Черневог

28

— Петр! — закричал Саша. — Петр!

Небо с треском раскололось. Среди деревьев с воем пронесся ветер, осыпая их сверху листьями. Черневог схватил Сашу за руку, пытаясь остановить его, задержать, он не мог обойтись без его головы…

— У тебя нет выбора! — завопил он. — У тебя больше нет времени для колебаний, парень! Решай, к кому ты присоединишься, ко мне, или вот к этому! Ведь если он отдаст мое сердце в ее руки, ни у кого из нас вообще не будет выбора! Помоги мне!

Саша повернулся на одной ноге и, вырвавшись от него, бросился сквозь освещенные светом молний сумерки прямо к оставшейся лошади. Черневог же пожелал «нет»…

Саша остановился и обернулся. Все звуки слились в сплошной нечленораздельный хаос, обступивший их со всех сторон, в котором почти потонуло ржанье рвущейся на свободу лошади… Саша послал желанье в ответ, сопротивляясь его попыткам убедить себя…

Хаос и волшебство переплелись в лесной тьме… Дикие, словно вырвавшиеся на свободу желанья взмывали вокруг, образуя почти ощутимые стены…

Они хотели лишь его…

— Господи! — воскликнул Черневог, когда что-то белое легко опустилось ему на лицо, хлопая по нему ледяными крыльями. Саша подхватил лежавший на земле меч и сделал знак Черневогу.

— Иди же, помоги мне! Ради Бога, помоги мне!

— Мы уже ничего не сможем сделать! — закричал Черневог. — Черт возьми, он отдал Драге все, что она хотела, и теперь колдовство не поможет мне! Будь со мной, парень, присоединись ко мне, или я присоединюсь к ней, и тогда, где окажешься ты, где тогда мы будем искать наши надежды?

Саша чуть прищурился от сильного ветра, прикрыл глаза рукой и закричал:

— Я отправляюсь вслед за ним! А ты можешь делать все, что хочешь, Черневог!

Раздался новый раскат грома. Совсем рядом треснуло дерево, и горящие обломки разлетелись по ветру. Лошадь вставала на дыбы, и ветки, к которым она была привязана, трещали. Саша ухватился за ветку и разрубил привязь.

Черневог хотел, чтобы молнии падали где-нибудь еще, в другом месте. Он хотел, чтобы Саша выслушал его. Он потерял уверенность во всем: теперь он не знал, что именно разбудило его, как не знал и того, что именно привело его сюда. Драга изменила привычные формы его собственного волшебства, Драга использовала его…

— Идем! — закричал Саша, желая, чтобы он сделал это.

Но в этот момент рваная тень будто из воздуха выросла между ним и Сашей, лицом к лицу с Черневогом, загораживая его вытянутыми руками. Он хотел помочь, но тень хотела его, и этой тенью был он сам.

Он вспомнил ту ночь, когда пытался с помощью волшебства сделать себя свободным…

То давнее желание не закончилось, его лишь порвала и исказила Драга…

— Черневог!

— Все в порядке! — крикнул он Саше, взмахнул рукой и смахнул этот обрывок безумных воспоминаний…

Тень, этот обрывок прошлого, исчез. Но Сова все еще оставалась там. Она плавно скользила белым призраком среди бушевавшей стихии, пока Черневог бежал к Саше. Саше же ухватился за гриву лошади, пожелал, чтобы она стояла на месте как можно дольше, и медленно забрался на ее спину. Он разворачивал ее из стороны в сторону, натягивая поводья, пока Черневог не добежал до него… желая остановить его, желая сесть рядом с ним… но все это хотело, как казалось Саше, то самое Нечто, которое все время было рядом с ним.

Нечто хотело растолочь в порошок Драгу… оно видело молнии и всадника на черном коне…

Нечто ухватилось за его протянутую руку, взобралось сзади него и уселось верхом, как только Хозяюшка начала свой бег, и ухватилось за него, когда лошадь вдребезги разбила попавшее ей под ногу сгнившее дерево, а затем преодолела холм едва ли не за дюжину длинных прыжков.

Саша изо всех сил хотел догнать Петра, пока еще было не поздно. Черневог предложил ему помощь. А что теперь он поднял на лошадь сзади себя, и что именно сейчас вцепилось в его спину он не мог даже представить себе.

Молнии с треском рассыпались по лесу, будто на мгновенье погружая его в море яркого белого света. Огромная ветка упала на землю прямо перед ними. Волк плавно перемахнул через нее и продолжал свой бег вдоль оврага и дальше, по откосу, проскочив прямо между двух близко растущих деревьев, одно из которых Петр задел ногой.

Он чувствовал, что его влекло желанье Ивешки. Он всей душой верил, что это именно так: ведь это ее беспокойный голос выделялся из всего многоголосья, стоявшего у него в ушах.

Молния выхватила из тьмы гребень откоса, и в следующую минуту Волк уже спускался вниз по склону, широким прыжком миновал мелкий ручей и вновь поднимался вверх. Молния ударила где-то сзади него, освещая кусты между деревьев. Волк промчался прямо сквозь них, под самыми ветками, так что Петр ухватился за его гриву, не выпуская поводьев из рук, и пригнулся как можно ниже, пока ветки не пронеслись над ним, хлопнув его по спине.

Он отчетливо слышал сквозь треск ломающихся кустов волчий вой и чувствовал, каким тяжелым шагом бежал теперь Волк. Впереди, в свете молний, уже мелькала широкая поляна, а за ней, сквозь редкую полоску деревьев, виднелся холм.

Все тем же тяжелым шагом они въехали на это открытое пространство, оказавшись теперь прямо под открытым небом, где то и дело вспыхивали молнии, и тут Волк, чуть скользя на влажной земле, неожиданно прижал уши и остановился, покачиваясь, будто что-то невидимое удерживало его.

Ветер донес до них медвежий рев, и как только Волк повернулся, Петр заметил движущуюся тень в том самом месте, где кончались деревья. Последовал раскат грома, а Волк продолжал медленно поворачиваться, учуяв зверя, теперь это уже не вызывало сомнений. Петр слегка ударил его, в надежде заставить двигаться вперед, но тот только вздрогнул, сделал несколько коротких шагов и повернул назад.

А прямо перед Петром стояла Ивешка, глядя на него снизу вверх.

Она произнесла чуть удивленно:

— Петр? — Но ему показалось, что в его голове одновременно прозвучала едва ли не дюжина голосов. — Петр, слезай с коня и подойди, ты понимаешь меня?

Разумеется, он хотел соскочить с коня. Он хотел спуститься вниз и подойти к ней, если бы не та холодная пустота, обволакивающая его сердце, которая шептала:

«Дурак, зачем ты веришь в благосклонность».

«Не верь тому, чего хоть раз коснулись руки Драги».

Ему казалось, что молнии, вспыхивающие прямо над его головой, бросают ее из света в ночь.

— Ивешка, если ты смогла сделать все это, так теперь попробуй остановить, — сказал он.

Пустота становилась все холоднее, и, казалось, что теперь холод пронизал все его кости. Он не верил этому сердцу, и, неожиданно оказавшись рядом с Ивешкой, перестал верить даже себе: ему не понравилась ни ее холодность, ни тот взгляд, которым она встретила его.

Он вдруг испугался того, о чем может попросить спрятанное внутри него чужое сердце, или заставит сделать, и стал разворачивать Волка назад.

За своей спиной он слышал призывный рев медведя и голос, очень похожий на ивешкин:

— Дорогой зять, никто не причинит тебе здесь вреда. Слезай, слезай с коня.

Хозяюшка бежала теперь не так быстро, нагруженная двумя седоками, хотя с успехом преодолела и кусты и обломки веток, наваленные бурей прямо на их пути. Ее поддерживали колдовские желания, и они же удерживали обоих всадников на ее спине: Саша желал из всех сил, чтобы она сделала все, что могла. У него было такое чувство, что Петр просто-напросто исчез из окружающего мира, и не было ни единого намека на то, где он мог быть сейчас. Ясно было лишь направление, в котором он поскакал, всего лишь какой-то миг назад.

«Только ничему не верь!» — пожелал ему Саша. «Не верь и не надейся на Ивешку, сейчас она ненадежна».

Черневог пытался объяснить ему, что ее сердце сейчас находится у волков, а волки принадлежат Драге. Они разорвут его на куски, и оно уже никогда не сможет вновь стать целым…

Хозяюшка бросалась из стороны в сторону и скользила по сырой земле, едва не падая. Саша ухватился за ее шею, когда она выпрямилась, и пожелал ей новых сил.

В свете молний что-то блеснуло на их пути, что-то черное и движущееся. Оно вращалось, поднимаясь все выше и выше.

— Ну, ну, — сказало существо, все поднимаясь и поднимаясь над их головами. Очередная молния осветила огромную блестящую голову и светящиеся зубы. — Мой старый хозяин и мой молодой враг. Куда это мы направляемся, м-м-м?

— Вперед! — во весь голос закричал Черневог, и лошадь, оттолкнувшись задними ногами, понеслась из всех сил. Гвиур вытянулся прямо поперек ее пути. Она перескочила через него, а Саша, вновь ухватившись за ее шею, открыл рот, чтобы поглубже вдохнуть. Черневог обеими руками вцепился в его кафтан. В следующий же момент, как только Хозяюшка перешла на свой широкий шаг, их обоих дернуло назад, но благодаря удаче или желанию они все же не свалились.

— Слезай, — сказала Драга, и сердце Черневога сжалось при звуках этого голоса, приговаривая: «Нет, нет, ничему не верь».

Тогда из многоголосого хаоса до него вновь донесся голос Ивешки:

— Петр, все в порядке.

Он посмотрел в том направлении, откуда прозвучал этот голос, готовый прислушаться к нему, почти моментально забыв, почему он оказался здесь, если не по желанию Ивешки.

Но тут из тени деревьев показались волки. Они выскользнули словно тени и теперь теснились у ее ног.

— Черта с два здесь все в порядке, — сказа он, в то время как Волк порывался повернуть назад, но лишь беспокойно вздрагивал, удерживаемый силой желаний. — Разве ты не заметила, жена, что это не собаки? Ты, не сказав ни слова, убежала из дома, и я только от твоего старого врага узнал о том, что ты ждешь ребенка…

— Петр. — Она протянула к нему руки.

Он с силой ударил коня, но тот даже не двинулся.

— Петр. — Волки продолжали кружить возле нее, как только она направилась в его сторону, а Волк выразил свой протест слабым безрадостным ржаньем. Она взглянула на Петра, и сердце Черневога превратилось в лед. — Я могу освободить тебя, — сказала она, но ее голос сливался с волчьим воем, и волчьи глаза смотрели на него с земли. — Петр.

Сердце Черневога вздрогнуло как от боли, когда она тронула рукой его колено и сказала:

— Петр, слезай вниз. — А эхо ее голоса продолжало кружить над ним.

Он чуть сдвинулся и взглянул вниз на волчьи морды, уставившиеся на него, взглянул в глаза Ивешке, стараясь не обращать внимания на хор воющих голосов: лишь ее одну он хотел отыскать. Он взял ее руку и сказал, чувствуя как дрожит сердце Черневога:

— Ивешка, почему бы тебе вместо этого не забраться сюда, ко мне? И почему бы нам не отправиться домой? Ведь ты как раз этого и хочешь, или нет?

Она колебалась, ее губы раскрылись, в глазах поблескивали вспышки молний. Казалось, она потеряла дар речи.

А он продолжал:

— Мне ужасно жаль твой сад. Бог свидетель, сорняки теперь выросли там по колено.

Он заметил по крайней мере слабое движенье ее глаз. Но она по-прежнему хотела, чтобы он спустился вниз. Она хотела, чтобы он был внизу…

— А если я спущусь, ты выполнишь мое желание, Ивешка? Только одно желание?

— Какое?

Он глубоко вздохнул и спрыгнул на землю, оказавшись прямо среди волков.

— Ты сама знаешь, какое, — сказал он. Он хотел ее сердце, и был уверен, что она читала его мысли, а если она не догадывалась об этом, то тогда она не имела представлений вообще ни о чем.

— Не проси меня об этом! — закричала она, а затем еще: — Мама! Нет!

Он оглянулся в тот же момент, как только Волк метнулся в сторону, натягивая поводья, которые он все еще не выпускал из рук. Он протянул одну руку, удерживая Ивешку, а вторую в этот момент так дернуло, что он едва не задохнулся от боли.

Он слышал, как Саша что-то кричал во весь голос, а может быть, этот звук застыл лишь в его сознании. Он не выпускал повод, а Волк вертелся на месте, становясь на дыбы, увлекая вверх за собой и его и Ивешку. Но прежде, чем Волк опустился, он задел Петра своим коленом и едва не вышиб из него дух.

Ивешка пожелала что-то в этот момент. Молнии с треском разорвались в небе, ослепляя Петра. Волк рванулся, вырвал повод и отшвырнул их на землю, прямо в гущу волков.

Хозяюшка выбралась на поляну, оказавшись в самой гуще происходящего… «Беги!", — тут же пожелал в ее сторону Саша. Черневог почувствовал, как сила этого желания пробрала его едва ли не до костей, а кобыла едва ли не стрелой понеслась между стаей волков и приближающимся медведем.

Но Драга уже знала, что он был здесь. Она обратила все свое внимание в его сторону, и Хозяюшка испуганно остановилась. Он почувствовал, как молнии сбираются прямо над его головой и дико закричал, разжимая свои руки:

— Саша, сделай что-нибудь! — В тот же миг он соскользнул с лошади и оказался посреди стаи волков, и, увидев подступавшего к нему медведя, он пожелал смерти Драге…

Саша повернул назад, делая попытку хоть как-то позаботиться о нем.

То же самое сделали и волки.

«Останови Ивешку!» — пожелал Саше Черневог, и обратил все свои желания на Бродячего. Сейчас он желал всей силы Гвиура и призывал в помощь речной холод и мрак, желая старости и удушья, желая, чтобы Бродячий превратился во что-то другое, в то самое, во что его превращала Драга для собственных удовольствий.

Петр попытался двигаться, почувствовав твердую землю. Он чувствовал Ивешку рядом с собой, чувствовал что она желает ему добра, но чувствовал, что она желает и еще чего-то, столь же темного и грозного, как окружавшие их волки. Он, как мог, приподнялся, опираясь на колени и на руку, увидев светлые ноги Хозяюшки, нависающие над ними, и изо всех сил пытался подняться, когда Саша наконец остановил лошадь и спрыгнул на землю.

— Останови их! — закричал он Ивешке.

Из того места, куда он смотрел, доносилось дикое рычанье и фырканье: среди этого клубка разъяренных диких зверей было что-то еще. Петр отчетливо видел это, делая попытки подняться. Саша сунул ему в руку меч, и все что Петр смог сделать, так это опереться на него, из-за отсутствия в ближайшем окружении врага, чтобы использовать его по назначению. Он почувствовал боль и даже вздрогнул, когда увидел как кровь на его собственной руке вспыхивала странным необычным светом в отблесках молний…

Сквозь ревущий ветер до него донесся крик Саши:

— Мисай! Мисай, очнись! Ради Бога, очнись! Помоги нам!

Петр чувствовал, как ужас охватывает его, чувствовал сомненья, чувствовал ненависть, чувствовал как холод сжимает его ледяными когтями. И тогда он закричал:

— Будь ты проклят, Змей! — полностью осознав, что будет последним дураком, если позволит убить себя на этот раз. Он глубоко вздохнул и из всех сил бросился бежать. Он видел, как Змей сцепился с волками рядом с самым холмом, на котором стояла Драга, и бурлящий темный поток сплетенных тел несся прямо на нее…

Внезапно его волосы встали дыбом, он остановился и взглянул вверх, на клубящееся разгневанное небо, и со страхом почувствовал, что следующий удар будет предназначен для него.

Но буквально в следующую минуту что-то вырвалось из него, и он мгновенно ощутил, как какая-то его часть выскользнула наружу, и мгновенно прекратилась боль и покалывающая дрожь от недавнего страха: молния ударила прямо в самый холм, раскалывая ночь и сотрясая землю.

А затем он перестал видеть хоть что-нибудь, кроме мрачной картины до боли притупившей его глаза: рвущаяся вперед стая диких зверей и человек с поднятыми вверх руками, взывающий к молниям. Он не только не видел, но он и не слышал ничего кроме звуков раскатистых ударов, стоявших у него в ушах, и эти звуки и эти виденья на некоторое время овладели всем его сознанием. Он не мог знать, остались ли там еще волки, он не мог слышать их, как не мог знать, кто вообще остался в живых кроме него.

— Саша? Ивешка? — пробормотал он приходя в себя, когда почувствовал как что-то коснулось его, как какая-то твердая рука сомкнулась на его руке и передала его в другие, явно мужские руки, а затем почувствовал еще одно, еще более осторожное прикосновение.

Он молил Бога, что он знает, чьи это были руки. Он ощутил под своей рукой женскую спину и толстые косы, почувствовал, что мужская рука, державшая его, была мягкой и сильной. И тогда он сказал, а может быть ему только казалось, что сказал, потому что сам он так ничего и не услышал:

— Я ничего не вижу. — Но это было неправдой: он подумал, что на всю жизнь запомнит картину, будто застывшую перед его глазами.

Постепенно виденье стало ослабевать. Он начал различать звуки: шум ветра, тихое ржанье лошадей и рыданья. Он отчетливо слышал, как всхлипывала Ивешка:

— Боже мой, Господи… Петр… — А еще он увидел огонь: весь холм будто провалился вниз и горел так, словно источник огня находился глубоко под землей.

Саша сказал:

— Их больше нет, они исчезли: и Черневог, и Драга. Они мертвы.

Неожиданная мысль вдруг поразила его, вздорная мысль, ужасная по своему смыслу: у него не было намерений вообще использовать хоть какое-то из своих желаний, он знал, что с этой стороны абсолютно невиновен, но с прерывающимся дыханьем, крепко обняв Ивешку, сказал:

— Видит Бог, что я никогда даже и не думал о медведе.

Он очень озадачил этим Ивешку, и чувствовал ее любопытство и вопрос, но теперь ее голос звучал лишь сам по себе, не перекрываемый раскатистым многоголосым эхо.

Но тут Саша сказал:

— Однако мы еще не закончили с этим, — и отошел от них к огню, напоминая Петру фигуру, только что потрясшую его сознание.

И он спросил со страхом:

— Что он делает? Какого черта он делает там? Ивешка?

Она только крепче обхватила его рукой и повела в том же направлении, приговаривая:

— Он собирается отправить их домой.

У него на этот счет были определенные опасения. Он не хотел приближаться к этому огню, но все-таки пошел вслед за ней и с дрожью опустился на колени, пока Ивешка и Саша посылали свои желанья… и он вздрогнул, как только почувствовал, как волна холода несколько раз пробежала по нему. И в тот же момент в огонь, будто подхваченные ураганом листья, устремились призраки. Разрываемые потоками воздуха на белые клочки, они уносились вверх вместе с дымом.

Он слышал голос Ууламетса, доносящийся как будто из бесконечной тьмы: «Простите мою жену. Ведь это она убила Маленку, но звери, оставшиеся после нее, оказались ей не по зубам. Они всегда ждали случая разделаться с ней… что в конце концов и случилось…"

И эта тень скрылась в огне вслед за другими. В этот момент он почувствовал, как рука Ивешки сжала его руку.

Затем белая, почти прозрачная сова медленно скользнула мимо них на широких крыльях. Молодой призрак вытянул руку, и она устроилась на ней, а он повернулся в их сторону и очень серьезно взглянул на них, прежде чем исчезнуть в водовороте красноватого дыма.

Бог знает почему, но Петр почувствовал боль где-то рядом со своим сердцем.

А Ивешка только еще крепче сжала его руку и не отпускала ее, пока боль не прошла.