Черное солнце

Как я сюда попала?

Я провожу руками по лицу, пытаясь вобрать в себя хоть немного здравого смысла.

И вот тогда меня прошибает.

Как грузовик, набитый льдом и печалью.

Элль.

Элль мертва.

Тот краткий, прекрасный момент между пробуждением и настоящим моментом навсегда стерт, момент, когда я думала, что все в порядке.

Ничего не в порядке.

Элль мертва.

Я задыхаюсь, рыдание вырывается из горла, пальцы вцепляются в простыни. Слезы автоматически текут по лицу, ярость и горе вырезают все чувства, оставляя опустошение, внутри меня распространяется тьма.

Произошедшее с Солоном, было всего лишь короткой передышкой, я нашла утешение в его объятиях, выплеснула на него свою похоть и желание, желая хоть что-то почувствовать, чтобы он унес меня волной рук и губ, а наши тела слились воедино.

Это было дико и прекрасно, и теперь, когда все закончилось, все чувства, от которых я пыталась убежать, вернулись в десятикратном размере.

Кажется, слезы никогда не прекратятся.

Я почти проваливаюсь в сон, когда слышу стук в дверь, поднимаю голову, свернувшись калачиком, поверх одеяла. Глаза так опухли, что я едва вижу.

— Заходите? — шепчу я охрипшим голосом.

Сажусь как раз в тот момент, когда Аметист просовывает голову внутрь.

— Привет, — тихо говорит она. — Как себя чувствуешь?

Она входит в комнату с подносом в руках. Чашечка кофе, как раз такого, как я люблю, и печенье от ее мамы.

— Я… — начинаю я, но у меня не хватает слов.

Она ставит поднос на прикроватный столик и одаривает меня сочувственной улыбкой.

— Все в порядке. Ты проспала два дня.

— Два дня! — восклицаю я. — Что со мной случилось?

Она подавляет улыбку.

— Тебе придется обсудить это с Солоном. Я не знаю подробностей.

Ох, блин. Все в доме знают, что мы переспали? Мы не старались быть тихими, и не обязательно обладать слухом вампира, чтобы понять, что стены здесь тонкие.

— В любом случае, — говорит она, прочищая горло, — когда будешь готова, Солон хотел поговорить с тобой. Он будет ждать в «Темных глазах».

— Хорошо, — тихо говорю я. — Спасибо.

Она быстро улыбается мне и выходит из комнаты.

Желудок скручивается. Солон хотел поговорить с тобой. Почему это звучит так официально, будто у меня неприятности?

Я допиваю кофе, но не обращаю внимания на печенье. Даже если бы я не нервничала, и у меня появился аппетит, кусок в горло бы не полез.

Встаю с постели и решаю не терять времени на раздумья. Подхожу к шкафу, заполненному одеждой, которую Аметист и Солон купили для меня. Поскольку я теперь не так легко мерзну, выбираю черный приталенный сарафан с красными розами и пышными рукавами. Затем подхожу к ящикам и нахожу нижнее белье. Все они из черного атласа, отделаны кружевом, и, честно говоря, не догадываюсь, кто это все выбирал. Хотя белье очень комфортно ощущается на теле.

Затем выхожу в холл, останавливаясь у погибших роз на высоком приставном столике.

«Цвети», — мысленно говорю я, концентрируя ту малость энергии, которая у меня есть, на розах. «Расцветай от крови! Экселсиор!»

Но розы не шевелятся, даже когда я щелкаю по ним пальцами, как это делал Атлас По, когда с легкостью вошел в мою квартиру.

При мысли об Атласе я оставляю розы в покое и спускаюсь по многочисленным лестничным пролетам, пока не добираюсь до «Темных глаз».

Толкаю двери и вхожу внутрь.

Здесь пусто, но нюх подсказывает, что Солон в сигарном зале, курит. Я делаю глубокий вдох и подхожу к нему, заглядывая через стеклянную дверь.

«Вот и ты», — говорит он в моей голове, и мое тело уже оживает от одного его звука.

Я открываю дверь в лаунж и захожу внутрь, дым в комнате теперь кажется знакомым и успокаивающим. Солон сидит в кожаном кресле, зажав сигару в своих длинных пальцах, тех самых пальцах, которые не раз доводили меня до экстаза. Как обычно, он выглядит безупречно: темно-синяя рубашка слегка расстегнута, черные брюки, непринужденная поза.

Но взгляд у него какой угодно, только не безразличный.

Он глубокий и темный, с холодной точностью следящий за каждым моим движением.

— Красивое платье, — комментирует он, когда я подхожу к нему.

— Спасибо. Один вампиришка купил.

— Откуда знаешь, что это был не человек?

— Розы, — говорю я, опуская взгляд на рисунки. — И его можно носить без бюстгальтера.

Уголок его рта приподнимается.

— Я заметил.

Прочищаю горло и сажусь на кресло напротив него, не совсем улавливая исходящие от него флюиды «подойди сюда и поцелуй меня». Складываю руки на коленях и настороженно смотрю на него.

— Я снова потеряла время.

Он на мгновение затягивается сигарой, не сводя с меня глаз. Затем наклоняется вперед.

— Я тоже, — признается он, к моему удивлению. — Спал как убитый.

— Что случилось?

— Что касается тебя, то ты находилась под сильным эмоциональным давлением, неудивительно, что тебе не хотелось просыпаться. Полагаю, легче оставаться в своих мечтах, — он одаривает меня намеком на улыбку. — Что касается меня, что ж, ты меня вымотала, лунный свет.

— Я думала, вампиры могут развлекаться всю ночь напролет? — спрашиваю я, фальшиво поддразнивая.

— Правда, — говорит он, делая еще одну затяжку, и дым соблазнительно вырывается у него изо рта. — Так и было… ты не помнишь?

Я хмурюсь. Как в тумане вспоминаю наши тела, извивающиеся на его кровати, ощущение его огромной силы, полной отдачи тела и души. Мелькает, как он трахает меня у стены, берет меня сзади на полу, ощущение его члена во рту. Боже милостивый, почему мой разум блокировал остаток нашей ночи? В ответ моя кожа краснеет с головы до ног.

— Полагаю, я должен чувствовать себя оскорбленным из-за того, что не произвел на тебя неизгладимого впечатления, — с сожалением добавляет он. — Но, думаю, этого следовало ожидать.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, сжимая бедра вместе и устраиваясь поудобнее в кресле.

Он резко вдыхает, и я не сомневаюсь, что замечает реакцию моего тела.

— Скажем, что… я могу немного перебарщивать.

Приподнимаю бровь.

— Ты? Перебарщивать? — сухо спрашиваю я.

— Наши чувства обострены естественным или сверхъестественным образом. Что происходит, когда они перегружаются? Короткое замыкание, за неимением лучшего термина. Нашему разуму и телу требуется некоторое время, чтобы приспособиться. Вот и все.

Я моргаю, глядя на свои руки. Значит, умопомрачительный секс правда может свести с ума? Приятно знать.

Я чувствую, как он улыбается. Поднимаю взгляд, и он ухмыляется, как кот, поймавший канарейку. В данном случае канарейка — это я.

Но затем его улыбка исчезает, челюсть сжимается.

— Я искренне сожалею об Элль, — говорит он низким и серьезным голосом. — Этого не должно было случиться.

У меня перехватывает горло.

— Но это произошло.

— Тебе не следовало идти домой…

— Потому что она все еще была бы жива, — огрызаюсь я, чувство вины душит. — Я знаю! Не думай наоборот!

— Полегче, Ленор, — говорит он, размахивая сигарой, чтобы я успокоилась. — Я не это имел в виду. Вообще. Я говорю, что ты подвергаешь себя риску. Не нужно уходить, даже не нужно находиться в этом отеле. Я так и сказал твоим родителям, но они такие же упрямые, как и ты.

Его слова избавляют меня от чувства вины, и я затихаю.

— Что? Ты разговаривал с моими родителями?

— Я должен был, — мрачно говорит он.

Я недоверчиво моргаю, глядя на него. Мысль о том, что он общается с моими родителями, безумна. Они не друзья, они вообще не в ладах.

— Они пытались убить тебя.

— Помню, — говорит он. — Но они защищали тебя. И вообще, пока ты спала, я должен был сообщить им, что с тобой все в порядке. Иначе было бы не очень приятно. Я позвонил твоему папе. С ним немного легче общаться, чем с твоей матерью.

— Что ты сказал им?

— Рассказал, что произошло. Правду. Об Атласе, об Элль. И сказал, что ты останешься здесь, со мной.

Мои глаза расширяются, когда я представляю, как бы они отреагировали на это.

— Это не привело ни к чему хорошему.

Он устало вздыхает, тыча сигарой в пепельницу.

— Сначала нет. Они хотят быть рядом с тобой, пока ты скорбишь, — мое сердце замирает, нуждаясь в объятиях мамы. — Но, в конце концов, они знают, что со мной тебе безопаснее всего. Я знаю, им не нравится эта идея, и твой папа забронировал за тобой номер в отеле, таким образом дав тебе выбор, но они больше не могут тебе помочь.

— А ты поможешь? — я бросаю на него многозначительный взгляд.

— Ты же знаешь, что да, — он засовывает сигару обратно в рот, обнажая клыки.

— Итак… что насчет Элль? Наверняка люди задаются вопросом, где она?

Он кивает.

— Той же ночью соседка по комнате заявила о ее пропаже. Весь город ищет ее. Эзра взломал оба ваших аккаунта на Фейсбуке, чтобы стереть недавнюю переписку, включая все, что было с тех пор, как ты обратилась.

Я хмурюсь.

— Но там была переписка о нашем обеде.

— Прости. Я не мог оставить. Они бы расспрашивали в ресторане, и Гектор сказал бы о нас. Лучше стереть все, чем быть подозреваемым в убийстве.

— Ты же мог околдовать того, кто проводит расследование.

Он бросает на меня кривой взгляд.

— Мог. Но зачем привносить осложнения в свою жизнь?

— Не знаю. С момента нашей встречи, моя жизнь стала сплошным осложнением.

Он одаривает меня быстрой улыбкой.

— Они, скорее всего, свяжутся с тобой в какой-то момент, уверен, они проверяют всех ее друзей. Было бы намного проще, если бы у них уже был подозреваемый.

— Мы знаем, кто ее убил.

— Верно. Но у Атласа темное прошлое. Он здесь не задержится. Его мать убила его отца, позже покончила с собой, а отчим был найден утонувшим в озере в Сиэтле. Независимо от того, было случившееся с Элль несчастным случаем или нет, он не глуп. По крайней мере, мы можем немного успокоиться, и надеяться, что он не вернется в этот город.

— Ты думаешь, я смогу успокоиться?

Он качает головой.

— Нет, — он встает. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Который сейчас час?

— Время — это конструкция, — говорит он, подходя к столу, на котором стоит бутылка скотча и два бокала.

Я вздыхаю.

— Наверное.

Наблюдаю за ним, пока он разливает алкоголь, восхищаясь размером его бицепсов в этой рубашке, и задницы в этих брюках. Глубоко внутри себя поражаюсь тому, что я видела его обнаженным. Я о многом хочу с ним поговорить, многое сделать. Но сегодня между нами небольшая дистанция, как будто мы сделали шаг назад, и я не знаю, как его преодолеть. Буду просто притворяться, что у нас никогда не было секса, но это будет нелегко. Ни капельки.

Он подходит ко мне и протягивает бокал.

— Спасибо, — говорю я тихо.

Но вместо того, чтобы сесть рядом со мной, как я надеялась, он возвращается к своему креслу и устраивается поудобнее, хладнокровный, спокойный, собранный, как всегда.

Я пробую напиток на вкус, наслаждаясь обжигающим вкусом. Облизываю губы и смотрю на него.

— Что-нибудь поменялось?

— Хм? — спрашивает он, делая глоток. — Что?

— Из-за моей крови. Насколько я помню, ты выпил совсем немного.

Его выражение лица выглядит почти огорченным.

— Извини за это.

— Я не хочу, чтобы ты извинялся, — непреклонно говорю я. — Мне просто любопытно. Это как-то повлияло на тебя?

Он поджимает губы, глядя в свой стакан.

— Немного.

— В каком смысле?

Он отводит глаза.

— У меня есть… пристрастия, — он прочищает горло и, наконец, встречается со мной взглядом. — Но я могу сдерживать их.

— Какого рода пристрастия? — спрашиваю я, делая еще один глоток своего напитка, прежде чем поставить его рядом с собой. — Ты хочешь моей крови? Или хочешь меня?

Он пристально смотрит на меня, и его взгляд обжигает.

— И то, и другое.

Я встаю и подхожу к нему. Его глаза не отрываются от моих, когда я забираюсь на его колени, седлая его, обвиваю руками шею, ощущая прохладную кожу под ладонями.

— Ты можешь взять и то, и другое, — говорю я ему искренне.

Его взгляд становится еще более темным.

— Ленор…

— Солон, — я устраиваюсь на нем поудобнее, чувствуя, как его член твердеет.

— Ты извращенное маленькое создание, да? — бормочет он, кладя руку на тыльную сторону моего обнаженного бедра, скользя ею вверх, пока не достигает задницы.

— У меня хороший учитель, — отвечаю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в шею. Ощущение его кожи на губах заставляет веки сомкнуться.

Солон издает низкий стон, крепко сжимая мою задницу.

— Ты же не укусишь меня, правда? — спрашивает он, тяжело дыша. — Потому что мне очень нравится эта рубашка.

Я улыбаюсь, касаясь его кожи, полностью вдыхая его запах. Подношу свой рот к его уху, облизываю краешек мочки.

— Господи, — ругается он, напрягаясь подо мной и резко вдыхая.

Я отстраняюсь, а затем на мгновение провожу большим пальцем по его губе, любуясь его прекрасным лицом, наклоняюсь и целую его.

Он стонет у моего рта, раскрывая губы навстречу моим, мягко, сладко, соблазнительно.

Господи, как хорошо.

Мой язык скользит внутрь, встречаясь с его, ища близости. Это разжигает жар, который уже разливается по моим венам, возникает чувство потребности соединиться с ним всеми возможными способами.

Он прикусывает мою нижнюю губу, слегка оттягивая ее, за чем следует горловое рычание, от которого мое тело взрывается.

Затем он своей рукой накручивает мои волосы, отрывая мое лицо от своей шеи, заставляя встретиться с ним взглядом.

— В прошлый раз нам повезло. Никто не пострадал.

— Чего ты так боишься? — спрашиваю я, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, которое кажется слишком большим для моей груди. — Я же сказала тебе, что справлюсь.

— Ты не сможешь справиться со мной, лунный свет, — говорит он, нахмурив брови. — Даже я не могу.

— Расскажи мне, что случилось, — говорю я, наклоняясь, чтобы поцеловать его, но он продолжает держать меня за волосы, удерживая на месте.

— Ты больше не будешь смотреть на меня так, как раньше, — хрипло говорит он, и мускул на его челюсти подергивается. — И ты можешь увидеть это сама.

На мгновение я теряюсь в догадках, пока не вспоминаю, как он сказал, что вместе с кровью можно делиться воспоминаниями. Задумываюсь, видел ли он мои, когда пил кровь. Надеюсь, что нет, хотя там ничего захватывающего.

— Аметист мне говорила, — признаюсь я.

Его ноздри раздуваются от гнева, зрачки превращаются в черные булавочные уколы.

— Что, черт возьми, она тебе сказала? — я ощущаю тьму, исходящая от него.

Я пытаюсь сесть прямее, кладу руки ему на плечи, полная решимости не позволить его ярости отпугнуть меня.

— Она сказала, что когда-то ты был влюблен. И что ты убил ее. И ее сына, — его глаза закрываются, лоб наморщен. — Но я хочу услышать это от тебя. Хочу знать, что произошло.

Он качает головой, громко сглатывая.

— Нет.

— Почему ты убил ее?

Он молчит, вдыхая и выдыхая через нос, его грудь поднимается и опускается. Я чувствую его сердцебиение, оно учащается.

Кладу руку на его прохладную щеку.

— Солон. Почему ты убил ее? Если я собираюсь жить с тобой в этом доме, мне нужно знать, — я делаю паузу. — Она это заслужила? — тихо спрашиваю я.

— Нет, — выпаливает он. — Она этого не заслужила.

Я провожу пальцами по его подбородку, приподнимая, пока он не встречается со мной взглядом. Точно так же, как на днях, меня встречают рычанием, но я не отступаю, не отвожу взгляд.

— Пожалуйста, расскажи мне, что произошло.

Его глаза горят, он борется, ищет на моем лице выход.

Я не даю ему сбежать.

— Скажи мне, — говорю я, глядя на него так пристально, что мне кажется, будто комната погружается во тьму. На мгновение на его лице появляется пустота, чувство поражения.

Черт возьми. Я что, принуждаю его?

— Это был несчастный случай? — спрашиваю я, подсказывая ему.

Он стискивает зубы, делая глубокий вдох.

Затем закрывает глаза.

— Ее звали Эсмеральда, — говорит он тихим, тяжелым голосом. — Я влюбился в нее, хотя не был для этого готов.

Я собираюсь спросить, что это значит, но решаю подождать и надеяться, что он продолжит. Из-за слов, что он любил кого-то, у меня сердце тяжелеет, независимо от того, как давно это было и что все закончилось смертью.

Он громко выдыхает, от него пахнет спиртным. Глаза по-прежнему закрыты.

— Она не принадлежала мне. Она была замужем за другим мужчиной, у них был маленький мальчик, Томас. Мужчина, за которого она вышла замуж… был ублюдком. Оскорблял. Избивал. И сына тоже. Она влюбилась в меня, а я в нее, и мы оба думали, что я смогу спасти ее от всего этого, как будто я не был таким же плохим, как он. Но мы оказались неправы.

И точно так же я вижу образы в своей голове, оживающие, как в кино. Мужчина с длинными усами, угольно-черными глазами, воротничком с большими оборками и женщина, темные волосы с пробором посередине, темно-зеленое платье с широким квадратным вырезом, объемными полу-рукавами. Они стоят на обочине городской улицы, вымощенной булыжниками, мимо проходят люди, все это было столетия назад.

Маленький мальчик подбегает к ним, обвивает руками ноги женщины, та лучезарно улыбается ему.

— Где это было? — спрашиваю я тихо, боясь разрушить очарование того, что вижу.

— В Лондоне, — говорит он монотонным голосом. — Совсем рядом с городом.

— Что случилось?

Он мягко выдыхает.

— Я… я был с ней. В конюшне. До сих пор избегал искушения, и подозревал, что не смогу контролировать себя. Что я стану кем-то другим. Я не был готов. Был недостаточно… силен. Но слишком любил ее, поэтому все остальное не имело значения.

Мое сердце начинает разрываться, чувствуя любовь, которую он испытывал к ней, чувствуя боль, которая подкрадывалась.

Ему даже не нужно говорить мне, что произошло.

Я чувствую запах конюшни, слышу сопение беспокойных лошадей в стойлах. Вот Солон, я не вижу его, но ощущаю, чувствую его замешательство, его похоть, желание и сумасшествие. Потому что здесь царит безумие, тьма. Что-то злое и ужасное скрывается под его внешностью, пытаясь прорваться сквозь кожу.

И тогда это происходит. Я вижу их вдвоем, как он сзади трахает ее, прижав к стене, приглушенные крики, которые затем переходят в визг. Чернота застилает мне обзор, как тучи закрывают солнце, а затем я вижу кровь, разлитую по соломенному полу, и тело женщины, разорванное на множество кусков.

Я закрываю глаза, пытаясь прогнать этот образ, всю кровь и запекшееся месиво.

Но образы никуда не исчезают. Они меняются.

Сейчас я смотрю глазами Солона.

Недоверчиво оглядывает окровавленные руки.

Запрокидывает голову и ревет с такой болью и яростью, что я чувствую, как та же самая сила захватывает мою грудь, как будто он кричит сквозь меня.

— Я убил ее, — шепчет он мне. — Намеренно.

Но картинка снова меняется, и внезапно он бежит в лес, кричит на луну, сражается с монстром глубоко внутри себя, когти вонзаются в грудь, пытаются затянуть его в собственное безумие, кружа по кругу, и я чувствую все это, я чувствую все.

— Ленор, — резко произносит он, обхватывая мое лицо ладонями.

Этого достаточно, чтобы образы растворились, но чувства остаются.

Я открываю глаза и пристально смотрю на него. Вижу его раскаяние, стыд, вину и боль в его голубых глубинах. Но также чувствую, каково это — быть им, ведь воспоминания цепляются за мою душу.

— Ты чувствовал себя таким одиноким, — тихо говорю я. — Ты был ужасно одинок.

Брошенный, опустошенный, безумный. Его жизнь была как шоу ужасов, и он сам оказался этим ужасом.

Меня разрывает надвое.

Он сглатывает, его челюсть сжимается, глаза изучают мои. Неистово, дико.

— Вот бы ты была там, моя дорогая, — говорит он мне срывающимся голосом. — Ты — бальзам для моего чудовищного сердца.

Прижимаю руку к его груди, чтобы почувствовать биение, удостовериться, что этот человек не тот, кого я видела, и все же знаю, что они — одно целое.

— Пожалуйста, скажи, что все это значит. Расскажи, что я видела, что чувствовала.

— Это значит, что я был монстром под твоей кроватью, злодеем из твоих кошмаров, тенью за спиной. Я был всем, о чем предупреждали юных девушек в сказках. И теперь я здесь. С тобой, — он протягивает руку, заправляя мои волосы за ухо, взглядом пригвождая меня к месту. — Держу пари, сейчас ты обо всем передумаешь. Так и должно быть.

Я качаю головой.

— Я никуда не собираюсь уходить, Солон. Просто хочу понять.

Он выдыхает, поджимая губы.

— Я любил Эсмеральду, но не был готов к любви. Провел триста лет в безумной беготне. Монстр. Без сознания. Без проводника. Без надежды. Я был кровожаден, полон ярости на самого себя. Убивал ради забавы, из злости. Сплошной… мрак.

Триста лет? Я даже представить себе не могу. Сама провела несколько дней взаперти, но это…

— Со временем все меняется, — продолжает он. — Со временем эволюционируешь. Я развивал свое безумие. Примирился со зверем. С монстром внутри меня. Начал находить моральные ориентиры, я делал все, что мог, чтобы быть хорошим… человеком. Ненавидел то, что я вампир, но было невозможно отделить это от себя, потому что это то, кто я есть. Монстром, да, но я мог успокоить его. У меня все было хорошо, пока я не встретил ее. Мое желание, мои чувства к ней высвободили тьму внутри меня. Я убил ее, потому что не мог себя контролировать.

— А мальчик?

— Отец сошел с ума. Полагаю, от горя. Он убил своего собственного сына. Подозреваю, он жил только благодаря ей.

— Мне так жаль, — тихо говорю я, проводя пальцами по его лбу, убирая волосы в сторону. — Я не могу себе представить…

— Тебе не обязательно представлять, — натянуто говорит он. — Ты это видела. Ты знаешь, кто я такой. И именно поэтому я не могу… я просто не могу рисковать тобой.

— Солон, — говорю я твердым тоном. — Я уже переспала с тобой. Ты укусил меня и остановился. Ты уже не тот монстр, каким был раньше. Это было сотни лет назад. Ты сказал, что эволюционируешь, что ж, так и есть.

— Ты не понимаешь. Я всегда буду монстром. Таким я был создан.

— Создан? — спрашиваю я, запинаясь на слове.

Он одаривает меня грустной улыбкой.

— Я не такой, как все остальные, Ленор.

Я моргаю, глядя на него, выпрямляясь.

— Ты сказал, что вампиров больше не обращают.

— Это правда, — говорит он со вздохом. — Но так случилось со мной. И еще некоторыми. Таких считали счастливчиками. Нас осталось очень мало. Остальные умерли от своих внутренних демонов, монстров и безумия. Мы — катаклизм на этой земле.

О боже. Неудивительно, что он был против того, чтобы я превращала Элль в вампира.

— Значит, когда-то ты был человеком? — недоверчиво спрашиваю я.

Он кивает.

— Да. Был.

— О боже мой. А…ты помнишь что-нибудь о той жизни?

Он на мгновение прикусывает нижнюю губу, задумчиво глядя в сторону.

— Обрывками. Иногда пытаюсь подумать об этом, но не могу сложить все воедино. Столетия безумия вытеснили мою прошлую жизнь, похоронили ее в смоле.

— Значит, когда-то ты был человеком. Это значит, что в тебе еще есть что-то человеческое.

— Человеческое во мне умерло в тридцать восемь лет. Ничего не осталось.

— Значит, что во мне тоже не осталось.

— Лунный свет, — говорит он мне, обнимая за талию. — Ты была рождена от отца-человека. Ведьмак — это все еще человек. И даже если бы ты была полноценным вампиром, не казалась бы лучше, твердив, что хочешь стать человеком. К этому не стремятся. Желания и достижения целей, — вот это человечность, — он наклоняет голову, когда его взгляд скользит по мне. — А этого у тебя в избытке, моя дорогая. Еще одна причина, по которой тебе не следует сближаться со мной.

Я качаю головой.

— Ты единственный меня понимаешь.

Я создана для тебя.

— Другие тоже, — говорит он. — Вульф, даже Аметист понимающая, если не разбалтывает секреты. Есть другие вампиры, недавно обращенные, такие же, как ты. Они приходят в это место. Ты познакомишься с ними. И будешь счастлива.

— Мне не нужны другие, — говорю я, касаясь пальцами его скулы. — Я хочу только тебя.

— Даже увидев, что я натворил? — его бровь приподнимается.

— Даже тогда. Ты видел, как я на мгновение превратилась в монстра, — говорю я ему, думая о моменте в ванной. — Я знаю, каково это — терять контроль. Знаю, как это стыдно.

Мгновение он наблюдает за мной, нахмурившись. Затем качает головой. Сильные руки обхватывают меня за талию, поднимают с кресла, он встает на ноги.

— Пойдем, хочу тебе кое-что показать, — говорит он, беря меня за руку. Его ладонь, прижатая к моей, вызывает трепетание по руке, прямо к сердцу.

Он выводит меня из сигарного зала через двери клуба, затем спускается еще на один лестничный пролет, ведущий на другой подземный уровень. Открывает дверь ключом, и мы заходим внутрь.

Это комната, где меня держали в заложниках, хотя сейчас она совершенно пуста, ни матраса, ни стульев. Странно возвращаться сюда, зная, что это было не так давно, но с тех пор многое изменилось. Я совсем другой человек…на самом деле наполовину человек.

Он ведет меня в заднюю часть помещения с длинными деревянными рейками от пола до потолка, за ними темнота, холодный ветерок пробирается сквозь узкие щели. Запах сильный, чего я раньше бы не заметила. Пахнет старой бумагой, серой и… мертвецами. Я даже не знаю, как описать этот запах, потому что это не гниющие мертвецы, а древние. Пыль и кости.

Желудок скручивает от беспокойства.

Он вынимает еще один ключ и открывает дверь в комнату. Здесь темно, только свет из другой комнаты проникает сквозь рейки, но поскольку мы оба хорошо видим в темноте, в этом нет необходимости.

Я вижу нагромождение старых сундуков, ящиков с драгоценностями, самоцветными камнями и бесценными сокровищами, стопки сложенной ткани или одежды, и…

Черепа.

Много-много черепов.

Человеческие черепа, полностью окружающие нас. Здесь, должно быть, их сотни.

— Что это за место? — шепчу я, боясь вдохнуть. — Катакомбы?

— Здесь я храню тех, кого убил, — просто говорит он.

Я не могу не ахнуть, оглядываясь вокруг.

— Это… все кого ты убил? Зачем?

Он издает цокающий звук сквозь зубы.

— Я вампир, Ленор. Мы так делаем. Должны были делать, пока не нашли другой способ. Это даже не половина.

— Нет, — говорю я, кладя руку ему на плечо. — Я имею в виду, зачем их хранить?

Он одаривает меня призрачной улыбкой.

— Потому что я тоже ищу человечность, — он указывает на черепа ключами. — Это позволяет вспомнить, кто я такой, и что сделал. Напоминает, что лучше никогда больше так не делать. Словно кандалы. Я убиваю, забираю черепа, потому что обязан помнить о том, что сделал. Мы все должны нести епитимью¹⁹.

Я обдумываю его слова. Он хранит черепа, чтобы они напоминали о его грехах.

— Не думала, что вампиры религиозны, — говорю я, думая о том, как священники используют кресты и святую воду, чтобы держать демонов на расстоянии.

— Вполне можем, — говорит он. — Когда-то я был одним из Божьих созданий, но больше нет. Он смотрит в другую сторону, когда дело касается меня, — выдыхает он, оглядываясь по сторонам. — Иногда я думаю, что, возможно, раньше был священником. У меня бывают проблески, как я нахожусь в церкви, молюсь, пребываю в покое. Помню нордические руны, вытатуированные на моей коже. Но вспышки быстро исчезают.

Я на мгновение закрываю глаза, задаваясь вопросом, смогу ли вызвать это его воспоминание. Когда он говорит о своем прошлом, я начинают видеть. Но сейчас вижу только черепа, даже с закрытыми глазами. Лучше их не закрывать.

Он поворачивается ко мне лицом, изучая в темноте.

— И что, теперь ты поменяла свое мнение?

— Ты пытаешься напугать меня, — я скрещиваю руки на груди. — Это не сработает. Я знаю, что в тебе есть тьма, но знаешь что? Во мне тоже, — я вспоминаю слова Атласа о том, что в моих жилах течет черная магия.

На его лбу появляется настороженное выражение.

— Я знаю об этом.

Потом он прокашливается.

— Пойдем. Я люблю курить, но вдыхание костяной пыли точно не по мне.

Он берет меня за локоть и выводит из комнаты с черепами, хранилища вещей, которые он накопил за свою очень долгую и сложную жизнь.

— Я подумал, тебе следует знать, что завтра у меня вечеринка, — говорит он, когда мы поднимаемся по лестнице.

— Снова?

— Я всегда устраиваю вечеринки, — спокойно говорит он. — Тебе нужно другое платье?

Я замираю на полушаге.

— Пожалуйста, скажи, что это не аукцион.

Он бросает на меня острый взгляд.

— В самом деле? Ты думаешь, я бы так поступил?

Ну, я только что видела комнату, где ты хранишь черепа сотен людей, которых убил.

Его глаза сужаются еще больше, сверкая, как лед.

— Даже не думай так. Если ты хочешь быть со мной, несмотря на все ужасы, которые я тебе рассказал и показал, тогда ты должна доверять мне. Полностью. Хорошо?

Я сглатываю, кивая.

— Да.

— Славно, — говорит он, беря меня за руку, и тянет вверх по ступенькам. — И не беспокойся о вечеринке. Ты не отойдешь от меня ни на шаг. Я хочу похвастаться тобой. Важно, чтобы они снова увидели, кто ты такая, и что ты со мной. Это демонстрация силы, понимаешь?

— Не совсем, — говорю я ему. — Что во мне такого?

Он смеется.

— О, моя ведьма, вызывающая землетрясения. Ты даже понятия не имеешь.

ГЛАВА 19

После того, как Солон показал свое хранилище черепов, мы разошлись в разные стороны. Он сказал, что ему нужно кое-что сделать — что бы это, черт возьми, ни значило, может, найти другого вампира для похищения, — я решила побродить в библиотеке, просматривая книги. Это напомнило времена, когда родители водили меня в городскую библиотеку Сан-Франциско, где я сидела часами, но сейчас я ищу книги по колдовству, которые могли бы мне помочь. Солон, похоже, думает, что во мне заключено большое количество силы, так что можно попытаться выяснить, как ее использовать, хотя мне и трудно в это поверить.

Поначалу это отвлекало. Я не думала об Элль, не думала о Солоне и его прошлом. Но через некоторое время эти мысли подкрались и захлестнули меня с головой. Я немного поплакала, потом пошла дальше.

Ивонн приготовила для меня ужин, а Аметист и Вульф присоединились к нам в столовой. Солон и Эзра были в другом месте. Вульф даже не притронулся к своей еде — салату «Цезарь» с курицей, что заставило меня задуматься, зачем он вообще пришел. Возможно, чтобы приглядывать за мной, поскольку Солона тут нет — моей постоянной няньки. Хотя, если он за кем и присматривал, то за Аметист. Клянусь, этот вампир смотрит на нее каждую секунду, а она как будто ничего не замечает. Кажется, в этом доме нужно быть невосприимчивым к взгляду вампира, иначе никогда ничего не получится.

После ужина я принесла бутылку вина к себе в комнату и выпила все в одиночестве. Думала позвонить родителям, но решила, что пока у меня нет эмоциональных сил общаться с ними. Ведь их эмоции были на пределе, а я нестабильна. По одному делу за раз.

Поэтому я легла спать в пьяном припадке слез и замешательства, надеясь, что в какой-то момент почувствую присутствие Солона в комнате. Но этого так и не произошло.

Утром я проснулась с опухшими глазами и небольшим похмельем, но, к счастью, долгий горячий душ справился с этим. Я медленно надеваю лосины и длинную футболку, вытираю волосы полотенцем, размышляя, что нужно сделать сегодня до начала вечеринки. Тот факт, что я вообще не видела Солона после нашего разговора, немного беспокоит меня, словно чего-то не хватает. Я не возражаю находиться в этом доме, и я правда чувствую себя в безопасности тут, но в некотором смысле это начинает напоминать отель. Я в безопасности, пока нахожусь внутри. Но большинство вещей, которые я хочу делать, находятся снаружи.

Надеваю пару тапочек, которые нашла в шкафу, и выхожу в коридор.

К моему удивлению, розы снова ожили, цветут и кровоточат. Это одновременно прекрасно и жутко. Я подхожу к ним, внимательно изучая.

Невероятное чувство — осознавать, что я вернула их к жизни.

И тот факт, что они все еще живы, означает, что Солона не было на моем этаже, не говоря уже о любом другом вампире.

Останавливаюсь на лестнице и смотрю наверх, туда, где находится его комната. Но какой бы настойчивой я ни была, говорю себе, что нужно отступить. Я и так много навязывалась. Пусть теперь сам решает, что делать. Он знает, что я к нему чувствую. Он это очень хорошо знает.

Вместо этого я спускаюсь на кухню и вижу, как Ивонн возится там. Она наливает мне чашку кофе, а затем открывает жалюзи, отчего я вздрагиваю при солнечном свете.

— Извини, — говорит она. — Ты ведь не возражаешь, правда?

Я смотрю на нее, прищурившись.

— Вовсе нет, — сухо отвечаю я.

— Знаешь, мистер Ставиг сказал мне, что, поскольку ты наполовину вампирша, то быстрее приспособишься ко всему, — говорит она, садясь напротив меня со своей чашкой кофе и тарелкой печенья между нами. Она щелкает пальцем по тарелке, придвигая ее ближе ко мне. — Ешь, — требует она. — Раз уж твоей мамы здесь нет, за тобой нужно присматривать.

Я нерешительно тянусь за печеньем, в животе у меня слегка урчит.

— Думаю, у меня будет иначе, чем у других. По крайней мере, с настоящим вампиром точно знаешь, чего ожидать. Я понятия не имею, что будет. Да и другие тоже не знают.

— Что ж, — говорит она через мгновение, глотая кофе, — может, это и правда, но существуют гибриды наполовину людей, наполовину вампиров. Может быть, на вечеринке найдется кто-нибудь, с кем ты сможешь поговорить.

Упоминание о вечеринке вызывает приступ тошноты, но я проглатываю его.

Я смотрю на Ивонн поверх своей кружки.

— Ты должна мне рассказать. Как вы с Аметист оказались втянутыми во все это?

Ивонн быстро улыбается мне.

— Это долгая история.

— У меня полно времени.

— А вот у меня нет, — говорит она. — Этот дом, эти мальчишки отнимают много сил и времени, — затем она вздыхает, откидываясь на спинку стула и постукивая ногтями по дубовому столу. — Скажу короче. Возможно, если ты как-нибудь вечером застанешь меня с бокалом джина, то расскажу больше.

Она берет печенье и задумчиво откусывает кончик.

— Я всегда была очень непредубежденным человеком. Моя мама занималась колдовством, но не была потомственной ведьмой. Просто обычный человек, который добился успеха с лекарствами и тому подобным. Ведьма на кухне и в саду, можно сказать. Такое обычное дело в наши дни. Поэтому, когда Аметист сказала мне, что вампиры существуют не только в районе Залива, но и во всем мире, я не отнеслась к этому скептически. Но волновалась. Я запретила ей ходить в «Темные глаза», независимо от того, насколько безопасно, по ее словам, там было. Видишь ли, она была так очарована. Она не позволяла им питаться собой, просто хотела быть частью… этой жизни. Твоей жизни.

Она на мгновение замолкает, ее серо-голубые глаза холодеют.

— Однажды поздно вечером она возвращалась домой отсюда, мы жили недалеко от Лорел-Хайтс, и на нее… напали, — я задыхаюсь. Она замечает выражение моего лица и быстро добавляет: — Не вампир. Грабитель. На нее… напали, чуть не убили, и тогда… появился мистер Ставиг. У него есть чутье на тех, кто в опасности. Он спас ее. Спас мою дочь. И за это я навеки у него в долгу.

Ох. Это просто кошмар какой-то. Бедная Аметист. Неудивительно, что они обе так преданы ему.

— Ужасно, — говорю я. — А что случилось с нападавшим?

Ивонн бросает на меня оценивающий взгляд, как бы говоря: «а ты как думаешь?»

Я киваю. Такое чувство, что черепа этого мудака не будет в тайнике Солона.

После этого Ивонн возвращается к работе, и, несколько удовлетворив свое любопытство по поводу нее и Аметист, я ненадолго захожу в библиотеку в поисках новых книг и втайне надеюсь, что Абсолон найдет меня.

Но когда он не появляется, я забираю книги в свою комнату и решаю попробовать немного магии там, наверху. Понятия не имею, что делаю, а все тексты настолько старые, что многое написано не разборчиво. Есть картинки, но они не помогают, я надеялась, что внутри книги о магии будет немного волшебства, что сама книга мне как-то поможет. Разве они не должны летать в воздухе?

Однако в конце концов Ивонн приходит с гаспачо на поздний ланч и говорит, что Солон будет у меня в комнате в восемь вечера, так что к тому времени я должна быть готова. К моему удивлению, Аметист появляется через несколько часов, чтобы помочь.

— Разве ты не должна руководить шоу? — спрашиваю я Аметист, когда она входит в комнату, вооруженная плойкой.

— Все на своих местах, — говорит она. — Не волнуйся, такие вечеринки обычно проходят два раза в месяц, сейчас все идет как по маслу. Я подумала, что можно завить тебе волосы. И могу сделать макияж, если хочешь.

— Отрывайся на мне, — говорю я ей. Знаю, что могу сделать это сама, но приятно, когда в тебе души не чают. Сажусь в кресло у письменного стола, и она приоткрывает жалюзи, чтобы впустить немного света, а затем атакует меня купленной косметикой.

— Кажется, тебя не волнует, голодна я или нет, — говорю я ей, не открывая глаз, пока она наносит мне на веки праймер для теней.

— Я же знаю, что нет, — говорит она. — Я хорошо научилась определять, когда вампиру нужно подкрепиться. Знаю все признаки, и даже более того, могу это чувствовать. С тобой легче, потому что ты лишь наполовину вампир, а кровь тебя насыщает больше, чем других. Повезло, по правде говоря.

Я хочу поговорить с ней о том, что рассказала ее мама, но решаю, что лучше держать это при себе. Кроме того, разглашение секретов, похоже, является проблемой в этом доме.

— Солон, э-э, разговаривал с тобой? — спрашиваю я.

Она замолкает, и я на мгновение открываю глаза, видя забавное выражение ее лица.

— Ты имеешь в виду, он разозлился на меня из-за того, что я рассказала тебе все его секреты? Да.

— Прости, я не хотела тебя подставлять.

Она качает головой и начинает наносить тени для век.

— Не бери в голову. Я знала, что ты ему скажешь. Просто удивилась, что он так разозлился. Никогда раньше не видела его таким, по крайней мере, со мной.

Я чувствую себя ужасно, даже щеки покраснели.

Она делает паузу, меняя кисти, потом наносит хайлайтер под бровями.

— Даже странно, что ты вызываешь у него такой гнев.

Я с трудом сглатываю.

— Отлично.

— Не все так плохо, — размышляет она, делая шаг назад, переходя к другому глазу, я закрываю веки. — Наверное.

— А ты говорила «увлекся, увлекся», — бормочу я.

— Что ж, я была неправа. Это гораздо больше. Глубже. Сильнее. Интенсивнее, — она замолкает. — И я знаю, что ты тоже влюбилась.

Я открываю глаза, и она чуть не тычет в меня кисточкой.

— Я не…

— Не болтай, — резко говорит она, обрывая меня. — Испортишь макияж, — она подходит ко мне с кисточкой, заставляя снова закрыть глаза.

— Я не люблю его, — хрипло шепчу я.

— Я сказала, что ты «влюблена», — поправляет она меня. — И нет смысла бороться с этим, детка.

Я практически рычу.

— То, что я чувствую к Солону… все сложно.

Она хихикает, ее дыхание пахнет лавандой.

— Только не говори, что ты веришь в сказочные романы. Любовь — сложная штука. Любовь к вампиру — еще сложнее.

— Не хочу говорить об этом, — говорю я ей, плотно сжав губы.

Она делает паузу, а затем идеально изображает Кэри Элвиса из фильма «Принцесса-невеста».

— Как пожелаешь.

К счастью, она уважает мои пожелания, и мы разговариваем на более нейтральные темы: о моей учебе, ее путешествиях, о вещах, про которые говорят нормальные люди. Должна сказать, мне приятно ненадолго забыть о том, кто я такая. Затем, когда она заканчивает с макияжем и прической, достает серебряную фляжку из кармана своего блейзера, и мы обе делаем по несколько глотков водки.

— Успокаивает нервы, — объясняет она, проглатывая, протягивая мне платье, которое я выбрала, длинное, красное, без бретелек. — Я до сих пор немного нервничаю на вечеринках. Дом, полный вампиров… немного чересчур.

Я считаю, что она дурачит меня. Она же вся такая крутая. Думаю, водка — ее секретное оружие.

Иду в ванную, чтобы переодеться в платье, желая немного уединиться, и бросаю быстрый взгляд в зеркало.

И почти задыхаюсь.

Я выгляжу сногсшибательно, и это не то слово. Хорошенькая, да, неземная, конечно, но сногсшибательная? Это все равно что смотреть на кого-то другого.

«Потому что ты стала другой», — говорю я себе. «Это ты и есть. Сильная. Разве не чувствуешь?»

Я чувствую, только не знаю, что именно.

Надеваю платье, отказываясь от лифчика и нижнего белья, и оно сидит на мне идеально, сине-красный оттенок оттеняет мою бледную кожу, но я не могу застегнуть молнию сзади до конца, поэтому возвращаюсь в комнату.

— Поможешь мне застегнуть молнию? — спрашиваю я Аметист.

Она набирает сообщение на своем телефоне, поднимает на меня взгляд, и у нее отвисает челюсть.

— Черт возьми, ты выглядишь сексуально, — говорит она, подходя ко мне, когда я поворачиваюсь к ней спиной. Она с легкостью застегивает молнию. — Не знаю, как Солон собирается сопротивляться этому, — говорит она, беря меня за плечо и поворачивая к себе теплой ладонью.

— Ох, он найдет способ, — бормочу я.

— Он упрямый, да? — спрашивает она.

Я киваю.

— Наш секс свел меня с ума, но не уверена, что на него это подействовало так же, — я делаю паузу, когда кое-что приходит в голову. — Он не может… сделать так, чтобы я забеременела, да?

Она моргает, глядя на меня.

— Ты не принимаешь таблетки?

— Ну, принимала. Пока меня не похитили.

Она быстро улыбается.

— Понимаю. Ну, если бы это был любой другой вампир, я бы сказала, что да, тебе следует принимать противозачаточные, даже несмотря на то, что твой цикл, вероятно, замедлится примерно до одного раза в четыре месяца. Но Солон…

— Он не родился вампиром, а его обратили?

Ее брови приподнимаются.

— Он рассказал тебе об этом?

Я киваю.

— Я не знаю всего, что произошло, но знаю, что раньше он был человеком.

Ее глаза пристально вглядываются в мои.

— Да. Созданные вампиры не могут размножаться. Слава богу, вообще-то. Не все становятся такими, как Солон.

Затем она протягивает руку и обхватывает мои сиськи, поправляя их, а я смеюсь над тем, какая она умелая.

— Извини, — говорит она, одаривая меня лукавой улыбкой. — Они нуждались в корректировке. У тебя красивая грудь, и повезло, что они будут выглядеть так всю оставшуюся жизнь.

Я опускаю взгляд на свою грудь, декольте — главная изюминка в этом платье, мягкие прозрачные красные слои ниспадают с него. Даже не размышляла о том, что они всегда буду такими. С другой стороны, от мыслей про бессмертность у меня кружится голова.

В этот момент мой нос наполняет аромат Абсолона, и он появляется в дверях, разглядывая нас обоих со вспышкой непонятных чувств.

— Я как раз собиралась уходить, — говорит Аметист, убирая от меня свои руки, а затем быстро проходит мимо Солона в холл. Он смотрит ей вслед, затем закрывает за собой дверь и подходит ко мне, приподняв одну черную бровь, как будто спрашивая, что это было?

И пока он разглядывает меня, напряжение между нами растет с каждой минутой, я делаю то же самое. И, черт возьми, он хорошо выглядит. Сегодня он снова в смокинге, концы галстука-бабочки расстегнуты, волосы зачесаны назад, растительность на лице аккуратно подстрижена.

Мгновение мы смотрим друг на друга, воздух электризуется, затем он лезет в карман и достает мое ожерелье, бриллианты и рубины которого сверкают в лучах солнечного света.

— Где ты это взял? — спрашиваю я его.

Он неторопливо подходит ко мне, и я внезапно осознаю, какой он огромный, его присутствие мощное и повелевающее.

Мой.

Боже, я хочу, чтобы он был моим. Недостаточно быть его.

— Я был в твоем номере отеля, — говорит он, останавливаясь передо мной, но между нами все еще слишком большое расстояние. — Принес это вместе с другими вещами, которые тебе, возможно, понадобятся.

— Ты официально перевез меня сюда? — спрашиваю я.

Он приподнимает плечо, прожигая меня взглядом.

— Подумал, это не повредит.

— Спасибо, — тихо говорю я.

Затем он протягивает мне ожерелье.

Я качаю головой.

— Надень, пожалуйста.

Наблюдаю, как он сглатывает, его челюсть напрягается.

Затем он кивает, поджимая губы.

Заходит мне за спину.

Нежно проводит пальцами по моему плечу, собирая волосы, отбрасывая их в сторону, и я вздрагиваю от его прикосновения. Глубоко вдыхаю его запах, который смешивается с адреналином, он пытается успокоить свое сердце, но то лишь глухо бьется о ребра.

— Ты напуган, — говорю я ему, отчего он делает многозначительную паузу, протягивая руку и надевая ожерелье мне на шею. — Из-за чего?

Я слышу, как бьется его сердце.

— Из-за тебя, — бормочет он, его прохладные пальцы касаются шеи. — Думал, что хорошо справляюсь со своей тягой к тебе, но ты решила испытать меня.

Я не могу не улыбнуться.

— Я знаю, ты улыбаешься, — продолжает он, застегивая украшение. — Но на твоем месте я бы этого не делал.

Затем он наклоняется, прижимаясь носом к моему затылку, глубоко вдыхает и проводит по моим волосам. Кладет руки мне на плечи, сильно сжимая пальцами мою нежную кожу.

Я втягиваю воздух, его руки скользят вниз, одна ладонь касается моей левой груди, другая гладит по животу. Горячие вспышки удовольствия вспыхивают во мне, заставляя извиваться, ненасытная потребность в нем снова набирает обороты.

— Звуки, которые ты издаешь, — говорит он со стоном, его губы целуют верхнюю часть моего позвоночника, — ты их не замечаешь, но я слышу. Они меня ломают.

— Какой еще должна быть моя реакция на твои прикосновения? — говорю я, затаив дыхание, когда его рука опускается все ниже и ниже, подбирая концы моего платья, пока его пальцы не касаются внутренней стороны моего обнаженного бедра.

— Я точно знаю, что делают мои прикосновения, — говорит он срывающимся голосом и поднимает руку еще выше, пока не натыкается на мою промежность. — Ох, дорогая, как же ты промокла, черт возьми.

Я напрягаюсь, а он обхватывает рукой мое горло, оттягивая назад, его пальцы погружаются глубоко внутрь меня, и весь воздух выходит из легких. Я задыхаюсь, звук застревает в горле, когда его ладонь прижимается к моему лону.

Мне не требуется много времени, чтобы кончить. То ли я постоянно на взводе рядом с ним, то ли он использует какую-то магию, но я дрожу на его пальцах, раскачиваюсь в его руке, мое тело яростно дергается. Я бы упала на пол, ноги превратились в желе, но удерживает его хватка на моем горле и киске.

— Солон, — пытаюсь крикнуть я, но звук заглушается его рукой, мои глаза закатываются, когда оргазм пронзает изнутри. Его дыхание горячее и затрудненное, и даже когда я кончаю, ощущаю, что ему требуется все силы, чтобы сдерживаться.

Наконец он отпускает меня, убирает руку, но не раньше, чем я слышу, как он проводит пальцами возле носа, резко вдыхая.

Боже милостивый.

— Вот так, — шепчет он мне на ухо, его зубы царапают мою шею. — Пока что это должно тебя задобрить.

Пьянящая хватка оргазма ослабевает от его слов. Я резко оборачиваюсь, голова немного кружится.

— Задобрить? — повторяю я. От этой фразы чувствую себя грязной.

Он одаривает меня быстрой, кривой улыбкой.

— Возможно, не только ты хочешь приручить зверя. А теперь пойдем, у нас гости.

Он берет меня за локоть и выводит из комнаты. Несмотря на то, что я сейчас кончила, это только удвоило мое сексуальное голодание. То, что он сделал, не успокоило меня — лишь заставило хотеть большего. Чем больше он заставляет меня кончать, тем больше я хочу продолжать, и хотя его пальцы искусны, я отчаянно желаю ощутить его член. Ощутить эту связь.

Но побуждения и мысли прекращаются, когда мы проходим мимо роз на столе в холле.

Они не завяли.

Даже несмотря на то, что Солон прошел мимо них, чтобы зайти в мою комнату, и даже несмотря на то, что он проходит мимо них сейчас, они все еще живы, цветут кровью.

— Так, так, так, — говорит он, останавливаясь и с любопытством разглядывая их. — Что это такое, Ленор?

Я моргаю, глядя на них.

— Они больше не погибнут.

Он смотрит на меня, выглядя впечатленным, затем щелкает пальцами.

Розы автоматически увядают.

— Ну, спасибочки, — ворчу я на него, хотя втайне он произвел на меня впечатление. Все, что потребовалось, — это щелчок пальцев. Он даже не ведьмак, почему я не могу научиться делать нечто подобное?

Он улыбается мне, обнажая острые зубы.

— Я известен своими волшебными пальцами.

Я закатываю глаза, хотя мое тело горит в ответ, зная, что это правда. Мы спускаемся по оставшейся части лестницы, пока, наконец, не достигаем «Темных глаз».

Как и раньше, слышна музыка, громкая болтовня, и через двери я чувствую запах всех находящихся там вампиров, пряный, кисловатый сплав ароматов переполняет обоняние. Я кладу руку ему на плечо, останавливая его.

— Скажи еще раз, почему ты устраиваешь вечеринки для вампиров, которые тебя ненавидят?

— Кто сказал, что они меня ненавидят? — спрашивает он, быстро завязывая бабочку с экспертной точностью.

— Ты охотник за головами. Ты отдаешь себе подобных ведьмам.

— Это правда, — говорит он с легкой улыбкой на губах, как будто находит этот разговор забавным. — Но я даю им кое-что взамен, помимо ведьм. Я даю им место, где они могут быть собой, где они в безопасности. Место, где можно покормиться. И у меня есть правило, что я никогда не приму вампира в этом доме и не причиню ему вреда… если только он сам не напросится.

— Как благородно, — сухо говорю я.

— Я не благородный — говорит он, хватая меня рукой. — Но стремлюсь быть справедливым.

Он распахивает двери, и мы заходим.

ГЛАВА 20

Как и в прошлый раз, когда я была на вампирской вечеринке, все до единой головы с темными глазами поворачиваются в нашу сторону, но на этот раз они выглядят более настороженными, чем раньше. Возможно потому, что я все еще здесь и принадлежу хозяину дома, вампирскому боссу города Сан-Франциско.

Поначалу Солон держит свое слово, никогда не отпускать меня, всегда крепко обнимая за талию. Мы переходим от вампира к вампиру, здороваясь и обмениваясь любезностями. Однако никто не пожимает мне руку, и Солон держит меня так, чтобы никто не смог дотянуться. Они все заинтересованы во мне, но я не боюсь их, скорее, они опасаются меня, вот и пусть.

Но в конце концов Солон превращается в светского льва, и вскоре начинает ходить по кругу, заводя беседы с людьми, оставляя меня одну.

Ладно, что ж, я не сама по себе.

Улыбаюсь Вульфу, который держится рядом со мной.

— Ты не должен нянчиться со мной, — говорю я ему. — Знаю, это твоя обязанность, когда Солона нет рядом.

Вульф одаривает меня очаровательной улыбкой, выглядя дьявольски красивым в своем белом смокинге.

— Может, мне нравится твое общество, Ленор, когда-нибудь думала об этом?

— Пф-ф, — я отмахиваюсь от него. — Уверена, ты предпочел бы общество получше.

Он хмурится, глядя на меня, в его золотистых глазах вспыхивают искры.

— Что это значит?

— Это значит, — говорю я, наклоняясь ближе, зная, как хорошо все слышат, — я видела, как ты глазеешь на Аметист.

Он пристально смотрит на меня.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, полу-ведьма.

Я не могу не улыбнуться своему новому прозвищу. Если он пытается меня оскорбить, то это не сработало.

— А что-ж ты так сильно протестуешь, — поддразниваю я.

— Как скажешь, — говорит он, складывая руки на груди и глядя куда-то в сторону. Эй, если Аметист твердит о моих чувствах к Солону, я будут дразнить Вульфа о чувствах к Аметист.

— Это что, группа? — спрашиваю я, глядя на сцену, где собрались пятеро музыкантов. Я даже не заметила, как они вынесли барабанную установку и все прочее.

— Живая музыка — самая кайфовая вещь, — говорит Вульф, поворачиваясь лицом к сцене. — Ну, еще кровь. А эта группа — лучшая из всех, что ты когда-либо слышала. Видимо потому, что у них за плечами столетия практики, — он подмигивает мне.

Они начинают играть «Fly me to the Moon» — Фрэнка Синатры. Певец с длинными светлыми волосами совсем не похож на Фрэнка, но звучит очень похоже.

— Не хочешь потанцевать? — спрашивает меня Вульф.

Я пристально смотрю на него, затем перевожу взгляд на вампиров, выходящих на танцпол, все они двигаются совершенно синхронно. Ну да, у них же за плечами столетия практики.

— Я никогда раньше так не танцевала, — смущенно признаюсь. — Даже на выпускном я большую часть времени шалила на заднем сиденье грузовика моего парня.

Вульф смеется и протягивает мне руку.

— Это всего лишь вальс. Его очень легко танцевать. Плюс, вампиры, которые только что обратились, такие же потерянные, как и ты.

Я качаю головой, не желая быть дурой.

— Струсила? — спрашивает он.

Я бросаю на него неприязненный взгляд.

— Нет.

— Солон уже танцует с Шаде, — говорит он.

— Что? — я оглядываюсь вокруг и вижу Солона, вальсирующего с великолепной вампиршей с эбеновой кожей в красивом белом атласном платье. — Шаде, которая известная певица²⁰? Это не она.

— Она называет себя Шаде, потому что поет в местном джаз-клубе, исполняя кавер-версии песен Шаде. Скоро споет, увидишь.

Что ж, я не могу винить Солона за то, что он танцует с ней, тем более что они, кажется, увлечены разговором, легко скользя по танцполу. На них завораживающе смотреть, и мое сердце сжимается от ревности, восхищения и тоски. Он правда самое красивое существо на земле, его мужественность и грация сочетаются в завораживающем образе, который приковывает взгляд всех в комнате.

— Ну что, насмотрелась? — спрашивает Вульф ироничным тоном.

Я громко вздыхаю, и когда он снова протягивает мне руку, я беру ее.

— Предупреждаю, у меня нет никакого чувства ритма.

Он дерзко улыбается мне, хватая за руку и притягивая к себе.

— Насколько помню, мы вдвоем довольно легко нашли ритм.

Мне не нужно долго думать, чтобы понять, о чем он говорит.

— К твоему сведению, — говорю я ему, чувствуя, как горят щеки, когда он кладет руку мне на поясницу, — я почти ничего из этого не помню.

Еще одна ухмылка.

— Все в порядке. Я помню за нас обоих.

Я закатываю глаза, чувствуя себя униженной. Знаю, что на стадии «вожделения» я была не в себе (честно говоря, тогда я отчаянно нуждалась в прикосновениях Солона, и сейчас тоже), но, все равно помню, что это было сногсшибательно. У Вульфа есть навыки, и если однажды он воспользуется ими на Аметист — если он еще этого не сделал, — тогда ей крупно повезло.

Но, несмотря на то, какой бы ритм у нас с Вульфом ни был в спальне, он не переносится на танцпол. Я знаю, что он должен вести, а я должна идти назад, но продолжаю спотыкаться о собственные ноги и натыкаться на вампиров, поэтому за нами тянется шлейф из «извините» и «прошу прощения».

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем песня заканчивается и все замирают. Я поднимаю глаза на Вульфа, чувствуя смущение, надеясь, что он больше не пригласит меня танцевать. Он не отпускает меня, так что это нехороший знак.

Затем звучит знакомая басовая партия и отрывистый барабанный бой, все еще напоминающий вальс, но более томный и чувственный по темпу, в сопровождении скрипучей гитары. Вульф снова начинает двигаться вместе со мной, как раз в тот момент, когда по ночному клубу разносится великолепный голос.

Это фальшивая Шаде поднимается на сцену, изящно обхватив микрофон руками, и поет песню настоящей Шаде «No Ordinary Love».

Черт возьми, она хороша.

— Что ты делаешь? — ледяной голос Солона прерывает нас.

Вульф крепче сжимает меня в объятиях.

— Танцую с Ленор. Пытаемся найти тот ритм, который у нас когда-то был.

Я застываю, глядя на Вульфа снизу вверх. Он жаждет умереть?

Солон практически ощетинивается, его лицо становится сердитым.

— Отпусти ее.

— Не думаю, что Ленор хочет, — говорит Вульф и, поворачиваясь ко мне, подмигивает. Что, черт возьми, он делает? Пытаешься заставить Солона ревновать?

И вот тогда до меня доходит. Так и есть. Он это делает из-за Аметист.

— Я прекрасно танцую с Вульфом, — цинично говорю я. — У нас хорошо получается.

Солон бросает на меня самый холодный взгляд.

— Ох, конечно. У тебя две левые ноги, — он протягивает руку и хватает меня за локоть, выдергивая из хватки Вульфа. — И какой бы ритм вы ни нашли, это было лишь потому, что ты представляла меня.

Я отрываю взгляд от горящего взгляда Солона и смотрю на Вульфа, приподняв бровь. Думаю, у нас получилось вызвать ревность.

— Возможно, — говорит Вульф, одаривая нас хищной улыбкой, затем поворачивается и уходит.

— Дилетант, — бормочет Солон себе под нос.

Затем он прижимает меня к себе за поясницу и берет мою руку в свою.

— Хочешь потанцевать? — хрипло говорит он, его взгляд все еще горит. — Я покажу тебе, каково это на самом деле — танцевать.

Я собираюсь напомнить Солону, что у меня две левые ноги, как вдруг мы скользим сквозь толпу. Мои ноги даже не двигаются сами по себе, как будто они делают это по инерции.

Смотрю на Солона, его глаза так близко к моим, что я вижу, как синева становится менее холодной, хотя его лоб нахмурен.

— Что ты делаешь? — шепчу я. — Это не я танцую.

— Это ты танцуешь, — говорит он, теперь с намеком на улыбку. — Ты прирожденная танцовщица.

— Нет, — говорю я ему, оглядываясь вокруг, пока он кружит меня по танцполу, другие вампиры наблюдают, расступаясь перед нами. — Ты что-то делаешь. Магия? Принуждение?

— Ни то, ни другое, — говорит он. — Это просто твоя реакция на меня. Вот и все.

Он говорит это так просто.

— Иногда просто нужно найти подходящего партнера, — говорит он, его взгляд останавливается на моих губах.

— Ну, конечно, — говорю я ему, и мы кружимся, как будто я танцевала всю свою жизнь, а он был рядом со мной. — Тебе следует почаще ревновать.

— Ревновать? — повторяет он, снова сверкая глазами, его хватка на моей спине крепка, он прижимает меня к себе так, что мы соединяемся бедрами. — А причем тут ревность?

— Тебе не понравилось, что Вульф прикасался ко мне, — замечаю я, наслаждаясь этим. — Еще больше не понравилось упоминание о том, что Вульф трахал меня.

Он издает низкое рычание, опуская брови так, что его глаза оказываются в тени.

— Не смей больше произносить эти слова, если не хочешь последствий.

О, я поймала его. Я хорошо его раскусила.

— Тебя беспокоит, что он попробовал меня на вкус и прикоснулся ко мне раньше тебя?

Его нос раздувается, рот мрачно искривлен.

— Ленор, не смей, — предупреждает он.

Он на грани. Не следует тыкать медведя — или провоцировать зверя в данном случае, — но я ничего не могу с собой поделать. Возможно, в глубине души я правда злючка.

— До сих пор вспоминаю, как он заставлял меня кончать, и кстати, больше раз, чем ты.

Это все равно что наблюдать за взрывом бомбы.

Низкий, гортанный рык раздается из его глубин, посылая мурашки по моей спине, и его глаза впиваются в мои с такой силой, что перехватывает дыхание.

Я не успеваю понять, что происходит, он утаскивает меня с танцпола и тащит в сигарный зал, распахивая дверь.

Гостиная наполнена дымом и вампирами, четверо из которых собрались вокруг бильярдного стола в конце, и меня пронзает страх, потому что я понятия не имею, что он собирается делать и почему мы здесь.

Он подводит меня к столу, вампиры удивленно бормочут, убирая кии, а затем щелкает пальцами.

Точно так же перед нами появляется дверной проем в языках пламени, стол с другой стороны серый и пустой, и он подхватывает меня за талию.

Прежде чем я успеваю возразить, он выталкивает меня в «Черное солнце» и усаживает на край бильярдного стола, все становится серым и тихим, вампиры превращаются в светящиеся фигуры, которые, будто, застыли на месте, уставившись в нашу сторону. Пламя исчезает, запирая нас в этом мире.

— Что ты…

Но мои слова обрываются его губами, жестким, обжигающим поцелуем, от которого поджимаются пальцы на ногах. Я хватаю его за голову, за плечи, немедленно находя другой ритм, на этот раз более страстный и необузданный, чем тот, что был на танцполе.

Прерывистый стон вырывается из его горла, наши языки трахают друг друга, все глубже и смелее. Это беспорядочно, яростно и грубо, и — о боже — я не хочу, чтобы он останавливался.

Но он замирает. Задыхается, его грудь вздымается, рот открыт, влажный и жаждущий. Его дикие глаза быстро ищут мои, как будто он пытается контролировать себя и терпит неудачу. Затем он толкает меня на спину, хватает за край платья и задирает его до талии, обнажая.

Светящиеся фигуры вампиров едва двигаются, и я знаю, это потому, что время здесь другое, и они ничего не видят, но мне немного интересно, могут ли они, потому что их головы обращены к Солону, который между моих бедер.

— Они… — начинаю я.

Но его фантастический рот снова прерывает меня, язык скользит вверх по моей киске, пока я не начинаю задыхаться. Моя голова откидывается на стол, и я смотрю вверх, на черно-белый потолок сигарного зала, с призрачными фигурами вампиров, уставившимися на меня. Я чувствую их взгляды, но когда Солон погружает свой язык глубоко внутрь, закрываю глаза и снова теряюсь в нем.

Его язык быстро орудует, лаская напористыми движениями, и затем я сильно кончаю, вскрикивая, пытаясь отдышаться.

Тело дрожит, и он хватает меня сильными руками, переворачивая так, что я оказываюсь на животе. Я слышу, как резко расстегивается молния на его ширинке, звук, от которого по мне пробегают ударные волны, а затем чувствую его вес позади себя, когда он забирается на стол.

— Они нас видят? — спрашиваю я, и мой голос замирает в груди, а сердце трепещет, как крылья колибри.

— В некотором смысле, — хрипло говорит он, его руки снова обхватывают меня за талию и поднимают так, что я оказываюсь на четвереньках, прижавшись к нему задницей. Я чувствую шокирующий жар его длинного, толстого члена на своем голом бедре.

— В некотором смысле? — повторяю я.

Он шумно вдыхает, и, прежде чем я успеваю подтолкнуть его, член входит в меня по самый лобок.

— Блять! — кричу я, ногтями впиваясь в серый войлок стола, оставляя царапины. В легких не хватает воздуха, глаза широко раскрыты, и я чувствую лишь его внутри себя, как будто он занимает все свободное пространство, его бедра прижимаются прямо к моей заднице.

Низкий горловой стон срывается с его губ, сильные пальцы впиваются в мою кожу, и один этот звук высвобождает безумие из глубин нас обоих. Он начинает входить в меня долгими резкими толчками, от которых моя грудь вываливается из платья, сотрясается весь чертов стол, вся чертова комната. Призрачные фигуры, кажется, следят за каждым нашим движением, и это больше не сбивает с толку, а наоборот, заводит.

— Ленор, — рычит он. — Посмотри, что ты со мной делаешь.

Я резко вскрикиваю в ответ, когда он жестко двигает бедрами, мои колени скользят по войлоку стола.

— У тебя какая-то нездоровая идея оттрахать меня на публике, — успеваю сказать я как раз перед тем, как он шлепает меня по заднице с такой силой, что у меня скрипят зубы.

— Черт возьми, Солон! — вскрикиваю я.

Он мычит в ответ, продолжая трахать меня с дикой яростью, моя задница получает еще несколько мощных шлепков, пока боль и удовольствие снова не переплетаются, нарастая все больше.

Держу глаза открытыми, чувствуя приближение оргазма, наблюдая за светящимися фигурами вампиров, зная, что если они не могут нас видеть, то определенно чувствуют, что мы здесь делаем, а возможно и слышат. Я хочу, чтобы они знали, я хочу, чтобы все знали, как хорошо Солон трахает меня.

— Ну вот, — хрипит он у меня за спиной. — Все знают. Знают, что ты принадлежишь мне, что это мой большой член заставляет тебя кончать снова и снова.

Мои глаза округляются, жар разливается по телу с головы до ног, его непристойные речи подстегивают меня.

Я так близко, так близко.

— О боже, — кричу я, жадные звуки вырываются из моего рта, а затем с еще одним жестоким толчком его бедер я сильно кончаю. Такое чувство, что мой разум уничтожен, конечности бескостные, трясутся, словно я одержима дьяволом.

Сверху взрываются звезды, падая на нас, золотые на фоне серого мира, обжигающие кожу, а затем…

— Блять! — Солон ревет, его ногти впиваются сильнее, еще один гортанный животный рык вырывается из его груди, и я сжимаю его член, пока кончаю, крепко прижимая его к себе, пока он не начинает замедляться.

Черт возьми.

Я падаю на стол, прижимаюсь щекой, пытаюсь дышать, безучастно глядя на серый мир. Остатки звезд все еще сверкают золотом, затем медленно тускнеют. Не знаю, было ли это волшебством или результатом секса в «Черном солнце», но это очень красиво.

Солон прерывисто выдыхает, проводит дрожащей рукой по моей заднице, успокаивая кожу, где, я уверена, остались отпечатки его ладоней.

— Иногда я не могу контролировать силы, — бормочет он в качестве извинения.

Мне даже нечего сказать. Я так счастлива, что кажется, будто кто-то оторвал мне голову и привинтил ее задом наперед. Не ощущаю свое тело, оно принадлежит Вселенной, сотканной из звездной пыли и космоса.

В конце концов, он выходит из меня, оставляя пустоту. Я слышу, как застегивается молния на его брюках, чувствую, как сдвигается стол, когда он встает с него. Он обходит стол, появляясь впереди. Его веки тяжелы, улыбка ленива, когда он смотрит на меня сверху вниз. Пряди волос упали ему на лоб, придавая взъерошенный вид, который у него редко бывает.

— Должен сказать, я никогда не делал этого раньше, — говорит он, протягивая ко мне руку. Хватает за талию и поднимает со стола, как будто я легче перышка.

Мои ноги подкашиваются на каблуках, поэтому я прислоняюсь спиной к краю стола, удивленно глядя на него снизу вверх.

— Ты никогда раньше не трахался раком?

Он закатывает глаза к потолку, скривив губы, вероятно, от отвращения к моей формулировке.

— Я никогда раньше не трахался в «Черном солнце».

— Ой. А ты видел звезды?

— Да. Это было… необычно.

— Что ж, ты доказал свою правоту, — говорю я ему, небрежно улыбаясь. — У нас определенно есть свой ритм, — затем я вытягиваюсь на цыпочках и заправляю ему волосы за уши. — Ты в порядке? Ты…боишься, что навредил мне?

Он качает головой, глядя на меня сверху вниз.

— Нет. Не в этот раз.

— Возможно, наблюдавшие восхитились твоим лучшим поведением.

Он смотрит на призрачных вампиров, которые едва пошевелились.

— Я бы вряд ли назвал это своим лучшим поведением, моя дорогая. Твоя задница будет красной еще несколько дней.

— Я быстро выздоравливаю, помни, — напоминаю я ему, поправляя его галстук, и проверяя, прикрыты ли мои сиськи платьем. — Может, вернемся в реальный мир?

Он кивает, и по щелчку его пальцев позади нас появляется пылающий дверной проем.

— Вау, — говорю я. — Ты должен научить меня, как это делать.

— Держу пари, ты уже знаешь.

Затем на его лице появляется серьезное выражение. Он наклоняется и хватает мою руку, успокаивающе сжимая ее, поднося к своим губам, запечатлевая нежный поцелуй на тыльной стороне ладони, его глаза не отрываются от моих.

— Ты моя слабость, Ленор, — тихо произносит он, касаясь моей кожи. — У меня никогда ее не было. Пока ты не появилась.

Мое сердце замирает от его слов, и я таю, как золото.

Господи, я принадлежу этому мужчине.

Даже не могу ответить.

И не обязана этого делать.

Он отнимает мою руку от своего рта, а затем ведет через горящую дверь обратно в другой мир.

Пламя исчезает, и мы снова становимся цветными.

Цвета, шум, запахи и около десяти вампиров, смотрящих на нас широко раскрытыми глазами.

— Впечатляет, Абсолон, — говорит женщина с длинными светлыми волосами, глядя на нас обоих с лукавой улыбкой.

Я стараюсь не краснеть. Должно быть, нас не было всего минуту, и они увидели или почувствовали, что мы трахаемся, как бешенные животные.

Он ничего не говорит женщине, просто крепче сжимает мою руку и выводит нас из сигарного зала. Я все еще не в себе, ошеломлена случившимся, пытаюсь вспомнить каждый момент, потому что не хочу, чтобы в моем мозгу произошло короткое замыкание, как в прошлый раз, когда он хорошенько меня трахнул.

И вижу, что Солон тоже такой, а не как обычно, собранный. Его походка нетороплива, он выглядит расслабленным и раскрепощенным, глаза яркие и сияющие.

Мы возвращаемся на вечеринку, и Вульф встречает нас там.

Солон отпускает мою руку и подходит, чтобы хлопнуть Вульфа по спине.

— Хорошая попытка, — говорит он с искренним смехом, и Вульф одаривает его невинным взглядом в ответ. — Я знаю, что ты пытался сделать, золотой мальчик.

Я улыбаюсь им, испытывая теплый и покровительственный инстинкт по отношению к ним обоим, когда мой нос наполняет запах серы.

«А вот и ты», — говорит зловещий голос у меня в голове.

Я оборачиваюсь как раз вовремя, вижу вспышку зубов, когда они сжимаются на моей шее, и моя кровь проливается на пол.

ГЛАВА 21

Проходит полсекунды, прежде чем наступает боль, агония от острых чужих клыков, впивающихся в мою кожу, осознание того, что не Солон кусает меня, пьет кровь.

Я кричу.

Музыка перестает играть.

Вампир высасывает кровь, а затем отцепляет свою челюсть от моей шеи и, спотыкаясь, отступает на несколько шагов с выражением благоговения и гнева, и кровью на лице, уставившись на меня.

— Это она! — объявляет вампир толпе. — Это дочь Джеремайса! Я попробовал ее кровь, я знаю!

Я оцепенело смотрю на него, прижимая руку к шее, пытаясь остановить кровотечение. Вульф уже рядом, держится за меня, а Солон направляется прямо к вампиру, медленнее, чем обычно, из-за расслабленного состояния, в котором мы оба находимся, но он все равно идет.

Протягивает руку и хватает вампира за горло, отрывая его от пола, сжимая так сильно, что кажется, вот-вот обезглавит. Ему требуется все силы, чтобы восстановить контроль над собой, его злость неописуема. Все в клубе остановились, на их лицах паника, они не понимают, что вызвало ярость Солона.

— Кто. Ты. Такой? — Солон выдавливает из себя слова, каждое из которых вонзается, как острейший нож. — Кто ты такой?

Я думаю, этот вампир так же незнаком Солону, как и мне. У него короткая стрижка и черные глаза, кожа мертвенно-бледная, моя кровь стекает по его подбородку. Солон глубоко вдыхает, и я знаю, что запах моей крови на ком-то другом сводит его с ума.

Я вспоминаю чудовище внутри Солона, зверя, который сотни лет сходил с ума от безумия, и внезапно мне становится страшно. Не за себя, а из-за того, что это может вернуть Солона в прошлое, подтолкнуть к краю, с которого он не сможет вернуться.

Рука Вульфа обнимает меня, прижимает к груди, пытаясь утешить, возможно, читая мои мысли, но я не могу перестать наблюдать за разворачивающейся сценой.

— Кто ты такой? — Солон повторяет снова, и его голос эхом разносится по комнате.

Вампир улыбается в ответ, обнажая окровавленные зубы.

— Яник послал меня, — прерывисто шепчет он, его голос хрипит из-за хватки Солона. — Он сказал, что мы докопаемся до истины. До правды, которую ты скрывал от всех нас. Конечно, ты пил ее кровь, Абсолон. Даже у тебя нет такой выдержки.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — твердит Солон. — Но если она дочь Джеремайса, значит, так оно и есть.

Но он лжет. Солон лжет!

Хотя, он пил мою кровь. Очень много.

Гораздо больше, чем этот парень.

Значит, он тоже знает правду обо мне, знает, что я дочь Джеремайса, что бы это, черт возьми, ни значило.

Почему он мне ничего не сказал?

— И теперь ты умрешь за то, что сделал, — говорит Солон, его голос становится стальным, глаза сверкают жаждой мести. — Ты выпил кровь другого вампира. Так запрещено делать в этом клубе, в этом доме, в этом городе. Ты поплатишься своей жизнью.

В толпе воцаряется тишина, все отступают на шаг. Я хватаюсь за лацканы смокинга Вульфа и крепко держу.

Солон опускает вампира на пол, убирая руку с его горла, оставляя черные и синие отпечатки пальцев.

Вампир напрягается, делает движение, чтобы убежать, но Солон щелкает пальцами, замораживая вампира на месте. Глаза вампира расширяются от ужаса.

Солон издает низкое, хриплое рычание, какое можно услышать от волка, собирающегося напасть, и вытягивает палец, проводя им по середине рубашки вампира, затем немного влево, останавливаясь прямо напротив сердца.

О, черт.

Не сводя взгляда с диких глаз вампира, он прижимает руку к его груди, пальцы слегка изогнуты, виднеются когти. Все происходит так быстро, что невозможно разглядеть.

Солон отводит руку назад, а затем молниеносно выбрасывает ладонь вперед, вонзая пальцы прямо в грудь вампира, звук разрываемой плоти и ломающихся костей наполняет комнату, сопровождаемый скользким звуком кровавых органов.

Вампир даже не может закричать, он стоит на месте почти так же, как я тогда с Атласом По, но ужас и неописуемая боль отчетливо видны на его лице.

Затем Солон убирает руку.

В которой бьющееся сердце вампира, зажатое между окровавленными пальцами.

Я задыхаюсь.

Кто-то в комнате кричит, возможно, падает в обморок.

— Срань господня, — бормочет Вульф себе под нос, и тот факт, что для него это шок, не является хорошим знаком.

Солон поднимает окровавленное бьющееся сердце, чтобы все в «Темных глазах» увидели.

— Вот что произойдет, если кто-нибудь из вас посмеет тронуть её! — кричит он, его голос никогда не звучал так уверенно, ясно и смертоносно. — Пусть это будет единственным предупреждением.

Затем он щелкает пальцами, глядя на сердце в своей руке.

Оно немедленно загорается пламенем.

Комнату наполняют новые вздохи, крики, всхлипывания.

Затем Солон опускает пылающее сердце и засовывает его обратно в грудь вампира. Отступает, и пламя начинает распространяться от сердца наружу, быстро испепеляя вампира, как будто его облили бензином.

Вампир снова может двигаться, его дикие, отчаянные крики наполняют воздух, когда он, спотыкаясь, бежит вперед, дико размахивая руками. Теперь он просто ходячее пламя, его кожа превращается в древесный уголь, когда он падает на колени перед Солоном, пытаясь дотянуться до него.

Солон отступает назад, а затем выставляет ногу вперед, ударяя горящего вампира в голову.

Вампир резко превращается в пепел, рассыпающийся по ковру, пламя гасится, пока от трупа не остается смутный пепельный силуэт.

В комнате воцаряется тишина, прерываемая несколькими всхлипываниями.

Солон на мгновение замирает, уставившись на пепел, тяжело дыша, потом смотрит на всех.

— Вечеринка окончена, — объявляет он.

Затем смотрит на меня.

«Довольна?» — спрашивает он у меня в голове с выражением боли в глазах. «Потому что, если хочешь меня, то вот что получишь».

Я качаю головой. Не потому, что он только что обрек этого вампира на смерть в отместку, а потому, что он солгал мне. Он знал о Джеремайсе и не сказал ни слова.

— Мне нужно идти, — тихо говорю я Вульфу. — Мне нужно выбраться отсюда.

Он не отпускает меня.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Вульф, пожалуйста, — говорю я ему. — Я не могу… не могу здесь находиться.

Вульф оглядывается на Солона, который настороженно наблюдает за нами, но держится на расстоянии, точно так же, как все остальные, спеша к выходу.

— Иди в свою комнату, — говорит мне Вульф, ослабляя хватку. — Иди. Один из нас скоро поднимется туда.

Я вырываюсь из его хватки, подбирая подол платья.

«Не оборачивайся и не смотри на Солона», — говорю я себе. «Просто убирайся отсюда».

Вхожу через двери в дом, затем поднимаюсь по лестнице, проходя мимо Аметист на лестничной площадке.

— Что, черт возьми, там произошло? — спрашивает она, замечая ужасное выражение моего лица, окровавленную шею и грудь.

— Калима²¹, — говорю я ей. — Я ухожу.

— Что? — спрашивает она, сбитая с толку моим упоминанием о «Храме судьбы²²». — Где?

Но я ей не отвечаю.

Открываю дверь и выхожу в ночь, бегу по улице в сторону залива. Не могу думать, только бежать, остатки моей вампирской грации позволяют делать это на каблуках, платье развевается позади.

Только когда я подхожу ближе к отелю, понимаю, что у меня нет с собой ключа от номера, да вообще ничего, даже телефона.

Так что не остается выбора.

Я останавливаюсь у подножия холма на Калифорния-стрит и убеждаюсь, что никто не смотрит, вызывая языки пламени, принимающие форму двери.

Сегодня вечером я во второй раз переступаю через Завесу, но на этот раз одна.

Вроде.

Сразу вижу тень, надвигающуюся на меня из темноты.

Черт.

Снова бегу, вверх по склону, все быстрее и быстрее, адреналин переполняет организм. Я не оглядываюсь назад, не хочу видеть крадущихся ко мне похитителей душ, не хочу ничего делать, лишь вернуться в свой гостиничный номер, целой и невредимой.

Я быстро добираюсь до «Фэрмонта», благодаря как свой природный атлетизм, так и вампирские гены, захожу внутрь. Пустой вестибюль пугает, но поднявшись через миллион ступенек, чтобы попасть на свой этаж, слишком устала, и не обращаю на это внимание.

Дверь открывается, как и все двери в «Черном солнце», и я вхожу в свою комнату, закрывая ее за собой. Снова создаю пылающий портал и вхожу внутрь, пламя угасает. Мир снова красочный, нормальный, городские огни яркие.

И только тогда выдыхаю.

Обхватываю голову руками.

Интересно, пойдут ли слезы, потому что сейчас столько всего происходит, я балансирую между ужасом, яростью, разочарованием и…

Рубин горит у меня на груди.

— Проклятье! — кричу я, откидывая голову назад. Спасения нет.

Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за Завесы появляется Солон, все еще в смокинге, с разгневанным видом.

— Почему ты убежала? — кричит он, подходит ко мне и хватает за предплечья. — Не понимаешь, насколько это было опасно?

Он тяжело дышит, скрежещет челюстями, глаза дикие и расстроенные. Его хватка на моих руках почти причиняет боль.

— Отпусти меня, — говорю я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо. — Сейчас же.

Солон ненавидит, когда ему приказывают. Он скалит на меня зубы, из его груди вырывается рычание, но он отпускает меня.

— Я говорил тебе, я предупреждал, — говорит он мне, в отчаянии проводя рукой по волосам и поворачиваясь спиной. — Показал, кто я такой, и это даже не половина всего.

— Я не расстроена из-за того, что ты сделал с тем вампиром, — говорю я ему, в моем голосе слышится гнев. — Он, черт возьми, напал на меня, укусил, выпил мою кровь. Насильно, Солон. Он получил по заслугам.

Он смотрит на меня через плечо, хмурясь.

— Тогда…

— Ты солгал мне! — кричу я. — Ты, черт возьми, солгал!

Он качает головой, снова поворачиваясь ко мне лицом.

— Нет, Ленор. Я не лгал…

— Ты знал! Знал, что я дочь Джеремайса. Понятия не имею, что это значит, но, очевидно, это достаточно серьезное дело, раз какой-то вампир рисковал своей жизнью, лишь бы выяснить это, по приказу другого вампира! Ты знал, потому что пил мою кровь и солгал.

— Я не лгал, — говорит он. — Просто не говорил.

— О боже мой! — восклицаю я, раскидывая руки. — Так вот как ты это оправдываешь? Какого хрена, Солон, ты должен был сказать мне!

— Я ждал подходящего момента, — хрипло говорит он, избегая моего взгляда. — Мне нужно было разобраться в этом самому.

— А этот гребаный вампир, у которого ты вырвал сердце и поджег, сообразил намного быстрее, чем ты!

Он сжимает челюсть, замолкая.

— Ты даже не собираешься извиняться? — продолжаю я.

Его глаза поднимаются к моим, пристальный взгляд тверд.

— Извини.

Я качаю головой, прижимая тыльную сторону ладони ко лбу.

— Ты просил доверять тебе, и я доверяла. Правда. А ты просто… насрал на это.

Я закрываю глаза, пытаясь успокоить свое сердце, адреналин в комнате ощутим. Мы оба взвинчены, и это не помогает, но, черт возьми, неужели мне больно от его предательства?

— Я не предавал тебя, — тихо говорит он.

Я закрываю лицо руками, издавая разочарованный рык.

— Пожалуйста, перестань читать мои мысли. Я заслуживаю уединения.

— Ничего не могу с собой поделать, — говорит он. Подходит ближе, его запах окутывает. Хватает меня за руки, на этот раз нежно, и убирает их с моего лица. — Я ничего не могу с собой поделать рядом с тобой, Ленор.

Не хочу смотреть на него, не хочу ломать свою решимость.

— Я знаю, ты расстроена, знаю, тебе больно, и я не хотел причинять тебе боль, — говорит он, сжимая мои руки. Ненавижу то, как успокаивает этот жест, ненавижу, как бегут мурашки по рукам. — Нужно было сказать тебе.

Я с трудом сглатываю, мое сердце ноет.

— Что еще ты мне не договариваешь? — шепчу я.

— Много всего, — говорит он через мгновение хриплым голосом. — Так много всего, что я хочу тебе сказать. Но сейчас мы можем начать с другого. Скажу то, в чем уверен. Просто…

Он отпускает одну руку и кладет пальцы мне под подбородок, приподнимая его так, чтобы я встретилась с ним взглядом. Его зрачки черные, глаза затенены, и в их глубине я чувствую, как от него исходит нечто такое, чего я никогда раньше не ощущала. Интенсивность.

Преданность.

— Я говорил, что ты погубишь меня, — говорит он. — Потому что я готов уничтожить себя ради тебя. Ты ставишь меня на колени, Ленор. Блять, прямо на колени.

О боже.

Мое сердце, кажется, вот-вот взорвется.

— Солон, — говорю я, и у меня перехватывает дыхание. — Я…

Он хватает меня за подбородок, притягивает мои губы к своим и целует.

Мягкие, полные жизни, губы и язык двигаются в сладостной синхронности.

Поцелуй посылает птичек в груди, те распространяются по всему телу, превращаются во что-то горячее, дикое и свободное, а затем Солон двигает меня назад, наши руки блуждают друг по другу, хватая, притягивая, пытаясь стать все ближе и ближе, пока моя спина не ударяется о панорамное окно.

С ворчанием он наклоняется и хватает меня за задницу, приподнимая и прижимая к стеклу, я обхватываю его ногами за талию. Он быстро расстегивает молнию на своих брюках и задирает мое платье до талии, затем опирается на окно и толкается в меня.

Я тихо вскрикиваю, уже греховно влажная, и сжимаюсь вокруг него, чувствуя, как между нами начинает нарастать жар, связь, соединяющая нас золотыми лентами.

Он опускает голову, его рот вот-вот прижмется к моей шее, но он останавливается, пристально глядя на меня.

— Больно? — он шепчет. — Твоя шея…

Я почти забыла о куске кожи, который вампир вытащил из меня. Даже не знаю, заживает ли рана, но больше не болит.

Качаю головой, проводя рукой по его волосам.

— Нет. Все хорошо.

Его рот плотно сжимается, глаза блестят.

— Никто никогда больше не причинит тебе вреда. Я не позволю. Никогда.

— Теперь я знаю, что будет в ином случае, — говорю я.

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, — мягко говорит он.

— А мне не жаль, — говорю я ему. — Я увидела, на что ты готов для меня.

— Я сделаю ради тебя гораздо больше, — он сглатывает, в глазах вспыхивают искры. — Ты моя, Ленор. Всегда была. Моя и только. Навсегда моя.

Собственничество вампира — это действительно нечто, но с Солоном все ощущается на другом уровне. И мне это нравится.

Затем он кусает меня за ухо, снова входя, на этот раз с лихорадочной настойчивостью.

Я стону, крепко хватая его, сжимая в кулак его волосы, а он вонзает свой член, связывая нас вместе, его зубы кусают мою челюсть, подбородок, затем поднимаются к моему рту, посасывая нижнюю губу, трахая меня своим языком.

Преданность. Я чувствую его преданность в каждой частичке прикосновений, в каждом движении его бедер. Осознаю, что, в конце концов, он принадлежит мне.

Словно услышав мои мысли, он издает еще одно грубое рычание и прижимает меня спиной к стеклу еще сильнее, набирая скорость, трахая, не зная устали. Слышу его хриплое дыхание, он дрожит от напряжения. Я чувствую силу его мускулов под своими руками, знаю, насколько он могущественное существо, и вскоре воздух наполняет трескучий звук.

Я поворачиваю голову в сторону как раз вовремя, видя, как стекло позади меня начинает трескаться, длинные паутинные полосы расползаются по окну.

Мы на двадцать втором этаже.

— Господи, — ругаюсь я, хватая его за шею, а он продолжает входить в меня, и с каждым разом стекло трещит все сильнее. — Солон. Ты разобьешь окно.

Он откидывает голову назад, смотря на меня остекленевшими глазами.

— Ты переживешь падение, — он одаривает меня кривой улыбкой. — Возможно.

Прежде чем я успеваю что-либо сказать, он убирает меня от окна и разворачивает, вытаскивая член, бросает на кровать, где я подпрыгиваю, приземляясь на колени.

Затем его руки хватают меня за бедра, прижимая к матрасу, и я слышу рвущийся звук, когда он разрывает мое платье пополам. Красный шелк стоимостью в семь тысяч долларов растекается вокруг меня, как лужа крови.

Он стоит на коленях сзади, затем наступает мгновение тишины, пауза, во время которой я слышу, как колотятся наши сердца, резкие выдохи, а затем он опускает голову, проводя языком от моей киски к заднице.

— О боже, — кричу я, зарываясь головой в матрас, сжимая пальцами пуховое одеяло. Он пожирает меня, как изголодавшийся, уткнувшись лицом, облизывая, посасывая, проводя языком по каждой частичке моего тела, звук непристойный, возбуждающий еще больше.

Затем, когда я кончаю, дрожа, вскрикивая, он встает в позу и толкает свой член внутрь меня, издавая низкое шипение.

— Ох, лунный свет, — говорит он сдавленным голосом, а затем медленно выходит, растягивая каждый возбужденный нерв, потому что я до сих пор кончаю, мое тело пульсирует.

Все становится размытым, разум отключается, возможно, происходит короткое замыкание, я лишь слышу, обоняю и осязаю.

Громкий шлепок его бедер о мою задницу.

Витающий запах нашего секса в воздухе, пряный, головокружительный, полностью опьяняющий.

Ощущение его крепко сжимающей руки на моей талии, его ладонь такая большая, теплая и сильная.

Он набирает темп и интенсивность, а я лишь могу держаться, боясь, что если отпущу кровать, то пролечу прямо сквозь изголовье.

Но потом что-то меняется.

Солон продолжает повторять:

— Ты нужна мне, ты нужна мне, — его голос хриплый и отчаянный.

И пока мое сердце разрывается на части, когда я слышу эти слова, зная, что это могущественное существо нуждается во мне, возможно, так же сильно, как я нуждаюсь в нем, происходит что-то еще. Я чувствую это по запаху.

Темнота.

О боже.

— Блять! — Солон кричит, трахая сильнее, дикими, необузданными толчками, его ногти теперь царапают мою спину, становясь все острее и острее. — Блять, Ленор, прости меня.

Его слова обрываются низким, грубым стоном, который перерастает в рычание, рев, что-то нечеловеческое, звук, которого я никогда раньше от него не слышала.

Его крик сотрясает комнату и мои кости, он продолжает трахать, и теперь мне страшно, потому что я чувствую, как он меняется внутри меня, становится длиннее, толще, трансформируется во тьму.

В зверя.

Я поднимаю голову, чтобы оглянуться, мне кажется, я вижу нечто высокое, объемное и темное, нечто прекрасное и пугающее, но он кладет руку мне на голову и опускает ее на кровать.

— Не смотри на меня, не смотри на меня! — рычит он чужим голосом.

Его рука тоже чужая, теперь она длиннее, больше моей головы, и я чувствую, как когти протягиваются к моему черепу. Удерживают на месте, пока он продолжает входить в меня, и я почти раскалываюсь надвое.

Затем он протягивает вперед другую руку, опираясь на кровать передо мной, и теперь я вижу, что это такое.

Его рука стала больше, полностью черная, с длинными когтями. Кожа обычная, но чернота, как языки пламени поглощают бледноту. Прямо также люди намеренно сжигают поля перед пожароопасным сезоном, пламя слабое и тлеющее, распространяется по земле и оставляет после себя почерневший пепел.

Все время, когда он заверял о звере внутри себя, я думала, он говорит метафорически.

Оказалось, что нет.

О боже.

Но у меня нет времени зацикливаться на монстре, потому что его член попадает как раз в нужное место, и я кричу, не в силах остановить это.

Я снова кончаю, мой оргазм — приливная волна, выбивающая мир из-под ног. Я теряюсь в подводном течении, тону в желании, страхе и нарастающем чувстве благоговения, а мое тело словно крошится на миллион сияющих звезд, и я рассыпаюсь по ночному небу, флиртуя с луной, и, и…

И пока этот зверь внутри меня, его собственные гортанные крики наполняют комнату, когда он изливается внутрь, все еще жестко трахая, как дикое животное, которым он и является, я осознаю правду.

Мою правду.

Аметист была права.

Я влюблена в него.

Чертовски подходящее время, чтобы осознать это.

— Ленор, — выдыхает он рокочущим голосом, не совсем своим, но, по крайней мере, он знает мое имя. — Ленор.

Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к кровати, пока его пульс замедляется. Осознаю, что сейчас произошло нечто потустороннее, что я почувствовала Солона самым реальным и грубым образом из возможных. Он открылся мне с той стороны, которую не хотел, чтобы я видела.

Он монстр по своей сути.

Зверь.

И, возможно, я его не приручила, но зато не боюсь.

Наконец, он перестает толкаться и убирает руку с моей головы, я поднимаю подбородок как раз вовремя, чтобы увидеть, как чернота обратным потоком быстро стекает по его руке, оставляя после себя светящуюся бледную кожу. Рука становится знакомой, которую я так хорошо знаю.

Он выпрямляется, а затем выходит из меня, и в какой-то момент я чувствую, что он просто стоит на коленях позади меня, пытаясь отдышаться, собраться с мыслями. Он не знает, что делать, что сказать мне. Он не хотел, чтобы это случилось, думает, что его худший страх воплотился в жизнь.

Но я все еще здесь.

«Я все еще здесь», — говорю ему.

Я слышу его дрожащий выдох, а затем, наконец, переворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

Он вернулся к своему теперь уже обнаженному, но все еще грозному «себе», хотя выражение его лица такое хрупкое, каким я его никогда не видела, настороженное и близкое к откровению.

— Что ты такое? — шепчу я.

ГЛАВА 22

Вокруг меня на снегу круг крови.

Я стою там посередине, голая, примерзшая к земле, лед вокруг ног.

Тут тихо и пусто, ни души, только покрытые инеем белые холмы. Небо бледно-серое, местами светлое, так что трудно сказать, где находится горизонт, а солнце — слабый светящийся шар на небе, вот-вот пробивающийся сквозь облака.

Тень пробегает по земле, и я снова поднимаю взгляд к небу как раз вовремя, увидев черные крылья. Они заслоняют солнце, заслоняют весь мир, окутывая меня, как гигантская хищная птица.

Но я не боюсь.

Я чувствую себя в безопасности.

Чувствую себя могущественной, как будто могла бы взлететь в небо на этих черных крыльях.

Но потом… потом…

Все меняется.

Крылья превращаются в дым, в слабый силуэт, зависающий в воздухе, потом его уносит ветер.

За моей спиной раздается шипение, и я оборачиваюсь, видя, как фигуры в плащах подкрадываются ко мне все ближе, вытянув белые костлявые руки, указывая на меня слишком длинными и изогнутыми ногтями.

— Он не спасет тебя, Ленор, — произносит низкий, нечеловеческий голос у меня за спиной, но я знаю, что если обернусь, эти безликие существа с красными капюшонами нападут на меня. Существа, которые сплошь состоят из зубов. — Сейчас тебя никто не спасет. Скоро сама убедишься.

Я чувствую, как чье-то присутствие приближается ко мне, затем когти пробегают по моему позвоночнику, заставляя вскрикнуть.

— Ты не выживешь в Темном ордене, и уж точно не переживешь меня.

С яростным выпадом его когти вонзаются мне в спину, пробивая ребра и доставая прямо до сердца.

Я кричу.

А потом просыпаюсь, запутавшись в одеялах, крик застревает в горле, паника охватывает тело.

Затем большие, сильные руки обнимают меня.

Я чувствую запах цветов и дыма и знаю, что это Солон, прижимающий меня к своей груди, его сердцебиение успокаивает.

— Ш-ш-ш, — говорит он мне, целуя в макушку. — Все в порядке. Тебе приснился кошмар.

Мои глаза открываются в темноту, а затем возвращается настоящий кошмар прошлой ночи.

Монстр.

Солон превратился в монстра.

Я поднимаю подбородок, чтобы посмотреть на него снизу вверх, его взгляд проникает прямо мне в душу, на губах играет грустная улыбка.

— Или это я тебе снился, — тихо говорит он.

Смотрю, пытаясь вспомнить все о прошлой ночи, даже то, чего не хочу. Я помню все, о том, как я спросила, кто он такой, а он ответил, что объяснит утром. Я сказала, что ни за что не смогу заснуть, но, похоже, вырубилась. Я все еще измотана, каждая клеточка тела болит, но я готова к его рассказу.

Он медленно кивает, кончиком языка облизывает губы, вызывая автоматическую боль внутри меня. Я игнорирую это.

— Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, — говорит он мне, проводя пальцами по моим волосам. Закрываю глаза от его прикосновений, поражаясь тому, каким нежным он стал, но был таким грубым, и рада, что он все еще со мной в постели.

— Который сейчас час? — тихо спрашиваю я, уткнувшись головой в его обнаженную грудь.

— Почти пять. Скоро должно взойти солнце. Принести тебе кофе? — он хочет встать, но я крепко сжимаю его.

— Ты не встанешь с этой кровати.

— Я и не хочу, — бормочет он, еще раз целуя меня в макушку. — Боюсь, если бы ушел, то, возможно, никогда тебя не увидел, — он замолкает. — И не стал бы винить за то, что ты бросила меня.

— Я не оставлю тебя, — заверяю я его.

— Даже если так нужно? Даже если ты обязана? — его руки сжимаются вокруг меня еще крепче. — Ты стараешься увидеть во мне хорошее, Ленор. Даже сталкиваясь с тем самым чудовищем, которым я являюсь. Ты так сильно хочешь видеть хорошее. Но я такой, какой есть. Полная противоположность хорошему. И ты разобьешь свое сердце, поверив в меня.

Я поднимаю подбородок, его глаза встречаются с моими, они похожи на стекло, готовое разбиться.

— Тогда позволь мне сделать этот выбор. Это будет мое решение, — я выдыхаю через нос, собираясь с силами. — А теперь расскажи мне. Что произошло прошлой ночью?

Его черные ресницы трепещут, когда он закрывает глаза.

— Это был зверь.

— Еще какой зверь, Солон.

— Знаю, — шепчет он, и боль искажает его голос. — Я думал, ты это поняла, когда я рассказывал об Эсмеральде.

— Нет, я просто… видела проблески каково это — быть тобой. И чувства. Темнота, безумие, полное одиночество, — это снова ломает меня. Он постоянно менялся от чего-то плохого к чему-то еще худшему, боялся своего собственного тела, самого себя, своей души. Боялся, что у него даже души нет.

— Скажи мне, кто ты такой, — умоляю я.

— Я даже не знаю, — признается он. — Просто знаю, что именно это случилось с нами, когда нас превратили в вампиров. Я был… первым.

Я моргаю, глядя на него.

— Первый вампир?

— Первый обращенный.

У меня отвисает челюсть.

— Ты… ты хочешь сказать, что Скарде обратил тебя?

Он кивает, стиснув зубы.

— Да. Я его первый сын. Настоящий монстр.

Я не могу в это поверить. Вспоминаю все вопросы, которые у меня были о короле вампиров, и оказывается, что Солон был принцем вампиров.

— Значит, ты правда принц Тьмы.

Его улыбка мрачна.

— Отец не знал, что делал, когда заключал договор с дьяволом.

Мой желудок скручивает, глаза расширяются.

— Подожди, что? Вот как создали вампиров: Скарде заключил сделку с настоящим дьяволом? Самим сатаной?

— У меня нет всех подробностей, — говорит он через мгновение. — Да я и не хочу узнавать. Но когда в ту ночь отец воззвал к тьме, желая вечной жизни, ему ее подарили. Он был превращен в вампира, но это было творение дьявола, поэтому остались его отпечатки. Когда он создал меня, это передалось. Мы оба были выкованы во тьме.

Это сводит с ума, и в последнее время подобное случалось так часто, что я удивлена, как в голове остаются здравые мысли.

— Значит, зверь — это просто, эм, проделки дьявола? Превращение в монстра?

— Типа того. Ты видела, что произошло, меня охватывает черное пламя. Я просто рад, что все прекратилось вовремя. Я держал себя в руках. Но содрогаюсь при мысли о том, что случилось бы в ином случае.

Я протягиваю руку, кладу пальцы ему на подбородок, ощущая его щетину и прохладную кожу.

— Я выжила. Более того… кажется, мне это понравилось.

Мышца возле его глаза дергается.

— Тут не над чем шутить, Ленор.

— Я не шучу. Честно. И я знаю тебя, Солон. Я видела, что ты делаешь для меня. Знаю, ты всегда будешь держать себя в руках, что бы ни случилось.

Его темные брови сходятся на переносице.

— Почему ты так уверена? — шепчет он.

— Просто знаю, — говорю я ему. И глубоко в своем сердце, под этим залитым лунным светом колодцем, я знаю, что это чистая правда.

Он слегка качает головой, глядя на меня с благоговением.

— Ты… — говорит он тихо, — ты увидела меня, почувствовала, какой я есть на самом деле, и все еще полна решимости быть со мной. Все еще хочешь меня. Ты должна знать, что сделает с тобой моя любовь, Ленор. Она тебя не спасет. Она уничтожит.

Я чувствую себя так, словно падаю.

Любовь.

Он меня любит?

Возможно ли это вообще?

— Ты думаешь, что сможешь справиться со мной, приручить, и ты самое храброе существо, которое я знаю, — продолжает он, пристально глядя мне в глаза. — Но это может оказаться ошибкой, за которую ты заплатишь своей жизнью. Ты готова это сделать? — он закрывает глаза. — Лучший вопрос в том, готов ли я тебе это позволить?

— Ты все равно ничего мне не позволяешь, — твердо говорю я, протягивая руку, чтобы поцеловать его в губы. — Как я уже сказала: это мой выбор, и я его сделала. Я здесь, с тобой, тут и останусь.

— Упрямое маленькое создание, — весело бормочет он, целуя уголок моего рта.

— Сам такой, — отвечаю я. — А вообще, я не такая уж маленькая, — я снова прижимаюсь головой к его шее, испытывая странное чувство удовлетворения, несмотря на все откровения. — Расскажи мне побольше о своем отце.

— А может, рассказать о твоем, — возражает он.

Он хочет отвлечь. Я не позволяю.

— Потом. Сначала о твоем. Ты общаешься с ним? Ты говорил, что Скарде еще жив.

Он громко выдыхает через нос, его грудь опускается подо мной.

— Он жив, и я с ним не общаюсь Мы… отдалились друг от друга, мягко говоря. Враждуем, если точнее.

— Что случилось?

— Очень много всего за эти годы, — говорит он усталым тоном. — Конечно, я мало что помню из первых лет, потому что сходил с ума, и он позволял мне разгуляться по полной. Он не мог контролировать меня и перестал пытаться. Он был фанатом хаоса. Но всегда следил за мной, и после того, что случилось с Эсмеральдой, я вернулся к нему, где оставался до семнадцатого века. К тому времени я снова начал выходить из этого безумия. Приходил в сознание. Это стало проблемой.

— Почему?

— Потому что мой отец стал настоящим сыном дьявола. Ему нравилось создавать вампиров. Ему нравилось разрушение. Он ненавидел людей, человечность, весь мир. До сих пор ненавидит. Я был создан первым, но после меня были созданы тысячи. Многие из них не выжили. Яник, например, был обращен, вот почему он такой старый. Ему было столько же лет, когда его укусили.

Упоминание о Янике заставляет меня содрогнуться.

— Яник проявляет интерес к моей крови. Он все еще поддерживает твоего отца?

— Яник? — спрашивает он, приподняв брови. — Я бы никогда не впустил его в свой дом, если бы знал, что это так. Безумные вампиры породили еще больше безумных вампиров, так что не за всех виноват мой отец. Он просто хотел создать армию, хотел власти. Он увидел, как я изменился, понадеялся, что я примкну к нему, но нет. Затем он начал размножаться, насильно, обращая прирожденных наследников, таких как мой сводный брат Калейд. Теперь он правая рука отца. Любимчик, — с горечью добавляет он. — Он не проходил через то же, что и я.

— Когда ты в последний раз видел своего отца? Или брата?

— Где-то в тысяча восемьсот пятидесятом году, — говорит он. — В Лапландии. Все прошло не очень хорошо.

— Что случилось?

— Ну, они пытались меня убить.

— Что? — я выпрямляюсь. — Почему?

Он одаривает меня кривой улыбкой.

— Потому что я пытался убить их. Это было моей целью все эти годы.

— Убить отца?

Он кивает.

— Он так или иначе правит всеми вампирами, держа их в узде. Это он запретил создавать других вампиров, конечно, не без оснований, но лицемерие — вот что меня бесит. Ибо он сам до сих пор создает их. Готовит. Сейчас они эволюционируют, и он каким-то образом нашел способ контролировать их. Полагаю, они еще не все выполняют его приказы, но он к этому стремится. И да поможет бог миру, если он когда-нибудь сможет это сделать. Темный орден будет неудержим.

Мое сердце становится ледяным.

— Темный орден? — повторяю я, вспоминая свой сон.

Он с любопытством смотрит на меня.

— Да. Немного драматичное название, но мы, вампиры, известны своей драматичностью. В конце концов, прозвище Дракулы было Драмакула.

Я пока игнорирую упоминание о Дракуле, потому что есть еще о чем поговорить.

— Темный орден. Они носят плащи, их лица скрыты чем-то вроде свисающих бус или занавесок из красных ниток?

Он смотрит на меня, напрягаясь.

— Да. Откуда знаешь? Ты видела это сейчас, в моих воспоминаниях?

Я качаю головой.

— Нет. Во сне. Это мне снилось, ночной кошмар, — я объясняю ему все детали, которые помню, плюс сны, которые мне снились раньше.

Когда я заканчиваю, Солон выглядит измученным, его кожа бледнее, чем когда-либо.

— Это был Скарде, — говорит он в изумлении. — С какой стати он тебе снится?

Я качаю головой, сглатывая.

— Не знаю.

Он обнимает меня одной рукой, прижимая ближе к себе.

— Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится.

— Может, я каким-то образом подключилась к твоему подсознанию, — говорю я ему. — Видела то, что видел ты.

— Да, но Темный Орден — это нечто новое. Они сформировались после моего ухода. Я только слышал о том, как они выглядят сейчас, от Эзры и других.

— Эзра? — повторяю я.

— Он шпион, — объясняет он. — Вот почему он не часто бывает здесь.

— Итак, все это время ты следил за своим отцом.

— Кто-то должен это делать. По этой причине я все время накапливаю магию. Пытаюсь создать запас.

— Вау, — говорю я, обдумывая все. — Кажется, у нас обоих проблемы с папой.

Он фыркает на это.

— Точно.

— Расскажешь мне о Джеремайсе?

Он проводит губами по моей макушке.

— Конечно, — он вдыхает, проводя пальцами по моим волосам. — Джеремайс во многом похож на Скарде, хотя у меня о нем меньше информации. Но я точно знаю, что Джеремайс — ведьмак, проживший сотни лет.

— Ведьмы могут столько жить? — я задыхаюсь.

— Насколько я знаю, нет, — сообщает он. — Но Джеремайс может. Я не знаю, заключил ли он такую же сделку с дьяволом, как мой отец, но иногда задаюсь вопросом. Разве так не поступил бы дьявол? Создать двух разных сыновей разных существ и заставить их воевать друг с другом, вечно враждовать?

— Видимо, Джеремайс — плохой колдун, — размышляю я. — Атлас сказал, что в моих венах течет черная магия, так же, как и в его.

— Я бы не стал слушать ни слова из того, что говорит Атлас По, — сухо говорит он.

— Но во мне правда есть тьма, — говорю я ему, приподнимаясь на локтях. — Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

— У всех она есть, Ленор, — говорит он, скользя взглядом по моему лицу и заправляя волосы мне за ухо. — Важно, что ты с ней делаешь. Просто потому, что твой отец — Джеремайс, не значит, что ты будешь такой же, как он. Я тоже делаю все, что в моих силах, лишь бы не быть похожим на своего отца.

— Расскажи, чем занимается Джеремайс.

— Я знаю только слухи и пересуды. Черная магия могущественна, даже очень. Говорят, Джеремайс хочет уничтожить всех вампиров раз и навсегда, но не думаю, что это правда. В конце концов, если бы у него была такая власть, он бы уже это сделал. Это всего лишь слухи и страхи, которые распространяют вампиры, чтобы заставить ненавидеть всех ведьм, оправдать кормление и убийство. Я двигаюсь в пространстве между ними, потому что знаю, что ни одна из сторон не права и не справедлива. Вот такой вот я.

Теперь все начинает обретать смысл. Передача вампиров ведьмам — это удар по его отцу. Передача ведьм вампирам — это удар по Джеремайсу. Это способ Солона оставаться в серой зоне.

— А я, — говорю я ему, наконец-то задавая вопрос, который слишком долго не давал мне покоя. — Зачем ты на самом деле забрал меня? Ты правда с самого начала планировал продать меня тому, кто предложит самую высокую цену? Имело бы значение, вампир это, или ведьма?

Выражение его лица смягчается, пальцы легко скользят по моей щеке, прижимая ладонь.

— Я сказал тебе правду, моя дорогая. Я никогда не планировал отпускать тебя, — он на мгновение прикусывает губу, глядя на меня с обожанием. — Я наблюдал за тобой всю твою жизнь. С того момента, как родители впервые привезли тебя в Сан-Франциско, я был рядом.

Мои глаза округляются, сердце подпрыгивает в груди.

— Что?

Как такое может быть?

Он слегка улыбается мне.

— Я боялся, что слухи о ребенке Элис и Хакана оказались правдой. Поэтому, когда они приехали, у меня возникло ощущение, что ребенок был им не родной. Более того, я почувствовал в тебе вампира. Чувство вины начинало съедать меня заживо, когда я осознал, что из-за меня ты оказалась на попечении ведьм. Поэтому я присматривал за тобой. Наблюдал, как ты взрослела. Следил и ждал, ждал, пока тебе не исполнится двадцать один, чтобы проверить, правда ли то, о чем я догадывался, — он делает глубокий, прерывистый вдох, прижимая пальцы к моей скуле. — Я считал прошедшие годы, и впервые в своей жизни с болью осознал, что такое время.

Слезы наворачиваются у меня на глаза, в груди щемящее чувство.

— Ты наблюдал за мной? Ты наблюдал… всю жизнь? Все эти годы?

— Все эти годы.

Я пытаюсь проглотить комок в горле, но не могу.

— Значит, я никогда по-настоящему не была одинока?

— Ты никогда не была одна, лунный свет. Я всегда был там.

Я закрываю глаза, и слеза скатывается по моей щеке. Он протягивает руку и смахивает ее, а мое сердце готово разорваться. Все эти годы я думала, что одинока, что никто меня не понимает, и все же он присматривал за мной, убеждался, что я в безопасности, ждал время, когда я смогу принадлежать ему. Черт. Понятно, почему я всегда была таким параноиком. Если бы я только знала.

Когда открываю глаза, клянусь, я вижу проблеск в его глазах, эмоции. Его холодный фасад почти рушится. Затем он вдыхает через нос, и я чувствую, как сдержанность возвращается к нему.

— Ты был так суров со мной, — говорю я ему. — Лишил всего, что я знала, и просто… ты же мог сразу мне сказать.

— Ты бы мне не поверила. Хочешь, чтобы я извинился за то, что похитил тебя?

Я думаю об этом, потом качаю головой.

— Нет. Иначе меня бы здесь не было.

— И да, я был немного суров с тобой, — признается он, застенчиво поджимая губы. — Но я должен был. Сильно подуй на пламя свечи, и сразу же погасишь его. Подуй на него чуть-чуть, и огонь разгорится сильнее и ярче, — он наклоняется вперед и прижимается своими губами к моим. — Ты будешь так ярко гореть, Ленор. Не могу дождаться, когда ты это увидишь.

• ✤ •

Должно быть, я снова заснула, потому что, когда открываю глаза, кровать рядом со мной пуста, а солнечный свет просачивается сквозь края плотных штор гостиничного номера.

— Солон? — я тихо вскрикиваю, ощущая пустоту.

— Здесь, — говорит он из ванной. — Бреюсь.

Я медленно сажусь и свешиваю ноги с кровати, чувствуя на своих плечах тяжесть последних двадцати четырех часов. Так много произошло физического и эмоционального, так много информации, что я действительно не знаю, как мой мозг во всем этом разберется.

«Кофе поможет», — говорю я себе.

Я встаю, совершенно голая, и осматриваюсь. Моя спортивная сумка была здесь вместе с ноутбуком, но Солон сказал, что принес их в дом. Так что, кроме платья, которое разорвано пополам, мне нечего надеть.

— Э-э, ты не мог бы кинуть мне полотенце? — спрашиваю я его, выглядывая из-за угла открытой двери ванной.

Солон стоит перед зеркалом в одних темно-синих боксерах, на лице остатки крема для бритья, на верхней губе и подбородке все еще остались волосы. И вампирский взгляд. Он смотрит на меня и тыкает в мою сторону бритвой.

— Когда ты в последний раз пила?

Я смотрю на лезвие, мои глаза снова поднимаются к нему.

— А ты?

Он улыбается мне.

— Если измерять в вампирском эквиваленте, поза шестьдесят девять…

— Помогает? — спрашиваю я, совершенно заинтригованная, и он тянется к вешалке для полотенец, протягивая мне одно. Я оборачиваю его вокруг себя.

— Теоретически, — говорит он, возвращаясь к бритью. — Но на самом деле, тебе нужно покормиться.

Голод вспыхивает внутри, но есть часть меня, которая его притупляет, которая не жаждет крови, пока это правда необходимо.

— Я могу подождать.

— Не можешь, — говорит он, заканчивая умываться. — Ты станешь намного сильнее, будешь мыслить яснее, — он поворачивается ко мне лицом и берет лезвие, разрезая кожу на шее, даже не вздрогнув. — Вот. Тебе даже не обязательно кусать меня, если боишься. Хотя мне нравится, когда ты так делала.

Я больше не слышу его. Все, что я вижу, — это алая кровь, стекающая по его шее, чувствую великолепный аромат в воздухе, через полсекунды я уже рядом, хватаю его, прижимаюсь губами к его коже.

Он отодвигается назад, пока не прижимается к стене, и замирает, пока я пью, его руки обхватывают меня в легком объятии, время от времени из глубины его существа доносится стон, дыхание тяжелое. В первые несколько минут я теряюсь из-за голода и жажды, так сильно нуждаясь в насыщении. Но потом, когда ко мне немного возвращается ясность, между нами возникает чувство покоя, нечто странно чистое и цельное, словно его кровь дает мне жизнь. Во время секса есть близость, но близость, когда он позволяет мне питаться от него, — это нечто совершенно другое.