Черная вдова

Глава 10

С обеда майор Старостин крутился в театре. Заглянул в отдел кадров, поговорил с начальником — полковником в отставке, поинтересовался, где можно найти художника Сретенского, и направился к нему. Но, заглянув в декораторскую и увидев молодого «отвяза» с волосами, собранными в хвост, и портретом еще одного волосатика на груди, говорить с ним тут же расхотел.

«Знаем мы этих молодых художников, — подумал майор, сделав саркастическое ударение на последнем слове. — Интеллектуалы, вашу мать! С такими можно говорить только в камере для допросов, кинув предварительно на ночку к „быкам“. А так начнет запрягать про свои философии, со смиренным видом кичиться прочитанными заумными книжками, словно я — полный идиот, а он — Гегель, японский городовой! Нет уж, оставим этого интеллектуала напоследок, а начнем с кого-нибудь попроще…»

В дверь гримерки осторожно постучали. Валентина, читавшая роман из серии «Детектив глазами женщины», с неохотой оторвала взгляд от страницы, на которой главную героиню преследовал жуткий, отвратительный маньяк.

— Открыто!

На пороге нарисовался мужчина среднего роста в сером, невесть когда глаженном, пиджаке, при немодном галстуке с ослабленным узлом, верхняя пуговица светло-голубой рубашки была расстегнута. Его соломенного цвета волосы и красноватые, как у кролика, глаза вызвали у профессиональной гримерши не самые приятные ассоциации.

— Вам кого? — спросила она с легкой неприязнью., — Валентина Рагозина?

— Я. А вам что, собственно, надо?

Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и, развернув его, показал гримерше.

— Следователь уголовного розыска майор Старостин, — представился он.

— Ого!.. — удивленно протянула она, откладывая в сторону книгу. — А что я такого учинила, что мной интересуется МУР?

— Не беспокойтесь, — прищурив красноватые глаза, сказал следователь. — Даже если учинили, то мне об этом неизвестно.

— А зачем же я вам тогда понадобилась?

— Просто побеседовать.

— Да?.. — с сомнением покачала головой Валентина. — Знаем мы ваши беседы.

— Напрасно нервничаете, — успокоил ее Старостин. — Присесть можно?

— Пожалуйста, — махнула она рукой. Старостин повернул стул спинкой вперед и, положив на нее руки, сел.

— А закурить?

— Вообще-то в рабочих помещениях у нас не курят. Пожарники за это знаете как гоняют?

— Ну, с пожарниками мы как-нибудь договоримся, — усмехнулся Старостин, достал сигареты и закурил.

Валентина пошарила рукой под столом и поставила перед посетителем банку из-под растворимого кофе, наполовину заполненную окурками:

— Тогда и я закурю.

— Угощайтесь. — Старостин предложил ей «ЛМ», предупредительно щелкнув зажигалкой.

— Так что вас интересует? — затянувшись, спросила Рагозина.

— Расскажите мне о вашей сослуживице.

— Это о ком? О Наташке, что ли?

— О ней, о Мазуровой.

— А что она натворила?

— Это — секрет фирмы. Мне нужны подробности из ее биографии: кто она, откуда?

— У нее самой и спросите.

— Обязательно спрошу. Как только, так сразу. Но я должен к тому времени знать… Вдруг она врать вздумает? Одно дело слушать, как человек сам о себе соловьем заливается, и совсем другое — узнать, что думают о нем коллеги, сослуживцы…

— Ну конечно, — недоверчиво усмехнулась Рагозина, — я вам расскажу все, что о ней думаю, а вы потом ей доложите.

— Разговор у нас с вами, Валентина, сугубо конфиденциальный. Башку даю на отсечение, что даже не заикнусь. Какой мне резон докладывать Мазуровой, что о ней думают?

— Кто вас разберет… Да и что я могу рассказать? Кто она, откуда? В личном деле посмотрите, отдел кадров еще работает.

— Я уже там был. Но прикиньте сами. Валя, — сфамильярничал следователь, — что можно узнать из личного дела? Год, место рождения… Родилась в 1972 году в Риге Латвийской ССР — вот и все данные. Образование — технологический техникум, не замужем, прописана в Москве с 1993 года. Как по такой ерунде можно судить о человеке? .

— А вам психологический, так сказать, портрет нужен?

— Что-то в этом роде, что-то в этом роде. Валентина фыркнула и пожала плечами. Она глубоко затянулась, выпустила дым и неопределенно покачала головой:

— Да мы с ней, в общем, только по работе знакомы. А так — чаи вместе не гоняем. Возраст у нас разный.

— Бывает, люди разных возрастов сходятся.

— Не тот случай. Отношения у нас почти исключительно рабочие. Я — женщина семейная, у меня муж, дети, дом, хозяйство. А она, можно сказать, соплячка, вертихвостка, извините за выражение.

— Вот-вот, — одобрительно кивнул Старостин, — уже ближе к телу.

— К телу? Ха-ха-ха… — рассмеялась Валентина. — Ну, вы тоже дали! Она свое тело очень высоко ценит. Тут к ней и кинорежиссеры захаживают, и бизнесмены богатые на «шестисотых» «мерсах» заезжают, а она их всех, по-моему, очень успешно динамит.

— Так, может, она… того… Мужчин не особо привечает? — позволил себе прозрачный намек Старостин.

— Я бы этого не сказала, — уверенно заявила гримерша. — Вы понимаете, у нас тут театр оперы и балета, всякие «голубые» и «розовые» чувствуют себя здесь как дома, никто ни от кого своих истинных наклонностей особенно не скрывает.

Бывает, конечно, что человек много лет жил в браке, обзавелся детьми, а потом вдруг выяснялось… Но это редко. А так… — Она несколько оживилась. — Могу даже один случай рассказать. Вот был у нас один дирижер… Фамилию называть не буду, сами понимаете почему. Женатый, супруга — кандидат наук, очень приличная женщина, двое детей. А как подросли ребятишки, отправил он их учиться за границу, так и загулял. Жену бросил, поселился на даче с одним нашим солистом балета. Теперь вот счастливо сожительствуют, и весь театр об этом знает.

— Это все, конечно, очень интересно, — кашлянул следователь, — но мы отклонились от темы.

— Почему? — удивилась Валентина. — Нисколько не отклонились. Это я вам к тому рассказываю, что ничего у нас не скроешь. Если бы за Наташкой что-нибудь такое велось, об этом на следующий день последний алкаш, монтировщик сцены знал бы. Чего нет, того нет, врать не буду. А с мужиками она держит себя гордо, вольностей им не позволяет.

— Откуда такая уверенность? Только что заявляли, что отношения у вас чисто рабочие. А вдруг вне работы Мазурова…

— Ерунда! — отмахнулась Валентина. — Я же вам и другое сказала: у нас в театре ничего от коллектива не скроешь. Видели ее много раз в ресторанах с солидными мужчинами, и всегда — с разными. Я думаю, она их просто «стрижет».

Знаете, как всякая молодая девчонка на малооплачиваемой работе. Вы думаете, какие у нас оклады? Скажу — не поверите. Со всеми премиями и надбавками в месяц даже тысячи не получается. Разве на такие деньги проживешь? Хорошо, у меня муж в автосервисе работает. А ей-то, незамужней, каково? Ладно, обычной бы себя считала, а то она же у нас красивая… — не без ехидства протянула Рагозина. — Выглядеть хочется, одеваться, понимаете ли…

— Да, на такую зарплату по ресторанам не разгуляешься, — согласился Старостин. — А что ж она в таком случае на такой работенке делает? Могла бы найти что-нибудь поденежнее.

— А, — отмахнулась Валентина, — блажь все это. Любит она, конечно, театр. Да у нас тут все его любят. Это как болото — один раз попал, уже не выкарабкаешься. А Наташка еще и об актерской карьере мечтает. Вообще-то задатки у нее есть, — сквозь зубы признала Валентина, — только вряд ли из нее что-нибудь дельное получится. Я ей сколько раз советовала: брось дурное, Наташка, выбери себе богатого мужика, выходи за него и живи как за каменной стеной. Так нет же! Она все со своими детскими мечтами носится. Скучно ей с бизнесменами. Вот так и окажется когда-нибудь у разбитого корыта. Годы-то идут, красота — она дело уходящее. Вот я тоже в молодости красавицей была.

— Вы и сейчас, Валюша, ничего, — польстил ей Старостин.

Валентина густо покраснела.

— Будет вам, — махнула она рукой. — Какая из меня красавица?

— Нет-нет, я серьезно. Кстати, Мазурова ничего не рассказывала о своей семье, родителях?

— Если бы мы были близкими подругами, может, и рассказала бы, а так она все больше помалкивает. Знаю только, что вроде сама из Риги, сирота, воспитывала ее, кажется, тетка, которая тоже работала в театре. Так что, можно сказать, она у нас из богемной среды.

(Наталья на всякий случай говорила всем, что родом из Риги.) — А поподробнее?

— Подробностей не знаю. Может, она чего кому и рассказывала, только не мне.

Старостин уцепился за последние слова.

— А кому в театре она могла рассказывать о себе?

— Наташка у нас гордая, водится все больше с примадоннами. Не знаю, в близких подругах или нет, но в гости к ним захаживает. И чего только они ее терпят?

— Кто конкретно?

— Лена Добржанская, балерина, и Инесса Рождественская — певица. Вот, в общем, и все.

— Сергей Тимофеевич, добрый день. Вам звонит журналистка Мазурова Наталья. Вы меня помните?

— Как же я могу вас забыть, Наташенька! — Голос депутата показался ей слегка возбужденным. — Очень рад вас слышать.

— Вы, наверное, заняты? Я вас не отрываю от важных государственных дел?

— Когда звонит такая прелестная дама, государственные дела могут подождать.

— В общем-то, я тоже по делу. Хотела сказать, что моя работа над материалом близится к завершению, но мне нужно уточнить некоторые детали. Не могли бы вы уделить мне еще совсем немного времени?

— Почему же немного? Я могу вам уделить его столько, сколько потребуется. Тем более что это в моих же интересах.

— Тогда как бы нам встретиться? Может быть, я подъеду?

— Погодите, Наташа. У меня есть идея. Вы, наверное, знаете, что в Москву приезжает Патрисия Каас? Вам нравится эта певица?

— Очень, — не колеблясь, сказала Наталья, хотя на самом деле терпеть ее не могла.

— А вы не хотели бы сходить на ее концерт?

— Вообще-то… — Наталья замялась. — Насколько я знаю, билеты в Кремлевский дворец съездов стоят недешево, и для моего скромного бюджета…

— Наташа, вы меня обижаете. Что я, немец какой-нибудь? Неужели вы думаете, что, если я приглашаю даму на концерт, ей придется самой платить за билет? К тому же я как депутат Госдумы имею кое-какие льготы, понимаете ли. И вообще, — в голосе его послышались горделивые нотки, — у меня все схвачено. Так как насчет Патрисии Каас?

— Раз такое дело, отказываться глупо.

— Глупо — не то слово, Наташа. Значит — идем. Это сегодня вечером. Где встречаемся?

В отделе кадров театра Владимир Старостин узнал домашний адрес певицы Инессы Рождественской и номер ее телефона. Несколько раз подряд на его звонки отвечал некий молодой человек: Рождественская находится на отдыхе в Израиле.

Наконец Старостину повезло — трубку подняла сама хозяйка. Узнав, что с ней хочет пообщаться следователь Московского уголовного розыска, она не знала, что и думать.

— А в чем, собственно, дело? Во время моего отсутствия квартиру, кажется, не грабили.

— Дело в том, что меня интересует одна ваша подруга.

— Подруга? Кто именно?

— Наталья Мазурова.

Некоторое время Рождественская молчала, потом нерешительно сказала:

— Ну, подруга…. Это слишком громко сказано. Скорее приятельница. А почему ею интересуется МУР?

— Я бы не хотел об этом распространяться по телефону.

— Не знаю даже… А это важно?

— Инесса Михайловна, вообще-то у следователей по горло серьезной работы и заниматься ерундой времени нет.

— Вы вызываете меня в свой кабинет?

— Отнюдь. Можете сами предложить место встречи.

— Что ж, тогда заходите ко мне. Я полагаю, мой адрес вам известен?

— Не вопрос.

— Только давайте не откладывать этот разговор. Я на днях улетаю в Милан, у меня спектакль в Ла Скала.

— Прямо сейчас и буду.

Показав вахтерше на первом этаже высотки служебное удостоверение, майор Старостин поднялся на лифте и позвонил. Спустя несколько секунд на пороге возникла мощная фигура молодого человека, который, грозно сдвинув брови, спросил:

— Вам кого?

— Я к Инессе Михайловне.

Из глубины квартиры донесся звонкий голое певицы:

— Валера, это ко мне.

Молодой человек смерил гостя настороженным взглядом и слегка отступил в сторону.

— Проходите, — пробасил он.

— Спасибо. — Старостин по натертому до блеска паркетному полу прошел в просторный холл:

Обстановка поражала воображение. Дорогая антикварная мебель прекрасно сочеталась с огромной хрустальной люстрой и картинами в тяжелых золоченых рамах. Старостин тут же подошел к одной из них — это был пейзаж среднерусской равнины — и принялся разглядывать.

— Интересуетесь живописью? — с едва заметной иронией спросила хозяйка — пышная полногрудая женщина лет сорока пяти в ярко-красном японском кимоно с вышивкой — два журавля у подножия горы Фудзи. На ее крупном, с уже заметными морщинами лице блуждала снисходительная улыбка.

— Да как вам сказать… — неопределенно протянул Старостин. — Это — оригинал?

— У меня копий нет, — с гордостью заявила Рождественская.

— Хм… Коровин, — вполголоса произнес Старостин, разглядев подпись художника в углу картины.

— Это — подарок автора моему деду.

— Интересно. — Старостин перешел к другой картине. — А это Маковский?

— Маковский. Кстати, на картине — наш загородный дом.

— Неплохо предки ваши жили, — как бы между прочим заметил он.

— Все это они заработали своим талантом и трудом. Мой дед был архитектором, а бабушка пела в театре. Ее горячим поклонником был великий князь Николай. Вам говорит о чем-нибудь это имя?

— Главнокомандующий Российской армии в годы Первой мировой войны.

Брови певицы удивленно взметнулись. Как видно, она не ожидала от обычного милицейского работника такого знания истории.

— Валера, свари-ка нам кофе! — красивым поставленным голосом прокричала Рождественская, после чего указала ухоженной рукой на глубокое кожаное кресло.

— Присаживайтесь. Кстати, как вас по имени-отчеству?

— Владимир Викторович.

— А по званию?

— Майор, — опускаясь на мягкую кожаную подушку кресла, сказал Старостин.

— Итак, товарищ майор, что вас интересует? — спросила певица, садясь напротив и скрещивая руки на груди.

— Я бы хотел расспросить вас о Наталии Мазуровой.

— С чем это связано? — В голосе у Рождественской появились озабоченные нотки. — Что-то произошло?

— Да как вам сказать?.. И да, и нет. Сейчас я занимаюсь расследованием одного дела, к которому Мазурова вполне может иметь отношение. Насколько близко вы с ней знакомы?

Певица едва заметно повела плечами.

— Настолько, что я позволяю ей жить в моей квартире, когда уезжаю в отпуск или на гастроли.

— А чем вызвана такая необходимость? — спросил Старостин, выразительно кивнув в сторону двери.

— Вы имеете в виду Валеру? — улыбнулась Инесса. — Он мой племянник.

Спортсмен, учится в институте, но ему постоянно приходится отлучаться для участия в соревнованиях. Валера, между прочим, мастер спорта международного класса. А в квартире, кроме племянника, у меня еще и кошка живет. Очень редкой и древней породы. Я бы ее вам показала, но она сейчас спит в моей постели, не хочу тревожить.

Старостин усмехнулся: с таким чутким отношением к домашним животным ему приходилось сталкиваться впервые.

— И что за порода? — без особого интереса спросил Старостин, предоставляя хозяйке возможность разговориться.

— Чистокровная египетская, таких держали при дворах фараонов.

— Наверно, Нефертити зовут? — брякнул наугад Старостин.

— У вас потрясающая интуиция. Впрочем, как у каждого из моих гостей, кому я рассказываю о своей любимице. — В ее голосе прозвучала плохо скрытая ирония. — А на самом деле ее зовут Изида. Она у меня девица своенравная, настоящая богиня, но уж кого любит, так это Наташу.

— Сходство характеров? — попробовал пошутить майор.

— Возможно, — вполне серьезно ответила Инесса. — Наташа — натура особенная…

— Именно об этом я и хотел поговорить — о ее натуре.

— Вы не смотрите на то, что она работает простым гримером. Эта девочка хороших кровей. Мой дед очень уважал морских офицеров, хотя и был далек от флота.

— Вы хотите сказать, что отец Натальи служил на флоте?

— Именно это я и хочу сказать. Об этом мало кто знает. Наташа не любит рассказывать о своем детстве.

— Почему?

— Она сирота. Ее родители погибли в автокатастрофе, когда Наташе было лет семь-восемь.

— Кто же ее воспитывал?

— Тетка.

— Если не ошибаюсь, она имела какое-то отношение к театру?

Инесса бросила на него проницательный взгляд.

— А вам, я смотрю, уже кое-что известно?

— Чуть-чуть, — майор показал узкий зазор между пальцами, словно просил не наливать ему много водки.

— Да, ее тетя работала в драматическом театре.

— Кем?

— Точно не знаю. Администратор или что-то вроде этого.

— Она, наверное, уже на пенсии?

— Понятия не имею. Откровенно говоря, Наташа очень скупо говорит о своем детстве и юности. Насколько я понимаю, детство у нее в отличие от остальных маленьких граждан Советского Союза было не слишком счастливым.

Кажется, она из Риги.

— Остаться сиротой — тяжелое испытание для любого. Такие вещи, как мне известно, сказываются на характере…

— Наталья — человек абсолютно самостоятельный и независимый. Она привыкла всего добиваться сама. Ее история достаточно банальная, но тем не менее говорит о многом. Москва, как мы знаем, слезам не верит. Приехала девочка без гроша в кармане в абсолютно незнакомый город, где у нее ни родных, ни близких, опереться не на кого, за помощью обратиться — тоже. На жилплощадь можно было рассчитывать, только устроившись работать по лимиту. Она сначала моталась по общагам, вкалывала на стройке. Вообразите себе, в любую погоду — мороз, дождь или жару — эта хрупкая девушка вынуждена была таскать ведрами раствор, ну и все такое прочее. Но, следует признать, это только закалило ее характер.

— Как же она оказалась в вашем театре?

— Вы же знаете, как поступают люди, работающие по лимиту, — получают квартиру и сразу же увольняются. А куда могла пойти девочка, которая с детства впитала в себя дух театра? Сначала устроилась уборщицей, сцену убирала… Потом пошла учиться в техникум на парикмахера-визажиста, или как там это называется.

Днем — на занятиях, вечером — театр. После окончания стала гримером. Хорошим гримером, надо заметить. Конечно, на ее месте хотели оказаться многие, но вот тут-то и пригодился ее закаленный испытаниями характер.

— Да, — согласился Старостин, — к вам в театр даже в качестве зрителя попасть нелегко.

Разговор на минуту прервался: в холл вошел племянник певицы, неся на широком медном подносе явно дореволюционного происхождения две чашки дымящегося ароматного кофе.

Отпив глоток, Старостин спросил:

— А как вы с ней сошлись? Кофе, кстати, очень вкусный.

— Когда я увидела, как она работает, — пропустив мимо ушей замечание относительно кофе, ответила Инесса, — у меня не осталось никаких сомнений в том, что Наташа будет моим личным гримером. Знаете, бывает у человека природный талант к чему-нибудь. Вот она — настоящий мастер макияжа.

— Разве этого достаточно для близкого знакомства? — с сомнением полюбопытствовал следователь. Рождественская пожала плечами:

— Знаете, как это бывает у женщин… Своей манерой поведения она сразу вызвала у меня доверие. Ведь театр — это место, где, будем называть вещи своими именами, процветают интриги, сплетни и наветы за глаза. Так вот, Наташа никогда не позволяла себе злословить по поводу кого бы то ни было. В ней есть врожденное благородство, та самая голубая кровь. Ну и потом, общность интересов… Она ведь влюблена в театр,. Честно говоря, я даже не понимаю, чем она могла привлечь внимание вашей конторы. Уж ответьте откровенностью на откровенность, Владимир…

— Викторович, — подсказал Старостин. — Конечно, в интересах следствия не рекомендуется раскрывать… — Он вздохнул и, пошарив в кармане, с тоской нащупал пачку сигарет. — Все это пока смутные догадки, основанные на одной маленькой детали.

— О какой детали идет речь?

— Будучи не так давно на концерте этой знаменитости, как ее?..

Монтсеррат Кабалье, я совершенно случайно столкнулся — как это говорят — в кулуарах? — с вашей приятельницей. Конечно, женщины стараются скрывать подобные вещи, но я все-таки успел заметить на лице у нее довольно странной формы шрам…

— В наблюдательности вам не откажешь, — покачала головой Инесса. — Это профессиональное?

— Боюсь, прозвучит грубо, но… мент — он и по жизни мент.

Инесса сдержанно засмеялась:

— Я думала, что это словечко употребляют только ваши, так сказать, недоброжелатели.

— Это преувеличение. Мы относимся к себе достаточно самокритично.

— Вот как? Никогда бы не подумала.

— Так вот насчет шрама. Вам ничего не известно о его происхождении?

— Это наверняка какая-нибудь очень неприятная история, о которой мне известно не много. Из деликатности я напрямую об этом не спрашивала, а сама Наташа особенно не распространялась. Так, упомянула однажды что-то про грехи молодости, дурную компанию… — Инесса умолкла на полуслове и стала сосредоточенно изучать пятно кофейной гущи на стенках чашки.

Старостин понял, что на эту тему его собеседницей наложено табу. Но услышанного хватило, чтобы пробудить в нем новые подозрения.

Та ли Мазурова, за кого себя выдает? Не скрывается ли за весьма приятной внешностью и благородными манерами нечто темное и зловещее? Пока его смутные и интуитивные догадки еще не находили конкретных подтверждений, но разные мелочи наталкивали на дальнейшие размышления.