Челюскинцы

НА ПОМОЩЬ, НА ПОМОЩЬ!

Как только в Москве получили эту телеграмму, сейчас же взялись за спасение челюскинцев. Самым главным по спасательным работам был заместитель председателя Совнаркома СССР Валериан Владимирович Куйбышев.

Он приказал:

— Послать на Север пароходы. Послать самолёты. Послать собачьи упряжки с нартами. Надо сделать всё, чтобы спасти челюскинцев!

Весь мир заговорил о людях на льдине. Все стали думать, как их спасти. Впрочем, были и такие, которые не верили в спасение. Они упорно твердили: «Челюскинцев не спасти, самолёты не долетят, лётчики разобьются. У них один выход — идти пешком по льду к земле. Слабые мужчины, женщины и дети не дойдут, замёрзнут, но зато сильные уцелеют».

Но советские люди рассуждают по-другому. И вот помчались на Север самолёты. Пошли на Север пароходы и ледоколы. Побежали собачьи упряжки. Все старались пробиться к лагерю Шмидта.

В то время я вместе со своим экипажем — вторым пилотом Конкиным, штурманом Петровым и бортмеханиками Руковским и Куровым — находился на Севере, в бухте Провидения. И вот приходит ко мне телеграмма от товарища Куйбышева:

Я не стал долго раздумывать. Сейчас же вызвал своих товарищей — Конкина, Петрова и Руковского, показал им телеграмму и сказал:

— Срочно готовьте машину, грейте моторы, полетим за челюскинцами.

Самолёт у меня был хоть и не новенький, зато большой, двухмоторный.

Мы быстро собрались и полетели.

Легко сказать — полетели. На Севере то и дело плохая погода — то пурга, то туман, то метель. Мы, лётчики, называем такую погоду нелётной. На Севере лётная погода бывает редко, особенно зимой. Но всё-таки мы полетели к самому далёкому от Москвы месту — к мысу Дежнёва. Там лежит маленькое селение с красивым названием — Уэлен. В Уэлене живут чукчи и эскимосы.

Как только мы туда прилетели, разыгралась пурга. Лететь к челюскинцам нельзя. Стали мы жить с чукчами, стали ждать лётной погоды.

Там я подружился с одним маленьким чукчей. Ему было пять лет, а он уже сам запрягал собак в нарты. Иногда он даже брал маленькое ружьё — винчестер — и отправлялся на охоту, как большой. Звали его Ильянинген.

Вот один раз Ильянинген ушёл с тремя собаками на охоту и пропал. Прошёл день — его нет! Прошёл другой — его нет!

Отец маленького чукчи выходил из кибитки, звал:

— Ильянинге-ен!

Уууу! — отзывался ветер.

Мать выбегала на мороз, кричала:

— Ильянинге-ен!

Вьююююююю! — отвечал ветер.

Я тоже выходил его искать с электрическим фонариком:

— Ильянинге-ен! Ильянинге-ен!

Ууууу! Вьюююююю! — отвечала пурга.

Пропал маленький охотник. Родители затосковали.

Вдруг залаяли собаки, и в кибитку вошёл… Ильянинген!

— Где ты был?

Оказывается, на охоте его настигла страшная пурга. Вернуться домой нельзя было. Маленький охотник не растерялся. Он закутался в шкуры, зарылся в снег, уложил рядышком собак. Намело на них большой сугроб, вот им и тепло было. Так мальчик пролежал под снегом двое суток. А как стихла пурга, он разрыл снег и вернулся.

Я спросил у него:

— Не замёрз?

— Нет, только нос немножко отморозил.

— А собаки?

— Нет, они хорошие, они меня согревали, как живые печки.

Мне всё не верилось, что этому бесстрашному охотнику всего лишь пять лет. Ведь ему ещё только в детский сад ходить!

Но вот пурга наконец стихла. Погода стала лучше.

Мы живо разогрели моторы и полетели в море, к челюскинцам.

Летим, летим, а лагеря всё нет! Я забираю то вправо, то влево — ищу челюскинцев. Нет, не видать их.

Бензина осталось мало. Что делать? Надо возвращаться.

Поневоле лечу обратно. Бензин на исходе: едва-едва вернулись в Уэлен.

Через день набрали много бензина, опять полетели.

Только вылетели, разбушевалась пурга. Пришлось снова вернуться.

Пурга точно издевалась над нами. Я злился: там, на льду, товарищи, женщины, дети, им, наверное, холодно и голодно, они ждут не дождутся лётчиков, а я здесь торчу на берегу и не могу к ним пробиться…