Человек наизнанку

VIII

Прежде чем наступил воскресный покой, два последних дня недели начинались с утренней суматохи, проходили в напряжении и заканчивались в угрюмом молчании. В субботу после полудня Камилла, не выдержав, сбежала из деревни и отправилась пешком к Камню святого Марка, который, как гласила молва, излечивал от бессилия, бесплодия и любовных неудач, — нужно только было правильно на него сесть. Касательно последнего пункта, видимо слишком деликатного, Камилле не удалось получить внятных объяснений. Впрочем, если этот камень может решать столь сложные проблемы, он уж наверняка сумеет справиться с ее плохим настроением, сомнениями, тоской и отсутствием музыкального вдохновения, — ведь это не что иное, как вторичные проявления бессилия.

Камилла взяла с собой окованную железом тяжелую палку и «Каталог профессионального оборудования и инструментов». Она любила листать это издание в особые моменты: за завтраком, за чашечкой кофе или просто когда настроение грозило испортиться всерьез и надолго. Кроме этого каталога, Камилла читала то же, что и все нормальные люди.

Эта любовь к разного рода инструментам и технике раздражала Лоуренса, однажды он недрогнувшей рукой выбросил в мусорное ведро каталог вместе с рекламными проспектами и буклетами. Довольно и того, что Камилла ремонтирует сантехнику, но ведь она зарится на оборудование для других слесарных работ. Камилла вытащила слегка запачканный каталог из ведра и не стала выяснять отношения. Лоуренс возлагал на женщин слишком большие надежды, из-за чего, как это ни парадоксально, вынужден был мириться с их многочисленными недостатками: он считал, что они стоят на высшей ступени мироздания, могут повелевать сферой бессознательного и призваны облагородить мужчин, которые находятся на низком, примитивном уровне развития. Он хотел видеть женщин возвышенными, а не банальными, он полагал, что они почти бестелесны и ни в коем случае не прагматичны. «Каталог профессионального оборудования и инструментов» плохо вписывался в эти идеальные представления. Камилла признавала право Лоуренса на мечты, но также считала своим законным правом любить всякие инструменты, «как любой придурок», если процитировать Сюзанну.

Она сунула каталог в рюкзак, туда же положила бутылку воды и хлеб и, покинув деревню, поднялась в гору по каменным ступеням лестницы, ведущей на запад. Ей пришлось идти почти три часа, прежде чем она добралась до камня. Да, плодовитость — штука серьезная, тут нужно потрудиться. Камень, обладающий такой силой, не может лежать в соседском огороде, — это смахивало бы на мошенничество. Подобный камень должен находиться в труднодоступном месте. Поднявшись на вершину горы, рядом со старым камнем Камилла обнаружила свежую табличку с надписью, деликатно напоминающей, что во время прогулки следует остерегаться собак новой породы, которые используются фермерами для охраны овец. Надпись заканчивалась следующей обнадеживающей фразой: «Не кричите, не бросайте камни — убедившись, что вы не представляете опасности, собаки, как правило, уходят сами». А в исключительных случаях, дополнила текст Камилла, они могут на вас кинуться и разорвать. Она инстинктивно сжала в руке окованную железом палку и огляделась. Когда рядом волки и бродячие собаки, горы превращаются в зону боевых действий.

Она взобралась на камень, с которого было видно всю долину. Напротив Камиллы внизу виднелась длинная цепочка светлых машин: их оставили охотники, участвующие в облаве. До Камиллы доносились раскаты мужских голосов. В глубине души она не чувствовала себя в безопасности. Честно говоря, ей было немного страшно.

Она достала бутылку с водой, хлеб, каталог. Это был очень хороший, полный каталог, с разделами, посвященными компрессорам, сварке, строительным лесам, подъемникам и еще массе интереснейших вещей. Камилла читала все подряд, включая подробные описания машин и механизмов, которыми обычно изобилуют подобные каталоги. Это чтение доставляло ей живейшее удовольствие, — приятно понимать, что представляет собой тот или иной предмет, для чего он служит и как работает, — но, кроме того, еще и положительно действовало на эмоциональное состояние. Само собой возникало ощущение, что можно решить все мировые проблемы, если обзавестись «комбинированным токарно-фрезерным станком» или «универсальным торцевым ключом». Каталог вселял в нее надежду, что с помощью силы, помноженной на ловкость, можно справиться со всеми невзгодами бытия. Обманчивая надежда, но все же надежда. Таким образом, Камилла черпала жизненную энергию из двух источников: музыки и «Каталога профессионального оборудования и инструментов». Десять лет назад она еще искала поддержки в любви, но теперь она была сыта по горло этой старой песней про любовь. Любовь дарит крылья, зато подрубает ноги, — так стоит ли рисковать? Вряд ли, уж лучше выбрать, например, «гидравлический домкрат грузоподъемностью 10 тонн». В любви всегда одно и то же: если ты не любишь человека, он остается, а если любишь — уходит. Система работает просто, никаких неожиданностей, а в результате — неминуемые неприятности или катастрофа. И все это ради двух-трех недель изумления и восторга, — нет, пожалуй, это не стоит того. Любовь на долгие годы, любовь созидающая, дающая силы, возвышающая, очищающая, святая, прочная — все, что люди придумали про любовь и во что верят, пока не обожгутся сами, — это просто чушь. Такой вывод сделала Камилла после многих лет, потраченных на безуспешные попытки, после многих разочарований и приступов отчаянной тоски. Чушь, сказочки для дураков, находка для страдающих нарциссизмом. В том, что касается любви, Камилла, можно сказать, стала крепким орешком, но она не испытывала по этому поводу ни сожаления, ни удовлетворения. Ее твердая скорлупа не мешала ей искренне, на свой лад любить Лоуренса. Ценить его, даже восхищаться им, согреваться его теплом. И при этом ни на что не надеяться. От любви у Камиллы остались только сиюминутные желания и мимолетные чувства, она давно уже похоронила всяческие идеалы, чаяния, возвышенные стремления. Она уже почти ничего ни от кого не ждала. Теперь ее любовь граничила с равнодушием, она была неким состоянием ума, основанным на желании быть полезной и делать добро.

Камилла перебралась в тень, сняла куртку и на добрых два часа погрузилась в чтение описаний «точильного круга с блокирующим диском» и «турбинного насоса с двойной изоляцией», а также других столь же поучительных текстов, восстанавливающих душевное равновесие. Однако она то и дело отрывалась от каталога и осматривалась. Ей было неспокойно, ее рука время от времени ощупывала лежащую рядом палку. Внезапно она услышала шелест, затем громкий треск: кто-то продирался через кусты, ломая ветки. В мгновение ока она вскочила на ноги, крепко вцепившись в палку. Сердце ее колотилось от страха. Метрах в десяти от нее на прогалину выбежал кабан, но, заметив девушку, тут же скрылся в густых зарослях. Камилла перевела дыхание, собрала рюкзак и спустилась по тропинке в Сен-Виктор. В горах сейчас лучше не появляться.

В вечерних сумерках она пришла к вулканической скале, уселась по-турецки на краю камня и, подкрепившись хлебом и сыром, дождалась возвращения охотников с облавы. Глухие, тяжелые звуки, долетавшие до нее, свидетельствовали о том, что люди снова потерпели поражение. Издалека она увидела, как возвращается и Лоуренс. Он не оставил мотоцикл на площади, как обычно, а проехал мимо усталых мужчин прямо к дому, преодолев крутой подъем.

Когда она пришла, он сидел на ступеньке, задумчивый, далекий, все еще держа в руке шлем. Она устроилась рядом, и Лоуренс положил ей руку на плечо.

— Есть новости?

Лоуренс только покачал головой.

— Какие-нибудь неприятности?

Ответ был тот же.

— Что с Сибелиусом?

— Нашли. И его брата Поркуса тоже. У них территория на юго-востоке. Оба злые как черти. Злые, но безобидные. Парни постараются их усыпить.

— Зачем?

— Чтобы снять слепки зубов.

Камилла кивнула.

— А что с Крассом? — спросила она.

Лоуренс снова покачал головой.

— Никаких следов, — ответил он.

Камилла молча доела кусок сыра. Как же порой утомительно вытягивать из этого канадца слово за словом.

— Никто не может найти этого зверя. Ни они, ни вы, — подвела итог Камилла.

— Он неуловим, — подтвердил Лоуренс. — Он когда-нибудь выдаст себя, и собаки его учуют.

— Но до сих пор этого не случилось.

— Он крутой парень. Tough guy.

Камилла нахмурилась. Все это ее озадачивало. Однажды на поимку такого зверя люди из Жеводана потратили не один месяц. Впрочем, еще не доказано, что это такой же зверь. Потом еще добрых два столетия тень зверя пугала всех в округе.

— И все-таки меня это удивляет, — пробормотала Камилла, положив подбородок на колени.

Лоуренс потрепал ее по волосам.

— Но есть один человек, которого это вовсе не удивляет, — насмешливо произнес он.

Камилла внимательно посмотрела на него. Уже совсем стемнело, и она не могла как следует рассмотреть его лицо. Она ждала. В темноте Лоуренс вынужден был говорить больше, поскольку его жесты были никому не видны. Камилле казалось, что ночью Лоуренс словно ускользает от нее.

— Есть один человек, который не верит в это, — продолжал канадец.

— Во что, в охоту?

— В зверя.

Снова повисло молчание.

— Не понимаю, — сказала Камилла: невольно подражая собеседнику, она иногда из экономии опускала начало фразы.

— Тот, кто считает, что никакого зверя нет, — произнес Лоуренс, подчеркивая каждое слово. — Никакого зверя нет. Мне это сказали, попросив особо не болтать.

— Ну ладно, — протянула Камилла, — и во что же этот человек верит? В то, что все это нам приснилось?

— Нет.

— Что это галлюцинация? Массовый психоз?

— Нет. Он верит, что никакого зверя нет.

— А в то, что в округе полно дохлых овец, он тоже не верит?

— В это он, конечно, верит. А в зверя — нет.

Камилла недоуменно пожала плечами:

— И во что же он тогда верит?

— Он верит в то, что это человек.

Камилла выпрямилась, тряхнула головой.

— Человек? Душит овец? А как же следы зубов?

Лоуренс поморщился: Камилла не увидела, но почувствовала это.

— Тот человек считает, это оборотень.

Снова воцарилось молчание, потом Камилла положила руку на плечо канадца.

— Оборотень? — переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. — Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?

— Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.

Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.

— Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?

— Именно так, — серьезно произнес Лоуренс. — Я говорю об оборотне.

— И у нас тут якобы завелся оборотень?

— Да.

— И он еще зимой начал убивать овец?

— По крайней мере, убил десятка два за последнее время.

— А ты-то сам в это веришь? — с сомнением спросила Камилла.

Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:

— God. Конечно, нет.

Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.

— И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?

— Сюзанна Рослен.

Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.

— Лоуренс, это правда?

— Правда. В тот вечер, когда ты чинила что-то в туалете. Она сказала, что это оборотень, чертов придурок, заливший кровью целый район. Поэтому у него зубы не такие, как у нормальных волков.

— Это Сюзанна сказала? Ты действительно имеешь в виду Сюзанну?

— Да. Толстуху.

Камилла, вконец раздавленная, замерла, безвольно свесив руки.

— Она сказала, — продолжал Лоуренс, — что этого чертова оборотня… — он на секунду замолчал, подбирая слово, — разбудили волки, вернувшиеся сюда, и что теперь он прикрывается ими, чтобы скрыть свои преступления.

— Но Сюзанна же не сумасшедшая, — пробормотала Камилла.

— Ты сама знаешь, она совершенно чокнутая.

Камилла не ответила.

— Ты ведь сама это знаешь, — снова заговорил Лоуренс. — Я тебе еще не все сказал, — добавил он.

— Может, зайдем в дом? — попросила Камилла. — Я замерзла, совсем замерзла.

Лоуренс посмотрел на нее и рывком поднялся на ноги, словно только что заметил, как неприятны Камилле его слова. Девушка любила толстуху. Лоуренс обнял ее, погладил по спине. Ему доводилось слышать столько нудных историй о старухах, обернувшихся медведицами-гризли, о медведицах, превратившихся в снежных куропаток, о куропатках, в которых вселились неприкаянные человеческие души, что все эти басни до смерти ему наскучили. Человек всегда враждовал с дикой природой. А здесь, в крохотной Франции, люди и вовсе от нее отвыкли. Да к тому же Камилла так любит толстуху.

— Пойдем в дом, — тихонько сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Камилла не стала зажигать свет, чтобы не пришлось снова вытягивать из Лоуренса каждое слово. Взошла луна, и все было видно. Камилла забралась с ногами в старое плетеное кресло, обхватила руками колени. Лоуренс открыл банку винограда в водке, положил десяток ягод в чашку, подал Камилле. Нацедил себе немного водки.

— Может, напьемся? — предложил он.

— Этой банки нам не хватит.

Камилла съела ягоды, бросила косточки на дно чашки. Она могла бы выплюнуть их в камин, но Лоуренс был против того, чтобы женщина плевалась косточками в камин, ведь она должна быть выше мужчин с их грубыми манерами и привычкой постоянно плеваться.

— Поверь, меня огорчает эта история, — проговорил он.

— Наверное, Сюзанна начиталась африканских сказок, — устало предположила Камилла.

— Все может быть.

— В Африке есть оборотни?

Лоуренс развел руками:

— Думаю, есть. Только там люди, наверное, превращаются не в волков, а в гиен или шакалов.

— Что ты еще мне хотел сказать?

— Она знает, кто он.

— Оборотень?

— Да.

— Скажи кто.

— Массар, парень, работающий на бойне.

— Массар? — воскликнула Камилла. — Господи, почему именно Массар?

Лоуренс смущенно потер щеку.

— Не молчи, — приказала Камилла.

— Потому что у него не растут волосы на лице и на теле.

Камилла твердой рукой протянула пустую чашку, и Лоуренс положил ей еще ягод.

— Что это значит — не растут волосы на теле?

— Ты видела этого типа?

— Да, один раз.

— У него действительно безволосая кожа.

— Я что-то не пойму. — Камилла помрачнела. — У него на голове растут волосы, как у тебя и меня. Челка весь лоб закрывает.

— Я имею в виду не это: у него нет волос ни на лице, ни на теле.

— Ты хочешь сказать: на ногах, на руках, на груди?

— Да, кожа у парня гладкая, как у младенца. Я, конечно, его не рассматривал, но мне показалось, что он даже не бреется.

Камилла прикрыла глаза, пытаясь представить себе Массара, когда он стоял тем утром, прислонясь к фургону. Она вспомнила, как ее удивили его белоснежные руки и лицо, он выглядел особенно странно рядом с другими, смуглыми охотниками. Да, может, у него действительно безволосая кожа.

— И что? — с сомнением произнесла она. — Что с того?

— Вижу, ты не очень разбираешься в оборотнях, да?

— Разумеется, не разбираюсь.

— И не сумеешь распознать его при свете дня.

— Нет. А по каким приметам я должна узнать его, беднягу?

— По этой примете. У оборотней нет волос на теле. А знаешь почему? Потому что они у него внутри.

— Ты что, шутишь?

— Почитай старые книги твоей еще более старой, съехавшей с катушек страны. Увидишь. Там так и написано. Большинству людей, живущих в сельской местности, хорошо это известно. И толстухе в том числе.

— Сюзанне.

— Сюзанне.

— И им известно также про этот фокус с волосами?

— Это вовсе не фокус. Это знак, которым отмечены оборотни. Другого нет. У него волосы внутри, потому что это человек наизнанку. Ночью он выворачивает себя налицо, и тогда шерсть оказывается снаружи.

— Значит, выходит, что Массар — что-то вроде шубы, вывернутой наизнанку?

— Да, если тебе так больше нравится.

— А зубы? Они у него тоже… двусторонние? Куда он их прячет днем?

Лоуренс поставил рюмку на стол и повернулся к Камилле.

— Ну что ты так разволновалась, Камилла? Это ни к чему. Bullshit. Это же не я придумал, это сказала толстуха.

— Сюзанна.

— Сюзанна.

— Да, ты прав, — признала Камилла. — Прости меня.

Камилла встала, вытряхнула остатки винограда в чашку. Если есть не торопясь ягодку за ягодкой, можно постепенно расслабиться, хотя бы физически. «Пьяный» виноград приготовила Сюзанна. В комнате за кухней хозяйка Экара гнала водку из виноградных выжимок — жгучую воду, как называла ее Сюзанна, и количество этого крепкого напитка сильно превышало «предельную норму», установленную законом для владельцев виноградников. «Плевать я на нее хотела, на эту норму», — не раз говорила Сюзанна. Впрочем, ей никогда не было дела ни до каких норм, ограничений, налогов, квот, пошлин, страховок, инструкций, сроков годности и тому подобного. Ее управляющий Бютей следил за тем, чтобы хозяйственная деятельность в Экаре не выходила слишком далеко за рамки гражданского законодательства, а Полуночник — за тем, чтобы не было претензий со стороны санитарной инспекции. Камилла спрашивала себя, каким образом Сюзанна, которой переступить через общепринятые правила — все равно что лужу перешагнуть, могла присоединиться к тем, кто распускает упорные, а потому особенно опасные слухи об оборотне. Камилла завинтила крышку на опустевшей банке и прошлась по комнате, крепко сжимая в руке чашку. Разве что Сюзанна решила отныне придерживаться собственных правил, поскольку принимала в штыки законы общества. Создать свои правила, свои законы, дать свое объяснение событиям. Когда все местное население, сплотив ряды, ринулось ловить зверя, Сюзанна Рослен, противница всякого единомыслия, предпочла держаться в стороне. Она бросала вызов общности мнений, следовала иной логике — какой угодно, лишь бы не той, которой придерживались остальные.

— Она свихнулась, — подытожил Лоуренс, словно прочитав мысли Камиллы. — Она не от мира сего.

— Как и ты. Ты ведь живешь в снегах, бок о бок с медведями.

— Но я-то не свихнулся. Конечно, чудо, что этого не случилось, но я не свихнулся. Этим я отличаюсь от толстухи. Ей на все наплевать. Ей плевать даже на то, что от нее вечно воняет овцами.

— Забудь ты про этот запах, Лоуренс.

— Я ни о чем не забываю. Она опасна. Вспомни про Массара.

Камилла провела рукой по лицу. Лоуренс прав. Пусть Сюзанна несет околесицу про какого-то оборотня, это ее дело. Любой имеет право нести околесицу. Но обвинять человека — это совсем другое дело.

— А почему Массар?

— Потому что у него не растут волосы на теле, — терпеливо повторил Лоуренс.

— Да нет же, — устало отмахнулась Камилла. — Кроме волос, оставь ты в покое эти чертовы волосы. Почему ты считаешь, что она всю вину валит на него? Этот парень чем-то похож на нее, его тоже все сторонятся и никто не любит, он тоже одинок. Скорее ей бы надо его защищать.

— Вот именно, он слишком похож на нее. Они охотятся на одной территории. Она должна его устранить.

— Ты слишком много лет занимался гризли.

— Говорю тебе, все так и есть. Они — жестокие конкуренты.

Камилла покачала головой.

— Что она тебе о нем сказала? Кроме волос?

— Ничего. Пришел Солиман, и она замолчала. Я больше ничего не смог разузнать.

— Этого уже достаточно.

— Более чем достаточно.

— И что же нам теперь делать?

Лоуренс подошел к Камилле, положил ей руки на плечи.

— Я скажу тебе, что мне советовал мой отец: «Хочешь быть свободным — пореже открывай рот».

— Ясно. И что дальше?

— Рот мы закроем. Потому что если обвинения толстухи станут известны за пределами Экара, Массару несдобровать. Ты ведь знаешь, что каких-нибудь двести лет назад делали с теми, кого подозревали в подобных делах?

— Не знаю. Говори все как есть.

— Им вспарывали брюхо от шеи до паха и смотрели, нет ли у них внутри волос. А потом, когда обнаруживалось, что их ввели в заблуждение, плакать было уже поздно.

Лоуренс сжал плечи Камиллы.

— Нельзя, чтобы ее бредни стали известны за пределами фермы, черт бы ее взял, — медленно и отчетливо проговорил он.

— Не верю, что люди такие чокнутые, как ты воображаешь. Они не накинутся на Массара. Люди знают, что на овец нападает волк.

— Ты права. В обычное время ты была бы совершенно права. Однако ты забываешь, что мы имеем дело с необычным волком, не таким, как другие. Я видел отпечатки его зубов. Камилла, если я тебе говорю, что это могучий зверь, такой, каких я, может быть, никогда не встречал, ты должна мне поверить.

— Я тебе верю, — тихо ответила Камилла.

— Скоро это станет известно многим, не мне одному. Они же не слепые, эти парни, они быстро во всем разберутся, что бы там ни думала толстуха. И очень скоро они обо всем узнают. Узнают о том, что имеют дело с необычным существом, какого они никогда не видели. Камилла, ты понимаешь, к чему я веду? Ты понимаешь, насколько серьезна опасность? Для них это нечто выходящее за пределы нормы. Они же испугаются. И потеряют голову. Станут поклоняться идолам и предавать огню несогласных. Если сейчас толстуха Сюзанна распустит слухи, парни схватят Массара и вспорют ему брюхо от шеи до самых яиц.

Камилла покачала головой, напряженно размышляя. Никогда еще Лоуренс не произносил столько слов сразу. Он по-прежнему обнимал ее, словно желая защитить. Камилла чувствовала его горячие ладони на своей спине.

— Вот почему нужно непременно найти этого зверя, мертвым или живым. Если они его найдут, он будет мертвым, если я — живым. И с этого момента нам лучше помалкивать.

— А что делать с Сюзанной?

— Съездим к ней завтра, скажем, чтобы поменьше трепалась.

— Она не любит, когда ей приказывают.

— Но она любит меня.

— Она уже могла рассказать кому-нибудь, кроме тебя.

— Не думаю. Вряд ли.

— Почему?

— Потому что она считает всех жителей Сен-Виктора круглыми идиотами. А меня нет, потому что я иностранец. Кроме того, она разговорилась об этом со мной, потому что я разбираюсь в волках.

— Почему же ты ни словом не обмолвился в среду вечером, когда мы вернулись из Экара?

— Я надеялся, что во время облавы животное обнаружат и тогда все само собой забудется. Не хотел понапрасну тебя расстраивать, ты ведь любишь толстуху.

Камилла снова покачала головой.

— Она сумасшедшая, твоя Сюзанна, — прошептал ей на ухо Лоуренс.

— Я ее все равно очень люблю.

— Знаю.