Человек воды

Глава 20 ЕГО ОТЪЕЗД

Он стоит на темном тротуаре, защищенный от уличных огней кустом, он исполнен уважения к освещенному окну Бигги, а также к мистеру Фит-чу, ночному стражу своей и соседских лужаек. Фитч машет ему, и Богус, осторожно прихрамывая, ковыляет в сторону города, медленно ступая вдоль полоски травы, пробившейся между тротуаром и шоссе; в тени между фонарными столбами он налетает на чью-то кучу листьев.

— Вышел пораньше поохотиться на уток! — кричит ему вслед мистер Фитч, способный поверить чему угодно.

— Ага! — отзывается Богус и, истекая кровью, плетется к центру города в «Бенни», где находит накачавшегося пивом Ральфа Пакера. Однако Ральф сразу трезвеет при виде друга в плачевном состоянии.

У Пакера хватает здравого смысла вмешаться, когда Богус начинает задирать безобидного толстого студента в белой индийской робе со знаками Тао и обритой наголо головой.

— Если ты скажешь, что любишь всех, то я прибью тебя стеклянной пепельницей… — грозит ему Богус и хватает со стола пепельницу. — Вот этой самой.

Пакер с пьяными уговорами выпроваживает Богуса на Клинтон-стрит и, пошатываясь, подводит к бордюру, где лежит его гоночный велосипед. Со свойственной пьяным выносливостью Ральф везет их обоих к реке, через мост и вверх по убийственно-длинному склону холма, к университетской больнице. Там страдания Трампера облегчают, обработав его изувеченные ступни, осторожно проколов и надрезав нагноения.

Весь день в воскресенье Трампер провалялся ничком на диване Ральфа, водрузив ноющие от пульсирующей боли ноги на гору подушек. Лихорадочное видение преследовало его в грязных комнатах Ральфа: запах дворняги Пакера, окрещенной Трампером Рвотой, и запах масла для волос, который проникал снизу через половое покрытие из парикмахерской, расположенной прямо под квартирой Ральфа на Джефферсон-стрит.

Один раз прямо над его изголовьем зазвонил телефон. После долгого поиска трубки Богус ответил, и сердитый женский голос проинформировал его, что он может поиметь самого себя. Он не узнал, кто это был, но то ли из-за лихорадки, то ли из-за ясно осознаваемого чувства вины он ни на минуту не усомнился, что звонок предназначался не Ральфу.

К вечеру в голове Богуса активизировались некие нечеткие импульсы, которые с большой натяжкой можно было принять за план. Овертарф, из-за своей способности все драматизировать, назвал бы это прожектом.

Трампер передернул плечами, вспомнив короткое письмо отца, которое он разорвал на мелкие кусочки и бросил Бесстрашной Мыши:

«Сын!

Я очень серьезно все обдумал, и первым делом должен заявить тебе, что я самым решительным образом не одобряю твоего нынешнего поведения, как в смысле личной жизни, так и карьеры.

То, что я решил одолжить тебе денег, категорически расходится со всеми моими принципами. Уясни себе: это не подарок. Прилагаемый мною чек на $5000 должен помочь тебе снова стать на ноги. Я не буду столь бесчеловечным и не стану называть определенный процент или точную дату возврата. Достаточно сказать, что я надеюсь, что ты сочтешь себя ответственным за эти деньги передо мной и что ты воспримешь эту ответственность со всей серьезностью, которой так недостает тебе в последнее время».

Богус также вспомнил, что он не порвал чек и не бросил его в подвал.

На следующее утро Трампер медленно доковылял до банка на своих распухших ногах. Совершенные им сделки этого дня включали в себя следующее: получение депозита на пять тысяч долларов (что вызвало персональное поздравление президента банка Шамвэя); двадцатиминутное ожидание в приемной президента Шамвэя, который был теперь сама любезность, пока банк оформлял ему новую чековую книжку (старая осталась дома с Бигги); получение трехсот долларов наличными; кража четырнадцати спичечных коробков из маленькой корзинки со стойки возле окошечка банковского кассира («Я собираюсь ограбить вас», — прошептал он ошарашенному кассиру, затем схватил спички).

Трампер доковылял до почтового отделения и выписал чеки следующим адресатам:

«Хамбл ойл & рефайнинг компани»

«Синклер рефайнинг компани»

«Айова-Иллинойс газ & электрик»

«Сантехнические услуги Кротца»

«Нортуэстерн телефон белл компани»

Мило Кубик («Пиполс-Маркет»)

«Сиарс, Роебук & К°»

Отделение финансовой помощи,

Государственный университет Айова

«Кредит юнион»

«Шайв & Хупп»

Агентство «Аддисон & Халсей коллекшин»

Кутберт Беннетт

Международное бюро путешествий Джефферсона

Недоставало лишь чека на несколько тысяч долларов, взятых у Национального защитного займа — правительственных денег на обучение, которые, как он полагал, должны были идти от американского департамента здравоохранения, образования и социального обеспечения. Вместо чека он отослал в департамент здравоохранения, образования и социального обеспечения короткое письмо, в котором объявил себя «нежелающим и неспособным оплатить свой долг по причине получения незаконченного образования». Затем он вернулся в «Бенни», надрался до чертиков и яростно резался в пинбол, пока Бенни не позвонил Пакеру, чтобы тот пришел и забрал его.

От Ральфа Богус позвонил на почту и продиктовал телеграмму, которую хотел послать:

«Герру Мерриллу Овертарфу

Швиндгассе 152,

Вена 4, Австрия

Меррилл, я еду.

Боггли».

— Кто такой Меррилл? — спросил Ральф Пакер. — И кто такой Боггли?

Трампер не слыхал об Овертарфе с тех пор, как был в Европе с Бигги больше четырех лет тому назад. Если бы Ральф знал об этом или хоть догадывался, то он, скорее всего, попытался бы остановить Трампера. Задним числом, позже, Богусу пришло на ум, что, вероятно, Ральф имел определенные виды на остававшуюся в одиночестве Бигги.

На следующее утро Трамперу позвонили на квартиру Ральфа из «Люфтганза аэролайнс». Они заменили его заказ на Вену, зарезервировав место на рейс Чикаго—Нью-Йорк—Франкфурт. По какой-то необъяснимой причине это обойдется ему дешевле, даже если он закажет бизнес-класс от Франкфурта до Вены. «Особенно если я воспользуюсь автостопом», — подумал Трампер.

— Франкфурт? — удивился Ральф. — Черт возьми, что ты там забыл?

И он посвятил его в свой, так сказать, «план». В четыре часа Ральф звонит Бигги и сообщает, что Богус «здорово надрался и лезет драться». Бигги вешает трубку.

Ральф звонит снова. Он предлагает Бигги немедленно приехать на машине вместе с Кольмом, чтобы они вместе могли засунуть Богуса в багажник.

После того как она опять вешает трубку, Ральф подбивает троих молчаливых посетителей бара создать видимость шумной ссоры, на фоне которой он еще раз пытается позвонить. Но этот звонок остается без ответа в течение целых пяти минут, а тем временем Богус, почти утративший надежду, прячется за кустом на безукоризненно ухоженной лужайке мистера Фитча. Наконец он видит, как Бигги и Кольм покидают дом.

Ральф встречает Бигги у дверей бара и вешает ей на уши историю о крови, пиве, зубах, «скорой помощи» и полиции, пока Бигги не догадывается, что ее водят за нос, тут она решительно проходит мимо Ральфа в бар. Какая-то пьяная девушка играет в пинбол, совершенно одна; у двери двое мужчин в подпитии ведут задушевную беседу. Бигги спрашивает у Бенни, была ли здесь драка.

— Да, где-то пару месяцев назад… — начинает Бенни.

Когда Бигги вылетает пулей из бара, она обнаруживает, что Ральф отогнал куда-то машину и прогуливается с Кольмом по тротуару. Пакер не желает говорить ей, куда он дел машину, пока она не пригрозила ему полицией.

К тому времени, когда она возвращается домой, Богус уже побывал здесь и ушел.

Он забрал свой магнитофон и все свои записи, свой паспорт, но не взял свою пишущую машинку и бумаги с переводом «Аксельта и Туннель». Бог знает почему.

Он опустошил холодильник — отнес всю еду в подвал для Бесстрашной Мыши; он уничтожил мышеловку.

Рядом с подушкой Кольма он оставил игрушечную утку с настоящими перьями, ручной работы амишских фермеров. Эта утка стоила $15.95, намного дороже любой, когда-либо купленной Трампером игрушки.

Рядом с подушкой Бигги он положил новую чековую книжку с оставшейся на счете суммой в $1612.47 и большой розово-лиловый французский бюстгальтер нужного размера. На одной из выпиравших чашечек он пристроил записку: «Биг, никто не виноват, честное слово».

Это было все, что обнаружила вернувшаяся домой Бигги. Разумеется, она не знала об остальных завершенных им делах. Если бы мистер Фитч пожелал посплетничать, он мог бы рассказать Бигги о Трампере, роющемся в мусорных бачках за его домом и извлекающем оттуда выброшенную утку, которая к тому моменту уже начала разлагаться. Фитч не выразил удивления, когда Трампер завернул утку в пластиковый пакет. Фитч также не стал докладывать, как Трампер искал прочную коробку, в которую он впихнул содержащий утку пакет вместе с запиской: «Уважаемый сэр, пожалуйста, пересчитайте вашу сдачу».

Бандероль была отправлена отцу Богуса.

Наблюдая из-за куста Фитча за предвещающим бурю возвращением Бигги, Богус решил немного покрутиться возле дома, чтобы убедиться, что она не выпрыгнет из окна. Наблюдая вместе с миссис Фитч сквозь занавеску за Богусом, Фитч проявил недюжинную сообразительность: он понял деликатность ситуации и удержался от того, чтобы выйти на порог и отпустить какое-нибудь неподходящее замечание. Обернувшись назад, Богус увидел подсматривающую за ним пожилую пару и помахал им; они помахали ему в ответ. «Добрый старина Фитч. Должно быть, он годами суетился в своем статистическом бюро, но теперь он ни во что не вмешивается. Не считая своей лужайки, этот человек знает, как отойти от дел».

Позже Богус зашел в библиотеку, где перерыл все в своем малоиспользуемом кабинете, хотя он заранее знал, что не найдет ничего такого, что ему захотелось бы взять с собой. Его сосед по рабочему месту, М.У. Зантер, застал Трампера «выводящим каракули на чистом листе бумаги», как он доложил позже. Зантер хорошо это запомнил, потому что, когда Трампср покинул библиотеку, он тут же прокрался в кабинет Трампера, чтобы прочесть написанное. Но на самом деле Богус спрятался в конце прохода. То, что увидел Зантер, было не чем иным, как черновым наброском начала поэмы о Гарри Петсе, с непристойным корявым рисунком, а также широко выведенной «Волшебным Маркером» поверх настольной промокательницы надписью: «Привет, Зантер! Ты уже бежишь читать?»

— Я заметил одну вещь, — заявил доктор Вольфрам Хольстер, руководитель диссертации Трампера, — глупые выходки обычно хорошо продуманы заранее. — Но это он сказал значительно позже; к тому времени он был уже совершенно одурачен.

Трампер позвонил доктору Хольстеру, умоляя отвезти его в ближайший аэропорт Айовы с самым коротким сообщением с Чикаго. Этим аэропортом оказался Седар Рапиде, расположенный в сорока пяти минутах езды от Айова-Сити. Но доктор Хольстер не имел привычки культивировать близкие отношения со своими студентами.

— Это крайне необходимо? — спросил он.

— Умер член моей семьи, — сказал ему Трампер. Они почти доехали до аэропорта, Трампер не проронил за всю дорогу ни слова, тогда Хольстер спросил:

— Ваш отец? — Что?

— Ваш отец, — повторил Хольстер. — У вас умер отец?..

— Нет, я сам, — сказал Трампер. — Это я умер для моей семьи…

Хольстер продолжал вести машину, поддерживая вежливую паузу.

— И куда же вы едете? — спросил он немного погодя.

— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине, — ответил Трампер.

Хольстер помнил эту строчку; это был трампе-ровский перевод поэмы «Аксельт и Туннель». Во время сражения при Плоке Аксельту приносят весть, что его жена Туннель и сын Аксельрульф подло убиты и расчленены на части в их замке. Тогда отец Аксельта предлагает отложить задуманное ими вторжение в Финляндию.

«Я хочу рассыпаться прахом на чужбине», — говорит Аксельт своему отцу.

Таким образом доктор Хольстер заподозрил в Трампере некоторую театральность.

Но на самом деле то, о чем Хольстер даже не подозревал, было куда интереснее. Весь этот отрывок — сражение у Плока и то, что Туннель и сын Аксель-рульф подло убиты и расчленены, а также высказывание Аксельта — полная ахинея. Трампер потерял нить сюжета и, будучи вынужденным представить Хольстеру свой новый перевод, все это выдумал.

Позже он задумал оживить Аксельрульфа и Гун-нель: мол, все произошло из-за путаницы в именах.

Так что в любом случае выданная Трампером строка являлась его собственной.

— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине. Реакция Хольстера, должно быть, поразила Трампера.

— Желаю вам хорошо провести время, — сказал ему на прощание доктор Вольфрам Хольстер.

Рейс «Люфтганзы» до Франкфурта при вылете из Чикаго оказался наполовину пустым. Еще несколько пассажиров подсели в Нью-Йорке, и все же незанятых мест оставалось больше чем достаточно. Но, несмотря на это, стюардесса «Люфтганзы» уселась именно рядом с Трампером. «Возможно, я похож на человека, которого вот-вот стошнит», — подумал Трампер и действительно почувствовал тошноту.

Стюардесса не слишком хорошо говорила по-английски, но Богусу пока не хотелось переходить на немецкий. Скоро он еще на нем наговорится.

— Это ваш перрвый полед? — чувственно-гортанным голосом спросила она. «Большинство людей даже не догадываются, как прекрасен немецкий язык», — пришло на ум Трамперу.

— Я давно не летал, — ответил он стюардессе, желая, чтобы его внутренности перестали сжиматься и вертеться одновременно с самолетом.

Над Атлантикой они опустились ниже, потом поднялись, потом снова спустились.

Когда зажглась надпись: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», очаровательная стюардесса расстегнула свой.

— Ну вот, мы и взлетели, — сказала она.

Но прежде чем она успела встать, Трампер чуть не бросился мимо нее в проход, позабыв, что его ремень остался застегнутым. Его резко дернуло к ней, и он толкнул стюардессу обратно в кресло. Содержимое его желудка вывернулось прямо ей на колени.

— О, простите, — хрипло выдавил он, соображая, сколько пива выпито им за последние несколько дней.

Стюардесса вскочила, подняла юбку, сделав из нее что-то вроде подноса, и улыбнулась — или попыталась улыбнуться.

— О, простите, — снова произнес он.

— Пожалуйсда, не безпокойтесь, — мягко сказала она.

Но Богус не слышал ее. Он видел за окном сплошную темноту и надеялся, что это всего лишь море.

— Правда, мне страшно жаль…

Стюардесса попыталась уйти, чтобы опорожнить юбку. Но он схватил ее за руку и, не глядя на нее, тупо уставился в окно, снова и снова повторяя:

— Мне страшно жаль, правда! Черт бы все побрал! Но я и в самом деле… будь оно все проклято, страшно сожалею…

Стюардесса неловко опустилась на колени в проходе рядом с ним, осторожно удерживая юбку.

— Пожалуйсда, вы… эй, вы! — глухо произнесла она. Но он начал плакать. — Пожалуйсда, забудьде об этом… — взмолилась она. Она дотронулась до его лица. — Послушайде, Пожалуйсда! — Упрашивала она. — Вы мне не повериде, но это случаедся постоянно.