Чёрная звезда

Когда отцы были молоды

День стоял тёплый, благостный, ни ветерка. Яркий шар солнца, выкатившийся на небосвод, посылал на землю щедрые лучи. В ласковом свете, свободно проникающем в красные, прорезанные на все четыре стороны окна, было особенно хорошо видно всё великолепие столовых покоев князя. Это было просторное, устроенное на самом верху хором в три жилья помещение, являвшее собой даже не горницу, а светлицу: помимо красных окон, больших, с дуговыми верхами, имелись и малые, прорезанные без числа. Подволоки здесь были обшиты тёсом и обтянуты красной кожей, полы набраны из дубовых плах и застланы коврами, полавочники на лавках, наоконники, что у окон, – сплошь из шёлковой, с золотым шитьём дорогой материи. Вдоль стен и в углах стояли скрыни, притягивали взоры приземистые поставцы. Мало что на них сверкала богатая посуда, так ещё и были разложены драгоценные безделки: серебряные яблоки, золочёные фигурки, целый малый город с башнями, вырезанный из кости. И махали маятником хитрые, не нашей работы, часы – по кругу играли на солнце, переливались яркие камешки.

За дубовым длинным столом, крытым браной скатертью, сидели пятеро: сам князь Любомир Кадашевич, первый воевода боярин Крементий Силыч и гости – князь без вотчины Златолюбр Негожевич, младший брат его Лихобор и учёный человек из эрбидеев, имя коего было и не произнести, не сломавши язык. Трапеза, как говорится, была уже в полупире: выпили, как водится, крепкого, закусили ржаным хлебом, съели разварную свиную голову с чесноком и хреном, отведали «богатых» щей с курицей и сметаной. На столе изобильно стояло пиво, меды, крепкое вино, однако пробавлялись всё большей частью квасом, пили ягодный, с патокой, имбирём да корицей взвар.

Князь Любомир ел очень мало, хмурился, сглатывал то и дело, устало опускал глаза. В жизни никогда не болел – и вот поди ж ты, с месяц назад навалилась беда. На чистом прежде теле завелись болезненные нарывы, навалилась слабость, душу норовила вытрясти лихоманка. Вот и сейчас, жарким солнечным днём, он с трудом прятал озноб… Что-то будет зимой? Если, конечно, он доживёт до зимы. А то ведь лекари-то со знахарями только головой качают да руками разводят, не ведают, что за недуг. А тот то ослабеет, затаится, то опять играет, как кошка с мышью. Не милы стали князю ни жёны, ни наложницы, ни ратное дело, ни охота, ни радость всей прежней жизни – соколиный бой…

Хотелось одного – лечь в постель и притихнуть под меховым одеялом, отвернувшись к стене. Но нельзя. Нельзя князю показывать чужим людям слабость и немочь.

С седмицу назад пожаловали незваные гости. Бывший сосед, князь Златолюбр, с младшим братом – и учёный эрбидей при них. Ну и как откажешь убогому? У Златолюбра теперь ни кола, ни двора, ни доброго имени. С год тому назад его люди, боярские, простые и торговые, собрали Большой Сход – да и погнали его с княжения. Припомнили и оскудевшую почему-то казну, и жадность, и бесчиния, и поруганных жён, и непочтение к богам. Приплели к делу давние кривотолки, что будто бы к его матери княгине залетал в окно, да не раз, Огненный змей…

Как же не помочь убогому, не обласкать, не накормить, не пустить на ночлег?.. Это потом только потихоньку выяснилось, что никакой Златолюбр не убогий. Презрел отеческих богов, набрал денег у эрбидеев… и, видно, в отплату взялся прельщать их верой всех, кто под руку попадал. Стал ездить с младшим братом по городам и весям, искать оступившихся, погрязших в грехе. И наставником при братьях – чужеземец, у которого не пойми что на уме…

Они и к Любомиру подход нащупать пытались. Князь их пока не гнал, но уже об этом подумывал. Потому разговор за столом не клеился, жевали в тягостном молчании.

Когда подали варёную лапшицу с топлёным молоком, князя окончательно взяла в оборот лихоманка-беда: заставила захлебнуться неудержимым кашлем. Когда он отнял ладонь от уст, увидел на ней красные брызги.

А эрбидей подлил себе молока и веско изрек:

– Болен ты, князь, и болен тяжело. Знай же, наш бог милостив к болящим, в его воле даровать исцеление истинно верующему. А ещё – злато, серебро и каменья, играющие на радость душе…

Вот так. Раньше всё намекал, а сейчас как будто срока дождался. Наплюй, мол, ты на своих богов, князь, предай веру предков – и спасёшь не только жизнь свою, но и богатство.

Любомир мысленно обозрел свою державу, не самую обширную, но крепкую. Ему было чем гордиться. Казна полна, бабы рожают, поля тучны, рать уже несколько лет никто на прочность испытывать даже и не пытается… И такой-то стране на эрбидейском боге свет клином сошёлся?.. Проживёт небось и без князя Любомира, выберут люди другого, не хуже…

Да и самому ему на погребальные сани, пожалуй, рано садиться. Воевода Кремень давно зовёт съездить к Властилене, знахарке и ведунье. Твердит, что та все напасти изводит… А не пошли бы они все трое подальше – жалкий эрбидей и братья-предатели, отвергнутые своим народом?

– В свою, значит, молельню зовёшь? – Князь даже про озноб и слабость забыл, но голос остался спокойным. – Знаешь, друг, а мне и под своим небом дышится вольно… Что я у твоего бога забыл?

Златолюбр Негожевич, не первый год знавший Любомира, распознал окончательный и бесповоротный отказ. Станешь наседать – как бы потом не пришлось дальним путём объезжать городские ворота. Златолюбр аж побагровел от досады. За глаза его называли Красным князем, потому как волосы, усы, брови, заплетённую в косицу бороду он красил густым отваром заморской травы. А ещё, но уже совсем втихомолку, называли князя с братом Белоглазыми. Причиной тому были их глаза, покрытые мутной белёсой пеленой, напоминающей третье веко змеи… Может, и вправду княгиню-мать навещал ночами Огненный змей?

– Обижаешь, княже… – только и выговорил Златолюбр.

– Обижаю? – усмехнулся Любомир Кадашевич. – Нет, бывший друг, ты сам себя оплевал… И вот что. С завтрашнего рассвета вы мне больше не гости.

И Златолюбр, и брат его бойцы были отменные. Однако сейчас сила уж точно была не на их стороне. Они молча поднялись и покинули светлицу, уведя с собой эрбидея. Только раздалась уже откуда-то снизу громкая злая ругань…

– Ну и правильно, княже, давно пора. – Боярин Крементий Силыч кивнул и принялся за кисель. – А со здоровьем хватит тебе шутить. Послушай меня уже наконец, а то смотреть на тебя скорбно.

Князя он помнил ещё мальчишкой, заменил ему рано умершего отца, а потому воспринимал его недуг как-то по-родственному остро. Вот ведь навалилось злосчастье, и в чём корень, непонятно.

– Ладно, воевода, уговорил. – Князь без толку раскрошил тестяную шишку, поёжился, отодвинул, тяжело вздохнул. – Будь по-твоему. Давай зови эту свою Властилену.

Он до недавнего времени никогда не сталкивался с ворожеями, незачем было. А тут такая, что слава впереди бежит… Стыд сказать, сделалось ему страшновато. «Может, всё-таки пройдёт сама собой эта хворь…»

– Э, малец, скажешь тоже, зови, – улыбнулся воевода, отчего усы у него смешно встали дыбом. – Это же Властилена, Владычица Стихий, у неё сам Хозяин леса в помощниках ходит… Её займище за просто так не найдёшь – заблудишься, заплутаешь, по кругу замотаешься, хорошо, если в болото не угодишь. Властилена на то и Владычица, сама тебе дорогу открыть должна. Завтра утречком орлов позову, пусть слетают к ней, попросят за тебя. Ну а дальше уж, – он вздохнул, – всё в руках божьих…