Чемпион 4

Глава 11

Прилет в Москву в памяти Саши Пельмененко промелькнул как-то смутно. Прибыли в Домодедово, шумный, грязноватый, кипящий, гомонящий толпами людей и заметно обветшавший аэропорт. Причем Билли и Джонни были тут как рыбы в воде: они быстро шмыгнули на стоянку такси, быстро договорились с шофером. Тот поначалу было увидел в них иностранных лохов, попытался было беззастенчиво развести, но быстро понял, что не с терпилами имеет дело. Они точно и твердо назвали цену как раз такую, чтобы таксист получил нормальные, но не бешеные деньги. А не хочешь…

— Как говориться ваша пословитца: насилно мил не будет, — назидательно проговорил Билли. — Ожидайте другой клиент, а ми найдем другой такси-драйвер.

— Ладно, ладно, — замахал руками водила, — я чо, отказываюсь⁈ Цветной бульвар, говорите? Ладно, погнали, нормальная цена!..

Удивило Сашу то, что американцы остановились ни в какой не в гостинице, а в коммуналке огромного старого дома на углу Цветного бульвара и Садового кольца. А еще больше удивило то, что дом, по сути, в самом центре Москвы, напротив старого цирка, откуда до Красной площади по сути рукой подать — Ноев ковчег и Содом с Гоморрой в одном лице. Какой только стремной публики тут не было!.. Его собственная коммуналка показалась Сане детским садом по сравнению с этим пристанищем всяких странных и темных личностей. И уж к совсем безмерному его удивлению — янки и здесь очутились прямо как свои среди своих, уже в подъезде, поднимаясь, натолкнулись на удивительного типа в роскошных очках в золотой оправе, но сильно потрепанного, или даже лучше сказать, имевшего такой вид, как будто его без очков пожевал и выплюнул за несъедобностью какой-то гигантский неизвестный науке зверь.

— О, зарубеж-ные эмисс-сары!.. — с воодушевлением и икотой приветствовал он Билли и Джонни как старых знакомых. — Как мирное со…сосусссьсествование? Ы! — тут он икнул сильнее. — Развивается?..

Саня ожидал, что этот персонаж сейчас начнет клянчить деньги, но ничего подобного: он обменялся торжественными рукопожатиями с американцами. Причем они здоровались с ним вполне любезно и почтительно, без всякой иронии, а когда тот, наконец, потопал вниз по своим загадочным делам, Саша вполголоса спросил спутников о нем. Те ломаным языком, но разумно пояснили, что это бывший довольно крупный чиновник, сотрудник не то Госплана, не то Госснаба, чья карьера вполне успешно прогрессировала… но имел он одну предательскую слабость: ипподром, бега. Это и довело его до житейской катастрофы.

Сперва он просто развлекался, делая ставки. Предавался острым ощущениям. А потом втянулся и не заметил, как. Попал в зависимость. Трепала азартная лихорадка, не мог остановиться. Постепенно ипподромные «жучки» и «прилипалы», то есть нелегальные букмекеры-мошенники, роем кружащие вокруг касс, жокеев и конюхов стали более близкими людьми, чем домашние и коллеги по работе… Правда, до поры-до времени эти два круга общения совершенно не пересекались, респектабельному служащему удавалось успешно скрывать свою игроманию, но ясно было, что это когда-нибудь откроется, хотя он и гнал эту мысль. А остановиться не мог.

И вот уже все мысли заслонила горячечная мечта сорвать большой куш, в ход пошли казенные деньги, которые, естественно, унеслись в никуда, и надо было думать, как покрыть растрату. И естественно, придумалась грандиозная комбинация: через жучка-посредника подкупить наездников в одном из заездов, где поставить большую сумму на аутсайдера, который и должен выиграть. Нашелся жулик, жарко обещавший все сделать: «…да я там свой человек! Да Колька, Димка — друганы по жизни!.. Ну конечно, надо будет забашлять, не без этого…»

Колька и Димка — жокеи, фавориты заезда, которые должны были незаметно для зрительских глаз придержать своих жеребцов, чтобы вперед вырвался аутсайдер. Как в боксе, так и в конном спорте есть свои теневые стороны, здесь уж ничего не попишешь, и кидают там и здесь направо и налево. И умник из Госплана затеял слишком уж громоздкую тему со многими неизвестными, все равно, что попытался бы построить перевернутую пирамиду Хеопса… Короче говоря, кто-то из купленных всадников, а скорее всего, оба, гениально решили перепродать сделку: в по ходу заезда заблокировать того аутсайдера, на которого ставил клиент, и выпустить вперед другого, слив эту информацию нужным людям. И так и сделали, в результате чего кто-то дико наварился, а заказчик из Госплана остался на бобах, заодно тут же и вскрылись его аферы с государственными деньгами.

Гневу начальства не было пределов. Но так сложилось, что выносить сор из избы сейчас значило погубить собственные карьеры. Поэтому сумму растраты уменьшили до той, что позволяла не открывать уголовное дело, но партсобрание все же провели, где клеймили нарушителя последними словами, из партии исключили, с работы выгнали, от души насрав в характеристику, отчего с ним тут же развелась жена, которой на хрен оказался не нужен муж, потерявший все. Хорошую квартиру в Измайлово пришлось разменять, и в результате бывший чиновник оказался один, никому не нужный, в тухлой коммуналке, с горя запил, покатился по наклонной… ну и вот результат.

Этот деятель оказался обитателем гигантской более чем десятикомнатной коммуналки на третьем этаже, где почему-то преимущественно поживали подобные типажи: опустившиеся интеллигенты, богема, хотя хватало и тупо пролетарской публики. Остановились же американцы в комнате у поэта-патриота, лохматого одичалого старика, проклинавшего всех либералов, капиталистов земного шара, а заодно и коллектив родного «патриотического» журнала «Наш современник», к несчастью для себя расположенного в двух шагах: сосед почти ежедневно заливал редакцию творческим поносом, не встречавшим понимания в отделе поэзии. Вследствие чего творец вынужден был кормиться от тех самых «акул западного капитализма», с которыми всю жизнь сражался пером и чернилами — в этом случае ненависть делалась абстрактной: акулы акулами, а Билли и Джонни — хорошие ребята, каждый вечер выставлявшие пузырь, а то и два.

Саша уже убедился в том, что янки ни копейки, ни цента не выбросят просто так, стало быть во всем этом есть толк: и в выборе места, и в кормлении поэта. У него, собственно, оказалась не комната, а две, правда, с некапитальной фанерной стенкой, когда-то протянутой между двумя окнами, но тем не менее. Увидев «заокеанских эмиссаров», сочинитель впал в бурную радость, немедля подкрепленную бутылкой водки, как по волшебству возникшей из саквояжа Джонни:

— О-о, ребята, заходи!.. А это кто с вами?

— Это есть Саша, наш друг.

— Здорово, Саня, будем знакомы! Я — Алексей Ипполитович! — представился он, обдав Пельменя перегарным духом. — Ну, по случаю встречи надо бы разговеться, сам Бог велел… Саня, входи, будь как дома, а твои друзья у меня уже как родные… Нет, ребята, я вам прямо скажу: ваши Буш, Рейган — козлы, конечно, и чтоб им всем в говне подохнуть! Но дружба народов — святое дело!.. «Посольская»? Солидно, уважаю!..

Ну и так далее.

Разумеется, американцы, угощая пасынка Каллиопы, сами разве что пригубили из рюмок, а на Саню Билли кинул выразительный взгляд, и спортсмен ответным взглядом показал: да что я, дурак, что ли?.. Он и не собирался, конечно, прикасаться к спиртному, прекрасно понимая расклады.

Алексей Ипполитович с такой скоростью ушел в лежачий ноль, что Саня диву дался, а впрочем, удивительного здесь немного: телосложением поэт напоминал знаменитого, но невезучего боксера Джонни Оуэна, при росте 173 сантиметра выступавшего в легчайшем весе (примерно 53 килограмма), проще говоря — дрыщ дрыщом; немудрено, что при таких кондициях стихотворец оказался в нокдауне от третьей рюмки, а после четвертой можно было объявлять технический нокаут. Саня заметил, что наши «бледнолицые друзья» в этот момент переглянулись, и Билли не замедлил плеснуть пятую, отправившую хозяина в нирвану.

Посмотрев на щуплое тело, безмолвно протянувшееся на драном засаленном диване, Билли глубокомысленно изрек:

— На ста-рие дро-джи попало… — и был прав, конечно, новая порция спиртного упала «на старые дрожжи», не перебродившую до конца вчерашнюю выпивку.

Не трудно было догадаться, что американцы именно такую цель и преследовали: отключить хозяина и приступить к своим делам. Теперь они хватили по рюмке, быстро переболтнулись по-английски, и Джонни поспешил в коридор, к допотопному телефонному аппарату, висевшему на стене у входа, а ветхие обои вокруг были исписаны множеством всяких номеров. Он долго, негромко разговаривал, похоже, что с разными людьми, а вернувшись, кратко отчитался:

— All right!

И примерно через полчаса прозвучал первый звонок в дверь.

Посетитель — юркий потертый мужичонка средних лет по-братски обнялся с американцами, а Пельменя окинул таким цепким взглядом, что Саша вмиг понял: тертый мужик знает толк в боксе, единоборствах, вообще силовых видах спорта.

— Ваш проспект? — не смущаясь, обратился он к Билли.

— О да! — сказал тот не без самодовольства.

— Ну-ну, — гость вновь проехался взглядом сверху вниз. — Второй Бастер Дуглас?

— Там вьидно будьет, — заторопился Билли. — Ну, Льеня, давай к делу!

В бутылке «Посольской» оставалось примерно граммов сто пятьдесят, Леня с удовольствием замахнул примерно половину, но больше не стал — чувствовался в нем деловой человек. Все трое заговорили о «проспектах»: молодых советских боксерах, которые смогли бы потянуть профессиональную карьеру в Штатах. Леня, умело горячась, доказывал, что у него таких с пяток наберется: «…огонь-ребята! Дар божий! Физикой чуть поднагрузить, чтобы двенадцать раундов тянули — и вы ж с них золото лопатой будете грести!.. Ну мы ж не первый день знакомы, когда ж я вам туфту впаривал⁈»

Под эти речи он вымогал задаток, что янки встречали с разумным скепсисом — похоже, бывали случаи, когда ушлый Леня впаривал и туфту; но ясно, что как поставщика они его все же ценили. Задатка так и не дали, но пообещали завтра заглянуть в клуб, посмотреть на «товар». Не очень довольный Леня убыл, а Джонни сказал, что на вечер договорился с другим промоутером, которого звали почему-то Роберт Ильич.

Этот Ильич напомнил Билли о том, что надо бы разменять баксы на рубли.

— Джонни, — сказал он по-английски, — сходите разменяйте пятьсот долларов, тут неподалеку есть обменный пункт, знаете? На Петровском бульваре.

— Конечно, — с готовностью откликнулся Джонни. — Один момент!

Пельмень уловил five handreds dollars, change point и Petroff boulevard, вмиг сообразил, о чем речь.

— Э… а я с вами, можно?

— Коньечно, — повторил Джонни по-русски, улыбаясь. — Идьем?

— Пошли.

Билли как-то сумрачно проскрипел нечто вслед, на что Джонни ответил «Yes, ofcourse», но том и расстались.

На лестнице Саня поинтересовался:

— Что он там сказал?

Губы Джонни сложились в многозначную ухмылку.

— Ми, Санья, пожалуй, не пойдем на Петрофф бульвар…

Из дальнейшего выяснилось, что Джонни регулярно обносил своего компаньона Билли по мелочи, и обменом долларов на рубли занимался не в кассе, а у знакомых уличных менял здесь же, на Трубной площади, по льготному курсу, а Билли отчитывался по официальному, карманя по три-пять баксов с каждой сотни…

— Как говорьится — свой ньебольшой процент!

Пельмень начал догадываться:

— Это он тебе крикнул, чтобы ты счет-фактуру взял?

— Что есть… фактура?

Об слово «счет» Джонни не стал ломать язык.

Саша пояснил, что это справка о произведенном обмене, Джонни расхохотался:

— Да! — и хлопнул Пельменя по плечу.

Оказалось, что у менял этих бумажек с печатями и подписями — вагон, любой курс впишут, какой надо, а обменяют по своему.

Саня слегка задумался, вспомнив свои приключения с мошенниками в родном городе, поделился, но Джонни горячо заверил, что у него есть тут свой парень Гриша, с которым они давно скорешились и вот так вот потихоньку надувают Билли.

— И не западло?.. — само вырвалось у Саши.

Удивительно, но эта идиома оказалась Джонни знакома. Он вспыхнул, ожесточился, заговорил о том, что Билли безжалостный кидала, Дон Кинг на минималках, отжимает где может, за десять центов «и мать продаст и в жопу даст» — а это Джонни произнес и вовсе почти без акцента.

Под такие разговоры они достигли Трубной площади, где кипел людской водоворот, и каких только торгашей, менял и зазывал не было. Джонни быстро нашел Гришу — это оказался невысокий парень, полноватый и какой-то вроде сонный, с чем-то неуловимо нерусским во внешности. Встретились они с американцем в самом деле, как старые знакомые:

— Ну, как обычно, — вяло произнес Гриша. — Пошли?..

Пошли не на Петровский бульвар, а в противоположную сторону, на Рождественский, и Джонни шагал тоже вполне уверенно, видно, что не впервые они проделывают эту операцию, и Гриша на вид был совершенно безобидный хомяк… но как-то нехорошо засигналило чутье, а ему уже Пельмень привык доверять. Ладно, посмотрим! — решил он.

Вошли в длинную мрачную подворотню дома на Рождественском, шаги в ней зазвучали гулко. И опять же видно было, что для Гриши с Джонни это знакомый маршрут… и все же нечто напрягало Саню в этом пухлом типчике, какая-то напряженная спина была у него, и немного поводил он шеей, будто бы труха насыпалась за воротник…

Зашли в глухой маленький двор, Гриша повернулся:

— Ну, давайте… — и Саня заметил, как блудливо завиляли его глаза…

— Стоять, — грубо сказали сзади. — Не рыпаться! Дернетесь — пропишу.

Лицо и взгляд Джонни остекленели, он сделал невнятное движение…

— Тебе сказали: стоять, козлина! — другой голос, ломкий, юношеский…

И поразительно знакомый!

Секунды две у Сани ушли на воспоминания — и память сработала как из пушки.

Он резко развернулся.

Перед ним стоял… Ромка Глист собственной персоной.

— Ну, здорово, Глиста, — ухмыльнулся Саня. — Никак, в гору пошел? Столичный житель теперь? Московский озорной гуляка!

Глиста стоял как вкопанный, и судорожно глотал слюну.

Второй бандит — неимоверный шкаф, ростом с Пельменя, а в плечах шире сверлил злым взглядом. Рожа — Квазимодо отдыхает. Правая рука в кармане.

— Ты чо, чепушило фраерское? Не понял? — и он сделал шаг вперед.

По первому же движению было ясно, что ни о какой боевой технике этот амбал понятия не имеет, обладая, конечно, чудовищной силой. Никакой защитой там и не пахло. Где он так раскачался-то⁈ — успел подумать Саня в течение той доли секунды, когда импульс бежал по его нервным нитям, включая в работу все группы мышц, необходимые для качественного правого свинга.

Бам!!!

Башка Квазимодо мотнулась, на морде выразилось тупое изумление, Саня ощутил, как заныла от удара правая рука.

Нет, блин, да что за челюсть⁈ Бульдозер!

И тут же апперкот левой — на!

Детина хрюкнул и стал валиться назад и влево. Пельмень с глумливой улыбкой повернулся к Глисте:

— Продолжим?

Тот еще секунду медитировал… и вдруг сорвался в подворотню. Саня одним прыжком нагнал, рубанул сзади по ногам, на манер футболиста-хулигана, и бывший одноклассник отправился в короткий полет, а после приземления получил увесистым кулаком в затылок, оставшись на асфальте недвижим и беззвучен.

Саша ощутил уже знакомое восхитительное чувство всесилия, когда весь мир легко скрутишь в бараний рог и так же легко выпрямишь.

Гриша стоял ни жив, ни мертв.

— Ну и что мне с тобой делать?.. — грустно вздохнул Саня, подходя к нему.

Тот подсказать ничего не смог, и Пельмень легонько сунул ему коленом в пах.

— П-с-с-с!.. — болезненно засвистел Гриша сквозь зубы, сгибаясь в три погибели. Саша так же слегка хлопнул по затылку, Гриша послушно свалился наземь.

Джонни впал в благородный гнев:

— А-а! Обман⁈ Cheater!..

Он подскочил к сомлевшему жулику, бешено затряс его, из карманов полетели рубли, доллары, немецкие марки, бумажки с печатями… Джонни вмиг схватил все это, сунул на пазуху.

— Бежьим!

Пожалуй, это было разумно. Компаньоны стремительно выбежали на Рождественский бульвар и, стараясь выглядеть спокойными, перешли на деловой шаг, устремившись к Цветному.