Лена ушла в «женский» корпус общежития за двадцать минут до полуночи. К тому времени она отнесла в морозильную камеру холодильника больше двух десятков разноцветных цветочных бутонов: роз, лилий и орхидей. Мраморов и Красильников развлекали меня вопросами и рассказами, пока на клеёнку не легла последняя деталь живших пока лишь в моём воображении цветочных композиций. В прошлой жизни я придумывал их сам. Сам себе доказывал, что я не только разрушитель, но и творец.
— Всё, мужики, — сказал я, положив на клеёнку чуть изогнутый зелёный листок из крема. — Пора спать. Следующая часть марлезонского балета будет завтра.…
… В пятницу я прогулял лекцию по физике — выиграл таким образом почти час на работу с тортами. Сварил крем и разрезал на три пластины-коржа каждый бисквит (разделил пополам и шоколадный брауни) — сделал это к тому времени, когда явилась Котова. Под присмотром Лены я соорудил основы для свадебных тортов. А пока они пропитывались, приготовил суфле «Птичье молоко». Мраморов и Красильников ввалились на кухню, когда я уже залил бисквиты глазурью и уложил в деревянную форму брауни и суфле.
— Мы всё пропустили! — возмутился Вова.
Котова посмотрела на парней, улыбнулась.
— Скоро начнётся самое интересное, — сообщила она. — Сергей приступит к украшению тортов.
Обещанные Леной действия я проделал в своей комнате, когда вернулся из столовой. Глазурь на бисквитных тортах к тому времени остыла и схватилась (пусть пока и не затвердела). Под присмотром Котовой и двух четверокурсников я не спеша работал над цветочно-кремовой мозаикой. Укладывал на чётко распределённые места цветочные бутоны и зелёные листья. Соблюдал углы наклонов деталей, выстраивал композиции согласно хранившимся в памяти образцам.…
… Работу над свадебными тортами я окончил за полчаса до оговоренного с Ильёй Владимировичем Прохоровым срока. О том, что задумка удалась, мне подсказали восторженные взгляды Пашки, Вовы и Лены. Да и сам я признал, что сработал весьма неплохо; а главное — действовал чётко в соответствии с планом. Убрал в холодильник «Птичье молоко» (пока не вынул его из деревянной формы). Притихшие Мраморов, Красильников и Котова рассматривали стоявшие на столе торты.
— Блин… — пробормотал Вова.
Он кивнул на стол и спросил:
— И это всё… съедят?
Паша Мраморов нахмурился.
Котова вздохнула, покачала головой.
— Жа-алко, — произнесла она. — Такая красотища.…
… Илья Владимирович при виде тортов секунд на тридцать остолбенел. Он переводил взгляд с «Райского сада» на «Клумбу императора», рассматривал «Розы под снегом». Едва дышал. И будто не слушал мой рассказ о том, в каком торте я использовал только шоколадные слои, в каком смешал два вида бисквита, а где использовал лишь ванильные коржи. Прохоров таращил глаза — следившая за его реакцией Котова горделиво улыбалась: чувствовала свою причастность к созданию стоявших на столе шедевров.
— Не ожидал, — признался директор швейной фабрики.
Он взглянул на меня. И тут же вновь посмотрел на торты, будто проверил, не привиделись ли они ему. Покачал головой.
— Такого… я не ожидал, — сказал Прохоров.
Спросил:
— Ты уверен, Сергей, что вся эта красота — подарок?
Я кивнул.
— Разумеется, дядя Илья.
Почувствовал, как к моему плечу прижалось тёплое плечо стоявшей рядом со мной Котовой.
— Это, конечно, не танки, — сказал я. — Но думаю, что Варваре Сергеевне и вашим гостям торты понравятся.
Илья Владимирович хмыкнул.
— Даже не сомневаюсь в этом, Сергей, — сказал он. — Даже не сомневаюсь.…
… Кирилл и Артурчик в общагу пока не вернулись. Поэтому я и Лена (с тортами в руках) проводили директора швейной фабрики до машины. Прохоров не решился спрятать цветочно-кремовые композиции под колпаками из газет. Мы несли торты по лестничным пролётам общежития — шагавшие нам навстречу студенты замирали с приоткрытыми ртами при виде наших нош. Я видел, как Котова улыбалась и горделиво задирала нос. Напомнил Лене, чтобы смотрела под ноги.…
… Светло-голубой автомобиль ГАЗ-21 «Волга» тронулся с места.
Мы с Котовой наблюдали за тем, как автомобиль Прохорова неторопливо и будто нехотя свернул в направлении проспекта.
Лена вдруг встрепенулась, дёрнула меня за руку.
— Ой! — воскликнула она. — Илья Владимирович «Птичье молоко» забыл!
Я покачал головой и сообщил:
— Торт «Птичье молоко» не для Прохорова. То отдельный заказ. К тому же, он пока не готов. Пусть постоит в холодильнике. Поработаю с ним позже, когда суфле застынет…
… Под присмотром Котовой я сварил на кухне инвертный сироп — заменитель кондитерской глюкозы. Смешал его с растопленной плиткой шоколада (использовал всё тот же «проверенный» шоколад «Дорожный»). Полученную смесь завернул в клеёнку. Пояснил любопытной Котовой, что сделал шоколадное тесто. Сказал, что позже поэкспериментирую с ним (когда оно остынет). Признался, что на этот раз украшу «Птичье молоко» не танками.
— Что ты придумал? — поинтересовалась Котова.
Она посмотрела на завёрнутое в клеёнку шоколадное тесто.
— Завтра увидишь, — пообещал я.
Тыльной стороной ладони потёр кончик носа, вымыл под краном руки.
— Опять в субботу пойдёшь… к ней? — спросила Лена.
Я обернулся, посмотрел на лицо Котовой.
Лена не отвела взгляда — смотрела на меня (как мне показалось) спокойно, без вызова и затаённой обиды.
Я не переспросил, кого она подразумевала под выражением «к ней».
Заверил:
— Нет. Завтра к ней не пойду. Вечером и ночью я совершенно свободен.…
… Кирилл и Артур принесли с собой в комнату суету и запах пива. Они выслушали рассказ Котовой о тортах. Заявили, что посмотрят на них завтра. Только сейчас я узнал, что Артурчик поедет на свадьбу не один — он «прихватит» с собой моего младшего брата. Завтра, сразу после занятий в институте, парни поедут домой к отцу Артура. Прохоров виновато пожал плечами и сказал, что говорил отцу и обо мне. Но Илья Владимирович категорично отверг мою кандидатуру.
— Ну… прости, Чёрный, — сказал он. — Тебе там завтра не рады. Сам знаешь, почему.
— Ничего страшного, — ответил я. — Прекрасно понимаю мотивы твоего отца. Никаких обид.…
… За четверть часа до полуночи Котова ушла. А я отправился на кухню. Мраморов и Красильников на этот раз не составили мне компанию. Я приоткрыл окно — в кухню проник ветерок, поволок на улицу круживший под потолком табачный дым. Я засучил рукава тельняшки. Раскатал на столе в тонкий блин шоколадное тесто. Рюмкой вырезал из него одинаковые кружочки, разложил их на клеёнке. Поочерёдно брал шоколадные кругляши в руки и придавал им вид лепестков розы.
Кирилл и Артур уехали из общежития в субботу утром. На такси. Артурчик пообещал, что его отец обеспечит им на этот день освобождение от занятий — «в честь свадьбы».
На большой перемене я ел беляши на лавке под каштаном в гордом одиночестве. Пустовало место справа от меня и на лекциях: Котова сегодня развлекала «брошенную» Артуром Прохоровым подругу.
Не сопровождала меня Лена и по пути к общежитию. Я видел, как она в компании Наташи Тороповой свернула к «Универсаму». Подходил к двери своей комнаты, когда из кухни выглянули Мраморов и Красильников.
— Ну что, парни, — сказал я. — «Птичье молоко» пробовать будем?
Вова и Паша остановились, будто уткнулись в невидимое препятствие. Переглянулись. Вновь посмотрели на меня — с подозрением, словно почувствовали в моих словах подвох.
— Чёрный, ты серьёзно? — спросил Мраморов. — Предлагаешь нам торт?
— Чё, прямо сейчас? — сказал Красильников.
Я пожал плечами и заявил:
— Устроим чаепитие. Как только придёт Котова.
Лену мы ждали недолго.
Сидели в моей комнате. Я наигрывал на гитаре пока ещё не написанные песни из репертуара вокально-инструментального ансамбля «Голубые береты» (созданного в этом году в 357-м гвардейском парашютно-десантном полку). Парни посматривали на холодильник.
Цокот каблуков Котовой первым услышал Красильников. Вова метнулся к двери, выглянул в коридор. И тут же обернулся.
— Идёт! — сообщил он. — Готовьтесь, пацаны!
Вова и Паша поправили воротники рубашек, расправили плечи.
Я отложил гитару, подошёл к холодильнику и достал из него торт. Вова и Паша уставились на шоколадную розу, что украшала «Птичье молоко». Приоткрыли рты.
— Хрена себе! — воскликнул Мраморов. — Как настоящая.
Потёр переносицу.
— Я думал… будут танчики, — сказал Вова.
Он озадаченно почесал рыжую шевелюру на своём затылке.
— Что там у вас? — спросила Котова.
Она шагнула через порог — привлекла к себе наши взгляды.
— Какая клёвая! — сказал Красильников.
Я не понял, говорил он о шоколадной розе (которая украшала торт) или о Лене Котовой.
Потому что Котова пришла сегодня не в будничном «общажном» наряде. Она явилась в коротком голубом платье, в чёрных туфлях и с косметикой на лице. Я вдохнул аромат рижской «Иоланты».
— Какая красивая роза! — сказала Лена. — Невероятно!
Она прижала ладонь к груди, покачала головой.
Мраморов и Красильников расступились.
Я протянул Котовой торт.
Сказал:
— Это тебе, Лена. С днём рождения!
Солнечный луч заглянул в комнату, осветил торт — на шоколадном лепестке розы блеснула капля влаги.
— С днём рождения! — подхватили мои слова Вова и Паша.
От крика парней у меня зазвенело в ушах.
Котова взмахнула длинными подкрашенными ресницами. Посмотрела мне в лицо. Я отметил, что сейчас она как никогда походила на своё изображение на «той самой» фотографии.
— Мальчики, как вы узнали? — спросила Лена.
«Прочитал на надгробии», — мысленно ответил я.
Усмехнулся.
Котова спросила:
— Наташка проболталась? Я угадала?
Она всплеснула руками.
— Вот же засранка! — сказала Лена. — Ведь просила её не говорить никому!
Она поджала губы.
Я покачал головой.
— Нам она ничего не сказала.
Смотрел Котовой в глаза.
— Как же тогда… — сказала Лена.
Но не договорила, будто у неё не хватило на это воздуха в лёгких.
Я дёрнул плечом.
— Да какая разница. Узнали. С днём рождения, Лена.
Рассматривал лицо Котовой, вдыхал запах её духов. Лена не закрыла дверь — сквозняк шевелил каштановые пряди на её голове. Котова не сходила с места; и уже не смотрела на торт.
— Так мы торт есть будем? — вклинился в разговор Красильников.
Мраморов шикнул на приятеля, жестом велел ему умолкнуть. Вова неохотно, но повиновался. Парни повертели головами — смотрели то на меня, то на Лену. Ухмылялись.
Котова улыбалась. Не сводила взгляда с моих глаз.
По её щекам скользили слёзы.
— Кхм… я извиняюсь, — вновь подал голос Вова. — Так что там насчёт чая?
Лена тряхнула головой.
Слёз на своём лице она будто не заметила.
— Конечно, будем, — сказала она.
Взглянула на торт и добавила:
— Только не здесь. Мы с Наташей уже на стол накрыли: у себя в комнате. Мальчики, я за вами пришла.
Котова указала рукой на стену.
— Мы салат сделали, — сообщила она. — У нас там даже бутылка вина есть.
Торт в «женское» общежитие нёс Вова Красильников.
Я по его просьбе прихватил с собой гитару.
Котова привела нас в ту самую комнату, куда я неоднократно наведывался в прошлой жизни. Вот только на этот раз обстановка в этом тесном женском жилище выглядела иначе. Будто всё в ней переделали под Котову. Сменили своё местоположение даже кровати и стол! Хотя раньше я предполагал: неофициальным лидером в этой комнате, как и в прошлый раз, будет Наташа Торопова.
Наташа встретила нас… меня неприветливо. Она скользнула по моему лицу недовольным взглядом и тут же удивлённо вскинула брови при виде шагнувших вслед за мной через порог Вовы и Паши. А потом она заметила в руках у Красильникова торт. И в момент позабыла о том, что отыгрывала стерву. Всплеснула руками и широко распахнула глаза, будто ребёнок при виде подарков под ёлкой.
Вова Красильников подмигнул Тороповой и сказал:
— Привет, красавица! Наливай нам чай!
Торт резал я.
Потому что ни у кого, кроме меня, не хватило духу покромсать на куски шоколадную розу.
Вова, Паша, Лена и Наташа смотрели на меня с осуждением, пока я орудовал ножом — словно я резал не торт, а картину знаменитого художника.
Пробу с «Птичьего молока» снимали под песню «Колыбельная медведицы» (в исполнении Аиды Ведищевой), что звучала из радиоприёмника.
Я наблюдал за тем, как комсомольцы с серьёзными лицами поглощали торт и внимательно прислушивались к своим вкусовым ощущениям.
Молчание нарушил Красильников.
— Чёрный, — сказал он, — мне на днюху подаришь такой же. Но только с танчиками!
Быстрее, чем торт, закончилось только вино.
Хотя Лена и припрятала один кусок с шоколадным листиком — «для Светы Миккоевой».
Торопова печально взглянула на деревянную доску, где остались лишь следы шоколадной глазури, вздохнула. Посмотрела на меня и заявила, что я не такой уж плохой парень, каким казался ей раньше. Сидевшая за столом справа от меня Котова будто невзначай прикоснулась к моей руке локтем.
— Ребята, вы молодцы, что принесли гитару, — сказала Наташа. — Ленчик, спой нам эту…
Она пощёлкала пальцем и добавила:
— … Песню про оленя, мою любимую.
Подбиравшие с тарелок последние крошки торта четверокурсники встрепенулись.
— Про оленя — это «увези меня в оленью страну»? — спросил Вова.
Я заметил, как Котова улыбнулась.
— Спой… Ленчик, — поддержал Торопову Пашка.
Лена скосила на меня взгляд.
Я кивнул и сказал:
— С удовольствием послушаем. Не знал, что ты играешь на гитаре.
Торопова ухмыльнулась
— Лена поёт получше некоторых! — заявила она. — И танцует! Ясно вам? Чтоб вы знали, она в театральный институт хотела поступить. И поступила бы!.. Если бы родители её не отговорили.
Она покачала головой и сказала, будто кого-то передразнивала:
— Тебе нормальная профессия нужна…
Торопова фыркнула, расправила белый воротник блузки.
— Зря ты своего папашу послушала, Ленка, — сказала она. — Ещё пожалеешь о своём решении. Из тебя получилась бы прекрасная актриса. Настоящая звезда! Точно тебе говорю!
Наташа вздохнула. Лена лишь улыбнулась ей в ответ — печально.
Вова принёс гитару. Вручил её Котовой.
Тонкие длинные девичьи пальцы пробежались по струнам — проверили настройку инструмента.
Котова посмотрела мне в лицо, взяла первый аккорд. Я отметил, что её руки перебирали струны уверенно, профессионально. Лена выпрямила спину, чуть запрокинула голову; вдохнула.
— Осенью, в дождливый серый день, — пропела она, — проскакал по городу олень…
Я почувствовал, как от звуков её голоса по моим рукам пробежали мурашки. Волоски на моих предплечьях вздыбились (под тканью рубахи). Но всё же я не скрыл своё изумлениё — улыбнулся.
— … Он летел над гулкой мостовой… — подхватила песню Торопова.
Наташино пение походило на скрип несмазанных дверных петель. Пусть Торопова и пела едва слышно. Я вспомнил, что и в прошлой жизни вздрагивал, когда Наташа кому-либо подпевала.
— … Вернись лесной олень, по моему хотению!..
Я затаил дыхание. Магию Лениного голоса не разрушили даже старания Наташи. Витавший в воздухе аромат «Иоланты» будто усилился; а тёмно-карие глазища Котовой не отпускали мой взгляд.
— … Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль…
Вова Красильников выронил из руки вилку. Я вздрогнул и всё же высвободился из плена. Откинулся на спинку стула. Котова опустила глаза — будто спрятала от меня промелькнувшее в её взгляде разочарование.
— … Умчит меня туда лесной олень!..
Лена вдруг замолчала, приглушила струны.
Я увидел, что она смотрела мимо меня.
Туда же посмотрела Наташа Торопова.
А затем мне за спину взглянули Мраморов и Красильников.
Я обернулся и увидел на пороге комнаты Свету Миккоеву. Девица тяжело дышала, словно пробежала марафон. Её одежда казалась растрепанной, а причёска — взъерошенной. На губах Светы пузырилась слюна, на верхней губе застыла зеленоватая влажная полоса. По пухлым щекам Миккоевой змеились ручьи слёз. Света окинула невидящим комнату взглядом. Прижала к груди руки со скрюченными пальцами. И завыла: жалобно, громко и тоскливо, словно раненный звереныш.