Черный козерог

Низменности. Жители Востока.

Восточное побережье

НИЗМЕННОСТИ

Парк Крюгера расположен значительно ниже Драконовых гор, откуда стекают пересекающие парк реки Шингведзи и Летаба. В парке нет участков выше 410–460 метров над уровнем моря. Его территория обводнена достаточно. Буйная растительность благоприятствует обилию фауны. Это в некотором роде, «вестибюль» Мозамбика, но внутренних районах которого заметно повое падение уровня на 100–200 метров.

Изогипса 200 метров доходит до колена реки Лимпопо. Между этой крупной рекой и ее восточным притоком Шангани местность быстро понижается еще на 100 метров, не считая немногих исключении.

Все междуречье Лимпопо — Шангани покрыто лесом из монани и лихорадочного дерева, под которыми, словно ежик волос, теснится густой кустарник. Неслыханных размеров баобабы часто высовываются из этой поросли. Пальма дум встречается нерегулярно. На севере района ее больше.

Какое это ценное дерево! Взрослые экземпляры дают пальмовые ветви, которые местные жители используют для изготовления циновок и корзин; из пальмовых ветвей делают крыши или, довольно редко, выщипывают волокна на ткани. Круглый маслянистый плод пальмы дум заключен в твердую скорлупу.

Но свойства молодой пальмы совсем другие! Прежде всего сердцевина. Парни из моего бароцелендского отряда обдирали стволы маленьких пальм дум, слой за слоем, пока не добирались до сыровидной массы, которой они угощали друг друга. И еще верхушка… Если ее срезать в сентябре, пальма будет выделять каждый день стакан сока — это «сура» (пальмовое вино).

Однажды в Мозамбике, в 1966 году, мои жаждущие парни после полудня вышли на плантацию какого-то вождя. Тот выращивал несколько сот дум, и у каждой пальмы ниже раны был привязан сосуд из коры. Этот человек радушно пригласил нас выпить сока. Изнуренные долгим переходом, мои шангани и я опрометчиво набросились на угощение. Напиток был немножко сладковатым на вкус. Чистота и небольшое содержание алкоголя привели в восторг иссохшие от жажды рты. Веселенький был бивак! Мозги затуманились, языки развязались.

На побережье пальму дум заменяет другой вид — кокосовая пальма, завезенная малайскими мореплавателями. Свойства ее ореха достаточно известны, чтобы не расхваливать их здесь.

Я расскажу лучше про один малоизвестный кустарник, о котором в печати не было подробных сведении. Не сделал ли я ботаническое открытие?.. Это было однажды утром. Мы шли гуськом, отупевшие от бесконечного однообразия девственного леса: монани, баобабы, термитники…

Неожиданно мои парни остановились и бросились к какому-то противному растению с густой листвой, на которое я не обратил бы ни малейшего внимания. Они выкопали великолепный корень и дали мне понюхать его.

Я без какого-либо недоверия вдохнул полной грудью и чуть не потерял сознание… Запах напоминал сверхконцентрированный бальзам Бом-Бенге[50], и на утомленный, голодный организм он произвел отвратительное воздействие.

— Что это?

— Moретура.

— А почему вы так за нее схватились?

— Ха! Нашим женщинам моретура заменяет духи. И потом это лекарство…

Здесь, вдали от людей, по меньшей мере от белых людей, живут на свободе все те звери, на которых туристы приезжают посмотреть в парк Крюгера, а горожане приходят полюбоваться в зоологический сад. Но… животные не признают политические границы, в значительное число их добровольно переходит из охраняемой зоны в девственную и обратно.

Носороги стали очень редки. В особенности в примыкающем к южной границе Мозамбика и Свазиленду южноафриканском заповеднике, который славился ценными экземплярами белых носорогов, перемешавшихся с более многочисленными черными. Четырохсотметровой ширины река Усуту отделяет португальскую колонию от этого парка — Ндуму, и я думаю, что только крупные животные рискуют переплывать ее.

Белый носорог на самом деле совсем не белый, так же как и черный совсем не темен. Оба они серого цвета. Эпитет «белый» происходит от неправильного перевода туземного названия — «длинный рот»; это определение хорошо характеризует так называемого белого носорога. У него действительно очень большие квадратные губы.

Охотники, которые утверждают, что видели носорога белым, просто встретили его после «купания» в горшечной глине, которая при высыхании светлеет. Белый носорог поражает своим высоким ростом и чудовищным весом — 4000 килограммов; черный весит только 3000 килограммов. Оба носорога способны развить скорость до 45 километров в час. Видят они плохо: не дальше чем на 30 метров, зато слух и обоняние у них очень тонкие.

На крайнем севере Мозамбика мой друг большой любитель охоты Артуру Монта увидел смертельную дуэль этих братьев-врагов. Воспользовавшись тем, что битва помешала зверям заметить приближение человека, он сделал самый невероятный дуплет в своей жизни.

Наиболее богата зверем напоминающая на карте гусиную лапку область Южного Мозамбика, Ее образовали многочисленные мелкие речки, сливающиеся в большой поток — Шангани. Там еще есть заросли, где не ступала нога человека и где спокойно прогуливаются слоны, не опасаясь встретить охотника. Слоны достаточно обеспечены здесь водой и своей любимой высокой слоновьей травой. Они могут, встав на задние ноги, безнаказанно срывать хоботом плоды деревьев, особенно маслянистые шары пальмы дум.

Однажды в мату, недалеко от тех мест, когда я спал со своими шангани, нас разбудил беспорядочный шум. Это шли к источнику слоны. Они паслись в сторонке на свежем воздухе, пока ими не овладела жажда, и они пустились рысцой утолять ее. Шум нарастал. Мы со страхом гадали: «Пройдут мимо или пет?»

Стадо прошло метрах в двухстах от нас. Потом тем же аллюром слоны вернулись по той же дороге. На рассвете мы пошли посчитать, сколько же их было. Следы чередовались с дымящимися испражнениями размером с армейский барабан…

Около полутораста толстокожих промчалось здесь, напомнив о прекрасных стадах тех времен, когда Африкой владели животные. Слоны забавлялись, царапали баобабы, сильными ударами ломали мелкие и средние деревья, кроме синбери: их они «ощипывали» от мясистых листьев, не трогая гибкого, твердого, как железо, ствола, который застрял бы у них в горле.

При приближении человека стада буйволов лишь меняют свое местоположение. Но одинокое раненое животное может стать злым. Такой буйвол способен залечь в осаду у подножия мимозы, на которой укрылся загнанный охотник, или наскакивать на ствол, пытаясь подцепить ноги неосторожного.

Если раненый буйвол атакует, надо подождать и стрелять в него еще раз с 15 метров прямо в голову. Охотник, карабкающийся на дерево, обнаруживает недостаток отваги а, кроме того, подвергается продолжительной осаде. Любая же попытка к бегству может закончиться для него трагически.

В большом количестве в Мозамбике живет леопард; обычно он бродит только по ночам. И вот ночью алчные любители его шкуры прочесывают мату, прикрепив на лбу электрический фонарик, и держат при этом наготове ружье 375-го калибра. Увидев манящий блеск зрачков, охотники идут прямо к ним — ослепленный леопард останавливается и, оказавшись целиком в луче света, неминуемо получает пулю.

Реже встречающихся львов не убивают так злодейски, что объясняется посредственностью их шкуры. Неловкость одного американского дебютанта чуть было не стоила жизни его английскому проводнику. Американец стрелял в туловище. Лев, обезумев от бешенства, прыгнул в его сторону. Англичанин встал между ними и одновременно выстрелил. Он получил удар от уже мертвого зверя, который, однако, успел оторвать ему палец и кусок предплечья в предсмертных конвульсиях. Англичанин спокойно показывал мне свои раны, полученные всего два месяца назад. Отвечая на мое испуганное восклицание, он небрежно бросил: «Ба, да это же профессиональный риск!»

Самую прекрасную живую картину в Южном Мозамбике показали мне мчащиеся зебры. Прижав уши, они бросились вперед, как чистокровные жеребцы на старте в Лоншане[51]. Так и хотелось, чтобы жокеи в полосатых черно-белых куртках склонились к их шеям и слили свои тела с телами зебр, словно неудержимые кентавры…

Банды обезьян бабуинов передвигаются то стоя, как люди, то на четырех ногах, как собаки, да и морда у них похожа на собачью. Они превосходно ориентируются в лабиринте пересекающих лес пересохших речек, заросших кустарником. В этом лесу они устраивают веселые гонки.

Бабуины жестоко ненавидят скорпионов, которые очень быстро размножаются и угрожают их детям. Я видел, как однажды крупный самец схватил за брюхо одного скорпиона, позволив снабженному ядовитым мешочком хвосту свободно сгибаться и разгибаться. Он убил скорпиона, стукнув ого о ствол дерева, а потом разгрыз.

Помню, как в Йомене меня забросали камнями бабуины другого вида. Они свирепо атаковали нас, пока мои товарищ Дарфей не убил одного из них, чтобы избавиться от этих артиллеристов. Мозамбикские бабуины удовлетворяются тем, что разглядывают вас, не принимая, очевидно, всерьез. Они не раздражаются. Но если вы будете искать с ними ссоры, они живо пустят в дело свои клыки.

Множество генетт, которых я не видел и и в Юго-Западной Африке, ни в Калахари, ни в Трансваале, охотятся здесь на грызунов. Они взбираются также на деревья, грабят гнезда, лакомятся птицами, когда удается, и поедают фрукты. У генетты нет под хвостом мускусного меточка, свойственного циветте, ее сестре. Но наличие убирающихся когтей делает ее опасным ночным хищником. С одним французом из Лоренсу-Маркиша мы случайно сбили машиной генетту. Она не двигалась, и мы положили ее в багажник. Когда же три часа спустя мы подняли крышку багажника, она прыгнула, как черт, между нами и исчезла…

У подножия деревьев, во чреве мату, в самом глухом одиночестве, порой встречаешь крупных гостей с неба: с шумом прорываются сквозь листву деревьев и приземляются ябиру — птицы из отряда голенастых размером в добрых полтора метра. Озадаченные встречей с людьми там, где они рассчитывали найти спокойствие, ябиру вновь с еще большим шумом взмывают вверх. Я натыкался на этих птиц, когда они преследовали на земле ящериц. Устав, ябиру садились, держа брюхо на весу, совсем как птица-секретарь из Калахари.

Во влажный сезон подлесок наводняют улитки, раковины которых достигают 15–18 сантиметров в длину. Настоящие геркулесы вида! Но от этого они не стали быстрее передвигаться. Достаточно просто нагнуться, чтобы набрать полную пригоршню на бифштекс или бульон. Но кроме самых молодых, эти улитки жестки. Местные жители пользуются их раковинами вместо сосудов.

Я миновал много муравьиных колоний, но одна из них в Южном Мозамбике поставила меня в тупик. Муравьи дефилировали в строгом порядке по отделениям с командирами во главе, но возле какого-то песчаного бугорка каждое отделение делало внезапный скачок в сторону… Этот бугорок оказался логовищем скорпиона, который регулярно вытягивал пару клешней и уносил очередную порцию жертв.

Говорят, что маленькие животные не едят больших! Одно из воспоминаний могло бы опровергнуть это мнение.

Однажды в дождливый сезон мы расположились лагерем на грязном берегу реки, всего неделю тому назад сухой, а сейчас полноводной. Желание быть поближе к воде привело нас в это смрадное место: за нами были заросли лихорадочного дерева, а впереди — грязь и полный желтого ила поток.

Потрескивал огонь. Комары присоединяли свое зудение к лягушачьему хору. Белые мотыльки ласкали своими пушистыми крыльями наши лица, распухшие от комариных укусов. Крепкие, как орех, летающие скарабеи ударяли нас в лоб.

Сначала мы не заметили, что отблеск нашего очага привлек и маленьких змей, подползавших за нашими спинами к костру. Мы их кидали в огонь. К трапезе мы приступили безо всякого желания.

Несколько глотков спирта помогли, было, посмотреть на бивак в более благоприятном свете. Но в этот момент я почувствовал необычное шебуршанье в паху. Я засунул руку в шорты и наткнулся пальцами на какую-то жгучую кнопку. Я вытащил ее. Хлынула кровь. Я поднес к свету лихорадочного клеща (его зовут так же, как и белоствольные деревья). Должно быть, я подцепил его, шлепая по грязи в этом клоаке.

Паразит этот славится тем, что его укус на месяц укладывает человека в постель и требует самого тщательного лечения. Обращаться к врачам было некуда, и я лечился сам, выпивая в течение трех дней солидные дозы бренди.

Автомобили — слишком неудобное средство проникновения в страну девственных дебрей. Да и незачем ломать прекрасную растительность, чтобы примчаться с ревущим мотором к примитивным селениям аборигенов.

Низменности Мозамбика недоступны для машин. Песчаные почвы вязки и в сухой сезон. А чуть только польет дождь, как земля покрывается болотистой скатертью, которую пешеход преодолеет, а машины в ней завязнут. Вот история о том, чего делать не следует и как все-таки выпутаться, сделав то, чего делать было нельзя.

Мы ехали вдоль реки. У самого русла лежала мощная полоса вязкой «смолы». Без разведки наш проводник «попробовал» затащить на эту полосу десятитонку. Машина мгновенно завязла выше осей. И все попытки продвинуться вперед или назад приводили только к тому, что машина все больше увязала.

Переправившись вброд через речку, я достиг костров, поблескивавших на другом берегу. Это был лагерь португальских топографов. Один из них, Рейш, механик, привык ко всем ловушкам местности. На следующий день сорок человек пришли к нам на помощь.

Рейш, вооруженный домкратом, подсунул под колоса десятитонки деревья и постепенно поднял машину. В это время в дело пошли мачете. Слева и справа кусты падали с жалобным стоном. Срубленные ветки сносили к дороге, укладывая на участке в сотню метров длиной от одного берега до другого.

Не желая рисковать, мы ждали до 10 часов, пока солнце не укрепило поверхностную корку. Выждав момент, Рейш разделил весь наличный состав на две группы; бурлаков и толкачей. Сам он забрался и кабину, включил вторую скорость: первая, слитком медленная, «утяжеляла» грузовик — и крикнул: «Давай!»

Зарычал включенный на всю мощь мотор. Банту затянули ритмичную песню, которая придавала им смелости, не сбивая дыхания. Огромная упряжка из множества тел и одной машины неровными толчками двинулась вперед.

Машина шла то прямо, то сбиваясь с дороги, но метр за метром побеждала расстояние. На половине пути, на самом трудном участке, где нужны были крайние усилия, песня прекратилась. Слышались только тяжелое дыхание людей да чихание мотора в сто лошадиных сил, то и дело угрожавшего заглохнуть. Но у Рейша было чрезвычайно развито чувство меры: он хорошо согласовывал свое давление на акселератор с порывистыми усилиями отряда. Грузовик резким скачком пролетел над трудным участком и по инерции домчался до противоположного берега.

Песня возобновилась, но с новым акцептом: больше не слышно было надоедливых припевов, сопровождавших тяжелый труд; теперь, надсаживая грудь, шангани и тонга вопили победную мелодию, будившую во всех направлениях эхо, а потом принялось плясать… Крокодил, рискнувший проследить за операцией, испугался и нырнул в воду.

Даже самые радостные переживания этого вызволения ни в коей мере не передают очарования длинных пеших переходов в окружении преданных людей, любящих лес и его обитателей. Каждый день новые впечатления от места ночлега. Располагали мы свой лагерь обычно рядом с поселением местных жителей. Поселение — это чаще всего три-четыре тесно прижавшихся друг к другу хижины. Порой даже одна-единственная. И в этом простом уюте хижины мы встречали воистину сердечный ирном…

ЖИТЕЛИ ВОСТОКА

Цепь Драконовых гор, кажется, сыграла роль волнореза для иммигрантов-банту: тсвана прошли западнее, остальные восточнее. Эти последние в более ровной местности продвигались быстрее. Среди восточных байту были и тонга, шедшие вдоль берега Индийского океана.

Хотя кровь банту была повсюду одной и той же, население Мозамбика испытало влияние прибрежного климата и своей удаленности от других племен — это изменило их нравы. Они живут маленькими группами, скудно одетые, порой еще голые, в сердце мату. Культура тонга осталась примитивной. Они много охотятся, тщательно обрабатывают землю и разводят только коз.

Политические обстоятельства также способствовали их изоляции в течение всего XIX века. Вспомним Маникусе, этого военачальника, отколовшегося от «зулусского Наполеона» Чаки, и его завоевания в прибрежных районах. В конце похода он расширил свое царство Газа до тропика Козерога, и все покоренные им народы вынуждены были принять имя ватуа. Только в 1895 году, во время царствования его внука Гунгуньяны, португальцы после упорной борьбы разрушили империю Маникусе.

Разумеется, шестьдесят лот пребывания в царстве Газа усилили изоляцию восточных банту от трансваальских.

Шангани распространены гораздо шире, чем это считают. В Мозамбике я видел их во всем бассейне Сави и даже севернее, в Шасингване, за бухтой Софала…

На юге страны, где проходит тропик Козерога, они живут от трансваальских предгорий до границ сплошного леса. Их встречают еще в низменных саваннах до Маботе, в 100 километрах от океана. Кроме того, они продвинулись на север от Виланкулуша.

Шангани не избежали закона приспособления к условиям повой жизни. Охотники, которых я встречал в мату, сильно отличались от украшенных перьями воинов Мамитуа. Единственной одеждой у них была набедренная повязка. Вооружены они были огромными луками величиной в человеческий рост.

Большинство шангани охотятся только на мелкую дичь, например цесарок. По как-то я видел двух охотников, напавших на орикса. Они вернулись озадаченные: стрела не попала в антилопу, ударялась в дерево и сломалась. Порой им везет больше! Яд растительного происхождения действует быстро благодаря обилию дигитоксина. Крупный специалист в этой области, швейцарский профессор П. Каррер, которому я передал образчик привезенного с собой яда, сообщил мне результаты своего анализа. Несколько граммов буроватой массы, введенной в лягушачье сердце, вызвали его полную остановку за 7 минут 45 секунд — это доказывает силу яда. Кривая сокращений типична для дигитоксина — аналога глюкозида. Вероятнее всего, там присутствует «активный» глюкозид, извлеченный на различных африканских растений.

Как выглядит типичное селение шангани? Помню, среди хижин одного из солении дне женщины потрошили рыбу, а их груди покачивались над корзинками. Огромная мимоза распустила свой зонтик над маленькой, ровной как стол, площадкой. Голые детишки плели пальмовые листья. Матери перекидывались отдельными фразами, ожидая возвращения отцов. Рядом находилась малюсенькая, обработанная их руками поляна, засеянная сорго. А горизонт не выходил за пределы давящей рамки леса. Ночью мужчины принесли небольшого ритбока (свистящую антилопу), подвешенную на «машеела» (носилках).

В песке, под навесом, были вырезаны ячейки для игры в «чуба». Это — рулетка людей, у которых нет казино! Из одной лунки в другую перекатывают косточки. Играют до бесконечности с братьями, кузенами или с гостями из другого племени.

Они могли бы претендовать на приоритет в заселении Южного Мозамбика. Португальские хроники упоминали о mix уже в 1554 году. Так же как трансваальские венда, тонга говорят, что они родом из нынешней Южной Родезии и уточняют: они происходят от макаланга — древнего народа Мономотапы. Они гордятся этим, и их гордость проявилась в те годы, когда зулусы Маникусе, а потом Гунгуньяны пытались командовать ими как сателлитами королевства Газа и навязать им свой язык. Ожесточеннее всего сопротивлялись женщины.

Теперь численность тонга — 800 тысяч человек. Зона распространения этого племени находится между районами расселения шангани и чони, которых они отбросили к прибрежной «парилке», между непроходимым лесом и перегретыми областями побережья.

Живут тонга кланами в конических хижинах. В укладе их заметны следы матриархата, например обычай доверять воспитание ребенка его «малуме» — дяде по матери.

В своих скитаниях тонга сохраняли веру в колдовство, обычную для банту. Пантеон их духов обширен! Духи наполняют всю природу.

Деревенские площади в дни ярмарок пестрят самыми яркими красками. В глазах рябит от красных и желтых фруктов, белых куч кукурузы и розовых — сорго.

Нет ни одной деревушки, где не выращивали бы кажу — деревья с листьями, напоминающими листья лавра. После появления очаровательных желтых листочков к концу сентябри созревают плоды, мягкие, сочные, похожие на груши, к основанию которых прикрепляется крупное внешнее зерно в форме полумесяца. Тысячи толп этих миндалин отправляют каждый год и Соединенные Штаты, где страстно любят их грызть, запивал коктейлем и не задумываясь об их происхождении.

Часто по соседству с кажу растут деревья тегойль. Ядра их орехов стали предметом широкой торговли благодаря высокому содержанию масла.

Часто повторяющиеся падежи полностью лишили тонга крупного рогатого скота. Но у них есть обширные стада коз.

Хотя тонга предоставили удушливое побережье чони, в разных местах они все-таки выходят на берег, привлеченные возможностью богатых уловов рыбы. Прикрыв голову огромными соломенными шляпами, они идут, погрузившись в воду до плеч, рыбаки тянут за собой длинный невод. Петля его закрывается у судна-сборщика. Тогда вся команда прессует карман сетки, где барахтается пятьдесят шестьдесят килограммов рыбы.

Маленькие отряды собирают голотурий, оставшихся на песке после прилива. Эти морские черви (их называют еще морскими огурцами) — иглокожие, у них мягкий корпус длиной 20–25 см. Когда голотурию сожмешь рукой, она выбрасывает длинную струю воды. Из высушенных и истолченных голотурий готовят возбуждающее средство, которое покупают китайские торговцы, обосновавшиеся на побережье; лекарство это призвано оживить слабеющий пыл стариков к своим юным супругам.

Один из этих торговцев принял меня в своей конторе. Тысячи голотурий были выставлены во дворе под солнцем. Но по-настоящему дорого он платил за рог носорога. Ткань его рога, не имеющего ничего общего со слоновой костью, напоминает сросшийся пучок твердых волокон. Получившийся после размалывания этой ткани порошок является несравненным стимулятором. Вот почему золотые горы сулит торговцы туземным охотникам в обмен на этот рог, что вынуждает администрацию строго следить за районами обитания носорогов, иначе последние экземпляры этих животных пошли бы для таких вот лавок.

Для них осталось место только в жарком климате, в соседстве невзрачной растительности, где чони прозябают, стараясь извлечь из окружающей природы максимальную пользу.

О чони говорят, что они рождаются с песней на устах… Их воспитали шепот деревьев под ветром, рев воли и даже молчание природы, где душа африканца умеет различить спящую гармонию.

В Завала, возле Шингане, на берегу Индийского океана, они ежегодно справляют свой племенной праздник. Под звуки удивительных ксилофонов, которые зовут «тимбила», женщины, одетые в юбки из диких трав, танцуют, пока хватит дыхания. Как такое искусство, а это настоящее искусство, может сосуществовать с тяжелейшими условиями быта? Это одно из чудес, к которым привычна девственная Африка и которые, когда кончится эра африканской «цивилизации», останутся жить лишь в сомнительных подражаниях!

В области, расположенной за Иньямбане, живут также шицуа — племя, еще более нетронутое европейской цивилизацией. У них сохранилось палеонегритное начало, которое браки с хамитами ослабили в крови банту.

На рынке в Масинге, немного севернее Иньямбане, меня заинтересовали чони, торговавшие своими продуктами.

Между тем взгляд мой остановился на мужчине, которым ничего не продавал, а сидел в стороне и жадно разглядывал все вокруг.

Это был человек лет пятидесяти, довольно маленький, сухощавый, голый, с окаймленным бородой лицом и отливающей сединой шевелюрой. Его можно было легко принять и за австралийского чернокожего, и за шицуа. Он и был шицуа. В том, как бегали его зрачки, как он молчал, было что-то горестное.

Этот беглец из леса хотел увидеть, что происходит у более развитых братьев, и он ничего не понимал… Скоро он вернется назад, качая головой, так ни с кем и не поговорив. Это был образ из глубинного африканского мира, еще сопротивляющегося влиянию цивилизации.

Масинга находится почти на пересечении тропика Козерога с восточным побережьем. Следовательно, я по мог бы закончить лучше описание народов, живущих вдоль линии тропика.

ВОСТОЧНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ

Португальцы, разведавшие африканское побережье Атлантического океана, первыми исследовали и побережье Индийского океана. Там они не нашли ни смертоносных дюн, ни пляжей, усеянных скелетами, обескураживавших мореходов у берегов Юго-Западной Африки. Напротив, здесь были приветливые бухты, на берегах которых обосновались различные племена. Богатая растительность и обводненность Восточной Африки, как мы знаем, вызвали сюда издавна поток иммиграции. Зато здесь не было алмазов, как в пустыне Намиб. Правда, на крайнем юге, у границ Наталя, мыс Ору[52] вызывает в памяти рассказы о древних скоплениях россыпного золота. Но это в прошлом.

Однажды я привел с собой к Индийскому океану слугу, нанятого мной в Калахари. Ни один из тамошних жителей не знал, что существует море. Самое большее, что они видели, — болота. Я говорил уже об изумлении моих спутников, впервые увидевших водопад Виктория.

Когда мой «бой» открыл столько воды, которая простиралась до самого горизонта, руки у него опустились и голос отказал. Вновь обретя способность говорить, он тихо произнес: «Это… невозможно…»

Острова — настоящие жемчужины в океанском сапфире. Первый из них — Имьяка, у южного края бухты Лоренсу-Маркиш. В эстуарии реки Мануто расположен второй остров — Понта д’Ору. Следующий остров — Сан-Мартинью (бывший Билен). Остров Шайшай, прозрачные воды которого кишат многоцветными рыбами, снующими между скалами и водорослями, выглядит, словно калейдоскоп… Там аборигены собирают съедобные раковины, устриц и маленьких вкусных осьминогов. Севернее, как раз на широте тропика Козерога, четыре цветка украшают огромную бухту Виланкулуш: Базаруто, Санта-Каролина, Бенгерва и Магаруки.

Маленький экипаж, набранный из тонга и ватуа, доставил меня на Санта-Каролину. Эти парии расхваливали мне жемчужины, которые они там собирают. Но они ошибались: жемчужины оказались посредственного качества.

Я направился к развалинам в центре острова. Круглая башня и зубчатый бастион окаймляли подход к ровной площадке, прижавшейся к частично крытому двору. В глубине двора поднималось главное строение. Позади него выделялся проезд, обрамленный двумя квадратными пилястрами и каменными скамейками.

Эта постройка была значительно новее, чем небольшой форт и маленькая часовня (из простых кораллов и известкового раствора), которые я обнаружил в 1959 году на острове Вамизи, в Северном Мозамбике, перед Мосимбиа-да-Прая. Там португальцы долго находились, наблюдая за побережьем и не вступая в прямой контакт с враждебными аборигенами. На континент они высадились гораздо позднее.

Может быть, такая же ситуация была и здесь, на Санта-Каролине? Считают, что на Санта-Каролине была каторжная тюрьма; последний начальник жил там сто лет назад вместе со своим маленьким сыном, могила которого соседствует с его могилой.

Острова… Мы особенно любим их сладкий покой в жаркие месяцы, когда пенистая кайма волн — единственный подвижный элемент пейзажа; мы любим испытания бурями, когда разгуляется муссон, а небо внезапно из голубого делается черным: мы любим изящество и нежную зелень островной растительности, оживленной соленым морским воздухом, когда вокруг островов радует глаз великолепная водная феерия…

Дельфины не раз сопровождали мою лодку, то разрезая волны, то ныряя. Как-то увязался за нами кит — такой огромный, что наша лодка казалась скорлупкой. Здесь много акул и барракуд, поэтому местные жители не советуют заплывать далеко от берега.

Живущие на суше порой не представляют, как роскошна морская фауна; у островов встречаются каменная треска, маленькие индийские тунцы, морские щуки, рыбы-попугаи. У поверхности попадаются летучие рыбы. Луна-рыба размером в дна метра, случается, сталкивается с опасной рыбой-пилой, которая достигает девяти метров в длину. Однажды здесь взяли марлина весом в 450 килограммов.

Всего в 900 километрах по прямой линии от Африканского материка находится еще один остров — самый крупный — Мадагаскар. Его население и фауна полностью отличаются от африканских.

Арабские мореходы с очень давних времен знали путь к Мадагаскару. Масуди[53] в X веке писал в своих «Премывальнях золота»: «Арабы Омана и племени Азд спускаются по морю из Зенджа (Занзибар) до острова Канбалу…» Этот Канбалу и был Мадагаскар, более богатый и, следовательно, более полезный арабам, чем африканское побережье южнее тропика Козерога (золотые порты Софалы и эстуарий Сави расположены севернее). На юг Мозамбика арабы пришли уже с Мадагаскара. Они повторяли путь своих предшественников — малайских мореходов. Возможно, арабы бросали якоря и у островов, упомянутых вами выше. Они останавливались там, вводили культуру кукурузы, торговали, оставляли представителей и… искали забвения от тоски по оставленным гаремам в объятиях туземок.

Арабская примесь весьма заметна в чертах лица некоторых банту на побережье Индийского океана. Там есть «арабизированные» племена, которые часто подчеркнуто называют себя шимози и не ссылаются больше на своих черных родоначальников. Наследием арабов являются также язык суахили и единственная употреблявшаяся здесь письменность[54].

Что же касается арабских построек (если предполагать, что арабы здесь строили), то они были временными, из дерева и самана и не оставили следов. Применение кораллов в строительстве отмечено только по соседству с Танганьикой.

Банту-моряки извлекли немало пользы из встреч с арабами, превосходными мореходами и рыбаками. Вдоль всего побережья африканские экипажи судов обращаются с парусами точно так же, как это делают арабские моряки. С сетями рыбаки обращаются на манер йеменских арабов.

Среди банту островов бытует легенда, которую, конечно, сами они не могли придумать, а переняли ее от арабов. Легенда о том, что царь Соломон приказал найти жемчуг на острове Санта-Каролина, чтобы украсить и свою корону, и ожерелья, которые он предназначил в подарок великой царице Савской…

Оставим же Санта-Каролину в ореоле этой истории. Даже если ее жемчужины и не такие чудесные, сам остров — жемчужина тропика Козерога, но которому мы так долго путешествовали!