Тут я увидел Шмидта. Борода длинная и вся обледенела. Рядом с ним — Воронин.
А вот и Аллочка с Кариночкой. Папы их закутали, привязали к себе на спину и пришли с ними.
Все были очень рады самолёту. Все целуются, обнимаются. Воронин целует Шмидта, Шмидт — Воронина. Кто-то закричал:
— Да здравствует советская авиация!
Другой подхватил:
— Да здравствует первый самолёт на льдине!
Потом я увидел ноги штурмана Петрова. Его на радостях качали, подбрасывали и уронили в снег — вот он там и барахтался.
Челюскинцы говорили:
— Мы были уверены, что нас спасут! Поэтому живём на льдине дружно и спокойно. И даже стенгазету издаём. Называется «Не сдадимся».
Папа Кариночки сказал:
— Самое трудное — аэродромы. Только расчистишь льдину, приготовишь на ней аэродром, а льдина трескается, ломается. Приготовишь аэродром на другой льдине — глядь, и эта раскололась! Но мы духом не падаем. Надо будет — сто аэродромов приготовим!
Я спросил:
— А как себя малыши чувствуют на льду?
Он ответил:
— Хорошо. Их здесь очень любят, все о них заботятся. Мы даже их здесь два раза купали. Палатку покрывали мехами, чтобы не продувало, и купали. Каждый день катаем их на самодельных салазках, прогулку устраиваем.
Все радуются, а я думаю об одном: «Сесть-то мы сели, сумеем ли подняться?»
— Сколько думаете взять народу, Ляпидевский? — спросил Шмидт.
— Я, Отто Юльевич, возьму всех женщин. И детей, конечно!
— А влезут ли все?
— Упакуем!
Вот женщины приготовились, простились с челюскинцами, стали забираться в самолёт. Но никак не влезут! Они очень толстые, потому что закутались так, что ни повернуться, ни рукой шевельнуть.
Пришлось нам самим взяться за погрузку. Мы брали женщин за руки и за ноги и подсаживали в самолёт. Это было смешно.
Прибежал кинооператор с аппаратом и стал снимать.
Потом, в Москве, челюскинки увидели эту картину в кино и ужасно обиделись:
— Зачем было снимать эту погрузку для кино, чтобы все видели, как нас грузили на самолёт, точно дрова?..
Я простился с лагерем, обещал скоро вернуться и сразу дал полный газ. Моторы заревели. Взлетел хорошо.
Великая радость охватила меня. Помахал я челюскинцам рукой, они в ответ машут шапками.
До свиданья, льдина-холодина! Быстрей, самолёт, неси нас в Уэлен!
Через два часа двадцать минут показался под крылом Уэлен.
Я сделал круг, вижу — внизу всё население сбежалось. Встречают нас.
Сел. Чукчи весело кричат, радуются, что мы благополучно прилетели и всех женщин из лагеря вывезли. Они стали вытаскивать женщин из самолёта. Каждый старался хоть чем-нибудь помочь челюскинцам.
Я вышел из кабины.
Чукчи окружили меня, протягивают руки, повторяют:
— Какуме-ренена кляуль!
Это значит: «Вот здорово, лётчики!»
Так закончился первый удачный полёт в лагерь Шмидта.