Черные ножи – 4

Глава 22

Я тянул Гиммлера за шею, а он упирался, потому что уже догадался, куда именно я его тащу. Прямиком к молчаливым застывшим тысячным шеренгам изможденных, потерявших всякую надежду людей, смотревшим на нас… сначала с недоумением, а потом с разгорающимся в глазах яростным азартом.

Остановившись в самом центре аппельплаца, я заорал во всю глотку:

— Смотрите, братцы, какова гуся поймал! Ж-и-и-и-рного!

Ворота за моей спиной вновь открылись, и на территорию завалилась вся честная компания: и служба безопасности рейхсфюрера — SD, и высокие чины, его сопровождающие, и местное начальство, и солдаты, и кого тут только не было.

Но я схватил того единственного, чья жизнь была неприкосновенна, поэтому до сих пор никто не пытался напасть, не кинулся мне в ноги по дороге, стараясь сбить наземь, не выстрелил в спину или голову. Повезло, что на вышках сидели не снайперы, а обычные эсэсовцы за пулеметами, и они точно так же охреневали от происходящего, как и все вокруг.

Рейхсфюрер СС, к слову, был обычного телосложения и полнотой не отличался, но мой юмор оценили.

— Да это же… — неверяще выкрикнул кто-то из заключенных, — сам Гиммлер!

И по построению понеслось эхом:

— Гиммлер… Гиммлер… Гиммлер…

Капо и солдаты тут же принялись лупить палками и дубинками направо и налево, пытаясь восстановить порядок, но было поздно. Позор рейхсфюрера СС стал достоянием всего Заксенхаузена, и это они еще не чувствовали запах, исходящий от Генриха Луитпольда.

А я не преминул об этом громогласно сообщить:

— Он еще и обосрался от страха!

И тогда сначала из ближних рядов, от тех, кто услышал это первым, а потом по нарастающей от всего построения начали доноситься смешки, постепенно перерастающие в оглушительный хохот. Тем, кто не понимал русский, тут же переводили соседи.

Никогда прежде концлагерь Заксенхаузен, ставший местом гибели многих десятков тысяч человек, не заходился в таком приступе безумного веселья. Смеялись — нет, ржали во всю глотку все: и скелетообразные, с торчащими из-под тонкого белья ребрами, смертники, и измученные, едва держащиеся на ногах штрафники, и новички, прибывшие сюда лишь недавно, и опытные узники, прошедшие через годы лишений и унижений.

Этот смех, как чистый горный ручей, смывал с людей страх и боль. Это было то, что надо: увидеть, как ненавистный враг — холеный и лощеный большой немецкий начальник, с которого все вокруг пылинки сдували, оказался обычным человеком — более того, трусом, обгадившим собственные штаны.

Но при этом я прекрасно осознавал, что Гиммлер подобного унижения не простит, и каждый здесь присутствующий в его глазах — уже мертвец. Рейхсфюреру ничего не стоило уничтожить всех заключенных разом, это было в его власти.

Вот только сам он в данный момент находился в моих руках, и выпускать своего «гуся» я не собирался.

Ситуация была настолько странной, нелепой и нетипичной, что эсэсовцы растерялись. Открывать огонь на поражение было нельзя — я бы сразу прикончил Гиммлера, а усмирить людей, внезапно почувствовавших свои силы, было необходимо.

Но первыми сориентировались наши. Я услышал голос Зотова, перекрывший на мгновение всеобщий смех:

— За Родину! Смерть фашистам!

И тут же началось.

Ряды заключенных потеряли свою стройность, рассыпались на отдельные составляющие. Пленные бросались на капо и солдат, валили их на землю, вырывали оружие.

Когда-то давно я слышал выражение «толпа разорвала преступника на куски», но до сего дня я и не думал, что подобное возможно в действительности. То, что могли избить, запинать, переломать все кости — это да, но реально разорвать на части? Мне казалось, подобное невозможно.

Сегодня же я убедился в обратном. Это какой силой и ненавистью нужно было обладать, чтобы буквально за две минуты от нескольких эсэсовцев не осталось буквально ничего, кроме обрывков одежды и крови на плацу?..

Тут же раздались отдельные выстрелы, несколько человек упали, но пулеметы пока молчали. Боялись задеть Гиммлера.

Я увидел, как к одной из пулеметных вышек откуда-то со стороны барака бросились два унтера. Черт! Сейчас они заберутся наверх и отдадут приказ пулеметчику открыть огонь.

И только я об этом подумал, как заработала пулеметная вышка с противоположной стороны, кося людей десятками. И тут же еще одна.

Всего вышек было шесть, установлены они были на равноудаленном расстоянии друг от друга по всему периметру.

Неужели Зотов и Марков ничего не подготовили на этот случай? Я был уверен, что у них припрятано кое-какое оружие, и не только топоры и ножи, а в том числе и огнестрельное. Но пока я не видел его применения.

Кто успел — прятался под бараками, спасаясь от неминуемой смерти, остальных же прошивало насквозь, и трупы множились с огромной скоростью.

Мы все так же торчали с Гиммлером посреди аппельплаца, как два тополя на Плющихе, а вокруг царила полная суета и неразбериха. Наш сектор стрелки обходили своим вниманием. Спасибо Генриху Луитпольду, его шкура все еще была ценна.

— Отдай мне рейхсфюрера, Шведофф, и останешься жив! — а вот и третий «тополь» пожаловал, весьма вовремя.

Алекс фон Рейсс стоял в десяти шагах от нас, заведя руки за спину, и не обращал ни малейшего внимания на творившийся вокруг хаос. Он смотрел прямо на меня, глаза в глаза, спокойно ожидая ответа.

За его спиной развертывались в широкий полукруг эсэсовские автоматчики из команды охраны рейхсфюрера. Высокие же чины, включая коменданта Кайндля, поспешили ретироваться за ворота, бросив Гиммлера на произвол судьбы.

А вот доктор Риммель не ушел. Точнее, он побежал в сторону своего лазарета, но у больничных бараков его встретили проститутки во главе с Марлой. Вооружившись чем попало: ножницами, столовыми ножами, вилками — они набросились на доктора, как дикие обезумевшие кошки, и рвали его, драли, царапали лицо, резали, кололи.

Сестра Мария, выскочившая было на помощь, тут же сама оказалась вовлеченной в кучу-малу, а Марла уже сидела на ней сверху и методично била по лицу тяжелой пепельницей, вбивая череп вовнутрь.

Конечности доктора конвульсивно подергивались, а медсестра уже точно была мертва — у нее не хватало половины лица.

Какой-то унтер с автоматом в руках, пробегая мимо, глянул и срезал всех проституток одной короткой очередью. Марлу снесло с тела Марии, и она упала рядом со своей жертвой.

Все были мертвы, и доктор, и сестра милосердия, и проститутки. Хотя нет, несколько женских лиц мелькнули в окнах больничного корпуса — видно, не все девушки захотели последовать за Марлой на верную гибель, надеясь отсидеться и переждать бунт.

Не отсидятся. Даже если выживут, немцы их прикончат, как пить дать. Свидетелей в живых не оставят — это дело чести. Лучше бы уже дрались до последнего, глядишь, шансы уцелеть бы появились. Ну да не мне их судить…

— Нет уж, — кровожадно усмехнулся я, — это моя гарантия!

Я понял, что затеял фон Рейсс. После того, как он потерял всяческие шансы на повышение из-за доктора Риммеля, теперь он решил сыграть ва-банк — спасти рейхсфюрера, заслужить этим деянием глубочайшую благодарность и в дальнейшем рассчитывать на поощрение с его стороны.

Но для этого ему требовалось отнять Гиммлера у меня, причем, целым и невредимым, а отдавать своего «жирного гуся» я не собирался.

— Ты мне не нужен, Шведофф, — пытался увещевать Алекс, — не дури!

— Ты и доктор пытали меня, хотя я был невиновен. Я тебе не верю!

— Это была ошибка, я был неправ. Капо, отдай рейхсфюрера! Будешь кататься, как сыр в масле!

У него была смелость, я это признавал. Вокруг творился хаос, но фон Рейсс сохранял видимое спокойствие, невзирая ни на что.

Мне бы избавиться от наручников…

— Сначала ключи от браслетов! — приказным тоном заявил я. — Потом отдам Гиммлера!

— Ключи! — закрутил головой Алекс. — У кого ключи?

Обер-солдат, конвоировавший меня к комендатуре, быстро подбежал к нему и протянул увесистую связку.

— Что ты мне суешь, дырка в жопе? — выругался рапортфюрер. — Иди, отопри замок!

Тот бочком подбежал ко мне, испуганно дергая головой при каждом выстреле, и, не пытаясь напасть, аккуратно расстегнул браслеты.

Свобода!

Я хищно улыбнулся. Возвращать Гиммлера я не собирался.

И тут вновь заработал пулемет на левой вышке. Людей убивало вокруг десятками… сотнями, от выстрелов было не скрыться. Позиция пулеметчика позволяла простреливать весь аппельплац насквозь до противоположной стены.

Внезапно затарахтел правый пулемет.

Это конец. Сейчас под перекрестным огнем пулеметчики уничтожат всех восставших подчистую.

Но…

Выстрелы буквально разнесли пулеметное гнездо напротив, а потом пулеметчик перевел огонь на соседнюю вышку и методично расстрелял и ее.

Что происходит?

Значит, те два унтера, которые бежали к вышке, были нашими? Просто переодеты в немецкую форму. Все-таки генерал Марков отлично подготовился к этому дню!

Из-под бараков раздавались одиночные выстрелы, каждый из которых приходил точно в цель, убивая эсэсовцев.

Опять наши, да еще с оружием!

Как я и думал, подпольщикам все же удалось собрать кое-какой запас заранее, и воевали они не с голыми руками.

— Отдай рейхсфюрера! — напомнил фон Рейсс.

Я быстро огляделся по сторонам. Сейчас наличие в заложниках Гиммлера не играло решающей роли. Эсэсовцы давно плюнули на жизнь своего начальника и стреляли вокруг, не думая о том, заденут они его или нет.

Исключение составлял лишь Алекс, поставивший свою будущую карьеру на эту карту.

Я вернул ему пристальный взгляд и подмигнул.

— Не дури, Шведофф! — заорал рапортфюрер, почуявший неладное.

Но было поздно.

Одним сильным движением я проткнул горло Гиммлера снизу вверх, буквально вбивая клинок острием ему в мозг.

Тело рейхсфюрера СС конвульсивно дернулось у меня в руках. Я придержал, сколько нужно, потом отпустил обмякший труп на холодную землю.

Гиммлер не шевелился. Я убил его своими руками!

— Зачем, Шведофф? — воскликнул фон Рейсс, выхватывая пистолет. — Мы могли договориться!

— Бешеной собаке — собачья смерть!

Я уже бежал в сторону, уходя с линии огня.

Но стрелок из рапортфюрера был отличный, и если бы не один из заключенных, с безумными глазами схвативший меня за руки, то до барака я бы не добрался. Пуля попала ему в спину, он захрипел, изо рта выплеснулась кровь прямо мне в лицо. Второй выстрел пробил ему череп, но я уже несся дальше, петляя, как заяц.

— Ты — мертвец, Шведофф! — парадоксальным образом крик Алекса перебил на мгновение царящую вокруг какофонию звуков.

— Ну-ну, — пробормотал я себе под нос, — встань в очередь!..

На плацу, вокруг бараков, везде, насколько хватало взгляда — царила смерть.

Я нырнул ласточкой вперед и закатился за угол барака, стараясь немного отдышаться. Мне вслед ударило три выстрела, но ни один не достиг цели.

Алекс фон Рейсс был в списке людей, коих я желал умертвить собственной рукой. Но сейчас я находился не в том положении, чтобы желать невозможного. Ничего, я подожду! Я и так сделал куда больше, чем мечтал. Гиммлер — мертв, и одно это уже меняло очень многое.

История не статична. И я тому свидетель.

Не знаю, как насчет пресловутой «бабочки», которую нельзя раздавить в прошлом, чтобы не изменить будущее, но сомнений, убивать фашиста или оставить все идти своим чередом, у меня не имелось. Давить гадину, пока есть возможность и силы!

Что поменяется в будущем? Да хрен его знает. Не может будущее стать хуже, если в прошлом я годом раньше, чем сложилось в прошлой исторической линии, уничтожу врага. Уверен, будущее станет только лучше и светлее. Иначе к чему все?..

Эх! Мне бы автомат или хотя бы пистолет, я смог бы принести куда больше пользы…

Эсэсовцев было много меньше, чем заключенных, но каждый человек прекрасно понимает, что может наделать всего лишь один человек с автоматом в руках. А десять? А пятьдесят?

Благо, у наших тоже имелось, чем ответить.

Пулемет на вышке тарахтел без остановок, выискивая свои цели в пределах зоны видимости. Потом он замолк на некоторое время и вновь заработал, разнося строение над центральными воротами.

Но и немцам было, чем ответить. Дальние вышки работали исключительно по заключенным и баракам, прошивая насквозь деревянные строения. Укрыться там было попросту невозможно, и сейчас, спустя четверть часа, все смешалось вокруг: наши, чужие. Началась бойня в замкнутом пространстве, ограниченном периметрами проволоки под напряжением.

Пока подается ток на ограждение, за пределы лагеря не вырваться. Это понимали все.

— С нами сын Сталина! — услышал я сквозь выстрелы рык сотни глоток.

Все же он сумел связаться с Марковым или Зотовым. Отлично!

Самого Якова с моей позиции видно не было, но одно его имя, произнесенное вслух, воодушевило многих.

— За Сталина!

Человек сорок пленных в одном отчаянном порыве бросились вперед. Сначала я вовсе не понял цель их маневра — впереди колючка, за ней — стена, — но тут же все стало на свои места.

Первая пятерка грудью кинулась на проволоку, сметая ее своим весом с креплений и стараясь разорвать провода.

Но электричество никто не отключил, и люди гибли, обгорая до черноты, корчась от ударов током. Пахло паленой шерстью и горелым мясом. Но часть заграждения они умудрились повалить, разорвав непрерывную цепь. Путь к стене был открыт, но перебраться через нее вот так с ходу казалось невозможным — три-четыре метра гладкой поверхности нужно было еще преодолеть.

Я перебежал к ближайшему бараку, подхватив по пути пистолет, валявшийся рядом с телом одного из офицеров.

Хорошее оружие — надежное и готово к бою. Фриц не успел им воспользоваться по назначению, лишь выхватил из кобуры и тут же лег намертво от удара по голове.

— Буров?

Я чуть дернулся, услышав эту фамилию. Давненько меня так не называли…

Яков прятался за торцом соседнего барака, сжимая и разжимая кулаки.

— Ты цел?

— Относительно, — Яков был весел и бодр, — я все сделал, как ты сказал. Связался с Зотовым, он познакомил меня с генералом…

— Твое имя многое значит.

— Имя отца, не мое.

— Сегодня люди идут в бой с твоим именем на устах. Не преуменьшай их подвиг.

Яков замолчал, обдумывая, потом серьезно кивнул:

— Я понял.

— Что с Бандерой? — этот вопрос интересовал меня особенно сильно, но Джугашвили лишь пожал плечами в ответ.

Я начал закипать:

— Это очень важно! Он нужен мне! И лучше мертвым, чем живым!

— Я выбрался из блока и сразу бросился искать генерала, так мы с ним договорились. Понятия не имею, где этот человек…

— Ур-р-р-а! — мощный крик, одновременно раздавшийся из десяток глоток, отвлек меня на мгновение.

Новая волна поднявшихся людей попыталась сбить колючку с правой стороны, где вынесли вышку вместе с пулеметчиками. Люди жертвовали собой, не раздумывая ни секунды, не теша себя надеждами.

Они просто бежали вперед, своими телами сбивая преграду, чтобы другие, те, кто шли за ними, смогли пройти там, где упали они.

И получалось.

Я уже видел пирамиды из человеческих тел то тут, то там — люди пытались перебраться через стены прямо по трупам погибших секунду назад.

Выли сирены, и с минуты на минуту стоило ждать подкрепления из казарм, в которых размещались эсэсовцы. Человек двести — триста сейчас отдыхали, но когда они возьмут оружие и прибегут на звуки, мало не покажется.

Фон Рейсс давно пропал из виду, и я понятия не имел, где он сейчас, и жив ли вообще.

Мой путь лежал к «Целленбау», и Яков побежал за мной следом, держа в руке подобранную по дороге палку.

Ворота были нараспашку, охраны я не заметил, и мы ворвались на территорию с лету, так и не встретив сопротивления.

— Зачем он тебе? — Яков запыхался, но держался четко за моей спиной.

— Так надо…

Я считал, что все рассказал еще в прошлый раз, и повторяться не хотел.

Первая камера была пуста — лишь кровать без матраца и упавший на бок стул.

Вторую камеру мы взломали легко, лишь сбив запор на двери. Внутри — картины на стенах, ковры на полу, тихая музыка, струившаяся из патефона. Запах вкусной еды.

— Да тут две комнаты! — восхитился Яков. — Царские хоромы!

В первой комнате мы никого не нашли, а во второй…

Мужчина пытался взломать еще одну дверь, ведущую в коридор, но ничего не получалось, и теперь он обернулся на нас с испугом во взгляде и попятился к стене.

Я сунул Якову в руку пистолет.

— Сделай это. Не думай. Просто стреляй!

— Почему не ты? — спросил Джугашвили, принимая оружие.

— Так будет правильней. Я здесь чужой, а ты сегодня меняешь историю!

Он тяжело вздохнул и разрядил всю обойму в грудь и лицо пленнику.

Я подошел к телу и проверил пульс.

Степан Бандера был мертв.