Черный

9

Мне нужно было как можно скорее найти работу, это был для меня вопрос жизни и смерти, и со страху я поступил на первое подвернувшееся место рассыльным в магазин готового платья, где продавали неграм дешевые вещи в кредит. В магазине с утра до вечера толпились негры, они щупали и примеряли платья и костюмы. И платили за них столько, сколько потребует белый хозяин. Сам хозяин, его сын и приказчик обращались с неграми оскорбительно — хлопали по плечу, пинали, выталкивали взашей. Такие сцены я видел постоянно, но привыкнуть к ним не мог. Господи, как они терпят такое обращение, спрашивал я себя. Нервы мои были в вечном напряжении, я старался подавить свой гнев, но это плохо получалось, и меня терзали вина и страх, мне казалось, хозяин подозревает, что мне не по душе здешние нравы.

Однажды утром я, стоя на тротуаре, начищал медную дверную ручку, и в это время к магазину подъехали в автомобиле хозяин и его сын. Между ними сидела какая-то перепуганная негритянка. Они вышли и поволокли негритянку в магазин, то и дело пиная ее. Белые шли мимо, будто ничего не замечали. Видел все и стоящий на углу полицейский, он вертел в руках дубинку, но с места не, двинулся. Я тоже наблюдал за происходящим краешком глаза, изо всех сил надраивая медь замшей. Через минуту из комнаты за магазином раздались надсадные крики, потом, держась за живот и плача, вышла негритянка, вся в крови, растерзанная. К ней направился полицейский, арестовал, заявив, что она пьяна, вызвал полицейский фургон и увез в участок.

Когда я вошел в комнату за магазином, хозяин и его сын мыли над раковиной руки. При виде меня они принужденно засмеялись. На полу была кровь, валялись клочья волос и одежды. Наверное, лицо мое помертвело, потому что хозяин ободряюще похлопал меня по спине.

— Так мы поступаем со всеми, кто не платит долги, — сказал он.

Его сын глядел на меня с усмешкой.

— На, закури, — сказал он.

Не зная, что делать, я взял сигарету. Он закурил свою и поднес спичку мне. Это был великодушный жест, он означал, что вот они избили негритянку, но вовсе не собираются бить меня, если у меня хватит соображения держать язык за зубами.

— Да, сэр, спасибо, — пробормотал я.

Они ушли, а я присел на край ящика и глядел на залитый кровью пол, пока не истлела сигарета.

У хозяев был велосипед, и я развозил на нем покупки. Однажды, когда я возвращался в магазин с окраины, спустила шина и пришлось вести велосипед за руль, я шагал по горячей, пыльной дороге, обливаясь потом.

Возле меня притормозил автомобиль.

— Эй, парень, что там у тебя? — крикнул белый водитель.

Я объяснил, что велосипед не в порядке и я иду в город.

— Обидно, — сказал он. — Лезь на подножку.

Машина остановилась. Я встал на подножку и крепко взялся одной рукой за велосипедный руль, а другой за борт автомобиля.

— Ну что, порядок?

— Да, сэр.

Автомобиль тронулся. В нем было полным-полно белых, они пили виски, передавая фляжку друг другу.

— Эй, парень, хочешь хлебнуть? — спросил кто-то из них.

В памяти предостережением мелькнули картины моего детского пьянства. Но я засмеялся, подставив лицо бьющему навстречу ветру.

— Нет, что вы!

Едва я успел это произнести, как что-то холодное больно ударило меня в лоб. Это была бутылка из-под виски. В глазах у меня потемнело, я сорвался с подножки и упал навзничь в дорожную пыль, зацепив ногами велосипед. Автомобиль остановился, белые высыпали на дорогу и окружили меня.

— Ты что же, черномазый, до сих пор уму-разуму не научился? — сказал белый, запустивший в меня бутылкой. — Не знаешь, что белым надо говорить «сэр»?

Я поднялся как в тумане. Руки и ноги у меня были ободраны в кровь. Сжав кулаки, белый пинком отшвырнул велосипед и пошел на меня.

— А, брось ты этого выродка. Он уже свое получил, — крикнул ему кто-то.

Они стояли и смотрели на меня. Я тер лодыжки, стараясь остановить кровь. Наверное, вид мой вызвал у них гадливую жалость, потому что кто-то предложил:

— Ну что, негр, поехали? Мозги тебе вправили, теперь можно ехать дальше.

— Я лучше пешком, — сказал я.

Наверное, это было смешно. Раздался хохот.

— Он хочет прогуляться! Ну что же, черномазый, гуляй! — Они двинулись к машине, предварительно утешив меня: — Радуйся, сволочь, что на нас напал. Будь на нашем месте кто другой, из тебя бы давно уже дух вон!

Так мне приходилось постигать искусство наблюдать белых, следить за каждым их шагом, ловить мимолетные выражения лиц, вникать в смысл их слов и умолчаний.

Как-то в субботу я развез вечером покупки нашим заказчикам в белом квартале и возвращался домой. Было уже поздно, я изо всех сил крутил педали, и вдруг наперерез мне выехала полицейская патрульная машина и прижала меня к тротуару.

— Слезай, черномазый! Руки вверх! — скомандовали мне.

Я повиновался. Полицейские вылезли из машины и с револьверами в руках медленно пошли на меня, лица у них были зловещие.

— Не двигайся! — приказали мне.

Я поднял руки еще выше. Полицейские обыскали меня, осмотрели мои свертки, но ничего подозрительного не нашли, и это их явно обескуражило. Наконец один из них распорядился:

— Скажи своему хозяину, черномазый, чтобы не посылал тебя так поздно в белые кварталы.

— Да, сэр, — ответил я.

Я поехал, чувствуя, что меня сию минуту могут застрелить, что мостовая подо мной вот-вот провалится. Я был точно во сне — так все было зыбко, непрочно, переменчиво.

Жестокость, которую я каждый день наблюдал в магазине, вызывала во мне все большую ненависть, но я старался, чтобы она не отражалась на моем лице. Когда хозяин смотрел на меня, я отводил глаза. Но как-то утром его сын все-таки припер меня к стенке.

— А ну, негр, глянь на меня, — начал он разговор.

— Да, сэр.

— Что у тебя на уме, а?

— Ничего, сэр, — ответил я, разыгрывая удивление в надежде его обмануть.

— Все негры смеются и болтают, а ты нет. Почему? — спросил он.

— Не знаю, сэр, просто мне нечего сказать, да и смеяться вроде особенно нечему, — сказал я, улыбаясь.

Он в недоумении насупился; я понял, что не убедил его. Вдруг он сорвался с места и побежал к прилавку, через минуту вернулся красный как рак и швырнул мне несколько зеленых бумажек.

— Не нравится мне твой вид, негр. Убирайся! — рявкнул он.

Я подобрал деньги, не считая, схватил шляпу и ушел.

За короткое время мне пришлось сменить несколько мест; иногда я сам бросал работу и нанимался куда-нибудь еще, иногда меня прогоняли, потому что хозяевам не нравилось, как я хожу, как разговариваю, как смотрю. Я ни на шаг не приблизился к своей цели — скопить денег и уехать. Порой я начинал сомневаться, удастся ли мне это вообще.

Однажды в поисках работы я забрел к своему школьному приятелю Григгсу, который поступил в ювелирный магазин на Кэпитоль-стрит. Когда я подходил к магазину, Григгс мыл окно.

— Не посоветуешь, куда обратиться насчет работы? — спросил я.

Он свысока глянул на меня.

— Посоветовать-то я могу, это дело нехитрое, — насмешливо сказал он.

— Ну так что же?

— Какой толк, все равно тебе там не удержаться, — сказал он.

— Почему не удержаться? — спросил я. — Где работа, говори!

— Ишь какой торопыга, — сказал он. — Знаешь, Дик, я ведь тебя хорошо знаю. Ты все лето скачешь с места на место и нигде не можешь удержаться. А почему? Потому что терпения у тебя нет, вот твоя главная беда.

Я ничего не ответил, я уже много раз слышал это от него. Он закурил сигарету и лениво выпустил изо рта струйку дыма.

— Ну? — подтолкнул я его.

— Как бы тебе получше объяснить… — начал он.

— А, знаю я все, что ты мне собираешься объяснять, — отмахнулся я.

Он сжал мне рукой плечо и посмотрел прямо в глаза — в лице его были страх, ненависть, тревога за меня.

— Ты хочешь, чтобы тебя убили? — спросил он.

— Что я, сумасшедший?

— Тогда научись ради всего святого жить. Ведь это же Юг, парень, — Юг!

— Ну, знаешь! — взвился я. — Ладно бы это говорили мне белые, но ты!

— Ага, вот оно! — торжествующе закричал он, тыча в меня пальцем. — И все это у тебя на лице написано. Ты никого не слушаешь, гнешь свое и всего хочешь добиться с налету. Я помочь тебе стараюсь, а ты уперся и ни в какую. — Он умолк и огляделся по сторонам. Потом произнес тихо и значительно: — Дик, дружище, ведь ты черный, неужели не понимаешь _черный_!

— Чего ж тут не понимать, — сказал я.

— Так и веди себя, черт подери, как положено черному! — со злостью закричал он. И принялся перечислять, сколько мест я переменил за лето.

— А ты откуда знаешь? — удивился я.

— Белые следят за неграми, — объяснил он. — И все друг другу передают. А мой хозяин, янки, мне рассказывает. Ты у них на примете.

Неужели это правда? Неужели Григгс не врет? Какой он странный, этот мир белых! Неужели я никогда его не пойму?

— Что же мне делать? Научи, — смиренно попросил я. — Я хочу заработать денег и уехать, больше мне ничего не надо.

— Научу, дай срок, — пообещал он.

В эту минуту из магазина вышла какая-то дама и двое мужчин, я посторонился, поглощенный тем, что сказал мне Григгс. А он вдруг как схватит меня за руку да как дернет, я даже отлетел на несколько шагов в сторону.

— Ты что, сдурел? — накинулся я на него.

Григгс ощерился, потом захохотал.

— Это я учу тебя убираться с дороги, когда идут белые, — сказал он.

Я поглядел на людей, которые вышли из магазина: действительно, они были белые, а я сначала и не заметил.

— Теперь понял? — спросил он. — Не лезь белым под ноги, им это не нравится, — раздельно произнес он, чтобы дошло до моего сознания.

— Да, теперь я понял, — прошептал я.

— Дик, я к тебе как к брату отношусь, — сказал он. — Ты ведешь себя с белыми, будто не знаешь, что они белые. И они это видят.

— Господи, да не могу я быть рабом, — в отчаянии простонал я.

— Но ведь есть-то тебе надо, — возразил он.

— Ты прав, есть мне надо.

— Вот и веди себя соответственно, — принялся втолковывать он мне, ударяя себя кулаком по ладони. — Когда ты с белыми, ты сначала подумай, а уж потом говори, сначала подумай, а потом делай. С нами, черными, веди себя как хочешь, а с белыми нельзя. Они не потерпят.

Я, не щурясь, глядел на утреннее солнце и думал: скоро мне исполнится семнадцать лет, неужели это проклятие будет тяготеть надо мной всю жизнь? Григгс говорит правду, но я не могу, органически не могу рассчитывать и обдумывать каждый свой шаг, не могу взвешивать, измерять, сообразовывать. Могу притвориться ненадолго, но потом забываю о своей роли и начинаю вести себя просто как человек, а не как негр, и вовсе не потому, что я хочу кого-то оскорбить, нет, я просто забываю об искусственных барьерах между расами и классами. И мне безразлично, белые это или черные, для меня все одинаковы. Я вздохнул, рассматривая сверкающие бриллианты в витрине, кольца, аккуратные ряды золотых часов.

— Наверно, ты прав, — наконец проговорил я. — Нужно следить за собой, переломить себя…

— Нет-нет, — прервал он меня, смутившись. Кто-то входил в магазин белый, и мы на минуту умолкли. — Может, ты решил, что я — дядя Том, так ты ошибаешься. Я этих белых ненавижу, они для меня хуже чумы. Но показывать свою ненависть я не могу — убьют. — Он смолк и оглянулся, не слышит ли нас кто из белых. — Как-то при мне один пьяный негр сказал: "Они белые, мы черные, а дерьмо у нас воняет одинаково".

Я неловко засмеялся, провожая глазами белые лица прохожих. Григгс тоже прыснул, но сейчас же зажал рот руками и слегка присел — бессознательный жест, который должен был скрыть его неумеренное веселье в присутствии белых.

— Вот как я к ним отношусь, — с гордостью сказал он, когда приступ смеха у него прошел. Он посерьезнел. — Над нашим магазином помещается оптическая мастерская, ее хозяин — янки из Иллинойса. Ему нужен рассыльный на полный день летом и на утренние и вечерние часы зимой. Он задумал обучить своему ремеслу цветного. Я скажу мистеру Крейну о тебе и сведу вас.

— А нельзя поговорить с ним сейчас? — спросил я.

— Ну что ты порешь горячку, подожди! — взорвался он.

— Это-то, наверное, и губит негров, — сказал я. — Очень уж долго они ждут.

Я засмеялся, но он лишь с огорчением покачал головой. Я поблагодарил его и ушел. С неделю я ждал, от Григгса не было ни слуху ни духу, я решил, что дело безнадежное. И вдруг он является ко мне домой.

— Вроде выгорело с твоей работой, — говорит. — Выучишься их ремеслу. Но смотри не зарывайся. Помни — ты черный. Завтра и начнешь.

— А сколько мне будут платить?

— Для начала пять долларов в неделю, а если придешься ко двору, прибавят.

Надежды мои встрепенулись и ожили. Ну вот, не так уж все, оказывается, плохо. Освою ремесло, смогу дальше учиться… Я сказал Григгсу, что согласен, и обещал быть тише воды, ниже травы.

— Ты будешь работать у янки, все пойдет на лад, — сказал он.

В оптическую мастерскую я пришел задолго до открытия. Стоял на улице и повторял себе, что должен быть почтительным, должен обдумывать каждое свое слово, каждый шаг, говорить "да, сэр", "нет, сэр" и вообще вести себя так, чтобы белые не подумали, что я тоже считаю себя человеком, как и они. Вдруг ко мне подошел какой-то белый.

— Тебе чего? — спросил он.

— Пришел на работу, сэр, — отвечал я.

— А, ну пойдем.

Я поднялся следом за ним по лестнице, он отпер мастерскую. Я немного нервничал, но потом, глядя на этого молодого белого, успокоился, сел и положил шляпу себе на колени. Вошла белая девушка и принялась стучать на машинке. Потом пришел еще один белый, тощий и седой, поздоровался и исчез за дверью напротив. Наконец появился высокий белый с красным лицом, кинул на меня быстрый взгляд и сел за стол. По его энергичной манере было сразу видно, что он — янки.

— Стало быть, ты наш новый рассыльный? — спросил он.

— Да, сэр.

— Сейчас я разберу почту, и мы побеседуем, — дружелюбно сказал он.

— Да, сэр, — ответил я чуть ли не шепотом, чтобы изгнать из голоса малейший оттенок агрессивности.

Через полчаса мистер Крейн подозвал меня к своему столу и стал подробно расспрашивать, какие предметы я изучал в школе, в каком объеме знаю математику. Услышав, что я два года занимался алгеброй, он с удовлетворением кивнул.

— Хочешь научиться точить и шлифовать линзы? — спросил он.

— Очень, сэр. Лучшего и не придумаешь, — сказал я.

Он объяснил, что хочет обучить шлифовальному делу негра, будет помогать ему, опекать. Отвечая, я старался убедить своего хозяина, что постараюсь быть достойным его забот. Он подвел меня к секретарше и сказал:

— Познакомьтесь с Ричардом. Он будет у нас работать.

Потом мы пошли в комнату за кабинетом — там оказался настоящий цех, стояло множество каких-то станков, покрытых красной пылью.

— Рейнольдс, — обратился мистер Крейн к молодому белому, познакомьтесь, это Ричард.

— Это ж надо, кто бы мог подумать! — И Рейнольдс добродушно захохотал.

Мистер Крейн подвел меня к другому белому, тому, что был постарше.

— Торп, познакомьтесь с Ричардом, он теперь работает у нас.

Торп поглядел на меня и кивнул. Мистер Крейн рассказал им, какие у меня будут обязанности, и попросил, когда я освоюсь, понемногу ввести меня в курс дела, объяснить, как работают станки, как точат и шлифуют линзы. Они кивнули в знак согласия.

— Отлично, Ричард, а теперь мы посмотрим, как ты умеешь убираться, сказал мистер Крейн.

Я взял веник и тряпку и принялся мыть, тереть и скрести, пока мастерская и кабинет не заблестели.

После обеда, управившись с уборкой, я разносил заказы. Когда выпадала свободная минута, смотрел, как белые обтачивают на станках линзы. Они мне ничего не говорили, я тоже молчал. Прошел день, другой, третий, прошла неделя, и я получил свои пять долларов. Прошел месяц. Я ничему не научился, и никто не изъявлял желания учить меня. Как-то после обеда я подошел к Рейнольдсу и попросил объяснить, как он работает.

— Ты что это, негр, хочешь показать, какой ты умный? — спросил он.

— Нет, сэр, — отвечал я.

Я был озадачен. Может быть, Рейнольдс просто не хочет со мной возиться? Ну и бог с ним. Я подошел к Торпу и напомнил ему о желании хозяина научить меня их ремеслу.

— Негр, ты, кажется, считаешь себя белым, а?

— Нет, сэр.

— А ведешь себя, как будто ты белый.

— Я просто хотел сделать, как мне велел хозяин, — ответил я.

Торп поиграл кулаком у меня перед носом.

— Эту работу могут делать только белые, — сказал он.

С этого дня они ко мне переменились. Утром больше не здоровались, называли меня черномазой сволочью, если я чуть-чуть замешкаюсь. Я молчал и старался не озлоблять их еще больше. Но однажды Рейнольдс подозвал меня к своему станку.

— Эй, черномазый, думаешь, ты когда-нибудь выбьешься в люди? злорадно, с расстановочкой проговорил он.

— Я не знаю, сэр, — ответил я, глядя в сторону.

— Интересно, о чем думают негры? — спросил он.

— Не знаю, сэр, — сказал я, по-прежнему не глядя на него.

— Если бы я был негр, я бы удавился, — сказал он.

Я молчал. Во мне поднимался гнев.

— А знаешь почему? — не отставал он.

Я продолжал молчать.

— Впрочем, неграм, наверно, плевать, что они негры, — вдруг сказал он и захохотал.

Я как будто не слышал. Мистер Торп внимательно наблюдал за мной, вот они с Рейнольдсом обменялись взглядами. Из обещаний мистера Крейна ничего не получалось. Я вел себя смирно и вот теперь пожинаю плоды смирения.

— Поди сюда, парень, — позвал Торп.

Я подошел к его станку.

— Тебе не понравилось то, что сказал Рейнольдс, так ведь? — спросил он.

— Нет, почему же, — сказал я, улыбаясь.

— Не ври, не понравилось, я по твоей роже видел, — сказал он.

Глядя на него широко раскрытыми глазами, я шагнул назад.

— У тебя когда-нибудь были неприятности? — спросил он.

— Нет, сэр.

— Что ты будешь делать, если неприятность случится?

— Не знаю, сэр.

— Ну так следи за собой хорошенько и старайся не вляпаться в беду, предупредил он.

Я подумал было рассказать об этих стычках мистеру Крейну, но потом представил себе, что Торп и Рейнольдс сделают со мной, если узнают, что я «донес» на них, и не пошел к хозяину. Я работал с утра до вечера не покладая рук и, маскируя свою горечь, улыбался вымученной, затравленной улыбкой.

Развязка наступила через несколько дней. Торп позвал меня к своему верстаку, чтобы добраться до него, я прошел между двумя длинными станками и встал против него спиной к стене.

— Ричард, я хотел спросить тебя… — дружелюбно начал он, не отрываясь от работы.

— Да, сэр.

Подошел Рейнольдс, встал, загородив узкий проход между станками, сложил на груди руки и мрачно вперился в меня. Я глядел то на одного, то на другого, чуя недоброе. Торп поднял глаза к потолку и произнес медленно, упирая на каждое слово:

— Ричард, Рейнольдс тут говорит, ты называл меня Торпом.

Я похолодел. Внутри меня разверзлась пропасть. Я понял: поединок начался.

Меня обвиняли в том, что я, говоря о Торпе, не назвал его мистером. Мой взгляд метнулся к Рсйнольдсу, тот стоял, сжимая в руке стальной ломик. Нужно скорее оправдаться, убедить Торпа, что я никогда в жизни не называл его просто Торпом, у меня и в мыслях такого не было! Я открыл было рот, но тут Рейнольдс сгреб меня за ворот и стукнул головой о стенку.

— Думай, негр, хорошенько думай, — сквозь зубы процедил он. — Я своими ушами слышал, как ты называл его Торпом. Хочешь сказать «нет»? Скажи, тогда ты назовешь меня вруном, понял?

Не понять их было мудрено. Если я скажу: "Нет, сэр, нет, мистер Торп, я никогда не называл вас просто Торпом", я тем самым назову Рейнольдса вруном; если я скажу: "Да, сэр, да, мистер Торп, я действительно называл вас просто Торпом", я сознаюсь в самом страшном преступлении, какое только может совершить негр против белого на Юге. Я лихорадочно придумывал, что же мне сказать им, как выкрутиться и спастись от этого вдруг сковавшего меня ужаса, но язык мой точно прилип к гортани.

— Отвечай, Ричард, я жду! — Торп раздраженно возвысил голос.

— Я… я не помню, мистер Торп, чтобы я называл вас просто Торпом, осторожно начал я. — Может, я невзначай и обмолвился когда, но я ни в коем случае не…

— Ах ты, наглая черномазая сволочь! Так ты действительно посмел назвать меня Торпом! — в бешенстве прошипел он и ударил меня кулаком в челюсть раз, другой, третий, я повалился боком на верстак. Рейнольдс придавил меня.

— Ну так что, называл ты его Торпом или нет? И не финти, черномазый выродок, не виляй! Скажи, что не называл, и я выпущу из тебя этим ломиком кишки! Чтобы негр назвал белого вруном и ему это сошло с рук?!

Я сдался и стал просить их не бить меня больше. Я знал, чего они хотят. Они хотели, чтобы я ушел.

— Я уйду, — сказал я. — Уйду прямо сейчас.

Они велели мне сию же минуту выметаться вон и никогда больше здесь не появляться, и не дай бог, чтобы я вздумал доносить на них хозяину. Рейнольдс отпустил меня, и я бросился к двери. Ни машинистки, ни мистера Крейна в кабинете не было. Торп с Рейнольдсом нарочно выбрали время, когда их не будет, и на свободе расправились со мной. Я выбежал на улицу и стал ждать хозяина. Григгс протирал стеклянные полки у себя в магазине, я знаком попросил его выйти. Он вышел, и я все ему рассказал.

— Так чего ж ты тут стоишь, как последний дурак? — набросился он на меня. — Неужто жизнь тебя так ничему и не научит? Беги домой, да скорее! Вдруг они сейчас появятся?

Я шагал по Кэпитоль-стрит, и все вокруг казалось мне нереальным — и город, и прохожие, и даже я сам, — и в то же время я ждал: сейчас меня остановят люди и спросят, какое я имею право ходить по улицам? Рана моя была глубока, я чувствовал, что меня вышвырнули за пределы человеческого существования. Дома я ничего не стал рассказывать, сказал только, что мне платили мало и я бросил мастерскую, буду искать другую работу.

Вечером пришел Григгс, мы решили пройтись по улице.

— Надо же, какая невезуха, — сказал он.

— Опять скажешь, что я виноват? — спросил я.

Он покачал головой.

— А ты все смирение проповедуешь, — с горечью сказал я.

Григгс пожал плечами.

— Что ж поделаешь, бывает, — сказал он.

— Они мне деньги должны, — сказал я.

— Потому-то я и пришел, — сказал он. — Мистер Крейн велел тебе прийти завтра в десять утра. Ровно в десять, слышишь, он будет на месте, и эти двое ничего тебе не посмеют сделать.

Назавтра утром в десять я, как вор, прокрался по лестнице к мастерской, приоткрыл дверь и заглянул в кабинет — там мистер Крейн или нет? Он сидел за своим столом. Торп с Рейнольдсом, видно, были в цеху.

— Входи, Ричард, — пригласил мистер Крейн.

Я стащил с головы шляпу, вошел в кабинет и остановился.

— Садись, — сказал мистер Крейн.

Я сел. Он внимательно посмотрел мне в лицо и покачал головой.

— Рассказывай, что стряслось.

Душа моя рванулась рассказать, но я тут же понял, что передо мной стена, которой мне не прошибить, сколько я ни бейся, и порыв мой угас. Я хотел сказать хоть что-то, несколько раз открывал рот, но не мог произнести ни слова. Меня начала бить дрожь, из глаз брызнули слезы.

— Ну что ты, успокойся, — сказал мистер Крейн.

Я стиснул кулаки и с трудом произнес:

— Я так у вас старался…

— Не сомневаюсь, — сказал он. — Но я хочу знать, что все-таки произошло. Который из них тебя обидел?

— Оба, — ответил я.

В кабинет вбежал Рейнольдс, я встал. Мистер Крейн вскочил со стула.

— Сейчас же идите в цех! — приказал он Рейнольдсу.

— Черномазый лжет! — закричал Рейнольдс. — Если он меня оболжет, я его убью!

— Идите в цех, или я вас уволю.

Рейнольдс попятился к двери, не сводя с меня глаз.

— Так, теперь рассказывай, — велел мистер Крейн.

Но я по-прежнему не мог выдавить ни слова. Ну расскажу я ему — и чего этим добьюсь? Ведь я живу на Юге, ведь я — черный. Пока в мастерской у станков стоят эти двое, Рейнольдс и Торп, мне здесь ничему не научиться. Я с новой силой ощутил свою потерю, меня захлестнули гнев и страх. Согнувшись пополам, я закрыл лицо ладонями.

— Ну полно, полно, — говорил мистер Крейн, — успокойся. Все в жизни бывает, надо держать себя в руках…

— Я понимаю, — сказал я чужим голосом. — Нет, не буду я ничего вам рассказывать, бесполезно.

— Ты хочешь у меня работать? — спросил он.

Я увидел перед собой белые лица Рейнольдса и Торпа, представил, что вот эти двое заманили меня в ловушку и сейчас убьют, вспомнил, как растерзали брата Неда…

— Нет, сэр, — прошептал я.

— Почему?

— Боюсь. Они убьют меня.

Мистер Крейн повернулся к двери и позвал в кабинет Рейнольдса и Торпа.

— Кто из них тебя обидел? Говори, не бойся. Ничего дурного они тебе не сделают, — сказал мистер Крейн.

Я глядел прямо перед собой в пустоту и молчал. Он махнул им, чтоб ушли. Белая секретарша смотрела на меня широко раскрытыми глазами, и меня жег мучительный, непереносимый стыд, точно я был раздет донага. Над моей душой совершили надругательство, и совершить его помог мой собственный страх, я это понимал. Мне было трудно дышать, я изо всех сил старался побороть волнение.

— Можно мне получить деньги, сэр? — наконец спросил я.

— Посиди немного, приди в себя.

Прошло несколько минут, мои взбудораженные нервы немного успокоились.

— Черт, как все скверно получилось, — сказал мистер Крейн.

— Я так радовался, что вы взяли меня к себе в мастерскую, — сказал я. Думал, буду учиться, поступлю в университет…

— Знаю, брат, — вздохнул он. — Что ты теперь собираешься делать?

Я обвел кабинет невидящим взглядом.

— Уеду, — ответил я.

— Куда ж ты уедешь?

— На Север, — прошептал я.

— Может, и правильно, уезжай, — сказал он. — Ты, верно, знаешь, я из Иллинойса, но даже мне здесь трудно… Вот все, что я могу для тебя сделать.

И он протянул мне деньги — больше, чем я заработал за неделю. Я поблагодарил его и встал, чтобы уйти. Он тоже поднялся, вышел за мной в коридор и подал мне на прощание руку.

— Да, брат, тяжело тебе здесь, — сказал он.

Я едва дотронулся до его руки, повернулся и медленно пошел по коридору; меня снова душили слезы. Я сбежал по лестнице, на последней ступеньке остановился и посмотрел наверх. Мистер Крейн стоял на площадке и тихонько качал головой. Я вышел на залитую солнцем улицу и, точно слепой, побрел к дому.