Черный гусар

Глава 18

В Москве я не был три года, с тех самых пор, как окончил Старую Школу и отправился в Чугуев. С того времени ничего не изменились. Те же паровозы, вагоны и здания, те же простые лица крестьян и мещан, мундиры, женские платья, лошади с ямщиками и продавцы, торгующие с лотков всякой всячиной. Даже городовой остался тот же — по крайней мере, такой же бородатый, суровый и монументальный.

Но зато за три года изменился я сам. Себя я чувствовал спокойно, можно сказать, уверенно.

В Петербург отправились впятером. Отец, мама, сестренка Полина, я и Архип. По доходу и положению мы разместились в вагонах второго класса — первый был слишком дорогим, а вот Архипу пришлось довольствоваться местом в третьем классе. Я ничего не имел против нахождения с ним в одном вагоне, но от сословных правил отказаться не мог, меня бы просто не поняли.

Снегирев Архип был простым деревенским парнем. До сего момента он Москву не видел. Понятное дело, что шум, толкотня, да и сам вокзал заставили его немного растеряться. Но он являлся гусаром, к тому же видел Азиатские города и считался, что называется, «стреляным воробьем». Так что довольно быстро пришел в себя и вернулся к правильной «линии» — уверенной и деловитой. На станциях Архип приносил нам чай. И вообще, он очень понравился маме. Понравился своим честным нравом, опрятностью, верностью и тем, что умел и венгерку подшить, и полы подмести, и прекрасный обед приготовить. Мне и самому нравилось, что они поладили.

С собой я вез несколько книг, по которым сдавали экзамены в Академию, но не удержался и достал июльский номер «Русского инвалида», официального вестника Военного Министерства. Как и многие офицеры, я пристрастился читать именно его, правда к нам в Туркмению газета доходила с изрядным опозданием. В данном номере в красках описали, как Александрийские гусары взяли в плен эмира Бухары. Конкретных фамилий, за исключением командира полка Оффенберга газета не называла, а вся статья была выдержана в бравом патриотическом тоне. И все же здорово читать про родной полк и его подвиги. Надо полагать, после таких «дел» и такого освещения, к нам многие захотят попасть или перевестись.

Подали и свежие газеты. Я приобрел «Петербургские ведомости». И едва взяв в руки, замер. Дело в том, что на первой странице крупным шрифтом шел заголовок:

— Что с тобой, Миша? — от мамы ничего не укрылось. — Что ты так взволновался?

— Как же, судьбоносное событие! — для внушительности я потряс газетой. Мама и Полина вначале заинтересовались, но потом, сообразив, что дело касается какой-то Аляски на другом континенте, отвлеклись на свои темы. А вот отец равнодушным не остался.

— И что же случилось с Аляской? — спросил он.

— Сейчас, дай дочитать, — я торопливо пробежал глазами статью. Писали, что Аляску сдали в аренду сроком на 99 лет. Первый платеж составил пять миллионов рублей. Второй должен состояться через двадцать пять лет, и он может быть увеличен, в зависимости от изменившейся стоимости земли, освоения недр и возможной инфляции. Так же неоднократно упоминалось, что проект лично курирует наследник престола Николай Александрович.

Ничего себе! Ай да Миша Соколов, ай да сукин сын! Я почувствовал прилив гордости. И за себя, и за Россию, и за Николая Романова. Я, как мог, подсказывал, направлял и вспоминал все, что знал, а Николай смог проследить за сделкой, вмешался и добился итогового результата. И главное, подстраховался, вписав условия о нахождении на Аляске природных ископаемых и возможной инфляции. Да, неплохо получилось, мы все ж таки утерли янки нос. И землю сохранили, и заработали, и возможную войну за Аляску перевели в разряд весьма отдаленных перспектив.

Я еще раз, теперь внимательно, перечитал статью. История менялась, и мое присутствие в этом времени не пропадало впустую. Появился некоторый эффект. И какой эффект! Николай Романов жив, Аляска все еще наша, хотя сейчас ей вроде как управляет другая страна, Александрийские гусары прославились и оказали влияние на бухарский поход. Можно долго сожалеть, что Аляску не сохранили без всякой аренды, но на деле такое решение выглядело самым взвешенным и дальновидным. Через 99 лет технический прогресс шагнет далеко вперед, и Россия получит Аляску обратно, уже понимая, как и какими средствами ее осваивать.

Что же дальше будет? А будет хорошо, если все делать по уму, взвешенно и неторопливо.

— А ты что думаешь об Аляске? — поинтересовался я у отца. Мне действительно захотелось услышать его мнение и понять, как рассуждает определенная часть интеллигенции и дворянства.

— Из того, что мне известно, а известно мне, само собой не все, складывается впечатление что Аляска — гиря, которая висит на ногах России мертвым грузом, — отец отложил книгу. Мама и Полина прислушались к беседе. — Что дают нам эти земли? Немного пушнины, немного рыбы, икру, тюлений жир и шкуры, древесину… Вот и все, а расходы на нее весьма велики. Тем более, в Сибири есть все то же самое, приходи и бери. Так какой смысл в Аляске?

— Это стратегическая позиция. Наш плацдарм на другом континенте. Возможность держать военный флот и влиять на мировую политику, — ответил я. — Тем более, что если край не такой уж бедный? Там наверняка есть полезные ископаемые, а они могут значительно увеличить стоимость земли.

— Так в Сибири всего этого еще больше, отец правильно говорит, — заметила мама.

— Мы не морская держава, как Британия, — мне всегда нравилось, что отец мог аргументировать свою позицию. — Будь у нас такой же флот, как у них, то и вопрос Аляски стоял бы иначе. Согласен?

— Именно с этим согласен, — в статье ни словом не обмолвились о золоте Клондайка. Ну, оно и понятно, по него сейчас знают лишь я и Николай. А подданным Российской Империи вся эта ситуация с Аляской именно так и представляется — возня за никому не нужные земли где-то на периферии земного шара, у самого полярного круга.

Мы еще немного поговорили, но позицию отца, да и семьи, я понял прекрасно. Переубеждать их мне не хотелось, да, наверное, и не стоило.

В Петербурге, уже по традиции, на первое время остановились у Хмелёвых. Потом-то мы переедем на съемную квартиру, нас ведь четверо, да еще и Архипу жить где-то надо, но на три-четыре дня можно воспользоваться их гостеприимством. Мы подарили Хмелёвым несколько бухарских безделушек, от чего те пришли в восторг. А затем начались хлопоты.

Полина готовилась к поступлению в Мариинскую женскую гимназию, а я отправился подавать документы.

Николаевская Академия Генерального штаба находилась на Английской набережной. Каменное здание с двумя крыльями, колоннами, многочисленными пристройками и небольшим садом выглядело солидно и красиво.

В просторных коридорах с высокими потолками и широкими окнами было людно. Одних генералов я насчитал более десятка, а количество штаб и обер-офицеров переваливало за сотню. Кто-то здесь служил, кто-то преподавал или учился, а кто-то, как и я, подавал документы.

— Первый экзамен состоится 29-го августа, — сообщил секретарь, принимая мой аттестат и делая пометки у себя в журнале. — Вам необходимо явиться 28-го и еще раз уточнить все возможные нюансы.

— Сколько офицеров будут держать экзамен? — поинтересовался я, оглядываясь по сторонам. Дубовый паркет, лепнина, массивные столы, шкафы и тяжелые шторы на окнах создавали определенную, немного торжественную атмосферу. Сидевший под портретом правящего императора писарь красивым почерком составлял списки и оформлял какие-то приказы.

— Пока 489. Сегодня последний день подачи документов, так что если кто еще и придет, то два-три человека, не более.

— И сколько обычно поступает? — мой вопрос заставил его поднять голову.

— Сто сорок — сто шестьдесят офицеров.

Значит, поступит примерно тридцать процентов от числа подавших документы. Три человека на место. Не так уж и плохо, на самом деле. Обдумывая полученные сведения, я покинул Академию.

Курс обучения был рассчитан на два года. На общем отделении главными предметами считались тактика, стратегия, военная история и военная администрация, геодезия с картографией, съемка и черчение. Имелось и десяток вспомогательных дисциплин, такие как астрономии, географии и иностранные языки. Каждую осень выпускалось около 150 человек. Ничтожная цифра, учитывая совокупную численность армии и некоторую нехватку офицеров в полках. Начальником Академии был генерал-лейтенант Леонтьев.

Для тех, кто служил в самом Петербурге, вступительные экзамены проводились непосредственно в Академии. Тем же, кто находился в провинции, предварительные экзамены принимались в армейских корпусах по месту службы. В самом деле, нет смысла ехать в столицу, тратить время и в результате не поступить. Проще сразу отсеять часть желающих на местах.

Предварительные экзамены я сдал в Ташкенте. Сдал их неблестяще, на основательную подготовку банально не хватило времени. Генералы Головачев и Дандевиль подписали мой итоговый аттестат. Он был слабым, я еле-еле набрал необходимый минимум оценок. Привыкнув служить на совесть, с такими баллами я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Хотелось, что называется, «соответствовать». А соответствовать не получалось. Мне не нравилась идея привлечь к данному делу цесаревича. И без него у меня имелся козырь, не говоря про мою уникальную способность. Дело в том, что геройски проявивших себя офицеров, участвующих в войне, да еще и заслуживших ордена, поощряли и закрывали глаза на некоторые пробелы в их знаниях. Вот и я надеялся и верил, что в Петербурге все пройдет пусть и «со скрипом», но вполне приемлемо.

Поступить в Академию могли лишь офицеры не моложе 18-ти лет и по чину не выше капитана или штабс-капитана гвардии. Выпуск производился в октябре, следовательно, мы должны были проучиться два года. Академия считалась центром военной мысли России. Ее закончили, и будут еще заканчивать, немало прославленных офицеров.

Подав документы, я принялся штудировать книги и атласы. Времени катастрофически не хватало. Я прекрасно понимал, что в моих знаниях есть существенные пробелы и пытался их как можно быстрее восполнить. Успею ли? Сложно сказать. Некоторые офицеры готовятся к экзаменам в Академию по пять-шесть месяцев.

За историю и география я не переживал. Математика, военное искусство и артиллерия в целом вопросов не вызывали. Проблемой казались немецкий язык, геодезия и международное право. А из книг следовало прочитать капитальный труд Галича «Картина человека», «Самодеятельность» Смайлса и несколько брошюр по военной администрации и геодезии.

Так же определенные трудности вызывал тот факт, что многие понятия приходилось заучивать наизусть, буквально слово в слово. Военные любят точные формулировки, ясные приказы и установленные термины. И тут общие ответы совсем не годятся.

Например, такой вопрос: каким условиям должен удовлетворять боевой порядок части? А ответ звучит так, дословно: боевой порядок должен удовлетворять следующим условиям — поворотливости, подвижности, гибкости, удобству командования, приспособленности к местности, он должен возможно меньше терпеть от огня неприятеля, легко свертываться и развертываться, быстро переходить в походный порядок.

И подобных определений насчитывалось несколько сотен! А ведь имелись еще всякие формулы по баллистике, геометрии, физике и прочим дисциплинам.

Тем более, следовало выкроить время и встретиться с цесаревичем. Будучи еще дома, я отправил ему письмо, уведомляя, что приехал из Туркестанского края и скоро окажусь в Петербурге, указав квартиру Хмелёвых, на которой меня можно найти. Для подобного дела мы с Николаем придумали секретный почтовый адрес, на который я посылал письма. К сожалению, у меня подобного адреса пока не имелось. Потому приходилось просто ждать, когда посыльный передаст указания об очередной встрече.

Вообще, следовало озаботиться телефоном. Хотя бы сделать так, что он появится у цесаревича. Конечно, я не помнил, когда именно в России начали устанавливать телефоны, знал только, что во второй половине девятнадцатого века. Вот и еще один момент — надо подкинуть наследнику мысль, пусть развивает данное направление. Это и экономически выгодно, да и для страны полезно.

Вдобавок стоило навестить друзей, Гошу Скалона и Николая Звегинцова. Честно сказать, я по ним соскучился.

Экзамены приближались. Я судорожно дочитывал то, что мог дочитать и спал по четыре часа в сутки. И как гром среди ясного неба прогремело известие, что цесаревич Николай приглашает меня на личный прием в Зимний дворец.

Приглашение принес вестовой. Оно перевернуло с ног на голову всех обитателей квартиры Хмелёвых. Да и я немного опешил — мы же договорились с Николаем, что будем соблюдать тайну. Что же изменилось?

— Возможно, цесаревичу Николаю Александровичу захотелось услышать о наших Бухарских подвигах, — предположил я первое, что пришло мне в голову. Семья и Хмелёвы смотрела на меня, ничего не понимая. С их точки зрения мне оказали невероятную честь. — Тем более, он же шеф нашего полка. Так что все логично.

— Ты удивительно хладнокровен, Миша, — возмутилась мама. — Что с тобой? Ты хоть понимаешь, кто тебя пригласил, и какие последствия могут возникнуть?

— Действительно, Михаил, тебе следует более серьезно отнестись к подобной возможности, — посоветовал Алексей Константинович Хмелёв. Занимая крупный пост в Правлении железной дороги, он общался в «высоких» кругах и научился видеть перспективы.

В общем, шум в квартире поднялся знатный. Даже на Зерабулакских высотах было тише! Пред визитом меня собирали двумя семьями, чуть ли не под лупой рассматривая каждую пуговицу, нашивку и стежок формы. А я в душе ругал Николая — нет, ну зачем тот выкинул такой номер?

Позвав Архипа и приказав ему взять завернутые в ткань шахматы, мы с ним отправились в Зимний дворец. Двигаясь по улицам, я с интересом поглядывал по сторонам. Молоденькие девушки и дамы привлекали внимание. Красивые, ухоженные, стройные… На них было приятно смотреть.

И меня некоторые из них провожали заинтересованными взглядами. Как я понимаю, после выхода статьи в «Русском инвалиде» о подвигах Бессмертных гусар, престиж нашего полка вырос. И хотя часть общества воспринимали войну в Азии как что-то отдаленное и не особо нужное России, все же событие такого масштаба не могло пройти мимо жителей Империи. И те, кто разбирались в форме, глядя на меня, понимали, какой полк я представляю. Отсюда и любопытство.

— Вашбродь, что ж получается, мы в саму резиденцию государя императора идем? — сообразил Снегирев, когда мы подошли к Зимнему дворцу. Как и всякий гусар, вид он имел лихой — начищенные сапоги, скрипящий ремень и портупея, венгерка, шаровары и сабля. Все это, плюс загар, делали его заметной фигурой и выделяли из толпы. Тем более, у него, так же как и у меня, на головном уборе красовалась металлическая ленточка с надписью «За взятие в плен эмира Бухары 1 июня 1868 г». Такой знак специально придумали за наш подвиг, а наградили им исключительно гусар 1-го эскадрона.

— Ага. Прямо туда. Не робей, Архип. Мы с тобой самого Музаффара пленили! Значит, и здесь не потеряемся.

— Так-то оно так, а все же боязно, — почесав затылок, признался парень. — Там же вся Царская Семья обретается.

Его замечание заставило меня призадуматься. В царской семье хватало тех, кого можно спокойно назвать если и не предателями интересов России, то откровенными идиотами и негодяями. Те номера, что они иной раз выкидывали, в голове не укладывались. Подобные «скользкие», с душком, вопросы Романовы всеми силами старались сохранить в тайне. И вот я постепенно начинаю подходить ко всякого рода секретам. Ведь наверняка Николай сегодня что-нибудь расскажет.

Помимо того, что это свидетельствовало о доверии наследника, здесь имелись и подводные камни. Мне совсем не хотелось обращать на себя внимание при внутрисемейных разладах Романовых.