И вот на льду, далеко-далеко от земли, далеко-далеко от жилья, очутилось сто четыре человека. Дует холодный северный ветер. Кругом непроходимая ледяная пустыня…
Начальник взял список и стал делать перекличку:
— Капитан Воронин?
— Здесь!
— Радист Кренкель?
— Здесь!
— Фотограф Новицкий?
— Здесь!
— Радист Иванов?
— Здесь!
— Лётчик Бабушкин?
— Тут!
— Художник Решетников?
— Я!
— Учёный Ширшов?
— Тут!
— Алла Буйко?
— Она здесь, — отозвался отец Аллочки.
— Карина Васильева?
Мама Кариночки ответила за неё:
— Здесь она, со мной!
Всех назвал начальник, все были на месте. Только когда начальник вызвал: «Завхоз Могилевич?» — стало тихо. Никто не отозвался.
Задумались челюскинцы, опустили головы. Жалко им погибшего товарища.
О себе они не очень беспокоились. Они знали, что их спасут, на льду не оставят.
Начальник сказал:
— Товарищи полярники, поставим палатки, подберём всё, что осталось после нашего «Челюскина». Будем жить на льду до тех пор, пока не придёт помощь.
Первую ночь все спали прямо на льду, в спальных мешках — кукулях. А с утра сразу закипела работа.
Одни стали разбивать палатки. Другие вытаскивали из воды брёвна, бочки, ящики — всё, что всплывало после «Челюскина».
Аллочку с Кариночкой поместили в самую тёплую палатку.
А радист Эрнст Кренкель стал налаживать радио. Товарищи ему помогали.
Руки у всех коченели, лицо обжигало морозом, но они всё работали и работали. С большим трудом установили на льду антенну. Её свалило ветром, но радисты её снова поставили.
Потом Кренкель забрался в палатку, согнулся в три погибели, надел наушники и стал вызывать берег.
Сначала радио работало плохо. Берег не отвечал. Долго Кренкель бился, много часов. Но вот он наконец закричал:
— Товарищ Шмидт, товарищ Шмидт, радио работает!
И товарищ Шмидт послал радиограмму в Москву — правительству:
Это была первая радиограмма из лагеря Шмидта.