Черное солнце

Название: «Черное солнце»

Серия: «Темные глаза #1»

Переводчик: Татьяна Н.

Редактор: Дания Г; Ольга Л.

Обложка: Татьяна С.

Вычитка: Татьяна Н.

Переведено для групп:

https://vk.com/bookhours & https://vk.com/towwersauthors

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Посвящается Скотту, моему на веки вечные

«Раздвинув твои ноги, я тебя обличаю. Вновь насмехаюсь над чудовищем, ведь при любом твоём движении, внутри тебя пробуждается тот дух» — Bitches Brew, +++(Crosses)

«Веришь ли ты в судьбу? Что даже силы времени можно изменить ради одной цели? Что самый счастливый человек, который ходит по этой земле, это тот, кто находит… настоящую любовь?» — Брэм Стокер, Дракула

«Мы никогда не умрем, рядом с тобой во времени» — Beside You in Time, Nine Inch

ПЛЕЙЛИСТ

Музыка — это огромная часть моей жизни и основной компонент моего писательского процесса. Вот список песен, которые либо были включены в книгу, либо то, что я слушала во время написания. Некоторые из них до жути соответствуют этой книге, другие были вдохновляющими.

Плейлист собран ВК здесь.

«Bitches Brew» — +++ (Crosses)

«Nothing Matters» — Tricky feat. Nneka

«Black Sunshine» — White Zombie

«All the Good Girls Go to Hell» — Billie Eilish

«Dead of Night» — Depeche Mode

«Telepathy» — +++ (Crosses)

«Corrupt» — Depeche Mode

«Parenthesis» — Tricky

«Change (In the House of Flies)» — Deftones

«Waiting for the Night» — Depeche Mode

«Red Right Hand» — Nick Cave and the Bad Seeds

«World in My Eyes» — Depeche Mode

«Vampyre of Time & Memory» — Queens of the Stone Age

«The Space in Between» — How to Destroy Angels

«A Girl Like Me» — PJ Harvey, Desert Sessions

«My Strange Addiction» — Billie Eilish

«Closer» — Nine Inch Nails

«Hand of God» — Nick Cave & Warren Ellis

«The Poet Acts» — Philip Glass

«Lovely Creature» — Nick Cave and the Bad Seeds

«Tear You Apart» — She Wants Revenge

«Your Skull is Red» — Team Sleep

«The Perfect Drug» — Nine Inch Nails

«Blood in the Cut» — K.Flay

«Red-Headed Devil» — Moderator

«Loverman» — Nick Cave and the Bad Seeds

«The Becoming» — Nine Inch Nails

«This is a Trick» — +++ (Crosses)

«The Hand That Feeds» — Nine Inch Nails

«Tomb of Liegia» — Team Sleep

«My Witch» — Moderator

«Red Riding Hood» — Elysian Fields

«Bury a Friend» — Billie Eilish

«The Blood is Love» — Queens of the Stone Age

«Imagine the Fire» — Hans Zimmer

«Blood, Milk and Sky» — White Zombie

«Total Falsch» — Bohren & Der Club of Gore

«Beside You in Time» — Nine Inch Nails

«Let Love In» — Nick Cave & the Bad Seeds

«The Epilogue» — +++ (Crosses)

«We Don’t Die» — Tricky

«Dream a Life» — Slowly Rolling Camera

ПРОЛОГ

Остров Косаток, штат Вашингтон

Девятнадцать лет назад

Их выдает треск ветки.

Элейн Уорвик резко вздрагивает, когда звук рикошетом разносится по лесу — смесь кедра, пихты и ольхи, которые теоретически должны приглушать шум. Но Элейн знает лучше.

Впереди Джим останавливается и бросает на жену встревоженный взгляд через плечо. Он тоже знает лучше. Выражение чистого разочарования, смешанного со страхом, мелькает в его глазах, но Элейн может только кивнуть ему, чтобы тот продолжал.

Они уже близко.

Но, кажется, потеряли свое преимущество.

Виртаненс услышат, как они приближаются.

Даже изоляция на северо-западном острове вокруг Тихого океана, уход от общества в качестве покаяния за многочисленные грехи не лишает вампира обостренных чувств. Однажды став вампиром, ты останешься им навсегда, пока не умрешь.

Вот почему Джим и Элейн сегодня здесь.

Они хотят найти Элис и Хакана, знаменитых вампиров Виртаненс, которые веками причиняли людям боль, а потом решили измениться — «уйти на покой», как называли это некоторые в гильдии, — и предаться смерти.

Это отвратительная затея, и есть шанс, что ни Джим, ни Элейн этого не переживут из-за прошлых проблем. В течение многих лет у них была некая вражда, потому что Элис убила сестру Элейн. Гильдия даже не знает, что они прибыли сюда, чтобы отомстить. Они сказали, что лучше всего сосредоточиться на вампирах, которые все еще наносят ущерб, но Элейн ничего не забыла, и скорбь никогда не исчезнет. Она знает, что, поскольку гильдия не дала разрешение на это убийство, есть шанс, что у них могут быть неприятности.

Грозит даже казнь.

С другой стороны, если гильдия не знает, то и вреда не будет.

Кроме того, они все равно могут здесь погибнуть.

И эта треснувшая ветка не помогла.

Они продолжают бежать, стараясь вести себя как можно тише. Они большую часть своей жизни готовились к подобным моментам. Как быть тихими и быстрыми, особенно против хищников, которые быстрее их самих. Хищников, которые должны учуять приближение.

Элейн чувствует свой нож возле икры, исходящая от него энергия просачивается в ее собственную кожу, а кожа отдает тепло ножу. Вампиры не узнают, что нож находится там, защищенный покровом заклинаний, скрытый символами и огненным агатом, вшитыми в ее черные брюки. Убийцы эволюционировали, чтобы обманывать свою жертву, точно так же, как жертвы эволюционировали, чтобы обманывать их.

Силуэт Джима перед ней становится четче, деревья сужаются, сквозь них проглядывает ночное небо. Здесь так много звезд, что на мгновение у Элейн перехватывает дыхание. Полная луна светит так ярко, что у нее горят глаза, но, несмотря на то, что она поклоняется луне, сегодня вечером у нее неприятное ощущение, что светящийся шар не на ее стороне.

«Сосредоточься», — приходят ей в голову слова Джима. «Нам нужно это сделать».

Элейн с трудом сглатывает и кивает, останавливаясь рядом с ним, они вдвоем присаживаются на корточки, осматриваясь.

Между ними и домом — поле с высокой травой, за ним океан, луна поблескивает, как свет на стальном лезвии. Дом маленький, скромный, выглядит так, словно ему место в Скандинавии, а не здесь, на Тихоокеанском северо-западе. Мох полностью покрывает крышу, краска покраснела и облупилась. Элейн никогда не была эмпатом, как ее муж, но даже она чувствует, что в этом доме нет злобы, только тепло и любовь.

Она колеблется, и муж кладет руку ей на плечо, слегка сжимая.

«Мы не обязаны этого делать», — говорит он у нее в голове.

Она знает. Но также знает, что не найдет покоя, пока Элис не заплатит за то, что сделала. Говорят, месть — это яд, но она с радостью примет его, если это поможет ей легче спать по ночам.

Они должны действовать быстро. Хотя в доме кажется тихо, и свет излучает теплое сияние, из трубы вьется дым, она знает, что они ждут их. Но что-то действительно кажется странным.

«Это огонь», — беззвучно говорит Джим. «Зачем разводить огонь, если они не мерзнут?»

Элейн кивает. Вот что не так. Но вампиры могут быть странно сентиментальны по отношению к старым обычаям, цепляясь за свое прошлое. Вполне возможно, что либо Элис, либо Хакан в детстве росли в доме с камином. Детям нужно тепло, ведь они не обращаются, пока не становятся старше. Возможно, они разводят огонь по привычке, вспоминая добрые времена.

Элейн выбрасывает из головы образы вампирских семей. Нельзя воспринимать их иначе, они — монстры. Она была рождена, чтобы убивать их, и именно это она и сделает.

Внезапно дверь в дом открывается, и оттуда выходит женщина. Они слишком далеко, не видно отчетливо, но нет никаких сомнений в том, что вампир может увидеть — и учуять — их, как высших хищников.

Это, видимо, Элис.

Нож обжигает ногу Элейн, оживая, и она знает, что у них есть секунды, чтобы действовать, прежде чем Элис нападет на них. Вампиры двигаются быстрее, чем может увидеть человеческий глаз. К счастью, будучи ведьмой, и истребительницей в частности, они могут выследить ее, даже если Элис пройдет через Завесу.

Но она не двигается, даже когда Элейн и Джим берут в руки свои ножи, металл поблескивает голубыми электрическими разрядами. Ножи не такие большие, но их можно метать с поразительной точностью. Один бросок в сердце — это все, что нужно. Конечно, у Джима дома есть мачете, но обезглавливание — тяжелое испытание.

Муж и жена смотрят друг на друга, и в этот момент понимают, что просто обязаны это сделать.

Они оба бегут вперед, к Элис, элемент неожиданности пропал, и риск того, что они погибнут от рук вампира, возрастает с каждым шагом.

Они быстро пересекают поле, бесшумно ступая по траве, но Элис по-прежнему не двигается. Ее руки раскинуты в стороны, она безоружна.

Она что-то защищает.

— Стойте, — кричит Элис, ее голос мелодичен, но высота звука невелика. Как будто она неуверенна, и возможно, боится.

Элейн и Джим останавливаются. Это происходит не по собственному выбору. Вампир останавливает их, даже на таком расстоянии. Это недолгое действие, на ведьм такое редко влияет, но все равно дает Элис еще одно преимущество.

— Покиньте это место, — говорит Элис. — Сейчас же.

Элейн освобождается от пут, чувствует, как они лопаются.

— Я не могу, — говорит она. — Ты знаешь, что виновна, ты должна заплатить.

Внезапно позади Элис появляется Хакан, высокий долговязый мужчина, кладет свои большие руки Элис на плечи.

— Не думал, что ваша гильдия разрешает убийства из мести, — говорит Хакан с легким финским акцентом.

— Я не обязана делать все, что говорит гильдия, — твердит Элейн.

— Идешь против своих? — спрашивает Хакан, его темно-серые глаза гипнотизируют. Элейн нужно продолжать наблюдать за ними, но с каждой секундой становится все труднее. — Тебя накажут.

— Главное, чтобы вы сдохли, мне все равно, что они со мной сделают, — говорит Элейн. — Кроме того, они ничего не узнают. Мы сделаем это быстро и легко. Никаких следов.

Ее слова сильны и ясны, и они не показывают дикости в сердце Элейн, страха, что все может закончиться иным случаем. У ведьм есть магия и клинок, способный убивать вампиров. Вампиры — хищники, которым ничего так не хотелось бы, как убить ведьму, и с их силой, скоростью и склонностью к насилию и крови они составляют равную конкуренцию.

Но здесь есть что-то другое. Элейн чувствует. В этой паре есть уязвимость, которой быть не должно. Они попросили их уйти. Вампиры никогда ни о чем не просят. И даже сейчас они все еще не предпринимают никаких шагов.

А это значит, что Элейн должна сделать свое дело, пока не стало слишком поздно.

В глубине души она вызывает в воображении образ лезвия, покидающего ее пальцы и проходящего прямо через сердце Элис. Ее намерение определит судьбу, если только не вмешается что-то еще.

Она бросает лезвие быстро, как в мгновение ока, сила вырывается из ее пальцев, направляя нож вперед. Прежде чем он успевает попасть в Элис, ее молниеносно отталкивает в сторону Хакан, делая шаг вперед.

Нож летит ему в сердце.

Спас жизнь своей жены, но оборвал собственную.

Хакан немедленно падает на землю, его тело захвачено голубыми потоками, которые распространяются от ножа, охватывая его конечности, отчего те дрожат.

Элис вскрикивает от ужаса, падая на колени рядом с Хаканом.

— Зачем? — всхлипывает она, пытаясь вытащить лезвие. — Зачем ты это сделала?

Хакан пристально и с болью смотрит на нее, последние остатки жизни покидают его. Наверное, это потрясающее чувство — быть почти бессмертным.

Пока Элейн, как завороженная, смотрит на эту сцену, Джим указывает на дом, закрывает глаза и колдует огонь в камине внутри. Пламя мгновенно распространилось, как будто все вокруг облили бензином.

Элис кричит.

— Ленор!

Элейн и Джим обмениваются острыми взглядами. Ленор?

— Иди к ней, — говорит Хакан Элис, сплевывая кровь. — Спаси ее, и, возможно, они сохранят тебе жизнь.

Сердце Элейн сжимается. Кто такая Ленор?

Внезапно воздух наполняет детский крик, перекрывающий рев пламени, и у Элейн от ужаса отвисает челюсть.

Ребенок.

У Элис и Хакана есть ребенок.

Этого они не знали.

Элис вскакивает на ноги и бежит в дом.

Но Джим быстр, он выбрасывает лезвие так, чтобы оно попало ей в спину, зная, что таким образом сила ножа проникнет в сердце, пройдя мимо ребер.

Элис спотыкается, но продолжает бежать, прямо в пламя, подпитываемая материнской любовью и защитой.

Элейн в ужасе смотрит на Джима. «Что нам делать?»

«Подождем, когда они все умрут», — говорит Джим. — «И уйдем».

Но, судя по встревоженному выражению лица ее мужа, он так же в ужасе от этой ситуации, как и она.

И есть нечто большее.

Нечто, зовущее Элейн в дом, детский плач, который не прекращается, отдается эхом в ее сердце, разрывает, заставляет чувствовать. Как же иначе, ведь они оба знают, что этот ребенок — всего лишь будущий вампир. На данный момент ребенок не пьет кровь, живет с невинностью в душе.

И он умрет, сгорит заживо.

Элейн смотрит вниз на Хакана, на его безжизненное тело, и знает, что пламя доберется и до него.

— Нам нужно идти, — говорит вслух Джим. — Люди увидят огонь, скоро будут здесь.

Элейн просто моргает, оцепенев, и он обнимает ее за плечи, уводя прочь от дома, а огонь обжигает их спины. Ребенок перестал плакать, а это значит, что он мертв. И это их вина.

— Пожалуйста, — произносит тоненький дрожащий голосок у них за спиной, останавливая их на полпути.

Уорвики оборачиваются и видят девочку, стоящую рядом со своим отцом и смотрящую вниз на его тело. Ей не больше двух лет, ее одежда почти сгорела, но остальное нетронуто. У нее длинные темно-русые волосы цвета янтарного меда.

— Папуля.

Сердце Элейн разрывается, и она чувствует зов к ребенку, подобный навязчивой песне сирены, которая доносится из залитого лунным светом колодца у нее в животе.

Девочка поднимает подбородок и смотрит Элейн прямо в глаза. Они большие и светло-карие, в них все краски природы.

— Пожалуйста, — снова говорит она. Ей не больше двух лет, но у нее такой тихий голос.

Элейн знает, что она просит их спасти ее.

Огонь прыгает вперед, облизывая спину ребенка, в результате чего остатки ее сгоревшего платья загораются и опадают, но малышка даже не пострадала. Она, кажется, ничего не замечает.

Это не обычный ребенок-вампир. Огонь убивает их. Убивает даже ведьм.

Но ее — нет.

Элейн смотрит на Джима, и он кивает. Он знает, что она решила сделать. Возможно, он тоже чувствует что-то внутри.

Они понимают, что она не просто вампир.

Это невозможно.

Элейн бежит вперед, в огонь, подхватывает девочку на руки, огонь обжигает ее обнаженные руки. Элейн не кричит, хотя боль невыносима. Она просто берет девочку на руки — Ленор — и несет ее к Джиму.

Будучи крупнее и сильнее из них двоих, Джим берет ребенка, и они оба убегают в лес, позволяя огню сжечь все улики дотла.

ГЛАВА 1

Сан-Франциско — наши дни

Кажется, за мной следят.

Друзья уже раз или два называли меня параноиком, так что есть шанс, что они правы. Но я все еще не могу избавиться от ощущения, что кто-то следит за мной всю дорогу от квартиры в Хейс-Вэлли до Аппер-Хейт. Не помогает и то, что чем дальше я поднимаюсь в гору, тем гуще становится туман, делая каждую тень еще более зловещей. Вот и поплатилась за то, что срезала путь мимо парка Буэна-Виста.

Делаю паузу, замираю и прислушиваюсь.

Я нахожусь в паре кварталов от нелегального бара, в жилом районе недалеко от улицы Хейт, которая оживлена в пятничным вечером, но все кажется устрашающе спокойным. Приглушенным. Как будто дома вокруг меня затаили дыхание.

Медленно поворачиваюсь и смотрю назад, на улицу.

На углу горит одинокий уличный фонарь, освещающий туман.

Темная мужская фигура внезапно появляется из серого мрака, останавливаясь рядом с уличным фонарем.

Смотрит прямо на меня.

Чуть ли не в душу заглядывает.

И у меня как будто весь воздух вышибло из легких.

Я буквально задыхаюсь, мое тело напрягается, становится ледяным.

А потом уличный фонарь гаснет.

Погружая человека во тьму.

Ох, к черту.

Чувствуя, как силы возвращаются к моим конечностям, я делаю резкий вдох и, развернувшись, со всех ног несусь вверх по улице. Я всегда была спортивной и быстрой, несмотря на пару лишних килограмм, и бегу так, как никогда раньше не бегала, без остановки, едва не сталкиваясь с парочкой, когда мчусь по Фредерик-стрит, пока не добираюсь до Эшбери-стрит.

Только тогда я останавливаюсь, оценивая ситуацию и оглядываясь вокруг.

Здесь все кажется блаженно нормальным. Какие-то люди прогуливаются, воздух наполнен шумом уличного движения. Улица ярко освещена, демонстрируя красочные викторианские дома по обе стороны дороги. У входа в «Монастырь», один из моих любимых баров, в очереди всего несколько человек, и это далеко не так оживленно, как будет позже. Для подпольного заведения там ужасно много народу, вероятно потому, что распространился слух, что они не проверяют удостоверения личности.

Интересно, мой таинственный преследователь — коп? Через две недели мне исполняется двадцать один, так что я легально могу пить, но уже много лет пользуюсь одним и тем же поддельным удостоверением. «Кэрол Энн Блэк из Эдмонтона, Альберта», вместо «Ленор Уорвик из Сан-Франциско, Калифорния». Фотография тоже на меня не похожа, но каждый человек, которому я давала удостоверение, просто принимал его за чистую монету. Моя подруга, Элль, шутит, что каждый вышибала просто хочет переспать со мной, поэтому и не обращают внимания, но в любом случае это работает.

Но, может быть, мое время вышло. Возможно, коп появится в баре, устроит тотальную вылазку и арестует всех. Мне придется держать себя в руках, если я снова увижу этого парня.

Хотя я его даже не разглядела толком. Лишь смутный силуэт. Высокий, около метр-восемьдесят, широкоплечий, в длинном пальто. На самом деле это может быть кто угодно.

Я пытаюсь избавиться от чувства неуверенности в своих конечностях.

«Это всего лишь коп», — говорю я себе, роясь в черной сумочке с заклепками и доставая кошелек. Он даже ничего не сделал, просто пялился. Если он не полицейский, то, вероятно, просто незнакомец, и фонарь чисто случайно погас над ним. Я делаю из мухи слона.

«Потому что ты параноик», — звучит голос у меня в голове.

Отмахиваюсь.

Я подхожу к громиле-вышибале и протягиваю ему свое удостоверение, пытаясь выглядеть скучающей, словно делаю это постоянно, как будто у меня ни за что не могут быть неприятности.

Вышибала внимательно рассматривает фотографию, затем переводит взгляд на меня.

Смотрит на фотографию.

Потом снова на меня.

— Кэрол Энн Блэк? — спрашивает он.

— Это я, — говорю я, одаривая его улыбкой и заглядывая глубоко в его глаза. Никто с поддельным удостоверением личности не осмеливается быть таким уверенным.

— Ладно. Развлекайся, — говорит он, возвращая его мне, глядя вдаль по улице, как будто меня не существует.

— Спасибо, — говорю я ему и протискиваюсь мимо через ворота сбоку здания, мои нервы трепещут от адреналина. Я так жду не дождусь, когда наконец повзрослею, чтобы не приходилось так нервничать каждый раз, когда захочу пойти куда-нибудь и повеселиться.

Не то чтобы я часто этим занималась в последнее время. На следующей неделе у меня последний выпускной экзамен, и я ничего не делала, только училась. Я учусь на бакалавра искусств по специальности «древнеегипетское и ближневосточное искусство и археология», надеясь однажды получить докторскую степень и, возможно, стать музейным экскурсоводом. В августе я должна поехать в Египет на две недели в на практику (разумеется, неоплачиваемую, но, по крайней мере, они заплатят за перелет), на раскопки, так что есть шанс, что моя мечта о работе экскурсоводом может измениться на археолога. Только время покажет.

«Монастырь» на самом деле находится в подвале старой церкви, так что это не просто остроумное название. И хоть вышибала стоит у входа, нужно пройти через боковые ворота между церковью и голубым викторианским домом, затем обогнуть его сзади и спуститься по наружной лестнице в подвал. Я и до этого была напугана, а тут на тропинке очень темно.

Резко останавливаюсь, как раз перед тем, как завернуть за угол к лестнице.

Пространство за церковью представляет собой заросший сад, хотя ночью это просто зловещее черное месиво. Однажды я просидела в баре до восхода солнца, и только тогда смогла по-настоящему разглядеть потрескавшийся от сорняков бетон, гниющую скамейку, увитую плющом, поломанный фонтан, скользкий от плесени.

Прямо сейчас, клянусь, кто-то стоит на меня из сада. Я чувствую, но не вижу — там просто темное пространство, выглядит еще более черным, чем обычно, как будто бесконечная дыра.

Я подавляю пробегающую по телу дрожь, кожу головы покалывает при мысли о том, что я стою на краю бесконечности, и выхода нет, только темнота.

— Эй? — окликаю я, мой голос звучит тихо и глупо.

Раздается резкий вдох.

Затем дверь в подвал открывается, освещая пространство.

Клянусь, на долю секунды я вижу движущуюся тень, красные глаза, а потом вообще ничего, кроме фонтана, где каменные ангелы выглядят особенно искаженными, на них растет мох, похожий на зеленую кровь.

Парень и девушка, спотыкаясь, выходят из бара, хихикая, закуривая сигареты, держась за руки. На самом деле они, кажется, не замечают меня, исчезая в темноте сада, и только зажженные кончики сигарет выдают их.

Этот момент прогоняет паутину из моей головы, заставляя осознать, что мне очень нужно выпить, и я быстро спускаюсь по лестнице, открывая тяжелую дверь в клуб.

Оказавшись внутри, я вздыхаю с облегчением, из динамиков звучит песня Билли Айлиш — «all the good girls go to hell», и начинаю искать Элль.

«Монастырь» — это похожее на пещеру пространство, которое умудряется казаться маленьким, сливаясь со всей церковью. Ковер красный, стены из темного дерева, повсюду импровизированные алтари с крестами, черепами и четками, все разделено на зоны отдыха с помощью железных скамеек, столов посередине, окруженных выдвижными красными бархатными занавесками, держащихся на столбах. Несмотря на то что все это как-то неряшливо, напоминает Твин Пикс, много готики и очень, очень круто смотрится. Кроме того, напитки здесь потрясающие, хоть и ударяют по студенческому кошельку.

Я обхожу помещение в поисках Элль и замечаю ее за столиком в углу. Это наше любимое место, потому что из него открывается вид на весь бар, а это значит, что мы обе можем оценить каждого парня, который заходит внутрь.

Быстро улыбаюсь ей и проскальзываю за занавеску, занимая место на жесткой скамье напротив нее.

— Ты быстро добралась, — говорит она, пододвигая бокал ко мне. У нас всегда есть договоренность: тот, кто приходит первой, должен заказать любую выпивку, и вторая должна ее выпить, несмотря ни на что. Сегодня это похоже на какой-то фруктовый мартини, который мне вполне нравится.

— Торопилась напиться, — говорю я ей, берясь за тонкую ножку бокала. — Ваше здоровье.

Мы обе поднимаем бокалы, деликатно чокаясь ободками, не проливая ни капли.

— Что ж, тогда выпьем за то, чтобы напиться, — говорит она. — И за наши последние экзамены.

Я делаю глоток напитка с клюквой и чем-то еще, настолько крепкого, что кашляю.

— Да, — говорю я, пытаясь прочистить горло. — Возможно, нам следовало подождать с гулянками, пока не закончим.

— О, да пофиг, — говорит она, отмахиваясь от меня и залпом допивая остатки своего напитка. Она может пить скипидар¹ и не вздрагивать. — Ты сдашь экзамен, как всегда. Можешь даже явиться пьяной, все равно сдашь на «отлично».

— Хорошо, но экспериментировать и выяснять мы это, конечно, не будем.

Мы с Элль познакомились в первый день на уроке аккадского языка, когда она спросила, кто мой татуировщик, и после этого быстро подружились, нам нравилась одна и та же музыка, мы ходили на одни и те же концерты, а иногда и приставали к одним и тем же парням (я всегда уступаю ей, потому что это не стоит борьбы… пусть развлекается). В детстве у меня никогда не было много близких друзей. Всегда что-то держало меня на расстоянии от всех остальных, по моей инициативе или нет, не знаю, но я так близка с Элль, как никогда ни с кем не была, кроме своих родителей.

Она заправляет свои короткие, обесцвеченные светлые волосы за уши, ряды сережек играют в тусклом свете, и бросает на меня хитрый взгляд.

— Ты в порядке?

Я одариваю ее короткой улыбкой.

— Да. А что? Помада размазалась?

Она качает головой.

— Нет. Ты будто запыхалась и дрожишь.

Она протягивает руку и проводит пальцами по татуировке на моем правом предплечье, надпись «снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого». Знаю, это клише — набить цитату Эдгара Аллана По, но меня зовут Ленор², так что… я опираюсь на то, что мне было дано.

— Ты замерзла, — говорит она мне, отдергивая руку.

— Мне всегда холодно, — напоминаю я ей, хотя прямо сейчас чувствую, что внутри у все горит, как будто моему сердцу слишком жарко. — Я в порядке. Просто немного испугалась.

— В смысле испугалась? — громко спрашивает она, ее глаза расширяются. Элль волнуется из-за всего на свете.

— Ты опять скажешь, что я параноик.

— Давай тогда я сама решу, что сказать. Что случилось?

— Ничего не случилось, — говорю я ей, одергивая рукав своей желтой клетчатой рубашки так, чтобы он прикрывал руки. — Я думала, что за мной следят.

— Вероятно, так оно и было.

— Спасибо.

— Хватит уже везде ходить пешком, — говорит она. — Просто закажи Убер.

— Элль, я прошла пешком всю дорогу до Хейт, — довольно много. — Это было самое оживленное место в мире. Я была в безопасности. Кроме того, такси недешевая роскошь.

Она закатывает глаза, ее зеленые тени для век сверкают.

— Как будто ты не можешь себе этого позволить. Родители же говорили тебе, что будут платить за такси, пока ты не купишь машину.

— Я не хочу наглеть.

— Отлично. Тогда ты оплачиваешь следующие напитки, — она постукивает своими черными ногтями по столу, выжидающе глядя на меня. — Ты же сэкономила немного денег, пройдясь пешком.

Теперь моя очередь закатывать глаза.

— Хорошо.

— Лучше сделай это до того, как появится Мэтт.

Мэтт — наш друг. Если хотите еще больше уточнений, то он мой бывший парень. Прошлым летом я встречалась с ним несколько недель, совершенно случайно. Секс был нормальным, и, честно говоря, единственная причина, по которой я встречалась с ним, — это потому, что он барабанщик в кавер-группе «White Zombie», и я на него слюни пускала.

Но, как это часто бывает со мной, несмотря на то, что меня влечет к парню, сексуальный опыт оказался тусклым. Просто не было… искры. Никакой физической связи. Я знаю, может прошу слишком многого — Элль говорит, что если я кончаю, то должна быть удовлетворена. Какое-то время я думала, что лесбиянка, но Элль, которая бисексуалка, довольно быстро положила этому конец. Оказывается, я хочу исключительно член, я просто придирчива к членам, надеюсь, что мой мир распахнется настежь, что земля будет содрогаться каждый раз, когда я испытываю оргазм.

Я виню в этом эротические романы на моей электронной читалке.

Но, несмотря на неловкие отношения, оказалось, что Мэтт не против того, чтобы просто быть друзьями, и так мы лучше ладим. Стремно, что у нас не было искры, но зато обзавелась хорошим другом.

— Я надеюсь, он не приведет свою девушку, — добавляет Элль вполголоса.

Ладно, может быть, я немного ревную его к новой подружке — Бет. Я знаю, что сама с ним порвала, но не я устанавливаю правила. Она кажется милой, и я не хочу с ним отношений, но в глубине души, чем ближе он к ней становится, тем больше он может отдаляться от меня как друг. Да и я ей не очень нравлюсь. Она ведет себя так, будто по какой-то причине боится меня, и из-за этого Элль она тоже не нравится, что делает наши тусовки намного менее веселыми.

Как по команде, в дверь входит Мэтт.

К счастью, один.

Я высовываю руку из-за занавески и машу ему, чтобы он увидел.

— Теперь ты должна купить три напитка, — напоминает Элль. — Надо было двигаться быстрее.

Мэтт останавливается перед нашим столиком, ухмыляясь.

— Окей, что будете?

Я одариваю Элль торжествующей улыбкой. Мэтт почти всегда оплачивает счет, когда приходит. Хотя он и музыкант, вместе с несколькими своими друзьями он запускает в Пало-Альто стартап — приложение, которое подсказывает, какой сериал выбрать посмотреть на вечер. На данный момент только в режиме бета-тестирования, но он получает деньги инвесторов.

— Я хочу «Палому», — говорю я, оглядывая его с ног до головы. На нем черная толстовка с капюшоном и джинсы, но мое внимание привлекают черные кожаные высокие кроссовки. — Новые? Выглядят дорогими.

На его загорелом лице появляется румянец.

— Да, — говорит он, проводя рукой по своим каштановым волосам. — «Нью-Джорданс».

— Господи, Мэтт, — говорит Элль. — Твоя группа знает, что у тебя кроссы стоят полторы штуки?

Он смеется, глядя на нее так, словно доволен собой.

— Что хочешь выпить, Элль?

— Удиви меня, — говорит она, одаривая его улыбкой и ерзая на своем стуле. — Сегодня вечером я чувствую себя как-то рискованно. И бодро.

Мэтт смотрит на меня, приподняв брови, как бы говоря: «Нам точно стоит ее напоить?»

Я пожимаю плечами. Элль невозможно остановить, когда она в настроении.

Он направляется к бару, очередь уже выстраивается, заведение становится более оживленным, половина присутствующих выглядит так, словно они несовершеннолетние. Интересно, через сколько времени это заведение закроют.

— Кстати, я подумала, может, парень, который следил за мной, — это коп, — говорю я Элль.

— О, да? Секси?

Я корчу гримасу.

— Фу. Нет. Я не видела его лица.

— Тогда откуда знаешь, что он не секси? — она кладет вишенку из своего напитка в рот, поднимая брови. — Хочешь посмотреть, как я завяжу узел языком?

Я наблюдаю, как она возится во рту. Элль великолепно выглядит, вся такая крошечная пикси, но укусит на раз два. Прямо как дарк версия Тинкербелл.

Она вытаскивает стебель, идеально завязанный, торжествующе улыбаясь мне.

— Как получилось, что у тебя нет девушки? — спрашиваю я ее.

— Я бы сказала тебе то же самое, — говорит она. — Прошло много времени с тех пор, как ты встречалась с Мэттом. Может, тебе самое время кинуться в омут.

— Я занята, — говорю я ей.

— Знаю. Я тоже. Но после экзамена будет побольше свободы.

— Давай просто будем оценивать приходящих парней.

Она бросает на меня кривой взгляд.

— Тебе нужен риск, Ленор. Посмотри на себя. Такой лакомый кусочек зря пропадает.

Я смеюсь.

— Не правда. Если будешь твердить, что я скоро запылюсь, то у тебя точно не получиться меня уговорить.

— Ты чертовски горяча, идет разгар учебы, да еще и в Беркли. Используй время с пользой. Тогда трахайся каждые выходные, если не ищешь отношений.

Я собираюсь сказать ей, что со мной все в порядке, когда движение у двери привлекает внимание.

Входит пара, девушка и парень, возможно, те, что курили сигареты раньше, но мое внимание сразу переключается на мужчину, стоящего позади них.

Мужчина смотрит прямо на меня, его взгляд прожигает насквозь, даже с другого конца комнаты.

Чувство одышки возвращается.

Моя кожа кажется слишком натянутой, слишком горячей.

Кровь опасно сильно стучит в венах.

Но вместо страха я испытываю восхищение.

Это самое великолепное человеческое существо, которое я когда-либо видела.

«Существо», — голос в моей голове становится громче. «Великолепное создание».

Да, почему-то это кажется более подходящим, потому что в этом парне определенно есть что-то потустороннее.

Он высокий, широкоплечий, крупный. Естественно, выглядит как геракл.

Но его лицо излучает чисто мужскую элегантность.

Квадратная челюсть, пухлые губы, прямой нос, искусно ухоженная, но неряшливая щетина. Изогнутые, низко посаженные черные брови, из-за которых его проницательные голубые глаза остаются в тени. Волосы у него черные, волнистые и длинные, почти до подбородка. Он похож на Арагона из «Властелина колец», который только что вошел сюда в черном костюме-тройке и красном галстуке. Его одежда кричит о деньгах.

— Вау, я бы определенно поставила ей десятку, — слышу я голос Элль.

Это не может быть тот же человек, который следил за мной, да?

— Ей? — рассеянно повторяю я, не в силах отвести взгляд от этого мужчины. Я полностью в плену у него.

Я хочу, чтобы он знал мое имя.

— Да, — говорит она. — А на что ты уставилась?

Мне требуется все усилие, чтобы моргнуть и посмотреть на Элль, и в тот момент, когда я это делаю, у меня кровь стынет в жилах, — связь прервана.

— Ты не видишь этого человека? — шепчу я, чувствуя, что мне трудно говорить.

Я оглядываюсь на дверь, но он ушел.

— Кто, тот тощий чувак, который зашел со своей необъяснимо горячей подружкой? — спрашивает она.

Я встаю на ноги и выхожу из кабинки, оглядываясь по сторонам. Куда, черт возьми, он делся?

— Здесь был парень. Один. Я… мы смотрели друг на друга.

— Оке-е-е-ей, — говорит Элль. — Как он выглядел? Наверное, подобие Оскара Айзека, если вот так поднял тебя с места.

Я качаю головой, не понимая. Куда он пошел, и что нашло на меня? Это ненормально. Никогда раньше мое тело ни на кого так не реагировало. Может, это то, чего мне не хватало. Недостаточно просто найти кого-то привлекательного, нужно, чтобы необъяснимо влекло, как к святому алтарю.

«Алтарь? Ладно, успокойся», — твержу я, заставляя себя снова сесть. «Ты с ума сходишь».

— Ленор? — Элль подталкивает меня. — Сколько ему примерно?

— Я… я не знаю. Может быть, тридцать пять? Сорок?

Она усмехается.

— Да у тебя фетиш. Неудивительно, что ты такая придирчивая. И неудивительно, что он не остался здесь. Вероятно, зашел сюда и понял, что мы все — кучка малолеток. Этот человек не умеет веселиться.

Она права. Таинственный мужчина, вероятно, довольно быстро понял, что это не его сцена. Ну да, выглядит круто, но если присмотреться повнимательнее, то видно, насколько это место дешевое. Все напоказ.

И все же разочарование в моей груди ощутимо.

— Ты думаешь, это он следил за тобой? — спрашивает она.

Я бросаю на нее взгляд. Ее интерес снова пробудился.

— Не знаю. Этот был одет в костюм. А тот в длинное пальто. Вроде.

— Костюм? — воскликнула она, вжимая пальцы в стол. — С каких это пор ты охотишься за мужчинами в костюмах?

— Ни с каких, — говорю я. Это правда. У меня очень специфический типаж. Черные кожаные куртки, ботинки, белые футболки, татуировки, может быть, немного подводки на глазах. Мэтт соответствует описанию. А этот человек — нет.

Но, возможно, мой типаж все это время был неправильным.

— Я думаю, ты увернулась от пули, Ленор, — говорит она. — Мужчины в костюмах обычно не западают на девушек с татуировками. Поверь мне, я знаю.

Наверное, она права. Не то чтобы я была покрыта ими с ног до головы, но их все равно много для человека моего возраста. У моих родителей есть татуировки, и они всегда странно поощряли мои порывы их сделать. И пока я размышляла о том, чего такого особенного набить, они уже пихали мне деньги в руки. Я знаю, что такая поддержка встречается довольно редко, поэтому я ею воспользовалась. Татуировки и украшения — это мой фирменный стиль.

Мэтт возвращается с напитками, на мгновение вытаскивая меня из раздумий. Мы поднимаем тост за то, чтобы семестр поскорее закончился. Мэтт проучился в Стэнфорде один год, познакомился со своими приятелями-стартаперами и бросил учебу (что популярно в здешних краях), но он все равно поддерживает нас. Потом Элль рассказывает ему все о моем предполагаемом преследователе и горячем парне в костюме, и, клянусь, я вижу, как его челюсть немного напрягается, как будто тот факт, что я проявила интерес к другому, его беспокоит.

Но я не слишком зацикливаюсь на этом. Чем больше я думаю о наших отношениях, тем страннее они становятся. Лучше просто принять все как есть.

В итоге мы остаемся в «Монастыре» на пару часов, пока я изрядно не пьянею. Но я знаю, что завтра мне нужно немного позаниматься, так что не хочу страдать от похмелья.

— Я пойду, — говорю я, хватаю свою сумочку и встаю со скамейки.

Мэтт протягивает руку и хватает меня за запястье.

— Подожди, — говорит он. — Я провожу.

Я быстро улыбаюсь ему, убирая свое запястье назад.

— Не надо. Я вызову Убер. Не волнуйся.

Я машу Элль на прощание и направляюсь к двери, но Мэтт идет следом.

— Не трахай его, Ленор! — Элль кричит нам вслед. — Ты можешь найти получше.

Мэтт бросает на нее недоверчивый взгляд через плечо.

— Эй, спасибо.

Я не могу удержаться от смеха, отмахиваясь от нее. Она обожает ставить всех в неловкое положение.

— Со мной все будет в порядке, — говорю я ему, когда мы выходим в ночь. Туман, кажется, сгустился, воздух влажный, но все жути исчезли благодаря толпам людей в саду за домом и идущим по дорожке.

Я останавливаюсь на обочине дороги и достаю свой телефон, открывая приложение. Мэтт стоит рядом со мной.

Я украдкой бросаю на него взгляд.

— Я в порядке. Правда. Не нужно нянчиться со мной.

— Я не нянчусь, — говорит он. — Я присматриваю. Если за тобой правда следят…

— Не знаю даже. Чем больше думаю об этом, тем больше кажется, что я параноик. Как ты всегда говорил, — я киваю в сторону церкви. — Возвращайся. Не оставляй Элль одну.

— Ты же знаешь, что она в норме, — говорит он. — А ты — нет.

Затем, прежде чем я успеваю пошевелиться, он протягивает руку, обхватывает мое лицо ладонями и целует.

Ах, черт. Элль что-то поняла, да? Она всегда улавливает то, чего не понимаю я. Я видела, что Мэтт пьян, но не думала, что настолько.

Я прижимаю пальцы к его груди и отталкиваю назад.

— Прекрати, — тихо говорю я, облизывая губы. Моя красная помада у него на лице.

— Прости, я… — он качает головой, проводя рукой по волосам. — Я просто думал, что мы могли бы начать все сначала.

Я выдавливаю сочувственную улыбку, мне не нравится, к чему все это клонится.

— У тебя есть девушка, Мэтт.

— Мне она не нужна.

Выражение моего лица становится испепеляющим.

— Если ты надеешься, что это звучит романтично, то нет. Серьезно, чувак. Ты пьян. Не понимаешь, о чем говоришь.

— А чего ты хочешь? — резко говорит он. — Ты знаешь?

Я ошеломленно моргаю, глядя на него. Мэтт всегда такой кроткий и хладнокровный, это первый раз, когда я вижу, чтобы он сердился на меня.

— К чему ты клонишь? — спросила я.

Он делает шаг ко мне, темные глаза сверкают в свете уличных фонарей.

— Я тянусь к тебе постоянно, — говорит он. — Но совсем не получается. Ты никого не подпускаешь узнать тебя. Ты даже сама себя не знаешь.

Я чувствую, как горят мои щеки, ненавидя то, как влияют на меня его слова.

— Возвращайся, Мэтт, — с трудом произношу я. — А то скажешь еще что-нибудь глупое.

Он пристально смотрит на меня мгновение, прежде чем шумно выдохнуть и развернуться, направляясь мимо вышибалы, пока не исчезает в темноте.

Что, черт возьми, на него нашло?

Дрожащими пальцами мне удается вызвать такси, который должен приехать через минуту. Он подъезжает, и я проскальзываю на заднее сиденье, пытаясь собраться с мыслями. Странная ночка, и то, что Мэтт стал так себя вести, перешло все границы.

Но меня не так уж волнует, чего он от меня хочет. Он пьян.

Размышляю над тем, что он сказал.

Что никто не может приблизиться ко мне.

Что я сама себя не знаю.

Он прав.

И бесит, что он это понял и использовал против меня.

Я вздыхаю и откидываюсь на спинку сиденья. Жесть какая-то, но наверное, лучше какое-то время с ним не видеться. Дать ему собраться с мыслями.

Поездка до дома занимает всего десять минут, и я прошу таксиста высадить меня на Лагуна-стрит. Хотя магазины и бары на Хейс-стрит находятся всего в нескольких кварталах, в этом районе, как обычно, темно и тихо. Но я так погружена в свои мысли, что не думаю о всяких страшилках.

Перехожу дорогу и подхожу к своей двери, дверь родителей рядом. Они живут надо мной. Им принадлежит весь дом, и они разделили его на две части, когда я окончила школу. У меня был выбор: жить в кампусе, и они сдадут это место в аренду, или остаться здесь. Как бы сильно я ни хотела окунуться в студенческую жизнь, в этой квартире намного лучше, чем в общежитии, и родители меня не тревожат. По большей части.

Нащупываю ключи в сумочке, бросая взгляд на их окна. Уже почти полночь, и весь свет выключен, родители крепко спят. Они, как правило, встают в четыре утра по причинам, которых я никогда не понимала. Что касается меня, то я никогда много не сплю. Мой мозг не отключается.

Достаю ключи, когда чувствую чье-то присутствие позади.

Я задыхаюсь, мои глаза расширяются, волосы на затылке встают дыбом.

Сжимаю ключи в кулак, готовясь развернуться и ударить нападающего в глаз.

— Ленор Уорвик? — произносит спокойный мужской голос у меня за спиной.

Делаю паузу, затем оборачиваюсь.

На обочине стоит мужчина. Высокий, в длинном темном пальто, слишком темно, чтобы разглядеть его лицо.

На мгновение мне кажется, что это мужчина из бара, но я уже знаю, что это не так.

Однако, возможно, это мой преследователь.

— Кто спрашивает? — говорю я, мой голос немного дрожит, кулак крепко сжимает ключи.

— Прости, — говорит он, делая шаг вперед, пока не оказывается в тусклом свете домашнего фонаря, его лицо выступает из тени. — Но я так долго искал тебя.

ГЛАВА 2

Я смотрю на мужчину напротив, стараясь не чувствовать разочарования из-за того, что он не тот сексуальный мужчина в костюме, которого я видела в баре. Тем не менее, он все еще довольно красив. Орлиный нос, черные взъерошенные волосы, светлые глаза, то ли голубые, то ли и зеленые. Ему, наверное, чуть за тридцать, одет с головы до ног в черное.

Красивый и немного жутковатый.

Не могу объяснить, почему.

Возможно, дело в том, что он только что сделал мне предложение в полночь возле моего дома и, скорее всего, следил за мной.

Он одаривает меня быстрой улыбкой, которая не касается его глаз, и лезет в карман своего плаща, быстро достает визитную карточку и протягивает мне.

Мне приходится подойти к нему на шаг ближе, чтобы взять ее, и я не выпускаю из рук свои ключи. Быстро выхватываю у него визитку и возвращаюсь туда, где стояла, поднося ее к свету.

— Атлас По, — прочитала я на открытке. Я поднимаю на него взгляд. — Это ваше настоящее имя?

Еще одна быстрая улыбка.

— Меня часто об этом спрашивают.

Все, что написано на карточке, — это «Атлас По», «Гильдия» и номер местного телефона.

— Чего вы хотите? — спрашиваю я. — Вы какой-нибудь поклонник По, одержимый охотой на женщин по имени Ленор?

Он слегка качает головой, его глаза кажутся темными.

— Честно говоря, я не поклонник По, — он прочищает горло, прищуриваясь, оглядывает меня, сосредотачиваясь на татуировках на моих ногах под обрезанными джинсовыми шортами, — вороны, обвивающие икру, и животное с рогами на бедре. — Я пытался зайти пораньше, чтобы поговорить с твоими родителями.

Беспокойство покалывает мою кожу.

— Уже полночь. Повезло, что вы на меня наткнулись, — я делаю паузу, чувствуя себя храброй. — Это вы следили за мной? В Аппер-Хейте?

Он хмурится.

— Кто-то следил за тобой?

Мгновение я изучаю его. Не думаю, что он притворяется.

— Да. А может и нет, — говорю я ему.

Я вздыхаю. Этот парень все еще пугает меня, но я чувствую себя немного лучше, зная, что это был не он. Плечи у него широкие, но точно не такие же, как у следившего.

— Итак, чего вы хотите?

Мгновение он пристально смотрит на меня, затем переводит взгляд на дом позади меня.

— Я коллега твоих родителей.

— Какой еще коллега? Мои родители работают в Историческом обществе Калифорнии и Сан-Франциско. Все их коллеги чертовски скучные.

Он снова переводит свой взгляд на меня.

— Я представляю секцию гильдии, к которой они принадлежат.

— Типа гильдия историков?

— Что-то в этом роде.

— Тогда просто позвоните им, как нормальный человек. Отправьте электронное письмо. Не приставайте к их дочери возле дома в полночь.

— Приношу свои извинения, — говорит он. — Я просто… — он смотрит на мою грудь, и на мгновение мне кажется, что он разглядывает мои сиськи, но потом я вспоминаю, что застегнула свою клетчатую рубашку до упора. Он уставился на подвеску с черным черепом на конце одного из моих многочисленных ожерелий.

— Черный турмалин, — тихо произносит он, поднимая взгляд, чтобы встретиться со мной взглядом.

Я хмурюсь.

— Что?

— Твое ожерелье. Это черный турмалин.

Я опускаю взгляд, взяв в руки черный череп. Всегда думала, что это оникс или типа того.

— Это тебе мама дала? — спрашивает он.

Я сжимаю кулак вокруг черепа.

— Да…

— Интересно, — говорит он. Затем он одаривает меня быстрой улыбкой. — Что ж, извини, что побеспокоил тебя так поздно, Ленор. Я обязательно отправлю твоим родителям электронное письмо. Снова.

И с этими словами он поворачивается и идет вниз по улице, его черный плащ развевается у него за спиной, пока они вместе с этим же плащом не растворяются в темноте.

Я наблюдаю за пустым пространством, улица словно превращается в черную дыру, а затем быстро поворачиваюсь, вставляю ключи в замок и захожу к себе домой.

Святилище.

Я закрываю дверь, несколько раз проверяя, надежно ли она заперта, затем подхожу к окнам в гостиной, кухне, спальне и ванной и убеждаюсь, что они тоже заперты. Несмотря на то, что обычно я не ложусь спать раньше 2 часов ночи, я быстро надеваю ночную рубашку, затем иду в ванную, чтобы снять макияж. Смотрю в зеркало.

Фух.

Я и забыла, что Мэтт поцеловал меня, поэтому разговаривала с Атласом с размазанной по губам красной помадой. В сочетании с тем фактом, что мои волосы выглядят непослушными, а тушь размазалась под глазами, неудивительно, что Атлас немного опасался меня.

С другой стороны, это у меня были все основания для опасений.

Я быстро умываюсь и забираюсь в постель, надеясь, что сон придет ко мне раньше обычного.

К счастью, так и случилось.

• ✤ •

На следующее утро я просыпаюсь, запутавшись в своих ожерельях. Наверное, я забыла снять их прошлой ночью.

Я осторожно обхватываю их пальцами, стараясь не порвать тонкие цепочки, когда снимаю их с шеи, быстро проводя пальцами по вмятинам, оставшимся на шее.

И тут все, что произошло прошлой ночью, нахлынуло на меня.

Мужчина под уличным фонарем.

Мужчина в костюме.

Мэтт поцеловал меня.

Возле дома стоял человек по имени Атлас По.

Я отодвигаю череп, уставившись на камень. Черный турмалин? Надо расспросить маму. Сейчас у меня к ней много вопросов.

Я скатываюсь с кровати и моргаю от света, льющегося через окно моей спальни, напрягая глаза. Этим утром они особенно чувствительны, вероятно, из-за выпивки. Хотя я рада, что у меня нет похмелья. Наверное, из-за того, что я сразу же заснула.

Я, пошатываясь, иду в ванную, наполняю стакан водой и выпиваю его, повторяя движения несколько раз, прежде чем залезть в душ, пытаясь смыть с себя вчерашнее.

Когда чувствую себя достаточно чистой, а в голове немного прояснилось, я надеваю свою учебную одежду: леггинсы и длинный бордовый свитер, снова надеваю кольца, браслеты и ожерелья, заворачиваю волосы в полотенце. У меня длинные светло-каштановые волосы, но я время от времени делаю светлое мелирование, так что, вероятно, мне следует лучше за ними ухаживать, делать маски для волос и тому подобное, но мои косметические практики всегда отходят на второй план, когда дело доходит до учебы.

Я надеваю тапочки и направляюсь на кухню в поисках кофе для френч-пресса. Вчера вечером надо было прикупить «Blue Bottle³», но я знаю, что у моих родителей наверху много запасов «Peets⁴», поэтому отправляю маме короткое сообщение: «ПОДНИМАЮСЬ ВЫПИТЬ КОФЕЕЕ», а затем хватаю ключи и выхожу за дверь. Неважно, что у меня на голове полотенце, я выхожу всего на секунду, пользуюсь ключом от их дома и отпираю дверь.

Запираю ее за собой и поднимаюсь по узкой лестнице. Моя мама на кухне, уже наливает кофе во френч-пресс.

— Доброе утро, милая, — говорит она мне, улыбаясь. — У тебя закончился кофе или ты просто хотела повидать свою мамочку?

— И то, и другое, — говорю я ей, заходя на кухню и целуя ее в щеку, прежде чем сесть за кухонный островок, положив локти на столешницу из натурального дерева. — Где папа?

— Уже пошел на фермерский рынок посмотреть, какие овощи у них есть, — говорит она, наливая горячую воду в пресс. — Надеюсь, что там есть капуста Романеско.

Вообще, мои родители немного хиппи. Я выросла в окружении экологически чистых продуктов, растений в каждом уголке дома, кристаллов, карт таро, мама использовала лунные циклы для всего, придерживалась суперчистой диеты. На самом деле, как и многие семьи в районе залива.

— Если есть, — продолжает она, — ты придешь сегодня вечером на ужин? Я приготовлю твою любимую пасту.

— Не могу сказать «нет», — это не лучшее блюдо, когда нужно заниматься уроками, так как оно приводит меня в состояние комы, но, надеюсь, к тому времени уже успею все сделать.

Она отходит от пресса и смотрит на меня, уперев руку в бедро. Моя мама выглядит исключительно молодо для своего возраста. Конечно, ей всего сорок пять, но нас часто принимают за сестер, когда мы гуляем. Ладно, никто никогда не говорил «сестры» как таковые, но они определенно думают, что мы друзья, особенно из-за наших татуировок.

Наши лица не очень похожи, но ее кожа даже лучше, чем у меня. Она вся сияет, а у меня все еще время от времени появляются прыщи, и я ненавижу свои поры. У нее длинные светлые волосы, хотя она всегда заплетает их сзади в косу. К тому же она очень стройная, и хотя я спортсменка (годы игры в хоккей на траве, баскетбол и волейбол помогли этому), у меня есть грудь, бедра и задница, которые невозможно не заметить. Я потратила много времени, пытаясь добиться плоского живота, которого так и не появилось, но решила, что есть занятия поинтереснее. Ее руки покрыты татуировками, скрывающими шрамы от пожара, произошедшего, когда я была совсем маленькой.

Надеюсь, что буду выглядеть так же, когда буду в ее возрасте. Мой папа тоже выглядит потрясающе, хотя он как раз соревнуется со своими коллегами из исторического общества в том, кто отрастит самую длинную бороду, и мы с мамой так устали от этого. С каждым днем он все больше и больше становится похожим на Хагрида⁵. Мама пыталась убедить его отказаться, но у этого мужчины много гордости. Он здесь для того, чтобы победить.

— Ты выглядишь немного уставшей, — говорит мама после долгой паузы. — Как прошел вчерашний вечер?

Я слегка пожимаю плечами.

— Все прекрасно. Как обычно.

— Много выпили?

Еще одно пожатие плечами.

— Не совсем. Я сохраняла трезвый рассудок. Ушла домой пораньше. Видно, что я с похмелья?

— Глаза немного странные.

— Ой. Да. Сегодня как-то сильно солнце глаза слепит, — я смотрю на солнце, проникающее в боковое окно.

— Это все, что тебя беспокоит?

Я довольно близка со своими родителями. Между нами нет секретов, хотя иногда мне хотелось бы, чтобы они были. И у моей мамы, и у папы невероятная интуиция, так что нет смысла пытаться скрывать все о прошлой ночи. Я решаю разложить все по полочкам.

— Я видела Мэтта прошлой ночью, — говорю я ей.

— Ого? И как он поживает? Он все еще с той девушкой, которой ты не нравишься?

Мне удается улыбнуться.

— Я думаю, что да. Однако ее там не было.

— Что ж, хорошо. Не нужно тратить свое время на людей, которым ты не нравишься, милая.

— Угу, — говорю я, поводя кулоном с черепом взад-вперед по цепочке. — К сожалению, не только видела.

— Что случилось? — спрашивает она, опуская поршень во френч-пресс, и кофе закручивается в стакане.

— Ну не знаю, — признаюсь я. — Он напился и поцеловал меня.

— О-о-о, — говорит она, наливая кофе в кружку и ставя ее передо мной, прежде чем налить себе чашку. Она садится напротив меня. — Я так понимаю, что все прошло не очень хорошо.

— Во-первых, у него все еще есть девушка, — говорю я, пристально глядя на нее. — Но все равно, если бы ее не было, мне как-то… неинтересно. Нам гораздо лучше быть друзьями.

— Кажется, он не очень хорошо воспринял отказ, — говорит она, поднося кружку ко рту.

Я качаю головой.

— Нет. Он разозлился.

— Разозлился? Мэтт?

Мэтт бывал у меня дома кучу раз, мама познакомилась с ним, и он ей даже понравился. Он всегда был таким, как обычно, доброжелательный.

— Я тоже была удивлена.

— Мне жаль, — говорит она, одаривая меня сочувственной улыбкой. — Ты этого не заслуживаешь. Но постарайся не принимать близко к сердцу. Возможно, у него выдалась напряженная неделя. Ты знаешь, что эти стартапы не славятся легкой работой. Я уверена, что на карту поставлены большие деньги.

— Да, может быть, — говорю я, и от этого мне становится немного легче.

— Хэй, — говорит мама, ставя свою кружку и глядя на меня с надеждой в глазах. — Раз у тебя сейчас проблемы с Мэттом, может быть, ты пересмотришь свои планы на день рождения.

Я вздыхаю. Мои родители были очень странными и эмоциональными по поводу моего дня рождения. Когда мне исполнилось шестнадцать и восемнадцать, все было хорошо, но теперь, когда мне исполняется двадцать один, они вдруг думают, что это конец света, как будто я официально выросла и больше не буду их дочерью.

Как бы то ни было, пару недель назад они спросили меня, что я хочу сделать на свой день рождения, и я сказала, что хочу устроить вечеринку с друзьями, а потом они предложили, чтобы я отпраздновала с ними.

Типа, одни.

Устроить семейную поездку.

И, как бы сильно я ни любила своих родителей, это не предвещает мне хорошего времяпрепровождения.

Я, конечно, сказала им «нет», но с тех пор чувствую себя чертовски виноватой из-за этого, и теперь, после всей истории с Мэттом, возможно, это не самая худшая идея.

— Я не знаю, — осторожно отвечаю я.

— О, будет весело. Обещаю. Мы присмотрели один из классных домов для аренды посреди пустыни, в «Джошуа Три⁶». Тебе нравится это место.

Это правда. Я была на Коачелле⁷ несколько раз, и однажды после фестиваля мы с Элль арендовали место для глэмпинга⁸ в центре национального парка «Джошуа Три». Я по уши влюбилась в это место. Нечто в отдаленности, суши, звездах и этом вечно простирающемся ночном небе, как будто ты на связи со Вселенной… Клянусь, я чувствовала, как моя кровь поет луне.

— Ты уверена, что хочешь отвезти меня в центр пустыни?

— Конечно! — восклицает она. — Мы можем разжечь костер, потанцевать вокруг него, напиться.

— Да, точно, — говорю я ей. О, они точно будут танцевать вокруг костра и выкрикивать благословения богине Луны или еще какую-нибудь чушь, но мои родители очень редко пьют. Они не любят терять контроль. Они даже не курят травку, хотя это то, что я делаю регулярно. Помогает немного притупить восприятие мира и заснуть.

— Давай, будет весело. Может, это будет наша последняя поездка всей семьей.

Я допиваю остатки своего кофе и пристально смотрю на нее. Она улыбается, но в глубине глаз она абсолютно опустошена по причинам, которых я не понимаю.

— Мама. Не драматизируй. Я все равно буду жить внизу. У меня впереди еще два года учебы, и даже тогда я закончу здесь магистратуру и докторскую диссертацию, я никуда не собираюсь уезжать.

Она шмыгает носом и нежно проводит пальцами под глазами.

— Я знаю. Просто ненавижу то, что ты становишься старше.

Ох. Разговоры о том, как задеть сердечные струны.

— Прекрати. Слушай. Если я соглашусь на день рождения в пустыне, ты перестанешь так печалиться?

Она улыбается. Хотя все еще выглядит грустной.

— Да. Я обещаю, — она прочищает горло. — Ты все еще хочешь ту сумку от Александра Маккуина на свой день рождения?

На самом деле, я не любитель дизайнерских товаров, большую часть своей одежды я покупаю в «AllSaints» и «Free People», когда могу себе это позволить, и у «Poshmark», когда не могу. Но пару недель назад я увидела черную сумочку Александра Маккуина с рисунком в виде черепа и камня и не могу перестать думать о ней. Она чертовски дорогая, поэтому, когда я упомянула об этом своим родителям, я действительно не думала, что из этого что-нибудь выйдет. Большую часть лета я буду работать во Дворце Почетного легиона, так что я решила просто потом накопить и купить сама.

— Да, но это не обязательно, — говорю я ей. — Я знаю, что это чертовски дорого.

— Тебе исполняется двадцать один год только один раз, — говорит мама. — Сиди здесь.

Она уходит по коридору в спальню, а я остаюсь в недоумении, что происходит. Вскоре она возвращается с коробкой от Александра Маккуина в руках.

— Я тут кое-что прикупила.

У меня отвисает челюсть.

— Что?! — я немедленно тянусь к коробке. — Ты купила мне сумку?

Она отодвигает коробку от меня.

— Да. Мы вдвоем. Но, наверное, следует подождать, пока твой отец не вернется домой, прежде чем открывать.

— Но… но мой день рождения будет только через две недели.

— Я знаю, — она вертит коробку в руках все больше и больше. — Но зачем ждать? Почему бы не насладиться этим сейчас? Ты можешь брать ее на занятия, когда будешь сдавать выпускной экзамен. На удачу.

— Я не знаю, что сказать, — мои родители всегда баловали меня на протяжении всей жизни. Из-за этого я работаю очень усердно, потому что всегда стараюсь быть достойной их. У них есть деньги, папа получил огромное наследство от своего отца, с которым у меня так и не было возможности познакомиться до его смерти.

— Сумка великолепна, — говорит мама. — У тебя хороший вкус. К тому же череп и черный камень тебе отлично подойдут.

И она только что дала мне идеальный переход на другую тему.

— Как думаешь, что это за камень? — невинно спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

— Покажи? Возможно, это просто бижутерия.

— Или это может быть черный турмалин, — говорю я.

Она на мгновение замолкает, хмурясь, затем кивает.

— Может быть.

— Мое ожерелье из черного турмалина? — спрашиваю я, поднимая череп. — А кольцо? — я киваю на черный камень между двумя колец с бараньими головами на правой руке.

— Это Петерсит. Камень Бури.

— Напомни, где ты это взяла?

— Не помню. Но они были на твой шестнадцатый день рождения.

— Знаю. Я помню, как учительница английского, миссис Прайс, говорила, что они считаются демоническими. Она не поверила своим ушам, когда я сказала, что ты подарила это мне.

— Некоторые люди не очень-то объективны, да? — она тянется к моей кружке. — Хочешь еще кофе?

Я киваю.

— Да, пожалуйста, — я замолкаю, когда она подносит мою кружку к френч-прессу. — А как действует черный турмалин?

— Защищает, — говорит она, повернувшись ко мне спиной.

— Почему мне нужна защита?

Она мягко улыбается мне через плечо.

— Все девушки нуждаются в защите, Ленор, — она снова поворачивает голову, сосредоточившись на кофе.

Я сразу перехожу к главному вопросу, внимательно наблюдая за языком ее тела.

— Мам, кто такой Атлас По?

Она на мгновение застывает, ее рука дрожит, кофе проливается.

— Кто? — спрашивает она, но ее голос звучит на регистр выше обычного. — Черт. Я пролила.

Она стоит ко мне спиной, тянется за кухонным полотенцем, чтобы вытереть пятно.

— Атлас По, — повторяю я. — Я видела его прошлой ночью. Он сказал, что пытался связаться с вами уже давно. Может быть, он отправил тебе электронное письмо.

Она громко прочищает горло и, наконец, поворачивается, ставя передо мной чашку кофе. У нее дрожат руки, и она быстро скрывает это.

— Ты не знаешь, чего хотел этот человек?

Я качаю головой. Ненавижу, что она лжет. Ну, не лжет… пока что. Но она определенно знает его, и не договаривает.

— Он просто хотел поговорить с тобой. Но думаю, что это важно, поскольку я увидела его в полночь. Прямо возле моей двери.

Ее глаза расширяются.

— Прошлой ночью?

— Да. Кажется, что он… не знаю, жуткий какой-то, — я не собираюсь упоминать о преследовании. — Но он сказал, что принадлежит к какой-то гильдии и что он ваш коллега. Конечно, я сказала ему просто позвонить, как нормальному человеку, но у меня сложилось впечатление, что он это уже сделал.

Она поджимает губы, кивая.

— Ах. Да, помню несколько электронных писем от него, но не помню, что в них говорилось. Так много спама рассылают.

Ладно, теперь она лжет. Ее глаза прищуриваются.

— Он… он сказал тебе что-нибудь еще? Он что-нибудь сделал?

— Нет. Он дал мне свою визитку и ушел. Она у меня внизу. Там просто его имя и номер телефона. Хочешь, принесу?

— Все в порядке. Просто… скажи мне, если увидишь его снова. Ладно? Ему не следовало подходить к тебе так поздно ночью. Особенно здесь.

— Он опасен? Стоит ли мне беспокоиться?

Мгновение она пристально смотрит на меня, и в свете ее глаз кажется, что в них отражаются полумесяцы. А потом все исчезло. Она улыбается.

— Он просто чудак. Я уверена, что все в порядке.

Чудак, да? Очень утешительно.

Звук шагов на лестнице нарушает странную атмосферу в комнате, а затем дверь распахивается, и заходит папа, нагруженный многоразовыми холщовыми пакетами от различных продавцов, из которых выглядывают великолепные малиновые розы.

— Ленор! — радостно восклицает он. Мой папа никогда не бывает недоволен, когда видит меня. Он никогда не злился на меня, даже когда я разбила бесценный египетский артефакт в пять лет. Теперь, учась на свою специальность, лично я была бы в ярости.

— Как поживает моя девочка? — говорит он, выкладывая все пакеты на прилавок, из которых высыпаются цуккини и спаржа. Он хватает розы и протягивает один букет мне. — Это для тебя, — затем он замечает коробку от Александра Маккуина и бросает на маму скандальный взгляд. — Что здесь происходит, Элейн?

Мама пожимает плечами, лучезарно улыбаясь.

— Я подумала, что можно подарить это ей пораньше. Почему бы и нет?

Он смотрит на меня, кривая усмешка на его лице почти скрыта бородой.

— Ты применяешь магию к своей матери?

Я протестую.

— Это была ее идея, — но сейчас я наблюдаю за мамой. Когда папа поворачивается к ней спиной, ее улыбка внезапно исчезает. Наверное, она все еще зациклена на По. Я тоже.

— Ладно, ладно, — говорит папа со вздохом. — Хорошо, тогда давай. Хочешь сейчас открыть его?

— Да, пожалуйста, — говорю я ему. У меня никогда не было особого терпения, и сумочка была бы хорошим отвлекающим маневром.

Он протягивает мне коробку.

— Надо было хотя бы упаковать красиво, — говорит он, бросая взгляд на мою маму, которая смотрит в никуда, прикусив губу. — Ты в порядке?

— Что? — рассеянно спрашивает она, затем проводит рукой по голове. — Да. Просто задумалась.

Я подумываю о том, чтобы рассказать отцу об Атласе По, чтобы посмотреть, узнает ли он вообще это имя, отличатся ли их истории, но не хочу портить хороший момент.

Вместо этого я открываю коробку и вижу великолепную сумочку, сплошь из серебряной фурнитуры и стеганой черной кожи с черепами и камнем, ручка в виде металлического кастета. Я беру ее в руку и любуюсь, как будто надела дополнительные кольца. Я почти уверена, что этот камень не является защитным, но все равно он красивый.

Все девушки нуждаются в защите, Ленор.

Слова мамы на мгновение проносятся в голове. Затем я возвращаю свое внимание к сумке, обнимаю их обоих, выплескивая все чувства. Не хочу испортить момент, тем более, что эта сумочка много значит для моих родителей, это точно.

Затем я помогаю папе разложить продукты, выпиваю еще кофе и немного болтаю с ним о том, как он провел утро, прежде чем спуститься к себе домой с коробкой подмышкой и розами в руке.

Я достаю свою любимую вазу (копия находки времен 18-й Египетской династии), наполняю ее свежей водой, затем обрезаю кончики стеблей, прежде чем поставить их внутрь. Они великолепно смотрятся на кухонном столе, лепестки как бархат. Я всегда стараюсь, чтобы в квартире были свежие цветы, так как это действительно украшает помещение.

Затем иду в свою спальню и опять достаю сумочку из коробки, кладу ее на комод рядом с металлической статуэткой Пазузу, бога-демона из первого тысячелетия до нашей эры, которая соответствует татуировке у меня на бедре. Пазузу все боялись, но он обладал способностью отталкивать других демонов похуже, так что в некотором смысле он тоже защитник. Мгновение я любуюсь своими вещами, затем задвигаю коробку под кровать (это будет отличное место для хранения сувениров), беру на кухне банан и иду к своему письменному столу в гостиной, рядом с которым лежит стопка готовых к использованию книг.

Включаю свой ноутбук и начинаю заниматься.

• ✤ •

Ленор.

Кто-то шепчет мое имя.

Я просыпаюсь медленно, как будто меня накачали наркотиками. Поднимаю голову от учебника, бумага прилипает к моей щеке.

Какого черта?

Видимо, я заснула.

Я осторожно оглядываюсь по сторонам, чувствуя тяжесть в голове.

Который сейчас час?

В квартире кромешная тьма, если не считать света, пробивающегося по коридору из кухни. Могу поклясться, что была включена лампа для чтения, но сейчас она выключена.

Хватаю свой телефон, лежащий рядом, включаю его, свет освещает пространство вокруг. Сейчас час ночи. Понятия не имею, как долго я проспала. Я почти весь день занималась, сделав пару перерывов, прежде чем поужинать наверху с родителями. После этого взяла у них бокал вина и сразу же вернулась к учебе. Возможно, макаронная кома наступила позже или что-то в этом роде, потому что последнее, что я помню — это чтение заметок об австрийском археологе Манфреде Биетаке, и все.

Что ж, можно отложить на завтра. Обычно я бы продержалась всю ночь, но все еще чувствую усталость. Значит, можно воспользоваться этим.

Как раз собираюсь встать со стула, когда слышу скрип на кухне, затем звук закрывающейся двери.

Я, блять, замираю.

Мою кожу покалывает от страха.

Это было похоже на стук в дверь моей спальни.

И здесь совсем нет сквозняка, нет причин того, чтобы дверь закрывалась сама по себе.

Черт, черт, черт.

Мое сердце сжимается где-то в горле, кровь стучит в голове, конечности ледяные, как будто температура в комнате падает, падает, падает.

Неужели я схожу с ума без всякой причины? Я услышала, как закрылась дверь, и теперь у меня ужасное ощущение, что я не одна в своей квартире. Беру свой телефон и подумываю о том, чтобы написать сообщение маме. Но она не проснется. Родители спят с режимом «не беспокоить» на телефоне. А ключи от их квартиры лежат на кухне.

— Черт, — бормочу я себе под нос.

Я надеюсь, что волнуюсь по пустякам.

Хотя, честно говоря, комната действительно похожа на холодильник, мурашки бегут по всей моей коже, страх растекается по венам, как чернила.

Ладно, просто встань и иди на кухню, возьми ключи и выбегай.

Мне удается встать со стула. Дрожа. Переставляя одну ногу за другой, двигаясь так, словно ковер превратился в зыбучий песок, я каким-то образом заставляю свои ноги двигаться, пока не пересекаю гостиную и не выхожу в коридор. Свет на кухне освещает ключи.

Они прямо здесь.

Просто возьми их и уходи.

Двигаясь быстро, я направляюсь к ключам, оглядываясь при этом на дверь своей спальни.

И вижу, что она широко раскрыта.

Я останавливаюсь, смотрю.

Ладно, теперь я действительно в замешательстве. Показалось ли мне, что я слышала скрип? Пытаюсь вспомнить. Может быть, я все еще не проснулась, и этот звук донесся из моего сна. Такое случалось со мной и раньше.

Должно быть, так оно и было.

Я снова становлюсь параноиком.

Подхожу к спальне и осторожно заглядываю внутрь.

Здесь тоже темно.

Кромешная тьма.

Даже как-то противоестественно.

И все же… У меня такое же чувство, как и тогда, за «Монастырем». Как будто комната больше не комната, а длинная, похожая на пещеру пустота, из которой ничто не может вырваться, и кто-то стоит между мной и этой вечной тьмой.

Или что-то в этом роде.

Клянусь, я слышу… дыхание.

Вдох и выдох.

Приближаюсь… ближе.

Ближе.

О боже.

Я быстро нащупываю выключатель, включаю его, заливая комнату светом, ожидая увидеть кого-то, стоящего в нескольких дюймах передо мной.

Но там ничего нет.

Это всего лишь моя комната. Все на своих местах. Моя сумочка на комоде.

Я приваливаюсь к дверному косяку, прижимая руку к груди. Господи, мне нужно перестать доводить себя до сердечного приступа. Я даже не могу винить в этом травку, так как сегодня не курила.

Я громко выдыхаю, выталкивая весь воздух наружу. Здесь становится теплее.

Все это воображение в моей голове.

Может быть, я немного больше переживаю из-за последнего экзамена, чем мне казалось.

Я вздыхаю и разворачиваюсь, направляясь обратно на кухню, чтобы выпить стакан воды, прежде чем снова отправлюсь спать.

Внезапно останавливаюсь, тупо уставившись на розы в вазе на столе.

Все до единой завяли.

ГЛАВА 3

— Вот мы и на месте, — говорит водитель, пробираясь вдоль бордюра.

— Можете высадить меня на стоянке? — спрашиваю я, указывая на ряд машин справа. — Чтобы далеко не идти.

— Конечно, — говорит она. — Довольно жутковато сегодня на улице. Нужно быть в безопасности, верно?

Она говорит все это очень апатичным голосом, так что я не уверена, насколько это ее на самом деле волнует, но она заезжает на парковку, и я выхожу на дорожку, которая приведет меня к последнему зданию в студенческом общежитии Футхилл, где живет Элль.

Тут жутковато. Сегодня вечером густой туман, а воздух настолько холодный, что я жалею, что не надела колготки под юбку. После солнечного февраля и марта, апрель дарит нам последний глоток зимы.

Я плотнее запахиваю джинсовую куртку, поправляю новую сумочку на бедре, цепочка, перекинутая через плечо переплетается с моими ожерельями. Парковка довольно хорошо освещена, но, несмотря на это, вокруг фонарей густой туман, скрывающий дорогу передо мной. Такое ощущение, что я погружаюсь в сон, и это приводит мои чувства в состояние повышенной готовности.

В последнее время я не видела своего преследователя, но это потому, что была дома и ничего не делала, только занималась. Вчера я наконец-то сдала экзамен, и мне хотелось бы думать, что я сдала его на отлично. На каждый вопрос я могла уверенно ответить, так что теперь, когда все закончилось, я могу распустить волосы и расслабиться, вот почему я встречаюсь с Элль в ее общежитии, мы немного выпьем, а затем пойдем к кому-то на вечеринку неподалеку.

Но даже несмотря на то, что мысли о «сталкере» — и Атласе По — отодвинулись на задний план, мой экзамен важнее, я знаю, что территория вокруг кампуса и студенческого жилья иногда может быть немного опасной. Хотя считается безопасным районом, но нельзя слишком расслабляться. Всегда есть истории о нападениях на девушек.

Я иду по тропинке, ускоряя шаг. Сквозь туман едва различаю свет от здания Элль, все остальное исчезает за деревьями.

Позади меня хрустит ветка.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

Там нет ничего, кроме тумана, клубящегося вокруг меня, как плащ.

Но с меня хватит рисковать.

Я начинаю бежать трусцой по дорожке, чувствуя, как что-то темное и угрожающее преследует меня прямо по пятам, пока, запыхавшись, не добегаю до двери и не бросаюсь внутрь здания.

Оглядываюсь назад.

Там ничего не было.

Просто туман колышет деревья.

Я громко выдыхаю.

Несмотря на то, что я не ощущала преследователя, если он вообще когда-либо был, я не могу сказать, что в последнее время все на сто процентов нормально. Да, я училась, а это значит, что я недосыпала, ела много вредной пищи, курила много травки, чтобы лучше заснуть, и время от времени выпивала бокал вина. От солнечного света у меня сейчас мигрень, вероятно, потому, что я отсиживалась дома в темноте, часами пялясь в экран.

Но есть некоторые вещи, которые я не могу объяснить.

Например, завядшие розы.

Не просто опали на стебле, а буквально высохли, как будто их зажали между страницами книги, как будто из них давным-давно высосали жизнь.

Кроме того, я слышала странные звуки в своей квартире. Как будто мое имя шепчут, когда я засыпаю или просыпаюсь. Плюс, краем глаза я продолжаю видеть темные тени или что-то движущееся, как будто стены… дышат. Но когда я смотрю на вещи трезво, там вообще ничего нет.

Я не сказала своим родителям, потому что они бы только забеспокоились, и я знаю, что они сказали бы мне, что я слишком много учусь, что я не забочусь о себе — и они, вероятно, правы. На самом деле, они вообще не хотели, чтобы я приходила сюда сегодня вечером, что совершенно неразумно. Эй, я официально закончила свой второй год в Беркли, работала не покладая рук, и я заслуживаю немного повеселиться.

«Тогда иди и развлекайся», — напоминаю я себе, поднимаясь по лестнице на этаж Элль. — «Перестань беспокоиться обо всем на свете».

Большая часть жилья в Беркли светлое и в некотором роде современное, и в нем всегда много людей. Дверь Элль находится всего в нескольких шагах от лестницы, но дальше по коридору уже началась вечеринка, люди тусуются в холле, пьют из красных пластиковых стаканчиков, играет музыка.

Я собираюсь постучать в дверь Элль, как вдруг она открывается, и Мейко пристально смотрит на меня.

— Я знала, что это ты, — говорит она, открывая дверь шире и демонстрируя банку сидра в руке. — Заходи.

Мейко — соседка Элль по комнате. Она великолепная, очаровательная, с мягким голосом и острым язычком, и немного нравится Элль. Она также очень веселая, в более управляемом смысле, чем Элль (она не будет пытаться убедить всех поужинать в «Денни» в 3 часа ночи), и я рада, что она пойдет с нами сегодня вечером. Она изучает ландшафтную архитектуру и пользуется большой популярностью в Инстаграме и Тик-токе за то, что сочетает свою профессию с макияжем (не спрашивайте, я не знаю, как).

Элль сидит за своим столом и умело подводит глаза жидкой подводкой для глаз. Затем поворачивается на своем стуле и визжит, подняв руки вверх.

— Мы сделали это, детка!

Она вскакивает со стула и подбегает ко мне, заключая в объятия, подпрыгивая вверх-вниз.

— Мы сделали это, мы сделали это, мы сделали это! — скандирует она, а затем отпускает меня, делает пируэт, чтобы обнять Мейко и проделать то же самое с ней.

Я смеюсь.

— Ладно, что ж, меня надо напоить, чтобы я оказалась в том же измерении, что и ты.

— Для тебя все, что угодно, Аврил, — подмигивая, говорит мне Элль, разглядывая мой наряд, пока идет к мини-холодильнику и открывает его.

Я смотрю вниз. На мне любимые черные армейские ботинки на рифленой подошве, пышная юбка в красную клетку и джинсовая куртка поверх черного боди на бретельках.

— Аврил Лавин? — спрашиваю я.

— Похожий вайб, — говорит она, достает грушевый и клубничный сидр и протягивает мне. — Не волнуйся. Сейчас мода на девяностые. Мне нравится.

Я закатываю глаза. Я не похожа на Аврил Лавин.

— Вообще-то, я хотела быть похожей на готическую Лану Дель Рей.

— Ну, сиськи выглядят потрясающе. Но я не понимаю, как ты можешь носить боди, — говорит Элль, открывая свой напиток. — На них всегда застежка давит. Ооооо! Мейко! Сделай погромче! — внезапно кричит она соседке, которая забралась к ней на кровать и смотрит в свой ноутбук. Мейко послушно протягивает руку и увеличивает громкость на колонке рядом с ней. Песня «Telepathy» от +++ (Crosses) становится громче. Я люблю Чино Морено из группы Deftones, но эта группа тоже чертовски хороша.

Элль начинает танцевать вокруг меня, расплескивая сидр.

— Быстрее выпей, детка.

— Ладно-ладно, перестань толкаться, — говорю я ей, вскрывая банку, хотя при этом сдираю металлически-красный лак для ногтей с указательного пальца. — И это боди удобное, хотите верьте, хотите нет.

— Мне нравится. Невозможно нормально ходить в туалет, — говорит Мейко. — Но выглядит сексуально, — с удовлетворением добавляет она.

Честно говоря, я не любитель боди, но оно облегает меня во всех нужных местах, и под него не нужно надевать бюстгальтер — там уже встроены косточки, которые приподнимают моих девочек.

— Он на заклепках, — говорю я ей. — Лучше, чем купальники.

— Легкий доступ, — Элль смеется. — Становится еще сексуальнее. Знаешь, Ленор, мы сегодня просто обязаны сделать так, чтобы ты занялась сексом.

Я смотрю на Мейко.

— Ты тоже в этом замешана?

Мейко пожимает плечами.

— Элль говорит, что тебе нужен член. Но я считаю, женщинами гораздо легче управлять.

— Эй, я не виновата, что у меня такие вкусы, — говорю я ей, делая глоток сидра. — Но не стоит вкладывать все свои силы в то, чтобы я нашла парня сегодня вечером. Я просто хочу напиться.

Мейко смеется, встает с кровати и присоединяется к танцу вокруг меня с Элль.

— Может быть, нам всем повезет.

— Как скажешь, — говорит Элль, закатывая глаза. — Я видела сексуальную блондинку, с которой ты была на прошлой неделе.

— Студентка по обмену, — говорит Мейко с коварной улыбкой. — Она уже вернулась в Германию. Я свободный агент.

— Тогда выпьем за всех нас, — говорю я, поднимая свою банку в воздух. Мы все чокаемся банками друг о друга, Элль стучит сильнее, так что все проливается.

Мы выпиваем по паре банок в комнате, Мейко наносит последние блестящие штрихи на макияж Элль, а затем, когда мы хорошо себя чувствуем, отправляемся на улицу. В кампусе оживленная ночь, многие жилые дома по соседству переполнены пьяными студентами, сдавшими экзамены и устраивающими вечеринки. Туман все еще висит на улице, как колышущиеся занавески.

Вечеринка проходит в доме, который делят десять студентов, на бульваре Гризли Пик, прямо над кампусом, вероятно, нам опасно ходить пешком сегодня вечером (не говоря уже о том, что дом на горе), поэтому в итоге мы добираемся до туда на такси, которое приезжает сразу же.

Мы садимся в машину, водитель выглядит уставшим от того, что всю ночь возился с такими людьми, как мы.

— Ну, как у тебя дела? — говорит Элль, подталкивая меня плечом. От нее пахнет сидром. Я уверена, что от меня тоже. — На самом деле.

— Хорошо. Отлично, — говорю я, одаривая ее улыбкой. — Потрясающе.

Она прищуривается на меня сквозь накладные ресницы.

— Уверена? Потому что ты все еще выглядишь немного напряженной.

— Может быть, потребуется несколько дней, чтобы мой уровень стресса снизился. Мы все не можем быть такими, как ты.

— Ты снова видишь того преследователя?

— Что за преследователь? — Мейко вскрикивает, наклоняясь над Элль, ее искусно завитые волосы падают вперед. — У тебя есть сталкер?

— Нет, — быстро отвечаю я. — Я просто чувствовала странное… но это пустяк, — я делаю паузу, от сидра правда щекочет у меня на языке. — Но в последнее время меня легко напугать.

— О, да? Насколько? — спрашивает Элль.

— Ну, я знаю, что ты собираешься сказать, поэтому, прежде чем ты это скажешь, уточню что я мало спала, мало ела, слишком много училась, а потом курила перед сном.

— Ладно, в общем, я делала то же самое, и меня это не пугало. Что случилось?

Я вздыхаю, глядя в окно на темный туман, пока машина взбирается на гребень холма. Я рассказываю им о голосах, которые слышала, о закрывающейся двери, увядших розах, тенях и Атласе По.

К тому времени, как я заканчиваю, машина подъезжает к дому для вечеринок. Машины припаркованы во всех направлениях, но здесь действительно глухомань, а внизу сверкают огни Беркли, Эмеривилля и Окленда.

— Черт, Ленор, — говорит мне Элль, когда мы выбираемся из машины. — Ты знаешь, в чем на самом деле твоя проблема?

— В чем?

— Тебе нужно потрахаться.

Потом она сильно хлопает меня по спине и начинает маниакально хохотать, и у меня такое чувство, что я проведу остаток вечера, отбиваясь от кучки придурков, которых она выберет для меня. У нее не самый лучший вкус в отношении мужчин, особенно когда речь заходит о том, с кем мне следует быть, как будто она пытается подорвать мои высокие стандарты.

Дом буквально трясется, и мы поднимаемся по лестнице на крыльцо, повсюду люди, они пьют, целуются, смеются.

Внутри играет ремикс на «Method Man» группы Wu-Tang Clan, от динамиков вибрирует дом. Я вижу кое-кого из знакомых по учебе, кое-кого из подруг Элль, и довольно скоро мы втроем пьем таинственное пиво и пунш, которые нам раздают в разнообразных кружках и стаканах, переходя из комнаты в комнату по дому.

Я отодвигаю все свои тревоги на задний план и оказываюсь в чьей-то спальне с Мейко и какой-то девушкой с дредами, которая протягивает мне косяк. Это поможет мне поднять настроение, отключить свой глупый мозг. Я была проклята не только способностью интенсивно концентрироваться на чем-то, но и тем, что мои мысли гремят у меня в голове со скоростью сто миль в час. Травка удерживает тревожность на расстоянии, а мысли — на минимуме.

Спокойный ум — это блаженство.

Требуется несколько затяжек, чтобы почувствовать, как мой мозг замедляется, я начинаю ощущать хорошие вибрации от друзей, вечеринки, музыки. Мне кажется, что теперь все будет хорошо, что бы ни случилось.

И вот тогда мой взгляд устремляется к дверному проему, как раз вовремя, чтобы увидеть мужчину, проходящего мимо комнаты, мужчину, от которого у меня дрожат колени, а кровь горит в жилах.

О мой бог.

Это он!

Парень в сексуальном костюме!

Что он здесь делает?

— Ленор? — спрашивает Мейко, но я сую косяк обратно ей в руки и направляюсь к дверному проему, надеясь поймать его.

Я лихорадочно смотрю в коридор, вижу его затылок над толпой в гостиной, густые волнистые темные волосы, пока он не исчезает.

— Нет, — бормочу я себе под нос, убегая по коридору. Как будто я даже не контролирую свое тело, как будто каждая клеточка внутри меня намагничена, тянет к нему, навстречу какой-то гибели.

Потому что как это может быть нормально?

Как я могу продолжать видеть этого мужчину, этого незнакомца, и чувствовать себя так?

Я бегу к нему, а не прочь.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь заглянуть поверх голов людей. Я примерно метр шестьдесят пять, так что не такая уж высокая, даже с толстыми подошвами на ботинках.

Затем я вижу, как он мельком, в черном костюме, единственном костюме в этом заведении, направляется к задней двери через кухню.

Я практически расталкиваю людей с дороги, расплескиваю напитки, оставляя за собой шлейф из «Эй!» и «Осторожнее», пробираясь сквозь толпу, пока не оказываюсь у черного хода, распахиваю дверь и выхожу в ночь.

Здесь нет ничего, кроме мусора и мусорных баков для вторичной переработки и парочки заядлых целующихся, темные, окутанные туманом деревья окружают нас. Я собираюсь спросить парочку, видели ли они, как уходил мужчина, но у меня такое чувство, что они не видели ничего, кроме друг друга.

А потом я делаю что-то действительно странное.

Я наблюдаю за ними некоторое время, уже давно миновав стадию, когда мне следует отвернуться и дать им уединиться. Его руки забираются ей под майку, стягивают лифчик, сосок твердый и обнаженный. Ее шея выгнута назад, волосы ниспадают вниз, ее пальцы сжимают его стояк через джинсы. Стоны наполняют воздух, когда они врезаются языками друг в друга.

Я смотрю и наблюдаю, а они даже не замечают.

Перестань быть извращенкой.

Я моргаю и быстро возвращаюсь в дом, мое тело раскраснелось с головы до ног, щеки горят. Господи, что на меня нашло?

Ничего, кроме того, что тебе действительно нужно трахнуться.

Я направляюсь прямиком в ванную, с облегчением обнаружив, что она открыта. Запираю дверь и смотрю на себя в зеркало. Мои щеки пылают румянцем, зрачки полностью расширены, так что вокруг черных глаз остается только тонкое ореховое кольцо. Я выгляжу чокнутой.

Поливаю руки холодной водой, а затем прижимаю пальцы к щекам и лбу, надеясь остудить. Дело не только в том, что моя кожа горячая, у меня внутри все горит, и боль между ног усиливается. Наблюдение за этой парой возбудило меня, как ничто другое.

Мне приходит в голову мысль, что, поскольку я здесь одна, могу просто взять покончить с этим чувством, это не заняло бы много времени. Представить себе мужчину в костюме, который исчез в ночи, мужчину, который, наверное, является просто проявлением моего сдерживаемого желания. Представить, как он прикасается ко мне, лижет меня, трахает прямо здесь. Мысль о нем подталкивает меня к самой похотливой, извращенной версии самой себя, но…

— Ленор.

Я оборачиваюсь при звуке своего имени, ожидая увидеть кого-то позади себя, кого-то, кого не было в зеркале. Но там нет ничего, кроме ванны с туго натянутой кроваво-красной занавеской для душа и грохочущей снаружи музыки.

— Ленор.

Я моргаю, напрягаясь. Теперь кажется, что он доносится из-за занавески. Но действительно ли это происходит или воображение?

Я схожу с ума.

Еще безумнее то, что я подхожу к занавеске для душа, протягивая руку, хочу отдернуть ее, хотя не готова встретиться лицом к лицу с тем, что может быть по ту сторону.

Мне даже кажется, что я не дышу.

Кровь бурлит в жилах.

Я обхватываю пальцами занавеску, сверкают кольца, а затем…

Свет гаснет.

Я погружаюсь во тьму.

Я кричу, а потом начинаю шарить в темноте, нащупывая дверь, моя рука цепляется за шершавый край вешалки для полотенец. Я кричу от боли, продолжая двигаться вперед, пока не нахожу дверную ручку, отчаянно пытаясь открыть ее вовремя, потому что кажется, что у меня заканчивается время, и теперь я слышу, как шевелится занавеска в душе, скрежет колец по металлу, звук, наполняющий комнату, наполняющий мою душу самый глубокий, мрачный страх.

Наконец замок поворачивается, дверь распахивается, и я, спотыкаясь, выхожу на вечеринку, к людям, свету и музыке.

— О, сорян, — говорит какой-то парень, отрываясь от стены и прислоняясь к выключателю, который по глупости находится снаружи ванной.

Я смотрю на него, но совершенно не воспринимаю его, мое сердце отбивает барабанную дробь о ребра, рука прижата к груди.

Он хмурится на меня и включает свет, освещая ванную.

— Не бойся, — говорит он, делая глоток своего пива.

Я бросаю на него странный взгляд, а затем просовываю голову обратно в ванную.

Занавеска в душе все еще задернута.

Часть меня хочет разорвать ее, чтобы успокоить свой разум, но тут какая-то пьяная девчонка врезается в меня.

— Хочу писить! — кричит она, захлопывая дверь у меня перед носом. Я отступаю назад, пытаясь собраться с мыслями.

— Эй, у тебя идет кровь, — говорит мне парень.

Я смотрю вниз на свою руку, которую поцарапала о шершавый край вешалки для полотенец, по тыльной стороне ладони тянется струйка крови.

Фу. Кровь. Я немедленно закрываю глаза, мой желудок переворачивается. Я всегда испытываю брезгливость к крови, даже к своей собственной.

— Ты в порядке? — спрашивает парень, кладя руку мне на плечо.

Я вздрагиваю от прикосновения.

— Я в порядке.

Иду на кухню, чтобы смыть ее. Я могла бы пойти в одну из других ванных комнат в доме, но не собираюсь снова оставаться там одна. Я ходячий параноик.

Прохожу мимо холла, замечаю, что Элль держит за руку какого-то парня, хихикает и ведет его в одну из спален, закрывая дверь. Здорово. Пока она там, а Мейко, вероятно, с девушкой с дредами, я еще раз понимаю, насколько одинока.

Вздохнув, я провожу рукой под краном на кухне, наблюдая, как смывается кровь. Это похоже на поверхностную царапину, надеюсь, ничего такого, не придется делать прививку от столбняка, потому что я знаю, какими грязными могут быть эти студенческие дома.

— Ленор.

Ладно, на этот раз я действительно слышу голос.

К тому же очень знакомый.

Я оборачиваюсь и вижу Бет, подружку Мэтта, которая смотрит на меня, скрестив руки на груди.

О черт.

Я закрываю кран и отряхиваю мокрую руку, фальшиво улыбаясь ей.

— Привет, Бет. Что ты здесь делаешь? Мэтт с тобой?

Она прищуривает глаза, глядя на меня.

— Ты была бы рада, да?

Моя улыбка увядает.

— Прости?

Она делает шаг ко мне, пока я не прижимаюсь спиной к раковине.

— Мэтт рассказал мне, что ты сделала.

Мои глаза расширяются.

— Что я сделала?

— Не прикидывайся дурой. Он бы не стал мне лгать.

— Бет, честно говоря, я не понимаю, о чем ты говоришь, — я не хочу подставлять Мэтта под удар, если в этом нет необходимости.

— Ты поцеловала его, — говорит она с насмешкой, достаточно громко, чтобы все люди на кухне обернулись.

— Драка, драка, драка! — кто-то начинает скандировать.

— Снимайте майки и делайте это по-женски! — кричит какой-то чувак.

Я бросаю на него самый неприязненный взгляд.

— Иди нахер, — я снова смотрю на Бет. — И я не целовала твоего парня. Он поцеловал меня.

Я проталкиваюсь мимо нее, не желая вдаваться в подробности ни здесь, ни где-либо еще. Я знала, что Бет здесь рядом учится, но, честно говоря, не ожидала увидеть ее на домашней вечеринке. Мэтт в такие места не ходит.

Она протягивает руку и грубо хватает меня за локоть.

— Я не хочу, чтобы ты с ним виделась.

Вырываюсь из ее хватки. Я не склонна к насилию, но моя кровь уже кипит от того факта, что Мэтт солгал ей обо мне, и после всего, что произошло сегодня вечером и на прошлой неделе, я не доверяю себе. Я определенно не в том настроении, чтобы мной помыкали.

— Без проблем, Бет, — говорю я ей, двигаясь по вечеринке, мне нужно убраться отсюда, пока я не наделала глупостей. Знаю, сначала я должна найти Элль и Мейко, но, честно говоря, я больше не могу здесь оставаться.

Я запускаю приложение Убер и вызываю машину, затем выхожу на свежий воздух. Спускаюсь по ступенькам, по дорожке к бордюру, а затем поднимаю лицо к туману, на мгновение задерживаясь, чтобы глубоко вдохнуть.

Что за дерьмовая ночь.

Я жду Убер несколько минут, отправляю сообщение Элль, что уезжаю, жалея, что у меня нет номера Мейко, чтобы сделать то же самое. Я знаю, что мне следует вернуться туда, но без понятия, как долго они там пробудут, и после этой стычки с Бет я просто хочу пойти домой и лечь спать там, где чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя такой разбитой, и ненавижу себя за то, что такая чувствительная.

Подъезжает черная машина, парень опускает стекло. Это первая машина, которую я вижу на дороге за последние пару минут.

Пожалуйста, пусть это будет мой таксист.

— Ленор Уорвик? — спрашивает он.

Я вздыхаю с облегчением.

— Да, это я.

Я открываю заднюю дверь и проскальзываю внутрь. Там красиво, кожаные сиденья, и пахнет одеколоном, хотя я разочарована, что нет ни воды в бутылках, ни мятных леденцов.

— В город? — спрашивает меня водитель.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом в зеркале заднего вида. На самом деле он довольно симпатичный, темные волосы вьются у него надо лбом, а выразительные темно-карие глаза словно не моргают.

— Ага, — говорю я ему, пристегиваясь.

Он разворачивается на дороге и едет в гору.

— Что… — говорю я, на мгновение оглядываясь назад. — А не проще ли поехать через Беркли? — спросила я.

— Внизу авария, — говорит он. А потом протягивает руку и прибавляет громкость на радио. Из динамиков звучит песня Ника Кейва «Red Right Hand».

— Ох, — говорю я, откидываясь на спинку.

Волна беспокойства прокатывается по моему животу.

Водитель указывает адрес в навигаторе на iPad, установленном на приборной панели, но я не вижу, что там.

Музыка, кажется, продолжает повторяться снова и снова из стереосистемы, я словно нахожусь в гипнотической временной петле. Начинаю засыпать.

«Не засыпай», — говорит голос у меня в голове. «Оставайтесь начеку».

Я открываю глаза, сосредотачиваясь на происходящем. Я все еще на заднем сиденье Убера, все еще поднимаемся по дороге, и, судя по виду снизу, кажется, что цивилизация остается позади нас.

Я смотрю в зеркало заднего вида и ловлю взгляд водителя.

Он смотрит прямо на меня.

Глаза такие темные, что кажутся почти черными.

Быстро отвожу взгляд, достаю свой телефон, собираясь написать Элль.

Нет сигнала.

Блять.

«Ты снова накручиваешь», — говорю я себе. — «Он отвезет тебя на шоссе. Таким образом, заедем в город».

И все же я должна быть уверена.

— Вы везете меня в город, верно?

Он продолжает пристально смотреть на меня. На его лице не было никакого выражения. В конце концов он говорит:

— Сан-Франциско? Лили-стрит, двести восемьдесят.

Я киваю.

— Да, верно.

Мгновение он смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, затем снова переводит взгляд на дорогу. Его рука тянется к радиоприемнику и переключает канал. Снова и снова. Отрывки музыки звучат, а меня начинает подташнивать.

Честно говоря, это сводит с ума, но я не хочу говорить ему остановиться. Мне страшно. Наверное, мне не следовало бояться. Это, мягко говоря, дезориентирует.

Я открываю приложение Убер, хотя я не регистрировалась, чтобы локатор следил за передвижением машины.

Но когда я вижу фотографию, у меня замирает сердце.

Это не пятидесятилетний Дэниел Ли со своим серебристым «Ford Focus» и пятизвездочным рейтингом.

Я села не в ту машину.

Мое сердце замирает, паника начинает разгораться по конечностям, как римские свечи, моя рука тянется ко рту.

Он знал мое имя. Этот человек знал мое имя.

«Думай, Ленор, думай», — говорю я себе. «Что делать? Что ты делать?»

Мне нужно вести себя хладнокровно. Он не мой таксист, но все еще есть небольшой шанс, что он высадит меня там, где нужно. Может быть, в системе какой-то сбой, может быть, Дэниел отменил поездку, а потом этот парень взял заказ, и отсутствие сигнала показывает задержку. Ну, откуда еще он мог узнать мой адрес?

И вот тогда до меня доходит.

Я знаю, кто это.

Я снова смотрю в зеркало заднего вида и вижу его глаза прямо перед собой.

Он наблюдает.

И все же этот парень отличается от моего преследователя. Я видела его только с другого ракурса, но он не такой высокий, не такой широкоплечий. От него тоже исходит странная атмосфера… хотя и не менее опасная.

Что, черт возьми, происходит?

А потом дорога немного расширяется. Дикая местность на мгновение рассеивается. Слева от меня ослепительно сверкают огни шоссе 24, машины со свистом проносятся под нами, въезжая в туннель, который выведет в северный Окленд.

Я задерживаю дыхание, ожидая, молясь, чтобы он повел машину влево, развернулся, сделал что угодно, чтобы мы выехали на шоссе, которое приведет нас через мост Бэй в Сан-Франциско.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Я почти плачу, сердце сжимается в груди.

Но когда он должен повернуть налево, он поворачивает направо.

На Старую туннельную дорогу.

Узкая однополосная дорога, которая исчезает в туманных дубравах.

В узкие гребни холмов.

Вдали от… всего.

ГЛАВА 4

Я задерживаю дыхание, стараясь не паниковать, но уже слишком поздно. Я в панике.

Что мне делать, что мне делать?

О боже мой! Черт, кто-нибудь, пожалуйста, помогите мне.

Я больше не могу притворяться, что ничего не заметила, не могу притворяться, что не знаю, что происходит. Я должна что-то сказать, я должна что-то сделать.

— Извините, — говорю я ему, мой голос звучит так ужасно испуганно и тихо. — Шоссе было прямо там. Нам нужно развернуться.

Мужчина мгновение ничего не говорит, просто смотрит на меня в зеркало, его темные глаза, кажется, завладевают моим зрением.

— Это короткий путь, — грубо говорит он.

— Нет, — говорю я, удивляясь своей храбрости. — Это не короткий путь. Это неправильный путь. Вам нужно сейчас же повернуться. Пожалуйста.

Пожалуйста. Пожалуйста, послушай меня, пожалуйста, пожалуйста.

Он приподнимает бровь.

Оглядывается на дорогу.

Продолжает ехать.

Я в заднице. Я в таком дерьме.

Я так близка к тому, чтобы расплакаться, закричать, потерять самообладание.

Мой телефон по-прежнему не принимает звонки, но это не мешает набрать 911, поднеся его к уху в надежде, что кто-нибудь меня услышит.

— Да, привет, Элль, — говорю я в трубку, мой голос дрожит, хотя из нее вообще не доносится ни звука. — Таксист отказывается везти меня правильным путем. Верно. О, ты недалеко? Да, мы поднялись по дороге Гризли-Пик. Сейчас на Старой туннельной дороге.

Я говорю все это, дрожа внутри и снаружи, страх скребется у меня в горле, как зверь. Он мне не поверит. Он знает, что сигнала нет, он знает, что это просто отчаянный поступок.

Слезы наворачиваются у меня на глаза.

— Хорошо, — говорю я в трубку, ни к кому не обращаясь, изо всех сил стараясь звучать уверенно и по-настоящему, но, боже, как же я ничтожна. Безнадежна. Беспомощна. — Перезвони мне.

Я бросаю взгляд на дверную ручку.

Я могу открыть ее, выпрыгнуть из машины. Мы едем не так быстро. Я знаю, что могу перекатиться по земле, а потом встать и убежать к деревьям. Это будет больно, но я смогу. У него может быть пистолет, он может найти меня, но это лучший шанс. Теперь я знаю, что меня ожидает наихудший сценарий, то, чего боится каждая женщина, садясь в такси. Какой-то кошмар.

Это правда происходит.

О боже, пожалуйста, помоги мне.

Я такая глупая. Как я могла не проверить машину перед тем, как сесть в нее? Наверное, потому, что я была так счастлива уехать, это была единственная машина на дороге, и он знал мое имя. Вот как.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь подготовиться к тому, что собираюсь сделать.

Мне нужно просто открыть дверь.

Перекатиться на плечо.

И бежать.

Бежать.

Я медленно кладу ладонь на дверную ручку как раз в тот момент, когда встречаюсь с ним взглядом.

Он ухмыляется мне.

Нажимает на кнопку.

А затем все двери закрываются с громким, слаженным щелчком.

НЕТ!

Я резко выдыхаю, дергая дверную ручку, но уже слишком поздно.

Я заперта здесь.

— Бесполезно бороться, Ленор, — говорит мне мужчина.

А машина продолжает исчезать в ночи.

Я не знаю, что делать.

Из-за моей способности сосредотачиваться и ясно мыслить я всегда думала, что буду хороша в кризисной ситуации. Я представляла, как кто-то нападает на меня ночью, и прикидывала, как бы я с ним боролась. Я представляла себе, как разбивается самолет, как я буду выбираться, кого попытаюсь спасти. Я представляла мощное землетрясение, обрушившееся на район залива, что бы я сделала, какие шаги предприняла, чтобы выжить.

Но теперь, когда я нахожусь в настоящем кризисе, меня похищают на заднем сиденье Убера, везут к черту на куличках, я вообще не могу думать.

У меня нет никакого плана побега, ничего.

Что нужно делать? Я продолжаю проверять свой телефон, продолжаю нажимать на кнопку экстренного вызова, но ничего не происходит. Должна ли я вести переговоры? Умолять сохранить мне жизнь? Заставить его увидеть во мне человека, чтобы у него было меньше шансов изнасиловать и убить меня?

Все, что я знаю, это то, что когда у меня будет шанс дать отпор, я его дам.

А вообще…

Я смотрю ему в затылок.

Можно попытаться взять его в удушающий захват, или засунуть пальцы в глазницы, или что-то в этом роде, дернуть за волосы, сделать все, что угодно, чтобы он потерял контроль над машиной, и мы бы разбились. Может быть, дверь откроется, может быть, ему будет больно, чтобы я смогла освободиться.

Я должна что-то сделать.

Делаю глубокий вдох, осторожно протягиваю руку, чтобы как можно тише расстегнуть ремень безопасности, и вздрагиваю, когда слышу щелчок.

Я смотрю в зеркало заднего вида и вижу, что мужчина настороженно смотрит на меня.

Нет времени.

Я прыгаю вперед, втискиваясь всем телом между двумя передними сиденьями, отчаянно пытаясь вырвать у него волосы, вцепиться когтями ему в глаза, кричу без остановки, паника вырывается из моих легких, заполняя машину.

Он вскрикивает, мои пальцы приближаются к его глазам, ощущая кожу под ногтями.

Затем он берет свой локоть и замахивается им мне в лицо, пока тот не ударяется о мою щеку взрывом звезд и боли.

Я отброшена на спинку сиденья, сгорбилась, не в силах… не в силах …

Все расплывается, боль распространяется от щеки, просачивается в вены, пока агония не становится всем, что я чувствую. Кровь стекает из носа на сиденье.

— Гребаная психичка, — бормочет водитель себе под нос. — Просто сумасшедшая.

Я почти смеюсь, но мне больно. Я сумасшедшая?

Боже, но, ладно, может так оно и есть.

Может быть, ничего из этого на самом деле не происходит, плод воображения.

Но как бы мне ни хотелось, чтобы это оказалось сном, я знаю, что это реально, так же как реальна боль.

Я умру здесь.

Не знаю, как долго лежу на заднем сиденье, закрыв лицо волосами, чувствуя, что кожа вот-вот поглотит меня целиком.

Но в конце концов машина замедляет ход, затем останавливается, как я и предполагала.

Каждая поездка должна заканчиваться.

Даже моя.

— Подожди здесь, — говорит мужчина, выключая зажигание, как будто у меня есть выбор.

Я снова чуть не смеюсь, набираясь сил ровно настолько, чтобы приподняться и посмотреть. Он выходит из машины, запирает дверь, а затем широкими шагами направляется в туман. Я не знаю, где мы находимся, может быть, на каменоломне. Я едва могу разглядеть лес по обе стороны от машины, но перед нами широкое открытое пространство, покрытое быстро движущимся туманом.

Мужчина продолжает идти вперед, в туман, и останавливается спиной ко мне.

Затем из тумана появляется тень, высокий мужчина в длинном пальто.

Они вдвоем разговаривают, освещенные фарами машины.

Высокий мужчина продолжает смотреть в мою сторону, и тогда я точно знаю, что это тот самый мужчина, которого я видела под уличным фонарем в Аппер-Хейте.

Мой преследователь.

Но когда он начинает шагать ко мне, его пальто развевается за ним, а за ним следует водитель, вот тогда я осознаю правду.

И правда ощущается как ужас.

В колеблющемся свете фар его лицо становится четким.

Лицо, от которого однажды у меня перехватило дыхание, которое заставило меня следовать за ним, как гончую по следу.

Мой преследователь — мужчина в сексуальном костюме.

Они — одно и то же.

Как я могла быть такой глупой?

Как мог один человек вызывать у меня такие разные чувства: страх и ужас в одной его версии и желание и похоть в другой?

Хотя сейчас это на самом деле не имеет значения.

Похоть и желание исчезли.

Все, что я чувствую — это страх.

Он идет к машине, все время не сводя с меня глаз, как будто отчетливо видит меня, его шаги элегантны и мощны, как у пантеры. Грациозная походка перед тем, как наброситься.

Я заперта на заднем сиденье машины, избитая, водитель предлагает меня ему, как только что пойманную добычу.

А будет момент, когда я отгрызу себе ногу, чтобы спастись?

Он останавливается у заднего окна, наклоняясь вперед, уперев руки в бедра, и всматривается в меня.

Его взгляд встречается с моим, и я не думаю, что смогла бы пошевелиться, даже если бы захотела. Выражение его лица с каждым мгновением мрачнеет, его ярко-голубые глаза становятся холодными, темные изогнутые брови сходятся в жесткую линию.

Внезапно он открывает дверь, как будто она все это время была не заперта, и каждая частичка меня хочет отпрыгнуть назад, но я не могу пошевелиться, мои конечности застыли на месте, как будто нервы не общаются с мозгом.

Он наполовину залазит внутрь, чтобы посмотреть на меня, и чем ближе он двигается, на его лице отражается раздражение, тем труднее мне дышать, как будто мои легкие тоже перестали работать.

Он хмурится, глядя мне в лицо, на мгновение встречается со мной взглядом с выражением, которое я не могу прочесть, затем выскакивает из машины.

— Безобразие, — говорит он водителю, впиваясь в него взглядом. — Я сказал не прикасаться к ней.

От его голоса у меня по телу пробегают мурашки — низкий, насыщенный баритон с элегантными нотками и легким британским акцентом, который проникает в меня, как глоток крепкого алкоголя. Совершенно не в ладах с остальной частью меня, которая находится под кайфом от адреналина и пытается бороться с постоянным страхом.

— Я не специально, — бормочет водитель. — Она пыталась напасть на меня, разбить машину. Смотрите, — он указывает на свой глаз.

— Там ничего нет, — спокойно говорит сталкер. — Что-нибудь еще пошло не так?

— Нет, сэр.

— Нет, сэр? Ох, Эзра, ты снова обретаешь свои манеры. Почему я решил, что могу послать мальчика выполнять мужскую работу?

Эзра. Ладно, значит, у водителя есть имя. Это полезно.

Хотя что не помогает, так это тот факт, что они используют имена, никаких масок, ничего такого, чем можно было бы замаскироваться. А это значит, что независимо от того, что они запланировали для меня, есть ли в меню нападение или нет, они определенно не намерены оставлять меня в живых.

— Извините, — говорит Эзра, хотя по его голосу не похоже, что он сожалеет.

Мое сердце опускается все ниже, ниже, ниже.

Они убьют меня здесь, не так ли?

Преследователь снова обращает свое внимание на меня.

Пристально смотрит.

Глаза такие гипнотизирующие, что я не могу отвести взгляд.

«Чего ты хочешь от меня?» — спрашиваю я мысленно.

Уголок его рта приподнимается, как будто он услышал мою мысль.

— Ты уверен, что это она? — спрашивает Эзра.

Он медленно кивает, сохраняя скупую улыбку.

— Теперь да.

Затем он наклоняется к машине, большие руки тянутся к моим обнаженным бедрам, его кожа холодеет, когда соприкасается с моей, затем быстро нагревается.

— Просто пока не знаю, с чем мы имеем дело.

Я пытаюсь взвизгнуть, закричать, издать какой-нибудь звук, но он застревает у меня в горле, и когда мужчина сжимает мои бедра, его сильные пальцы оставляют синяки на моей нежной плоти, я все еще совершенно бессильна.

Он перемещает меня так, что я оказываюсь лицом к нему, наклоняет меня вперед.

Он протягивает руку и кладет ее мне на затылок, крепко обнимая, холодно и горячо, такое ощущение, будто я прыгаю из ледяной воды в огонь. Он заставляет меня держать голову высоко, заставляет смотреть на него.

— Ленор, — говорит он, пристально глядя мне в глаза, и мое имя звучит как шелк на его губах, и я ненавижу, что чувствую это. Я ненавижу этого человека, ненавижу то, что он собирается сделать со мной, ненавижу, что он лишит меня всего, что я знаю и люблю, ненавижу, что он сначала разрушит меня, прежде чем лишит жизни.

Он снова хмурится, быстро изучая меня глазами. Кажется, он даже не моргает.

— Любопытная девочка, да? Ты ненавидишь меня. Это я точно знаю.

«Славно», — думаю я. Я рада, что он это чувствует.

Его хватка на моем затылке усиливается, заставляя мое тело напрячься. Я чувствую, что он мог бы раздавить мои позвонки простым движением рук.

Он наклоняется ближе, его глаза в нескольких дюймах от меня, пока они не становятся всем, что я вижу, и я вижу в них свое отражение, такое беспомощное и маленькое.

— И все же, я не знаю, как у тебя это получается. Ты должна любить меня, Ленор. Так делают многие люди. Глупые, слабоумные люди, но все же. Твое тело сдалось, но разум — нет. Твоя душа не сдалась. Это уже некоторая решимость. Это… редкость.

Затем он одаривает меня еще одной полуулыбкой, отстраняясь на несколько дюймов, оглядывая, задерживая взгляд на моей груди. Он протягивает руку и берет ожерелья в свою ладонь.

— Это не помогает.

Он быстро дергает за ожерелья, пока они все не рвутся, даже самые толстые цепочки. Я в ужасе наблюдаю, как он швыряет их, включая мой черный череп, на пол машины.

Все девушки нуждаются в защите, Ленор.

Затем он хватает меня за руки, стаскивает кольца с пальцев, морщась при этом, как будто кольца причиняют ему боль больше, чем мне, и тоже бросает их на пол.

— Вот, — говорит он, пристально глядя на меня. — Как сейчас? Ты все еще ненавидишь меня?

«Я буду ненавидеть тебя до последнего вздоха», — говорю я ему мысленно.

Его губы приподнимаются, и он смотрит через плечо на Эзру, выходящего из машины.

— Она… немного лучше, чем мы рассчитывали.

Это меня удивляет. Я ничего не сделала, просто сидела здесь, как гребаная марионетка, пока он расставлял меня по местам, срывал мои любимые украшения.

— А как насчет ее татуировок? — спрашивает Эзра.

О МОЙ БОГ.

Пожалуйста, не говорите, что он вырежет их с меня.

— Посмотрим, что будет, — говорит сталкер. Он оглядывается на меня, читая выражение ужаса на лице. — Я бы сказал тебе не волноваться, но мы оба знаем, что это будет ложью.

Он возвращается в машину, крадется ко мне, и то легкое веселье, которое я раньше видела в его глазах, теперь сменилось чем-то темным и опасным. Охотник и жертва.

Вся светская беседа окончена.

Я закрываю глаза, пытаясь собраться с силами.

Жаль, что я не могу позаимствовать их у луны, скрытой где-то над туманом.

Я хотела бы оказаться над туманом, подняться прямо сквозь эту машину, проплыть сквозь дымку, поднимаясь все выше и выше, оставляя весь ужас позади, пока не обрету покой. Я почти вижу, как будто это происходит наяву, как будто я действительно там, наверху, смотрю вниз на верхушки деревьев, пробивающиеся сквозь пелену тумана, на то, как он простирается до самой воды, как сквозь него проглядывают верхушки моста Бэй и здания «Трансамерика».

Я снова поднимаю голову к этому небу, к этим звездам, к этой луне, почти полной, и чувствую, как моя кровь поет в такт ей, лунный свет поет в ответ.

Затем я падаю, быстро, вниз, вниз, вниз, пока не возвращаюсь в машину.

Возвращаюсь в свою реальность.

Я открываю глаза и смотрю на человека, который хочет меня убить.

Он вздрагивает, когда встречается со мной взглядом, как будто больше меня не видит.

Слова удивления слетают с его красивых губ, но я не даю ему времени их произнести.