Человек с железным оленем

СПОРТИВНЫЙ ПОДВИГ (вместо послесловия)

ЭТА повесть закончена мной около года назад. Причиной того, что я дописываю ее только сейчас, послужило плавание весной прошлого года на дизель-электроходе "Енисей". Мощный ледокольный корабль спешил в пролив Литке, где застрял в торосистом льду небольшой старенький ледокол "Добрыня Никитич".

Воспользовавшись любезностью капитана дизель-электрохода Анатолия Матвеевича Кашицкого (ныне — старшего штурмана атомного ледокола "Ленин"), я отправился из Петропавловска в эту спасательную экспедицию.

Слева по борту мелькнули огни маяка на мысе Африка, справа, где-то вдали, осталась каменная громада Командор. "Енисей" вошел в Берингово, море. Штормовой ветер гнал навстречу тяжелые льды, шугу. Постепенно снежно-ледяная каша густела и, наконец, вовсе сомкнулась. Вблизи острова Карагинского перед кораблем вырос, казалось бы непреодолимый, барьер всторошенного льда. Но недаром судно только что завершило куда более сложное плавание — пересекло за полтора месяца Арктику сквозным рейсом из Архангельска в Провидение. Экипаж смело пошел на штурм барьера.

Прочный стальной корпус дрожал. Для того, чтобы пробиться вперед на метр-другой, приходилось дважды и трижды отступать, снова и снова таранить с разбега ледяную преграду. Свирепствовал норд-ост, над судном все чаще проносились плотные снежные заряды, шквальный ветер поднимал в воздух водяную пыль, брызги. Эта влажная масса облепляла корабль и тотчас схватывалась морозом. В лучах прожектора сверкали побелевшие палуба, мачты, надстройка, покрытые лохматым инеем, отяжелевшие тросы. Корабль принял сказочный вид, но внутри производилась обыденная работа. В штурманской рубке, в машинном отделении и на других постах бдительно стояли вахтенные. На "Енисее" собраны воедино многие достижения науки в борьбе с извечным врагом мореходов — полярным льдом: массивный, особо прочно сконструированный корпус, мощные двигатели, комплекс совершеннейших навигационных приборов — все это сейчас было пущено в действие…

Лучи прожекторов настойчиво прокладывали через торосистые поля световую линейку, по которой врубался форштевень дизель-электрохода. Бегавший по темному экрану радиолокатора тонкий луч вырисовывал искрящимся потоком точек дальнейший путь, своевременно предупреждая об опасностях.

Прорывом руководил сам капитан. Отдавая спокойным голосом указания рулевому, он одновременно поворотами ручки машинного телеграфа посылал электросигналы на двигатель. И по этой автоматической команде тысячи лошадиных сил, скрытые где-то в недрах стальной коробки корабля, крошили двухметровый лед.

Я глядел через окно закрытого от ветров и мороза мостика на бесконечное, уходящее во мглу нагромождение торосов и вдруг представил среди них крошечную, одинокую фигурку человека с велосипедом…

Позже в кают-компании удалось завести разговор о Травине. Опытные полярные моряки, не раз пересекшие Северный Ледовитый океан, восприняли мой рассказ как "охотничью историю", решительно заявили, что проделать такой маршрут вообще одному человеку не под силу, что же касается велосипеда, знака на мысе Дежнева, то это легенда.

Надо полагать, мои доводы, основанные только на устном рассказе самого путешественника, звучали недостаточно убедительно. Беда в том, что записок у Глеба Леонтьевича не сохранилось, а памяти не всегда можно довериться, тем более что речь шла об истории тридцатилетней давности.

Вот тогда-то мне стало ясно, что не поверят и другие. В самом деле, поверить не легко. О трудностях похода дает представление любая из книг полярных исследователей, книг, часть которых издавалась нередко в виде дневниковых записей, найденных на могилах смельчаков. В красноречивой статистике, приведенной в работе доктора исторических наук М. И. Белова "Северный морской путь", сообщается, что из 122-х плаваний, совершенных между 1876–1919 гг., только по Карской трассе 36 прошли неудачно, а 11 окончились гибелью судов.

Что касается сухопутных арктических трасс, то можно сослаться на пример экспедиции датского исследователя Кнута Расмуссена, который пересек на собачьей упряжке так называемый "Северо-Западный проход" по берегу Северной Америки. На этот маршрут, протяженностью в 18 тысяч километров, названный "Великим санным путем", специально снаряженная экспедиция, в которой участвовало несколько человек, потратила четыре года (1921–1924). Правда, это было научное предприятие. Но все же коллектив и плюс четыре года!.. А Травин был один. Кто видел его во время путешествия по тяжелому северному пути? Помнят ли о нем? Я обратился с этим вопросом к ряду уважаемых полярных деятелей.

Первое письмо пришло от летчика Чухновского. Борис Григорьевич сообщал следующее:

"…Травин был на Диксоне, очевидно, в 1930 году, но не позднее 1931 года. Это я могу подтвердить, так как в эти годы базировался на острове Диксон".

Затем был получен ответ от командующего полярной авиацией Героя Советского Союза Марка Ивановича Шевелева.

"…Помню, что в 1930 году кое-кто из полярных исследователей рассказывал мне о т. Травине, который пытался проехать на велосипеде вдоль побережья Северного Ледовитого океана. Товарищи, рассказывавшие мне о нем, видели его в устье Енисея.

Где-то в архивах Комсеверпути должен был сохраниться фотоснимок Травина тех времен. Сам я, к сожалению, с т. Травиным не встречался и более подробных сведений сообщить не могу."

Молодежь Уэлена в честь похода Травина установила на мысе Дежнева памятный знак

Из Ленинграда прислал письмо доктор географических наук профессор Николай Иванович Евгенов.

"…Исполняю вашу просьбу о подтверждении моей встречи с т. Глебом Травиным. Мы с ним встретились в Югорском шаре — бухте Варнека. Он приехал ко мне с велосипедом на ледокол, на котором я находился как руководитель морской Карской экспедиции…

Я обеспечил Травину переезд на одном из судов экспедиции через Карское море до Диксона. Дал Травину, сколько помню, рекомендательные письма, бегло ознакомил его с условиями и обстановкой, которую он встретит на пути на восток от Енисея, пояснив при этом, что намечавшееся им продвижение по морскому побережью Таймырского полуострова невозможно. Указал также, что ему следует продвигаться от низовьев р. Енисея (Дудинка) на нижнее течение р. Хатанги, сообщил коротко о дальнейших путях к устьям рек Оленека, Лены, Яны и затем в Индигирско-Колымское Приполярье… Прошу передать ему мой поклон."

Одновременно у меня завязалась телеграфная переписка с Уэленом о памятном знаке. В надежде на любознательность молодежи телеграмму направил Чукотскому райкому ВЛКСМ. Вот ответ:

"Памятный знак Глеба Травина не сохранился тчк Местных жителей есть его фотокарточка которую он подарил память тчк Сторожилы подтверждают пребывание Травина сентябре 1931 года селе Наукан тчк Секретарь райкома Кузнецов."

Почти одновременно пришло сообщение от работников полярной станции.

"Очевидцы местные сторожилы наличие знака подтверждают тчк. Медведев,"

Короче говоря, материала для утверждения, что такой знак имелся, у меня собралось достаточно. Вопрос о его сохранности уточнил старший инженер отдела добычи Камчатского управления рыбной промышленности О. И. Орехов:

– В 1952 году мне случилась командировка в Уэлен. Там я и услышал о любопытном памятнике велосипедисту и захотел взглянуть на него, — рассказывал тов. Орехов. — Памятник находится на возвышенной части мыса Дежнева, в полутора-двух километрах от поселка, собран из металла и довольно хорошо сохранился. Только железный флажок погнут.

Любопытно отметить, что на знаке нацарапано большое количество автографов, видимо, его посещали и раньше.

Бывшая уэленская учительница Анастасия Семеновна Абрамова, работающая ныне на Камчатке, подробно рассказала о пребывании велосипедиста Травина в Уэлене и об установке молодежью в честь его спортивного достижения этого памятного знака.

Наконец, в минувшую навигацию я познакомился на ледоколе "Адмирал Макаров" с полярным капитаном Яковом Михайловичем Карташовым, который много лет плавает в Арктике. Капитан сообщил, что о велосипедисте он слышал, а его знак видел сам.

Много интересного рассказал пенсионер Михаил Гаврилович Аристов, с которым спортсмен встречался в Чукотском море, на шхуне.

Удалось разыскать и Евдокию Арефьевну Каменеву, сейчас работницу Петропавловского морского порта.

Так, шаг за шагом, я заручился свидетельствами живых людей по отдельным этапам незаурядного похода. Заручился повторно, так как имеется паспорт-регистратор. Южная же часть трассы, от Владивостока до Баку, столь подробно отражена в документе, что, на мой взгляд, не требовала каких-либо дополнительных сведений.

Любопытный разговор произошел с инспектором Камчатского облфинотдела С. Н. Вахомским, сослуживцем Травина по 83-му стрелковому полку. Он рассказал о поездке четырех восковцев на Камчатку. Кстати, четвертый восковец геолог Михаил Быстров, как сообщил Вахомский, тоже долго работал на Севере. В Великую Отечественную войну он погиб на фронте.

Постепенно у меня скопилась папка документов, подтверждающих подвиг спортсмена Травина.

***

В заключение следует остановиться на трех "но", которые весьма часто возникали во время бесед об этом путешествии.

Как много на своем пути пользовался велосипедист другими видами транспорта?

– Пароходом пять раз, — коротко отвечает Глеб Леонтьевич. — Плыл от Камчатки до Владивостока (2.600 км.), затем переправился через Каспийское (340 км) и Азовское (220 км) моря. Пароходом же пересек Карское море (900 км) и, наконец, из бухты Провидения плыл до Петропавловска (2.100 км). Было несколько эпизодических поездок на оленях, общая протяженность которых составила пару сотен километров. Собачья упряжка, взятая уже на последнем участке, перед Чукоткой, явилась чисто грузовым транспортом и, в лучшем случае, везла велосипед. На нарте лежал запас пищи, если таковая имелась, одежда, нартовый чум, оружие и боеприпасы. На выходе в Новосибирское море упряжка сократилась наполовину: пять собак погибли.

Несложный подсчет показывает, что в общей протяженности маршрута "инородным" транспортом преодолено всего лишь восемь процентов пути.

Теперь, второе "но". Как питался Травин на Севере? Где доставал пищу, как избежал цинги. Слово вновь Глебу Леонтьевичу:

– Представление об Арктике, как о какой-то пустыне, совершенно неправильно. Пустыня она для неподготовленного, незакаленного человека. А если у тебя есть навыки следопыта-охотника, меткий глаз, выдержка, то всегда на снегу найдешь "роспись" следов, которые приведут тебя к пище, начиная хотя бы от крошки-леминга до дикого оленя; тебя накормит встречная река, в которой терпением и сноровкой подсечешь какую-нибудь рыбу, в море найдешь тюленя и опять-таки рыбу…

Это я говорю о зиме, а летом, когда тундра кишит птицами, покрыта ковром морошки, грибами испытывать голод может разве слепой. Теперь цинга. Средство борьбы с ней очень простое: надо мясо и рыбу есть сырыми. Это вовсе не является чем-то чрезвычайным. У народов Севера свежая, невареная оленина или строганина — нарезанный мелкими стружками замороженный сырой балык — обычные блюда. Сырая рыба, сырое мясо — мой витаминизированный стол, и я ни разу в нем не раскаялся а строганину люблю до сего дня.

Г. Л. Травин во главе колонны камчатских спортсменов. 1932 г.

Рассказ Глеба Леонтьевича напомнил о трагедии экспедиции американского мореплавателя Джорджа де-Лонга Двигаясь на материк после гибели корабля "Жаннета" в Восточно-Сибирском море, преодолев исключительные трудности перехода в шлюпках через этот полярный бассейн и достигнув уже берега Якутии, члены экспедиции де-Лонга погибли от голода в нескольких сотнях километров от жилья, от людей. Конец стал неотвратим тогда, когда заболел индеец Алексей, следопыт, регулярно доставлявший дичь и оленей для своих товарищей. Умер он, еды не стало совсем, заменить индейца на охоте некому. И как результат этой беспомощности — смерть от голода.

Полную возможность питания сырой рыбой подтвердило смелое плавание в резиновой шлюпке через Атлантический океан французского врача Алена Бомбара. Путешественник в течение более чем двух месяцев питался лишь сырой рыбой и утолял жажду дождевой и морской водой. При этом оставался вполне здоровым и трудоспособным.

И последнее, третье "но".

Не раз, наряду с возгласами восхищения отвагой и находчивостью велосипедиста, приходилось слышать такие резюме — "никакой пользы для науки".

Будем же объективны. Прежде всего, сам Глеб Травин не претендовал и не претендует ни на какие научные открытия, он спортсмен. Впрочем наука и спорт шествуют довольно часто рука об руку. Говорят даже о чисто спортивной страсти первых походов на земные полюса. Но не будем тревожить великих, возьмем пример из работы скромных камчатских альпинистов. В 1956 году они совершили восхождение на недосягаемую до этого вершину Ичинской сопки. Ича считалась потухшим вулканом, а спортсмены нашли там на высоте трех тысяч метров фумаролу — мощный выход газов и паров через гигантскую трещину. Вулкан оказался "живым". Помогли альпинисты ученым-вулканологам и в обследовании Корякской сопки. Кстати сказать, одно из первых восхождений на этот действующий вулкан совершил в 1934 году все тот же неугомонный Глеб Травин, организовавший специальную альпинистскую группу.

Повторяю, Травин не ученый. Во время путешествия он не занимался научными наблюдениями и представлялся повсюду как физкультурник. Так будем же искать в энциклопедии спорта равных достижений, потребовавших не меньших усилий, не меньшего мужества. Говоря конкретно о велосипедном спорте, это путешествие можно сравнить только с кругосветным маршрутом Онисима Панкратова. Но если у Панкратова венцом перехода были Альпы, то у Травина — полярная пустыня! Панкратову потребовалось два года, чтобы преодолеть 48 тысяч километров, — Травин прошел 85 тысяч километров менее чем за три года.

Да нет же, речь идет вовсе не о снаряженной всем необходимым научной экспедиции. О спортивном достижении, делающем честь советскому велоспорту, вот о чем речь!

Не будет новостью, но и не лишне здесь сказать, что Россия — родина не только велосипеда, но и велопробегов на дальние расстояния. Изобретатель этой чудесной легкой машины, уральский мастер Е. М. Артамонов является и первым велостайером: в 1801 году он прибыл с Урала, из Верхотурья в Москву на своем двухколесном самокате и на нем же вернулся домой, преодолев в два конца пять тысяч километров. А через сто с немногим лет из Харбина провожали в путь кругосветника Онисима Панкратова, награжденного позже, от имени Международного спортивного союза, бриллиантовой звездой. Выехав в 1911 году из Харбина на велосипеде в Петербург, он затем пересек Германию, Францию, Испанию, Англию, Америку и, наконец, через Японию и Китай возвратился к исходной точке — в Харбин.

В истории советского спорта записан большой велопробег пограничников в 1936 году, который возглавлял чемпион Украины Л. Людомирский. Пять спортсменов проехали по маршруту Киев — Одесса — Керчь — Новороссийск — Баку — Красноводск — Среднеазиатские республики — Иркутск — Хабаровск — Владивосток, с заездом в Якутск. Пробег закончился в Москве, была пройдена 31 тысяча километров.

Об участке маршрута Хабаровск — Усть-Кут — Якутск говорят как о "совершенно фантастическом для велосипедного спорта". Отдавая должное мужеству и мастерству велосипедистов-пограничников, можно эпитет — "фантастический" применить и к пробегу Глеба Травина. Подумайте, если вытянуть воображаемую ленту проложенной им колеи, то она дважды опояшет земной шар!

Пробег Травина был одним из первых, если не самым первым советским велопутешествием на большое расстояние и, пожалуй, единственным в мире полярным велопробегом.

***

Осенью минувшего года в ряде молодежных газет публиковалась моя корреспонденция о Травине. Она заинтересовала читателей. С разных концов страны велосипедист получил письма с выражением восхищения. "Это был действительно героический переход по неизведанным дорогам и в летний зной, и в зимнюю стужу, — писал одессит В. М. Можаровский. — Очевидно, одной закалки для осуществления такого перехода было недостаточно. К этому следует добавить наличие сильной воли и высокое моральное состояние…".

"Несколько дней назад в ленинградской газете "Смена" мы прочли статью "Полярный переход на велосипеде" о вашем поистине героическом путешествии, — писали Глебу Леонтьевичу ленинградские суденты-спортсмены тт. Слепокуров и Буторин. — Мы ничего не знали об этом спортивном подвиге до этой коротенькой статьи…" и т. д.

Не знают о Травине не только тт. Слепокуров и Буторин, не знает о нем и спортивная общественность, возможно, и общество "Динамо", чей знак он с честью пронес через тайгу, пустыни и Заполярье. Переход Травина остался "областным рекордом", известность отважного следопыта не вышла за берега далекого Камчатского полуострова. Причина этого кроется, главным образом, в том, что Травин рассматривался как "самодеятельный турист" — корявый термин, которым пользуются до сего дня составители справочника "Туристские маршруты по СССР", начисто игнорирующие, замечу, удивительный заповедник природы — Камчатку.

Путешествие камчатского велосипедиста безусловно спортивное дело. Тем не менее инициатива была воспринята не по сущности, а по наименованию. По правде сказать, в те годы в нашей стране французское слово "турист" не казалось благозвучным, ассоциируясь чуть ли не со словом "праздношатающийся". "Путешествие ради удовольствия, развлечения" — так трактовал понятие "туризма" настольный энциклопедический словарь 1927 года.

Как бы то ни было, но идея путешествия не была сразу понята. Сам же Глеб Леонтьевич не поднимал этого вопроса из скромности. Теперь, через тридцать лет, он даже склонен несколько иронически смотреть на свой юношеский порыв. "Романтика! Надо было задержать меня на Турксибе или Беломорканале, их как раз тогда строили", — говорил он вполусерьез в день нашего знакомства.

Тут уж приходится защищать Травина от него самого, от пробравшегося с годами в душу скепсиса. Без светлой целеустремленной романтики, помноженной на знание цели и труд, мы не построили бы в столь короткий срок тот же Турксиб, не освоили бы Северный морской путь, не двинулись бы в едином порыве в атаку на целину и уж, конечно, не привезли бы из Мельбурна сто семьдесят олимпийских медалей — свидетельство нашей закалки, выносливости, а главное, любви к Родине, к партии. А разве советская ракета, запущенная на Луну, это не ожившая мечта? Как нам жить без романтики, без мечты, зовущей вперед, не сгибающейся ни перед природой, ни перед любыми темными силами, воодушевляющей на борьбу за прекрасное?!

Г. Л. Травин среди моряков Петропавловск-Камчатского военно-морского гарнизона, 1959 г.

К числу отважных, возможно романтических вызовов стихии, относится и полярный переход Глеба Травина. Только поэтому его горячо встретила славная молодежь Уэлена, поэтому ему помогали чем могли в селениях, на радиостанциях Севера.

Спортивный подвиг — так назвали юные корреспонденты из Ленинграда беспримерный велопробег. А подвиги старших всегда остаются с сегодняшним поколением как важнейшие этапы в героической эстафете человеческих дерзаний, эстафете, которая не знает финиша.

***

В Петропавловском краеведческом музее висит рельефная карта Камчатского полуострова: цепи коричневых хребтов, сверкающие льдами конусы вулканов, ущелья стремительных рек, тундра… Суровый край… Поворот рубильника — и карта загорается сотнями разноцветных огней Светящиеся точки видны в центре полуострова — это сельскохозяйственные колхозы Мильковской долины, северной житницы. Гирлянда огней тянется вдоль морских побережий: рыболовецкие колхозы, рыбокомбинаты, консервные заводы. Камчатка из отсталой окраины превратилась в крупнейший рыбопромышленный район Советского Союза и дает более 10 процентов всей рыбной продукции страны.

Огни убегают к Полярному кругу, к Чукотке и далее в Арктику: крупный порт Тикси, полярная база и научный арктический центр — поселок Диксон, города Игарка, Норильск, Воркута, Нарьян-Мар…

Карта Ледовитого океана пронизана пунктирами регулярных морских трасс от Камчатки до Мурманска, обставлена сотнями полярных станций. Север перестал быть "белым безмолвием". Но этот край по-прежнему ждет жадных на дело, умных и гордых людей, которые с уважением приемлют то, что сделано предшественниками — моряками, геологами, строителями, врачами, связистами, рыбаками, пе дагогами, полярными следопытами — всеми, кто вложил частицу себя во всенародный подвиг освоения Советской Арктики.

Петропавловск-Камчатский.

Март 1957 — июль 1959 г.