Черные платья

5

Сделанные из стекла и красного дерева огромные двери «Гудса» каждое утро с понедельника по субботу открывались ровно в пять минут десятого, и до семнадцати тридцати (по субботам – до двенадцати тридцати) дамы сновали через эти двери туда-сюда под бременем своих желаний и их исполнений. Большинство покупательниц приходило пешком; если они были особенно нарядно одеты, швейцар, облаченный в форму подполковника руританской[4] армии, притрагивался к фуражке или легонько кивал; если же они появлялись на такси или (силы небесные!) на авто с шофером, он выскакивал к краю тротуара, распахивал дверцу и придерживал ее, пока дама выпархивала из машины.

Большинство дам вне зависимости от их основной цели, перед тем как ступить в лифт или на эскалатор, некоторое время медлили на первом этаже, разглядывая прилавки с духами, перчатками, носовыми платками, шарфами, поясами и сумочками. Иногда они прямиком отправлялись в кафе-мороженое и сидели на золоченых табуретах перед мраморной стойкой, потягивая молочный коктейль или газировку с мороженым, потому что Сидней – очень большой город и этим дамам, возможно, пришлось проделать долгий путь. Иногда они добавляли в газированную воду порошок от мигрени, чтобы взбодриться перед грядущим днем.

В периоды школьных каникул им случалось привести с собой ребенка-другого, и таких дам мог пожалеть даже руританский офицер на входе – гадкие негодники эти детки, вечно дерутся между собой, а каждую фразу начинают с «хочу-у-у…». Чаще всего детей приводили сюда для покупки обуви, потому что в этом отделе стоял рентгеновский аппарат и вы могли лично убедиться, что новые башмаки не слишком давят на нежные детские косточки. Этот аппарат пользовался чрезвычайной популярностью у матерей из среднего и выше среднего классов, покуда не стало известно, что эффект многократных рентгенов не в пример опаснее ношения обуви не по размеру, чем бы оно ни грозило.

Если детки вели себя хотя бы относительно прилично, то, покончив с покупками, их брали на ланч в ресторане на пятом этаже, куда во время каникул всем прочим покупателям было лучше не заглядывать, поскольку деточки, стоило их только усадить, норовили вскочить и побегать, и очень немногим мамочкам хватало моральных сил их немедленно увести, так что любой такой ланч сопровождался воплями, шлепками, разлитыми напитками и раскиданным желе, и все же редко какая из мамаш имела savoir-faire[5] оставить чаевые, соразмерные сотворенному хаосу.

Мисс Джейкобс, миссис Уильямс и мисс Бейнс были благословенно избавлены от этих худших аспектов бытия в стенах «Гудса», поскольку очень немногим дамам приходило в голову явиться за коктейльным, да пусть даже и дневным платьем в сопровождении милых крошечек. Здесь, наверху, царила атмосфера luxe, calme et volupte[6] – изящные розовые лампочки, чуть подкрашенные в розоватый тон зеркала, в которых всегда выглядишь просто очаровательно, а под ногами – ворсистое серое молчание аксминстерского[7] ковра.

Ровно в девять женщины в черном стояли на рабочих постах, готовые доблестно встретить очередной летний день, когда на них спикировала мисс Картрайт в платье из пике с узором в крупный горох.

– Девочки! – вскричала она.

До чего же они не любили эту ее манеру! Ходили слухи, в школьные годы мисс Картрайт была главной старостой Пресвитерианского женского колледжа, и они без труда могли себе это представить. Велика важность! Ну, примчалась. И что дальше-то?

– На следующей неделе к вам присоединится временная сотрудница, – лучезарно улыбнулась мисс Картрайт. – Вы уж тут ее не обижайте. Знаю, что в вашем отделе обычно временных продавщиц не бывает, но, думаю, сейчас она пригодится, да и Магде тоже может немножко помогать.

Ах, вот оно что.

В глубине отдела женского платья, за коктейльными платьями, таилось нечто совершенно особенное, совершенно-совершенно удивительное, но не для всех – в том-то и суть. Там, в самой-самой глубине, выгибалась изящной дугой арка с витиеватой надписью «Модельные платья». А за ней открывалась розовая пещерка с вычурными маленькими светильниками и несколькими элегантными диванчиками с обивкой из жемчужно-серой парчи, а вдоль стен тянулись восхитительные шкафы из красного дерева, в которых на обтянутых розовым атласом вешалках висели настоящие модельные платья, и фантастические цены на них указывались в гинеях.

У боковой стенки пещерки стоял маленький столик в стиле Людовика XVI, а рядом с ним – кресло, чтобы покупательницам удобнее было выписывать чеки или подписывать квитанции, и у обеих стенок – по высокому зеркалу, перед которыми дама, если ей хватило отваги надеть в одной из просторных и комфортабельных примерочных модельное платье, могла пройтись и повертеться, чтобы в полной мере оценить эффект. С потолка свисала хрустальная люстра. Весь интерьер в точности воспроизводил роскошную обстановку, в которой предположительно обитали клиентки этого места, не хватало разве что пенящейся бутылки «Вдовы Клико» и высокого узкого бокала. А вход в розовую обитель охраняла питонша – Магда.

Магда – пышногрудая, златоволосая, соблазнительная, безупречно одетая, накрашенная и наманикюренная – была самой что ни на есть немыслимой, благоуханной, блестящей, богомерзкой и жуткой змеюкой, какую миссис Уильямс, мисс Бейнс, а возможно, и сама мисс Джейкобс только видывали или хотя бы могли себе представить. Магда (никто даже не пытался выговорить ее пугающую европейскую фамилию) была просто-напросто суровой жизненной реалией, из тех, какие обычно стараются по возможности игнорировать, но уж если им предстояло делить помощницу с Магдой, они знали, кому придется подвинуться: Магда выползет из розовой пещерки, доскользит до «Коктейльных платьев» и похитит новенькую ровно в тот миг, когда та начнет приносить реальную пользу. Магда принадлежала к числу женщин, которые всегда добиваются своего – это уж точно. А все потому, что Магда (господи помилуй) была европейкой, а они, на свое счастье, все-таки нет.

По крайней мере, миссис Уильямс европейкой быть ни за что не хотела бы, это она знала твердо.

– Этаких переездов, – сказала она, – я бы точно не вынесла.

Вид у мисс Джейкобс стал чуточку более негодующий, чем обычно, даже слегка оскорбленный, словно она вдруг заметила у себя в чашке с чаем паука. Фэй Бейнс вообще-то Магду побаивалась, просто побаивалась – посмотреть только, как она ходит, ну и все остальное. Однако дома, перед зеркалом, Фэй всерьез гадала, какой именно косметикой Магда пользуется, и как именно, потому что лет-то ей было уже все сорок, никак не меньше, а выглядела она – тут надо отдать ей должное – потрясающе. Да, надо отдать ей должное.