Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

Глава 1 СМЕРТЬ ДУДАЕВА

Родильный дом изрядно подуставал от крикливости младенцев. В палатах носилось из угла в угол вечное многоголосье, чем-то слегка напоминающее петушиный хор вперемешку с писком летучих мышей. Няня по обычаю развозила новорожденных в широкой коляске. Они забавно лежали в пакетиках затылок в затылок, как галчата раскрывали беззубые рты.

— Твой молчаливый, гордый, — улыбнулась Наташе Жуковой няня, передавая ей ребенка.

Наташа кормила сына, рассматривала: крепенький паренек, под четыре кило — в отца.

Детей увезли. Она сладко пребывала в забытье. Но вдруг ей шутки ради захотелось гаркнуть что-нибудь такое сатанинское, а может быть, этакое нежное, материнское. Кто знает, что взбрело на ум женщине, два дня назад подарившей свету сына. Если бы кто-нибудь посмотрел на нее со стороны, то мог отметить одно: физиономия расцвела, была алмазно сияющей.

«Я молекула-частица мира!» — Наташа горло вскричала бы, жаль, что рядом за стенкой безмятежно спали дети.

Она поднялась с пастели, шагнула к окну и вполголоса запела:

Густые сумерки окутали притихший город. Ночь почернела, как антрацит. И только изредка взмылками стаи туч мелькали на лунном фоне. Ее поразила разлитая вокруг тишина; потом эта тишина налилась тонким, еле уловимым звоном. Мимо родильного дома, сигналя промчался кортеж свадебных машин.

«Доброе предзнаменование», — прошелестела пересохшими губами Наташа.

Вчера муж, находящийся на лечение в больнице, передал через свекровь ей крохотную записку: «Наташенька! Я безмерно счастлив. Увижу — поклонюсь в ноги за бойца. Люблю. Целую. Обнимаю. Твой Игорь.»

Наташа еще долго каменным изваянием была припечатана к подоконнику. Думала. Вообще, все шло пока путем. Родила она удачнее не загадаешь, легко, с кое-какими потугами. А беспокоиться ей теперь надо за троих: за себя, за мужа и за сына.

С этой мыслью и заснула…

Вдалеке слышалась азбука Морзе птичьих кочевий. Профессор Москаленко, выслушав вечерние новости и посмотрев начало фильма, ненароком заглянул в спальню. Супружница держала в руке ручку. Она медленно выводила на листе буквы и вполголоса бормотала: «Зови его Иванушка, сынок…». От волнения буквы у нее не слушались, налезали одна на другую, строчки никак не хотели получаться прямыми.

Невидимая сила схватила ветерана за горло, и он глубоко, с всхлипом, втягивал воздух. Жена бросила взгляд через плечо. Ахнула — коротко, испуганно. Рывком притянула бумагу к себе, заслонила обеими руками.

— В честь меня? — промямлил он, вроде оправдываясь, что в такой удачный момент открыл дверь.

— Внук ведь… А как же иначе? — старушка глотала слова, как слезы, не поворачивая головы.

— В че-е-есть ме-е-еня? — нараспев спросил новоиспеченный дед.

— Хотели тебе сюрприз устроить… — уже тверже ответила она. В глазах Лидии Игнатьевны затаилась лукавая искринка.

Они засмеялись радостно и беспечно.

Иван Михайлович лег на диван, удобно закинул ноги на край массивного стула; он обмозговывал события последнего времени. Его словно подхватил какой-то вихрь, подхватил и нес без остановки, то радость навивая, то раскручивая печаль.

Да, вот как оно обернулось. Москаленко пытался разобраться в своих чувствах, но его обступали все новые и новые сомнения. Бесспорным было только одно: он не даром прожил жизнь. И словно перед ним оказался невидимый собеседник, которому сердце отворив, он исповедовался о всяком. К тому же баиньки — в постель — ему не хотелось. Все изглядев, все вызнав за короткую как зажженная спичка, житуху, что же он ждал в итоге, как покинуть сей земной содом? Ветерану кроме понятья «пить и есть» хотелось и мира: не по себе был позор бесчестья, ужас слепоты начальников, опоганивших Россию гражданской войной, живущих с душей, изъеденной чеченской паршой. Старясь успокоиться взяв газеты о Северо-Кавказской битве, будто бы искал ответы на больные вопросы. Открыл одну газету, посмотрел, потом другую достал.

Москаленко удивлялся позиции корреспондента «Комсомольской правды» Александра Хохлова, который откровенно сетовал: «Дудаев и Москва в одной упряжке, а нас здесь просто убивают», — об этом в Грозном вам скажут и боец ОМОНа на блок-посту и армейский майор, и мальчишка-солдат из внутренних войск.

— Бои в Чечне закончатся летом, без всяких президентских решений, — говорил армейский полковник. — К этому времени «посыпятся» последние вертолеты и встанет на прикол последняя бронетехника. Знаешь, сколько в 1995 году поступило в войска танков. Пять. На всю российскую армию. В 1996 году денег на новое оружие тоже нет. Зато в Чечне продолжится нефтедобыча. Известно лишь то, что нефтяные объекты и трубопроводы не обстреливают ни федералы, ни боевики.

— Я бы каждому солдату, прошедшему Чечню, ставил бы памятник при жизни, — говорил десантный комбат Сергей Дмитриевич. — Так воевать при минимуме жизненных благ могут только наши парни.

Полковник воевал в Афганистане. Полковник сражался в Чечне. Он заявляет, что такого бардака он не видел.

Здесь армия, внутренние войска, милиция, «гэбисты». У каждого — свое начальство. И здесь, и в Москве. Каждый тянул одеяло на себя. Единственное, что объединяло группировку федералов, — это стремление спасти своих людей. Это хорошо, когда командиры берегут солдат. Но плохо, когда за счет солдат других командиров.

Многие военные в Чечне не понимали, почему войска силовых ведомств не сведены в один кулак и не поставлены в подчинение одному командиру.

— Здесь нужен или Ермолов, или Жуков, — твердили офицеры. — Но ни Бабичеву, ни Куликову, ни Романову не дали стать полководцами, как не дали и Тихомирову. Полная «растопырка», запланированная кем-то в «верхах»…

«Гибли восемнадцатилетние солдатики-«губошле-пы». Гибли чеченские ребятишки. «И каждый бой отбирал у России бесценные человеческие жизни», — раздраженно размышлял профессор Москаленко.

«По сообщениям информационных агентств 6 марта 1996 года в больнице Урус-Мартана от полученных накануне ран скончался небезызвестный террорист Салман Радуев, — сообщал в «Известиях» журналист Валерий Яков. — Покушение на Радуева было совершено 3 марта в районе селения Старые Атаги и Советское. А несколькими днями ранее был убит и отец Радуева… У Радуева (кстати, оставшегося в живых и через многие годы, скончавшегося в российской тюрьме), как и у любого полевого дудаевского командира, врагов и недоброжелателей в Чечне хватало с избытком. А после операции в Кизляре и Первомайским их число увеличилось многократно, «кровники» появились уже не только в Чечне, но и в Дагестане… В свои кровные обидчики его со всем основанием записал генерал Михаил Барсуков. Во время скандально известной операции в Первомайском Радуев переиграл Барсукова по всем статьям и не уставал подчеркивать этот генеральский позор на всех своих последующих митингах и встречах с прессой. Но если учитывать, что даже в Чечне Радуев (в отличие от Басаева) особым расположением ни Дудаева, ни Масхадова не пользовался, то уж тем более ему нельзя было рассчитывать на то, что Москва спустит с рук кровавую выходку…»

Как бы ни старался пишущий человек, все равно он не в состоянии все передать читателю — что-нибудь да оставалось за буквами и словами. Читателю навсегда запоминаются разные там супостаты, шантрапа, маргиналы, мутанты, пустобрехи, фрондеры, шуты… Чеченский дуропляс, немочь сатрапов, восстание провинции, военная импотенция грачевских атак будут тысячи лет ловко и метко попадать под удары сатирического пера журналистов и историков, которые еще отмочат кому следует, раздадут убийственные оценки и нападавшим, и защищающимся, как говорится, всем сестрам по серьгам.

В минуты упадка духа Москаленко почему-то обращался к честным высказываниям о Чечне генерала Александра Лебедя.

Как-то спецкор российского информационного агентства «Северный Кавказ» Сергей Слепцов поинтересовался у Александра Лебедя:

— Я вернулся из очередной командировки на фронт. И там мои товарищи ждали, как божьего откровения, президентского плана урегулирования в Чечне. Когда же этот долгожданный план был обнародован, у меня, честно говоря, осталось ощущение горького разочарования, опять гора родила мышь…

Ответил корреспонденту Александр Лебедь как всегда с военной четкостью и размыслительностью:

— План поспешно-беспомощный! Президента российского в очередной раз подставили. Его подставляют уже давно… Ну, вот вам 38 снайперов в Первомайском, дым, в котором должны были разбежаться заложники, тройное кольцо, через которое все-таки ушли боевики и увели с собой толпу заложников. Теперь кто-то подсказал Президенту мысль занять позицию Господа Бога и приказать — Война, стой! Даже на ринге судья иногда силой разнимает боксеров. А это война, которая ушла в совсем иное измерение, в плоскость народных мстителей. Что вы хотите? Убили жену, брата, разбомбили дом или с другой стороны — убили друга, лейтенант хороший был… Президент очень много потерял, благодаря таким советникам. А война как шла, так и идет. А Чечня сразу создавалась, как черная дыра российской экономики, где исчезли колоссальные деньги. Сначала фальшивые авизо, потом нынешнее ее восстановление да плюс торговля оружием, наркотиками… Закачивали нефть, сажали любые самолеты. Корни экономические, политические, а уж потом военные. Но дерутся-то просто люди! Их не спросили. И это опять проявление социальной немоты. Никто не обратился к нации, не создал соответствующий фонд, а на смерть бросили тысячи людей, и тысячи людей уже убиты. И эта проблема имеет решение. Решать ее надо там, поднимая планку доверия, привлекая уважаемых людей, молодежь, стариков, интернационализируя этот конфликт, привлекая ОБСЕ и другие международные организации…»

Москаленко прохватила дрожь от сообщения И. Григорьева «Трагедия под Шатоем»: «…Близ Шатоя, в пятидесяти километрах от Грозного, попала в засаду колонна российских войск из двадцати семи танков и бронетранспортеров, и в ходе жестокого боя девяносто три российских солдата погибли, а пятьдесят один был ранен… и это произошло тогда, когда президент издал указ, по которому война в Чечне прекратилась в ночь на 1 апреля…»

…И вдруг на тебе, страна получила сенсационное известие: убит Дудаев. Супруги Москаленко измытарились, впали в отчаяние, как будто провалились в яму, откуда не выберешься. Старики еще иногда гадали: за что… почему? В чем его вина? Вроде бы защищал, свой народ от варварского уничтожения. А старуха захворала, словно дар речи потеряла. Иван Михайлович стал разговаривать только по ночам, сам с собой, во сне… То криком кричит, внука кличет из загробной Афгани, ругается, материт тех, кто его, безвинного, погубил, привез в цинковом гробу из чужеземных земель. А проснется — спрашивает себя: «Как же так? В Афгани внука лишили жизни, в Чечне тысячи таких внуков… и Дудаева убрали с дороги? Зачем это было Брежневу, Ельцину?» Спохватывался иногда ветеран, просыпался и не смыкал глаз до рассвета… Вскоре очухавшись Москаленко кинулся в киоске скупать все газеты. Приволок их целую груду и уселся читать с немым удивлением, где излагалась версия смерти Дудаева: «…В результате использования оружия точного прицельного попадания в районе селения Гехи с 21 на 22 апреля убит генерал Джохар Дудаев… Четыре попытки прицельного радиоуправляемого огня предпринимались ранее, но Джохару удалось избежать смерти. Пятая попытка оказалась роковой. Машину, в которой ехал генерал, разнесло в разные стороны. Так погиб человек, который знал все о чеченской войне… Факт гибели Дудаева был подтвержден «дудаевским телевидением». Полевой командир Шамиль Басаев известил, что приемником Дудаева назначен вице-президент Чеченской Республики Ичкерия Зелимхан Яндарбиев…»

По информации службы новостей «Вечернего Ростова» лидер ЛДПР Владимир Жириновский на встрече с ростовскими избирателями взял на себя ответственность за сообщение о том, что Дудаев жив и находится в Саудовской Аравии, где намерен жить и дальше…

Начитался Москаленко в этот день до зелени в глазах; последние статьи оценил точно так же, как предшествующие, и укладывалась эта оценка в мужественную тираду «прикончили власти героя Кавказа».

Понравился своим напористым интервью журналист «Комсомолки» Александр Гамов, который взял интервью у Руслана Хасбулатова:

«— Как вы расцениваете все произошедшее?

— Это печальное событие… Лично я убийство Дудаева рассматриваю как классический террористический акт. Российские руководители очень много говорили о террористической деятельности Дудаева, а сами, похоже, совершили эти действия по отношению к нему.

— Вы считаете, что все случившееся — дело рук Кремля?

— Это подтверждают многие, в том числе и военные, заявившие, что для устранения Дудаева была разработана специальная операция. Не является секретом и то, что за ним охотились.

— Но Кремлю ведь не выгодно было убирать Дудаева. Даже Ельцин признавал, что у части населения Чечни генерал пользуется авторитетом…

— Все это так. Но вы учтите, Ельцин далеко не во всем контролирует госаппарат, тем более армию и спецслужбы — так их распустил, что они сами действуют достаточно автономно. А многие, в том числе и военные, которые терпели от Дудаева поражения, видимо, считали генерала личным врагом.

— А не кажется ли вам странным, что Дудаева убрали вскоре после того, как Ельцин заявил о готовности вести с ним переговоры, хотя и через посредников?

— Для меня-то это не кажется странным. Ельцин, хотя и не последовательно, но все-таки стремился к миру. А вот генералитет… Скорее всего Дудаева убрали те, кто не хочет прекращения войны.

— Вы считаете, что Дудаева убрали безъедома Ельцина?

— Допускаю. Хотя точно сказать трудно. Во всяком случае, логика дворцовых интриг наводит меня на мысль, что Ельцин не был сторонником такого подхода.

— Ваш прогноз: как будет складываться ситуация в Чечне в ближайшие недели? И можно ли ее все-таки как-то стабилизировать?

— Надо более активно продвигать процессы мирного урегулирования. Необходимо как можно быстрее сформировать и отправить в Чечню полномочную делегацию, может быть, возглавляемую вице-премьером правительства России. Следующий шаг — немедленно отозвать из Грозного Завгаева, поставить вопрос о создании в Чечне коалиционного правительства, поручить ему подготовить условие для выборов, обозначить параметры договора между Россией и Чечней. Все это привело бы к снятию напряжения и восстановлению мира…»

Когда Москаленко от корки до корки штудировал статьи о гибели Дудаева, в квартиру ввалилась соседка Мария Ивановна Пройдисвет.

— Дудаева загубили! — закричала она и зачмокала губами, словно проглотила какое-то лакомство. — Есть свидетель, которому удалось отснять несколько кадров с места событий. Якобы эта пленка была передана одной из информационных служб Великобритании за сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

— Ну и что? — Москаленко приложил ко лбу руку. — У Дудаева было несколько двойников. Кто поручится, что погиб не Джохар?

Жена его поддержала:

— Мы с Ванюшей включили подпольное (чеченское) радио. И знаешь, Мария Ивановна, что нам поведали из официальной правительственной газеты «Ичкерия» за 25 апреля. Я ей больше доверяю… Как нам объяснили, террористический акт был совершен 21 апреля девяносто шестого года против Дудаева в момент обсуждения по телефону с посредником переговоров, предлагаемых Москвой. Сомнения в гибели Дудаева быть не может. Первый президент чеченской нации умер от тяжелых ран…

— Ума не приложу, — удивился Москаленко. — Как-то Аслан Масхадов якобы погиб на митинге в Шали во время взрыва мины под трибуной. Погромщик Гудермеса и Первомайского Салман Радуев, приемник Дудаева писатель Зелимхан Яндарбиев не раз уходили на тот свет. И все же живые и невредимые, как призраки оживали…

— Избави боже! Обойдемся без призраков! — воскликнула Пройдисвет.

— Воют суровые ветры вражды и раздоров, — печально вздохнул старик. — Кажись, я головою тронусь… Ведь я знаком с Джохаром… Общался с ним на отдыхе в Прибалтике, когда он там служил… Добрый, хороший парень, талантливый генерал…

— А мне рассказывал о нем мой сосед, подполковник Владимир Березанцев. Он служил с ним в Полтаве, когда Дудаев там был командиром полка стратегической авиации. Честный, строгий и справедливый был человек, — промолвила Мария Ивановна.

Москаленко резко повернулся и заковылял в другую комнату… И сердце жены ответило: пока его трогать не надо. Гибель Дудаева яростно взломала, как весною ледовые заторы, душевные надолбы Ивана Михайловича.

…Пройдет немного времени, и профессор, словно о невидимую стену ушибется. Тень Джохара повиснет над ним. Ему наши «челночники» привезут из Турции газету «Миллиет». Алла Дудаева, снимающая квартиру в престижном районе Атакой в Стамбуле, в своем интервью доказывала, что «в ходе последнего телефонного разговора Джохар Дудаев беседовал не только с Константином Боровым, но и на другом конце провода, кроме Борового, выступавшего посредником, был Борис Ельцин. Над нами несколько раз пролетали российские боевые самолеты. Но Джохар нам говорил: «Не бойтесь, они идут на свои базы». Вскоре раздался взрыв. Алла находилась в нескольких метрах от мужа, но на место его гибели не попала — не пустили находившиеся рядом близкие друзья Дудаева. Трупа мужа она, по ее утверждениям, вплоть до похорон так и не видела…»

Москаленко пытался понять, что же случилось, что так тревожит его. Тишина. Ни звука. Даже в ушах звенит. Ах! Голова сама опустилась на подушку. Ему оказывается нестерпимо хотелось увидеть Дудаева, как это было в Прибалтике, поболтать о премудростях судьбы, взять народного героя Чечни под руку, отвести в сторонку и шандарахнуть в глаза: «Джохар! Мы-то, вроде бы, старые знакомые? Признайся как на духу, если бы родился заново, спустился бы в чеченскую военную траншею, как в глубокий окоп, или бы нашел себе другое занятие, например, стал бы маршалом России?.»

Москаленко вглядывался в абажур торшера, который незаметно, будто бы тень Дудаева, начал двигаться, все сильнее, все круче раскачиваясь, острый свет резал глаза, но Иван Михайлович не мог оторвать глаза от абажура, за которым магически летал образ Джохара в генеральском мундире. И ветеран сам раскачивался с ним всем телом, вместе с диваном, комнатой, домом…

Глава 2. СТАРЫЙ ДРУГ

Время ползло, как улитка. Грудная рана заживала медленно. Игорь настолько истосковался по суетным милицейским будням, что иногда даже подумывал сбежать из больницы. И рядом — никого. Слово некому сказать. Только и того, что разговаривать с неким безмолвным слушателем, который сидел в нем самом.

Отец, мать и Наташа приносили ему газеты — это самые замечательные минуты теперешней Игоревой жизни. Он садился рядом с тумбочкой, начинал с четвертой страницы, потом заглядывал на третью. Но чеченские материалы всегда читал дотошно. А однажды он пил горячий чай и читал газету. Золотисто-каштановая горячая вода вдруг выплеснулась, стакан сорвался с ладони, упал и разлетелся вдребезги. Опять Чечня взбаламутила его душу…

Глядя на осколки, Игорь виновато и растерянно проговорил:

— Что же я наделал!

— Ничего, друг. Говорят, посуду бить — к счастью. Сам-то не обжегся? — улыбнулся сосед по больничной палате Дмитрий Шевцов.

— Вроде нет…

Он, нагнувшись, принялся подбирать стеклянные осколки: Но что интересно: в этот день на самом деле врачи сообщили Игорю весточку о рождении сына.

Медсестра Марина Любаева вбежала в палату и завизжала по-детски:

— Дядя Игорь, жена Вам бойца подарила!

Она начала выкладывать из оттопыренных карманов халата лимоны.

— Это мне принесли больные. А я Вам, дядя Игорь, дарю. Поздравляю с пацаном, — шумела девятнадцатилетняя белокурая пышнотелая девушка.

— Сын? — не веря глазам своим, — спросил Игорь.

— Точно! — крикнула Марина.

Как мячики, лимоны падали на стол. Руки девчонки двигались быстро, выворачивая карманы.

Горка лимонов росла.

Игорь в припадке головокружения прислонился к стене — иначе не устоял бы на ногах.

Глотнул воздух, расстегнул ворот рубахи.

— Спасибо, — с еще большей искренностью сказал Москаленко, входя в непривычную, но заманчивую роль отца.

— Веришь ли, я радуюсь за тебя, как за себя. Честное слово, три года назад у меня появился на свет сынуля. Меня распирало от гордости! Поздравляю! — настойчиво тряс руку Игорю больничный напарник Дмитрий Шевцов.

Скрипнула дверь палаты. Игорь, вздрогнул, поднял голову. На пороге стоял старый друг Илья Лысаков. Он замер с охапкой красных роз.

Илья стоял так близко, что Игорь слышал запах белоснежного халата.

— Ты распарился, — заговорил Москаленко и тронул его лоб. — Ты весь мокрый!

— Я спешил…

Обнял Игоря крепко, сделал шаг назад и смотрел, будто искал следы времени на лице и глазах.

— Ты еще моложе выглядишь… Как-никак счастливый молодой отец! У тебя час назад загорлопанил наследник! Я спешил первым разделить с тобою эту радость!

И Илья ринулся извлекать из дипломата и ставить на стол бутылку водки, рюмки, банку соленых огурцов, обезжиренную колбаску, ветчину, вареные яйца, минеральную воду…

— По такому случаю и выпить не грех. Не обессудьте, медсестра. Не прогоните! Как, кстати, Вас зовут? — спросил Лысаков.

— Марина, — довольно улыбнулась девушка и сама стала помогать Илье расставлять рюмки.

— Ну, будь здоров ты и твой сын! — произнес короткий тост друг.

Он выпил, стряхнул последнюю каплю водки на пол, смачно чмокнул губами.

— Так и бегут годы, — нараспев сказал Игорь. — Оказалось бы намедни по нахичеванским улицам гоняли футбол. А теперь ты уже директор кондитерской фирмы!

— Ошибаешься, дружище! Вчера губернатор Дона Владимир Чуб назначил меня руководителем комбината общественного питания областной администрации. Вот так-то!

— Надо же! Это тоже надо отметить! — воскликнул Игорь. Он налил рюмку, стоящую перед Лысаковым.

Все дружно выпили.

Можно было трижды крикнуть «ура», но нарушать покой остальных больных было нельзя.

Медсестра притащила кофе. Откуда-то появилась пузатая бутылка французского коньяка. Дима Шевцов достал из тумбочки коробку конфет, распечатал ее. Москаленко налил всем горячительного, поднял рюмку и сквозь искрящийся хрусталь смотрел на окружающих взглядом самого счастливого в мире человека.

— За Вас, — говорил он вдавленным голосом. — За то, что Вы здесь… со мной…

— И за твоего сына, — приподнял рюмку старый друг Лысаков.

Все отхлебывали кофе, брали конфеты. Добрая, красноречивая больничная тишина связывала их без слов. Невидимые мысли парили, встречались, обжигая щеки земной простотой…

Глава 3. «ПОДВИГ» ВОЕННОГО МИНИСТРА ГРАЧЕВА

Иван Михайлович прикидывал в уме, как бы поступил он на месте президента. Никто не сомневался, что Ельцина вновь будут подталкивать «советнички» на силовые методы в Чечне. Он бы, Москаленко, послал всех подальше и сел за стол переговоров со всеми противниками, кто желал мира. По правде говоря, Павел Грачев небось военным творцом себя считал, натворил такое, что умалишенному не приснится. Дай волю таким творцам, они заведут, куда Макар телят не гонял.

«К черту эту хренотень популистов, — кипел в душе Москаленко. — Беспощаден буду к тем, кто под шумок критики пытается чернить всю прошлую историю. Кровью за нее заплатили! Ведь это была война с фашистами, а тут с нашими земляками по Северному Кавказу…»

Но как бы Иван Михайлович не храбрился, душевное спокойствие не приходило к нему. Тем более он взвинтил свои нервы, когда 23 марта 1996 года в «Молоте» опубликовали редакционную заметку под заглавием «Они нам в спину стреляли». И Москаленко плевался, читая эту «вос-поминашку»:

«Прошла очередная годовщина депортации чеченцев и ингушей. Свою оценку этим событиям дал непосредственный очевидец ростовчанин Петр Ильич Горбань, ветеран уголовного розыска, бывший сотрудник госбезопасности. Вопрос Петру Ильичу был задан корреспондентом «Молота» Валерием Сипетиным на пресс-конференции в областном управлении внутренних дел.

— О выселении чеченцев и ингушей уже много написано и сказано, — заметил Горбань. — Так что особых секретов я не раскрою. Еще в стародавние времена Турция, Англия финансово и оружием «подогревали» чеченцев. И сейчас заграница им помогает. Иран, Пакистан, Афганистан… — незаконные чеченские формирования постоянно получают «облучение» оттуда. Иностранные разведки, не секрет, ведут против России работу, которая мешает нормализовать обстановку на Кавказе. Так было и в годы Великой Отечественной. Правильно сделал тогда Государственный комитет обороны, принявший решение о выселении чеченцев и ингушей. Ведь когда немцы подпирали советские войска, чеченцы нам в спину стреляли. В каком государстве простили бы предательство? Но делалось все не по воле одного Берия? И политики, и военные в то время не были глупыми людьми. Боевые действия ими не были спровоцированы. Чеченцы не понимали, зачем прибывают войска и что будет дальше. А мы «играли игру», всем видом показывали, будто готовимся на фронт. 23 февраля 1944 года пригласили чеченцев на митинг. Он состоялся. А затем мужчин задержали. В течение нескольких дней тихо мирно вывезли людей. Ведь много среди них, чеченцев, было коварных, храбрых «из-за угла». И не все наши солдаты вернулись домой.

— Если бы у меня спросили, что сейчас там делать, — заключил Горбань, — я бы ответил: «Прежде всего не надо было туда входить».

P.S. Это одно лишь мнение. Оно не может быть истиной в последней инстанции. Есть не мало полярных суждений».

Холодок пробежал по спине Ивана Михайловича, когда он наткнулся на материал «Где вы, отцы-командиры?» (Новые российские генералы ведут себя в Чечне совсем не так, как царский генерал Ермолов)». Казалось, будто в приступе исступления ваял сей опус журналист «Вечернего Ростова» Константин Серов.

Москаленко места себе не находил: неужели и такое бывает? Ему стало страшно. Что делать? Как дальше жить? При Берии уже наверняка всех эшелонами упекли на Соловки, — подумал Иван Михайлович.

Константин Серов задевал за живое, не зло, без крика, откровенно и доверительно написал множество исторических красок. Они будто укоряли министра обороны, указывали, мягко выражаясь, на его опрометчивые поступки:

«Все средства массовой информации распространили сообщение о письме Генерального прокурора России Юрия Скуратова Министру обороны генералу Павлу Грачеву. Проверка прокуратуры выявила многочисленные случаи антисанитарии в местах дислокации воинских частей в Чечне, несвоевременного и не в полном объеме обеспечения военнослужащих питанием.

Удивительно, но об этих фактах журналисты начали информировать всех граждан России еще в декабре 1994 года. Результаты? Будем теперь ждать решение главного «папы» всех солдат и матросов, сержантов и прапорщиков, офицеров, генералов и адмиралов.

А пока суд да дело, обратимся к истории кавказских войн России 180-летней давности и вспомним колоритную фигуру генерала от инфантерии, командующего Кавказского корпуса и главнокомандующего в Грузии в 1816–1827 годах Алексея Петровича Ермолова.

В 1819 году на месте аула Эндери, бывшего своего рода центром торговли русскими невольниками, вывозившимися из Чечни и Дагестана в Стамбул, началось строительство русский крепости Внезапная. Два батальона пехоты в гарнизоне, блокгаузы в два яруса — это, действительно, была внезапность для постоянно совершавших набеги на Кавказскую линию и регулярные войска горцев.

«Крепость такая, — писал Ермолов князю Мадатову, — что и нездешним дуракам взять ее невозможно. Скоро начнут приходить полки наши из России, и мы поистине будем ужасны. Недаром горцы нас потрушивают — все будет благополучно».

Во время строительства Внезапной пришлось отправить для защиты Кизляра часть войска. Четыре батальона солдат работали весь световой день и ночью — при зажженных кострах и факелах. Ермолов лично ежедневно следил за тем, чтобы солдаты были хорошо накормлены, работающие каждый день получали водку.

Но, по воспоминаниям генерального ординарца Цылова, однажды два или три дня водку выдать «забыли» и тогда подчиненные генерала заявили оригинальный протест — возвращаясь в лагерь с работ, затянули песню на слова Дениса Давыдова. И перед палаткой Ермолова особо грянули слова: «Все Жомини да Жомини, а об водке — ни полслова!.»

Ермолов засмеялся, вышел к колонне. В вечерней тишине разнесся его зычный голос: «Здорово, ребята! Водка — перед кашицей!» И водка появилась…

Сам Алексей Петрович держал, что называется, открытый стол — трапезу с командующим без всяких церемоний мог разделить даже самый младший по званию офицер. Но повар у генерала был с характером, что отразил Ермолов в своей переписке: «Когда пули стали долетать до моего дома, повар отказался готовить мне обед, говоря, что он не создан быть под пулями чеченскими; кажется, он желал заставить думать, что он менее гнушается пуль народов просвещеннейших».

6 февраля 1816 года по дороге в Кизляр был взят в плен майор Грузинского гренадерского полка Павел Швецов — один из ветеранов Кавказского корпуса. Изрубив конвой, ранив майора, который успел положить на землю троих чеченцев в сабельной схватке, горцы связали его и увезли. Выкуп за Швецова запросили невиданный — десять арб серебряных монет.

Год и четыре месяца сидел русский офицер в четырехметровой яме в ауле Большие Атаги, прикованный цепью к столбу. Чеченцы разрешили ему передать письма к родным с просьбой о выкупе, который «снизили» до двухсот пятидесяти тысяч рублей — суммы громадной для армейского офицера…

Через газеты было сделано воззвание к русскому обществу, по всей России начался сбор средств. Не остались в стороне даже русские солдаты корпуса графа Воронцова, стоявшего во Франции — было решено отдать на выкуп Швецова половину жалования.

В это время Ермолов приезжает на Кавказ. Торопясь в Персию по личному указанию Александра Первого, он решительно вмешался в «дело Швецова».

«Честью отвечаю Вам, — писал он матери пленного майора, — что заступающему мое место поставлено будет в особую обязанность обратить внимание на участь сына Вашего, и он столь же усердно будет о том заботиться, как и я сам. Нас всех должна побуждать обязанность печься об участи товарища по службе».

Алексей Петрович приказал вызвать всех кумыкских князей, через чьи земли чеченцы увели пленного, заключить их в крепость и объявить, что если через десять дней они не изыщут средств к освобождению Швецова, то все восемнадцать человек будут повешены на бастионе…

Результатом явилась сделка с чеченцами о снижении суммы выкупа до десяти тысяч рублей, но Ермолов так повернул ход переговоров, что деньги от собственного имени выплатил чеченцам аварский хан. И лишь когда Швецов был на свободе, Алексей Петрович рассчитался с ханом русскими деньгами…

Через несколько лет перед штурмом того же аула Большие Атаги майор Швецов с батальоном Кабардинского полка глубокой ночью занял по приказу Ермолова господствующую возвышенность. Перед выходом генерал сказал майору: «Помни — оттуда нет дороги назад: я должен найти тебя на горе живым или мертвым!»

Начавшееся утром сражение принесло полную победу русскому оружию — горцы бежали в панике от внезапного удара с двух сторон.

Солдат Ермолов отблагодарил двойной порцией водки, а офицерам сказал без пафоса: «Вот вам, господа, урок, как должны беречь русскую кровь. По-вашему, надо было вчера положить здесь несколько сот русских солдат… А для чего? Для того, чтобы занять эту гору? Но мы достигли того же самого, и при этом не потеряли ни одного человека!»

Ругательски крывший главнокомандующего за неторопливость, штабс-капитан Гогниев получил за отвагу в бою Владимирский крест — личная отвага ценилась Алексеем Петровичем больше невоздержанности в словах…» А сейчас в Чечне воевали накормленные солдаты, томились в плену «пропавшие без вести», средь бела дня захватывали строителей, энергетиков, священнослужителей…

В Москве и в Грозном сидели правительства, генералы летали туда-сюда, комиссии проверяли… Где ты, современный генерал Ермолов — «слуга царю, отец солдатам?»

Вся эта безрассудная российская тягомотина больше задевала Ивана Михайловича, чем прямая ругань, открытый бой.

По всем житейским правилам люди обязаны были осудить виновных, точь-в-точь так, как обвинил донской журналист Серов, заметки которого без внутреннего содрогания не мог читать Москаленко. Генерала Грачева для ветерана не существовало, он был нулем без палочки. Ни лица его, ни выражения глаз, ни голоса он не хотел запоминать, как не замечаешь железный телеграфный столб, мимо которого выбредают ростовчане из переулков десятки раз в день. Тем более не баснописцы, а жительница села Большая Мартыновка Анна Дмитриевна Деркачева обличала вояк на страницах «Молота:

«Уважаемая редакция, прошу вашего совета, как поступить мне. У меня три внука. Один за другим будут призываться в ряды нашей армии. Но меня, как и всех, беспокоит Чечня. Я знаю, что в армию призываются наши дети, дети тех, у которых выкупить детей от службы нет возможности. А дети начальников, богатых (теперь есть бедные и богатые) не служат в армии, а за Чечню и говорить не приходится. Подтверждение я нахожу в передачах по радио, телепередачах.

Слушая передачи, я поняла, что днем молодых солдат обижают офицеры, а ночью — «старики», вот и дедовщина получается. Теперь понятно, почему в передаче «Мы» заявил на весь эфир один генерал: раз нет порядка в армии среди командиров, то не будет порядка и среди солдат. И что его внуки не станут служить в этой армии. Я, мол, сделаю так, что ни один их них не пойдет служить.

А как мне поступить? Что будет с моими внуками? Заявляю: будет другая армия, тогда пойдут служить и мои внуки.

Я проживаю в Большой Мартыновке и знаю, что есть у нас выкупленные ребята. Они или дома совсем остались, или кого-то из них из части, отправлявшейся в Чечню, по блату перевели в тихое место. Ну в место них был, значит, направлен кто-то другой.

Так что получается — деньги, блат, справки «правят бал»? А наших детей забирают в армию, да еще куда — в Чечню. Вот по телевидению выступали вы, Борис Николаевич. Я просто была поражена тем, что вы сказали. Удивлялась не только я. Вы сказали, что вот собирает подписи о выводе войск Немцов. Но было бы лучше, чтобы он подсказал, как это сделать, как вывести войска.

Хорошо, я от народа, от всех матерей, бабушек подскажу вам, как это сделать. Вы прекрасно знаете, как вы дали приказ о вводе войск наших в Чечню, вот точно также дайте приказ и о выводе войск. Я слушала и видела телепередачу из госпиталя, как дети наши рассказывали. Слушая выступление ваше, я поняла, что вы уволили многих, делавших незаконное дело. Так не забудьте и тех, кто войну в Чечне развязал. Лично я голосовала за вас. Я верила и верю вам.

Прошу вас ответить мне: как мне поступить, чтобы и мои внуки оставались живые, чтобы наши дети не служили в Чечне? Борис Николаевич, я понимаю так, что если бы вот ваши внуки лично и также дети, внуки всех в Москве руководителей служили в армии, а особенно в горячих точках, то войны бы, наверное, не было. Прошу я вас лично и от всех россиян: прекратите кровопролитие и издевательство над нашими детьми. Нет покоя нашим детям, ни живым, ни мертвым.

Еще раз прошу: не посылайте наших детей, внуков туда, куда не послали бы своих…»

…Трудно было хоронить мальчишек. У кого-то не стало мужа, сына, внука, исчезли, как тени, из жизни. Они ворвались в этот безумный мир, разбередили и сгинули навсегда. Что из того, что те, кто их убивал, тоже были прикончены, как например, 31 мая 1996 года в собственном доме в селе Толстой-Юрт убит Руслан Лобазанов, один из самых авторитетных полевых командиров в Чечне. К жизни юнцов теперь все равно не вернешь.

Москаленко с негодованием наткнулся на материалы «Вечернего Ростова» «Безымянных могил павших в Чечне у нас не будет?», редакция которого вела упорное расследование о неоперившихся юнцах-мертвецах:

«По предложению депутата Сергея Юшенкова (а через годы он будет кем-то убит — Е.Р., М.К.) Госдума направила запрос Министерство обороны по поводу работы судебно-медицинской лаборатории Северо-Кавказского военного округа, где до сих пор хранятся останки сотен военнослужащих, погибших в Чечне. Из Минобороны получили ответ первого заместителя Грачева — генерала Колесникова:

«В зоне вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики с целью опознания погибших военнослужащих работали судебно-медицинские эксперты и эксперты-криминалисты военных Судебно-медицинских лабораторий Работа осуществлялась на базе Центра приема, обработки и отправки погибших Ростова-на-Дону. Эксперты были оснащены необходимой аппаратурой и материальными средствами, включая фото- и видеоаппаратуру, компьютеры. Благодаря деятельности экспертов опознано 85 процентов тел погибших.

На базе 124-й окружной судебно-медицинской лаборатории Северо-Кавказского военного округа (СКВО) с февраля 1995 года функционирует идентификационный центр, куда поступали тела погибших военнослужащих, опознание которых путем внешнего осмотра затруднено или невозможно и требует применение специальных методов исследования. Поступающие тела хранились в вагонах-рефрижераторах.

Экспертами указанного центра исследовано 418 трупов. На каждый труп заведено по 2 экземпляра «Личного дела» с фото- и видеозаписями, а также с другими экспертными данными, позволяющие производить опознание даже без непосредственного осмотра тела. В работе экспертов-криминалистов 124-й СМЛ СКВО применяются самые современные методы, включая компьютерную идентификацию по черепу и прижизненным фотоснимкам, дерматоглифику и др., что позволило опознать и передать родственникам для захоронения двести одиннадцати тел погибших военнослужащих.

В вагонах-рефрижераторах в Ростове-на-Дону находились двести семь тел неопознанных лиц, из которых только шестьдесят два могут быть опознаны по внешним признакам. Опознание остальных тел без проведения сложных методов идентификации невозможно. Кроме того, применяемые методы трудоемки и требуют для реализации определенного времени. Опознание 16 процентов погибших воинов, находящихся в вагонах-рефрижераторах, практически не возможно без использования метода геномной дактилоскопии. Возможность использования метода геномной дактилоскопии в Министерстве обороны Российской Федерации отсутствует. Подобные исследования могут быть применены только на базе Центра судебно-медицинской экспертизы Минздравмедпрома России, с которым достигнута принципиальная договоренность.

Опознание погибших идентификационными методами продолжались. В 124-й СМЛ СКВО из военкоматов поступали документы и материалы на погибших для сравнительного исследования, которые успешно использовались экспертами. Кроме того, возможно решение вопроса о направлении в военкоматы экспертных материалов для опознания погибших на местах.

Неоднократно рассматривался вопрос о возможности захоронения тел погибших, находящихся в вагонах-рефрижераторах. Захоронение их в братской могиле не является оптимальным (ввиду возможной необходимости в дальнейшем опознания каждого из погибших). Наиболее рациональным признавалось индивидуальное захоронение, что позволило продолжать опознание на основе экспертных материалов. Окончательное решение данной проблемы внедрения метода геномной дактилоскопии и некоторых других сложных методов экспертизы.

Вопрос о создании службы идентификации стал жизненно необходимым…»

…Густо плодится на земле человеческий род. Так и хотелось Москаленко возопить неизвестно кому: до каких пор ты, проклятущая война, будешь к людям так безжалостна?

С потускневшими от безнадежности глазами он читал заповедь писателя-фронтовика Анатолия Генатулина, который искренне признавался в «Московских новостях»: «На Северном Кавказе, как и во время Хаджи Мурата, чеченцы стреляли в русских солдат и такие же, как я, мальчишки, как и танкисты, сгоревшие на моих глазах под Берлином в утробе «тридцатьчетверок», горели в БТРах. Как и в те годы, получив похоронки и цинковые гробы — большой прогресс в деле уничтожения человека человеком — плакали матери…»

Никогда не сможет избежать человек больниц, похорон, памятников — ведь они созданы для покойников. Веет ужасом смерти в жизни «гомосапиенса» на каждом шагу. И так хочется глубоко вздохнуть Москаленко и ни о чем не думать, не грызть себя, а жить бы ветренно, будто ты безымянная, увлеченная потоком времени былинка. Прихлебывать бы себе исходящим черным паром деготь — черный кофе, и отстраниться от политических разборок в Кремле. Вот появились и очередные виновники бед в стране, а не сам президент. Ельцин выкинул из генеральских седел якобы «заговорщиков» героев кавказских сражений министров обороны и федеральной службы безопасности Грачева и Барсукова, своего закадычного друга — начальника охраны генерала Коржакова, любимого «кореша» по застольям и чеченским баталиям вице-премьера Сосковца. Борис Николаевич, как всегда, приближал слуг к бюрократическому опахалу, развращал их, подталкивал их на «забалтывание» реформ, коррупцию чиновников, войны, а опосля давил их, как гнид, якобы искусавших больное сердце России. И тем самым отводил от своей персоны тень своих неблаговидных действ.

Взбеленился Москаленко и на лавину обрушившихся грязных «пасквилей», вытащенных ИТАР-ТАСС с «черного входа» у Кремлевских обитателей:

«Бывшего министра обороны Павла Грачева объявил в коррупции на пленарном заседании Госдумы председатель Комитета палаты по обороне Лев Рохлин (через годы он будет кем-то застрелен на даче — Е.Р., М.К.).

Грачев и его окружение занимались «самоограждением министерства от какого-либо контроля», что привело к «преступному расхитительству» в Вооруженных Силах, заявил генерал Рохлин. Он сделал доклад о результатах проверки Счетной палатой РФ фактов, изложенных в статье «Дом, который украли», опубликованной в газете «Московский Комсомолец» 15 марта 1996 года, в которой говорилось о махинациях при строительстве жилья для военнослужащих.

Павел Грачев, заявил генерал, взявший в прошлом году Грозный, «погряз в коррупции, окружил себя прихлебателями и ворами».

Результатом проверки Счетной палаты России Лев Рохлин посвятил только незначительную часть своего доклада. В нем говорилось о том, что фирма «Люкон», с которой Главнее управление по строительству и расквартирования войск МО в 1993 году подписало договор о том, что фирма обязуется передать министерству в течение трех лет 600 квартир для военнослужащих, за это время не передало МО ни одной квартиры. При этом Министерство обороны не выставило фирме ни какого иска, а наоборот, заключило договор на 6 тысяч квартир, не сумев из-за низкого бюджетного финансирования выделить «Люко-ну» необходимые средства. За это фирма выставила МО штрафные санкции на 118 миллиардов рублей, практически ничего не сделав по строительству обещанных квартир.

Неожиданно «яростным защитником фирмы стал Генеральный инспектор Министерства обороны генерал армии Константин Кобец, который по своим обязанностям должен стоять на страже интересов Российской армии», — заявил Лев Рохлин. — Генерал армии Кобец не просто так «яростно болел за интересы» «Люкона»: «его сын является соучредителем этой фирмы», — сообщил председатель думского комитета.

Создалось впечатление, что руководство Министерства обороны можно было делать все, не опасаясь за последствия», — заявил Рохлин.

Лев Рохлин назвал также другие факты вопиющих злоупотреблений среди высшего армейского командования. Так, по его словам, бывший начальник Главного управления военного бюджета и финансирования Министерства обороны генерал-полковник Василий Воробьев перевел 23 миллиона долларов, полученных за продажу боеприпасов Болгарии, в «Дойчебанк» Города Цоссоен в Германии, которые бесследно исчезли. По его распоряжению, несмотря на предупреждение Центробанка России, на счета Латвийского индустриального банка переводится 4,5 миллиона долларов, которые пропадают из-за банкротства банка. Родственник Павла Грачева (свояк) генерал-полковник Дмитрий Харченко, проинформировал также Лев Рохлин, «преступно перевел пять миллионов долларов в рубли и передал их в военно-страховую компанию под 7 процентов годовых». По минимальному банковскому проценту в 120–180 процентов МО на сегодняшний день должно было получить 13 миллиардов рублей, а реально получено 830 миллионов».

«Деньги до сих пор не возвращены», — подчеркнул председатель думского комитета.

Начальник Главного организационно-мобилизационного управления Генштаба генерал-полковник Вячеслав Жеребцов сформировал батальон «рабов», главная задача которого заключалась в «зарабатывании денег на строительство дач, в том числе и его четырех», сообщил далее председатель думского Комитета по обороне Лев Рохлин.

«Полный беспредел, — гневался он, — творится в службах тыла министерства обороны, возглавляемых генерал-полковником Владимиром Чурановым».

Часть своего доклада Лев Рохлин посвятил, по его словам, «уничтожению оборонной промышленности». Многие ее предприятия, являющиеся неотъемлемой частью в технологической цепочке производства приоритетных вооружений, «проданы в частные руки». При этом зачастую покупали их фирмы, банки и частные лица, «выросшие, — как сказал генерал Рохлин, — за короткий срок, как грибы, моментально разбогатевшие за счет обмана и ограбления страны и имевшие одно преимущество — гарантию безопасности, если принадлежишь к кругам власти». «Перечисленные факты являлись маленькой вершиной огромного айсберга расчета и преступности, поразившие многие структуры власти», — констатировал председатель комитета Госдумы.

Вывод напрашивался сам собой:

Павел Грачев «окружил себя ворами», а президент Ельцин «окружил» себя Грачевыми…»

И совершенно непонятна было для Ивана Михайловича абсурдная эпопея, затеянная Ельциным и Грачевым вокруг смещения с чеченского поста Завгаева и приведения к власти вооруженным путем Дудаева. И все эта политическая мишура была устроена только для того, чтобы затем развязать с Джохаром побоище и снова вытащить в чеченское седло Доку Завгаева…

И опять сломя голову Ельцин действовал по принципу: «После нас хоть потоп!» и срочно доставлял в Москву 27 мая 1996 года делегацию чеченских сепаратистов во главе с президентом Зелимханом Яндарбиевым. В Кремле они закорючками скрепили соглашение о прекращении огня в Чечне в ноль часов 1 июня, об освобождении всех насильственно удерживаемых лиц и возобновлении работы двухсторонних комиссий.

А Завгаева вновь руководство Москвы выбросило на политическую помойку…

На другой день Б. Ельцин сделал еще более неожиданный маневр — тайно от делегации Яндарбаева 28 мая вылетел на пять часов в Чечню, где встретился с населением и старейшинами села Правобережное и выступил перед военнослужащими 205 мотострелковой дивизии:

«Я приехал сюда на чеченскую землю с миром, — понуро ссутулился Борис Ельцин. — За ошибки и серьезные просчеты не снимаю вины и с себя. Я не стану перекладывать политические просчеты на плечи российских военных, ведь именно они сыграли решающую роль в подавлении мятежников. Я признателен военнослужащим России за героизм и мужество, благодаря которым разгромлены и уничтожены основные силы боевиков… Война окончилась, вы победили, победа за вами, вы победили мятежный дудаевский режим.»

«Ну, попадись мне на глаза Ельцин и Грачев! — не лицедействовал ветеран. — Только попадись!.. Одному бы руки не подал, а другого анику-воина по-отечески бы упрекнул: «Что ж ты отчебучил, любезный воякушка!»

Но с ними Москаленко так и не довелось встретиться. Они явно избегали подобных встреч с простыми людьми, а на письма ветеранов по своей тугоухости государь и его военный соратник никогда и никому не отвечали. Да и смельчак генерал Лев Рохлин вскоре был застрелен. Может быть, он погиб потому, что много знал о коррупции военных командиров?..

Глава 4. АЛЛА ДУДАЕВА И ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА ЗА ГРОЗНЫЙ

После выписки из родильного дома невестки Наташи Жуковой Иван Михайлович ежедневно носил ей трехлитровый баллон молока, покупал хлеб, фрукты, овощи. И одновременно гордился собой — вот, мол, как повернулось: у него родился внук!

Он вожделенно наблюдал, как Ванюшка сосал пухлую грудь Наты, у которой от этой щекотной процедуры маслянились глаза.

А когда малыш засыпал, они любили почесать языками о разных разностях.

— Ну, так как живете-можете? Что хорошего? — начинала невестка. Старик обычно ковырял толстым, заскорузлым пальцем в ухе.

— Эх, жду Игоря из больницы. По-свойски посидеть бы, дербалызнуть граммов сто… Раньше со студентами возился, а теперь списали с учебного корабля… Времени хоть отбавляй!..

Наташа прыснула;

— Вечеринку ждете, с Игорем хотите горлышко смазать…

— Как видишь…

— Скажите, Иван Михайлович, Вы были знакомы с Дудаевым? И с Аллой встречались?

— Э-э-э… — наморщил лоб Москаленко. — Кабы я знал, что это будет всемирно известная семья, не отстал бы от них, сфотографировался на память. Я отдыхал в прибалтийском пансионате и там столкнулся с Аллой в кафе. Она сидела, обняв руками обтянутые платьем колени, устремив взгляд на водную гладь. Я примостился рядышком, представился. Она кивком головы ответила; «Алла…». Потом подошел Джохар, поставил на стол лимонад и два блюдца с мороженым. Мы говорили какие-то пустые высокопарные слова о Доне, о Грозном, о северокавказском землячестве. Я, ветеран Великой Отечественной войны, с гордостью беседовал с военным летчиком Дудаевым. На прощание обменялись адресами, но так никогда больше не увиделись…

— А я ценю ту чистоту и откровенность, которую допустила вдова чеченского президента в беседе с обозревателями «Известий» Ириной Дементьевой и Валерием Яковлевым в 1996 году в подмосковном городе, в доме ее отца. Можно я это интервью вам почитаю?

Иван Михайлович кивнул. Наташа вертлявая, кокетливая, хитрая подмигнула тестю и принялась читать газету:

«Чистый засаженный цветами дворик. Просторная комната, картины на стене, большое зеркало в деревянной раме, резной деревянный столик с букетом пионов на нем. Пока мы беседовали, лепестки пионов постепенно опадали, образуя причудливый узор на лежащей под букетом книге Дудаевой «На изломе столетия».

— Алла Федоровна, ваши слова в поддержку Российского президента вызвали большой резонанс. Не был ли искажен смысл того, о чем вы говорили? Или, может, это спецслужбы в обмен на ваше освобождение либо какие-то другие уступки вынудили вас на столь странное для ваших уст заявление?

— Нет, меня никто не вынуждал. Я действительно считаю, что путь к миру, путь к свободе в России тесно связан с именем президента Ельцина. И сейчас, когда людям нужно делать выбор, им следует понимать, что они выбирают не только конкретную личность, но и будущий путь России. Я верю и в то, что нынешнее стремление президента установить мир в Чечне вполне искренне.

— Вы полагаете, что Джохар Дудаев одобрил бы такие заявления после всего, что произошло в Чечне?

— Да, я уверена, что он бы меня поддержал. Джохар очень хотел мира, он знал, как устал наш народ от войны. Он видел, что война уносит жизни лучших людей. И Джохар верил в искренность намерений Ельцина провести переговоры и закончить это кровопролитие.

Не многие ведь знают, что всю войну Дудаев искал возможности встретиться с Ельциным, объяснить ему суть происходящего в Чечне, рассказать какие силы провоцируют эту бойню. Четыре раза во время войны Джохар направлял своих людей искать встречи с Ельциным с предложением о мире. Он очень страдал, видя, как день за днем разрушается наша республика, как гибнут молодые и честные ребята. Но ни одна из посланных им групп так и не смогла добраться до президента России.

— И тем не менее война в Чечне началась с ведома президента России, по его указу в республику были введены войска. Не без его, вероятно, одобрения шла охота на вашего мужа, которая в конечном итоге и завершилась гибелью Дудаева. Можете ли вы после всего этого верить Ельцину?

— Женщина, желающая своему народу, своим близким мира, должна уметь прощать. Мне кажется, что за эти годы, наблюдая за окружением Джохара, я сумела понять и окружение Ельцина. Джохар, особенно в первые годы, очень часто становился заложником своего окружения. Он доверял людям, среди которых было много лживых и коварных личностей, преследующих свои корыстные интересы. Ему пришлось четыре раза сменить кабинет министров, чтобы избавиться от воров и обманщиков, которые оставались непотопляемыми. Они всплывали снова и снова при любой власти и вот теперь окружают Завгаева, который их взрастил еще в свою бытность.

После событий в Первомайском я поняла, что Ельцин находится в том же положении, в котором был и Джохар. Он стал заложником своего окружения, информация, которую ему докладывают, далека от истины, хотя решения он принимает на основании этой информации. Так, думаю, было и на протяжении всей войны. Нас постоянно бомбят, а Ельцину докладывают, что авиация не летает. Президент дал команду о прекращении боевых действий, а военные блокировали села, и наносили ракетные удары (21 мая 1996 года, после смерти Дудаева федеральная авиация бомбила села Дилерой, Центорой, вела жестокие бои за владение Бамутом, чуть раньше, 14 мая, федеральная авиация и артиллерия нанесли удары по позициям боевиков у сел Старый Ачхой и Бамут на западе Чечни — Е.Р., М.К.).

Наблюдая всю эту войну за поведением Ельцина, я вдруг стала чувствовать, что начинаю понимать его истинную русскую могучую натуру. И здесь действительно очень близок образ медведя, который по сути своей не злобен, но не сознает до конца собственной мощи и, отмахиваясь порой от того, что его раздражает, может кого-нибудь прихлопнуть. К сожалению, в качестве раздражителя ему сумели преподнести Чечню».

— Вот что интересно, на мой взгляд. Если бы ни война в Чечне и не расстрел парламента, Ельцин прослыл бы в мире просто «дикарем» реформ. А так он еще и воинственный диктатор, умеющий бороться с оружием против своего же народа, — заключил Иван Михайлович.

Наташа в ответ дала оценку Дудаеву:

— Джохара тоже бы не знали на земном шаре. А теперь он у всех на устах. Да и Чечню отныне знает любой мало-мальски грамотный человек…

Они стали дальше читать газету.

Дудаев и война.

«Алла Федоровна во время нашей долгой, длящейся несколько часов беседы не раз возвращалась к теме войны. Она не оценивала тех или иных операций, не говорила о победах и поражениях. Человек тонкий, впечатлительный, попавший в самое пекло кровавой бойни, она воспринимала эту войну в деталях, в символах, в поэтических образах и неожиданных гримасах. Она так и не научилась делить на врагов и на своих мальчиков, брошенных в жернова войны теми силами, которые упорно избегали мира. Многие месяцы сопровождая мужа в его горных скитаниях, она видела и чувствовала ту охоту, которая на него велась. Она верила в вещие сны и при случае подробно рассказывала о них мужу, а он не прерывал, не высмеивал, молча выслушивал ее советы, как следует себя вести после гибели в том светлом мире покоя, затем с улыбкой говорил: «Хорошие у тебя сказки», — и возвращался к войне.

— Часто говорили, что Дудаев не контролирует свои подразделения, что основу его подразделений составляли люди, воюющие за деньги. И что он крайне жесток по отношению к тем, кто отказывается участвовать в этой войне.

— Основу его подразделений всегда составляли обычные чеченские парни, которые воевали не за деньги, а за свой дом, за свою землю. И Джохар никогда не был с ними жесток, понимая, что именно такие люди будут с ним до конца. Эти парни, уставая от войны, иногда на несколько дней, на неделю или месяц возвращались в свои дома, если те были целы, отдыхали там, приходили в себя, но потом обязательно возвращались.

— Но он тоже имел возможность отдохнуть, выезжал в теплые зарубежные страны, отправить туда вас и ваших детей.

— Да, я знаю об этих случаях. Когда у нас был свет, мы вместе с Джохаром смотрели в горах «Вести», «Время» и смеялись над такими сообщениями. Он никуда не выезжал с этой войны, не искал себе отдыха.

— Всю эту ужасную войну вашему мужу приходилось воевать против своих бывших коллег по оружию. Сражаться с армией, которая его вырастила, дала ему крылья и генеральские погоны. Что он думал по этому поводу и как относился к Павлу Грачеву?

— Джохар всегда сожалел о том, что распался Советский Союз, по которому мы с семьей колесили, переезжая с одного места на другое. И для нас всегда оставались родными и Сибирь, и Эстония, и Украина. Он очень переживал оттого, что разваливается армия, и, пока была еще возможность, не раз говорил об этом со своими бывшими сослуживцами, которых мы с радостью принимали. Я ведь даже сейчас, во время этого кошмара, останавливаюсь в России у наших друзей, с которыми мы вместе служили. И они оберегают меня.

А Павлу Грачеву он сочувствовал. Он говорил мне, что начал эту войну Грачев не по своей воле и не в его силах ее остановить. Джохар хорошо знал, что в Кремле и в Чечне есть силы, которым эта война нужна. Но я надеюсь, что если мне удастся встретиться с Ельциным или если меня выслушает Александр Васильевич Коржаков, то они поймут, что происходило на самом деле».

— Вот видишь, Джохар был против разгрома СССР. Он бы и помирился с Ельциным, если бы тот этого хотел, — сказал Москаленко.

— Алла Дудаева, видимо, обманывать не станет, — заключила Наташа.

И они принялись дальше громко штудировать печатную правду:

«О гибели своего мужа Алла Федоровна говорила с просветленным лицом, как-то сразу уходя в себя. Она верит в существование потустороннего мира и полагает, что ее Дуки (в переводе на русский — хороший), как она все время называла Джохара, там принят и пребывает в покое. А его путь и его добрые устремления надлежит продолжать ей. Она говорила удивительно тихим голосом, раз за разом тянулась к своей книге и читала нам свои стихи, в которых с поразительной пророческой точностью предсказывала и тяжкие испытания мужу, и его гибель. А ее пальцы без устали теребили опавшие лепестки пионов, сворачивая их в трубочку и разворачивая вновь. В углу комнаты, на диване, тихо плакала от ее рассказа Липхан Курбанова, чей брат Хамад Курабнов погиб вместе с Дудаевым.

— Судя по вашим словам, Джохар понимал, что за ним идет охота. Он был умным и осторожным человеком, но вдруг погибает, если верить самой распространенной версии, из-за того, что звонил по спутниковому телефону. Неужели он не чувствовал приближения опасности и мог так легкомысленно относиться к тому же телефону?

— Охотились за ним давно. И я не один раз оказывалась рядом, когда на него покушались. Однажды у дороги взорвали фугас, когда мы ехали кортежем, но Джохар, чисто случайно, сидел не во второй машине, как обычно, а в третьей. В первой ехал наш 12-летний сын Деги, в пятой — я. Фугас разнес вторую машину, а Деги и Джохар чудом не пострадали.

Охотились за нами и самолеты, раз за разом нанося ракетные удары по тем домам, из которых мы только что уезжали. Но Джохару все время везло. Создатель берег его, каждый раз словно предупреждал об опасности. И Джохар чувствовал это. Он всегда очень любил птиц, и они дважды спасли ему жизнь. Однажды увидя в открытую дверь игру двух птиц, Дуки вышел, чтобы понаблюдать за ними. Птицы стали отлетать в глубь сада, и он шагал вслед. Именно в тот миг в дом попала ракета, полностью его разрушив.

В другой раз в комнату залетели возбужденные ласточки. И Джохар вместе с охраной вышел к гаражу — посмотреть, не разрушил ли кто их гнездо. Сразу после этого начался налет, и им пришлось прятаться в яме гаража. В дом попала ракета, а гараж не пострадал.

— Но все это могло быть и простым совпадением. А о реальных вещах, связанных с тем же телефоном, Джохар ничего не говорил?

— Он знал, что самолеты бьют по сигналу телефона. Ребята это заметили давно. И однажды мы даже решили проверить это. Утром мы выехали в поле, откуда накануне вечером звонили и куда вскоре был нанесен ракетный удар. Остановились на краю огромной свежей воронки, развернули телефон и стали говорить. Джохар попросил меня отойти подальше, но и сам говорил недолго. Он все время пытался подсчитать, через какое время подлетают самолеты. Как только, мы отъехали к лесу, раздался гул, и прямо в воронку попала ракета.

— Но если вы действительно в этом убедились, то почему же продолжали пользоваться телефоном?

— Джохар часто мог махнуть рукой на любую опасность. Он не боялся смерти, и я понимала, что он устал от нее прятаться. А потому у него не было возможности так быстро связаться с нужными людьми. В тот вечер мы тоже поехали в поле для того, чтобы сделать два коротких звонка. Но у нас вышел из строя длинный шнур антенны, поэтому пришлось поставить телефон прямо на капот машины и стоять рядом. Джохар позвонил на радио «Свобода», и Курбанов зачитал обращение. Я попросила у Джохара, чтобы он разрешил мне прочесть свои стихи, но он сказал: «В следующий раз» — и попросил отойти к оврагу, метров на двадцать. После разговора с радио Джохар позвонил Боровому. Я потом читала интервью Борового, он сказал правду, все так и было. В момент их разговора я отвлеклась, мне послышалось, что в глубине оврага то ли поет, то ли плачет какая-то странная птица, и я наклонилась, пытаясь понять, что это, не потерял ли кто-то свое гнездо. Как раз в этот миг позади раздался негромкий взрыв, словно от гранаты, но меня толкнуло волной, и я упала. Даже успела подумать: как бы там ребята от этой глупости не пострадали. Только приподнялась, а на меня прыгнул Муса и прижал голову к земле, сразу после раздался уже мощный взрыв и гул самолета.

Подбегаю к тому, что осталось от машины, а они все лежат рядом засыпанные слоем земли. Ребята откапали Джохара. Ваха Ибрагимов уже мертв, а Джохар, нам показалось, еще жив. Он был совершенно целым, только без пилотки и почему-то с оторванными рукавами. Немного обгорели волосы и усы, на руках были мелкие раны от разлетевшихся стекол, а на голове, сзади, я нащупала большую рану — в три пальца. Из нее текла кровь, но я подумала, что мы его еще успеем спасти. Вместе с ребятами перенесли Дуки во вторую машину и понеслись в село. Я все время держала его голову на коленях, чтобы ему было не так больно, и успокаивала его. Мне в этот момент почему-то вспомнился генерал Романов, которого после таких тяжелых ран смогли спасти. Мы еще с Джохаром жалели его, потому что с Романовым пришла первая надежда на мир.

В доме, куда мы привезли Дуки, медсестра сказала мне, что он жив, но, когда началась бомбежка и мы спрятались в подвал, я стала думать: почему же Джохара оставили наверху, если он жив? Потом поднялась к нему и поняла, что он был мертв сразу, с первого мгновения, просто медленно остывал.

Его помыли, одели во все белое, он лежал на полу, но лицо у него оставалось все таким же напряженным, словно он все еще ждал опасности. Всю первую ночь я читала над ним молитвы, а потом вдруг увидела, что лицо его разгладилось, стало спокойным и умиротворенным.

Потом была еще одна ночь, хозяин дома и ребята искали четырех лошадей, чтобы отвезти Джохара в горы, к дедушке Амаци, туда, где он хотел быть похороненным. Но потом нас стали отговаривать, объясняя, что самолеты разбомбят и кладбище, и могилу. И действительно, на другой день именно это место страшно бомбили, так что мы вряд ли бы оттуда вернулись.

Пришлось хоронить неподалеку. На похороны пришли только самые близкие друзья, объявить всем мы просто не решились. Все это заснято на видеопленку, и, когда придет время, мы ее покажем. А после войны обязательно перезахороним Джохара на то место, на которое он просил.

— Ваши дети были на похоронах?

— Нет, они до сих пор не верят, что он погиб. И многие в Чечне тоже. Но я их понимаю: так, наверное, легче.

— Завгаев как-то раз выразил желание проявить участие в вашей судьбе?

— Да что вы, он даже газету «Республика», которая осмелилась выразить мне соболезнование, тут же закрыл. Это человек, который думал только о себе и собственной выгоде, и никогда не сделал лишнего движения во имя кого-то. Президент Ельцин нашел возможность подумать обо мне и простить за то, что с поддельным паспортом я пыталась улететь в Турцию. Но не Завгаев.

— И вас в Нальчике посадили в камеру?

— Нет, что вы. Я жила в гостинице, ко мне очень хорошо относились. Но я все время переживала за Мусу. Он охранял меня, прошел на борт вместе с ребятами, но, когда увидел, что меня задержали, вернулся. Теперь я здесь, на свободе, а он в камере, и я никак не могу ему помочь…»

— Алла Дудаева здесь не кривит душой. Я ее знаю натуру, — признался Иван Михайлович, — и тут же поинтересовался: — А что там дальше?

Наташа продолжала читать статью под заголовком:

«Дудаевский тесть, отец Аллы Дудаевой, Федор Васильевич, отставной майор, провожая нас к машине, судьбу дочери кратко очертил как три круга: «Сначала со мной объехала всю страну, по второму разу — с ним, теперь пошла на третий».

— Со старшим лейтенантом Дудаевым она познакомилась в Калужской области, но замуж за него вышла только через три года: родители настояли, чтобы сперва закончила институт.

На родину мужа я впервые поехала уже с сыном. Браки с русскими считались у чеченцев не очень-то желательными, и Джохар объяснил мне, что надо ехать обязательно с мальчиком, тогда уж наверняка не разведут.

Мы с ним придумали очень красивый костюм — Джохар отличался большим художественным вкусом. Если вы помните памятник жертвам депортации в центре Грозного — из натуральных, свезенных из всех сел ритуальных камней-чуртов — он целиком сделан по его проекту. Мне и прикоснуться не дал; хочу, сказал, чтобы от меня остался вклад в историю народа.

Но вернусь к нашей первой поездке в Грозный.

Меня водили по многочисленным родственникам, где меня оценивали, как невесту: «Хазаю, красивая». Родственников было так много, что все 25 лет, приезжая в отпуск в Чечено-Ингушетию, мне опять приходилось входить в роль чеченской невесты, и опять меня возили по селам, где собирались родственники и родственники этих родственников, и оценивали, насколько я красива и соответствую ли я уровню Джохара Мусаевича. Я уже шутила, что приеду в семьдесят лет, стану бабушкой, а вы будете видеть во мне невесту и говорить: «Хазаю».

В общем, я легко находила с ними общий язык, потому что люди все были добрые, особенно опекали меня чеченские старики. Молодые, может, иные и с ревностью поглядывали, поскольку у чеченцев принято, что обычно родственники находят невесту, а Джохар Мусаевич был, конечно, завидный жених. Но потом я и молодых сумела к себе расположить. Любой человек с открытым сердцем, уважением к обычаям, желанием их понять легко может привлечь людей.

Но больше всего мне нравились все-таки старики. Это настоящие джентльмены. Например, дедушка Амаци. Он живет высоко в горах, там у него отары овец, и он даже завел маленький магазинчик. Ездит он исключительно верхом. Когда меня впервые к нему привезли в Ялхор, он шагов за тридцать спешился и пошел к нам навстречу. Джохар мне объяснил, что это знак большой чести, когда старик для приветствия сходит с коня.

Когда я была уже женой президента Ичкерии, я года два вела образ обычной жены чеченца, и, только когда почувствовала доверие окружающих, стала печатать стихи, правда, сначала под псевдонимом, выставлять картины. К этому времени я уже много занималась живописью, а стихи пишу с юности. Джохар мне завидовал, — его занятия были куда прозаичнее и тяжелее.

— Как вы относитесь к сообщениям некоторых СМИ о том, что в швейцарских банках семья Дудаевых держит большие вклады, и, чем бы ни кончилась чеченская война, вы будете ими обладать, распоряжаться?

— Ну, я думаю, если бы это было так, все бы давно об этом узнали. Знаете, у нас так много было раненых. Невозможно, если у кого-то есть деньги, когда идет война, не помочь тем, кто в них нуждается. Когда человек кровью истекает, ему нужны деньги на лекарства, на одно, на другое. У нас все, кто в этом участвовал, даже бизнесмены чеченские, наверное, все обеднели.

Меня часто спрашивают, не нужна ли помощь, так что голодной, думаю, меня не оставят. Мне много не надо. А потом, знаете, между прочим, привыкла сама зарабатывать. У нас в Эстонии есть хорошие магазины-салоны, и я однажды попробовала. Как раз у нас деньги кончались, а я написала две картины — две лошади, одну оранжевую, одну голубую, в таком авангардном стиле, и обе были проданы по 300 рублей за каждую. Муж тогда получал по 500 рублей в месяц, как генерал, а я за две недели заработала 600!

Первый год в Грозном генеральская пенсия Джохара нас очень выручала. Напомнить о себе он стеснялся. Правда, нам привезли домой почему-то несколько ящиков конфет и печенья, мы так обрадовались, первый год в Грозном было голодновато, как и по всей России. Сахар, мука и то выдавались по норме только на похороны. Я нашим охранникам давала печенье и конфеты, а они в ответ несли нам творог, овощи. Пошел натуральный обмен. Джохар по утрам любил творог, а охранникам я стала делать вареники, творожники. Из сел мне передавали молоко, черемшу. Так и жили. Потом стало легче.»

— Вот пожалуйста и обрисован честный облик Джохара, — сказал Иван Михайлович. — Он не такой, как у некоторых наших хапуг-генералов из федеральных войск…

Наталья остановила тестя:

— А еще послушайте правду о Дудаеве в разделе:

— Вы говорили о том, что Джохар сожалел о развале Союза, но ведь он потом так неистово настаивал на суверенитете Чечни. В последнее время в его речах неистовость пропала. Как понимать все эти перемены?

— В отношении к народу Джохар всегда был последовательным. Он всегда считал, что решать свою судьбу должен сам чеченский народ и каждый житель Чечни добровольно. Что касается референдума, он, вероятно, его провел бы, но к этому времени он понял, как много сил поднято в республике на борьбу за власть, он понял, что голосовать будет не народ, а те, кто захочет говорить от его имени.

— То есть те переговоры, которые ведутся сегодня в Назрани, это продолжение линии Дудаева?

— Конечно. Я для себя решила, что если что-то от меня зависит, помогать этому процессу.

Из стихов Аллы Дудаевой (о перестройке):

— Смелое интервью, — Москаленко по-мальчишески едко усмехнулся, стиснул челюсти, обхватил рукой подбородок, чтобы не дрожал.

— Не в бровь, а в глаз влепила Дудаева, — поддержала его невестка. — Вряд ли Алла признала разумными действия Ельцина, человека с каннибальскими замашками. Видимо, здесь репортеры сбрехнули…

— Ежели по большому счету, как любят теперь говорить мне мои друзья-ветераны, есть над чем покумекать.

— И от кое-чего отказаться, — добавила вслух Жукова.

— От себя не откажешься. Но упрекнуть вихляющую то налево, то направо собственную совесть — право мое, — покачал головой Иван Михайлович.

И они расстались.

Как только ушла Наташа, жена накинулась на мужа:

— Себя лучше пожалей. Брось ты, Ваня, перелопачивать эти газеты.

Муж, оцепенев, молча смотрел на Лиду, наконец, у него вырвалось с хрипом:

— Что?.. Что ты буровишь? Как можно отказаться читать журналистские расследования! Я же без них пропаду… Не могу, не могу… Знаешь, вот сейчас подумал об Алле Дудаевой и сразу возник образ боевого генерала. Если бы Джохару дали российский пост Министра обороны, не было бы войны и образцовый порядок установился в войсках. Но, увы, у Ельцина нет дальновидности во внутренних делах, отсюда и бардак на каждом шагу…

Москаленко продолжал медленно перелистывать свои домашние газетные архивы. Корреспондент донской газеты Владимир Янченков сообщал читателям в августе 1996 года о самой крупной вооруженной акции сепаратистов по захвату чеченской столицы. Боевики засели в развалинах в районе представительства Правительства России и обстреливали здания.

Жена пристроилась за спиной мужа и недоуменно вопрошала:

— Там же федеральная делегация во главе с Вячеславом Михайловым и Сергеем Степашиным. Могут и на них напасть… Ведь Ахмед Закаев предупредил о «специальной акции локального характера»?

— Говорят, что основные силы боевиков Зелимхана Яндарбиева разгромлены? А почему тогда они центр Грозного удерживают? Кому-то на руку срыв мирных переговоров Главкома СКВО генерала Анатолия Квашина с начальником штаба чеченской армии Асланом Масхадовым…

— Не удастся командиру федералов генералу Константину Пуликовскому оттеснить боевиков в горы. Масхадов у себя дома… Правда, Ваня?

— Куда нам прыгать! Против кого? Лидуся, ты посмотри какие убийственные цифры:«… в Чечне действовало до семидесяти бандгрупп, численность которых колебалась от 10 до 150 человек. Общая численность так называемых «сил сопротивления» составляла около 3–3,5 тысяч боевиков, 600 из которых — наемники из исламских стран СНГ…»

Иван Михайлович вскочил на ноги. Фигура мужа надвинулась на Лидию Игнатьевну, глаза у него пылали, как у молодого дива, брови сдвинуты. Он остановился, сумрачно озираясь, и жена с ужасом сказала себе: «Ваня чокнулся…» Ой, какая чушь лезет ей в голову!

— Я-то воевал, и чудо, почему боевики уклоняются от позиционной войны, — муж легонько тормошит Лидино плечо. — Они несут потери от ударов самолетов и сокрушительного огня артиллерии. В пригородных районах развязаны бои затем, чтобы федералы могли лишиться огневой поддержки. И здесь я согласен с журналистом газеты «Труд» Янченковым, что «концентрация бронетехники артиллерийских систем позволила бандам нанести значительный урон частям и подразделениям, вынужденных воевать в городских условиях. Кроме того, маневрирование российскими силами отвели угрозу от горных районов Чечни, где находились учебные лагеря и запасные лазы оружия, боеприпасов банд формирований. Сохранение и пополнение этих тайных баз дадут возможность сепаратистам организовать боевые действия и в следующем году…»

Москаленко измученно взглянул на жену:

— Представляешь, пять лет спустя после девяносто первого года мы снова избрали президентом Ельцина. И вот тебе драма — накануне второго венчания на царство 9 августа в Грозном разгорелась очередная кровавая свара. Опять было поднято над республикой бессмертное дудаевское знамя…

Валерий Яков в «Известиях» с отвращением размышлял по радио в передаче «Чечня забыта. Все ушли на инаугурацию» о тех, над кем простерла свои крыла смерть. Сводка последних известий была плохая. Москаленко принял ее около полуночи на радиоволнах какой-то кавказской радиостанции:

«Уже более трех суток дудаевские отряды Ш. Басаева, Гелисханова под общим командованием А. Масхадова продолжают удерживать центр Грозного, штурмовать здание правительства и диктовать условия кровавой игры во всех узловых точках города. Уже целых трое суток представители федеральных властей всех уровней продолжали лгать общественности, что ситуация в Грозном находится под контролем».

С наивностью полного несмышленыша, за которую и держат свою страну наши федеральные власти, всю первую половину дня в четверг я пытался выяснить, так кто же все-таки контролировал ситуацией в Грозном? Если верить полуденным передачам телевидения, транслирующим обрезанный, но пышный всенародный праздник инаугурации, то можно подумать, что в Грозном действительно все в порядке. Президент клялся служить народу и соблюдать Конституцию, но ни слова не говорил о самой большой сегодня трагедии России полыхающей во всю силу войне в Чечне, так, будто бы ни уже и нет, а указ от 31 марта о прекращении военных действий исполнен. В партере сидели с праздничными лицами министр обороны Родионов и министр внутренних дел Куликов, словно и не их солдаты в эти же самые минуты гибли на улицах Грозного. Действительно — впору подумать, что ситуация в Чечне находилась под полным контролем.

Но если слушать телефонные репортажи журналистов, блокированных в грозненской гостинице, если верить информации, поступающей в западную прессу из масха-довского окружения и лично от дудаевского министра информации Удугова, то понимаешь, что боевики по прежнему чувствовали себя в Грозном хозяевами и диктовали федералам условия ведения войны. В четверг они уже окончательно подожгли Дом правительства, уничтожили здание российского представительства, захватили машинно-техническую станцию и блокировали тыловой пункт МВД РФ и комендатуру в Заводском районе… Они продолжали удерживать центр города, вокзал, телеграф, основные перекрестки, они остановили продвижение российских бронеколонн и вынудили некоторые из них повернуть обратно.

Может, все это не совсем так, мне не хотелось целиком доверять господину Удугову и его военно-полевым коллегам, которые охотно рассказывали о своих успехах. Но что-то никак не удавалось услышать и даже целенаправленно добиться аргументированных опровержений. Где отыскать и послушать российского начальника информации? На инаугурации 9 августа 1996 года? Но там и так все ясно. Как дозвониться до руководителя объединенной пресс-службы федеральных соединений в Чечне, который хоть что-то знал и хоть как-то смог сформулировать информацию о реальном положении дел на минувший момент? Не верить же в самом деле товарищу Степашину, который еще два дня назад заверял доверительный российский народ, что «6 из 11 отрядов боевиков, вошедших в город, уже уничтожены», что еще во вторник вечером «разрозненные отряды боевиков потеряли связь между собой, а часть из них пыталась вырваться из столицы, но вертолетами уничтожено 10 автомашин с бандитами». Товарищ Степашин, может, и сам верил, что власти и вовсе не теряли контроля над центром Грозного, наверное, на него так сказывалось длительное общение с товарищем Завгаевым, который лишь в ночь на четверг в своей московской квартире узнал, что ситуация в Грозном резко обострилась, и потому был вынужден прямо среди ночи вернуться туда, откуда сбежал — за спину военных в Ханкале.

Правда, нам случайно стало известно, что после вечернего выпуска программы «Сегодня», рассказавшей о прилете на ночевку в Москву и на праздник инаугурации лидера ограниченного контингента чеченского народа, ему вскоре позвонил один очень высокопоставленный начальник в окружении президента и велел немедленно возвращаться на историческую родину.

Генерал Пуликовский не захотел отставать от своих федеральных коллег в блеске красноречия и тоже еще 7 августа заявил, что «уже 4 из 12 выходивших на связь командиров групп боевиков замолчали, а остальные боевики, переодевшись в цивильную одежду, покидали город. Его подчиненные ему вторили: «Уже к вечеру последние бандиты побросают оружие и разбегутся». Не разбежались. Мало того — вынуждают отступить бронеколонны.

Звоню в Министерство внутренних дел, чтобы выяснить отношение к происходящему у министра или его зама. Слышу в ответ — руководство на инаугурации. Звоню командующему внутренними войсками генералу Шкирко, который так велеречиво выступал в Думе. Отвечал, что все комментарии дает только пресс-служба. Телефоны пресс-службы не отвечали, там обед.

Звоню в министерство обороны. Министр тоже был занят президентом. Во всех боевых управлениях начальникам не до Чечни, там больше озабочены вопросом: оставит министр их в кресле или не оставит. Благо есть еще телефон недавнего коллеги по журналистскому труду, а ныне руководителя одного из информационных управлений Министерства обороны Николая Бурбыги, который не освоил стиля чиновничьего словоблудия и может ответить хоть на некоторые вопросы. Лишь от него и узнаю, что армия действительно не принимала активного участия в боевых действиях, продолжая выполнять указания президента о постепенном выводе подразделений их Чечни. Всеми основными операциями в Грозном, и в других населенных пунктах занимаются внутренние войска МВД, имеющие и бронетехнику, и вертолеты. Лишь отдельные подразделения Министерства обороны оказывали необходимое содействие внутренним войскам по согласованию с руководителями операции.

О такой форме сотрудничества накануне вечером договорились министры Родионов и Куликов. Послед ний, видимо, не стал просить армию о помощи, понимая, что не дело танковых колонн брать российский город. Да и свой многотысячный контингент внутренних войск чего-то все же стоит. Тем более, если верить Степашину, Завгаеву, Михайлову, Пуликовскому и прочим, что в городе остались лишь разрозненные группки недобитых боевиков.

А из Грозного сообщили: «Дом правительства в огне, раненые солдаты и мирные жители ждали помощи, боевики продолжали штурм, блокированных журналистов намерен спасать Удугов»…

Лидия Игнатьевна села в постель, вытянула ноги:

— Знаешь, кто мне вчера приснился? Алла и Джохар Дудаевы… и я боялась во сне, боялась, что они погибнут в огне пожара разрушенного дама… А Дудаевы шли из пламя прямо на меня, когда мне совсем стало не по себе.

— Ты кричала во сне. Все звала кого-то, только не разобрал кого.

— Ох-хо, до утра-то ещё далеко. Надо, видимо, не думать перед сном ни о чем дурном, — убеждала себя Лидия Игнатьевна.

Не стерпел Иван Михайлович:

— Комедию «новой национальной политики» разыгрывал Ельцин с Дудаевым. Они были близнецы-братья: сломали хребет коммунякам, один — расстрелял парламент, другой — штурмом взял административные здания Грозного. Мэра города, русского по национальности, боевики выбросили с шестого этажа. Доцент Бурбулис и главная советчица по национальным делам Старовойтова благословила на трон Дудаева. Все же как-никак демократ, а не партаппаратчик Завгаев. Но не тут-то было. Генералу досталось управление республикой с конгломератом тейпов, семейных кланов, бездной уголовных элементов, массовой безработицей. Здесь воровали нефть, выращивали коноплю, покупали оружие у российских военных, печатали фальшивые деньги и свозили ворованные иномарки. А когда разгорелась битва Ельцин стал заигрывать с Дудаевым: «Джохар, родной мой, продержись еще немножко… В стране бед хватает, а война отвлекает народ от экономических потрясений…»

Анатолий Фельдман, высокий начальник из управления Северо-Кавказской железной дороги в годы войны не раз общался с Дудаевым. И однажды он разоткровенничался с Москаленко; «Ельцин беспрерывно грозил пальцем генералам: «…Чтобы с Джохара ни одна волосинка с головы не упала…» Снайперы отводили оружие в сторону, когда брали на мушку Джохара. И вдруг — Дудаев погиб…»

Лидия Игнатьевна не удержалась, врезала мужу напрямик:

— Твой Ельцин — человек с двойной душой. Ему верить нельзя… Он уже с сотнями демократов-политиков расправился, не говоря о врагах-коммунистах…

…Не стало Дудаева, исчез, как тень, из жизни первый президент Чечни. Ворвался Джохар, разбередил мир и ушел в легенду. Ушел легко и даже чем-то считая себя правым. Но в чем он прав?..

Глава 5. ГЕНЕРАЛУ ЛЕБЕДЮ «ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО…»

Дни и ночи Москаленко мучился над вопросом: «Зачем мы воюем?» И вот на его каверзную думу-думушку Ельцин нашел ход в розыгрыше чеченской карты. Он решил Лебедя показать совсем в другом виде… Борис — предводитель еще совсем не «разбитого войска» 18 июня 1996 года назначил секретарем Совета безопасности России Александра Ивановича Лебедя, заявлявшего всегда, что он «знает, как прекратить войну…»

Воспоминая всколыхнули старое сердце Москаленко. И его охватило желание куда-то пойти, узнать правду, излить душу, пожаловаться на свои беды.

Только кому тут пожалуешься? Может, в ростовскую региональную организацию российской народно-республиканской партии Лебедя? Он вышел во двор, глянул на небо, на тополя и двинулся к стадиону «Юность». Походил, поглядел на трибуны, на зеленое поле. И подался на улицу Горького, где в пятиэтажном здании разместилось донское отделение партии Лебедя.

Он на пятом этаже натолкнулся на коренастого, среднего роста парня.

— Как пройти в лебединскую партию? Тот указал на открытую дверь.

Москаленко вошел в комнату, гордо задрал голову:

— Кто тут главный бог?

— Что надо, батя? Присаживайтесь, — расплылся в улыбке молодой человек — на щеках две ямочки. Пытливо оглядел ветерана. — Я, Александр Гузун, председатель партии Лебедя в Ростове…

— Как ты, сынок, думаешь, почему склеил мирную скорлупу Лебедь? — впился глазами в Гузуна старше.

— Он сильный, твердый политик, в него можно верить, — сказал Гузун, — Посмотрите, батяня, как Лебедь умело 12 августа 1996 года вел беседы в районе селения Старые Атаги, в 20 километрах от Грозного, с Асланом Масхадовым, министром информации правительства сепаратистов Мовлади Удуговым, лидером Союза мусульман России Надыром Хачилаевым, муфтием Чечни Ахмадом Кадыровым. Обе стороны вольно, по-братски быстро пришли к миру. Даже секретарь государственной комиссии по урегулированию в Чечне Сергей Степашин восхитился: «Внушающий оптимизм у Лебедя и Масхадова!..»

— Экая невидаль, дуристика ведения боя в условиях города, — атака бронетехники при поддержки пехоты. Это же гибельный путь! Я ветеран Отечественной воины, и то такого бы не допустил. Какие же у нас недалекие генералы! Чему их учили в академиях?! — возмущался Москаленко. — Разворот шел кровавый… Умнее всех оказался генерал-полковник Константин Пуликовский, который стал действовать по-другому: воевать небольшими штурмовыми группами при поддержке артиллерии. Зачистка Грозного от боевиков замкнулась в районах стадиона «Динамо», Черноречья, в аэропорте Северный. В госпитале были на исходе медикаменты, кровь для переливания раненным. 205 бригада стояла на смерть. А Ельцин в это время в московской резиденции выяснял с Черномырдиным и Чубайсом обстоятельства и виновных в новой битве в Грозном… Люди гибли… И только Лебедь привез в Москву весть о мире…

Москаленко не мог обойтись без газет. Он сунул в руки Гузуну известинский репортаж Николая Гртчина «Разутая, раздетая, обманутая». Голодных, видать, увидел не только журналист, но и генерал Лебедь: «Прифронтовой Владикавказ эти дни напоминал больничный лазарет. Лечебные учреждения — как военные, так и гражданские — львиную долю сил и средств тратили на прибывающих из Чечни раненных…

Местный госпиталь работал как крупная перевалочная база заштопали, перевязали и дальше.

Встретившийся мне здесь смертельно усталый военный хирург сообщил, что за ночь принял 260 пациентов-«чеченцев»…

У сборного пункта то и дело раздавались команды о погрузке раненых с последующим вылетом в Ейск, Тверь, другие города. Забинтованные, прихрамывающие, кто во что горазд одетые и обутые офицеры и солдаты с надеждой покидали госпитальный сквер; слишком переполнены местные палаты, слишком дефицитна медицинская помощь. Отделение легкораненых обслуживал всего один врач. Воспользоваться рекомендацией не успел. Выросший рядом и.о. начальника госпиталя полковник Ершов гневно обрушил на меня вопрос:

— Кто разрешил снимать?

— Я не снимаю.

— Снимать показания нельзя, — прокурорским тоном уточнил медицинский начальник. И не выбирая выражений, перенес гнев на оказавшегося рядом раненого офицера, перемолвившегося с корреспондентом, а чуть позже — на дежурного КПП. Меня он выдворил с территории госпиталя лично, сославшись на некоторый запрет работникам госпиталя и пациентам общаться с прессой.

— А за воротами вашего учреждения тоже нельзя? — задал вопрос, что называется на засыпку.

— Нельзя! — резал сердитый голос врачебного командира. Но несколько интервью корреспондент все-таки ухитрился взять…»

Их читать Москаленко было стыдно:

«Капитан Сергей Монетов. Командир разведроты 506-го полка:

— Это у нас с Великой Отечественной — с ходу массой брать. Тогда бросали дивизии, не считая потери, сейчас — полки и бригады. Наш полк прибыл из Ведено, лишь полчаса постоял в Ханкале и был направлен в Грозный. Никто даже толком улиц не знал. За мной шли 30 человек. Мне в Ханкале сказали, что пойдем на город на технике. Но я приказал парням слезть и идти пешком двумя группами по разным сторонам улиц. Это и спасло. Потеряли только пять человек ранеными. Боевикам невыгодно да и небезопасно стрелять по одиночному пехотинцу из гранатомета.

Старшина Олег Карманов. 204-й полк:

— Чаще у командиров подразделения не было выбора, потому что высшее командование отдавало приказ пробиться к центру города любой ценой и немедленно. В результате пресловутый коридор так и не стал коридором безопасности. Когда меня вместе с одиннадцатью ранеными вывозили из центра города, мы снова дважды попали под чеченские гранатометы. Вот вам и коридор. Такой город нужно брать малыми штурмовыми группами, очищая квартал за кварталом и устанавливая там блокпосты. Неужели наше командование этого не усвоило?

Рядовой Игорь Грушка. 276-й полк:

— Когда наша колонна входила в Грозный, по нам начали бить свои же, десантники с блокпоста. За 20 минут боя у них несколько «двухсоток», то есть трупов, а «трехсотые», то есть раненые, имеются и у них, и у нас. Потом уже кто-то на блокпосту догадался связаться с начальством, узнал, что должен проходить наш полк, и пустил сигнальную ракету — «свои». А разве не само командование должно было об этом позаботиться и загодя оповестить?

Олег Карманов:

— Нынешние бои в Грозном кто-то называет экстремальной ситуацией. Хотя что там экстремального, если боевики заранее разбросали листовки с призывом к населению покинуть город. Но ведь подобная неразбериха в управлении войсками была и раньше. У нас — толковый командир полка. Но задания ему так часто менялись и были до такой степени расплывчаты, что он иногда признавался нам: «Я сам не знаю куда вам идти. Направляйтесь в горы, занимайтесь прочисткой». Мы месяц лазили по горам, никого не нашли, а боевики в это время занимали Грозный под видом мирных жителей.

Сергей Монетов:

— У нас до сих пор в руках карты 1984 года. За это время в республике многое изменилось: проходимые дороги завалены, тропы стали автодорогами. Но мы-то этого ничего не знаем. Тычемся, как слепые котята, попадаем в засады. Где наша хваленная топослужба Вооруженных сил?

Олег Карманов:

— Создается впечатление: власти бросили армию в Чечню — и забыли. Посмотрите, во что я обут: поношенные гражданские ботинки. Это от формы восемь — что найдем то и носим. Нашел их в квартире дома в Грозном, где мы сидели в осаде. Армейские сапоги у меня до такой степени порвались (другие не дают — мы же получаем обмундирование по нормам мирного времени), что подошву пришлось проволокой привязывать.

Капитан Сергей Шпагин, командир мотострелковой роты 166-й бригады:

— Все мы разношерстно одеты. Отчасти оттого, что родина так одела, отчасти — самодеятельность. Я сам ходил по горам в кроссовках — это лучше, чем кирзовые сапоги в 30-градусную жару. Вообще-то наша промышленность способна одеть нас удобно и добротно, выглядели бы не хуже американцев и передвигались быстрей. Я с удовольствием носил бы армейские ботинки «берцы». Но где они? В московских магазинах. Почему незаменимая в бою разгрузка «Выдра» известна нам только по торговым прилавкам? Солдаты вынуждены сами шить себе такое обмундирование или покупать. Форма старого образца на солдате в Чечне сегодня обычное дело.

Сергей Монетов:

— Раз уж такая нищета в армии, почему бы руководству страны не поступить бы по справедливости: в первую очередь обеспечить заявки войск, воюющих в Чечне, где труднее всего. Пока же получается наоборот: с иголочки одеты элитные Кантемировская, Таманская дивизии под Москвой, а мы ходим оборванцами. Даже президентский подарок солдатам в Чечне накануне июньских выборов — ящик с консервами, сигаретами и сладостями — достался не всем. Те, что поближе к Ханкале, получили. Кто воевал в горах — остались с носом, на своем убогом пайке: кильке в томатном соусе да тушенке.

Сергей Шпагин:

— Боевики часто экипированы лучше нас. И для встречи с нами нередко выезжает на «Волгах» и «Тойотах». Но это и понятно, их лучше снабжает наш госбюджет. По некоторым данным, половина денег, отпущенных на восстановление Чечни, попадает к боевикам. Поддерживает их и население. Что же до нас, то в одежде, конечно, есть элемент разболтанности. Говорим, что косынка на голове удобней — пот не течет в глаза. А американский солдат, не смотря на жару каску носит. Если его ранили в голову, а на каске нет отметены, он не получит страховку.

Игорь Грушка:

— Ладно, пусть бы форма старого образца, хоть этот позор. Но вагончики, сборные домики можно к месту дислокации полка поставить, чтобы помыться мы могли, избавиться от вшей. А то ложишься вечером в одном месте палатки, просыпаешься в другом. Бэтэры, так называют вшей, перетащили. Причем завозят нам этих вшей вместе с бельем из Ханкалы.

Старший сержант Алексей Ерофеев, механик-водитель танка 206-го полка:

— Я единственный здесь не раненый, доставили с гнойными нарывами. Медсанчасть полка пуста: ни пластырей, ни мази Вишневского, ни пенициллина. Никакого лечения. Дошло то того, что врач велел эвакуироваться.

Владимир Ефремов:

— Здесь тоже нас не ждали. Проблемы с перевязочными материалом, пленками для рентгена, одноразовые шприцы сами покупаем в коммерческом киоске. Но тут врач хоть сказал, что при моем ранении в живот можно принимать пищу и пить. До отправки сюда сутки пролежал в Ханкале, не сумел получить внятного ответа от врачей и не имея маковой росинки во рту.

Сергей Монетов:

— И тем не менее большинство из нас сразу после выписки вернется в Чечню, хотя у нас есть право взять отпуск по ранению. Но потому, что привыкли к крови, а просто нашим пацанам там без нас сейчас трудно. Мы понимаем, что эта война затеянная как бессмысленная, коммерческая. И она такой останется до тех пор, пока хоть один российский полк сохранится на чеченской земле. Чечня настроена на независимость. Нам надо уходить отсюда…»

— Видите ли, молодой человек, как подрублена армия, — сурово сказал Гузуну ветеран. — Но у людей появилась надежда на Лебедя. И поэтому же страницы газет запестрили заголовками «Лебедь будет добиваться мира». И я верю известинцу Кириллу Светицкому, который вот что поведал нам о мирных шагах патриота-генерала, нашего земляка, новочеркассца…

И Москаленко стал читать выдержки из газеты «Известия»:

«До вертолетов мы добрались в кузове грузовика и пролетели к селу Новые Атаги. У российского блокпоста нас уже ждал Ширвани Басаев с группой чеченцев и дорогих автомобилей. Всех привезли в огромный частный дом, где Лебедя встретили Аслан Масхадов и министр информации и печати правительства Ичкерии Мовлади Удугов. Позже, уже в другом доме, к ним присоединился Зелимхан Яндарбиев. В начале разговора также принимали участие два высокопоставленных представителя Ингушетии: Президент республики Руслан Аушев и зам. Председателя Госдумы РФ Михаил Гуцериев. Совместными усилиями было выработано несколько последовательных шагов по урегулированию.

Первым шагом стало разведение воинских формирований на безопасное расстояние. По политическим вопросам приняли следующее решение: проблему статуса Чечни отложить вместе с референдумом, войска начать постепенно выводить. Сначала — из самого Грозного. Это должно стать вторым шагом к примирению.

Но этот пункт переговоров оказался самым сложным. Дело в том, что договоренность предусматривает вывод из города бойцов обеих сторон. Но вопрос, кому же в такой ситуации будет принадлежать власть в городе, пока остался без ответа. Сепаратисты не хотели там власти Завгаева. Вопрос же о лишении его контроля над Грозным находился в компетенции уже не Лебедя, а самого президента России. Однако без названного второго шага дальнейшее урегулирование было невозможно.

Теперь основная работа Лебедя и Яндарбиева свелась к устранению этого препятствия.

На короткой пресс-конференции, которую после переговоров провели главы обеих сторон, Яндарбиев очень тепло отозвался о Лебеде:

— По-моему, мы доверяем друг другу. Впервые за все годы переговоров обе стороны открыли карты и поговорили честно.

Лебедь был более сдержан:

— Состоялся конструктивный, вселяющий определенную надежду разговор. Александра Лебедя модно критиковать за готовность беседовать с террористами в то время, когда от пуль их людей гибли российские солдаты и мирные жители. Однако, похоже, Лебедь далек от мысли «сдать Чечню». Судя по его шагам, он хочет перевести сепаратистов в новую, незаконную для них плоскость честной политической игры…»

— Отважный человек, Саша Лебедь! — удивился Иван Михайлович. — Илья Муромец… Что ж, коли на то божья воля, — быть ему президентом!..

Его мыслям как бы вторил журналист Степан Киселев в блиц-анализе в газете «Известия» с названием «Лебедю приказали плавать в бассейне без воды»:

«Борис Ельцин издал распоряжение, в соответствии с которым секретарю Совета безопасности Александру Лебедю поручалось «восстановить систему обеспечения правопорядка» в Грозном по состояния на 5 августа. То есть вернуть столицу Чечни под контроль завгаевского правительства. Задача — из заведомо невыполнимых для генерала без армии. Но именно таким был ответ президента на ультиматум строптивого Лебедя.

Общеизвестно, что Борис Ельцин не понимал языка ультиматумов. Он обычно слушал, что от него требует оппонент, а потом все делал наоборот. Так что генерал Александр Лебедь, поставивший президента России перед выбором «или я или министр Куликов» — либо политический самоубийца, либо глупец. Однако ни того, ни другого ранее за секретарем Совета безопасности не замечалось, поэтому логичнее все-таки предложить, что в безумных действиях генерала присутствует вполне разумный замысел.

Во время своего второго визита в Чечню Александр Лебедь получил от Аслана Масхадова некие документы, компрометирующие весьма высокопоставленных московских чиновников. Именно в связи с этими документами и прозвучали из уст генерала оценка чеченской войны как «заказной и коммерческой» и обещание назвать ее авторов и вдохновителей всех поименно на ближайшей пресс-конференции. Однако на пресс-конференции, собранной им сразу же по возвращении в Москву, Александр Лебедь назвал только одного, министра ВД Анатолия Куликова. И совсем по другому, поводу.

Секретарь Совета безопасности обвинил Куликова в том, что тот не выполнил указ президента, определявший министра ВД командовать всей группировкой российских войск в зоне чеченского конфликта. Для пущего драматизма Лебедь прорычал: «Министр внутренних дел долг перед Россией не выполнил». Однако даже и этим пафосом генерал не мог замаскировать от внимательного наблюдения тех очевидных фактов, что 1) провал исполнения президентского указа, это совсем не то же самое, что организация «заказной и коммерческой» войны, 2) один Анатолий Куликов это все-таки не ожидаемые журналистами «все», имена которых Лебедю открылись в Чечне, и 3) министр ВД — фигура явно не того окраса, чтобы объяснить с ее помощью криминальный характер кавказской войны. То есть произошла очевидная подмена фигур. Александр Лебедь, видимо, уже по пути из Чечни в Москву почему-то вдруг отметил большую сенсацию с разоблачением, ограничившись шумным скандалом с наездом на министра ВД.

Вернувшись из Чечни, Александр Лебедь спешил не в Кремль на доклад к президенту, как это было раньше, а к журналистам на пресс-конференцию. То есть генерал не спешил выложить перед Борисом Ельциным полученный им компромат, вверяя в единовластное распоряжение Президента судьбу поименованных в документах чиновников, а пытался делать собственную политическую игру, невпопад притом заявляя, что он «не умеет быть чиновником» и его «не тешит слава тайного советника».

Есть только одно разумное объяснение этому политическому маневру генерала: Лебедь не верил, что президент Ельцин может (или хочет) изменить ситуацию в Чечне, поэтому, вспомнив, что за ним стоят более 10 МИЛЛИОНОВ избирателей, он обратил к президенту с телеэкрана, призвав весь мир в свидетели своего чеченского миростроительства.

Итак, секретарь Совета безопасности, проигрывая кремлевским царедворцам в аппаратных играх, сделал ставку на публичную политику. Очевидно, что Александр Лебедь действовал по плану, согласно которому до общественного мнения необходимо донести, что он — генерал без армии и, будучи полномочным представителем главнокомандующего в Чечне, не уполномочен отдавать приказы армейской группировке. То есть генерала сделали «крайним по Чечне». И у него нет иных способов защиты, кроме как нападение. В полном соответствии со своей ранее обнародованной доктриной — «хорошо смеется тот, кто первым стреляет» — генерал атаковал министра Куликова, ясно при этом не рассчитывая его свалить. Первая цель — только пристрелочная.

Похоже, Александр Лебедь сделал для себя открытие: причины чеченской войны лежали совершенно в другом месте, чем то, в котором их обычно искали. Долгое время общественное мнение связывало чеченскую авантюру с действиями невидимой «партии войны», в принадлежности к которой подозревались Павел Грачев, Виктор Ерин, Олег Сосковец, Александр Коржаков, Михаил Барсуков и Николай Егоров. Все они ныне были в отставке. А война продолжалась. Из этого можно сделать только один вывод: причина войны — политика президента Ельцина, а не козни его фаворитов. Следовательно, остановить войну — значит остановить Ельцина.

В самом начале своего кремлевского полета Александр Лебедь сделал весьма неосторожное заявление корреспонденту журнала «Шпигель» о том, что у него есть все шансы стать президентом России раньше 2000 года. Понятно, что произойти это может только в том случае, если Ельцин не сможет выполнять свои президентские функции по состоянию здоровья. После публикации в «Таймс» о необходимости для Ельцина операции на сердце, весь мир загудел о состоянии президентского здоровья, а кремлевские аналитики (правда, в несколько ином контексте), уже гадали, кто имеет шансы стать следующим президентом России. Называли Виктора Черномырдина, Юрия Лужкова и Александра Лебедя.

Не исключено, что Лебедь имел возможность вблизи наблюдать президента, уже сделал соответствующие выводы и дал старт для своей новой избирательной компании. В этом контексте все его ультиматумы выглядели, конечно, цинично, но совсем не безумно или глупо.

Александр Лебедь прекрасно понимал, что его политическая судьба поставлена на карту чеченской войны. Понимали это и его оппоненты, которые сначала все сделали, чтобы популярный генерал стал союзником Ельцина в борьбе с коммунистами, а сегодня все сотворили, чтобы отжать не в меру амбициозного генерала от Кремля — Лебедь сделал свое дело, Лебедь должен улететь. Для этого и затеяна была вся возня с полномочиями секретаря Совета безопасности: генерала без армии кинули в Чечню, как в бассейн без воды и приказали плавать.

Вот и формула чеченской войны: федеральные войска воевали не с сепаратистами, а за то, чтобы Лебедю не отдавать лавры усмирителя Кавказа. Кто-то запустил воистину дьявольский план для того, чтобы навсегда устранить секретаря Совета безопасности с политической арены. Сначала размазывали полномочия: Лебедю — переговоры, Куликову — войска. Затем с должности командующего группировки войск в Чечне в отпуск отправился хорошо знакомый Лебедю генерал Тихомиров и на его место назначался Константин Пуликовский, генерал, которого от чеченской войны нужно отлучить хотя бы из психиатрических соображений. У Пуликовского на этой войне погиб сын, и любые переговоры о мире для него — предательство памяти сына. И вот уже невооруженным взглядом видно, что именно федеральные войска срывали те хрупкие договоренности с сепаратистами о прекращении огня, которых достиг Лебедь во время двух своих дипломатических марш-бросков в Чечню.

Теперь президент требовал от Лебедя, чтобы тот «в развитие московских и назрановских договоренностей» (то есть миром) вернул Грозный под руководством Доку Завгаева. Последние новости: генерал Пуликовский заявил, что если к четвергу сепаратисты не покинут чеченскую столицу, то федеральные войска начнут широкомасштабные боевые действия «с использованием всех имеющихся сил и средств».

Генерал безумен. Он готов превратить Грозный в Гернику, только бы не позорный мир от Лебедя. Новый виток войны в Чечне, скорее всего, открывал новый этап войны в Москве. Мятежный Лебедь пойдет войной против Ельцина…»

На прощание Иван Михайлович пожал руку Гузуну:

— Держись, сынок, с Лебедем, твердо! — и медленно потопал восвояси. — Наш новочеркассец, донской казак Лебедь, Россию не подведёт!

…Дома Москаленко дрожащей рукой смахнул с подушки перышко и улегся на диван. Отвернулся к стене — так яснее думалось. Старик как будто всех старался убедить не своим словословием, а газетными фактами. И в этом намного преуспел, И сейчас, спустя несколько недель, он мог более или менее спокойно обмозговать любопытный поворот событий на Кавказе.

Наконец-то Лебедь привез Кремлю шанс на мир в Чечне… Иван Михайлович снова судорожно листал печать…

«22 августа в 7 часов вечера, — рассказывал корреспондент «Известий» Виктор Литовкин, — в селении Новые Атаги, в доме бывшего директора одного из московских ресторанов Абубакара, где не исключено, однажды может появиться мемориальная доска с соответствующим текстом, подписано Соглашение о неотложных мерах по прекращению огня и боевых действий в городе Грозном и на территории Чеченской республики. Чем оно отличалось от других подобных соглашений, которых за год и девять месяцев этой грязной войны было достаточно много? В первую очередь своей конкретностью.

Генералы Лебедь и Масхадов договорились прекратить огонь и боевые действия уже с 12 часов 23 августа 1996 года и приступить к немедленной передаче без всяких предварительных условий по принципу «всех на всех» пленных заложников и тел погибших. А прекращение огня и боевых действий означает полный запрет на использование любых типов вооружения в боевых целях, включая ракетные, артиллерийские и прочие обстрелы, бомбардировки с воздуха.

Командование временных объединенных сил федеральных войск выведет свои части из южных районов Чечни. До 26 августа — из Шатойского, Веденского и Ножай-Юртовского районов в Старые Атаги, Ханкалу, Курчалой и Гамиях, что в 7 километрах западнее Хасавюрта. А вывод вооруженных группировок Чеченской республики и федеральных войск (Министерства обороны и внутренних войск МВД России) из Грозного будет проведен в районы их прежней и новой дислокации. Для федеральных сил это, как правило, аэропорт Северный и Ханкала.

В Грозном создавались совместные военные комендатуры, организованные на базе комендатур федеральных войск.

Их пять: одна центральная и четыре районные. В центральной несли службу по 30 человек с каждой стороны, в районных — по 60. Формировались комендатуры на базе 2-го батальона 429-го мотострелкового полка в районе селения Старые Атаги с 15 часов 23-го августа по конец дня 24 августа. При этом согласовано, что в состав комендатур станут включать людей, не совершивших преступление и не вызывающих протеста каждой из сторон. Они должны, как сказал Лебедь, прикрыть город от насильников, мародеров и убийц.

Как заявил Александр Лебедь, надо будет найти свежие силы — людей, которые не запятнаны и не задеты этой кровавой бойней.

Далее, после развода дерущихся и прекращения кровопролития, были приняты меры для поэтапного вывода войск. В его основе принцип: больше не должен погибнуть ни один солдат. Это, как выплеснул коротко, по-солдатски в эфир Аслан Масхадов, главный принцип действий наших комендатур.

Создавались коридоры безопасности для взаимных контактов командиров, материально-технического снабжения, тылового и медицинского обеспечения войск, обмена пленными.

За выполнением предписанных в Новых Атагах соглашений следила наблюдательная комиссия, созданная распоряжением секретаря Совета безопасности России. А спорные вопросы решала согласительная комиссия, в которую вошли представители каждой из сторон. Этим комиссиям было дано право применять совместные меры для пресечения всех нарушений данного соглашения.

Возможно ли выполнение этих соглашений? Не постигнет ли их участь тех, что уже были подписаны и в Назрани, и в Грозном, и в Москве? А Александр Лебедь и Аслан Масхадов, отвечая на вопросы журналистов, заявили, что они сделают все возможное и невозможное, чтобы оно было выполнено, чтобы эта преступная кровавая бойня была прекращена…»

— У Лебедя и Масхадова — врожденный талант договариваться. Не каждому такое дано, — подумал Москаленко. — Здорово Лебедь отбрил нападки тех, кто еще хотел повоевать, заявил, что он создает ударный батальон из генералов-политработников и депутатов. Воля его тверда — Лебедю трудно помешать…

— Ваня, а в обоих сражающихся армиях сотни «отморозков», не умеющих ничего делать, кроме как стрелять… что с ними будет? — корежилась от недоумения жена.

— Усмирить «отморозков» может только Лебедь. Смотри, как трудно ему было вести переговоры в доме Абубакара 22 августа. За одиннадцати часов переговоров они пятнадцать раз прерывались из-за возобновления боевых действий. Кошмар! Какие нужно иметь железные нервы Лебедю и Масхадову! Они смело бросались к радиотелефонам и радиостанциям, чтобы приказать замолчать пулеметам и артиллерии.

— Беда велика из-за двоеначалия, — выполаскивала слезы на подушку Лидия Игнатьевна.

— Не хнычь, старуха… Я проблему знаю назубок. Ельцин назначил Лебедя урегулировать чеченский кризис, — пояснил старик, — и не отменил указ от 19 декабря девяносто пятого за номером 230, по которому всеми войсками в Чечне командовал по прежнему МВДешник, генерал армии Анатолий Куликов.

— Лебедь же объявил виновником войны в Чечне генерала Куликова…

— Да и начальник штаба генерал Константин Пуликовский, потерявший сына в Чечне, получает приказы от министра обороны России Игоря Родионова. Выходит, Кутузовых у Ельцина много… А пробует примирить мятежников один Лебедь. Вот в чем загвоздка, — добавил Москаленко, ощущая нервное напряжение в лапищах тоски…

— Полудемократ Лебедь в ночной тьме может столкнуться с шакалами, обгладывающими живые трупы. Вань, ведь всегда возбуждает запах чужой крови и чужой смерти…

— Демократию силой клинка не завоюешь, — согласился Иван Михайлович, — Кремль национальный халат сшил но-идиотски. Придурки маниакального характера с примитивным державничеством полезли в Чечню. И получили раскаленным шилом в зад…

— Мы по горло вымазались в кровавой лжи. На дне каждой свежевырытой могилы зияет черная дыра ельцинской политики, — выпалила Лидия Игнатьевна. — Маленький палач реформаторов устроил страшнее, чем вепри, шабашные игры…

… За окном неожиданный рев тяжелой машины сотряс стекла. Так сотрясал, что Иван Михайлович испуганно подпрыгивал на диване. Звуковая волна рвала фасад дома…

Прошла минута, другая, и все вокруг погрузилось в тишину. Москаленко напялил очки. Срочно в номер 31 августа передавал потрясающие новости корреспондент «Российской газеты» Владимир Янченков. Сама броская редакционная шапка привлекла внимание читателей: «Весь мир затаил дыхание. Секретарь Совета безопасности России отправился в Чечню решать политический блок вопросов урегулирования:

«Предстояло осуществить второй этап урегулирования чеченского кризиса. Об этом Лебедь заявил перед отлетом в Грозный на церемонии награждения группы офицеров спецподразделения внутренних войск МВД в московском Президент-отеле 29 августа. Как заявил Александр Лебедь, ему не удалось встретиться с Президентом России Борисом Ельциным, но у них состоялся телефонный разговор, излагать подробности которого он не стал.

С присущей генералу прямотой он поделился с журналистами планами своей новой поездки в Чечню. Сейчас, отметил он, мы уходим от блока военных вопросов, он в принципе уже оговорен. Теперь необходимо сделать первый политический шаг. Секретарь Совета безопасности предложил руководителям чеченской оппозиции подписать совместное заявление, которое утвердило бы, принципы мирного урегулирования чеченского конфликта…»

Вздулась вена у виска Москаленко. Он взглянул на жену, чей омут бледных глаз был наполнен мудростью.

— Ванюша, Лебедь случайно не ханыга эпохальный, и охальный, и нахальный? — заострила вопрос Лидия Игнатьевна.

— Трибун, бунтарь, любимец масс. Тебе этого мало, — вскипел профессор. — Он играл черными фигурами на шахматной чеченской доске, и первую партию по прекращению боев выиграл… Александр переплыл волну истерики вояк и взялся за проведение в Чечне референдума и новых выборов…

— А зачем совет Европы пригласил в Страсбург на заседание ассамблеи начальника главного штаба чеченской оппозиции Аслана Масхадова и Александр Лебедя?

— Смотри на вещи шире. Объявлен мир в Чечне, мать твою эдак!.. Они оба лидеры перемирия. Значеньице масштабное!..

— Не кричи на меня, не кричи!.. Я тоже кое в чем разбираюсь. В мозгах пока не засели занозы атеросклероза. Скажи, Ваня, к чему чеченцам праздновать пятую годовщину самопровозглашенной Ичкерии? — не могла угомониться жена.

Иван Михайлович успокаивал ее и так и этак:

— В Чечне, мол, жаждут устроить праздник победы над российской армией; пройдет и эта война, и все уладится.

Но настроение Лидии Игнатьевны не улучшилось. Как было бы хорошо, если на чеченской земле мирно поделили власть. Вот мэрию в Грозном возглавил племянник Джохара Дудаева Лечи Дудаев. Не могут поделить пирог за право быть хозяином второго города Чечни — Гудермеса шеф службы безопасности Ичкерии Султан Зелимханов и известный террорист Салман Радуев, зять Дудаева.

По радио замороченным ростовчанам передали известие об отведении из горных районов Чечни 4200 солдат и офицеров, 400 единиц бронетехники федеральных войск. А «министр внутренних дел» непризнанной республики клятвенно дал слово о выводе полторы тысячи защитников чеченского Отечества из Грозного. Кровопролитие было остановлено. Теперь ковать мир. «Войне — конец. Хватит, навоевались…» Этим словам Александра Лебедя, сказанным им после подписания совместного заявления, определившего основные принципы урегулирования кризиса в Чечне, видимо, предстояла долгая жизнь в памяти России. Впервые бессмысленное кровопролитие было прекращено реально, войска федералов и сепаратистов покинули Грозный, соглашение по блоку военных вопросов, по признанию обеих сторон, соблюдались неукоснительно.

Москаленко вспомнил, когда он увидел воочию Лебедя. Кинотеатр «Ростов» был забит как селедкой, разным людом, молодыми и старыми женщинами и мужчинами. Ершист на слово оказался Александр Иванович. Вечно шутил с народным юморком, с хрипотцой уверенно и грубо отвечал на подковырки. Он не увяз в политической тине, не обомшел, плесенью не порос. Лебедь бичевал тех, что «пробрались на теплые местечки» и все курлычут о статусе Чечни: быть ей суверенной, полностью независимой или попасть в «тиски» России? Лебедь пояснил, что пока нам на рожон не надо лезть, ведь ключевой вопрос — о чеченской независимости — отложен до 31 декабря 2001 года с тем, чтобы рассмотреть его «спокойно, мудро и проницательно». Кто-то заварил кашу, а Лебедю пришлось ее расхлебывать. Каша горячая, жгла губы. Поэтому она должна остыть. А тем временем обе стороны займутся организацией продовольствия, материальной и медицинской помощью населению, восстановлением школ к новому учебному году, проведения референдума и выборов. Как пояснил Лебедь ростовчанам, из договора были исключены все упоминания о правительстве Доку Завгаева, чтобы лишний раз не разжигать политические страсти. Некоторые «выскочки» обвиняли Лебедя в том, что он якобы сдал столицу Чечни сепаратистам. «Эх, вы, «вершители судеб», дальше своего носа не видите, — возмущался в душе Иван Михайлович. — Вывод войск решен был до Лебедя. Появившийся на пепелище дипломат, дальновидный политик Лебедь спас ситуацию, вывел разгромленные войска из окружения. За это матери уже сказали ему «спасибо» за спасенных сыновей…»

Старая отрыжка — зависть — давала о себе знать на каждом шагу. Всем, кто рвался на кремлевские посты, хотелось на лихом коне въехать в Грозный. Оно не получалось. А Лебедь смог положить конец войне в дагестанском городе Хасавюрт.

Стычка с гостем из центра, в сущности, пустяк. Лебедь дал достойную отповедь тем ростовчанам, кто пытался его закидать острыми вопросами.

Почему сегодня наплыли воспоминания о встрече с Лебедем у Ивана Михайловича, он и сам не знал. Может, оттого, что подошел к магнитофону, быстро настроил его на нужную волну, и опять услышали с женой голос диктора о Хасавюрте. Невидимый собеседник изрек, что передача последних известий окончена.

— Опоздали! — разочарованно причмокнул губами старик и хотел выключить «маг», но Лидия Игнатьевна остановила его:

— Пусть! Скоро будет передача о генерале Лебеде… И впрямь радио снова заговорило о герое года:

«После хасавюторского заявления у мужиков здесь в Чечне, началась эйфория, — объяснял Лебедь в эксклюзивном интервью специальному корреспонденту «Известий» Евгении Альбац. — В Москве, напротив, ступор. Они были совершенно убеждены, что никакого соглашения мне в Чечне подписать не удастся. А когда удалось, впали в панику… И так Лебедь полетел в Чечню остужать головы и переводить мирный процесс из плоскости публичной политики в сферу реальной практики. А именно: решать проблему пленных. По спискам, представленным генералу, боевики удерживали более 3000 пленных, из них 105 гражданских. Причем многие из их использовались как рабы, как рабочая сила в тайне даже от своих начальников. Стали пленные и товаром: за одного полковника, находящегося в руках криминальной группы, потребовали выкуп в 250 тысяч долларов… Очевидно, что из представленного списка немалая часть уже, к несчастью, покойники. В Чечне насчитывалось 58 мест захоронений, которые командиры на встрече в Новых Атагах обещали передать представителям России. Днями, по словам Лебедя, из Ростова явится группа судебно-медицинских экспертов со всем необходимым оборудованием, которое начнет работать по эксгумации и идентификации трупов, дабы не было «пропавших без вести». Понятно, что работа эта кошмарная, как всегда, упущено время. Оказывается, сообщил генерал, эту работу можно было начать много раньше, весной 1995 года, но тогда российская делегация отказалась забрать трупы. Что может быть позорнее для государства, для страны, чем отказ от собственных погибших. Зато теперь, сидя в Москве, говорим о поруганной российской чести…»

— Лида, как запутались миротворцы братцы-кролики, — усмехнулся Иван Михайлович. — Россия и Чечня долго выясняют, кто будет платить зарплаты учителям и врачам. А бизнесмен Илияс из влиятельного тейпа Бено, запузырил такую откровенность: мол, разговоры о независимости улягутся, если мусульманские страны покажут готовую фигу, а нефти в Чечне мало, и вообще, «понимаешь, весь товар из России идет». Без Москвы им и впрямь хана. Наверное, в какой-то момент Джохар перестал делиться барышами с толстосумами Москвы и те его проучили; думали, решат это за два часа одним полком, а обернулось известно чем.

— Нагнетать трагедию несподручно Лебедю, — царственно-банально заговорила Лидия Игнатьевна. — На апологетов войны у Лебедя храниться досье, спрятано оно надежно… И генерал всех держит на крючке до поры, до времени… И тот полк на запасном пути застрял, Ванюша…

— Уходит в никуда беда. Чтобы впредь не шалапутни-мали некоторые политики Лебедь им обозначил четыре реальные силы: Масхадов, свой табель о рангах он распространил на 60 процентов полевых командиров, — рассуждал Иван Михайлович, — «отмороженные» типа Басаева и Радуева, держащиеся особняком, промосковское правительство Завгаева, имеющего определенное влияние в Северней Чечне, и наконец, криминальные группы…

…Москаленко встал, под ногами поскрипывал новый ковер. Указательный палец снова тыкался в газеты. То, что вчера считалось слухом и всячески опровергалось кремлевскими чиновниками, сегодня вдруг стало фактом: Борис Ельцин тяжко болен и нуждается в сложной операции на сердце. И России нужен был такой президент, как Лебедь…

«Элементы паралича власти», державной воли наглядно видны на примере Чечни, — делился сокровенным с читателями политолог Андроник Мигранян. — Попытки урегулирования конфликта и к самому этому урегулированию со стороны основных политических сил свидетельствует о том, что в сложившейся ситуации никто не берет на себя ответственность за принимаемые решения. И практически генерал Лебедь действует на свой страх и риск, опираясь не столько на мандат, данный президентом, сколько на поддержку избирателей, проголосовавших за него, да еще — ряда средств массовой информации…

Чеченский кризис наиболее наглядно демонстрировал подобное поведение основных политиков — Черномырдина, Лужкова, Зюганова, Строева, Лебедя, Чубайса. Многие из них были озабочены не столько его разрешением, исходя из государственных интересов, сколько тем, чтобы не допустить резкого усиления позиций конкурентов. Именно этим следует объяснить, на мой взгляд, и противоречивые заявления Черномырдина по поводу миротворческой деятельности Лебедя. Прекрасно понимая непопулярность продолжения войны в Чечне и поддерживая усилия по ее прекращению, но не желая наделить лаврами победителя Секретаря Совета безопасности, премьер косвенно дезавуировал его деятельность, назвав заключенные им соглашения «политической декларацией», не имеющей юридической силы.

В качестве предвыборного шага можно оценить, по-моему, и высказывание Юрия Лужкова по этому же вопросу. Явно нацеливаясь на ту политическую нишу, в которой находился Лебедь, и выступая как политик державнопатриотического толка Лужков резко отрицательно оценил его действия, назвав это «капитуляцией Российской армии» в Чечне.

Не предлагая своих решений этого вопроса выступили Зюганов и Бабурин. Все — это скорее, политическое маневрирование, далекое от действительного стремления решить чеченскую проблему военным или мирным способом. Потому что речи о том, чтобы войну прекратить, боевиков разоружить и обеспечить территориальную целостность России, иначе как благими пожеланиями не назовешь.

Таким образом, Россия вступила в полосу очень сложного развития, когда власть фактически оказалась как бы «разлитой» между различными структурами (региональными и федеральными), когда отсутствовала единая державная воля, когда вместо консолидированных действий основные политики и политические силы заняты не столько решением важнейших государственных проблем, сколько маневрированием и укреплением собственных позиций, готовясь к президентским выборам. Это все может обернуться тяжелыми последствиями…»

Разразился невиданный скандал на всю Вселенную после очередной встречи с журналистами 7 октября министра внутренних дел России Анатолия Куликова, который заявил, что лидером чеченских бандформирований было принято решение о создании из боевиков, имеющих опыт террористическо-диверсантской деятельности, мобильных и хорошо вооруженных групп численностью 10–15 человек для направления их со «спецзаданиями» в Москву и другие крупные города России.

«По мнению генерала армии Куликова, — резюмировал в «Российской газете» Владимир Янченков, никакого реального успокоения в Чечне после заключения хасо-вюртовских соглашений не наступило. Обстановка в Чечне продолжала обостряться. Ежегодно Грозный покидало до 500 семей.

Никакого разоружения в регионе не происходило. Более того, по указанию лидеров сепаратистов Зелимхана Яндарбиева в республике был объявлен призыв юношей с возраста 14–15 лет. Под ружье уже поставили 3000 юношей, которые проходили военную подготовку в Турции, Пакистане и на создаваемых базах на юге Чечни.

Сенсационным стало заявление Анатолия Куликова о новых фактах сращения высших эшелонов власти России с криминальными структурами. В качестве примера был приведен эпизод, связанный с Сергеем Дробушем, проводившим переговоры с лидерами чеченских сепаратистов в качестве полномочного представителя Секретаря Совета безопасности России. Дробуш, будучи учредителем и председателем правления коммерческой фирмы, вместе с другими своими подельниками совершил в 1992 году хищение 200 миллионов рублей с использованием под ложных банковских документов. Был взят под стражу, но затем отпущен под крупный денежный залог.

Министр внутренних дел резко отозвался о тех, кто ехидничал, что русская армия, Вооруженные Силы России полностью деморализованы, вроде бы как их уже не существовало. Он считал, что кое-кто свои личные честолюбивые интересы ставил выше интересов страны, а кто-то пошел на поводу у криминальных структур и готов наращивать свои деструктивные усилия по принципу: «Чем хуже, тем лучше».

«Тут запахло керосином. Куликов захотел сжечь на политическом костре Лебедя», — огорченно смекнул Иван Михайлович.

Лидия Игнатьевна испытывающе посмотрела на мужа.

— Да неужто Куликов воинствующий сноб?

— Часть кремлевцев тайно ратует за уничтожение до единого боевика, а другие стоят горой за мирные соглашения, — Москаленко оперся ладонями о стол, словно собирался опрокинуть его вместе с креслом.

Жена ничего не сказала, только села, вздохнула: тяжелые времена наступили — бывшие друзья чеченцы разговаривали с Москвою, словно с вражиной!

— Так что, Лида, грызутся между собой осетины и ингуши, абхазы и грузины, азербайджанцы и армяне… Усмирять или примирять? Кто нас толкнул в горячий котел Чечни? Пообрывать бы им яйца!

— А как же мужики без такого лакомства детей делать будут? — перевела на шутку разговор Лидия Игнатьевна.

— Разве я глупостью щегольнул?! — пророкотал Москаленко. — Захворала Россия, зачахла. Одни котел с икрой захапали, а у других и сухой корки нет. Погрели руки богатеи на скорби людской, отрубить бы им конечность! Лебедь еще Россию не раз спасет от беспредела!..

…Пролетели дни, месяцы. И однажды Иван Михайлович по-стариковски заковылял в дом и суетливо бросился к радиоприемнику. Включил. Он услышал знакомый голос диктора: «Ровно три с половиной месяца понадобилось поднаторевшим в хитроумном искусстве политической интриги высшим государственным чиновникам, чтобы прихлопнуть не в меру самонадеянного и прямодушного генерала, причинявшего столь много неудобств всем без исключения группировкам и кланам пестрого российского истеблишмента…».

Прибежала Лидия Игнатьевна, брезгливо сказала:

— Фарс под кодовым сигналом «лебединая охота» открылся волной компроматов. Нажми на ручку телевизора, Ваня!

Телевизионные каналы извлекли замшелые сюжеты с давним врагом Лебедя еще по 14-й армии — министром безопасности непризнанной Приднестровской республики Шевцовым, кадры телехроники о «Русском легионе» в Питере, к созданию которого генерал никакого отношения не имел.

Коварные методы подтасовки и передергивания фактов всегда были на вооружении политиков. Лебедь понадобился Ельцину для победы на выборах, для усмирения Чечни. А дальше — мавр сделал свое дело, может уйти. Дал зуботычину высококреслым мужам Лебедь и получил из Кремля откуп.

— Бузотер-Лебедь был выгодой Ельцину в адовом пожаре. Потушил его. Уходи с дороги прочь, — сокрушался Москаленко. — Прощалась ему в политике и психология военного человека. А когда он заключил союз с другим генералом Александром Коржаковым, — все ахнули, Лида…

— А почему?

— У Коржакова имелся компромат, типа мифического чемодана Руцкого, на ряд ведущих политиков и богатых бизнесменов. За спиной Коржакова стояли крупные силы службы безопасности…

— Ну, а второй враг Лебедя неужели господин Куликов?

— Лида, пойми меня, что лучше «Вечернего Ростова» эту заварушку никто не описал. Послушай, милая, заметку «Уха по-министерски» журналистки Татьяны Славянской: «На российских телезрителей обрушилась очередная порция телеобвинений и телекомпроматов: министр внутренних дел России Анатолий Куликов обвинил Секретаря Совета безопасности Александра Лебедя в желании узурпировать президентскую власть и подготовке военного переворота.

«Уха по-министерски» готовилась достаточно просто. Брался министр, который заливался. Заливался не совсем грамотно и не очень изыскано с точки зрения правил стилистики русского языка. Но зато горячо.

Горячий министр приправлялся изрядной долей страшилок. Остроту приправе придавали сотни чеченских боевиков, готовых на все. А особую пикантность — фантастический «Российский легион» (также готовые на все и якобы рекрутированные Лебедем военные).

Следом в уху крошились разные словечки, призванные задать лучшие чувства скромного российского обывателя, как то: «маниакальный», «неистовый» и прочее из разряда экспрессивно окрашенной лексики.

Экспрессии и эмоций для ухи вообще жалеть не надо. Сыпьте, сыпьте побольше, погуще! Мелодекламация, интонационное педалирование, речитатив нараспев, многозначительное закатывание глаз хорошенькой ведущей главной информационной телепрограммы страны лишними тут не были…

Не мешали и обжаренные в масле показного гнева — парочка одиозных политологов и один бывший хороший режиссер прокоммунистической ориентации. Главное — довести их до нужной кондиции.

Ну что — закипело?

Можно подавать к столу!

Кушать подано! Жри, матушка Россия!

Только России и без того тошно. Ее давно мутило от телесклок и телепомоев, от телесвар и телеразборок, от Федоровых и Коржаковых, от Березовских и от «зарапортовавшихся» Куликовых. От драки за спиной больного Президента, от усилий и сопения пыхтящих сборщиков компромата, который хранился в чемоданах, головах, сердцах…

У России другие заботы. Ее душили налогами, ее старикам не платили пенсии, обрекая на нищенское существование. Стояли ее заводские конвейеры, и рабочие люди с золотыми руками, мозгами уходили в «челноки» и шабашники, а кто не мог — тот сжигал себя заживо.

Голодали чернобыльцы-«ликвидаторы», когда-то грудью защищавшие Родину, и обещали голодать работники «мирного атома». Стреляли в сослуживцев парнишки с автоматами, которых не успели застрелить в Чечне. И стреляли киллеры, и воровали воры, и насильствовали маньяки — настоящие, а не те, у которых якобы «маниакальные» стремления. Впрочем, до последнего, кажется, вовсе не было дела министру, призванному обеспечить безопасность граждан, а не устойчивость своего кресла…

Вся эта столичная «вендетта по-корсикански», вся эта «уха и телечепуха мне лично не просто надоели. Мне стыдно за взрослых некрасивых драчунов. Мне вспоминается — в связи со всем этим ежедневным телепромыванием мозгов соотечественников мутной гадостью — одна мудрая японская пословица: «Иногда по событиям одного часа судят о целом тысячелетии».

За державу, знаете ли, опять обидно. За ее «шеф-поваров», в очередной раз представивших Россию перед всем мировым сообществом страной злых склочников и скандалистов с манией преследования, патологически жаждущих войны и крови своих сограждан.

Мерзко на душе от вашей кухни, господа. Неужто это и есть та «стабильная Россия», за которую в июле голосовали уставшие от коммунизма ее граждане?

Кушайте сами, господа. Кушайте, да не обляпайтесь…»

«Все с ума посходили. Устроили поганые пинки в спину друг другу на кремлевском Олимпе. Дряхлеющий, больной Ельцин не смог политиканов укротить, — ворчал Москаленко. — Премьер Черномырдин фактически огласил версию генерала Куликова, обвинившего Лебедя в «неуемном, маниакальном стремлении к власти, выразив ту же мысль другими, но не менее колоритными словами: «Лебедь страдает синдромом доморощенного бонапартизма». Хрен его знает, что в нашем доме творится!.»

Москаленко настороженно смотрел по телеку короткую, но эмоциональную речь президента, в которой он обвинил Лебедя в интригах, выразившихся в поездке в Тулу с Коржаковым, и преждевременном начале предвыборной компании, как считал Ельцин, она должна стартовал не раньше, чем в 2000 году. Ожидающий в Барвихе операции на сердце, Ельцин покровительственно хулил эскапады Лебедя: «Он просил меня некоторое время назад об отставке. Я ему сказал, что надо научиться работать в контакте со всеми государственными организациями и руководителями: «Надо научиться. Тогда будет легче решать вам проблемы. А так ни одной проблемы — если вы будете в ссоре со всеми, — ни одной проблемы не решить!» Ну, расстались, я отставку не принял, считая, что он все-таки сделает выводы. Выводы он не сделал. Надо сказать, за это время допустил ряд ошибок, которые просто недопустимы для России. И во вред…»

Москаленко нервно наблюдал за кульминацией шоу увольнения по телевидению. Ведь он верил и голосовал за Лебедя! На глазах ветерана Ельцин зачитал указ от 16 октября 1996 годаоб отстранении Лебедя от занимаемых им кремлевских постов. И расписался перед телекамерой, зафиксировавшей президентский росчерк.

Мировая пресса широко комментировала «телеотставку Лебедя». Лондонская «Таймс», соглашаясь с оценкой Лебедя, что он пал жертвой интриг Чубайса, которого сам же привел к власти перед вторым туром президентских выборов, вместе с тем выражает удивление феноменальной способности отставного (теперь уже дважды) генерала наживать себе врагов, в число которых к концу его через месячной кремлевской карьеры вошел даже министр обороны Игорь Родионов: сам Лебедь упорно подвигал его на этот пост, называл «элитным генералом», чтобы потом объявить… преступником!..

Молодой репортер Андрей Мирошниченко в донской газете «Город Н» в статье «Что будет в Рос.» овской области после губернатора В. Чуба?» довольно-таки ясно подвел итог кремлевской возне:

«Если Лужков и Черномырдин претендовали на правопреемство, то Лебедь, похоже, делал все, чтобы снискать славу опального народного героя. Кажется, он понял, что в Чечню его послали искать политической смерти. Поэтому Лебедь старался ездить по европам, занимался другими вопросами, чтобы не попадать в зависимость исключительно от развития чеченских событий. Мир же, заключенный генералом в Чечне, не является шедевром военно-дипломатического искусства: если исключить какие-либо талантливые решения, то Лебедь сделал единственное, что можно было сделать. Для того, чтобы можно было заключить такой мир, никакой особой воли не надо. Тем не менее чеченский мир — единственный и самый значительный капитал генерала, хороший задел для президентской компании. Правда, скоропортящийся. Случись в Чечне какая-нибудь беда — и весь его капитал пропадет. Поэтому генералу нужна была отставка из-за принципиальных разногласий с властью, пока боевые действия в Чечне, не возобновились. В момент «Ч» генерал должен быть опальным, незапятнанным властью и замирившим не только Приднестровье, но и Чечню. Универсальный миротворец. Через месяц народ забудет, как он склочничал, и установится мнение, что Лебедь с властями не ужился из-за своего независимого характера…»

— Руцкой и Лебедь оказались проницательные лидеры! — Москаленко потер влажными ладонями, повертел шариковую ручку, чтобы записать в тетрадь свои мысли о конце войны в Чечне. — Вот Руцкой, не выкобениваясь, еще до потопа в крови в Грозном привез оттуда в Москву мирные наметки, предложил их Ельцину, а тот их не принял. Сколько надо было лет, чтобы Лебедь повторил то же самое, но какой ценой это обошлось!

И Иван Михайлович вспомнил, как однажды затронул за больное место заядлого спорщика, Семена Игнатьевича Лозовского:

«Мол, Руцкой и Лебедь близнецы-братья по духу, они мгновенно, словно бритвой, вспороли все гнилые хитросплетения кремлевских бонз. Все увидели, все поняли — и не только в сём грязном деле — как же тогда могут властелины жить в своей двойной шкуре?..»

— Зачем так печетесь о Лебеде, — отпарировал Лозовский. — Усмиритель нашелся… Вон войну в Берлине остановил Жуков. А в той же германской был другой генерал, Кейтель, подписавший прекращение войны 1945 года по такому же подобию, как Лебедь расписался в своем бессилии от имени Ельцина в чеченском бедламе. Иван Михайлович, понимаешь, ведь Лебедь не остановил войну, а подписал капитуляцию России. Он продемонстрировал не-боеспособность российской армии. Федералы были же готовы, зажав в горы вооруженных сепаратистов, добить операцию до конца за несколько дней. Но их отводили назад, празднуя 9 мая с другом Биллом и другом Колем. Тем самым мы давали возможность боевикам просочиться в тыл российских войск, переформироваться, перевооружиться.

— Ну, Вы загнули, Семен Игнатьевич, — запротестовал Москаленко. — Я считаю, что если Лебедь хочет что-нибудь добиться, он обязательно добьется. Он не размазня, не безвольный человек. Вы, что хотели, чтобы кровь и дальше заливала кавказские просторы?

— Просто прогнили мосты власти, — Лозовский покраснел, провел рукой по волосам, — Лебедь не остановил волынку, а породил опасность еще больших потрясений. В Чечне накопилось горы оружия, растет количество заложников, военная вакханалия не остановится. Лебедь по велению Ельцина подписал унизительный, опаснейший для судьбы российской государственности акт капитуляции. И печать расшумелась, выдав этот политический реверанс за большое достижение. Мелим мы какую-то чепуху!

— Вы изливаете желчь устами генерала Грачева, который хотел за два дня объегорить чеченцев!

— Лебедь в подковерной борьбе допустил лихаческую стратегическую ошибку… — протянул Лозовский, прерывая Ивана Михайловича. — Он тем мирным соглашением в районе Старые Атаги в присутствии Масхадова, Мовлади Удугова, лидера Союза мусульман России Надыра Хачилаева и муфтия Чечни Ахмада Кадырова не урегулировал ситуацию, а пустил в Грозный для укрепления сил Масхадова, Гелаева, Басаева и Хаттаба. Гибли военнослужащие федеральных сил, увеличивался поток раненых. Вспомните, когда 20 августа командующий группировкой войск в Чечне генерал-лейтенант Константин Пуликовский делает заявление: всем жителям Грозного в течение 48 часов покинуть город, где в четверг, 22 августа, начнется полномасштабная операция…

— Ну и что! — воскликнул Москаленко.

Лозовский вспыхнул от непонимания существа дела:

— Я хотел бы убедить тебя выдержками из книги «Прыжок одинокого волка» полковника, военного корреспондента «Красной звезды» Николая Асташкина. Слушай и думай горькую думку: «Когда в августе Лебедь прилетел из Москвы в Грозный, — рассказывал Константин Борисович Пуликовский, — то на аэродроме Северный его уже ждал вертолет МИ-8 с вращающимися винтами. На переговоры с Масхадовым Александр Иванович меня так ни разу и не взял. Прилетит из Новых Атагов, где обычно у него с Масхадовым проходили переговоры, а самолет уже готов к вылету в Москву. Я с ним общался на аэродроме минут пятнадцать, не больше. Вот он мне и говорит: «Костя, завтра полетишь в ставку Масхадова и подпишешь с Асланом соглашение о прекращении огня по линии сопротивления войск. Встречаюсь я с Масхадовым, а тот в упор: «Мы вчера договорились с Александром Ивановичем, что подпишем с вами соглашение о прекращении боевых действий». «Как — боевых действий? — удивляюсь. — Я получил другое распоряжение». «Ничего не знаю, — лицо Масхадова сразу стало капризным, — мы вчера договорились о прекращении боевых действий…» Лишь много-много позже, когда вышла в свет книга «Моя война» Ген-надия Николаевича Трошева, я узнал и некоторые подробности общения в Ханкале зама Лебедя господина Березовского с Пуликовским. Вот как об этом пишет Трошев: «Направляясь в Чечню, Борис Березовский сначала поехал к Масхадову, а потом только прилетел в Ханкалу в штаб Объединенной группировки войск. Выслушав облеченного высокой властью Березовского, Пуликовский побледнел, но тут же собравшись, начал чеканить слова:

— Я, командующий группировкой, не согласен с такой позицией и считаю, что вы должны были прежде всего встретиться с руководством Объединенной группировки войск. Мы здесь давно собрались и ждем вас. Нам есть что сказать. Неужели перед встречей с Масхадовым вас не интересовало наше мнение, наша оценка ситуации?

— Ты, генерал, можешь считать все, что угодно, — сверкнул глазами столичный визитер. — Твоя задача — молчать, слушать и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорили. Понял?

— Вы говорите, не думая о тех людях, которые сейчас в Грозном в полном окружении кровью харкают, — «закипал» Пуликовский. — Они ждут моей помощи. Я обещал…

— Я тебя, генерал, вместе с твоими людьми, вместе со все вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам! Понял, чего стоят твои обещания и ультиматумы?..

Офицеры, невольные свидетели разговора, опустили головы. Пуликовский с трудом сдержал себя. Стиснув кулаки, круто развернулся и пошел прочь, чувствуя спиной «расстрельный» взгляд Бориса Абрамовича…«.. Да, «миротворец» Лебедь остался в памяти солдат, воевавших в Чечне, но не как защитник интересов России, а как человек, сдавший боевикам в августе 1996 года город Грозный. События, связанные с работой секретаря Совета безопасности России по урегулированию кризиса в Чеченской Республике, еще раз доказали, что Северный Кавказ остается одним из сложных и важных районов России, где на повестке дня по-прежнему остаются вопросы сохранения ее территориальной целостности и национальной безопасности…»

— Получается, что Ельцин с Лебедем «сдали» Грозный бандитам? И отсюда впереди нас ждала еще война? — спросил и прищурил стыдливо глаза Иван Михайлович.

— Лучше Николая Асташкина не скажешь: «Сам же Грозный был отдан на разграбление мародерам. Материальные ценности учреждений, личное имущество граждан боевики растаскивали по всей республике…» Жаль, что позицию Пуликовского не услышал Лебедь. А она была предельно четкой: либо полная капитуляция, либо продолжаем огонь на поражение. Бандиты уважают только силу: их нужно не уговаривать, а уничтожать — такой напрашивается вывод…»

— И у него ничего не вышло, — взъерепенился Москаленко. — Да, да, да… Добрый час ждет Сашу Лебедя! Я ему верю. Он — не забрызганный тухлыми яйцами политический зануда! Горбачева «норвежцы увенчали Нобелевской премией за разрушение берлинской стены и объединение немцев, за разгром великой державы СССР. А я бы посоветовал стокгольмскому комитету удостоить вниманием Лебедя за восстановление мира в Чечне…

Москаленко больше ничего не стал объяснять Лозовскому. Он отправился домой. Спору нет, для него, как и для многих жителей земного шара, Лебедь остался носителем мирной инициативы. Впрочем, до поры, до времени он носил этот ангельский ореол. И его потом в тайном сговоре с чеченцами обвинят. Да и через годы губернатор Красноярска Лебедь погибнет в вертолете, зацепившись за электропровода. А может он уничтожен потому, что был народным любимцем и мог стать президентом России?..

Глава 6. КОШМАРИКИ, КОШМАРИКИ…

Утром старики окунулись с головой в необязательные дела-делишки. Чеченский треп не успокаивал их безрадостные души.

— А… Рыбкин сменил Лебедя… Справится ли? Не сдрейфует? — жена незряче улыбнувшись, качнулась всем телом, прилегла, опершись на локоть.

Москаленко сидел прямо, расправив плечи, в глазах билось пламенем розовое и желтое. То ли от розового торшера, из-под которого струились лучи света, то ли от ослепительных всплесков багреного вечернего заката.

— Иван Рыбкин, тонкий, добрый человек. Он умеет ладить со всеми, — ответил Иван Михайлович.

Официальный тон употребил журналист Михаил Александров в «Российской» газете: «Иван Рыбкин же, совершивший за свою политическую карьеру заметный дрейф с левого фланга к левому центру, еще на посту думского спикера проявил завидные способности приведения к единому знаменателю, казалось бы, прямо противоположных точек зрения. Таким образом, экс-спикер во главе Совбеза прекрасно вписывался в картину новых и обнадеживающих политических нравов. Собственно, и его назначение 21 октября 1996 года стало своеобразным тестом, и благоприятная реакция разных сил лишний раз доказала, что страна выздоравливает и отходит от возбуждения затянувшейся серии предвыборных компаний…».

— Ты может борща отведаешь, Ваня? — забеспокоилась жена, забыв, что не кормила мужа.

Он посмотрел на нее, увидел аккуратно уложенные седые волосы, тщательно подкрашенные губы.

— Подавай, — буркнул в ответ, а про себя заметил: — Молодится, старушка…

Борщ горячий, обжигал. Ели молча, сидя друг против друга.

Так молча и закончили обед. Лидия Игнатьевна убирала посуду, поглядывая на мужа.

Профессор снова углубился в чтиво газет и журналов. Чеченский синдром уже негативно сказался на психике ребят, уволенных в запас. Елена Лория и Елизавета Маетная в «Комсомольской правде» поведали Москаленко некоторые житейские кошмарики:

«Психиатры не раз предупреждали: вернувшиеся с чеченской войны солдаты взорвут общество своей болью. К сожалению, научный прогноз сбылся с пугающей точностью. В этом убедились наши корреспонденты, побывавшие в Пермской области (как известно, около 80 процентов первого «чеченского» призыва обеспечили Урал и Сибирь).

Ребята вместе ходившие в атаку, после возвращения домой разделились — на убийц и самоубийц.

Андрей Никитин и Виталий Дышлевой вернулись из Чечни почти одновременно. Ходили друг к другу в гости, иногда выпивали по-доброму, не до беспамятства. А 18 июня 1995 года словно что-то замкнуло.

Во втором часу ночи друзья подошли к коммерческой палатке. Наткнулись на незнакомого мужика с физиономией «кавказской национальности». Кто начал спор — разбирается следствие. В завязавшейся драке за кавказца (который потом куда-то исчез) вступился еще один незнакомец из очереди — Сергей Аникин. Непрошеного заступника били свирепо и долго.

ИЗ СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКОГО ДИАГНОЗА

«Закрытая черепно-мозговая травма: перелом костей лицевого скелета, основания черепа, субарахноидальные кровоизлияния, кровоизлияние в желудочке головного мозга, отек головного мозга. Закрытая травма груди: перелом ребер справа. Тупая травма живота: разрыв брыжейки тонкого кишечника. Массивные кровопотери: около 1 200 мл крови в брюшной полости. Ушибы мягких тканей…»

Не приходя в сознание, Сергей скончался в больнице. Остались жена, трое дочерей и племянница, которую он воспитывал.

А убийцы больше года сидят в СИЗО, ждут суда.

— Виталик воевал в Чечне семь месяцев, с ноября 1994-го. Если я скажу, что он вернулся другим, — это будет неправда. Я просто не узнала своего сына, — плача, рассказывала Лариса Ивановна. — Он не мог смотреть людям в глаза! Много раз говорил мне: «Понимаешь, я чувствую себя убийцей». Засыпал только под грохот магнитофона. Однажды я ночевала с Виталиком в одной комнате. Утром просыпаюсь — его нигде нет. Нашла в большой комнате: он с матрацем и подушкой забился под батарею. Снился обстрел.

Про войну почти не рассказывал. Только однажды выговорился. «Знаешь, мам, самое страшное — когда меня в первый раз заставили убить (Виталик был снайпером. — Авт.) А потом я молодых пацанов обучал тому же… Ты смотришь в прицел и видишь голову человека. Потом нажимаешь на курок. И она на твоих глазах разлетается».

История болезни.

По данным американских врачей, люди, страдающие посттравматическим стрессовым расстройством, часто жалуются на чувство вины, ощущение отверженности и уничтожения. У них встречаются галлюцинации и депрессивные диссоциативные проявления, приступы панического страха. Поведение часто определяется недостаточным контролем над импульсивными побуждениями, агрессией, стремлением к насилию.

30 процентов заключенных в тюрьмах США — ветераны вьетнамской войны. В России подобная статистика по афганской, а тем более чеченской войнам не ведется.

Виталик начал шарахаться от сестренки Полянки, которую обожал, которую сам вынянчил. Уже после ареста родные вспомнили его рассказ о попадании в засаду колонны: «Нам сказали, что село свободно от боевиков, об этом якобы договорились со старейшинами. Но прямо на въезде первая бээмпэшка была обстреляна. Все ребята погибли. И мы начали мстить. Бросали в подвалы гранаты. Я тоже. От одной из них на моих глазах погибла девочка — Полинкина ровесница…»

— Какое растет ненормальное поколение! — ужаснулась Лидия Игнатьевна.

— А вот послушай, что в разделе «Самоубийцы» написано. — И Иван Михайлович стал читать:

«…В то апрельское утро Александра Васильевна чувствовала себя не спокойно: последние дни любимый племянник Саша Зинов и так не особо разговорчивый, окончательно замкнулся в себе. Тетя, которая была для него второй мамой, не находила себе места. И когда парнишка ни с того ни с сего вскочил и выбежал на лестничную клетку, бросилась за ним.

В оконном проеме восьмого этажа она увидела только Сашины пальцы, вцепившиеся в подоконник. Александра Васильевна успела нагнуться над ним, попыталась схватить, удержать. Саша из последних сил подтянулся и ударил ее головой.

На всю жизнь она заполнила его последний крик: «Разойдись!»

Внизу играли детишки, среди которых был и младший братишка Саши…

«После возвращения из Чечни с ним невозможно было разговаривать, он огрызался буквально на все, — рассказывает Сашина двоюродная сестра Нина. — Саша служил в морской пехоте и говорил, что из 90 человек в живых осталось 12. Он постоянно старался найти «чеченцев», с ними ему, наверное, было интереснее общаться. Встречался и с одноклассниками, но они друг друга не понимали. Конечно, ребята пытались настроить его на новую жизнь. Но он, очевидно, давно для себя все решил.

Перед Пасхой Саша пришел к бабушке: «Благослови меня». Та, удивилась: «А за чем?» Как-то странно ответил; «Потом узнаешь…»

На следующий день исчезли все письма от друзей, с которыми он воевал. Затри дня до самоубийства, к Саше приходил кто-то из «чеченцев». Кто приходил, о чем говорили — никто не знает…

ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ.

Как правило, вторичная реакция на стресс наступает через шесть месяцев, год, два, три. Появляется бессонница. А в снах все чаще «прокручивается», со всеми подробностями, боевая ситуация — как правило, самая страшная Человек становится раздражительным и агрессивным, развиваются неврозы, истерия, возникает мысль о самоубийстве.

По данным американских исследователей, у двадцати пяти процентов воевавших во Вьетнаме развились не благоприятные изменения личности. Среди раненных и инвалидов эти цифры гораздо выше — до сорока двух процентов. По некоторым данным с собой покончили около ста тысяч участников вьетнамской войны, а сорок пять тысяч ведут замкнутый образ жизни, практически не общаясь с внешним миром. Такие же психические расстройства наблюдаются у американцев, воевавших в Ираке

Юра Поварницын из Краснокамска, солдат внутренних войск, подорвался на мине в апреле прошлого года. Из Чечни вернулся без ноги.

— Ему сделали очень хороший протез, но Юра так его стеснялся! — говорила нам его мама. — И вообще тихий какой-то стал, не разговорчивый: бросил курить, не выпивал. Раньше он очень любил с сестренкой возиться: и купал Иришку, и гулял с ней, и пеленки стирал. После Чечни так не разу ее не приласкал, хотя было видно — тянет его к сестре. Все время повторял, что лучше было погибнуть — как теперь инвалидом жить.

«Не хочу, мамка, висеть у тебя на шее». «Что ты, сынок, тебе еще повезло, — успокаивала я его, — посидишь немножко дома, все образуется. Вон другие без ног даже на речку ходят». «Что ты, мама, я полезу в воду, а протез утащат».

Другу он говорил, что хочет вернуться в Чечню.

В тот вечер Юра пришел домой с бутылкой. «Мать, достань стопку, хочу с отцом выпить». Молча хлопнули. Вдруг кинулся к матери на шею, стал обнимать, целовать. Но только потом мы поняли, что он так с нами прощался».

Еще зашел к своей девушке Гале — они собирались через месяц пожениться. Посидели-поболтали, прощаясь сказал, что идет ночевать к родителям.

А сам — на десятый этаж.

И вниз.

В кармане нашли окровавленную записку: «Не вините никого. Я сам виноват. Это все Чечня. Всем пацанам, кто погиб, я завидую. Я всегда хотел служить своей Родине, России. Хотел служить офицером, но моя мечта не сбылась».

— Мы не ругались, хотя общаться с Юрой после Чечни было сложно, — говорит Галя. — Однажды я вышла на балкон покурить. Захожу в комнату, а Юра сидит, слушает песню про Петлюру и рыдает. Я стала расспрашивать, что с тобой, но он ничего не ответил. Юрина мама тоже несколько раз заставала его плачущим под эту песню.

Из справки областного комитета ветеранов Таджикистана и Чечни:

«В Пермской области уже более десяти официально зарегистрированных случаев суицида среди участников чеченской войны. По неофициальной информации — около ста».

— Юра мне иногда снится, — сказала нам его невеста. — «Мы же тебя похоронили», — говорю ему. А он: «Я живой, вы другого похоронили…»

— Унизительные все-таки вещи творились с бедными мальчишками! Как так можно? — допытывалась жена у Ивана Михайловича.

— А-а! — вырвался у профессора сквозь стиснутые губы стон. Он смотрел в газету. Перед глазами мелькали крупные буквы. Буквы плясали, словно какие-то несуразные. Пирогом «чеченского снадобья» затошнило у Москаленко после письма какого-то офицера запаса из Аксайской района, опубликованного в «Аргументах и фактах — на Дону»:

«В начале 1995 года меня направили для прохождения службы в Чечню. Жена как раз пошла в декретный отпуск. Но на мои семейные проблемы никто смотреть не стал, у кого их сейчас нет? Спустя месяц меня сильно контузило. Пролежал без сознания, а затем с частичной потерей памяти около трех месяцев. Так уж получилось, что за это время пришла к жене похоронка, а следом она родила двойняшек-пацанов. Имея на руках казенный лист бумаги с извещением о моей смерти, супруга рассудила так: двух детей ей одной не поднять, а помочь некому. Тут как раз нашлись богатые люди, попросили ребенка на усыновление. Она и согласилась. Только поставила условие цена договора пять тысяч долларов. Усыновители пошли на это потому, что были уверены — малыш из хорошей семьи, а не плод любви алкоголиков или наркоманов, да и деньги для них были невеликие. Так прямо из дома моя половина вышла уже с одним ребенком и сразу в пригороде Ростова купила скромную двухкомнатную квартиру, чтобы переехать из общаги, в которой мы прозябали. А тут последовала весть о моем возвращении. Хотите, — верьте, хотите — нет, но мое возвращение большой радости у нее не вызвало. Она все молчала, печально уставившись в окно, и тихо плакала по ночам. Обо всем случившемся я узнал через год спустя. И тоже стал будто замороженный. Вроде бы виноват в чем-то. Да только в чем? Не я же эту войну придумал! Так и живем, как в полусне, почти не разговаривая. Беру сына на руки очень редко — руки начинают сильно дрожать…»

Будто лошадь в лицо лягнула, — вылезал с выщербленными зубами то один журналист, то другой. Или делались для читателей потрясающие «прибамбасы» с шипящими намеками от зуботычин. Что-то с головным полушарием у ряда публицистов было не в порядке. Не весть какой репортер Михайленко в донской газете «Наше время» присковородил президента Ингушетии Руслана Аушева за то, что он не скажет правду о Чечне, ее должны сказать русские. Может быть он и докопается до истины, но между строк чувствовалась предубежденность автора, будто его после употребления в желудок перекиси взбудоражил кровоток на откровенную отсебятину. «Минуты слабости бывают и у курицы, — усмехнулся Москаленко. — Как мог выставить на обозрение журналист кровоточащую рапу с уколами Аушева? Мы его тем самым оттолкнем от себя!»

Тяжкая десница судьбы упала на голову журналиста, порывисто выплеснувшего на страницы газеты все, что в Чечне было измазано гнилью, бактериями разложения и тления. К сожалению, он был не одинок. «По российскому телевидению показали очередной выпуск «Совершенно секретно», — откровенничал Михайленко, — В нём Артем Боровой обещал вскрыть истинные причины чеченской войны (тоже погибнет в самолете при странных обстоятельствах, как и Рохлин, Лебедь… — Е.Р., М.К.).

Чеченская война — это боль России, кровь тысяч россиян и чеченцев (они быть россиянами не хотят), слезы солдатских и офицерских жен и матерей, разрушенные дома, разбитые надежды.

Все это требовало немедленного разбирательства и неотвратимого наказания тех, кто так или иначе виноват и том, что война случилась. Для того, чтобы в будущем ни у кого не возникло желание повоевать, России необходим свой «нюренбергский процесс». Надо ли говорить, с каким вниманием люди прислушивались ко всему, что так или иначе приоткрывало завесы тайн этой трагедии.

Что же мы увидели по телевизору? Нам продемонстрирована версия Руслана Аушева, из которой следует, во-первых, что нет на свете более мирных людей, чем чеченцы и ингуши, во-вторых, все зло идет из Москвы от недоумков российских военных и туповатых политиков.

То, что Аушев сомкнулся с Дудаевым, помогал и помогает дудаевцам, известно каждому, кто хоть раз слышал его по телевидению или радио. Сам Аушев не скрывает этого, ссылаясь на родственные, братские корни чеченцев и ингушей. И это понятно. Солидарность малых народов — явление, в общем-то, мировое. Солидарность же чеченцев и ингушей — явление особое.

Как-то в «Аргументах и фактах» кто-то из известны чеченцев, говоря о менталитете вайнахов, объявил, что в конфликтах между соплеменниками каждый чеченец может принимать ту или иную сторону, но если в конфликт замешен инородец, то в любом случае все вайнахи буду на стороне вайнаха.

Антирусская позиция Аушева — яркий пример тому, и судить его за это нельзя.

Бюст генерала Ермолова, стоявший до 80-х годов на одной из улиц Грозного, был защищен от посягательств местных граждан проволокой. Тем не менее, раза 2–3 в год бюст взрывали, а в период между взрывами по ночам забрасывали яйцами, помидорами, дерьмом. В обкоме партии хранились запасные бюсты. После каждого взрыва на следующее утро «запаску» ставили на постамент. Так было все время, пока стоял памятник.

Думаю, что именно так воспитывались у местного народа ненависть к русским. Хотя до Дудаева этот процесс был подпольным. При Дудаеве воспитание ненависти к России было легализовано. Теперь подвиги Басаева, Радуева и прочих описываются летописцами и включаются в школьные программы чеченских школ. И бюсты Дудаева наверняка появятся в Грозном…

Любовь к своей нации, талант и организаторские возможности Мовлади Удугова на десять поряд ков выше, чем те же чувства и качества руководителей средств массовой информации России. Наши же тележурналисты проявили в освещении чеченских событий продажность, отсутствия сострадания к соотечественникам. Стремление оплевать собственную армию.

Ни один тележурналист не вспомнил о том, что равнинная часть Чечни — это родина терского казачества, что окраины левобережных станиц: Бороздинской, Каргинской, Старогладковской, Шелковской, Червленной, Микенской, Николаевской, Знаменской, Ищерской хранят тысячи православных крестов, что в этой земле покоятся несколько поколений русских.

Будто бы все позабыли о бесчисленных убийствах русских в Чечне и Ингушетии до войны, о глумлении над русскими женщинами, об изгнании русских из своих домов.

Руслан Аушев, говоря о причинах трагедии, также «забыл» об убийстве казачьего атамана в станице Аксиновс-кой, об убийстве вице-премьера России Поляничко, о создании до конфликта с Осетией вооруженных отрядов в Ингушетии. Забыл он и о захватах заложников, террористических актах в Минводах и т. д.

Когда это все забыл Аушев, это объяснимо и понятно. Но когда об этом замалчивали наши журналисты, это не понятно…»

— Лида! Дай минеральной воды. В горле запершило. Не могу такую мерзость переваривать! — заскрежетал зубами Иван Михайлович.

Жена налила полный фужер воды. Москаленко потрогал стакан пальцами, погладил, а затем залпом выпил.

— Слушай дальше, — велел он. — «Михаил Лермонтов, Лев Толстой, их современники сочувственно относились к Шамилю и его сподвижникам, но в этом чувстве было рыцарство, а не то чувство неполноценности, самоунижения и самооплевывания, которое прозвучало в той передаче «Совершенно секретно».

На пьедестале взорванного после революции памятника атаману Бакланову в Новочеркасске выбиты названия населенных пунктов, вошедшие памятными вехами не только в биографию атамана, но и в историю военной российской славы. Среди прочих там перечислены и Шали, и Ачхой-Мартан, и Урус-Мартан. Сто с лишним лет мы гордились этим прошлым, гордились тем, что нас с теми ушедшими из жизни атаманами, казаками, солдатами связывают кровные узы. Неужели мы это забыли?

Не нужно оправдывать чеченскую войну. Она пример безмозглости и бестолковости наших военных руководителей высшего эшелона. Она свидетельство того, что именно в этих эшелонах была совершена роковая ошибка, которая привела к чеченской войне. Так надо честно сказать об этом с экранов телевизоров, а не предоставлять слово Аушеву.

Такое мое личное мнение…»

Чутьем знатоков-психологов уловили зарубежные деятели идиосинкразию наших соотечественников к афгано-чеченским событиям. Внутри — российский политический бурлеск, закрученный на фоне стрельбы и пожарищ, неразрывно связан с ностальгией народа по коммунистическим идеалам и ожиданиям третьей силы. Действия нашей армии в Чечне подвергли откровенному анализу английские военные, о чем маленечко приоткрыл завесу таинственности корреспондент «Известий» Владимир Скосырев:

«Российская армия не сумела извлечь уроков из афганской войны. Как и во время интервенции в Афганистане, наши генералы и политики по-прежнему полагают, что массированная огневая мощь приведет мятежников в Чечне к повиновению, говорится в докладе, напечатанном в журнале «Джейнс интеллидженс ревью». Одними из авторов доклада выступил Ч. Блэнди, сотрудник военной академии Сэндхэрс.

Русская стратегия в Афганистане базировалась на «широком и подавляющем применении силы; в результате разрушения достигли масштабов, невиданных со Второй мировой войны». Однако, несмотря на то, что в Чечню отправлялось самое современное вооружение, операцию подрывали слабый тактический уровень ее руководства, недостаточная подготовка военнослужащих. В 1994 году, когда началось вторжение, российской армии не хватало 12 тысяч командиров взводов. С 1992 года не было ни одного полевого учения дивизионного масштаба.

Один из уроков Афганистана состоит в том, что для боевого подразделения важно поддерживать на должном уровне материально-техническое обеспечение. Однако, его-то и не доставало в Чечне. К тому же российское командование недооценило противника. Из разведдонесений было известно, что мятежники заполучили много противотанковых вооружений. Тем не менее Павел Грачев послал неготовые к боям формирования на Грозный.

Подразделения, которые были развернуты как полноценные боевые единицы, показали себя лучше. Они принадлежали ВДВ, 74-й мотострелковой бригаде и специализированным частям, таким как 506-й полк 27-й мотострелковой дивизии.

Помимо недостатков в подготовке войск, сказались и изъяны в вооружениях. Танк Т-72 загорался изнутри, когда броню пробивали противотанковые снаряды. Один из главных фронтовых самолетов — Су-25 не мог действовать в плохую погоду. Неясность установок, исходящих от политического руководства, также мешают вооруженным силам сделать необходимые выводы из событий чеченской войны…»

Кровавые стычки намеренно поддерживались, разогревались и подпитывались. Кому-то была нужна независимая Чечня, не целостная Россия, а именно непрекращающиеся сражения. Москаленко солидаризировал с журналистом Сергеем Саночкиным, прямо высказывавшемся: «Кстати говоря, мало кто обратил внимание на тот факт, что Дудаев был убит после того, как он вдруг обмолвился о возможности прекращения войны в самом скором времени… Не погасла гражданская война в Афганистане — теперь ею занимался соседний Таджикистан. Связь между этими бойнями самая прямая. Если не потушить ее там, заполыхает Туркмения и Казахстан, а это уже совсем рядом, скажем, с западносибирским и уральским регионами, в которых находятся «деятели», уже сегодня несущие бред о независимости своих областей и в которых, как, кстати, и везде по России, существуют готовые к «приключениям» бандитские формирования мафии. Таджикистан, нагорный Карабах, Осетия, Ингушетия, Дагестан, Чечня — это все звенья одного плана — плана развала России, устранения с планеты великой тысячелетней Державы. Не случайно последние грозненские события совпали по времени с активизацией военных действий таджикской оппозиции…»

Мафиозные разборки на кремлевском троне подтверждали версии о коммерческой сути войны. За счет гибели сотен тысяч чеченцев и русских новые «бояре» построили себе виллы за рубежом, да и вообще неслыханно обогатились…

Не случайно Яков Кротов в журнале «Наше время» как-то заметил: «С чеченцами нас объединяет простая человеческая солидарность. Ведь все их безобразия в сущности есть лишь воплощение мечтаний русского народа. Кто из нас не аплодировал идее Жванецкого: сесть в танк, приехать в магазин, и потребовать нарезать колбасы? Это все о том же. Мы все поставлены были в такую ситуацию, что слова бессильны и остается лишь браться за оружие, захватывать заложников, в общем — переходить на нечеловеческие способы общения…»

…Иван Михайлович бросил взгляд в окно. У кирпичного гаража во дворе сверкала «Волга» начальника налоговой полиции, он тер суконкой крыло, наводил блеск. Целый день возился со своей машиной, то и дело отгоняя от себя чужого приблудного пса. «Полицмен жить умеет», — говорил сын Игорь, — За короткий срок обогатился: трехэтажная дача, в центре Нахичевани особняк отгрохал, дети по иномаркам рассекают город… Откуда это? Мздоимство, взятки…»

В углу Москаленко наткнулся на потертую, обшар-манную кожаную сумку. Она старая подружка, много повидала на своем веку. В вокзальной суете она была удобным стулом и мягкой подушкой на полу, однажды была украдена и найдена, как-то обменена с попутчиком и возвращена… Кучу веселых и печальных историй поведала бы его старая подружка. Что ж, он не мог бы похвастаться, что приютил у себя стопку «зеленых», золотишко припас на черный день, дорогой отрез тканиили соболиные меха… правда, руки ее хозяина пересчитывали толстые пачки денег. Под рукой у него лежали и ценные изделия, по он был равнодушен к ним, как пацан, не знающий их стоимости. Старая подружка только посмеивалась бы над этими сокровищами… а может, и нет…

Но сейчас постоянное имущество, сказала бы сумка, — если бы заговорила, конечно, — это самые интересные газеты и журналы разных лет.

— Вот посмотри, Лида, что я в печати откопал. «У меня в Чечне погиб сын, — написал генерал Константин Пуликовский, командующий временной объединенной группировкой войск…

Лидия Игнатьевна взяла газету из рук мужа, лихорадочно пробежала взглядом большой лист: «Вы знаете, — сказал генерал, — у меня здесь, в Чечне, погиб сын. Эта трагедия сильно повернула мое сознание.

Наша жизнь, в общем-то, очень коротка. И в конечном счете все нормальные люди в нашем возрасте должны жить ради будущего. Почаще задаваться вопросом: а что о тебе скажут после твоей смерти? Согласитесь, когда человек живет, ему очень редко говорят правду в глаза, О нас будут судить наши потомки. В этом, наверное, и заключается существо нашей жизни. Если человек строит дом и строит его лишь для себя, в таком доме трудно будет жить его детям. А если он строит дом и думает: вот эта комната для сына, который женится, и лучше, если будет не одна, а две комнаты. Если есть второй сын — о нем тоже забывать нельзя. Лишь в этом случае дом получается хороший, в нем мирно уживутся его дети.

Именно такой дом мы и хотели помочь построить в Чечне. Дом, в котором было бы уютно всем: и чеченцам, и русским, и татарам…»

Голос Лидии Игнатьевны дрожал. Она отвернулась, хотела включить утюг, тыкала вилкой, все не попадала в розетку.

Ей не легко, думал муж, но разве мне легко вспоминать погибшего нашего внука?

В «Российской газете» журналист Петр Придиус узнал из первых уст президента Адыгеи Аслана Джаримова «верит ли он в благополучный исход конфликта в Чечне?». Джаримов уверенно ответил:

— Хочу верить. Народ устал от войны, разрухи, убийств. И если он понял, что это затрагивает его будущее, то должен пойти на примирение.

Иван Михайлович прижал голову жены к груди и зажмурился. Хорошо с ней… Открыв глаза увидел на полу свою сумку. Осклабилась верная подружка.

Вечерняя заря пригасла, посерела как-то, будто раскрыв свой плащ-невидимку. Небо низко, на нем мигали редкие звезды — края задернулись туманом, поднимающимся над крышами домов. В квартирах включили телеки, видики…

А Москаленко по-прежнему лихорадочно листал страницы. Собирать газеты было его страстью. С популярным поэтом Евгением Евтушенко в «Аргументах и фактах» беседовала Наталья Желнорова. Ершист этот писатель. Вечно недоволен, всегда обиженного корчит, при всех властях, при всех политических мастях.

«Я отказался от награды — ордена дружбы народов — из-за войны в Чечне, — заявил всемирно известный поэт. — Эта война от бескультурья: достаточно было прочитать «Хаджи Мурата», чтобы не начинать ее. Но ни один из наших власть имущих людей его никогда не читал. Они говорят, что сначала надо провести экономические реформы, а потом уж думать о культуре. Чушь! Экономические реформы не получаются по той «простой» причине, что в обществе не достает как раз культуры (особенно в верхах). В результате дикая диспропорция заработков коммерческих людей и интеллигенции… На последних выборах интеллигенция была загнана в капкан. Мы выбрали Ельцина потому, что он чуть-чуть лучше Зюганова. Но сейчас Борис Николаевич должен думать о своем наследнике. Потому что в нем самом образовалась какая-то деревянность по отношению к страданиям человеческим. Я его видел плачущим у гроба его матери и сопереживал ему. А теперь у скольких гробов из Чечни плакала вся страна?! Сопереживал ли он? Не знаю. Но он и окружающие его люди все время проявляют свое равнодушие к культуре. А равнодушие — это невольная агрессия. Я бы сказал так: власть, которая разъединена с интеллигенцией, обречена на гибель.

Одна из функций интеллигенции — предупреждать. Может быть, писатели — не главный ум нации, но они её инстинкт…»

…По всем житейским правилам Москаленко обязан был строго осудить войну в Чечне, точь-в-точь, как в свое время осудил необъявленные войны во Вьетнаме, Анголе, Эфиопии, Мозамбике, Корее, Афганистане, Таджикистане, Югославии. Солдаты-афганцы почему-то стыдятся называть их войнами, скорее всего приклеивают ярлык — «боевые действия». Почему же в жизни случается так, что скверное прошлое, которое даже было оправдано самим тобою, вдруг начинается казаться таким пакостным и совсем чужим?

Как будто мгновенно прозреваешь. Вот косишься на тополь, что во дворе возвышался уже чуть выше крыши.

Ты считал его красивым, стройным, высоким. Теперь он таким не представляется. Если приглядеться к нему внимательнее, то сколько корявинок разных и ствол его не из серебра сплошного… Не замечал раньше, что верхушка дерева подсохла, корень взгорбил асфальт. Получается, что не ясно видел, больше воображением…

Иван Михайлович стал понимать, как дорожит он дружбой с чеченцами, дагестанцами, осетинами, ингушами, да мало ли с кем, кого он всегда уважал и ценил. Москаленко искал прошлое — то прошлое, что соединило его в окопе Отечественной… Но оно сейчас злым роком судьбы нарушено. Однако и он менялся. Поймите же, братцы, наконец. Будто в нем что-то перебродило. Бродит оно и бродит, и кажется, что нет конца брожению. Но наступает момент, когда сусло успокаивается, светлеет и обретает вкус крепкого вина. Так будет и в Чечне. Казалось, страсти улягутся, если пройдут легитимные выборы власти и надо будет всем заниматься мирным трудом…

— Последние дни ОРТ, НТВ и другие отечественные каналы наперебой радовались восстановлению здоровья после операции на сердце президента Бориса Ельцина и… шумно рекламировали нового «публичного политика», заместителя Секретаря Совета безопасности Бориса Березовского, которого поочередно заключали в объятия то азербайджанец Алиев, то грузин Шеварнадзе, то армянин Петросян, то казах Назарбаев, то внутри российские «суверены»:

— Спаситель отечества?.. Неужели чеченский спаситель экономики? — вопрошал Москаленко. — Или легких шуршиков Березовский ищет? Богатеть, так богатеть…

Влиятельная немецкая газета «Франкфуртер альге-майне цайтунг» опубликовала статью о ситуации на российском рынке СМИ. Без выстрелов, без крови концерн предпринимателя Березовского руководил телеканалом ОРТ и ориентированной на интеллектуалов «Независимой газеты».

Обрисовали пестрый облик политика и бизнесмена Березовского: «Разбогател за счет авантюрных махинаций в автомобильном бизнесе, Березовский и кучка ведущих концернов профинансировали и переизбрали Ельцина, пользующийся не лучшей репутацией бизнесмена информационный князек Березовский имеет не только российское, но и израильское гражданство».

«Сколько грязи налипло вокруг тех деятелей, кто усмирял Чечню! — восклицал Москаленко. — Уже и не разберешься, где правда, а где ложь. Видимо, прав Березовский, который заявил многим телеканалам, что это низко пытаться выявить чью-то национальность — и что еврей тоже может быть российским патриотом. Вот мэр Лужков побывал в Израиле, открыл в Москве синагогу. Ну и что из этого? Православные, мусульмане, иудеи, католики и т. д. и т. п. — все живут на нашей земле. И мэр Москвы прикарманил через банковский консорциум «Мост» частный телеканал ОРТ, радиостанцию «Эхо Москвы», либеральную газету «Сегодня» и выпускаемый совместно с «Ньюсвик» журнал «Итоги». Быть косвенно информационной империей — значить владеть российским миром. А там недалече и пост президента России…»

Перечитывая часто торопливо газетные строки, он испытывал двойное чувство — в нем не остыл гнев против пачкотни и военного безрассудства, и вместе с тем волнующая радость от сознания, что скоро Черномырдин и Масхадов подпишутдоговор о мире, наполняла его удовлетворением…

Словно раненый медведь простонал Иван Михайлович, когда взял в руки статью в «Комсомолке» о посещении журналистами Елизаветой Маетной и Игорем Коцем подмосковного третьего госпиталя имени Вишневского. Они привезли телевизор для солдата чеченской войны Сергея Рябовицкого, гостинцы — сигареты, конфеты, соки — его боевым друзьям.

«У Сереги нет ног. Нет одного глаза. Второй видит на восемьдесят процентов. И очень устает от напряжения, потому что телевизор в госпитале плохонький, еще советский. А других развлечений нет.

Увидев яркую и четкую картинку на подаренном «Панасонике», Серега засмеялся. А за несколько часов до нас в госпиталь приезжал посыльный от первого вице-премьера Илюшина. Интересовался просьбами и пожеланиями к правительству. Вероятно, Илюшин готовился к важному мероприятию. Здесь открывался новый госпитальный корпус, ожидались высокие гости: Черномырдин, Лужков. Мы не исключаем и душевного порыва во вдруг возникшем интересе к безногим-безруким ребятам. Но они — Дима Бондаренко, Юра Емельянов — еще три недели назад, на встрече воинов-«чеченцев» обращались лично к первому вице-премьеру. И он обещал помочь и забыл.

Хотя, возможно, три недели — не срок для российских чиновников. Возможно, у них есть важнее дела, чем коляска для обезноженного из-за подлости государства Сереги.

В госпитале Вишневского лежат десять «чеченцев». Кто год, кто полтора, как Сергей. А кто почти два, как разведчик Юра Емельянов, исполосованный пулями и осколками на новогодней улице Грозного. Их сшивают, склеивают по частям классные специалисты, может быть, лучшие в России. Но раны от предательства не залечиваются.

Последний раз власть навещала этих парней около полугода назад — по случаю какого-то праздника.

Саша Горбатюк, 24-летний капитан внутренних войск, напоролся на засаду в Грозном. Тяжелое минновзрывное ранение, ампутация обеих ног, лишь недавно удалось восстановить зрение и слух. Саша мечтал поступить на юридический, говорит, посылал бумагу министру Куликову. Нет ответа.

Все семь месяцев рядом с Сашей — его мама Раиса Ивановна. Она сообщила нам радостную новость: пришла телеграмма из Челябинска, мэр города Вячеслав Михайлович Тарасов выделил Саше двухкомнатную квартиру. Поистине счастливый случай…

Они боялись возвращения домой. И правильно делали. Потому что в России слишком мало таких мэров, как Тарасов. И слишком много домов, где плачут по живым…»

Чуть ниже «Комсомолка» опубликовала список ребят, которые ждали помощи из госпиталя имени Вишневского от мэров Волгограда, Москвы, Новосибирска, Краснодара, губернаторов Пензенской, Ростовской и Кировской областей:

«Халибаба Александр, сапер живет в Новосибирске. Огнестрельное ранение левой кисти, ампутирована левая нога.

Белобрыгин Алексей, механик водитель САУ. Житель села Прокопье Кемеровской области. Сильно поврежден правый локтевой сустав.

Самохин Андрей, сержант, командир БМП. Живет в поселке Майский Ростовской области. Огнестрельное многоосколочное ранение правой руки.

Демченко Алексей, сержант. Прописан в Краснодаре. Тяжелейшее минно-взрывное ранение правой кисти. Нет глаз.

Емельянов Юрий, старший разведроты. Живет в Волгограде. Ранен 1 января 1995 года. Тяжелейшее минновзрывное ранение.

Бондаренко Дмитрий, контрактник. Москвич. Тяжелейшее оскольчатое ранение правой ноги.

Рябовицкий Сергей, рядовой. Житель села Пыркино Пензенской области. Ампутация обеих ног, нет глаза, тяжелое ранение правой руки…»

Обожженных Чечней ребят — десятки тысяч по России. Кошмарики, кошмарики, кошмарики… Жалко их Москаленко. Но кому исправлять чужие ошибки? Тому, кто их затеял. Оперированный больной президент должен был показать людям, что из многочисленных предвыборных обещаний воплотится в жизнь, а что останется пустой фразой. Корреспонденты «Комсомолки» Ольга Герасименко и Василий Устюжанин с грустным юмором рассказали о том, что в мире принято отмечать 100-дневной рубеж, пройденный главой государства, по стартовому рывку которого судят, в каком темпе президент пройдет оставшуюся дистанцию:

«У нас, конечно же, свой, особый путь в истории, вместо правил — сплошные исключения. Как ни искали, мы не нашли в мире примеров: чтобы свои первые 100 дней президент провел на больничном… Но что делать, попробуем и в таком — лежачем — случае подвести итоги.

Главный из них, безусловно важен: у Бориса Ельцина именно в эти 100 дней появился шанс провести в Кремле весь срок, отпущенный ему Конституцией — до августа 2000 года. Врачи, похоже, сделали свое дело хорошо, и сегодняшнему их оптимизму веришь куда больше, чем недавним россказням казённых людей о крепком президентском рукопожатии.

Конечно, факт возможного возвращения Ельцина в Кремль, на рабочее место, сам по себе не так уж значительный для страны. Но вспомним инаугурацию в Кремле, когда президента, с огромным трудом одолевшего 15-строчный текст присяги, за кулисами подхватили под руки помощники. Не многие из присутствующих на торжестве в тот миг «поставили» бы на смертельно усталого, далеко от земных дел человека… Теперь и в штабах оппозиции, и в стане соратников настрой и планы срочно менялись: от блицкрига — вновь к затяжной кампании.

Вывод второй: из прожитых 100 дней Борису Ельцину избиратель прощал то, что нигде и никому из «всенародно избранных» прощать не принято. Где пенсии и зарплаты, где свет и тепло, обещанные миллионам россиян в предвыборном туре? С бронетранспортером, на котором президент подписал указ в ходе известного визита в Чечню, яснее: знаменитый БТР сгорел в августовских боях, после которых армия (помните из речи Ельцина: «Вы — победители!»?) ушла из Чечни…

Такое конфузное противоречие весенних слов и осенних дел в общем-то не вызвало бури в обществе — и это тоже результат. Конечно, что-то спишем на впитанную с пеленок мудрость: на то она и власть, чтобы врать. Что-то на простое человеческое сочувствие: и со здоровым сердцем трудно тащить эту махину, а уж с надорванным!.. Но причина такой снисходительности и в том, что Ельцина страна на второй срок выбрала хоть со скрипом, но осознанно. И потому многие сегодня сдерживают эмоции: «Сами же голосовали!»

Вывод третий. В случае даже частичного возвращения Б. Н. Ельцина к президентским обязанностям надо ждать исполнения известной уже песни: опять, дескать, бояре начудили, стоило только приболеть… Из всех политических премудростей Борис Ельцин лучше других овладел сложным искусством приближать соратников и без всякой жалости удалять их, как больной зуб. Из почтенных членов семьи — в опалу, небытие. Скорее всего, этот путь предназначен и для нынешнего фаворита, и для его суетливого окружения.

…На исходе 100 дней первого президентского срока Бориса Ельцина, 21 сентября 1991 года, появилось сообщение о «внезапном заболевании президента». Последние две недели из тех 100 дней Б. Н. коротал на юге. Спустя пять лет — все то же — и все иначе, серьезнее. Стране нужен президент действующий — и в этом утверждении нет пафоса. Стоит только вспомнить дни и ночи 3–4 октября 1993 года, когда главу государства доставили в Кремль в не лучшей форме. Или начало чеченской трагедии в ноябре-декабре 1994 года, совпавшей с операцией по «исправлению перегородки в носу».

Так что поправляйтесь, Борис Николаевич. У вас осталось 1363 дня (плюс-минус неделька)…»

Ельцину хотелось счастья. Хотелось быть вместе с народом. С такими героями, как например, Иван Михайлович Москаленко. Хотелось поскорее порадовать Россию рыночными переменами. Ведь ему уже было ясно, как экономический переворот можно свершить, и это сейчас важнее всего. Но страна проходила тяжкие испытания, войдя по пояс в омут кошмариков, из которых было трудно выкарабкаться наружу, к свету…

Глава 7. ЗАМИРЕНИЕ В ХАСАВЮРТЕ

В дни замирения между Чечней и Россией наконец-то выписали из больницы сына Игоря, который первым делом навестил отца и мать.

Счастья родителям не было конца. Родился внук, выздоровел сын. Что еще нужно на свете старикам? Пожалуй, самим бы не сдавать позиции, но они начали ощущать, что жизнь действительно идет на спад. Да, годы, есть годы. Гораздо хуже другое… Чтобы не притуплялись чувства…

Иван Михайлович видел и слезы солдатских вдов, и глаза инвалидов Отечественной, афганской и чеченской войн, требующих самого необходимого, прежде всего угла под крышей, колясок, лекарств, одежды, еды…

Мать с нескрываемым любопытством посмотрела в глаза Игорю.

— Здоровехонек?

Отец поинтересовался, когда он выйдет на милицейскую службу.

Получив утвердительный ответ, они потащили сына на кухню. Лидия Игнатьевна поставила перед ним сковородку с котлетами и жареной картошкой, графин вишневого компота.

— Папаня, я захватил бутылочку водки! — четко, по-воєнному, отчеканил сын. Выпили, закусили. И тогда радость — горячая, щемящая — затопила сердца.

— Сегодня ко всему прочему 23 ноября 1996 года Черномырдин и Масхадов подписали временное соглашение между Россией и Чечней о принципах сотрудничества, — сообщил о наболевшем Иван Михайлович. — Дипломатическим ударом разрубили сложные узлы чеченской эпопеи. И знаешь, в каком месте, сынок? В населенном пункте под названием Раздоры, словно бы в знак предупреждения против чрезмерного оптимизма…

— Зачем воевали? За что воевали? — пробасил Игорь. — Или, точнее всего: почему дрались, вместо того, чтобы сразу договориться?

— То-то! Мовлади Удугов знал имена кремлевских людей, кто вел дело к войне… Да и в итоге воевали, воевали и убрались восвояси, как будто бы ни с чем, — сказал Иван Михайлович, переводя взгляд с Игоря на налитый доверху стакан водки.

— Тяпнем, батя с надеждой, что подобного больше в России не произойдет, — заключил сын.

Мать, чтобы не терять времени даром, разогрела пузатый чайник, поставила вазочки с конфетами, ломтиками пирога и изюмом.

Игорь отправил в рот кусочек пирога и даже зажмурился от удовольствия.

— Ох и вкусно!

Беседа продолжалась долго. Солнце с неохотой начало свой многовековой, однообразный путь к горизонту. За окнами раскинув крылья-ветки, седые тополя дугой согнулись, отчаянно сопротивляясь ветру. И вдруг заиграли звезды в вышине, подразнивая, как глаза косые — мы здесь свои.

— Ушли федералы из Чечни без фанфар и развернутых полковых знамен в никуда — без конкретного места квартирования, в ночь, в палатки, в нищету, — усмехнулся Игорь. — У этой войны нет победителей. А тогда пусть Ельцин ответит на вопрос: «А есть ли побежденные?»

— Есть, сынок, победители. Масхадов уже запросил в качестве «возмещения ущерба» 150 миллиардов. На каждого чеченца получается что-то около 130 тысяч долларов…

— А чем оплатить горе матери, схоронившей сына на этой войне? А кто возместит нам моральный ущерб от одураченных идей в необходимости бойни ради сохранения целостности России? Вопросы, вопросы… А ответы на них, мягко говоря, попадают по-ельциновски пальцем в небо, — махнул рукой Игорь.

— На одном соглашении далеко не уедешь, — опять же не удержался Иван Михайлович. — Указом президента выведены из Чечни две российские воинские части — 101-я бригада внутренних и 205-я бригада Минобороны. Оппозиция сразу же осудила действия Ельцина. Нет армии России — Чечня не субъект России… Воздушные границы Чечни теперь открыты странам Запада и Востока… Но и желание нельзя сбрасывать со счетов! Успех доброго дела заложен как раз в желании народа, в дружной воле к замирению. Да и Александр Лебедь на шумные негодования коммунистов о «Беловежье-2» верно отчебучил оппонентам: «Нам нужен сегодня любой мир, на любых условиях…» Вот, смотри, Игорь, что нам преподнес центр исследований политической культуры России в социологическом исследовании «Феномен Чечни. Кто же ответит за сто тысяч смертей в чеченском котле?»: «Президент, понимаешь, ошибся… Президент и государственная Дума — каждый по-своему — подвели итоги компании «по восстановлению конструкционного порядка в Чечне». Напомним, именно так главой государства называлась силовая акция Центра в этой российской северокавказской республике.

Действительно, прошли годы… Погибли тысячи наших солдат, десятки тысяч мирных жителей. Израсходованы сотни миллиардов рублей госсредств. И тут оказалось, что у президента ошибочка вышла (по крайней мере он сам так заявил). А посему взял и преподнес криминально-сепаратистскому постдудаевскому режиму очеред-1 юй подарок: раздорское соглашение и указ о выводе двух последних бригад, контролирующих в Чечне стратегические объекты…

А кто же из верховодов ответит за «гиблое» сражение?.. Чубайс-гипнотизер?

Политики, наверно, долго будут разбираться в хитросплетениях кремлевской кухни. Ведь трудно понять, как же так случилось: только-только пришедший в себя после тяжелой операции президент вдруг после первого же визита к нему Чубайса скоропостижно подписал указ о срочном выводе федеральных войск, которые по всем соглашениям — и московским, и назранским — должны были постоянно дислоцироваться в Чечне. Выходит, дело генерала-секретаря Лебедя с его хасавюртовскими соглашениями, что называется, живет и побеждает. Хотя и без самого Александра Ивановича. Даже не смотря на то, что Совет Федерации уже после Хасавюрта подтвердил незыблемость территориальной целостности страны.

Наверное, конвульсионные политические движения постоперационного президента можно попробовать списать на таинственный гипнотический дар Чубайса, о котором недавно в открытую вдруг заговорили некоторые средства массовой информации. Можно рассуждать и серьезнее.

А не стремится ли режим, наматывая один акт чеченской трагедии за другим удавкой на горло России, отвлечь внимание общества от скандала вокруг нынешней кремлевской команды со всякими уголовными делами, валютной коробкой, растратой колоссальных сумм? (Здесь петля мошенничества завязана в связи с задержанием в «Бе-лом доме» сотрудниками Федеральной службы безопасности заместителя директора ОРТ Естафьева и бизнесмена Лисовского, у которых в коробке из-под ксерокса изъяли более пятисот тысяч долларов США наличными, предназначенных якобы на выборы Ельцина).

Или предположить, что тем самым пытаются замылить глаза общественности в связи с надвигающимся финансово-экономическим крахом страны (что по сути признает уже сам министр экономики Ясин в своих записках, ставших достоянием печати). Или еще проще: помимо всего прочего (включая удовлетворение клановых интересов группы Чубайса-Березовского за счет открытия «черной дыры» криминальной экономики Ичкерии), вынудить оппозицию отложить в сторону все дела, в частности, в столь победно для нее идущей избирательной компании в регионах, и бросить все силы на борьбу за президентский импичмент и отставку правительств.

Кто знает. Каждая из этих версий имела право на жизнь. Тем более что обкатка всевозможных политических технологий, манипулирование общественным мнением, поведением оппозиции — одна из характерных черт всей деятельности партии власти, имеющей только одну цель — подольше удержаться у кремлевского кормила и любой ценой.

И хотя в борьбе за поддержку общественного мнения в связи с подведением итогов в чеченской компании про-режимная печать пыталась выставить оппозицию как «партию войны», а кремлевских властителей как «голубей мира», умонастроения россиян отнюдь не склонялись в пользу партии власти. И об этом четко свидетельствовали материалы мониторинга массового сознания, проводимого нашим независимым Центром исследований политической культуры России (руководитель-доктор исторических наук С.И. Васильцов).

Результаты очередного, ноябрьского зондажа, проведенного в 58 регионах страны на основе репрезентативной панельной выборки в 1200 человек, давали весьма объемную картину «околочеченских» настроений россиян. Тех настроений, на морально-политическую почву которых и упали сейчас «семена» очередного разрушающего страну демарша, проведенного правящей группировкой Чубайса-Березовского.

«Я принес вам мир», — что-то в этом духе, помнится, произнес генерал Лебедь после подписания договоренности с Масхадовым. И люди знающие вздрогнули, пораженные странноватым совпадением этих слов с известной фразой Чемберлена после мюнхенской сделки, ставшей прологом ко второй мировой войне. О принесенном мире говорили творцы разд орских соглашений. Но чем больше они говорили, тем меньше им верили.

Данные зондажа центра убеждали: податься на посулы мира смог лишь один нынешний россиянин из пяти. Да и то немалое количество этих поверивших в прекращение кровопролития россиян сочли своим долгом особо приписать к социологической анкете дополнительные комментарии, суть которых такова: «Настоящего мира, конечно, нет, но хотя бы уменьшилась массовая гибель наших ребят. А что в будущем, неизвестно».

Иначе говоря, позитивное восприятие нынешней ситуации на чеченском фронте имело вполне жестокую и определенную границу. Они скорее следствие глубокой народной усталости, нежели согласия с политикой Кремля: только бы передохнуть, только бы — хоть ненадолго — спрятаться от душу выматывающих негативных эмоций.

Наверное, на эту усталость в значительной степени и рассчитывали авторы чеченского позора в России: мол, русского мужика так удалось замордовать, что ему уже ни до чего: он сам себе в такой замоте смертный приговор одобрит…

И все-таки, как видим, в такую морально-политическую западню попались немногие. К тому же даже их подавляющее большинство приемлет все нынешнее «миротворчество» властей лишь как средство спасти своих ребят. И вовсе не собирались расценивать его в качестве некоего «отпущения грехов той самой «чеченской стороне».

Согласиться с тем, что наконец-то оказалась официально признанной победа «гордого и свободолюбивого» чеченского народа над русскими, российскими «имперскими поползновениями», были способны всего 2–3 процента россиян. Иначе говоря, лишь один из двенадцати тех респондентов, что поверили было, будто договоренность с сепаратистами дала стране мир…»

— Смотри, сынок, какие нелепые исследования проведены в разделе «Лебедь и его дело», — вставил Иван Михайлович.

— Что там? — наклонился к отцу Игорь.

— Да разве этого заслуживает Лебедь? — отец зло сплюнул, покачал головой. — Вот что подтасовывают аналитики:

«При подписании раздорских соглашений сепаратисты не уставали подчеркивать роль генерала Лебедя в своей победе, явно унижая нового секретаря Совбеза Рыбкина. Что ж, это вполне понятно. Для них генерал — это человек, которым первым из официальных лиц исполнительной власти России согласился на отпуск Чечни.

А что же российское общественное мнение? Оказывается, абсолютное большинство в «миротворчестве» властей отказывалось видеть этакий «пропуск на выход» из государства Российского для наследников Дудаева. Поэтому, наверное, и сам Лебедь, столь ценимый чеченцами, похоже, так и не смог опереться на плоды своего «миротворчества», как и птица крыльями на восходящий воздушный поток.

Всего только 19 процентов населения укрепились, оценивая заслуги генерала в Чечне, в своем мнении, будто Александр Иванович и есть тот «единственный в России политик, что способен не болтовней, а делом решать серьезные общественные проблемы».

И если раньше соотношение граждан, доверяющих генералу и не верящих ему, выглядело примерно как 4:5, то теперь оно стало 1:2 в пользу скептиков. Отставка в «миротворчество», похоже, подтолкнули его рейтинг под горку…

Об этом говорит и еще один. момент: в то, что Лебедю принадлежала заслуга «сохранить целостность России», не верили за редким исключением — даже эти остающиеся у него симпатизанты. А ведь еще в июне в сие свято верили не меньше 20 процентов избирателей.

И наоборот, весьма «нейтральное» отношение к нему многих из тех, кто пошел за ним на выборах, кто всегда оставался насторожен, стало уже сменяться уже четким и открытым неприятием отставного генерала-секретаря.

«Лебедь и стоящие за ним силы полностью предали интересы России и русских», — так звучал приговор по крайней мере 20–21 процента населения и снова заметим: летом ряды таких критиков были более чем втрое реже.

К тому же с ними солидаризировались во взглядах еще порядка 17–18 процентов граждан, расценивавших миротворческие заслуги Лебедя как попытку срочнейшим образом соорудить ему «ореол героя и мудрого политика» на будущее — на случай президентских выборов…».

— Не менее забавен раздел: «Кремль вновь подыгрывает чеченскому криминалитету», — криво усмехнулся Игорь и начал читать всё подряд: «Доминирующим же в массовом мировосприятии после всех позорных уступок сепаратистам остался в общем-то один весьма жесткий взгляд — «чеченскому властвующему криминалитету московская верхушка вновь представила все мыслимые возможности для отдыха и подготовки к новому кровопролитию». Поскольку мирно разойтись с чеченской бандократией России явно не удастся, ни завтра, так послезавтра эту проблему все равно придется решать. Однако цена такого решения возрастет теперь неизмеримо. Подобный взгляд, как показал опрос, сегодня твердо исповедовали не меньше 37–40 процентов наших соотечественников.

Нынешняя власть дискредитировала все пути решения чеченской проблемы — от военного до мирного. Что порождало новый феномен в общественном сознании известной ностальгии по пусть жесткой, даже жестокой, но твердой национально-государственной политике в деле сохранения единства и целостности страны. И вот сенсация: более половины опрошенных россиян (причем различных политических ориентацией), хотя с горечью и сожалением, но вспоминали… «сталинскую решительность в чеченском вопросе». Тревожная, заметим, символичность…

Вот на какую основу в народном восприятии лег очередной виток жесточайшего общественного кризиса. Так что ставшая знаменитой фраза Бориса Абрамовича Березовского на счет «общественного сдвига в сторону русского национализма», возрождение которого-де может привести к «океанам крови», грозило обернуться довольно неожиданным, надо понимать, для ее автора исходом. Жестким, но отнюдь не кровавым.

И если правящему режиму, как видно, глубоко безразлично мнение общества, то и самому российскому обществу, видать, чем дальше, тем больше делается чужой и политика этого режима, и сам этот режим. Пропасть отчуждения между ними неудержимо растет и ширится, засасывая в политический водоворот нынешнюю партию власти со всеми ее личными и плановыми интересами, пристрастиями и враждою…»

…Без всякой рисовки Иван Михайлович чуть было не заплясал гопака перед сыном. Замирение наступило! Не дай Бог, если кто-то задумает подготовить почву для новой войны. Конфузы между оппозицией и нынешними престолоначальниками — это цветики, ерунда. Никогда так не терзался профессор. Вскочил с дивана, зашагал из угла в угол.

— Чего отчаиваться? — спрашивал он себя, стараясь успокоиться. — Разбор полетов еще предстоит! За чеченские злодеяния, к сожалению, надо отвечать…

— Баста! — стукнул Москаленко кулаком по столу.

— Ваня… Ваня, что с тобой? — он не слышал, как вернулась жена из спальни.

И осторожно освободился из объятий супруги, заглянул ей в глаза.

— Да… Да… Да… Сатана в наш разум проник… Мы вот гнали фашистов… И не ведали, что будем бить своих же через полста лет, целых два года лупцевали политические биндюжники Чечню. Маршал Жуков никогда бы не допустил такой авантюры…

— Эх, Ванюша, туповатость действий президента и погубила «демократию», — закивала головой супруга. — Краснеть придется за узурпатора перед новыми поколениями…

Сын долго и упорно молчал. Он знал, что о том, сколь противоречивы дела и слова федеральной власти в Чечне, легко судить по публичным выступлениям президента. Слишком часто Борис Ельцин оценивал ситуацию «с точностью до наоборот»…

10 июня 1995 года. Из интервью президента: «на основной части Чечни восстанавливалась нормальная жизнь. Думаю, последние опорные пункты незаконных вооруженных формирований будут блокированы в ближайшее время, и диверсионно-террористическая деятельность боевиков пойдет на убыль».

В сентябре 1995 года — заявление Ельцина на пресс-конференции в Москве: «Мы не допустим расчленения российского государства».

28 мая 1996 года. Из речи перед военнослужащими группировки федеральных войск в Чечне: «Я признателен военнослужащим России за героизм и мужество, благодаря которым разгромлены и уничтожены основные силы боевиков».

5 июня 1996 года. Из интервью Ельцина: «Я выдвинул в марте программу достижения мира в Чечне, и она выполняется. Я говорил, что усажу стороны за стол переговоров, и усадил. Я говорил, что соглашение о прекращении военных действий будет подписано. И оно подписано. И я уверен, что оно будет полностью выполнено. Преступный режим должен быть полностью ликвидирован во имя защиты населения республики, восстановления в ней законности, мира и спокойствия, во имя целостности России».

Благо, что мрачные годы, позорившие нас, канули в прошлое. Но отголоски войны по-прежнему отзывались зловещими бедствиями людей. И впервые в душах сына и отца шевельнулось подозрение, что, может быть, трагедия будет длиться долго.

Иван Михайлович горестно усмехнулся:

— Наши хозяева в Кремле держат войска за ошейник, кстати, как и бедных. А гибнут и гибнут лучшие сыны России.

Сын ответил не сразу. На лице его отразилось тайное согласие с отцом и он заговорил:

— Меня недавно полковник внутренних войск МВД Станислав Лапич познакомил с боевым генералом Виктором Михайловичем Сеченых. Оказывается, мы знаем одних и тех же генералов милиции Владимира Михайловича Коржова, Геннадия Ивановича Зоренко. Они-тыловики, но много видели на своем веку на Северном Кавказе. И были среди них настоящие Герои…

Игорь на минуту умолк, положил свои руки на плечи отца:

— Батя, генерал Сеченых рассказал нам о судьбе генерала Николая Васильевича Скрынника. Войны вошли в его жизнь, как и в другие жизни, когда начались кровавые конфликты в Закавказье: Степанакерт, Тбилиси, Сумгаит, Кировобад, Шума… Скрынник тогда был начальником штаба дивизии, которая дислоцировалась в Тбилиси, а Сеченых — заместителем начальника политотдела этой дивизии. После развала СССР очаг войны переместился на Северный Кавказ. В феврале 1993 года уже генерал-майор Николай Скрынник возглавил штаб Северо-Кавказского округа внутренних войск, на плечи которого легла основная тяжесть последствий вооруженного конфликта между Северной Осетией и Ингушетией. Так уж сложилось, что последующие годы опасность и риск были постоянными спутниками генерала. Когда обострилась обстановка в Чечне, Николай Васильевич возглавил одну из тактических группировок внутренних войск. Утром и вечером, днем и ночью генерал Скрынник был всегда на передовых позициях, на заставах, блок-постах, среди военнослужащих. Он лично оценивал обстановку перед принятием решений.

… 10 июля 1996 года зачистка села Гехи проходила трудно. Завязавшийся утром бой продолжался несколько часов. Когда интенсивность его несколько спала, генерал выехал еще раз на встречу со старейшинами села. Но договориться так и не удалось. Утром снова предстояло проводить спецоперацию. 11 июля в шесть часов двадцать минут генерал-майор Скрынник выехал на позиции подразделений — хотел лично убедиться, что все готово к операции. На одном из участков произошел встречный бой с бандитами, в результате которого Скрынник был тяжело ранен. Раны оказались слишком серьезными… За мужество и героизм, проявленные при выполнении воинского долга, указом Президента РФ от 18 ноября 1996 года генерал-майор Николаю Васильевичу Скрыннику присвоено звание Героя России (посмертно)…

Москаленко пригорюнились. В печати появились недобрые известия о взрыве жилого дома офицеров-пограничников и летчиков в дагестанском городе Каспийске. Из-под завалов извлекли 82 человека, из них живых взрослых — 31, детей -16. Кто замыслил кровавую акцию? Боевики, неподконтрольные Яндарбиеву и Масхадову? Но летчики, жившие в разрушенном доме, никогда не бомбили Чечню. Может быть, мафиозная группа, промышлявшая контрабандой, наркотиками и переправой оружия через российско-азербайджанскую границу? Портили жизнь пограничники Каспия и браконьерам своими операциями «Путина». За черную икру дрались не на жизнь, а на смерть…

Иван Михайлович вздохнул только и опустил еще ниже плечи. Сын грустно наблюдал за ним. Что ни день, то удары, причем с самой неожиданной стороны. Политическая трескотня, теракты, бредовые идеи не сходили со страниц прессы. Верещали о Чечне все кому не лень. В цепкие лапища стресса попали многие, кому не привыкать быть у черта в подручных.

В телерейтинге газеты «Труд» «Чем вас обрадовал или огорчил телеэкран на минувшей неделе?» кинодраматург Аркадий Инин сурово и иронично высказал свое ощущение чеченского мира:

«Я глупый человек. Это объяснил мне по ТВ вице-премьер Ичкерии Мовлади Удугов: «Кто считает, что Россия в Чечне потерпела поражение, тот глупый человек». Кстати, ТВ весьма наглядно демонстрировало реальную ситуацию: шикарные костюмы, роскошные лимузины, самоуверенные лица чеченских победителей и растерянно суетящиеся фигуры российских политиков.

Нам говорили с телеэкрана: «Теперь чеченские выборы пройдут демократически, а не под дулами российских автоматов». А то, что они пройдут под дулами чеченских автоматов — это демократия? Нам говорили: «Теперь Россия ведет себя цивилизованно, как Испания в Стране басков, как Англия в Ольстере». Но разве в Басконии нет испанских солдат, а в Ольстере нет солдат английских? И вообще, если нам твердят, что Чечня — неотрывная часть России, то почему из России выводят свои войска?

На НТВ Виктор Черномырдин грозно заявил, что если кто-то чего-то у нас потребует, то это ни у кого не пройдет. А следом Аслан Масхадов спокойно требовал от России миллиарды контрибуцией. Но разве Черномырдин и Масхадов впервые встретились в эфире НТВ? Разве вчера они не подписали соглашение?

Против этой безумной, губительной для России политики протестовали Зюганов, Лукьянов, Жириновский… В хорошенькую компанию я попал! Но что же делать, если даже такой боец, как Лужков, бессильно разводил руками: мол, это, конечно, прискорбно, но так уж вышло…»

У Москаленко был вид, который говорил: нет покоя в душе-океане. Жена до боли сдерживала себя. Сдержала. И в глазах он всегда читал категорическое: «Прости нас, грешных, праведный Бог, пусти наши души в небесный Чертог».

— Я милиционер и мне надо работать и жить по Закону, — сдержанно заговорил Игорь. — Здесь генеральный прокурор России Юрий Скуратов действовал, как юрист, верно. Он сообщил о возбуждении уголовных дел как против незаконных вооруженных формирований Дудаева, так и около тысячи уголовных дел против «гвардейцев» Ельцина. Арестован вице-премьер правительства Чечни Ганте-миров за воровство около 20 миллиардов. Возбуждена уголовка по факту фиктивной сделки, заключенной между министром сельхоза Чечни Сайхановым и московской фирмой «Торгсин». Они договорились о поставке в Чечню семенного картофеля на сумму более трех миллиардов рублей. А ни одной картофелины в Чечню так и не привезли. Зато махинаторы федеральные деньги конвертировали в доллары, а затем перевели в банки Бельгии, Испании и Германии. Скуратов привел еще один пример того же толка. Правительство России решает о закупке для Чечни сельхозоборудования на сумму 70 миллиардов рублей. В «Агропромбанке» открывают счета, с которых как бы предполагалось вести финансирование. Далее Минсельхоз Чечни заключает договор с некоей фирмой «Кредит-Информ» (как потом оказалось — ложной) и переводит деньги из банка на счет этой фирмы. Как вы, вероятно, догадываетесь, в дальнейшем деньги обналичиваются и похищаются. Так это делалось в Чечне…

Профессору и впрямь стало жаль прокурора: действительно, разве он был виноват, что Закон, если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так… Око за око — таково, правило кровной мести, которая до сих пор существует испокон веков на Кавказе. О том, что месть все еще правит бал по сей день, поведала читате-лям газета «Труд» и Ирина Ивойлова:

«Большинство россиян узнало об этом с началом чеченской войны, хотя такой способ сведения счетов издавна практиковался не только чеченцами, но и горными грузинами, абхазами, черкесами, ингушами.

Этот «варварский», на наш взгляд, обычай на деле издавна служил поддержанию родовых отношений и сдерживал в регионе рост преступности. Только отчаянные головы решались на тяжелые преступления, особенно убийства, зная, что расплата не замедлит себя ждать. Принцип «око за око» сохранился у многих народов и сегодня. Допустим, чеченец убил соплеменника за то, что тот, как ему кажется, обесчестил его сестру. Благо, если девица не возражала и совратитель готов на ней жениться. В этом случае скорая свадьба решает все проблемы. А если нет? Тогда мужчина оскорбленной стороны брался за обрез, и проливалась кровь. Обычно имя «мстителя» известно всей округе. Далее все происходит по такому сценарию, описать который можно только в общих чертах.

«Для того чтобы решить участь преступника, собирались старики из обоих родов, — рассказывал сотрудник института Востоковедения, кавказовед Алексей Кудрявцев, — причем самые уважаемые». Как определить, кто уважаемый, а кто нет? Формально — по старшинству. В действительности — не только. Учитывалось образование старца, если оно есть, и религиозность, и личные заслуги, и обстановка в его семье: всели сыновья «при деле», богато ли живут, хорошие ли невестки и многое другое. Понятно, что не все люди к преклонному возрасту сохраняют ясность ума, но даже те старики, про которых за глаза могут сказать, что они не в себе, имеют право принять участие в обсуждении. Другое дело, что к их мнению мало кто прислушивался. Как можно скорее старейшины выясняли все обстоятельства убийства и выслушивали всех к нему причастных. Они же и выносили приговор — быть или нет мести. Если речь идет об изнасиловании, за которое отомстили, или о «кровнике» — человеке, который ли-шил жизни кого-то из семьи обидчика своего рода, дело на том, скорее всего, и заканчивалось.

Если убийство совершено в драке или по злому умыслу — виновный обречен. Вряд ли его семье удавалось откупиться деньгами и помириться с теми, кого он «задел». Срока давности кровавая месть не имеет, и даже спустя много лет семья обидчика расплатится сполна за злодеяния предка.

Кому мстить, если убийца ударился в бега? Ни в коем случае нельзя мстить женщине — его жене, например. Наказываются лишь мужчины, даже в том случае, если виновница трагедии — женщина. В первую очередь мишенью становятся близкие родственники — муж, брат, сын — у всех народов по-разному. «Годятся» двоюродные и троюродные братья. Как только юноша достиг 15-летнего возраста, он считается взрослым человеком, способным отвечать за свои поступки, а значит, и может стать объектом мести.

Как быть, если потерпевший не убит, а только покалечен? В идеале месть должна быть соразмерной содеянному. В жизни пострадавшая сторона обычно воздает сторицей. Хорошо, когда удавалось договориться о материальной компенсации. В былые времена ее размер определяли по размеру раны, насыпая около нее зерно. Сколько зерен уместилось, столько голов скота должны пригнать во двор покалеченного. У народов, которые имели свою знать — черкесов, абхазов, — существовали разные «правила игры» для дворян и простолюдинов. Последние не имели право откупиться деньгами, платой была только жизнь. Дворяне могли предлагать деньги за убитого крестьянина, и противоположная сторона была обязана с этим соглашаться.

«Между прочим, шариат рекомендует прощать обидчиков, а если уж мстить — то только виновному, — рассказывал Алексей Кудрявцев. — Видимо, поэтому чеченский вождь шейх Мансур в конце XVIII века пытался отменить кровавую месть. Вторую попытку предпринял имам Шамиль, в государстве которого — на части территории современного Дагестана и Чечни — царили строгие шариатские порядки. Советская власть, введя на Кавказе советские правовые нормы, тоже пыталась смягчить институт кровавой мести, это привело к тому, что тюрьмы переполнились убийцами-«кровниками», которые отомстили за своих близких».

По сей день этот обычай кровной мести распространен на Северном Кавказе, и, судя по всему, горцы не намерены от него отказываться. Во всяком случае, страх перед отмщением там у людей гораздо сильнее, чем перед уголовным кодексом…»

Последние лет десять нам многозначительно намекают, что все крупнейшие аферы готовятся и планируются кем-то на самом верху, «в высших эшелонах власти». Вот только обычно не говорят, кем именно.

Профессор Москаленко никогда не любил спешки в серьезных делах и душу отводил в рассуждениях о чеченском бедламе:

«Ишь, для Ельцина война обернулась позором… Не стратегон… Суета, как говорят, нужна при ловле блох. Вот зерно, прежде чем дать всходы, созревает в земле, наливаясь соками. Так и мысль — она сперва должна вызреть, обрести силу, а уж потом с ней можно и к людям идти. А Борис Николаевич поторопился. Мысли-то у него не поспели, а он уже шандарахнул огнем бездумно по кавказским кварталам. Ох, господи, господи, так и голову он свою расшиб. Спрятать бы его в сарае, в бурте кизяков вместо белокаменных стен, а потом повозить по улицам разрушенного Грозного, да детей пустить, чтобы поплевали в дядьку-убийцу. И Ельцин сковырнулся бы от сердечного приступа в мир иной…

— Может мне почитать вслух Вам газеты, друзья? — перебила молчание сына и мужа Лидия Игнатьевна. — Смотрите, Николай Чаплыгин в «Аргументах и фактах» в комментарии «Всем известные неизвестные» чуть-чуть приоткрыл штору за окнами кремлевского Дворца…»

— Валяй, мама, — кивнул ей в ответ сын.

— Нет, мамзель, ты отковырни суть чуши и тлена политических особ… — сказал Иван Михайлович.

— Устами ребенка глаголет истина! — начала скороговоркой Лидия Игнатьевна. — Ну вот, совсем недавно мы ругали Егора Лигачева, устами следователей Генпрокуратуры СССР Тельмана Гдляна и Николая Иванова, будто «нити преступления ведут на самый верх, в Москву…»

— Жидковато вышло, честен оказался Егорушка Лигачев, — резюмировал старик.

— В девяносто первом после свержения Завгаева в Чечне воцарился Дудаев. Ельцин ввел чрезвычайку. Но Верховный Совет с Хасбулатовым ему воспрепятствовали…

— Понятная загогулина, — вмешался в диалог жены И ван Михайлович. — Ельцин на эти козни плюнул и умыл руки — делайте, что хотите. И сделали… Чеченец Хасбулатов и русский Яров «сварили чеченскую кашу» в дерьме отравы…

— Размазни они, не умели отследить передачу оружия Дудаеву и расследовать факты грандиозной аферы с чеченскими авизо, — продолжала Лидия Игнатьевна. — Увы, серо-мертвый суховей политики сдул Хасбулатова на нары, а в «Белом доме» в октябре девяносто третьего сожгли все компрометирующие документы. Единственным носителем информации о тайных пружинах чеченской войны остался Юрий Яров. Боже мой! Но мы-то знаем, что руку приложил для внедрения в Грозный «своего чеченца» Сергей Филатов. Вот шельмец! Кого же он приютил? Вознес к небесам Автурханова и Хаджиева, и Завгаева. Не обошлось и без Павла Грачева. Знаю я их, все они одним миром мазаны! Лучший маршал всех времен и народов переоценил себя. И, конечно же, Борис Ельцин. Один из ближайших президенту людей восемь раз перед вводом войск готовил его встречу с Дудаевым. Но барин снизойти не мог до гордого горца… И полетела жизнь на Кавказе военным кувырком!..

— Ничего, матушка, сенсационного ты нам не изрекла, — шпынял репликой Иван Михайлович.

— А разоблачить бы надо наших чеченских друзей Доку Завгаева, который в самой первой и радикальной декларации Чечни забыл упомянуть Россию. А сейчас клянется ей в любви! И председатель Чечено-Ингушетии Межаков, сбежавший после разгрома здания КГБ Дудаевым и осевший в ФСК, руководивший федералами в Буденновске. Всемогущий тогда близкий родственник Олег Сосковец перевел его в таможню. И бывший председатель правительства Чечни Сергей Веков вяжет нити российской таможни… Вот такие чеченские переделки!

— Фантастика! Ты нас сразила, мать! — воскликнул Иван Михайлович. — Пожалуй, кое-что утрясется у нас после того, как отклацается судьбина главного Сизифа…

…Отец и сын допивали уже второй чайник.

— Соскучился я по домашнему быту, батя. Заела меня больничная койка… Ну, мочи нет, как соскучился, — подку-пающе серьезно признался отцу Игорь. — Давненько мы с тобой политбеседами друг друга не потчевали. У меня уже язык затупился: нет орехового бруска, о который я мог бы его поточить…

— Это, я, значит, я, брусок? — неосторожно вырвалось у профессора.

— Угадал, папаня, — обрадовался сын. — Верно, мой язык — нож, твоя голова — крепкий орех. Ореховое дерево, правда, более добротный материал…

Иван Михайлович усмехнулся с добродушной снисходительностью:

— Хитер ты, братец…

Вскоре Игорь поднялся и поблагодарив родителей, откланялся:

— Жена и сын ждут… Спасибо, я душой дома оттаял. Они попрощались.

Глава 8. НЕСЧАСТНЫЕ СОЛДАТСКИЕ МАТЕРИ

В ту ночь не гас огонек в квартире Москаленко. Хозяйка вдруг затеяла лепить сырники. Профессор то заглядывал на кухню, а то удалялся к себе и часами листал гaзeты. Однажды он так долго сидел, не меняя позы, что ниже нога затекла. Он перевалился на другое бедро и углубился в чтение рубрики «Поиск», которую в газете «Труд» вела Лариса Алимамедова. «Мать солдата» — так называлась публикация:

Долго и трудно искала Анна Ивановна своего сгоревшего в числе первых в пекле войны сына («Как мама Колю породила», «Труд», 17.11.95 г.). Только на 290-й день со дня его гибели она наконец получила цинковый гроб с останками сына…

Анне Ивановне 51 год. Работала инженером лесного хозяйства, но, как и многие — безработная. Коля для нее был не просто любимым сыном, но и опорой — единственным мужчиной в доме. Его портрет, письма да ежемесячных 340 тысяч рублей, которыми он (через государство) одарил ее посмертно, — вот все, что осталось ей от сына! Теперь у них — женское царство: старшая — Юля, младшая — Женя и еще третья — Наташа, племянница, которую она после смерти двоюродной сестры взяла к себе. Есть еще двое внуков. Как она при такой семейной нагрузке ухитрялась заниматься поисковой работой — для меня загадка Но факт оставался фактом: очень многим горький опыт и потребность помогать людям оказали неоценимую услугу в розыске сыновей.

«…Рубашка в мелкую клетку. Брюки темно-синие с продольной полоской. Волосы длинные, черные, с залысинами. Ранение в левую сторону головы». Эта запись из рабочего блокнота Анны Ивановны. И не удивляйтесь сугубо штатской одежде — речь идет об отце солдата Александре Михайловиче Фурзикове, поехавшем в Чечню на поиски пропавшего сына Сергея и убитого там. Пред, ставьте себе отчаяние женщины, потерявшей и сына, и мужа. Да разве ей одной было бы под силу справиться с поиском? Помогла «скорая» в лице Анны Ивановны. Первым делом она начала собирать сведения о Фурзикове-старшем. В ее «досье» появились справки, документы) показания свидетелей, и в числе прочих примет — та самая «рубашка в клеточку» — ведь в таком деле любая «мелочь» может помочь. Александр Михайлович Фурзиков был опознан и похоронен. Теперь надо искать сына — Сергея Фурзикова, числившегося и по сей день в числе без вести пропавших. Кое-какие «ниточки» уже есть: чеченский боевик по имени Асхад, узнавший Сергея по фотографии, утверждал, что знает, где могила Сергея. Значит, надо искать Асхада, а найти его вполне возможно: имеется фотография, сделанная корреспонденткой одной из газет. Так что поиск продолжается…

Анна Ивановна — человек безотказный. У нее жили четверо «подопечных» — два солдата-«срочника» — Андрей в Миша со своими мамами. В составе 101-й бригады (той самой, что последней выведена из Чечни) они были «откомандированы» в Чечню, хотя к тому времени уже существовал Указ президента, запрещающий посылать солдат-новобранцев в горячие точки. Попав в самое пекло, неумелые и необстрелянные мальчики очень скоро угодили в плен. Их хотели расстрелять, но какой-то сердобольный чеченец пожалел ребят. Потом они жили в чеченской семье, и их согласились отдать мамам, если те сами приедут за своими сыновьями. Обе, конечно, приехали и, счастливые, увезли своих сыновей. Парни больны, истощены, психически травмированы.

К счастью, Анна Ивановна не одна такая. И в Москве, и в регионах при местных отделениях Комитета солдатских матерей России — немало женщин, которые, как и она, потеряв на этой войне своих детей, нашли горькое утешение в помощи чужим сыновьям и их родителям. Пожалуй, это — одно из самых уникальных свойств «загадочной русской души»: пройдя мучительный путь, отдави я этому свои силы, свое время, свое сердце.

Кто-то из мудрых сказал: «Облегчать людям жизнь нелегко — для этого в душе должно быть достаточно силы и света. Хорошо, что среди нас есть люди, сумевшие, пройди через все испытания, сохранить сильную и светлую душу»…

Солдатские матери… Их сыновья убитые, раненные, пропавшие без вести, в плену…

— Видите, что творилось! — стенали они днями и ночами. — Конец света!

Матери не могли усидеть дома. Где их сыновья? Господи! Узнав, что пленных освобождали, они мчались в Чечню.

Иван Михайлович страдальчески усмехнулся:

— Бедные мамы. Они мне напомнили материнскую скорбь после фашистского нашествия. Жаль, но приходится сравнивать эти две беды, большую и маленькую…

Москаленко крепко вдолбил себе в голову подхваченные где-то в советской эпохе слова: «Государство заботится об одиноких матерях…» А если сын стал психически больным, калекой? Что делать? Советуют — не оглядывайся назад. Что было — то прошло, а прошлое надо похоронить навеки, потому что настоящая жизнь — сегодняшний день. Москаленко коробили такие бессмысленные разглагольствования.

Наверняка не только он, ветеран, оглядывался назад. Велика печаль, что нас разъединили на Северном Кавказе. Вчера приходил друг сына Илья Лысаков. Говорит больно смотреть на солдатскую мать, которая работает с ним рядом. Потеряла единственного кормильца. В глазах — пустота, незатухающая боль. «Я вам вот что скажу, дедушка, — с горечью заметил Илья. — Ее горю уже ничем не поможешь. Она до гробовой доски будет проклинать Ельцина…»

— Не забудут матери гибели сыновей и того, кто их позвал в Чечню. Ты прав, Илья, — сквозь очки профессору не было видно, что Лысаков мертвенно бледен. — Не могу тебе не передать статью «трудовца» Игоря Рейфа «Татьяна, мать солдатская» за 26 декабря девяносто шестого: «Страшно вспоминать ту первую после «чеченской разлуки» встречу. Дверь в палату отварилась и кто-то сказал: «Вот он — первая кровать у двери. Она не сразу узнала своего 19-летнего сына в этом изможденном, словно без возраста, человеке с почерневшим лицом.

— Миша, открой глаза, посмотри и скажи, кто это? — произнес, наклонившись над самым его ухом Юрий Николаевич, заведующий нейрохирургическим отделением ростовского госпиталя, приведший Татьяну Павловну в палату.

С трудом приоткрыв веки, сын всмотрелся в ее лицо и еле слышно прошептал непонятную фразу:

— Это моя первая мама…

И впал в глубокое забытье, из которого уже не выходил. Он не чувствовал, как транспортировали его самолетом из Ростова в Москву. Не слышал, как дни и ночи колдовали над ним врачи реанимационного отделения Центрального военного госпиталя имени Бурденко… Пять долгих месяцев это распростертое тело подавало признаки жизни только дыханием и биением пульса. И пять месяцев ни на день не отходила Татьяна Павловна от его постели, хотя врачи объяснили ей, что его мозг в глубокой коме, что он попросту не воспринимает присутствие матери. Но она была убеждена, что какие-то флюиды передаются от нее Мишиному подсознанию, и боялась уехать домой хотя бы на ночь. Впрочем, не зря боялась: каждый час мог стать последним для сына, и этого от нее не скрывали.

Теперь, слава Богу, самое страшное позади. И когда она слышала о том, как мечутся несчастные родители в поисках своих пропавших без вести в Чечне детей, как мечтают они привезти домой хотя бы тело, хоть родные косточки, чтобы ходить на могилу сына. Татьяна Павловна думала о том, как ей повезло: главное — сын жив, вот он можно погладить его коротко остриженную, всю в мелких рубцах голову. Только что там сейчас в этой голове — поди разбери. Спросишь — ответит с усилием. Не спросишь — может часами молчать, уставившись в одну только ему видимую точку. Но главное, что сын жив.

…Гаснет короткий декабрьский день. Вот уже провезли по коридору тележку с госпитальным ужином. Ушел в свою палату Саша Быков — мальчик из Ростовской области, лишившийся на войне глаз. Он часто навещал Мишу, коротая вместе с ним долгие больничные вечера. Поворочавшись и выключив транзистор, уснули тяжелым сном два офицера-отставника. Мать с сыном остались одни. Эта госпитальная палата стала дня них вторым домом. Семейные заботы отошли для нее на второй план. Даже детей пришлось поделить поровну: четырнадцатилетняя дочь осталась дома с отцом, а она с Мишей здесь, в Центральном военном госпитале, где с мая месяца дневали и ночевали. — Хорошо еще, что пошли ей навстречу — согласились взять уборщицей. По ночам она мыла полы в реанимационном отделении, а днем — с сыном, отдавала ему все силы и радовалась всей душой, что Миша рядом, что может она быть ему полезной — ухаживать, как за малым ребенком, менять постель, белье, вывозить в кресле на воздух в госпитальный сад, кормить с ложечки и учить есть самому. Тревожила Татьяну Павловну не физическая немощь сына, а какая-то безразличная его отрешенность. И потому она не давала ему уходить в себя, постоянно пытаясь разговаривать, расшевелить, чем-то заинтересовать.

Она никогда не плакала в его присутствии, не жаловалась на жизнь, напротив — улыбалась, шутила, подбадривала его, старалась всячески отвлечь от мрачных мыслей. Даже заказала домашним привезти кассеты с любимыми Мишиными записями и настороженно следила за его реакцией, ловя каждое подобие улыбки, каждое побуждение эмоций в этом бесконечно дорогом, жестоко истерзанном войной существе.

О чем только не вела она с ним беседы, пытаясь разговорить, растормошить его. Но есть одно, о чем она никогда не напоминала ему никогда. Это — война. Только однажды, еще не зная, как он отреагирует, спросила: «Мишенька, а ты помнишь, как воевал?» Он медленно раздельно прошептал: «Не хочу вспоминать об этом». И больше она никогда не возвращалась к больной теме, хотя даже во сне ее, как, наверное, и его, преследовали мучительные видения тех страшных месяцев…

Для нее все началось с того, что однажды из города Энгельс вернулся денежный перевод, отправленный Мише в воинскую часть. Вернулся с припиской: «Адресат отбыл в командировку». Случилось это в июне 95-го. А за месяц до того сын, старательно державший родителей в курсе своей службы, вдруг замолчал. Тревога, и прежде не покидавшая мать с отцом, теперь вошла в дом повседневным неотступным кошмаром — Чечня. Ответа на запросы так и не дождались. Терзаемая неизвестностью, Татьяна Павловна обратилась в Главное управление внутренних войск, куда по подчиненности относилось Мишино подразделение. Там ответили коротко: «Ваш сын жив». Но назвать почтовый адрес отказались.

И снова потянулись мучительные дни и ночи, пока однажды женщины из Комитета солдатских матерей России не помогли ей встретиться с двумя Мишинами однополчанами. От них Татьяна Павловна узнала, что сын в Чечне, в Бамуте. Слава Богу, нашелся след. А потом пришло, наконец, письмо и от самого Миши. Он писал, что «курсирует» на своем БТРе между Бамутом и станицей Лсиновской и, как обычно, пытался успокоить родных: «Мама, папа не волнуйтесь за меня — здесь не опаснее, чем везде. Я купался в горной речке. Это великолепно».

Навсегда запомнила Татьяна Павловна Кузнецова 11 января 1996 года. Муж пришел к ней на работу и трясущимися руками протянул только что полученное Миши письмо. Обратный адрес на нем был город Кизляр — тот самый Кизляр, куда за два дня до этого ворвались террористы Салмана Радуева, о чем уже второй день говорилось во всех выпусках новостей. Накануне, еще не получив этого письма, они видели на телеэкране развороченный БТР, но не знали еще, что, возможно, это и была машина их сына…

Теперь уже тревога охватила семью. Началась круговерть запросов и поисков. «Горячая линия» МВД сообщала: «Тяжелое ранение головы». Воинская часть — «легкое ранение». Снова «горячая линяя». «Ранение в мякоть ноги» и так далее. Как один бесконечный день сохранилась в памяти та ужасная неделя с изматывающим ожиданием в промерзших телефонных будках, откуда она безуспешно обзванивала все военные госпитали. Только теперь, выслушав все эти противоречивые сведения, Татьяна Павловна обнаружила, как много, оказывается, Кузнецовых воевало в Чечне. Но среди пяти раненых однофамильцев, о которых ей сообщила военная справочная служба, ее Миши все-таки не было.

И тут нашлась добрая душа среди междугородних телефонисток, которая после упорного многочасового набора разыскала Мишу Кузнецова. Поздно ночью 21 января прибежала она к ним домой и задыхаясь, уже с порога выдохнула: «Ваш Миша с тяжелым ранением головы лежит в госпитале № 1602 в Ростове».

О том, что произошло в тот день в Кизляре, Татьяна Павловна представляла только со слов других — Мишиных сослуживцев и случайно оказавшегося вместе с ней в приемной госпиталя имени Бурденко жителя Кизляра В. Мальцева. От них она узнала, что БТР, в котором находился Миша, вместе с другими был послан против радуевцев. Но где именно оказался он во время боя — отбивал ли городскую больницу, или его машину бандиты подожгли в другом месте — этого мать не знает и, возможно, не узнает никогда: на ее запросы и письма в часть не откликнулся пока никто.

Трижды с той поры находился ее Мишенька на грани жизни и смерти. И трижды невероятные усилия врачей возвращали его почти с того света: в первый — раз в Ростове и дважды — в Москве. Было от чего ему умереть: тяжелейшая травма головного мозга «вследствие минно-взрывного ранения», «септическое заражение крови», «газовая гангрена левой голени». На всю оставшуюся жизнь сохранит Татьяна Павловна в своем сердце благодарность врачам и медперсоналу 36-го отделения реанимации госпиталя имени Бурденко, которые сделали для ее сына все возможное и невозможное. Даже в палате генерала Романова побывал Михаил Кузнецов, занял только что освободившуюся после генерала койку со всей приданной ей многосложной аппаратурой. И все же это признают и врачи — без неусыпной материнской заботы едва ли удалось бы ему вырваться из объятий смерти.

Нейрохирурги и реаниматологи свое дело сделали — сохранили Мише жизнь, но на этом их возможности исчерпаны. Не ясно пока, будет ли он ходить, восстановятся ли полностью интеллект и нормальная речь, — хотя Татьяна Павловна не позволяла себе терять надежду. Еще предстояла операция по удалению хрусталика в глазу, где застрял минный осколок. И все это — в неполных двадцать лет, когда жизнь только началась…

От МВД за увечье сына Кузнецовы получили по страховке 632 тысячи рублей. Недавно пришел перевод из воинской части: за шесть с половиной месяцев службы в зоне военных действий — 1250 тысяч рублей. Мэр города Лосино-Петровского Л. Куликова выделили семье 400 тысяч рублей. Оказала помощь и птицефабрика, где работал отец, — полтора миллиона рублей в виде ссуды сроком на год. Итого — 3 782 тысячи. Из них полтора миллиона долг, который через год надо вернуть. Так чем же поддержало своего воина и защитника государство? Более чем скромной суммой в 632 тысячи рублей.

Много это или мало? Вот цены на товары которые ежедневно предлагает нам по телевизору так называемый «Магазин на диване»: джинсы «Овен» (США) — 63 доллара, мужская зимняя кожаная куртка на утеплителе — 380 долларов, новогодняя игрушка Дед Мороз — 49 долларов и т. д. Выходит, на деньги, полученные за увечье сына, Кузнецовы могут купить своему Мише только джинсы да Деда Мороза. Так оценила Родина здоровье и жизнь юноши, которому она же не позволила окончить колледж космического машиностроения, в котором он учился на программиста до чеченской войны, — стране потребовались солдата.

…Кажется, только вчера с остановившимся сердцем входила Татьяна Павловна в палату ростовского госпиталя, мечтая и страшась увидеть сына. И вот уже прошел почти год. Прошел, как одна бессменная вахта, где не было ни праздников, ни выходных. Новый год они с Мишей встретили здесь же, в больничных стенах. Под вечер пришли муж с дочкой, привезли елочку, гостинцы, поделились домашними новостями. А потом уехали. И они снова остались вдвоем. Татьяна Павловна, незаметно смахивала слезы, наряжала елочку, то и дело спрашивая у Миши совета — куда повесить игрушку, как прикрепить мишуру. А в новогоднюю полночь они чокнулись кружками с соком, и Миша заснул. Долго не смыкала лишь глаз Татьяна Павловна, но мысли ее были уже не о прошлом. В который раз она будет безуспешно пытаться заглянуть сквозь смутную завесу завтрашнего дня. Что ждет ее Мишу? Что ждет их всех со своей бедой? Хватит ли сил и дальше нести этот крест?

И еще одна неотвязная мысль не дает покоя: кто же ответит за это? За сломанную судьбу сына. За Сашу Быкова. За судьбы тысяч других их сверстников, по которым тяжелым катком прошлась необъявленная чеченская война…»

Дочитав последние строчки статьи, Иван Михайлович повертел газету в руках, словно ища продолжения, но больше в ней не было ни слова. Москаленко нервничал. Бесспорно, он такой дерганный из-за нынешних чеченских передряг.

«Они стали старше на одну войну». Так озаглавил свои записки в «Труде» 26 декабря девяносто шестого года полковник Борис Карпов. Каждый абзац этого ужасного корреспондентского рассказа читался профессором с трудом, потому что он никак не мог справиться с чувствами, теснившимися в груди. Лицо горело, а руки были ледяные, он прикладывал их к пылающим щекам, желая унять жар, но щеки остывали сами по себе, и Москаленко начинал бить озноб. Тогда он вставал, надевал халат, постепенно согревался, и вскоре его опять будто пламя охватывало, приходилось даже открывать окно. На взгляд ветерана журналист Борис Карпов, сумел интересно поведать читателям о двух парнях, тезках, воевавших вместе, которым повезло вернуться живыми и потерять общего друга. Первый рассказ назывался «Прощай, 117-й!»

— Я бы в книгу вносил целыми такие публикации журналистов, если бы задумал писать о Чечне. Тогда бы эта художественно-публицистическая вещь была убедительна, правдива, — с трудом выговаривал Москаленко.

Лидия Игнатьевна взглянула на мужа с ласковым удивлением.

— Такая книга нужна и историкам, и ученым, и политикам, и даже обыкновенному обывателю, — заметил он и сконфузился: — Ну, кто на подобную правду решится.

И вновь прилип Москаленко к газетному тексту.

«Наш 117-й погиб в Самашках, — писал корреспондент. — В разных уголках России, и на городских кладбищах, и на сельских погостах похоронили уже солдат и офицеров, убитых вместе с ним 7 апреля. Много раз поднимали за них горький третий тост. А «117-й» с выгоревшим нутром и черными глазницами люков-бойниц все еще стоял где-то немым памятником-укором…

Это была комбатовская машина БТР № 117. И мы, два военных корреспондента, не раз в холодном слякотном январе благодарили судьбу за то, что комбриг определил нам место в этой бойне и в этом экипаже. На нем и вошли с ребятами в Грозный. Экипаж пробивался к печально знаменитому Старопромысловскому шоссе, где еще с новогодней ночи лежали неубранные тела парней из 131-й Майкопской бригады. «117-й» был вездесущ и неуязвим: но нему лупили снайперы с Дома печати, на него сыпались мины с завода «Красный молот». Он штурмовал здание «Главчеченснаба» — отменно укрепленную опорную базу дудаевцев. Он взял бригадных саперов, которые сняли не одну растяжку, убрали с дорог не один «сюрприз» на нашем пути. Он доставлял куда надо штурмовые группы омоновцев — словом, изо дня в день делал свою боевую работу, грязную, трудную, смертельно опасную. А когда мы возвращались после очередной операции на базу и ели честно заработанную кашу, наш «117-й» занимал свое обычное место правофлангового в железном строю и отдыхал до утра. Отдыхали и мы. У нас в палатке стояли «буржуйки» и койки, заправленные синими солдатскими одеялами, а он стоял под звездным небом, вмерзая натруженными колесами в холодную землю.

Непривычно тихой полночью где-то между весенним маем и летним июнем мы сидели у палатки на так называемом «Куликовом поле» и слушали рассказ сержанта Алексея Поносова, только что получившего из рук генерал-полковника Анатолия Куликова свой заслуженный Кавказский крест — боевой знак за отличие в службе.

— Примерно часа в четыре мы вошли в Самашки в составе первой штурмовой группы. Оба Эдика были с нами. Потом пути наши разошлись — каждый вышел на свою улицу. Я и еще несколько ребят остались на «117-м» и стали свидетелями его гибели. А было так. Поперек дороги стоял подбитый БТР, и мы вынуждены были остановиться. Из двора дома кто-то из наших разведчиков крикнул. «Сейчас наш БТР долбанут из гранатомета — прыгайте!» Мы спрыгнули. Денис Волжанинов вызвался: «Я уберу машину», — но не успел. Засвистели снайперские пули, и его ранили в голову. Мы прижались к броне. Следующим выстрелом ранило комбата. И тут первый выстрел из гранатомета шорохом прошелся по БТРу. Димка Стариков укрылся под «мостиком» между вторыми и третьими колесами, но не уберегся: второй выстрел из гранатомета был точнее первого — Димке осколком пробило голову, и одновременно загорелся наш «117-й». Огонь мгновенно охватил все. Вот-вот начнет рваться боекомплект. Пришлось срочно отходить. Первым делом оттащили раненых. Я последним выбежал из-за пылающего факелом БТР. И тут начался кромешный ад: все рвалось и трещало страшным фейерверком. Они сгорели вместе — Димка Стариков и «117-й».

Не вернулся из боя в тот день и командир роты старший лейтенант Максин. Он отстал от своих и остался с омоновцами. Потом ребята рассказывали, что слышали по рации последние его слова: «Ранен в ногу и патроны кон-чились». И добавил: «По-моему нам всем конец…» Наутро его нашли, в упор расстрелянного…

Вот так они погибли, и вместе с ними наш «117-й». Мы и о нем горевали как о друге. Вспоминали, как влезали в его теплое железное нутро, напичканное боеприпасами, миноискателями и другими нужными на войне штуками. Было очень тесно, зато, как ни смешно это звучит, как-то даже уютно. Незлобно ворчали на «Старого» — наводчика Димку Старикова, чья вертящаяся люлька то и дело заставляла нас, толстых и неповоротливых в бронежилетах и зимних куртках, ужиматься, что мы безропотно и делали, дабы не мешать стрельбе нашего наводчика. Однажды при штурме одного из бандитских гнезд в Грозном надо было сбить железные ворота. Эдик крикнул Димке Старикову: «Старый, башню поверни стволами назад, а то своротишь!», ворота он снес одним махом, а когда мы вернулись под броню, увидели Димку стоящего на коленях за своими пулеметами. Всю ночь потом, пока мы спали, он что-то мудрил, клепал, завинчивал и назавтра уже опять крутился в своем креслице перед моим носом. А теперь его нет, и к этому еще привыкнуть надо.

Мы захотели сделать на память последний снимок нашего героя «117-го». Ребята говорили, что стоит он, родимый, вернее то, что от него осталось, на базе, уже не нужный, но не брошенный. И на обожженной разорванной броне лежат, как у памятника, Бог знает, где добытые цветы. Мы шли на базу через притихшие Самашки. На пункте временной дислокации бригады нам сообщили, что «117-й» только-только отправлен на ремонтный завод. Кинулись на погрузочную площадку железной дороги — бегом, лишь бы успеть, не опоздали. Теперь уже вряд ли кто скажет, на что пошла переплавленная броня, так долго служившая нам и щитом, и домом, и другом. Прощай «117-й». Поднимая третий тост за погибших друзей, будем, пока живы, вспоминать и тебя…»

— Говорят, что на войне солдаты не думают про смерть — не боятся? — спросила Лидия Игнатьевна.

— Некогда думать. Ну ее к лешему! — заревел Иван Михайлович. И на шее у него вспухли толстые жилы.

— Успокойся, Ваня. Я понимаю тебя, фронтовика, — сокрушалась жена. — Давай лучше почитаем о судьбе Эдиков. Вот первый заголовок «Эдик «первый» в деревне». Слушай:

«— Зачем эта война?

Вопрос этот прозвучал из январской темноты в Грозном в паузе между дальними взрывами гранат, артиллерийскими залпами и пулеметными очередями. Наверное, подтверждение своим первым фронтовым сомнениям солдат-новобранец Эдуард хотел найти у нас. Но кто тогда мог знать, во что выльется этот «вооруженный конфликт», задуманный как «маленькая», молниеносная и, конечно же, победная война? И что будет с каждым из них потом, если удастся вернуться живыми из этой бойни? Снайпер по имени Эдуард с добавлением «первый» (в отличие от Эдуарда «второго») уходил на службу из нормальной живой деревни, а вернулся как бы в мертвую, обезлюдевшую, чахнущую на глазах, в которой ему не нашлось места — негде работать, не с кем говорить и некого слушать. Как он «вписался» в мирную жизнь? Да никак. Меткий снайпер, он умеет бить в глаз белку, но пушнину перекупщики берут у него за сущие копейки: добытая долгой и трудной охотой шкурка идет по цене пачки сигарет. Утку Эдик бьет влет, но за ней надо порою не один час поползать по болотам, да и не прокормишься одной этой дичью. А жить как-то надо. Школа, где до армии работал, закрыта… за отсутствием детей. Жениться до войны не успел, а теперь девчат на выданье не осталось — поразъехались. Брат, которому выпало воевать в Абхазии, сладил, можно сказать, из металлолома тракторишко — кому что перевезти, кого из непролазной грязи вытащить — на том он сейчас и перебивается…

В тайге, в ее тишине Эдик чувствует себя нормально, ходит с собакой на зверя, но и здесь приходится сокрушаться; река мелеет, лес загадили, браконьеры нагло дорогу переходят, законную его добычу из капканов и силков воруют. А для него, классного снайпера на войне, даже промысловый нарезной карабин в мирной жизни остается недосягаемой мечтой — из-за хронического безденежья и бесконечных чиновничьих формальностей.

Что посоветовать нашему боевому товарищу? Может, парни из ОМОНа, с кем в Чечне на брюхе ползал под обстрелом и на штурм бандитских гнезд шел, возьмут меткого стрелка, кавалера медали «За отвагу» к себе в отряд? В милиции ведь нужны люди смелые, трезвые, порядочные и по-военному умелые. Эдик бы пошел…

Вспоминать Чечню, конечно, тяжело. Серега Быда-нов, погибший в Самашках, был его лучшим другом. Димку Старикова он на руках выносил. Не знал — кого. Потом, когда сказали, что это был «Старый», Эдик не поверил — Димка же здоровым парнем был, а тут, когда поднял то, что от него осталось… Эдуард — сибиряк, таежник, парень сильный, но как вспоминает, — плачет.

Недавно наши ребята съездили к нему в его глухомань. Для Эдика это было событием. Обрадовался. Усмехнулся: значит, помнят, значит, еще кому-то нужен. Значит, наложить.

Ему повезло, он вернулся в свой город. У него есть мама. Есть достойная работа — он сварщик. Есть любимая и любящая Ольга. Есть, наконец, друг, который служит во втором батальоне, и другие ребята «оттуда». Не хочется парням терять братскую спайку, которая так помогала им на братской войне. Не хотят потеряться в этой послевоенной жизни, в которой они далеко не всегда находят для себя место. Эдик «городской» готов помочь своему «деревенскому» тезке, да слишком далеко они друг от друга. А то, что все они, уцелевшие в этой бойне, не теряют друг друга из вида, очень просто объясняет Хемингуэй: «Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встречаешь». И не надо жалеть наших парней, прошедших Чечню, стенать о «чеченском синдроме», о потерянном поколении, о выжженных душах. Мы знаем других — хотя бы из экипажа «117-го».

Через весь город поехали на кладбище к «Старику» — Димке Старикову. Там встретили младшего брата Димы с товарищами — они приводили в порядок могилу. Посидели, помянули. «Старый» смотрел на нас с гранита невозмутимо — прямо в глаза. И дома у него, куда мы отправились потом, — тот же портрет. Мама плачет, держит на ладони обгоревший солдатский жетон и часы, повторяя, как заклинание: «Ну зачем он лег под БТР? Надо было со всеми остальными, от него же ничего не осталось — весь сгорел..» Пришла мама еще одного погибшего солдата — тот служил в отдельной дивизии оперативного назначения — бывшей «Дзержинке». Скорбное сообщество безутешных матерей. Они сидели рядом, и смотреть на них было больно.

Как ни странно это звучит, но горе чужих матерей заставляет держаться этих уцелевших парней, в том числе и обоих Эдуардов. Однако никто не знает, чего им стоила эта война, как многое изменила в их жизни, в их взглядах на ее ценности. Они все те же — и другие. На довоенной фотографии даже вполне вроде бы благополучный Эдуард «второй» смотрится совсем иначе, чем на той, что сделана в Грозном в самые горячие денечки, на которой он такой, каким мы помним его, сидящего под броней нашего «117-го». И Эдуард «первый» в своей послевоенной жизни уже не тот, каким был до призыва. А ведь времени прошло, в сущности, совсем немного — всего каких-нибудь полтора года. Они же еще совсем молодые, эти мальчики, повзрослевшие на одну войну…»

Как хотелось Ивану Михайловичу лучше часок в поднебесье полетать, чем остаток жизни в дерьме копаться. Москаленко совсем расстроился. Что за власти в стране, если не могут найти всех, кто пропал в Чечне. И хорошо, что он собирал газеты о тех жутких кавказских буреломах. Никогда и никому эту картину воедино не соединить. А по его домашним архивам и воспоминаниям очевидцев любой пишущий человек мог восстановить последовательность адской военной кровосечи этих лет. А создание розыскного комитета пропавших без вести в Чечне из представителей МВД, ФСБ, МЧС, МВД Чечни и Комитета солдатских матерей позволило усилить поиски 1100 российских военнослужащих, пропавших без вести. Возглавил розыскной комитет начальник Отдела Администрации Президента России по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести Сергей Осипов. Может быть, своих кровинушек и найдут матери?..

…Однажды у Ивана Михайловича лопнуло терпение после публикации материала «Как имя твое, солдат?». С ноткой горечи рассказал Александр Исаев в «Труде» об уникальной службе судебно-медицинской лаборатории № 124 в Ростове-на-Дону.

Отправился к Исаеву. Он послонялся по задворкам и после долгих хождений нажал на кнопку звонка в одном из подъездов жилого дома на улице Пушкинской. Дверь открыл высокий, седовласый, резкий в движениях человек.

— Здравствуйте! Я вам звонил… профессор Москаленко.

Вид у корреспондента был озабоченный, серьезный. Видно, сам куда-то спешил.

— Сколько лет, сколько зим? Я у Вас брал интервью лет двадцать назад…

— Да, немало прошло.

— Пойдемте пройдем по улице. Мне надо срочно передать в редакцию оперативку, — Исаев потянул Москаленко за рукав.

Шли не спеша.

— Говорят, трудно найти в лаборатории погибших солдат?

— Э, стоит ли об этом, — махнул рукой.

— А ты мне расскажи, — настоял профессор.

— Матери сыновей находят по изувеченным трупам, а то и частям тела, по пряжке от ремня, по записке в стреляной гильзе… Поверьте, я еле выдержал до конца рассказ подполковника медицинской службы Владимира Щербакова: «Рядового Покусаева родители на третьей видеокассете узнали. У отца случился сердечный приступ, а мама, Валентина Мелентьевна, вся сжалась, словно окаменев. Видеть это тяжело, подчас невыносимо… А Олега Гадзи-ева мама опознала, насколько я помню, по рубцу на шее…»

Помолчали немного, словно осуждая тех людей, кто кинул в огненное пламя мальчишек…

Господи помилуй! — сложил руки Москаленко. — Чтобы совесть не мучила еще что-нибудь поведайте.

— Что же, побыли бы на моем месте, когда горевала о сынишке Дорохова Любовь Демьяновна из села Ульяновка, что близ станицы Суворовской на Ставрополье. Женщина в черном платке с осунувшимся, застывшим от горя лицом как в бреду говорила:

«Моему Мишеньке было восемнадцать лет. 28 ноября его призвали, пять месяцев побыл в учебке, потом его отправили в Чечню. Там он и погиб 10 августа на площади Минутка. Миша служил в 204-й бригаде. Я в части была. Мне рассказывали: их на площади ждала засада, и Мишу сразу убил снайпер — вот сюда попал… — она показала на себе, куда угодила пуля. — И еще несколько ребят погибло. К ним потом десять суток не подпускали чеченцы. Они так и лежали. А ведь жара была!» Тут горестный рассказ ее прервался: в коридор вышел Щербаков и спросил: «Любовь Демьяновна, ваш сын когда-нибудь ударялся головой?». Она встрепенулась: «Да, в детстве падал и лоб разбил до крови». Матери ли не помнить о сыне все, до мельчайших деталей? Я видел потом, как благодарно она смотрела на Щербакова и его сотрудников; «По косточкам собрали череп моего Мишеньки, чтобы я могла отвезти его домой…» Жуть!

— Жуть! — повторил Москаленко. — Как же они опознают трупы?

— Медицина и техника достигла совершенства, — пояснил Исаев. — Светлые головы Ростовского НИИ нейрокибернетики Борис Михайлович Володарский, Анатолий Иванович Самарин при опознании останков применили дерматоглифику — сопоставление и изучение особенностей наследования узоров ладоней и подошв…

— Вон как…

— Есть и традиционные методы — такие, как измерения частей тела, рентгеновские снимки, сведения о группе крови, о родимых пятнах, татуировках, перенесенных заболеваниях, костных переломах, состоянии зубов — одним словом, все, что может помочь опознанию. Любая мелочь бывает важна.

— Вон как… — как будто заклинило Ивана Михайловича.

— В лаборатории пахари, настоящие Боги — Александр Ермаков, Валерий Ракитин, Александр Божченко, — корреспондент поименно назвал «старожилов»: — Вместе с ними люди часами просиживают у видеомагнитофонов, ищут сыновей, мужей, братьев. Мелькают перед глазами страшные кадры: обоженные, съежившиеся, маленькие, будто детские трупы, изуродованные тела. И в каждого надо всматриваться сквозь пелену слез. Бывает, что и родственники ошибаются. Один отец сказал: «Это мой сын». А оказалось — нет. А бывает, что мать видит сына и не узнает — не хочет верить, цепляется за последнюю надежду: «Ну и что, что татуировка на том же месте, как у моего сына? Ну и что, что мою молитву при нем нашли? Мало ли как бывает… Все равно это не он». Потом все-таки забрала сына. Каких только трагедий тут не насмотришься… А зачем Вам все это знать, Иван Михайлович?

Александр Дмитриевич Исаев остановился, глянул на часы.

— У них нет права отбирать жизни людей. Мы, ветераны, не потерпим больше такого варварства у своего порога.

— Жаль, но я должен торопиться.

Исаев пожал старику руку. Заспешил…

…Комплектов газет о Чечне у Москаленко было видимо-невидимо. Недаром он скупал в киосках те печатные издания, которые наперебой верещали о черном событии в истории России. Досье — настоящее. Горы материалов…

— Тьфу! — зло сплюнул он. — Напичкался безобразиями кремлевцев, что невозможно теперь глаза сомкнуть…

Вдруг заколотился дверной звонок. Кого это несет нелегкая? Москаленко посмотрел, как сквозь прицел, в глазок. В фиолетовом халате возвышалась высокая женщина, кажись, соседка Мария Ивановна Пройдисвет.

Дверь отворилась — без скрипа, легко.

— Проходите, пожалуйста, проходите.

— Спасибочки, спасибочки! — Воркующий женский голос мягко ласкал его барабанные перепонки.

Мария Ивановна и Лидия Игнатьевна тепло обнялись. Даже кот Васька потерся около их ног, хотя мог удрать куда угодно.

— Чем занимаемся?

— Молчу, потому что примеряю на себя горе матерей, потерявших сыновей в Чечне…

Пройдисвет съежилась. У нее перекосился от испуга рот. Она взглянула на Ивана Михайловича так, будто ее заглатывал удав.

— Что случилось, Маша? — насторожился Иван Михайлович. — Тебе плохо?

— Я сегодня побывала в леднике мертвецов, — Пройдисвет слегка пошатнулась, схватилась за сердце. — Я помогаю в работе комитету солдатских матерей и… мне пришлось побывать в мертвом царстве…

Лидия Игнатьевна дрожащими руками налила стакан воды, дала соседке. Она отвела от себя стакан, открыла глаза и очень внятно сказала:

— Это надо все видеть!

…Оказывается, бродила по чужим городским улицам одинокая женщина, и разные мысли были у нее на уме. Подошла она к Пройдисвет, начала с плача:

— Хоть убейте меня, как сына в Чечне, но не могу я больше на свете жить!

У Пройдисвет сгорбились плечи. Беда в том, что она ее сразу поняла, мать права. С чем сравнить ее горе? По судорожным всхлипам вперемешку с обрывками фраз Мария Ивановна уяснила одно:

Людмила Леонидовна Полымова приехала из Екатеринбурга. Тело сына Жени и его боевых друзей чеченский огонь сплавил в нечто единое…

— Доведите меня в 124 судебно-медицинскую лабораторию СКВО. Ибо меня ноги туда не несут, — умоляюще попросила женщина.

Кое-как женщины добрались до пункта обработки павших. Попали, как говорится, да не туда. Их взору открылось потрясающее зрелище: останки прикрытые вместо смертного покрова упаковочной бумагой. Тела были изуродованные, кое-где без рук, иногда без ног и даже обезглавленные, со вспоротыми животами, обугленные туловища…

Их легко пожурили. Просили никому больше не рассказывать эту чудовищную картину.

Подымова, как затравленная, метнулась в сторону. Пройдисвет еле догнала ее.

— Теперь знаю, почему погибших ребят доставляют на родину в двойном цинковом гробу, — задыхаясь от быстрого бега, разгневалась Людмила Леонидовна. — Чтобы… чтобы… я не могла увидеть посмертную казенную «упаковку» своего сына. А там… там… на дне… всего будет лежать несколько его косточек…

Она присела на лавочку, сомкнула веки. И так долго покоилась в полузабытьи. Никто не знает, куда исчезают небо, солнце, земля, деревья, когда в жизни теряешь дорогого человека…

Пройдисвет наморщила лоб:

— По всему свету седеют и умирают от горя и неизвестности родители. Каждый павший — чей-то сын. Мою знакомую Людмилу Леонидовну долго держали в неведении. Из тех фрагментов тел, что были привезены в Ростов, в лабораторию, два года определяли, какие принадлежат Евгению…

Профессор был потрясен, с его лица исчез защитный слой, и оно беспомощно посерело…

— Стойкая женщина… — Пройдисвет схватилась за ниточку, случайно выскользнувшую у нее из рук. — Людмила Леонидовна в Екатеринбурге создала женскую неправительственную организацию «Матери против насилия» и добилась поставок в ростовскую лабораторию необходимого оснащения вплоть до чистящей пасты и хозяйственных ведер. В Ростов самолетом доставили образцы специальных кейсов из алюминиево-титанового сплава для захоронения останков погибших…

Беспредельной мрачностью тень прошла по лицу и Лидии Игнатьевны, но выдержка помогла быстро овладеть собой.

— Что делать? — спросила жена.

— А что совесть твоя подскажет, — ответил муж. — Деньги собирай для комитета солдатских матерей…

Все знали: в такие минуты Ивана Михайловича трогать было нельзя. Он взял в руки газету и скатал:

— А вот что написали спецкоры «Комсомолки» Ирина Мастыкина и Владимир Ладный, побывавшие в ростовском морге, где продолжалась еще война, и с угрызением совести поведали россиянам о «300 наших мальчишках, убитых в Чечне, все еще едущих в ледяном поезде смерти»:

«Командир отделения 1-й мотострелковой роты рядовой Василий Яровой погиб в Грозном 9 августа 1996 года. Во время боя у Дома правительства он был ранен снайпером в грудь. Когда друзья попытались Василия вытащить, их накрыла автоматная очередь.

Мертвый Василий так и остался лежать, изрешеченный пулями. Боевые машины пехоты, что шли сзади, хотели расчистить дорогу и проехали прямо по его ногам. Потом от выстрела гранатомета загорелась бээмпэшка, возле которой лежал изуродованный труп Василия Ярового. Огонь перекинулся на солдата. То, что от него осталось, выжившие друзья передали в полковую медсанчасть. И попросили медиков записать имя погибшего. Скорее всего сделать это забыли — мама по сей день ищет тело своего сына.

Похоронку Тамара Анатольевна получила в конце сентября. Чуть позже узнала: сослуживцы опознали почти скелетированный труп сына в морге окружного госпиталя Северо-Кавказского военного округа. 3 октября Тамара Анатольевна была уже здесь. Но экспертиза установила: тело № 663 Яровому Василию Сергеевичу не принадлежит.

Матери показали по видео все прочие трупы, хранящиеся на территории военного госпиталя СКВО. Внимательно рассмотрев № 513-й — без ног, левой руки, почти без лица и кожи. — Тамара Анатольевна почувствовала: — это Василий. То же телосложение, родинка на правой лопатке, шрам на голове от удара в детстве, слегка наехавшие друг на друга нижние зубы. Группы крови сына она не знала, пришлось кровь трупа идентифицировать с собственной. Совпало. Отпечатки трех уцелевших пальцев руки тоже напоминали материнский узор. Не подходил только рост. У Василия он был 175 сантиметров. А военные медики утверждали: 180.

И снова приговор: труп под № 513 рядовому Яровому тоже не принадлежит.

Но разве убитой горем матери это докажешь? «Он это, он», — твердила она весь месяц в Ростове. И слезно молила про себя сыночка: «Родненький, покажи еще хоть что-то, чтоб все поняли, — что это ты».

Сынок не показал. Что он мог показать, если месяц лежал на августовской чеченской жаре?

Мать не верила криминалистам. Ей страшно оттого, что душа Василия до сих пор не нашла покоя. Иначе как расценить ее сны? «Мама, пожалуйста, не уезжай! Я так устал!» — сказал однажды Василий, придя к ней в номер ростовской гостиницы. А две ночи спустя простонал во сне: «Мама, как я не хочу ехать в Чечню…»

Ростов — та же Чечня, только война здесь не закончится еще много лет. Сколько? Не знает никто. Потому что сюда и сейчас приходят по пять-десять «грузов-200» еженедельно. В основном эксгумированные останки погибших в августе 1996 года.

На той бойне смерть сняла страшный урожай. Страшнее, чем в проклятую новогоднюю ночь начала войны. Тогда, в морозы, федералы наступали и могли собирать погибших. В августе, в сорокоградусную жару, атаковали чеченцы, и тела ребят выносить было некому. Они подолгу валялись на улицах, вокруг крутились собаки. Часть трупов чеченцы потом сжигали, часть — сбрасывали в ямы, кое-как присыпав землей.

Сегодня их пытались опознать в единственном на всю Россию отделении, медицинской идентификации 124-й судебно-медицинской лаборатории СКВО.

— Как нелегко им живется в этой лаборатории! — воскликнула жена.

— Видишь ли, работать с трупами в рефрижераторах, искать ноги, руки мертвецов. Не у всякого нервы выдержит, — заключил муж.

— Ой, ой! — вскричала супруга. — Не могу себе даже (смыслить ту ситуацию, в какой находятся матери, копайсь в горах тел… Видимо, прав журналист, говорящий в разделе «Матерям здесь говорят только правду»:

«Вы можете представить себе, с каким «материалом» работал сейчас подполковник медицинской службы Владимир Владимирович Щербаков — заместитель начальника лаборатории и десяток его коллег? Кучка прогнивших кусков мяса, обугленный комок или горстка костей…

Не прикасались пока к сорока пяти трупам, хотя многие из них хранятся в вагонах-рефрижераторах с самого начала войны. Они хорошо сохранились и пригодны даже для визуального опознания. Но на этих мальчиков нет никаких изначальных данных, с которыми можно сравнить результаты посмертной экспертизы. Не едут за ними матери. То ли отчаялись разыскивать, то ли нет денег на дорогу…

Щербаков помнил каждое прошедшее через лабораторию тело. И помнит по имени-отчеству каждую пришедшую к нему мать. За два года войны он не притерпелся к боли: «Важно, чтобы родители верили тебе. Поэтому правило тут одно: говорить им только правду. В правде невозможно запутаться».

А вот сами матери медикам лукавят. Потому что обязаны найти и похоронить сына. И верят тому, во что хотят с болью и мукой поверить. Так Тамара Анатольевна, которой предъявляли номер 513-й. «Какая там родинка на плече? Какой детский шрам на голове? — грустно усмехается Щербаков. — 513-й весь обожжен, обуглились даже кости! Не исключаю, что все эти особые приметы — и родинка, и шрам — всего лишь следы ожога. Похожий рисунок отпечатков пальцев — тоже случайность. Фрагментов, по которым сто процентов можно было судить о родстве, дактилоскописты не обнаружили. Вот если б была прижизненная флюорография… А мать требовала этот труп ей отдать. Но ведь у него тоже есть мать и наверняка она его ищет!»

Встречалась и другая категория женщин. Эти наверняка знают, что их сына в Ростове нет. Но они показывали Щербакову на монитор, где застыла картинка кусочков мяса, и просили отдать им «сына». От таких просьб у всего повидавшего подполковника медицинской службы волосы дыбом вставали.

«Это же не ваш сын!» — пытался убедить он матерей. «Ну и что, — рыдают они. — Мы похороним его и успокоимся».

Но бывают случаи и прямо противоположные. У судмедэкспертов это явление получило название «Материнский чеченский синдром». Это когда мать, гладя на своего стопроцентного узнаваемого сына, твердит: «Чужой он! Чужой! Ей показывают результаты патологоанатомических и медико-криминалистических исследований — все совпадает один к одному: «Не мой!!! — и все.

Любовь Герасимовна, мать из Адыгеи, полтора года не признавала погибшего сына. Хотя при нем нашли написанные ее собственной рукой молитвы и подчерк был идентифицирован… «Живой он, — говорила. — Воюет. А вот кончится война…»

Недавно она вернулась в Ростов и забрала сына…»

— А как ты понимаешь этот раздел журналиста, названный так: «К запаху войны привыкнуть нельзя…», спросила жена.

— Его, этот запах, нельзя ощутить, он смотрит ежеминутно в глаза любого, кто воюет… — печально ответил муж. — А тем более найти в «морозильниках» трупы… Слов не нахожу… Послушай, что пишут собратья по перу:

«Летом 1995 года мы были первыми журналистами, побывавшими в страшных ростовских рефрижераторах. За полтора года здесь многое изменилось. Теперь доступ родственников к вагонам, в которых более 300 трупов, ж к рыт. «Прежде всего это вредно для психики, — считал Владимир Щербаков. — Я вот не мистик, но когда ходишь но вагонам, среди этого месива тел, чувствуешь, что от них исходит какая-то аура ужаса».

Она действительно есть, эта аура. Скорченные в неестественных позах, покрытые инеем трупы сводят с ума. Запах тления выворачивает наизнанку. Респираторов здесь не дают: они сильно впитывают в себя этот запах и можно задохнуться. Единственная защита — сигарета, зажженная бумага или разведенный по близости костер. Но и они не в состоянии полностью забить трупный яд. Работающим с телами санитарам — молоденьким солдатикам приходится просто терпеть.

Матерей не пускают в вагоны и потому, что опознать сыновей в таких условиях невозможно. Осветить трупы можно только фонариком, но что разглядишь под его тусклым светом? Толстый слой инея мешает вглядеться в лицо. Да и поворачивать трупы в вагоне сложно, многие промерзли насквозь. Если криминалистам кто-то потребуется, они дают команду санитарам, и те привозят нужный труп в госпиталь. В морге или в лаборатории его всегда можно рассмотреть, если надо — измерить, сделать рентген или же провести нужные исследования.

Первичный же осмотр только что поступивших трупов проводится прямо на улице, за моргом. «Трупный городок», палатки которого еще в феврале прошлого года были забиты до отказа, слава Богу, пустует. Сегодня задействована всего одна палатка, где обретших имя ребят записывают в цинковые гробы, а затем укладывают в деревянные «домовины». Называется это — Центральный пункт обработки и отправки погибших.

Для неизвестных солдат, с которыми работают эксперты-криминалисты, за моргом поставили нечто вроде бытовки с трехэтажными нарами. При нас вагончик открывали и перегрузили в зеленый «Урал» два десятка носилок с останками. Обломки костей, клочья кожи… Долго стояли перед глазами чьи-то скрещенные, словно из воска, ступни.

«Это все что, осталось для опознания, — пояснил нам судмедэксперт старший лейтенант Сергей Семенов. — Поэтому мы и хватаемся за любой клочок одежды или клочок кожи. Ищем жетоны, записки, все, что может помочь опознанию. Тут же, на улице, когда ребята оттаивают, проводим видеосъемки, и матерям трупы показываем уже на видео».

В ростовских рефрижераторах ждут своей участи и около двадцати мертвых чеченцев. Недавно четверо из них были опознаны, боевики они или нет, вопрос не к криминалистам. Если за трупами приезжают матери и опознают в них своих сыновей или мужей — трупы беспрекословно отдают. И все равно чеченские женщины едут в Ростов с опаской.

— И совершенно напрасно, — говорит Щербаков. — Мы никого не обделяем вниманием и не оставляем без внимания и без помощи.

Есть в ростовских рефрижераторах трупы особые. На сегодняшний день их 43. Тех, кто при жизни прошел ад издевательств и умер насильственной смертью. Их раны подвергаются более тщательной экспертизе.

Цель подобных исследований в 124-й лаборатории неведома никому. Но начальство приказывает, и Щербаков с коллегами работают.

Чаще всего чеченские боевики отсекали у жертв уши и выкалывали глаза. Как правило, после смерти. То, что это сделали не голодные одичавшие собаки, доказано. Экспертов с толку не собьешь. Все срезы — ровные. Бойца Р, при жизни долго жгли раскаленным предметом. П. — резали, а Н. — разрубили на части…

Самый дикий случай произошел с 18-летним парнишкой из Владикавказа. При исследовании его трупа военные эксперты обнаружили пулевое ранение, от которого кровь в плевральной полости была свернутой: умирал солдатик медленно. А когда смерть пришла, боевики дважды выстрелили мертвому в грудь, вырезали ему глаза и изнасиловали. Он так и был доставлен в Ростов — раздетым по пояс снизу.

Щербаков допускает версию, по которой мальчика могли изнасиловать во время агонии…»

— Мы не нашли еще останки солдат Великой Отечественной, которые освободили СССР и страны Европы от фашизма, а нам доставляют новых мальчишек в рефрижераторах чеченской бойни! — стукнул кулаком по столу Москаленко.

— Не кричи! — остановила его жена.

— Вот смотри, что написано под заголовком «Мир придет, когда похоронят последнего солдата…»:

«В окружном госпитале СКВО 16 процентов тел, которые можно опознать только с помощью молекулярно-генетической экспертизы. То есть по одной капельке кропи или плоти. Но каждая экспертиза стоит около шести миллионов рублей, которых нет ни у госпиталя, ни у главного медицинского управления Минобороны.

Знаете, как сотрудники Щербакова изготовляют костные препараты для экспертизы? «Вон, видите, во дворе супчик варится? — кивает Владимир, — разводишь под ней огонь, кладешь в воду череп или кости и выпариваешь до тех пор, пока от них не отойдут сгнившие ткани».

С октября этим людям не платят зарплату. Но они продолжают работать по 12–15 часов в сутки. Делают все, что могут, и даже больше того. И очень расстраиваются, когда в очередной раз возникают слухи о захоронении всех неопознанных трупов в братской могиле. Или об их кремировании. «А что потом? — устало спрашивает Щербаков. — Исследовать пепел? Мы и так делаем все возможное. Недавно, например, опознали парня, который в списках своей части не значился».

Сколько их еще привезут из Чечни? Разорванных в клочья фугасами, обглоданных хищными псами? Ясно только одно, пока трупы будут идти, война для полковника Щербакова и его коллег-судмедэкспертов не кончится. И Ростовский военный госпиталь долго еще будет оставаться моргом Всея Руси».

— Господь покарает виновных за неандертальское невежество! — ярился про себя Москаленко…

Он зашагал от стены до стены, изредка поглядывал на мерцающий телевизор.

..Через годы Иван Михайлович прочтет статью о мужественном человеке Владимире Щербакове, которого уволят из армии, а народ проголосует за него и он станет депутатом Законодательного Собрания Ростовской области. Об этом замечательном медике вот что расскажет корреспондент Надежда Иванова в сентябре 2003 года в донской газете «Честное пенсионное»:

«Организаторские способности Щербакова скоро оказались востребованы. В 1997 году он возглавил 124-ую лабораторию медико-криминалистической идентификации Министерства обороны. Не зря, наверное, говорят, что не люди выбирают время, в котором живут, а время выбирает их.

Первая чеченская война заставила военных медэкспертов врасплох. Когда пошли десятки, сотни, тысячи погибших, то «волосы встали дыбом». Ведь вся нормативная база осталась с Великой Отечественной войны. Никто не был готов заниматься опознанием погибших. После страшной грозненской новогодней ночи 1995 года ростовская лаборатория сама стала одной из «горячих точек». Именно сюда шел непрерывным потоком «груз-200»: останки мальчишек, погибших на улицах Грозного, а затем и по всей Чечне.

— Я видел убитых мальчиков и думал об их матерях, и еще о России — ведь это же наши ребята! Невосполнимые потери! — вспоминает Щербаков. — В какой-то момент мне показалось, что это сама Россия истекает кровью, и я истекаю кровью вместе с ней. Территория лаборатории напоминала поле страшного боя. И здесь действительно шел бой — бой за правду и память. Здесь погибшим возвращали имена и право быть похороненными своими матерями ни родной земле. Здесь седеющие на глазах матери и отцы вместе с оглушенными огромной родительской болью экспертами находили останки своих детей. Разве можно придумать работу страшнее? Многие товарищи-эксперты не выдержали этого испытания. Начальник «124-ой» стал последней и единственной, хоть и страшной, надеждой тысяч солдатских матерей, разыскивавших своих мальчишек. Возвращенные имена — вот для чего, он считает, стоит жить. «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен» — начертано на могиле неизвестного солдата у Кремлевской стены. Щербаков делает все, чтобы таких надписей не было на могилах ребят, погибших в чеченскую.

Цифры пропавших без вести тоже саднили душу. Нужно было вернуть из Чечни останки тех, кто безвестно остался лежать в ее земле. Найти всех до последнего! Полковник Щербаков стал членом рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. А война и не прекращалась. Жертвами боевиков подчас становились и те солдатские матери, которые сами пытались найти своих сыновей.

Командировки на войну стали самым тяжелым испытанием в жизни Щербакова. В отличие от генералов, полковник Щербаков не посылал солдат в бой, а возвращал честные имена героям России. Не может претендовать на уважение и величие страна, не хранящая память о тех, кто, выполняя свой долг и приказ, сражался и погиб. Война не и кончена, пока не похоронен последний из погибших на ней солдат. А их еще много, без вести пропавших на необъявленной войне.

С потом и кровью Щербаков добился оснащения 124-ой лаборатории самым современным оборудованием, а внедренные им и его коллегами уникальные методики (аналогов некоторым из них нет нигде в мире!) позволяют и через годы идентифицировать личность погибших Все газеты, радио, информационные программы рос сийских телеканалов рассказывали, как работали эксперты 124-ой после падения вертолета МИ-26 под Ханкалой Идентификация ста пяти «непригодных для визуального опознания» тел, прежде занявшая бы полгода, была выполнена лабораторией всего за несколько недель. Такими достижениями не принято хвалиться, лучше бы их не было. Но раз уж оно не миновало нас, это горе, надо сделать все, чтобы хоть как-то облегчить страдания близких. Полковник Владимир Щербаков, начальник 124-ой лаборатории, долг свой, профессиональный и человеческий, выполнил.

Но вместо благодарности за внедрение новых технологий, собственных и чужих научных разработок, он схлопотал строгий выговор и предупреждение о «неполном служебном соответствии». Об этом тоже немало писали в газетах и рассказывали в передачах НТВ…».

А сейчас Москаленко метался из угла в угол.

Иван Михайлович открыл шкаф в спальне. Вспомнил, что завтра пригласили в совет ветеранов. Конечно, костюм надо надеть почище, не забыть про галстук. Засунул руку за стопку белья, вынул инкрустированную янтарем шкатулку. Принес пиджак, повесил на спинку стула.

«Плестись ли на сходку? Вроде бы позвали на совет солдатских матерей. Чем им я могу помочь? — морщился профессор. — Пенсию свою отдал на их нужды…

Пятясь, он вышел в коридор, здесь едва не упал, как подрубленное дерево, медленно побрел в спальню, сел на кровать. Потом машинально, не глядя, непослушными пальцами отстегнул медали, ордена, положил в шкатулку на плюшевое одеяло и захлопнул ее…

«Пойду к солдаткам без орденов», — шпынял себя ветеран.

Он до сих пор не находил себе места, прочитав заметку в донской газете «Наше время» Надежды Сагайдук «Живой — среди живых»:

«Нескончаемые материнские тревоги, слезы, боль. Их нечем измерить, утешить. Жила мать в беспокойстве о своем сыне. А сердце вещало беду. Приснился Татьяне Стефановне живой сон — лежит ее сынок на сырой земле совсем маленький, ручонки тянет: «Мама, помоги». Бежал они нечаянно ножки расшиб, сильно болят и встать не может. Взяла она его на руки, алая кровь струйками стекает из открытых ран. Проснулась и места себе не находила, словно в ожидании чего-то. А 17 сентября пришла телеграмма — «Срочно выезжайте, нахожусь на лечении в Ростовском окружном госпитале». Предчувствуя неладное, Татьяна Стефановна срочно выехала в Ростов.

…Служил Андрей в инженерно-саперном батальоне и военной части 18590 города Каменска-Шахтинска. Припиши в армию из Таганрогского механического техникума. Последние два года рисковал собой, находясь на разминировании города Грозного. Зная, что у матери порок сердца, регулярно писал теплые, ласковые письма: «Мама, мы с тобой сильные, все переживем. Все у нас будет хорошо». Через два дня их часть должна была быть выведена из Грозного.

«Что же случилось?» — в который раз спрашивала себя мать, не находя ответа. Дорога в Ростов ей показалась самой длинной из всех дорог. Добрые люди помогли добраться до госпиталя. Андрея она нашла в отделении хирургии. И, едва переступив порог палаты, тут же спросила: «Сыночек, что случилось?!». А в ответ услышала едва уловимый шепот: «Да вот, ноги…». Подняла простынь посмотрела и… потеряла сознание. Когда пришла в себя, Андрея в палате не было, повезли на перевязку. Над ней хлопотала старшая медсестра. Это она дала телеграмму, а сейчас говорила: «Бывают минуты, когда Андрей забывается, его мучают кошмары. Ведь совсем недавно ему удалили обе ступни — взрывом мины раздробило обе ноги, повредило руку. Ему предстоит очередная операция. Вам нужно набраться мужества и помочь ему не впасть в депрессию». Бедная женщина в полном отчаянии спросила: «А колени будут целы?»

— Рано сейчас говорить об этом. Врачи борются за жизнь. Судя по всему, он у вас крепкий парень. Две недели ухаживаю за ним — не единого стона не услышала. Ему очень тяжело, но должен выжить, он же Живой!

Когда сына привезли из перевязочной, Татьяна Стефановна только спросила:

— Сыночек, почему же ты две недели ничего не сообщал о себе?

— Я готовился к встрече. Больше всего этого боялся. Старался оттянуть твои страдания.

— А ты думаешь, мое сердце ничего не чувствовало? Помнишь, как ты писал из армии: «Мы с тобой сильные, мама, все переживем?..»

— Помню. Только зачем тебе видеть все это?

— Нет, сынок, когда рядом мать, раны болят наполовину. Это я точно знаю.

Андрей забылся. Перевязка, встреча с матерью оказались для него непомерным грузом. Время спустя последовала еще одна операция. Доброе отношение врачей, медсестер госпиталя, тяжелые последствия послеоперационного периода и медленное выздоровление. Военные хирурги сделали все возможное, чтобы сохранить парню жизнь. А как важно для парня в 20 лет стать на ноги! Но для этого нужны хороши протезы, удобные, не причиняющие дискомфорта во время ходьбы.

Спустя три месяца Андрей был направлен в протезно-ортопедическое объединение. Учился ходить заново, превозмогая боль. Мама все время находилась рядом. И тогда, и сейчас она ищет помощь в разных инстанциях. Благодарна за содействие и моральную поддержку председателю Комитета солдатских матерей Дона Е.Х. Зюбровской.

«Наконец-то департамент социальной защиты пообещал приобрести протезы. Но когда? Дай Бог, чтобы их снова стали реальностью». Откликнулся на случившуюся с Андреем беду и таганрогский механический техникум — помог купить инвалидную коляску. А вот Каменск-Шахтинская часть -18590, где служил Андрей, отнеслась, мягко говоря, непорядочно. И материальную помощь задержали, и не посчитали нужным навестить больного, было место и грубостям.

А когда я спросила Татьяну Стефановну, может быть, помочь через газету приобрести для сына импортные протезы, стоят они около 40 миллионов, она категорически отказалась. «Я не за этим к вам пришла. Напишите правду о нас, матерях. Ведь слезы на наших глазах никто не видит или не хотят видеть…»

Москаленко вырвал из тетради свежий листок, задумался. Может, написать письмо в Комитет солдатских матерей Зюбровской и переслать Андрею свою месячную пенсию? «Нет, я пожертвую все средства Комитету, а там они пусть сами решают, кому нужнее эта будет помощь», — решил Иван Михайлович.