Черный козерог

Небесное происхождение. Славный король. Географический профиль Юга. Островные маши. Где самый лучший был самым бедным

На карте южная граница Баротселенда (Бароце) идет параллельна северной границе Калахари, с которой он граничил когда-то, пока и начале пека полоса территории Юго-Западной Африки — Каприви — не вклинилась между ними.

Узкая большая часть страны образована «коридором. Замбези» — широкой равниной, окаймленной с востока этой рекой, а с запада — рекой Маши (или Квандо), границей Анголы.

Сегодня, когда почти вся Африка свергла своих наследственных владык, именно эта страна представляет собой курьезное исключение: там правит король.

Национальная традиция баротсе[27] называет первым человеком по нашего Адама, а баротсе Камопу. Между тем, как и Адам, он оскорбил бога Ньямбе, обитавшего в те времена на земле. Но Ньямбе, несмотря на это, не изгнал Камопу из рая — он сам удалился на небо. Вознесся он на паутинке, специально сотканной для этой цели пауком. Но это доброе насекомое лишилось зрения, и даже для него остался тайной воздушный путь, по которому про следовал бог.

Богу не было больше нужды вновь спускаться на нашу землю: здесь остался его след. Ведь после его вознесения одна женщина, Мбуямбвамба, зачавшая без греха, родила ребенка, отцом которого считают Ньямбе. Этот божественный отпрыск, Мванасерунду, говорит легенда, стал основателем доныне царствующей династии.

Баротсе — первоначально они назывались балуйи — обосновались в бассейне Замбези лет триста назад. Хамиты по внешнему виду, они занимались главным образом скотоводством. У них существовало разделение на касты. Пришельцы застали в этих краях матриархальных земледельцев, не знавших социальной иерархии. Баротсе превратили их в своих вассалов, но, вступив в контакт с оседлыми племенами, изменились и сами.

Между баротсе и овамбо много общего как в физическом облике, так и с точки зрения путей миграции. Баротсе сразу же стали неотъемлемой частью замбезийской среды.

В конце XVIII века Мванасерунду в широком масштабе приступил к покорению окружающих племен. Он еще не добрался до мамбукушей, обосновавшихся ниже по течению реки; их покорением занялся его юный племянник Мулиа, правая рука вождя. Остановимся подробнее на этих событиях.

Вождь мамбукушей Синупгу погиб в битве, и множество его подданных попало в рабство. Но его брату Лепеланги удалось вывести остаток племени в направлении слияния Замбези с Линьянти (так называется участок нижнего течения Квавдо в Калахари) и укрыться на острове Импалира, удобном для защиты. Несмотря на относительную безопасность, несколько семей предпочли уйти еще дальше от преследователей; они пошли на запад, в леса Бонги, к болотам Окаванго, где до сих пор живут вместо с макалахари.

Неистовый Мулиа увел тем временем пленников на север, вверх по коридору Замбези, ко двору короля Мванасерунду, который должен был решить их судьбу. В пути, когда отряд проходил мимо острова Мабета, Мулла приказал оставить там прекрасную пленницу Лукунгу — племянницу побежденного Синупгу. Нескольких часовых было вполне достаточно для ее охраны!

Возможно, он действовал из лучших побуждений, посадив там же под арест двух кузенов молодой женщины — Машамбу и Maбунгу, покорившихся только для видимости. При первой же возможности, когда надзор конвоиров ослаб, они убежали на запад, уведя с собой немало людей.

Бегство было хорошо рассчитано, Мамбукуши знали, что обеспечат свои тыл, если достигнут вод широкой Маши. А по ту сторону реки начинались девственные леса Анголы; беглецы надеялись, что там их не будут преследовать; так и случилось. Мванасерунду забыл о них, потом умер. А его наследники были не столь настойчивыми… вплоть до царствования Н’Гомбалы.

Тот решил возродить воинственные традиции. Сначала он пошел на мамбукушей, обитавших у слияния Замбези с Линьянти. Их он покорил без боя, испугав числом своих воинов. Тогда же он подчинил своей воле масубия, соседей и друзей мамбукушей. Победитель, однако, ограничился тем, что оставил у побежденных племен сборщиков налогов.

Наконец он добрался до ангольских беглецов, которыми все еще командовали храбрые Мангамба и Мабунга — инициаторы бегства. Не желая подвергаться риску длительной войны со слишком мощным соперником, вожди мамбукушей вступили в переговоры: дело ее там кончилось назначением сборщика налогов. Машамба с Мабунгой даже воспользовались этим договором, чтобы добиться восстановления в правах своей кузины Лукунги.

Потом они коварно нарушили соглашение и, углубляясь все дальше и дальше в леса, достигли Окаванго, где стали труднодоступными для незадачливых сборщиков контрибуции. Так беглецы снова попали в забвение, удобное для них.

К тому же в Баротселенде хватало своих неприятностей, чтобы почти не интересоваться судьбой этих беглецов. Наследники Н’Гомбалы не отличались энергией. В 1841 году пришедшие из Басутоленда макололо наводнили страну. Их вождь Себитване (или Себитуана) оказался очень ловким правителем. Он подкупал мягкостью. Из своей столицы, построенной на юге, на Линьянти, он управлял страной через снисходительных наместников. В 1850 году, незадолго до своей смерти, он принял Ливингстона.

С кончиной Себитване все изменилось. Сын его Секелету перевел свои двор в Сешеке, где вскоре умер от проказы. Воспользовавшись моментом — в 1865 году, поджидавший своего часа Сепона, молодой князь баротсе, устроил макололо «Варфоломеевскую ночь».

Восстановив свой трон, он вернул престолу его блеск, но установил на подвластной территории слишком жестокий режим. В 1876 году Сепона был смертельно ранен своими недовольными подданными.

Один из его племянников наследовал троп Сепоны, но ненадолго. У другого же племянника, Левианики, было долгое и славное царствование.

После кончины Леваники правили его сыновья Йета III и Имунко. Их младший брат, нынешний правитель Мванавина III, и принял меня и 1962 году.

СЛАВНЫЙ КОРОЛЬ

«Сессна», вылетевшая из Ливингстона, доставила меня вместе с Луи де Коптансоном в Монгу — местопребывание административных служб, созданных англичанами для Баротселенда[28]. Мы попросили аудиенцию у Мванавины.

Его резиденция — Леалви — окружена излучинами реки и расположена довольно далеко от Монгу. Порой в большую засуху до нее можно добираться по суше. Но мы прибыли в благоприятный период: в этот год вода недостаточно спала. Итак, мы взяли лодку.

В начале вашего плавания пирогу несло течением. С крутых берегов рыбаки забрасывали леску между ныряющими бакланами — своими конкурентами. Потом мы достигли рукава Замбези, которая вилась среди топких лугов, недоступных поклонникам удилища. Только зимородки составляли нам компанию, порхая над потоком и таская добычу в свои галерейные гнезда, видневшиеся в береговых откосах. Цапли, ибисы, дикие утки и гуси резвились на просторе. На одиноких, разделенных большими промежутками деревьях бормотали крупные черные птицы, которых здесь называют «открытыми клювами», потому что нескладные нижние челюсти не могут у них сомкнуться с верхними и остается зазор.

Когда идет дождь, здесь все покрывается водой. Можно плыть куда хочешь… Однажды реки Манги и Замбези даже объединились, их русла превратились в одно сплошное озеро.

За два часа гребных гонок мы забыли о цели своей поездки, однако она сама вдруг напомнила о себе, и весьма неприятным способом. Ответвление реки, которое должно было привести нас в Леалви, пересохло или, скорее, стало слоем грязи! Пришлось снимать штаны, надетые ради визита к королю, и заканчивать еще довольно далекий путь босиком, с туфлями в руках.

На пригорке перед тростниковой оградой резиденции Мванавины никого. Следовательно, за нашим смешным прибытием не наблюдали. Тем более не увидят, как мы будем одеваться под прикрытием хилой рощицы. По крайней мере мы на это надеялись.

Восстановив благопристойную внешность, направились ко дворцу. Его цветной соломенный массив с выступающими соломенными же крышами напоминал резиденцию эфиопского феодала. Перед входным проемом мы уже, было, приготовились закричать: «Эй, кто-нибудь!», как навстречу вышел человек, без сомнения, все время следивший за нами. Он не переставая хлопал в ладоши, склоняя в приветствии голову и корпус. Что-то бормоча, конечно приятное, он, пятясь, вводил нас в официальный вход: либанга-лакута. Наш чичероне привел нас и кашанди — красивую длинную, обтекаемой формы хижину для приемов.

Внутри никого не было. Предоставленные самим себе, мы любовались обширным нефом, целиком заставленным произведениями местного искусства: гончарными изделиями и предметами из плетеной тесьмы, выставленными напоказ. Но паше внимание отвлекли снова хлопки, послышавшиеся снаружи и постепенно нараставшие.

Прибыл его величество Литунга («власть») в сопровождении Мойо Имвамбо («жизнь») — первой из двадцати его супруг. Пять министров, стоя на коленях, хлопали в ладоши; когда королевская чета подходила к ним, министры поспешно отодвигались, освобождая проход, потом возобновляли свой церемониал.

Дородный Мванавина с лукавой улыбкой на лицо мило продемонстрировал нам свое расположение. На нем были куртка и панталоны, как у покойного Леваники, принимавшего первых миссионеров: уже в те времена европейский костюм символизировал у африканских монархов могущество…

Королева, такая же крупная и приветливая, как он, была выряжена на манер герреро: объемистый тюрбан и развевающееся платье, под которым вырисовывались маленькие ноги, контрастировавшие с могучим станом.

Наш хозяин оставался в кашанди только необходимое по протоколу время: он сразу же пригласил нас в кванду — дворец в полном смысле слова, святая святых… И снова мы поразились аплодисментам, возобновившимся вместе с началом движения королевской четы.

Парадный зал представлял собой прямоугольник. Под коньковым брусом были подвешены остроносые пироги, которые заменяли водосточные трубы в случае продолжительного дождя. Хорошая идея для украшении морского клуба, не правда ли? А на устилавших пол циновках выстроились в ряд скамьи и кресла. Мы уселись, вынужденные разговаривать повернувшись друг к другу в профиль: король с краю, потом я, переводчик, Контансон и замыкавшая ряд королева.

После обмена положенными любезностями Литунга похвалил Францию, которую олицетворял для него главным образом Наполеон. Легенды об этом великом полководце привлекали потомка завоевателей баротсе. Он посетил Париж на обратном пути из Лондона, где присутствовал на коронации королевы Елизаветы, «доброй своей покровительницы в Содружестве Нации». Там он обедал в ресторане на Эйфелевой башне. Отголоски этого события дошли и до меня, так как коленопреклоненные аплодирующие министры имели тогда у посетителей ресторана огромный успех.

Пока силачи с боксерским размахом плеч подавали чай и пирожки, я скромно приступил к объяснению доли нашего визита: помимо чести поздравить Литунгу мы желали бы получить врано свободно передвигаться в коридоре Замбези, изучать там население и при случае поохотиться. Только этот последний пункт вызвал замечание Литунги:

— Не слишком-то стреляйте! Я должен сохранить эту привилегию для наших подданных…

Мы обязались быть умеренными и быстро вернуться… хотя про себя уже твердо решили не возвращаться и добраться до Анголы.

— Кстати, о наших зверях, — продолжал он разговор, — не хотите ли посмотреть трофеи, которые мне присылают?

После этого мы под звуки аплодисментов прошли к тому месту ограды, где был врыт высокий кол с соломенной шапкой. Бивни слонов, рога антилоп, хвосты буйволов висели на нем, наглядно показывая изобилие живности в стране баротсе.

Потом на словах (прогулки по дворцу несовместимы с протоколом) Мванавина посвятил лас в тайны своей огромной резиденции. Она разделена на участки различного размера, предназначенные соответственно для Мойо Имбамбо, для Моно Макена (его второй супруги), для прочих жен… Каждый участок содержит жилую и парадную хижины, помещения для слуг. Все ото связано лабиринтом коридоров.

Пришло время проститься. Это дало повод для новых проявлений дружбы. У нас остались приятные воспоминания о Литунге, его уме и хороших манерах.

Структура этого небольшого монархического государства пока еще прочна. Еоаджикана, сестра Мванавины, управляет провинцией Калабо. Его дочь Милена Муконе (принцесса) Макуили — южной провинцией Сенанга, ниже по течению Замбези. Другая половина страны поручена заботам мужчин: король Лувинда — в Сешеке, король Амукена — в Манкое. Литунга своего рода «царь царей»…

Англичан призвал в советники его отец, Леваника. Чтобы не вызвать возмущения населения, тот говорил только о временной опыте, «который оценят по результатам». Найдя опыт удачным, Леваника решил его продолжить.

Одновременно Леваника открыл границы протестантским миссиям, убежденный, что они поднимут нравственность. Он сам подал пример, посещая богослужения, но… попал в затруднительное положение: в самом деле, как совместить требования христианской морали, признающей только одну жену, с традиционной обязанностью властелинов баротсе содержать импозантный гарем? Он нашел решение: удовлетворил свое благочестие, не приближаясь к столу причастия. Мванавина остается верен этому компромиссу.

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ПРОФИЛЬ ЮГА

Мы начали пересеченно коридора из Сенанги — владения королевы Макуиви. На реке Замбези нет мостов. Переправиться нам помог паром. И наш отряд — двое белых и восемь черных, не считая полицейского Налубе — быстро продвигался по идеально ровном местности, раскинувшейся между двумя реками.

Это классическая равнина наводнений, хотя воды с запада в с востока соединяются (временами) несколько севернее. С первого дня мы отклонились от линии деревень бассейна Замбези — Мулелекута, Камбонде, Инитуа, Катаба, — населенных маченджо — племенем, которое, как и много других, было завоевано баротсе. Слитком частые расширения государства повредили национальному единству.

Южане носят одежду из хлопчатобумажной ткани или грубого холста, выращивают кукурузу и разводят скот. Они запрягают быков в пироги, используемые как сани.

…Великолепные быки и коровы мчались галопом в крааль Катаба. Заходящее солнце золотило поднятую ими пыль, а мычание заглушало наш разговор со старым вождем.

На рассвете мы увидели процессию очаровательных девушек, которые шли доить проявлявших нетерпение животных. И лишь только кувшины наполнились пенистым молоком, стадо бросилось в направлении, противоположном вчерашнему.

Исключительно злые сторожевые собаки используются для охраны стада и на охоте. Впоследствии, когда Контансон убил грифа с крыльями метра на два с половиной в размахе, наши баротсе отделили от тушки клюв и сердце.

— Зачем?

— Мы разотрем их с молотыми тонизирующими корнями и дадим эту смесь нашим собакам: злее будут кусаться.

За линией деревень началось кустарниковое безлюдье. Грунтовая влага здесь способствует развитию растений. Широкие поляны прорывали заросли. Мы постоянно замечали цессебе (Damaliscus liniatns) — преобладающий вид антилоп, а также зебр, гну, жирафов. Слоны держались настороже, но то и дело попадавшийся слоновий помет выдавал их присутствие.

Из-за вязкого песка продвижение стало мучительным. Наши люди, нагруженные мукой и другими тяжестями, старались обмануть усталость, наблюдая за играми животных и подкрепляясь молодыми побегами пальмы дум. Они ловко сдирали кору пальмы, очищали нежную, как сыр, сердцевину и ели ее.

На четвертый день по могучим деревьям, по появившимся опять деревням мы поняли, что близко река Маши. Мы остановились в деревушке Лилапо — в клане маши, гораздо более примитивном, чем замбезийские маченджо.

Полуголые, очень черные люди рода маши полностью примирились со своей жалкой судьбой. Кормил их сбор дикорастущих плодов да урожай чахлых сельскохозяйственных культур. Скота у них почти нет.

Старик с отсутствующими глазами готовился умереть, сожженный лихорадкой. Он лежал скрючившись, в позиции, какую занимают тела в погребениях или которую занимает ребенок во чреве матери. Когда агония запаздывает, семья бросает несчастного на произвол судьбы, не дожидаясь последнего вздоха… Если умирающий еще сохраняет слабое сознание, он понимает, что шансов выжить у него не осталось!

Следующую деревню — Монамбо — оглашали резкие звуки местного музыкального инструмента. Под семью деревянными клавишами внесли тыквы постепенно уменьшающегося размера, по которым стучал ребенок. В целом эти источники звука давали полную музыкальную гамму.

Нам встретилась группа женщин, возвращавшихся со сбора ягод. Увидев нас, словно по команде, они опустились на колени и в такт захлопали в ладоши подобно министрам Мванавины! Аплодисменты продолжались, пока мы не удалились. Я обернулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом очаровательных девушек.

…Мы подошли к реке Маши, широкой как морской пролив, Даже сейчас, в сухой сезон, ширина ее местами достигала десяти-пятнадцати километров. Здесь кончился Баротселенд. Так как мы никого не предупреждали о споем желании идти еще дальше на запад, нам нечего было сетовать, что наши спутники-африканцы сошли с дистанции. Ладно! Завтра будет виднее!

А пока был прекрасный вечер, у воды пели бесчисленные птицы: турако, птицы-носороги, хохлатые кукушки (бело-красно-черные) и другие пернатые обитатели тростников. Единственный патрон шестого калибра поразил шесть горлиц из тех, что усыпали маленькое деревцо монани. Наше меню дополнили также только что пойманные лещи.

Люди радовались отдыху, полученным деньгам, предстоящему возвращению домой. Они много шутили. Осторожно подошли маши, заинтригованные этими шумными товарищескими отношениями, объединяющими двух белых с черными.

Увидев наше оружие, они показали нам свое — то, которое употребляют против крупных животных. Плохонькие ружья маши оказались такими ржавыми, что представляли больше опасность для стрелка, чем для цели…

ОСТРОВНЫЕ МАШИ

Река обязана своим именем — Маши — прибрежным жителям. Южнее, в пределах Калахари, она называется Кваидо. А перед тем как покинуть пустыню и слиться с Замбези, она становится Линьянти[29].

Почти нее маши были когда-то подданными могущественного Баротселенда. Но изменение границы включило островитян в Анголу с согласия Литунги и англичан. Кое-кто был недоволен изменениями. Вождь племени Летиа перенес даже свое жилище, чтобы не оказаться в Анголе; деревин Лилапо, через которую мы недавно проходили, тоже изменила свое местопребывание.

Жители Каунги не были склонны сопровождать нас на запад. Но они согласились перевезти нас на остров. Там, если нам улыбнется счастье, мы сможем пополнить свой отряд.

Без пироги нечего и думать пересечь реку Маши. Как раз у восточного берега расположены наибольшие глубины. Наши лодки виляли среди тростников и папируса, откуда взлетали крупные птицы. Озера чередовались с поросшими травой и кустарником болотами, где скакали антилопы мазве.

Мы благополучно пристали к берегу в Летиа — бывшей резиденции вождя племени до его ухода в Баротселенд. К счастью, у обездоленных нет возможностей гранда… его подданные не покинули свои поля.

Их низкие соломенные хижины были армированы перекрещенными ветками и обмазаны глиной. Для крыш использовался тростник. Я думаю, что мы были там первыми белыми посетителями! Не стесняясь, выставляли они напоказ обнаженные тела. Староста засуетился, предложил табуретки, послал сорвать плодов папайя, приказал подать просяного пива… Обилие плодородной земли и рыбная ловля обеспечивали жителям хороший уровень жизни.

Люди из Каунги отправились в обратный путь. А жители Летиа предпочли переадресовать нас соседям: те, мол, скорее смогут помочь. И они отвезли нас на пирогах к другому острову — Какомбуэ.

Там местный колорит стал ярче. Сказывалась изоляция местных жителей от соседей. Контакты с селениями на обоих берегах осуществлялись редко. Обилие дротиков, зазубренных гарпунов, рыболовных вершей показывало, что наравне с пастушескими заботами здесь почитался рыбный промысел и охота.

У вождя, ощетинившегося взъерошенными полосами, был вид настоящего дьявола. А женщины устроили нам настоящую овацию. Пятеро мужчин быстро согласились отправиться с нами на поиски приключений в Анголу. Одни из них даже бывал там.

Прежде всего надо было дойти на пирогах до края глубокой впадины, откуда перед нами откроются «мелководья».

Мы погрузились в лодку и поплыли. По дорого увидели забавную упряжку; два огромных быка тащили под общим ярмом небольшую пирогу, в которой восседал между корзинами хозяин. Сначала она проскользила по полю, потом по траве, потом достигла воды и закачалась позади животных, попеременно то шедших, то плывших. Повозка-амфибия!

Вскоре мы достигли пресловутой «мелкой поды». То есть сначала она была мелкой… Но потом вода поднялась до уровня груди, несмотря на то что проводник тщательно выбирал маршрут. Сломанные стебли тростников, невидимые в воде, резали вам ноги, а на редких островках твердой земли короткая жесткая трава колола ступни. На островках, мимо которых мы проходили, женщины прекращали пахоту, чтобы с изумлением и интересом посмотреть на этих шлепающих по воде белых, столь же голых, как они сами.

Такие испытания продолжались четыре часа. Порой только нос высовывался из воды. Наконец, мы ступили на ангольский берег. Слегка удивленные маши направили нас в свою деревню, близкую, как уверяли они. Оставалось всего два часа до темноты. Тропинка привела нас в селение. Деревню сторожили две беззубые старухи. Они не проявили к нам интереса! Склоненные под своими ситами перед обитой шкурами диких животных хижиной, они являли удивительную картину дикой Африки.

Тропа вела дальше. Мы продолжали свой путь. Глухой ночью она привела нас в менее нищую деревню — Шевана. Ее жители спасались от полного холода в обнесенных оградой двориках. Сквозь щели мы видели отблески пылавших еще очагов.

Ужасная атака собак возвестила о нашем прибытии. Выскочили люди, которые, казалось, обрадовались нам, что нас удивило. Лесным маши правилось принимать своих братьев — водных маши. Женщины целовали ладони наших носильщиков. Мы рассчитывали на такую же нежность, но вместо итого — может быть мы их напугали? — нам дали только молока, яиц да сухих веток для костра. Наши парни, несмотря на расположение к ним местных жителей, великодушно согласились разделить ночлег с нами. Завтра начиналось неведомое.

ГДЕ САМЫЙ ЛУЧШИЙ БЫЛ САМЫМ БЕДНЫМ

Нашей целью, о которой мы не сказали Мванавине, было выяснение пути мамбукушей, убежавших примерно в 1800 году из каравана рабов, который вели баротсе по берегу Замбези. Было бы неразумно объявлять королю, что нас интересует судьба побежденных, убежавших от его предка-рабовладельца. Не менее затруднительно было бы исхлопотать в Лиссабоне разрешение на право въезда в Южную Анголу — «край света», по португальскому выражению.

Но этот эпитет — «край света» — позволял предположить, что там, на границе со спокойным, далеким тогда от театра военных действий Югом, никакого надзора не будет, или почти не будет. Так и оказалось на самом деле: мы увидели мундиры солдат колониальных войск только в самом конце путешествия по Анголе, уже выходя к Окаванго!

Начиная со второго дня пути мы встречали селения мамбукушей; эти деревин, огороженные примыкающими друг к другу кольями, я легко узнавал, так как был знаком с подобными селениями в другом районе — в Северной Калахари.

После многих изнурительных дней пути наш отряд остановился в виду холма Йея, откуда навстречу нам хлынула дюжина одержимых.

Их возбуждение и говорливость не были вызваны вашим приходом. Но чем же тогда?

Мы стоически выдерживали пулеметный обстрел словами, которых не понимали. Наконец, самый высокий и самый седой (возможно, вождь общины) вышел вперед. Его длинные усы падали двумя запятыми в углы рта, край верхней губы был выбрит. Оглушительным голосом он закричал: «Добро пожаловать! Устраивайтесь! Выпьем!»

Слово «выпьем» нам все объяснило: эти люди, очевидно, все послеполуденное время пили пиво — марово. Поэтому они и были такими крикливыми. Увидев, что мы приняли приглашение устраиваться и разбили под деревом лагерь, они поспешили продолжить свои возлияния.

Мужчин сменили дерзкие женщины. Бахус захватил в плен их мужей. Может быть, они надеялись хорошо провести время с нами? Заметив более серьезных девушек, носивших воду из какой-то лужи, мы попросили у них воды, для того чтобы совершить свой первый туалет за ширмой из одеял, растянутых нашими людьми.

Освежившись, мы решили нанести вождю визит вежливости. Полный комплект давешних крикунов окружал кувшин с мирово и одуревшего пятидесятилетнего человека, беспрерывно наполнявшего чашу.

Было бы неприлично отказаться от нескольких полных до краев стаканов. Дрянное пиво марово опьяняет только в больших дозах, а мы от таковых отказались. Мы добрались до своего дерева я час спустя во всю храпели.

Проснулись среди ночи. Наши проводники, чрезвычайно обеспокоенные, бормотали, что «там дерутся»… На пригорке, со стороны хижины, в которой шел пир, раздавались крики, и жестикулирующие силуэты мелькали перед соседним костром.

Вдруг кучка людей устремилась в нашем направлении, как и в момент нашего прибытия, но на сей раз это было опасно. Один детина, держа в руках длинный нож и отчаянно крича, преследовал противника; его самого преследовали, стремясь обезвредить.

Наши постели остановили людскую волну. Три геркулеса толкнули в спину одержимого, им удалось вырвать у него клинок. О, короткая память пьяных! Обезоруженный, безумец забыл свою ярость. И размахивая руками, враги и усмирители поспешили утопить инцидент в марово.

Успокоенные, мы опять заснули, потому что новое угощение пивом повергнет этих безумцев в беспробудный сон.

У онамбо есть мера предосторожности: во время застольного веселья всех лишают кинжалов. Она была бы полезна и у мамбукушей…

Хатвина — царек Либебе…

На биваках мамбукуши нам прожужжали уши этим именем! На окраине Анголы у племенных вождей еще остался их вековой престиж…

И вот наконец начался домен владыки. После бесконечных застойных прудов с юркими пиявками — струящаяся вода. Река Луэнге. За ней — резиденция, отличающаяся от обычных деревянных краалей. Вокруг нее никакой защитной ограды: может быть, слава Хатвины обеспечивала ему безопасность? Три квадрата легкой тростниковой изгороди окаймляли большую площадь.

Прежде чем мы успели стряхнуть дорожную пыль, из-за изгороди вышла ошеломляющая процессия. Во главе царственно шагала тучная матрона, за нею — двадцать женщин, одетых, как и она, только в черные мини-юбки. Царственная госпожа, сестра Хатвины, потрудилась принять нас, пока он временно отсутствовал. Ведь в ее жилах текла королевская кровь, тогда как супруги ее брата таковой не имели. Она была его заместительницей и командовала его гаремом.

Она села, позволила другим сесть полукругом возле себя и, произнеся положенные слова, словно бы подала сигнал простому дружескому созерцанию.

Хороши мы были — грязные, оборванные — перед лицом этой горсточки прекрасного пола! В это время Хитвина вернулся из поездки. И в самый подходящий момент, чтобы разбить молчание, которое становилось немного тягостным.

Одутловатый, пузатенький, весь в поту, с вытаращенными глазами и неровной походкой, он, казалось, перепился марово у своих подданных. Так же как и другие черные сеньоры, старавшиеся казаться поважнее, Хатвина вырядился в форму хаки и шишковатый колониальный шлем.

Его мягкие руки вспотели, взгляд блуждал. Его сестры и супруги обратились в истуканов, лишь только он выступил на сцепу.

Было бы бесполезно осторожничать, так же как и сразу объявить ему, что нам от него нужно. Мы вынуждены были рассчитать наших уставших маши, перенесенных в чуждую обстановку и готовых уже повернуть оглобли… Но вот мы заметили двух лошадей и ослика, резвившихся на берегу Луэнге, редких у мамбукушей — приверженцев рогатого скота. И мы поклялись себе добыть их.

При первых же наших словах на эту тему хитрый блеск появился в зрачках большого господина. Хатвина знал стоимость звонкой монеты. От жителей пограничных районов к жителям внутренних областей время от времени переходят португальские или английские деньги, заменяя монету из раковин. После жестокого сражения за цену мы вырвали у него неопределенное обещание продать животных.

Новый спор разгорелся из-за козы для бульона. Я открыл предпоследнюю пачку сигарет и протянул Хатвине, чтобы он взял одну сигарету, — он положил в карман всю пачку и пошел к себе в резиденцию купаться.

Его уход повлек за собой исчезновение женщин. Оставшись один, мы помылись в реке. Затем последовал Пантагрюэлевский по сравнению с кашами минувших дней ужни. Далее мы приготовились лечь спать.

Именно в этот момент вновь появился Хатвина, умытый, закутанный в одеяла и настроенный поболтать перед сном. Он тщательно осмотрел мои туфли, решив, видимо, забрать их в качестве дополнительной уплаты за лошадь и осла! Тогда, взяв его под руки, мы мягко, но решительно отвели его домой и пожелали приятных снов. Если бы мы оставили ему свободу действии, он бы полностью нас обчистил, прежде чем отдать животных.

На следующий день, так как животные еще не прибыли к нам, мы направились к резиденции Хатвины. Там мы просунули головы в отверстие одной из оград, над которой увидели поднимавшиеся и вновь опускавшиеся песты ступ для размола зерен. Мельничихи глазами пригласили нас войти. И мы застали за работой весь вчерашний гарем.

Между тем Хатвина, поддержанный своим злобным братом Макангой и жадным кузеном, утроил за ночь свои требования. Кроме того, под предлогом того, что между некоей деревушкой Димбу и Окаванго (наша цель) лес считался лишенным воды и «смертельным», он хотел, чтобы его животные туда не входили!

Обострение спора между Хатвиной и нами привлекло царственную госпожу и ее придворных, к ним присоединились другие. Оцепив сложившуюся обстановку, мы с Контансоном после короткой беседы наедине решили, что я сделаю вид, будто сержусь, а он выступит посредником…

Эта хитрость удалась. Цены на аренду животных были согласованы. Мы порешили, что Маканга будет нас сопровождать до Димбу, получит там расчет и увезет с собой обратно кобылу, жеребца и ослика. Мы сделали свое дело!

Казалось, кости брошены; однако в этот момент наши маши отказались следовать с нами дальше: им не на шутку приелась Ангола. Ничего не поделаешь, мы пойдем без них. Разве не удался вам раньше рейд только двух белых через центр Калахари? Правда, тогда у меня был джип, но наши ноги его стоили.

В присутствии Хатвины, его разинувших рты пэров и дам мы попрощались с нашими людьми и сели верхом на лошадей. Несчастный ослик согнулся до земли под весом Маканги и грузов. Честь была спасена: прибыв пешком, мы уезжали гарцуя.

После долгого пути Маканга покинул нас в маленьком краале Димбу, который Хатвина по зря объявил потерянным островком… Большой лес окружал его со всех сторон. После отъезда Маканги больше не могло быть речи об отступлении к северу. Но пробьемся ли мы к югу? Однако мы перестали сомневаться в этом, едва установили контакт со скромным вождем Тате.

Parvus соrроrе, sed magnus animi[30]… Неимоверно гордый, что принимает нас у себя, он всячески старался нам помочь.

Мы прожили несколько дней в на редкость теплых отношениях с ним и его людьми. И хотя судьба больше не сведет нас, привязанность к нему останется в наших сердцах навсегда.

Эту нашу совместную жизнь с непорочными людьми из Димбу — самыми чистыми из мамбукушей — я и хочу описать, потому что, действительно поняв их обычаи, почувствовали биение сердец этих простых людей. Димбу — потерянный островок? Главным образом нетронутый.

Мы расположились лагерем на открытом воздухе рядом с оградой усадьбы Тате. Ночью он удалился к двум своим женам, которые прислуживали ему под лепет детей.

С восходом полной луны одна из супруг увела детвору спать и оставила для другой место возле хозяина. Каждой своя очередь… Тогда завязался тихий разговор на обыденные темы. Режим матриархата предоставляет женщине у домашнего очага роль доверенного лица и даже советника. Тате — примерный муж, библейский, сказал бы я, если бы он был христианином, — относился к своим женам как к равным.

Вспышки огня озаряли щели в кольях, изолировавших нас от супружеской четы. Разговор продолжался шепотом по соображениям настоятельной потребности совместного размышления. Эти люди, поглощенные целые дни заботами материального порядка, давали сейчас возможность выговориться своей душе.

Когда огонь перестали поддерживать, воцарилась тишина.

…С рассветом началось кукареканье во всех курятниках. Без всякого перехода дневная деятельность возобновила свой обычный ход. Матери разжигали очаги, кормили грудных детей, брались за песты или за пахоту. Девочки доили коров в загонах. Старухи дробили орехи монгонго (дающие превосходные ядра и масло, необходимое для причесок) или собирали алые ягоды с двух могучих деревьев, затеняющих Димбу. А мужчины сеяли в поле зерно.

Доставка воды входила в обязанности детей. Сопровождая их, мы поняли, почему это делают дети. Яма для получения грунтовой воды была вырыта в самой низкой точке местности — в пятистах метрах от деревушки. Яма уходила в песок почти вертикально, и в ней были сделаны узкие, осыпающиеся ступени. В это тесное отверстие могли пролезть только подростки…

Так с давних пор жило соление Димбу…

Наше упрямое желание пройти через южный лес взволновало жителей поселка. Пройти через этот лес, не значит ли это вновь проделать последний этап великого похода их прародителей? Мысль проследить до конца тот путь, каким пришли предки, в глубине души увлекала Тате, так же как и нас…

В одно прекрасное утро он запряг двух своих лучших быков в пирогу, куда погрузил наши мешки, запас муки, бурдюк. «Вперед!»— сказал он. И так началось приключение, о котором я уже рассказывал раньше.

К главе 3

Рис. 24

Болотный житель байейе с шестом

Рис. 25

Бегемоты и болотах Окаванго

Рис. 26

Автор книги слушает игру на национальном ксилофоне племени маши

Рис. 27

Повозка-«амфибия», применяемая жителями острова Кякомбуэ на реке Маши

Рис. 28

Мамбукши используют быков для верховой езды

Рис. 29

Шешешга, жительница острова Шилоан

Рис. 30

Вождь шангани — Мамптуа и его супруга

Рис. 31

Многочисленные супруги мамбукушского царька Хатвины (Южная Алгола) толкут в ступах зерно

Рис. 32

Женщина из народа нгони (район озера Ньяса)