Панеке и иже с ними были возмущены таким неуважением к частной собственности — ведь они сами либо происходили из деловой среды, либо занимались бизнесом.

Сам Че считал бизнес, как и любую буржуазию, своими врагами и понимал, что при строительстве нового общества ему с ними не по пути. О взглядах Че дает представление следующий эпизод. Еще по пути в Лас-Вильяс он встретился на одной из рисовых плантаций с ее управляющим, американцем. Когда один из партизан спросил его, какое впечатление произвела на него встреча, Че ответил: «Я с удовольствием пал бы в борьбе против таких людей»¹⁹³.

Пока же Че пытался наладить хотя бы какое-нибудь взаимодействие между своей колонной, «равниной», Менойо и «Революционным директоратом 13 марта». Каждая из группировок была не прочь иметь в союзниках уже легендарного партизанского командира, но между собой эти люди никак не хотели столковаться. Не встретило понимания и логичное предложение Че о создании единого штаба — личные амбиции «вождей» и «командиров» были им важнее.

22 октября 1958 года Че посетил один из командиров «второго фронта» Пенья, о котором было известно, что он отбирает у крестьян скот. Естественно, что Че и Пенья расстались как ярые противники. Пенья предостерег Че от боевых действий на «его» территории, на что Че было совершенно наплевать. Но Че был крайне возмущен, когда узнал, что направленная его разутой колонне партия обуви была перехвачена и присвоена «вторым фронтом».

Один раз дело вообще чуть не дошло до рукопашной Че с заместителем Менойо Хесусом Каррерой, который не хотел пропускать отряд через «свою» территорию без пароля.

Че решил ковать единство различных оппозиционных групп на поле боя и предложил совместно атаковать армейский гарнизон в городке Гуиниа-де-Миранда. Однако «Революционный директорат 13 марта», «равнина» и «второй фронт» уклонились от операции. Пришлось действовать своими силами. 26 октября партизаны колонны номер 8 подошли к казарме и выстрелили по ней из базуки, но промахнулись. В ответ раздалась ожесточенная стрельба. По казарме еще три раза стреляли из базуки — и опять мимо. Че был раздосадован, но как настоящий командир решил действовать личным примером. Его выстрел из базуки оказался точным, и гарнизон (14 солдат) сразу же сдался.

Че, правда, был недоволен итогом боя. Было потрачено много боеприпасов, а захваченных оказалось меньше, чем ожидалось. То есть трофеи не восполнили истраченного боезапаса, и, как отмечал Че, «сальдо боя» оказалось в этом смысле отрицательным. В бою погибли двое партизан (семеро были ранены) — большие потери для боя с маленьким вражеским гарнизоном. Че справедливо винил в таком исходе боя своих незадачливых союзников. Он демонстративно подарил отряду «Директората» один из захваченных армейских джипов, чтобы они помнили о бое, участвовать в котором отказались.

Затем было еще несколько мелких стычек: Че создавал в Лас-Вильяс нервозность, ибо главная цель пока заключалась в срыве выборов 3 ноября. Попутно продолжались споры с «равниной». Олтуски угрожал отставкой координаторов движения в городах, если Че не откажется от своих планов экспроприаций банков и от аграрной реформы. Че ответил, что против отставки не возражает и никакого сопротивления своим приказам терпеть не намерен: «Мне ясно, что опять воскресала старая, казалось, давно преодоленная вражда, которую я связываю со словом “равнина”. Ваши лидеры потеряли контакт с массами, но утверждают, что знают, чего хочет народ»¹⁹⁴.

22 октября посол Смит встретился с одним из кандидатов на пост президента Карлосом Маркесом Стерлингом[115], бывшим профессором Гаванского университета. Стерлинг ничтоже сумняшеся заявил, что 80–85 процентов членов «Движения 26 июля» — коммунисты, а братья Кастро (которых он учил в университете) — ментально нестабильны. Рауль еще и к тому же, по всей видимости, гомосексуалист. Смит, естественно, передал весь этот бред в Вашингтон.

30 октября 1958 года на заседании СНБ США директор ЦРУ Аллен Даллес сообщил, что в провинции Орьенте и в некоторых других провинциях выборы, скорее всего, будут сорваны¹⁹⁵. Фидель Кастро объявил, что все, кто выступит кандидатами на выборах, — предатели кубинского народа и будут уничтожены. Госсекретарь Джон Фостер Даллес в шутку заметил, что это — прекрасная идея. Все засмеялись. Понятно, продолжал Аллен Даллес, что победит правительственный кандидат, но повстанцы, естественно, этого результата не признают. Эйзенхауэр спросил директора ЦРУ, почему Батиста всерьез не пытался подавить повстанцев, ведь их, по данным ЦРУ, всего-то 3–5 тысяч человек (и эти данные были преувеличенными. — Н. П.). Даллес совершенно справедливо ответил, что Батиста-то пытался, но у него ничего не вышло. Эйзенхауэр не унимался — есть ли у Батисты флот, и если есть, то почему ВМС Кубы не блокируют Орьенте с моря? Шеф американской разведки терпеливо разъяснил, что выполнить эту задачу кубинские ВМС тоже не способны.

Эта дискуссия ясно показала, что Эйзенхауэр, как и многие генералы (например, белые времен Гражданской войны в России), ничего не смыслил в гражданской войне. Здесь все решала не численность враждующих армий или их вооружение, а симпатии населения. А они, даже по оценкам ЦРУ, были отнюдь не на стороне Батисты.

В день выборов Че решил с трех сторон атаковать более крупный город Кабайгуан. Планировалось использовать хорошо зарекомендовавшую себя базуку. Однако в 4 утра командовавший нападением капитан колонны Анхель Фриас доложил, что атака невозможна из-за сильного охранения правительственной армии. Че заподозрил Фриаса в элементарной трусости, но дал возможность реабилитироваться: ему приказали атаковать другой гарнизон в городке Хикима. Но и тут ничего не произошло — Фриас доложил, что не смог найти подходящей позиции для атаки.

Тем не менее в целом действия колонн Че и Камило Сьенфуэгоса достигли поставленной цели — 3 ноября провинция Лас-Вильяс была практически парализована. Того же добились партизанские фронты в Орьенте. Консульство США в Сантьяго-де-Куба сообщало, что по его данным в выборах приняли участие не более 5 процентов электората города. Зато Смит сообщал из Гаваны, что выборы достойно прошли в мирной атмосфере, но наверняка, мол, скоро появятся сведения о фальсификациях.

Большинство кубинцев сочли выборы фарсом, и явка составила не более 30 процентов. Не помогли приставленная ко всем кандидатам (в парламент, провинциальные и местные органы власти) охрана, а также сниженная в день выборов на 50 процентов плата за проезд в общественном транспорте. Конечно, «победил» ставленник Батисты Риверо Агуэро[116], который должен был вступить в должность 24 февраля 1959 года. Батиста сообщил американцам, что после передачи власти Агуэро намерен до конца дней жить на Кубе.

4 ноября Смит отправил в Вашингтон паническую депешу, требуя от правительства США выявить связи «Движения 26 июля» с коммунистами: «Наша информация на данную тему опасно неоднозначна»¹⁹⁶.

В целом США признали результаты выборов, хотя в документах для внутреннего пользования госдепартамент отмечал практически двухлетнюю цензуру на Кубе, которая делает эти выборы как минимум спорными.

После выборов Че некоторое время занимался обустройством своего базового лагеря, причем как обычно делал это толково и тщательно: рылись траншеи, возводились укрепленные позиции, строились временные жилища из глины. Скоро у партизан появились больница, собственная электростанция, небольшая табачная фабрика[117] и различные мастерские.

Коммунисты, как и обещали, прислали радиопередатчик и специалистов по его обслуживанию. По образцу Сьерра-Маэстры была учреждена школа для новобранцев. На полученном опять-таки от НСП мимеографе с ноября стали печатать газету «Милисиано» — Че всегда придавал большое значение пропаганде.

Успешно проведенные колонной Че бои сделали его главным авторитетом для местных жителей среди дотоле многочисленных «фронтов» и «колонн». К тому же бойцы Че уважали гражданское население и не занимались мародерством. Были налажены плотные контакты не только с крестьянами, но и с рабочими-транспортниками провинциального центра Санта-Клары, которые обеспечили партизан картами города и обещали помощь в борьбе за столицу провинции.

На различные угрозы и ультиматумы «второго фронта» Че не реагировал — он был готов, в крайнем случае, силой разоружить раскольников. Его бойцы так и поступили, когда узнали, что «революционеры» «второго фронта» отбирают у крестьян деньги. Че выступил перед разоруженным отрядом и строго предупредил, что такого второго случая он не потерпит. После его слов некоторые бойцы Менойо спонтанно присоединились к его колонне. Вскоре «второй фронт» получил от Че «приказ номер 1», в котором содержалось обещание преследовать любые нарушения законности и правопорядка (в том числе и распитие алкогольных напитков в общественных местах) по «законам революционной армии».

Почувствовав, что шутки закончились, под командование Че перешли отряды «Революционного директората 13 марта» под руководством его лидера Фауре Чомона, хотя последний продолжал настаивать на недопустимости любого взаимодействия с коммунистами.

1 декабря 1958 года «Движение 26 июля» и «Революционный директорат 13 марта» подписали в населенном пункте Педреро совместное обращение ко всем другим оппозиционным Батисте силам («Пакт Педреро») с призывом объединить усилия для нанесения решающего удара по диктатуре. Обращение сразу же получило поддержку НСП: «Мы придерживались и придерживаемся той точки зрения, что одним из главных факторов, способствующих существованию тирании, является разобщенность оппозиции, отсутствие единства и координации действий всех революционных и демократических сил страны»¹⁹⁷.

«Второй фронт» «Пакт Педреро» поддержать отказался, оставшись, таким образом, в гордом одиночестве. Че терпеливо, но настойчиво все же объединил практически все революционные силы провинции Лас-Вильяс под своим руководством. «Равнина» покорилась ему неохотно — ее лидеры все-таки считали Че опасным авантюристом и «красным».

Че с Камило Сьенфуэгосом ни на один день не выпускали из поля зрения политическую работу и, несмотря на недовольство «равнины», пытались проводить социальноэкономические преобразования на контролируемых ими территориях.

16 ноября при колонне Сьенфуэгоса была учреждена рабочая комиссия. Она занялась проведением в профсоюзах свободных выборов и выработкой требования по улучшению положения рабочих, прежде всего тех, кто должен был быть занят на предстоящей сафре. И Камило, и Че проводили собрания и съезды рабочих и крестьянских организаций, стараясь пробудить активность масс. Так, 15–20 декабря 1958 года на севере провинции Лас-Вильяс прошел общенациональный съезд рабочих-сахарников. На него прибыли более семисот делегатов из пяти провинций страны. По случаю открытия съезда была проведена массовая демонстрация, в которой приняли участие более трех тысяч человек. Партизаны смогли опубликовать материалы съезда тиражом 10 тысяч экземпляров.

Точно такую же линию проводили Фидель и Рауль Кастро в Орьенте, где повстанцы к началу декабря контролировали 36 из 41 предприятия по выработке сахара (сентралей).

12 ноября 1958 года Фидель отдал приказ Че, в котором стратегической целью Повстанческой армии в провинции Лас-Вильяс объявлялось взятие провинциальной столицы и важного транспортного узла Кубы — города Санта-Клары.

Но еще до выполнения этой задачи произошла встреча, коренным образом поменявшая личную жизнь команданте Че Гевары.

Алейда Марч родилась в марте 1936 года в провинции Лас-Вильяс в имении своих родителей — некогда богатых, но затем обедневших землевладельцев (у родителей Алейды было 20 гектаров земли). На первый взгляд такое происхождение роднило ее с Че — ведь он тоже был отпрыском славного рода, чьи блестящие дни остались далеко в прошлом. Но если родители Че были людьми прогрессивными, выбивавшимися всем образом жизни из «своего» класса, то в семье Алейды почитались традиции прошлого.

В провинции Лас-Вильяс вообще было много мелких землевладельцев, считавших себя, однако, средним классом, особенно на фоне бесправного и дискриминируемого негритянского населения. Расистские предрассудки (которые даже нельзя было себе представить в семье Эрнесто Гевары-старшего) процветали в семье Алейды Марч, как и в большинстве «хороших» семей провинции Лас-Вильяс. Принадлежность к среднему классу родители Алейды, в частности, обосновывали тем, что в их доме был цементный пол — у соседей полы были земляными.

Алейда была младшей дочерью, в семье было еще пятеро детей.

Девушка мечтала стать учительницей и окончила педагогический факультет Университета Санта-Клары. После атаки группы Фиделя Кастро на казармы Монкада она всерьез заинтересовалась политикой и уже в 1956 году вступила в «Движение 26 июля». Алейда была очень красива и хорошо сложена — парней особенно сводил с ума редкий для Кубы цвет ее волос — она была блондинкой.

Алейда стала связной руководства «Движения 26 июля» в Санта-Кларе, и полиция Батисты не только не могла напасть на ее след, но долго не знала даже истинного имени девушки. По данным осведомителей, Алейда проходила в полицейском досье как «Лицо со шрамом» или «Грудь с пятном»[118]. Как и Че, Алейда была искренне предана делу революции и поэтому выполняла все задания не только с удивительной смелостью, но и с не менее удивительной для молодой девушки основательностью. Она участвовала в восстании в Сьенфуэгосе в сентябре 1957 года и в вооруженных акциях «равнины» по время неудачной всеобщей забастовки апреля 1958 года. В круг ее обязанностей входила и помощь тем, кто скрывался от полиции.

Как и многие члены «городского» «Движения 26 июля», Алейда была невысокого мнения о коммунистах. В университете преподавал профессор-коммунист, который (как и вся НСП в то время) осуждал авантюристические и безрассудные попытки молодежи поднять вооруженное восстание против Батисты.

После того как в Лас-Вильяс появилась колонна Че, Алейда несколько раз переправляла ему в горы сообщения от руководителей «Движения 26 июля» в Санта-Кларе.

Поначалу Че не понравился девушке из хорошей семьи — он казался тощим, оборванным и даже грязным. Однако его авторитет как прославленного партизанского командира был для нее непререкаемым.

Че поручил девушке важную миссию — помочь в сборе революционного налога с производителей сахара. Бизнесмены, видимо, «настучали» в полицию, и в доме Алейды был произведен обыск. Ей было крайне опасно возвращаться в Санта-Клару, и она попросила Че разрешить ей остаться в лагере. Че был недоволен — он принципиально не допускал присутствия в лагере женщин. Однако и рисковать жизнью

такой опытной связной он, естественно, не хотел и скрепя сердце дал согласие.

В конце ноября 1958 года армия начала наступление на партизанскую штаб-квартиру Че в Педреро. С трех сторон на лагерь надвигались несколько рот хорошо вооруженных солдат при поддержке авиации и танков. Положение колонны номер 8 было довольно тяжелым, но тут на помощь прибыл Камило Сьенфуэгос с частью своего отряда. Через шесть дней ожесточенных боев, 4 декабря 1958 года, противник отступил. В руки партизан наряду с прочими трофеями попал танк с 37-миллиметровой пушкой.

Че пришел к выводу, что коллапс диктатуры — дело самого ближайшего времени, если Батисту не спасет прямая вооруженная интервенция США¹⁹⁸. Ключом к военной победе была Санта-Клара — третий по значению город Кубы. С его занятием снабжение войск Батисты на востоке Кубы было бы возможно только по воздуху. Основные силы Повстанческой армии во главе с Фиделем и так к началу декабря 1958 года контролировали практически всю сельскую местность провинции Орьенте и готовились к броску на Сантьяго-де-Куба. Занятие колонной Че Санта-Клары делало сопротивление войск Батисты вопросом даже не недель, а дней.

Взятие Санта-Клары с населением 150 тысяч человек и с мощным гарнизоном было, мягко говоря, нелегкой задачей, и Че подошел к ее решению основательно.

Сначала партизаны взорвали в провинции несколько мостов и тем самым изолировали гарнизоны правительственных войск в крупных городах друг от друга. Че хотел перед штурмом Санта-Клары освободить несколько более мелких городов, чтобы приобрести опыт уличных боев, а также поднять победами боевой дух своих войск и ослабить настрой противника. В отличие от профессионального военного Эйзенхауэра он прекрасно понимал, что именно моральное состояние противоборствующих сил, а не калибр и численность орудий решат исход битвы.

После этого Че планировал отрезать Санта-Клару от других городов и лишить гарнизон снабжения. Он знал, что батистовские солдаты были очень чувствительны к малейшим перебоям в снабжении. Это сразу же отражалось на их и так невысокой готовности сражаться.

Учитывая численное превосходство правительственной армии в Санта-Кларе, Че предполагал атаковать город с разных сторон, чтобы не дать противнику сконцентрировать силы в один кулак. При финальном наступлении на Санта-Клару отряды «Революционного директората 13 марта» должны были атаковать с юга, а колонна Че — с севера и востока.

Как и раньше, Че не упускал из вида свою теоретическую подготовку. В горах Эскамбрай он прочел классический труд Гиббона о падении Римской империи. Ведь, как известно, хорошо вооруженная и на голову превосходящая варваров тактически римская армия была этими самыми варварами разбита. Аналогии с борьбой плохо вооруженных партизан против Батисты были налицо.

Че начал осуществлять свою тщательно продуманную стратегию 14 декабря 1958 года атакой на город Фоменто (юго-восточнее Санта-Клары) с населением восемь тысяч человек. Взяв под контроль ведущее в город шоссе, Че позвонил по телефону командиру гарнизона Фоменто и предложил сдаться. Тот гордо отказался, и Че, бросив трубку, приказал отрезать город от водоснабжения. Он хотел избежать лишних потерь, хотя самих партизан постоянно бомбила вражеская авиация. Через три дня гарнизон сдался, причем часть солдат пополнила ряды повстанцев. Были захвачены богатые трофеи оружия и боеприпасов.

16 декабря, взорвав мост на Центральном шоссе и выведя из строя часть полотна железной дороги, партизаны Че прервали сообщение между Гаваной и Сантьяго-де-Куба.

Камило Сьенфуэгос зачищал от врага прилегающие к Центральному шоссе с севера города. Че, в свою очередь, 21 декабря атаковал город Гуайос к югу от шоссе и взял его за два часа. После этого колонна Че соединилась с отрядами «Директората» для атаки на город Кабайгуан.

Во время боев на подступах к Кабайгуану правительственные Б-26 бомбили и обстреливали партизан практически с бреющего полета. Скрываясь перебежками от бомбежки, Че упал со стены и сломал правую руку. На счастье, под рукой оказался доктор, быстро наложивший шину. Это было уже третье ранение Эрнесто Гевары за время партизанской войны на Кубе.

23 декабря Кабайгуан сдался без боя, и Че с рукой на черной повязке двинулся дальше на город Пласетас (30 тысяч жителей), расположенный менее чем в 30 милях от Санта-Клары. Армия испугалась уличных боев и укрылась в казармах. Хватило несколько предупредительных выстрелов, чтобы солдаты сдались.

Во время этой решающей битвы Алейда сумела завоевать сердце Че, и они стали жить вместе.

Сама она вспоминала, что как-то ночью ей не спалось, и она вышла погулять. Было три или четыре часа ночи, и девушке никто не мешал. Неожиданно подъехал джип, за рулем сидел Че. Алейда пожаловалась командиру, что не может заснуть. Че ответил, что едет в Кабайгуан, партизаны скоро приступят к атаке на город, и он может взять ее с собой. Алейда к тому времени была уже влюблена в Че и отказываться не стала.

С той самой ночи они были вместе, и это сразу же заметили партизаны: Алейда не отходила от Че ни на шаг, готовила и стирала ему.

Че был не только честным и прямым человеком, но и очень щепетильно относился к долгу настоящего мужчины по отношению к любящей его женщине. Ему и в голову не могло прийти завести от жены интрижку на стороне. Он полюбил Алейду, но сохранил безмерное уважение к Ильде как к товарищу по борьбе и матери его ребенка. И он был намерен сделать выбор в пользу одной из женщин, сообщив о своем решении другой.

Но пока все его душевные и физические силы были поглощены боями, от которых во многом зависели судьбы революции в целом.

Когда пал Пласетас (самый крупный город, доселе взятый повстанцами), уже ничто не мешало решающему наступлению на Санта-Клару. Че выслал отряд западнее города, чтобы заблокировать возможное прибытие подкреплений из Гаваны. Затем он отрезал Санта-Клару от Атлантического океана. Для этого надо было взять город Ремедиос. После небольшой перестрелки на улицах города оборонявшие его полицейские и солдаты 25 декабря согласились сложить оружие, и их отпустили в Гавану¹⁹⁹.

Примерно в это же время партизаны освободили портовый город Кайбарьен.

Но Че все эти легкие победы не успокоили. Он знал, что гарнизон Санта-Клары силен, недавно получил подкрепление из Гаваны и будет драться ожесточенно, по крайней мере на первых порах.

Фактический развал сопротивления в центре Кубы активизировал генералов, стремившихся сохранить власть путем отстранения Батисты. Начальник генштаба Табер-нилья предлагал образовать хунту во главе с генералом Кантильо, который раньше, по данным консульства США, в Сантьяго-де-Куба пытался наладить тайные контакты с Фиделем Кастро.

17 декабря Смит сообщил Батисте, что США уже не поддерживают ни его, ни любого другого политика, которого сам Батиста назначит своим преемником. Посол США предложил кубинскому диктатору как можно быстрее уехать в Испанию под крылышко другого диктатора, «генералиссимуса» Франко. Американцы, таким образом, первыми побежали с тонущего корабля, и упреки Батисты в предательстве их не волновали. В Вашингтоне срочно думали над вариантом переворота на Кубе, с тем чтобы не дать Повстанческой армии вступить в Гавану.

24 декабря Кантильо предложил Кастро заключить перемирие в провинции Орьенте, где повстанцы, как и в провинции Лас-Вильяс, каждый день занимали все новые города. С помощью этого маневра американцы и их марионетки в армии пытались выиграть время. Но Фидель на уловку не поддался и предложение о перемирии отверг. Повстанческую армию устраивала только полная капитуляция противника.

25 декабря предложение о перемирии последовало уже в адрес Че от полковника Флорентино Россела, командующего мощным бронепоездом, направленным из Гаваны в Санта-Клару. Че твердо ответил, что революция делалась не ради таких вот сиюминутных компромиссов. Тем более что Фидель приказал атаковать Санта-Клару, указав Че на решающее политическое значение взятия этого города. После освобождения Санта-Клары Че и Камило Сьенфуэгос должны были ускоренным маршем идти на Гавану, чтобы не допустить создания там проамериканской военногражданской или военной хунты. В авангарде, как обычно, должны были двигаться бойцы Камило Сьенфуэгоса.

Один из лидеров «Движения 26 июля» в Санта-Кларе Исмаэль Суарес почти 30 часов вел переговоры с полковником Росселом. Они окончились ничем, но Суарес смог выявить расположение основных частей трехтысячного гарнизона города и сообщил об этом Че 27 декабря. Россел расположил свою главную ударную силу — бронепоезд — на северной окраине Санта-Клары рядом с укрепленной позицией на холме Капиро. Экипаж бронепоезда состоял из четырехсот солдат с большим количеством оружия и боеприпасов. Чтобы войти в город, надо было или блокировать, или захватить бронепоезд.

29 декабря 1958 года началась битва за Санта-Клару.

Че приказал одному из своих лейтенантов Рохелио Асеведо тихо занять университетский городок в северной части города, где Че был намерен устроить свой командный пункт. Все прошло по плану, и на рассвете 29-го Че был уже в университетском городке. Он приказал Асеведо немедленно атаковать центр города, но тот колебался, предлагая дождаться ночи — ведь у него было только 400 бойцов против трех тысяч у Россела. Но Че был непреклонен, и партизаны двинулись в город, укрываясь в сточных канавах вдоль дорог. На железнодорожной линии нападавшие натолкнулись на сопротивление колонны противника, усиленной двумя танками. Однако повстанцы выдержали шквальный огонь и отбросили солдат к центру города.

В это же время отряды «Революционного директората 13 марта» атаковали казармы номер 31 на юго-востоке Санта-Клары. Партизаны Че в то время концентрировались на северной и западной окраинах города.

Однако бронепоезд, окруженный траншеями, блокировал любое продвижение в город с севера. Че приказал капитану Рамону Пардо Гере разрушить железнодорожное полотно позади бронепоезда, чтобы не дать ему уйти. Еще утром 29 декабря приказ был выполнен с помощью реквизированного бульдозера.

Для взятия холма Капиро с использованием ручных гранат Че отрядил «команду смертников» под командованием любимого командира и друга 23-летнего Роберто Родригеса, известного как Эль Вакерито (Маленький Ковбой)[119]. Повстанцы захватили холм Капиро и стали забрасывать бронепоезд бутылками с горючей смесью, превратив блиндированные вагоны в печки. Не зная о разрушении пути, командир бронепоезда приказал отходить в центр города, и поезд с грохотом сошел с рельсов. Че предложил сдаться, и через 15 минут партизаны стали хозяевами присланного Батистой бронепоезда, в котором оказалось огромное количество оружия и боеприпасов (600 винтовок, миллион патронов, десятки пулеметов, 20-миллиметровое орудие и т. д.).

Армейские части и полиция еще сопротивлялись в нескольких зданиях в центре города, но на улицы Санта-Клары уже выходили восторженные горожане, радостно приветствовавшие Повстанческую армию.

Хотя 30 декабря гаванское радио сообщило о разгроме повстанцев в Санта-Кларе и гибели Че Гевары, дело обстояло с точностью до наоборот. Сопротивление гарнизона приняло очаговый характер. Солдаты еще держались в здании провинциального правительства, штаб-квартире полиции, «Гран-отеле» (там повстанцам сильно досаждали снайперы с 9-го этажа) и казармах.

Главное командование батистовской армии отдало варварский приказ бомбить Санта-Клару, но это уже не помогло. 31 декабря пало здание провинциального правительства, была захвачена тюрьма. К вечеру этого дня продолжали сопротивление казарма номер 31, центральная казарма в «Леонсио Видаль» и «Гран-отель». Командир гарнизона казарм «Леонсио Видаль» майор Кандидо Эрнандес запросил у Че перемирия. Че ответил, что войскам надо немедленно сдаться. Если в конфликт на Кубе в последний момент вмешаются США, то его, Эрнандеса, будут судить за государственную измену как предателя Кубы. Этот аргумент возымел действие, и в 12.30 казарма сдалась.

1 января утром вся Санта-Клара была уже в руках повстанцев. Бойцы Че заняли и аэропорт, хотя его даже не пришлось атаковать.

Радость от взятия Санта-Клары омрачалась для Че гибелью Эль Вакерито, которого он искренне любил.

Пока Че зачищал Санта-Клару, Фидель и Рауль взяли под контроль фактически всю провинцию Орьенте и стягивали войска к Сантьяго-де-Куба.

Че был прав: американцы из последних сил пытались не допустить занятия Повстанческой армией Гаваны, хотя идти на прямое военное вмешательство все же не решались.

28 декабря Фиделя в Орьенте посетил генерал Кантильо и попросил его прекратить огонь на три дня. За это время он, Кантильо, вернется в Гавану, свергнет и арестует Батисту. После этого вся армия будет передана под командование Фиделя Кастро. Фидель со всем этим согласился, хотя, конечно, Кантильо не доверял. Поэтому еще 26 декабря он приказал Камило и Че после взятия Санта-Клары двигаться ускоренным маршем на Гавану. Камило должен был занять самый сильный гарнизон и арсенал правительственной армии — военный городок «Колумбия». Че предстояло захватить старую гаванскую крепость (построенную еще испанцами) Сан-Карлос-де-ла-Кабанья (Ла-Кабанья).

Хотя в Лас-Вильяс Камило подчинялся Че, именно ему поручили взять столицу. И дело не в том (как пишут некоторые западные исследователи), что Фидель завидовал Че и хотел лишить его чести взять кубинскую столицу. На самом деле Фидель (как и Че) все еще опасался возможной военной интервенции США и поэтому старался держать аргентинца и коммуниста Че подальше от корреспондентов, особенно американских. Надо было сделать все, чтобы не дать Вашингтону ни малейшего предлога твердить о «красной опасности». Гватемала не должна была повториться на Кубе.

Американцы были на сей счет, естественно, иного мнения. Они хотели поскорее избавиться от Батисты, чтобы передать бразды правления проамериканским элементам.

Еще 24 ноября 1958 года в специальном докладе о положении на Кубе американская разведка справедливо отмечала, что выборы 3 ноября никоим образом не улучшили положение правящего режима²⁰⁰. Но вот уже следующий вывод был абсолютно неверным: «Фидель Кастро продолжает свою партизанскую борьбу, но его движение даже в комбинации с другими существующими оппозиционными группами, по всей вероятности, не сможет в течение ближайших месяцев свергнуть правительство…»

Прогноз ЦРУ лишний раз доказывал, что опасения Фиделя и Че были более чем оправданными: «Кубинские вооруженные силы, однако, остаются самым главным элементом, способным устранить политический пат путем свержения режима и образования хунты…»

В конце ноября в госдепартаменте и ЦРУ созрел план отправить к Батисте бывшего посла США в Бразилии и Перу Паули. Паули должен был убедить диктатора сдать власть «недружественно настроенному» по отношению к нему правительству, которое, однако, естественно, гарантирует его безопасность. Главная цель состояла в недопущении к власти Фиделя Кастро²⁰¹.

2 декабря неутомимый Смит передал в госдепартамент мнение американских бизнесменов на Кубе, что Батиста не сможет передать власть Агуэро 24 февраля и что Фидель Кастро и его сторонники — коммунисты[120]. Интересно, что бизнесмены сравнивали публичные заявления «Движения 26 июля» с политикой Хакобо Арбенса в Гватемале. Вывод был все тем же: Батисту спасти поздно, но США должны содействовать образованию военно-гражданской хунты и снабдить ее оружием для борьбы против Кастро.

6 декабря на заседании СНБ США с анализом ситуации на Кубе выступил директор ЦРУ Аллен Даллес. Он отметил, что положение быстро ухудшается: армия Батисты сдает позиции, а повстанцы наступают. Спасти Батисту уже нельзя.

Через три дня в течение трехчасовой беседы Паули уговаривал Батисту сдать власть и переселиться в США[121]. Американцы, уверял Паули, не допустят прихода к власти Кастро, ведь он — коммунист. Так как Кастро уверяет, что воюет только против Батисты, уход последнего лишит его смысла продолжать борьбу и Кастро придется сложить оружие. Военную хунту, с точки зрения США, мог бы возглавить полковник Баркин, сидевший на тот момент в тюрьме по обвинению в попытке государственного переворота против Батисты. Таким образом, всей Кубе продемонстрировали бы «оппозиционный» характер новой власти.

Батиста упрямился — он хотел передать власть Агуэро 24 февраля и был уверен, что продержится до этой даты.

15 декабря доминиканский диктатор «генералиссимус» Трухильо заклинал американского посла: США должны помочь Батисте, ведь среди «главных помощников Кастро находятся явные коммунисты» (намек на Че. — Н. П.), а сам Кастро получает финансовую помощь от Советского Союза (!). «По последним слухам», заявил Трухильо, СССР передал Кастро 9 миллионов долларов. В такую чушь не поверили даже американцы с их манией везде искать «руку Москвы».

На следующий день американская разведка представила президенту новый доклад о положении на Кубе, в котором отмечалось, что ситуация там ухудшается гораздо быстрее, чем можно было предвидеть еще несколько дней назад: «Повстанцы сейчас доминируют в провинции Орьенте за исключением Сантьяго-де-Куба и повысили свою активность в провинциях Камагуэй, Лас-Вильяс и Пинар-дель-Рио… Кубинские вооруженные силы проявляют признаки деморализации…» Как и ранее, ЦРУ видело выход в скорейшем образовании военно-гражданской хунты: «Для того, чтобы подавить движение Кастро силой, хунте понадобятся широкомасштабные поставки оружия, в которых было отказано Батисте…»²⁰²

17 декабря Смит встретился с Батистой и убеждал его не только сдать власть, но и уехать с Кубы, лучше всего в Испанию. Возмущенный американским предательством, диктатор сказал послу, что США фактически работают в пользу Кастро.

18 декабря на заседании СНБ Аллен Даллес впервые употребил по отношению к событиям на Кубе термин «гражданская война» и выразил мнение, что эту войну выиграет Кастро. Эйзенхауэр со ссылкой на «своих латиноамериканских друзей» довольно пророчески заметил, что Куба с Кастро во главе станет проблемой для США и что могут появиться «новые Кубы». По мнению президента, Батиста должен был срочно передать власть своему преемнику. Даллес заметил, что эта передача должна выглядеть как антибатистовский переворот, иначе в ней нет смысла. Эйзенхауэр (так и не понявший стратегии гражданской войны) выразил удивление, как это повстанческие силы смогли так быстро добиться столь впечатляющих успехов.

В очередной раз СНБ США обсуждал положение на Кубе 23 декабря. Аллен Даллес сообщил, что хотя Батиста и пытается перейти в контрнаступление, его армии это уже не под силу. «Коммунисты, по-видимому, проникли в движение Кастро, несмотря на некоторые усилия Фиделя держать их за бортом. Если Кастро возьмет власть, то следует ожидать участия коммунистических элементов в правительстве»²⁰³.

Дальнейшая дискуссия показала, насколько были оправданы опасения Фиделя и Че. Эйзенхауэр спросил, подготовило ли министерство обороны США план возможного военного вмешательства на Кубе. Аллен Даллес решительно заявил, что США должны сделать все, чтобы помешать приходу Кастро к власти. Эйзенхауэр заметил, что такая решимость звучит на заседании СНБ впервые.

26 декабря Эйзенхауэр упрекнул Аллена Даллеса, что по непонятным причинам от него, президента, скрывали истинное положение дел на Кубе. Он потребовал от ЦРУ подготовить план подрывных операций на Кубе.

30 декабря ОКНШ предложил отменить эмбарго на поставки оружия Батисте. В этот же день госдепартамент сообщил посольству США на Кубе мнение министерства обороны США, что части повстанцев в провинции Лас-Вильяс под командованием Че Гевары и Камило Сьенфуэгоса только номинально подчиняются Кастро, а на самом деле получают указания от компартии. От Смита требовали прокомментировать этот тезис.

31 декабря 1958 года заместитель госсекретаря Гертер[122] собрал межведомственное совещание по Кубе с участием помощника президента Грея, представителей ЦРУ, министерства обороны, министерства ВМС, ОКНШ. Гертер отбивался от обвинений военных, что США зря бросили Батисту и перестали поставлять ему оружие. Мол, оружие готова дать Доминиканская Республика, а саму ситуацию на Кубе еще можно спасти неким посредничеством ОАГ. Специально обсудили «бэкграунд» Че Гевары и Рауля Кастро. Вывод был правильным, но сильно запоздалым: «Че — аргентинский врач, хороший боец и коммунистический организатор»²⁰⁴. Тем не менее, заметил Рой Руботгом, вряд ли удастся прикрепить коммунистическую этикетку к движению Кастро. Помощник Эйзенхауэра продолжал жаловаться: мол, только на последнем заседании СНБ президент понял, что у его правительства в отношении Кубы существует некая единая позиция. Но так ли это на самом деле? Нет, это было далеко не так.

Военные фактически обвинили госдепартамент, что своей политикой он «сдал» Батисту и помог Кастро. Гертер оправдывался, что он не против поставок оружия, но не слабаку Батисте, а новому сильному человеку на Кубе. Начались столь же лихорадочные, сколь и безуспешные поиски этого «сильного человека». Между тем Грей наседал: правильно ли он понял, что позиция госдепартамента состоит в том, чтобы не допустить Фиделя Кастро к власти? Гертер ответил, что это не так. Представитель ЦРУ Кейбелл рассуждал о том, что США надо найти на Кубе «третью силу» между Кастро и Батистой. Гертер ухватился за эту мысль и поинтересовался, нет ли такой силы в провинции Лас-Вильяс. Руботтом ответил, что в этой провинции армия достигла больших успехов против повстанцев (!).

На упреки военных Руботтом отвечал, что вероятность прихода коммунистов к власти на Кубе ничтожна. Тем не менее военные предложили направить в начале января 1959 года к берегам Кубы десантно-штурмовой корабль «Боксер» с морскими пехотинцами на борту. В случае чего, «Боксер» может прибыть на место и раньше. Высадка морской пехоты может быть аргументирована защитой жизни и собственности американских граждан на Кубе.

31 декабря в 18.0 °Cмит прислал депешу в госдепартамент, в которой сообщал о некоторых успехах правительственных войск (!). Там же содержались сведения о Че: «Как [госдепартамент уже знает, Гевара придерживается крайне левых и антиамериканских взглядов и иногда о нем сообщают, что он — коммунист… Источник из “Революционного директората” сообщил, что Гевара пытается назначить местных коммунистических лидеров главами оккупированных повстанцами городов»²⁰⁵. Проверить эти сведения, по мнению Смита, был сложно.

Когда участники совершенно бесплодного совещания в госдепартаменте стали расходиться, пришло сообщение от Смита, что Батиста, наконец, готов уйти в отставку и спрашивает через него американцев, кого бы они хотели видеть членами хунты. Но и на этот вопрос решили не отвечать. Возник лишь спор, должен ли быть членом хунты Фидель Кастро. Пришлось согласиться, что без этого вряд ли можно обойтись.

На самой Кубе события в сочельник развивались следующим образом. В 12.00 Батисте позвонил полковник Касильяс и сказал, что без подкреплений Санта-Клару удержать не удастся. Через некоторое время на проводе был уже генерал Кантильо из Орьенте, тоже с плохими новостями — падение Сантьяго-де-Куба неминуемо.

Тем временем высшие офицеры и сановники режима собрались на традиционный новогодний прием в военном лагере «Колумбия». Батиста пригласил наиболее доверенных генералов в соседнюю комнату и сообщил о своей отставке и передаче власти старейшему члену Верховного суда Карлосу Мануэлю Пьедре. Реальная власть (командование вооруженными силами) передавалась в руки генерала Кантильо. Приняв присягу у Кантильо, Батиста с семьей, телохранителями и приближенными отправился на военный аэродром, где его уже ждал заранее подготовленный самолет. В 3 часа ночи 1 января 1959 года Батиста был уже в воздухе и поначалу летчики думали, что он прикажет лететь в США. Но поступило указание лететь в Доминиканскую Республику. Американцы не хотели видеть своего «друга» и соратника по борьбе с коммунизмом у себя. По крайней мере пока[123]. С собой диктатор вез 40 миллионов долларов наличными. Еще как минимум 300 миллионов долларов уже находились на счетах в банках за пределами Кубы.

1 января в 6 часов утра Смит сообщил в Вашингтон о бегстве Батисты: «В Гаване спокойно. Нет никаких признаков беспорядков. Посольство внимательно следит за ситуацией. Кантильо сказал мне, что предпримет усилия по достижению мира с братьями Кастро». Но усилия Кантильо были уже никому не нужны.

2 января 1959 года колонна грузовиков и джипов, на которых разместились 400 бойцов Эрнесто Гевары, выехала из Санта-Клары на запад. Партизаны были готовы к бою, но никакого сопротивления им уже никто не оказывал.

В 4.00 3 января колонна была у ворот крепости Ла-Кабанья. В крепости все еще находились 1100 солдат, а у ворот расположились танки, и Че приказал своим людям быть начеку. Однако и Ла-Кабанья тоже сдалась без боя.

Партизанская война закончилась полной победой, предстояла борьба за новое общество. Гораздо более тяжелая и опасная.