Человек наизнанку

VI

В тот же вечер в выпуске общенациональных новостей подробно рассказывали о новых жертвах волков в Меркантуре.

— Господи, оставили бы они нас в покое, — угрюмо пробурчал Лоуренс.

Кроме всего прочего, теперь говорили уже не о волках, а об одном волке из Меркантура. Ему был посвящен репортаж в начале выпуска, взволнованный и более насыщенный, чем предыдущие. Журналисты разжигали страх и ненависть. В котле слухов, булькая и смешиваясь, кипела зловонная смесь ужаса и сладострастия. Репортеры с удовольствием смаковали подробности кровавой драмы, в деталях описывали могучего и жестокого зверя: неуловимый, безжалостный, а главное, огромный. Прежде всего, благодаря этому неуклонно рос интерес телезрителей всей страны к так называемому Меркантурскому зверю. Он был огромен, то есть представлял собой нечто из ряда вон выходящее, исключение из правила, а значит, его следовало причислить к когорте дьявола. Наконец-то посчастливилось найти исчадие ада в волчьем обличье, и ни за что на свете журналисты не отказались бы от такой темы.

— Мне совсем не нравится, что Сюзанна пустила к себе на ферму журналистов, — сказала Камилла.

— Они сами приперлись.

— Вот теперь начнется бойня. И никто ее не остановит.

— В Меркантуре они его не найдут.

— Ты думаешь, он обосновался где-то в другом месте?

— Уверен, он не остается подолгу на одном месте. Может, это его брат.

Камилла выключила телевизор, взглянула на Лоуренса:

— О ком ты говоришь?

— О брате Сибелиуса. В помете их было пятеро: две самки, Ливия и Октавия, и три самца — Сибелиус, Поркус Хромой и младший, Красс Плешивый.

— Большой?

— Наверное, когда вырос, стал очень крупным. Никогда не видел его взрослым. Мне о нем Мерсье напомнил.

— Он знает, где теперь Красс?

— Не может найти. Во время гона они часто меняют территорию. Могут за ночь уйти на три десятка километров. Wait, подожди, мне Мерсье дал его фото. Он там еще маленький.

Лоуренс встал, порылся в рюкзаке.

— Черт! Bullshit! — выругался он. — Я забыл его у толстухи.

— У Сюзанны, — поправила его Камилла.

— У толстухи Сюзанны.

Камилла заколебалась, после короткой перепалки ей хотелось поддаться искушению.

— Если хочешь заехать к ней, — наконец произнесла она, — я могу составить тебе компанию. У нее там труба в туалете подтекает.

— Грязь, — брезгливо проговорил Лоуренс. — Вижу, грязь тебя не пугает.

Камилла пожала плечами, подхватила увесистый чемоданчик с инструментами.

— В общем, нет, — ответила она.

Когда они приехали в Экар, Камилла попросила ведро и тряпку и оставила Лоуренса на растерзание Сюзанне и Солиману, который предложил ему выпить травяного чая или водки.

— Водки, — попросил Лоуренс.

Камилла краем глаза наблюдала, как он старается сесть как можно дальше от Сюзанны, в конце длинного стола.

Откручивая старые гайки на сточной трубе в уборной, Камилла размышляла над тем, можно ли приучить Лоуренса хотя бы говорить «спасибо», просто «спасибо». Не то чтобы он был неприятен в общении, но и любезным его не назовешь. Регулярные визиты к гризли не способствуют искренности и сердечности. Это несколько смущало Камиллу, даже когда она оказывалась в обществе такой грубой женщины, как Сюзанна. Но Камилла не любила читать проповеди. Не бери в голову, думала она, концом отвертки отковыривая развалившуюся прокладку. Молчи, ничего не говори. Не вмешивайся, это не твое дело.

Она слышала обрывки слов, доносившиеся из комнаты на первом этаже, потом несколько раз хлопнула входная дверь. Солиман выбежал в коридор, взлетел на второй этаж и, задыхаясь, остановился у двери туалета. Камилла, по-прежнему стоя на коленях, подняла голову.

— Завтра, — торжественно объявил Солиман. — Облава назначена на завтра.

Тем временем в Париже комиссар Адамберг в задумчивости сидел перед телевизором, не замечая, что по нему показывают. Эмоциональный вечерний репортаж выбил его из колеи. Если этот кровожадный разбойник не сбавит обороты, скоро никто гроша ломаного не даст за жизнь его хищных собратьев, которые однажды, не в меру расхрабрившись, так легкомысленно перебрались через Альпы. На сей раз журналисты поработали над картинкой. На экране были хорошо видны полоски темной шерсти на лапах и спинах серых выходцев из Италии. Камера показала обвиняемых крупным планом: дело принимало скверный оборот. По мере того как увеличивались размеры животного, напряжение нарастало. Если так пойдет дальше, то к исходу месяца волк станет трехметровым. Это уж как пить дать. Комиссару не раз приходилось слышать, как жертвы описывают тех, кто на них напал: мужик огромного роста, зверская рожа, кулачищи как кувалды. А потом преступника задерживают, он вовсе не гигант, а самый обычный парень, тощий, небольшого роста, и пострадавший крайне разочарован. Проработав двадцать пять лет в полиции, Адамберг взял за правило опасаться обычных, ничем не примечательных людей и скорее доверял верзилам или уродам: они с самого детства научились быть тише воды, ниже травы, чтобы окружающие оставили их в покое. Обыкновенные люди не так благоразумны, они доставляют больше хлопот.

Адамберг, подремывая, ждал ночного выпуска новостей. Вовсе не для того, чтобы еще раз полюбоваться на растерзанных овец или послушать о беспримерных подвигах чудовищного волка. Он хотел увидеть кадры, запечатлевшие жителей деревни Сен-Виктор, собравшихся на площади вечером того дня. Его очень заинтересовала одна девушка справа, у старого платана. Она стояла почти спиной к камере, держа руки в карманах, высокая, тоненькая, с темными волосами до плеч, в серой куртке, джинсах и сапогах. И все. Ее лица даже не было видно. Слишком мало, чтобы снова начать думать о Камилле, однако именно о ней он сейчас и думал. Камилла была из тех девушек, что не расстанутся с ковбойскими сапогами, даже если на градуснике тридцать пять в тени. Но миллионы других девушек питают такое же пристрастие к сапогам и носят их даже в жару, у многих такие же короткие черные волосы и серые куртки. С чего бы это Камилле торчать на площади в Сен-Викторе? А может, у нее все-таки есть на это причина? Ему-то откуда знать, ведь они не виделись уже несколько лет и он не получал от нее ни одной весточки — ничего за все эти годы. Сам он тоже не давал о себе знать, но его всегда легко найти: он так и сидит в своем комиссариате, зарывшись в папки с делами, расследуя одно убийство за другим. А Камилла, как всегда, умчалась неведомо куда, есть у нее отвратительная привычка исчезать без предупреждения, оставляя людей в полной растерянности. Адамберг не был уверен, но, похоже, все-таки именно он ее бросил, но разве это дает ей право годами не давать о себе знать? Конечно, нет. Камилла всегда была самолюбива и не привыкла ни перед кем отчитываться. Он как-то виделся с ней, всего один раз, в поезде, но с тех пор прошло лет пять, не меньше. Они два часа занимались любовью, а потом опять ничего, она исчезла, «у тебя своя жизнь, у меня своя». Что ж, прекрасно, она живет своей жизнью, и ему на это наплевать. Ему просто интересно, она ли появлялась в кадре, там, у платана в Сен-Викторе.

За пятнадцать минут до полуночи опять показали выпуск новостей: овцы, фермер, снова овцы, площадь в деревне. Адамберг наклонился к экрану. Да, вполне вероятно, это была она, его Камилла, с которой он ничего не мог поделать, о которой постоянно думал. С таким же успехом это могла быть любая другая из миллиона похожих девушек. Он больше ничего не разобрал. За исключением рослого светловолосого парня рядом с ней: такие, как он, созданы для приключений — сильные, ловкие, обаятельные. Когда подобный тип кладет руку на плечо женщины, то кажется, будто ему подчиняется весь мир. А рука того типа в кадре как раз лежала на плече девушки в сапогах.

Адамберг снова опустился в кресло. Он не принадлежал к числу тех, кто создан для приключений. Он был невысок ростом и уже не молод. И волосы у него были вовсе не светлые. И он не считал, что ему должен подчиняться весь мир. В общем, все у него было не так, как у того блондина. Они во всем противоположны. И какой же вывод из этого можно сделать? А такой, что все эти годы Камилла любила высоких светловолосых парней, совершенно ему незнакомых. За эти годы у него сменилось множество женщин, притом совершенно разных, однако все они, надо отметить, отличались одним неоспоримым преимуществом перед Камиллой: они не носили такие дурацкие кожаные сапоги и предпочитали нормальную дамскую обувь.

Ну что ж, у тебя своя жизнь, у меня своя. Адамберга беспокоило не то, что рядом с Камиллой этот молодой блондин, а то, что она обосновалась в Сен-Викторе. Он всегда представлял себе Камиллу в движении, в пути — она то в одном городе, то в другом, она шагает по дорогам, закинув за спину рюкзак, набитый нотами и слесарными инструментами, и нигде надолго не останавливается, не обрастает хозяйством, никому не желает подчиняться. Адамберг расстроился, увидев ее среди жителей этой деревни. Значит, все возможно. Например, у нее там свой дом, свои стулья, чашки, — почему бы нет, разве у нее не может быть чашек? — умывальник, кровать, а в кровати этот тип с его постоянством, с его земной любовью, ровной и надежной, как солидный деревенский стол — простой, крепкий, промытый до идеальной чистоты. Камилла — на одном месте, привязанная к этому типу, спокойная и всем довольная. Значит, у них по меньшей мере две чашки. Следовательно, есть еще и тарелки, и приборы, и кастрюли, и настольная лампа, и, наверное, что совсем уж плохо, — ковер. Да, две чашки, большие, простые, удобные, отмытые до идеальной чистоты.

Адамберг почувствовал, что засыпает. Он поднялся, выключил телевизор, потом свет и пошел в ванную. Две простые, чистые чашки, а в них кофе, простой… Правильно, но если все именно так, то почему на ней эти кожаные сапоги? В этой истории нет места сапогам. Зачем ей сапоги, если она ходит только от кровати к столу и от стола к пианино? А от пианино снова к кровати? Где ее ждет этот тип, отмытый до идеальной чистоты?

Адамберг выключил воду, взял полотенце. Пока на ней сапоги, у него еще есть надежда. Вытер волосы, взглянул в зеркало. С ним такое порой случалось: он иногда думал об этой девушке. Просто так, без особой цели, ему это нравилось. Это как выйти из дому, куда-то пойти, что-то увидеть и узнать; как установить декорации всего лишь на один спектакль. Спектакль называется «Женщина в пути». Адамберг совладал со своими мыслями и направил их в привычное русло: Камилла была снова в пути. Сегодня вечером спектакль под названием «Женщина, живущая в Сен-Викторе со светловолосым парнем» ему совсем не понравился. Он, наверное, даже не смог бы заснуть, воображая, что она рядом, как обычно делал, когда у него в постели не было женщины. Когда реальная жизнь замедляла бег, Камилла служила ему воображаемой женщиной. А теперь мешал тот блондин, он причинял неудобства.

Вытянувшись на кровати, Адамберг закрыл глаза. Камилле нечего делать у платана в Сен-Викторе, значит, это была не она. Наверное, ту девушку на экране зовут Мелани. Значит, если следовать логике, у того типа, созданного для приключений, нет ни малейшего права портить ему жизнь.