Черный талисман

7. УБИЙСТВА

Вошел чиновник со словно бы стертым, неприметным лицом. Поклонился, коснувшись пола лбом. Застыл напротив только что затянувшейся, невидимой двери-поля. Он не оправлял некрасиво подвернувшуюся, нарочито грубую хламиду, делавшую его похожим на католического монаха. Казалось, что ее грязно-зеленый капюшон не дал ему увидеть ни противоположную стену, зарастающую конвульсивными толчками, ни дрожащий пол, давящийся слишком обильной «пищей» — от такого «завтрака» покачивался даже сплавленный с ним массивный стол-пульт.

Вэл, прикидывая план дальнейших мероприятий по улучшению кабинета, в свою очередь делал вид, что не замечает вошедшего. Массивная, декорированная под свинец эмблема Гвардии (именно ее кусками и питался сейчас псевдоживой пластик) была срезана со стены. Но ее двойник тускло мерцал в глубине рабочего стола. «Невелико счастье все время созерцать этот клубок многоглазых, разжиревших змеюк… Да, самое простое — просто выбросить стол, и к чертям все его дорогое техоснащение».

Чиновник не подавал сигналов ни о жизни, ни о присутствии. Вэлу это наконец надоело, и он сказал, не оборачиваясь:

— Я просил подойти шефа службы Здоровья Мозга. Где он?

— Это я, Император. — Посетитель снова коснулся лбом пола, одновременно продвинувшись вперед ровно на полшажка. Отойдя от кресла — единственного сиденья в этой комнате, — Вэл прислонился к успокаивающейся стене из матового псевдостекла:

— Почему не выполнено мое распоряжение?

— О Император, великий, как…

— К делу! — Он не смог удержать гримасы. Вся ситуация была для него дурацкой и неприятной. Человек, опять поклонившись до пола, заговорил, уже не разгибаясь. Он выглядел чем-то нелепым, доисторическим, неизвестно как занесенным в изысканность белого, переполненного компьютерами кабинета.

Вся речь оказалась морем слов и оборотов, рассчитанных на невозможность их понимания. Ладно.

— Вы знаете слово «саботаж»?

Чиновник знал — потому что мигом растянулся на полу. Вэл было шагнул, собираясь поднять его, но вспомнил о функциях службы Здоровья Мозга. Повернулся спиной к лежащему и бросил:

— Убирайтесь и попробуйте не успеть выполнить мой приказ за два часа!

Стев ждал Гина в невероятно длинной и очень узкой Императорской Приемной. В отличие от большинства имперских помещений, здешний высоченный потолок был реальностью, а не топографической иллюзией. Стены, еще в глубокой древности отлитые из расплавленного базальта, сходились в вышине под очень острым, сверкающим углом. По ним ползали самые настоящие, бархатно-золотистые лишайники. На родной планете — это быстрые, агрессивные хищники, но в кислородной атмосфере они погрузились почти в полное оцепенение. Тем более что углеродные организмы не вызывают аппетита у кремниевых.

Рисунок из пушистых, слабо светящихся плотоядных пятен (единственных «ламп» Приемной) уже успел немного измениться — то есть Стев простоял здесь больше часа. Мучительное времяпрепровождение — в этом месте не допускается ни книг, ни музыки, ни всех других отвлечений от Ожидания… Нет даже сидений.

Наконец в дальнем конце этого псевдоущелья появился Гин. Он почти бежал по гулкому, черному камню. От его шагов под потолком ворочалось глухое эхо.

Оказавшись около Стева, он весело подмигнул ему, сорвал ритуально-нищенскую хламиду, под которой был надет элегантный, невероятно дорогой костюм. Ухмыльнулся:

— Зря торчал в тамбуре Кабинета, боялся войти! Только вконец испортил свою прическу этим дурацким капюшоном!

Стев онемел, побледнел и посерел. Гин ухмыльнулся еще наглее и, несмотря на великосветскую холеность, напомнил майору перепившегося рядового.

— История Галактики не знавала такой мутной воды, как сейчас! — Он театрально поднял руку вверх. — Талисман настоящий, а Император фальшивый!

Из потайной ниши в стене не торопясь выдвинулся тонкий, жесткий прут. Гин, по-идиотски хихикая, увернулся от жала на его конце, схватил шприц-убийцу у самого основания, с хрустом сломал. Посмотрел на свою только что натянутую перчатку из пластикового кружева. Осторожно снял ее:

— Все же немного порвалась. Странно, яд лишь на острие, а не на всем манипуляторе…

Стев окончательно окаменел и не понимал, на каком он свете — том или этом.

Такого не бывало. Уворачиваться от Императорской казни и не бояться, что тебя пошлют на пытки, которые много, много хуже смерти…

— Ты предатель и мелешь…

Гин поднял изящную руку, явно невероятно наслаждаясь происходящим:

— Спокойно, мой друг, спокойно! Я не буду останавливаться на том, что Император говорил мне «вы». — Стев, несмотря на всю свою выдержку, чуть не открыл рот. — Я обращу твое внимание лишь на то, что он не вламывался в мой мозг, а просто ругался. И сейчас я — не марионетка, выполняющая вбитую в меня волю Талисмана, а всего лишь облаянный служащий!

Стев зажмурился, тщательно следя за мыслями. Они еле удерживались на цепи. Майор торопливо, в нарушение всех местных правил, включил «ошейник». Убедился, что вокруг головы возник энергоэкран, и начал думать — жадно, урывками, торопливо.

— А ты трусоват, — хмыкнул Гин и, помахивая второй перчаткой, прошел через стену в том месте, где она была иллюзорной. Стев потратил драгоценную секунду тайного, свободного мышления на оценку увиденного: «Расхлябался. Нет, очумел, не ждал. Сожрут! Его заказ на расследование не выполнят: работодатель — труп».

…Через пару минут ритмично пульсирующий пол всасывал кровавую кашицу. Гин не знал о ментаохранной автоматике при выходе из Апартаментов. Ее гравитационное орудие еще ни разу не действовало, но безукоризненно отреагировало на приказ компьютера, осторожно вползшего в мозг предателя…

Теперь квартира Овер была для Вэла совсем иной. Он ощущал, что высота потолка — иллюзорна, что камень и тусклый, старый металл — обычнейшие Д-поля, просто хорошо стилизованные под вещество… И от этого исчезало все очарование.

Сама Овер, все в той же короткой меховой тунике, бегала по «натертому паркету»:

— Понимаю, понимаю, но потому, что верю Навену и своим глазам. Для начала выясним: ты не сердишься на Лэри? Ну, за то… — При последних словах женщина как-то сразу, мигом потускнела. Вэл сделал успокоительный жест. «Хорошо, что она еще не знает всего…» Овер приостановилась, чуть склонила голову, искоса взглянула на Вела. И тут же, хотя и с видимым усилием, перестроилась:

— Отлично! Раз ты — фиктивный Император, слушайся старших! И не морщись, терпи. Представляю, каким подарком ты был на своей Земле, подарком и для матери, и для учителей!

Вэл взглянул на потолок, видимый им как двойной: реальный, а «над ним» иллюзорный.

Женщина всплеснула тонкими руками, почти упала на одно из реставрированных исполинских кресел-подушек:

— Ты собрался рубить сплеча. И не спорь! Подходить же к любому серьезному делу надо совсем не так, между прочим.

— Ага, терпеть саботажников. — Он с самой почтительной и серьезной миной уселся прямо на пол. И старался не смотреть на свои отражения в узких настенных зеркалах — они нарушали иллюзию возврата к старому.

— Ты будешь их громить, и по Империи сразу же покатятся волны неизвестно чего… — Зеленоватые глаза Овер стали стеклянно-туманными, словно смотрели в будущее. — Такими действиями ты выдашь людям моральную лицензию на насилие. Общественность, между прочим, не знает о твоей фиктивности.

Он продолжал смотреть в потолок. Этот разговор был даже приятен — от него пахло Землей… потерянным детством, внезапно ставшим таким привлекательным… Но того, зачем Вэл пришел, эта встреча не давала.

— Кроме того, привыкнув расправляться с чиновниками, ты не удержишься и с остальными людьми. Кстати, об остальных — на будущее. Ты учти, что с ними надо быть осторожнее, они много страдали… И не морщись, страдания, в конце концов, заслуживают награды, да! И еще этот Талисман. Пойми…

— Не понимаю. — Но его интересовали не аргументы Овер, а своя роль в этом разговоре. Навен все еще не мог решиться общаться с Вэлом по-прежнему, на равных… Он встал, прислонился к колонне. Скрестил руки на груди. Овер прищурилась, окинула Императора знакомым, межпланетным взглядом преподавателей.

— Заслуги человека — это его действия, а не переживания. Но попробуй-ка заикнись, не оцени этакое добропорядочное мученичество… Как минимум, попадешь в разряд антигуманистов.

— О Император! — Овер, сама не заметив, прибегла к ходовому галактическому возгласу. Она мгновенно раскраснелась, вскочила, топнула ногой: — Молодежь, рацио, суд богов! Раз не можешь свернуть горы, значит, уже не человек? Между прочим, для тебя, в твоем положении, это очень важный пункт мировоззрения. Ты, к сожалению, имеешь все возможности наворотить горы невесть чего.

Вэл отмалчивался. Ему никак не удавалось полностью войти в свое прошлое потустороннее, жутковатое дыхание Талисмана не слабело ни на секунду. И откуда теперь берутся его, Вэла, мысли? Может, часть их наворожена темной Бездной?..

Он слишком ушел в себя. И не увидел, как Овер, до белизны сжав губы, смотрит в его изменившееся холодное лицо… С каким трудом она прячет проступивший в ее глазах страх. Для женщины разговор внезапно стал жутким, предельно опасным. И новая фраза для нее стала настоящим подвигом.

— Ладно, на чем мы остановились? Имей в виду, что…

Генератор был спущен на планету тысячи лет назад — и до сих пор исправно работал. Его врастили в дно самой глубокой океанской впадины — и вытесненная им вода почти совсем затопила единственный, пологий материк этого мира, оставив от суши только несколько цепей островов. Так как установка генератора была произведена очень грубо, сместились ось и полюса планеты, а ее орбита изменилась, приблизилась к желтому, неяркому солнцу — и его усилившиеся лучи выжгли жалкий остаток растений и животных, выживших после потопа.

С тех пор инфернальный параллелепипед спокойно и невинно высился посередине вязко-розового моря мира, чья эволюция была отброшена назад на неисчислимое количество веков. Грязно-белые грани из металлопластика спокойно выдерживали ярость прибоя, задерживали собой океанские приливы и тормозили вращение планеты. Из-за этого на ней стояли все удлиняющиеся, иссушающие дни и нескончаемые теплые ночи, во время которых с небес рушились непрекращающиеся ливни. Рыхлые комки водорослей, розоватых, как сама вода, не могли прикрепиться к параллелепипеду, и волны расплющивали их о почти вечную, химически нейтральную поверхность.

Основание Генератора нарушало его идеально геометрические формы — оно полностью соответствовало рельефу дна. Там, где металлопластик был сплавлен со скалами, начиналась сеть ходов, выжженных в камнях и уводящих все глубже, глубже. Там жили офицеры — десять мужчин и десять женщин. Они старели, умирали, и им на смену немедленно присылались новые, молодые. Создавались новые семьи бездетные, как и положено по инструкции.

Здесь случались и супружеские измены, и драки — все это не могли предотвратить никакие психологические разгрузки, никакая идеальная психологическая совместимость. Временами в ходе таких конфликтов люди забывали о чести офицера Империи — и тогда шли под трибунал. Их судили не люди, а машины. Ведь приговор в таких случаях был стандартен и заранее известен — расстрел. После таких происшествий персонал базы пополнялся досрочно.

С этой планеты только два пути — или в честную, или в позорную могилу.

В подземных галереях сияло иллюзорное, всегда ясное небо. Глядя в его прозрачную, зеленоватую высь, не верилось, что до нее можно дотянуться рукой надо лишь хорошо подпрыгнуть. Но офицеры этого не делали — они спокойно ходили по своим скальным тоннелям, которые казались полосками мягких, узких пляжей или тропинками в роскошных, ароматных садах. Почти что реальные тонкие росистые листья шелестели над головами, превращая тропинку-коридор в уютный тоннель. Но рука проходила сквозь всю эту напоенную солнцем зелень… Компьютер станции мог затребовать любой незасекреченный материал из Всеимперского информационного банка — и через секунды люди видели на своих личных экранах желаемые фильмы, книги, слушали музыку… Нуль-плащей здесь, как и на любом секретном объекте, не было и в помине.

Техника базы ни разу не обновлялась за все тысячелетия существования Генератора. На эту сверхсекретную базу не завозилась даже новая мебель офицеры пользовались креслами и кроватями, сделанными еще до появления египетских пирамид.

Но никто не замечал окружающей его древности. Океаны времени проплывали мимо, не принося этому месту ни дряхлости, ни обновления. Не менялись даже голографические пейзажи: бытовая аппаратура была так же стара, как все остальное, а во времена ее создания еще не умели совмещать качество и возможность изменения призрачных интерьеров…

Сюда никогда не пускали посторонних. Об этой базе предпочитали не вспоминать — и отсутствие модернизаций было одним из выражений этой крайней, клинической нелюбви. Планеты и тем более Генератора словно бы не было, вообще не было…

В этот искусственный день, не совпадавший с днем на поверхности, под параллелепипедом шла обычная жизнь. Звенел смех в небольшом бассейне, и казалось, что невесомая, чуть золотистая вода колышется именно от него. Один из офицеров, удобно устроившийся в лаборатории, склонился над пультом компьютерно-манипуляционной системы. Та, следуя программе, не спеша «вязала» огромную, кажущуюся бесконечной нить ДНК. Офицеру хотелось создать настоящее живое существо, запрограммировать этого зверька так, чтобы тот никогда не выбегал из жилой зоны (то есть не особенно грубо нарушал Внутренний распорядок базы). Новоявленный генный инженер не знал, что в прошлых поколениях у него были такие же умные предшественники, зверьков которых исправно уничтожали роботы — техника-то была полностью верна правилам… В саду, под настоящими, живыми растениями дремало несколько человек. Спящие словно парили над землей — голой землей, без травы или мха. Ветви, похожие на зелено-голубоватый поролон, качались под искусственным ветром, касались рук, лиц… Деревья были невысоки и изогнуты — слишком мало почвы насыпано на оплавленный камень. И все равно растения словно бы ласкали людей — но те не замечали этого в своих искусственных снах. Кто-то из них на время превратился в генерала, доблестно спасающего Империю от иногалактических агрессоров; кто-то, напротив, вел тихую семейную жизнь среди любящих детей и внуков… Нет, эти грезы не значили того, что офицеры станции были недовольны своей судьбой — их приучили гордиться ею. Разнообразие, просто внесение разнообразия, нужного для здоровья психики…

Дежурный по объекту, исправно скучавший около Центрального пульта, внезапно перестал насвистывать, чуть не протер глаза. На древнем, но безупречно работающем экране Экстренного Оповещения билась огромная, пульсирующая надпись: «Личному составу. Немедленно покинуть планету. Приказ Императора!»

Человек потряс головой, растерянно огляделся. Рефлексы повиновения требовали рвануться в космический ангар, сорвать пломбы с допотопных, массивных катеров… Но другой, тоже вполне конкретный приказ, полученный перед отправкой на объект, запрещал выполнять любые распоряжения об отлете…

Офицер был дезориентирован. Вместо него действовали машины: орали сирены, компьютер кричал резким, повелительным голосом. Люди, не переодеваясь и не приводя себя в порядок, сбегались на Центральный пульт. Никаких разговоров, обсуждений на бегу. Раз введено особое положение — все стали друг для друга лишь командирами и подчиненными.

Весь личный состав выстроился перед экранами. Глаза сухо поблескивали. Дежурный кратко доложил о случившемся.

Молчание. Каждый старательно скрывал нервное возбуждение и желание бежать в ангар — бежать, не только выполняя приказ Императора, но и вырываясь из этой непереносимой обстановки раздвоенности.

Командир успел открыть рот и сказать:

— Я приказываю покинуть…

Двадцать фигур деревянно, неуклюже прошли к ячейками с оружием. Двадцать рук одновременно взяли табельные анниги. Лица сведены застывшими, недоконченными гримасами страха — следами, что зомби когда-то были людьми и успели почувствовать, как угасают их сознания. Сейчас в их мозгах уже не осталось того, что управляло мимикой.

Анниги синхронно — словно все руки управлялись одновременно, из одного центра — поднялись к вискам.

Двадцать почти невидимых вспышек. Двадцать тел с выжженными, сквозными ямами в головах.

Солдаты и офицеры не должны мучиться от знания того, что в их головах сидят неизвлекаемые программы-мины — это вывод психологов из Генштаба Империи. Пусть все будут спокойны и веселы — до того момента, когда попытаются совершить недозволенные действия.

Вэл выскочил из Центрального пульта, вдавился в стену коридора. Мимо ног проползли меховые черви-роботы. Туда, к тем… Помещения надо держать опрятными, свободными от трупов.

Ему не удалось связаться с планетой Генератора. Единственное, что он выяснил, — экран на другом конце включен, но передача изображения заблокирована компьютером базы. Вэл, выругавшись, пролетел по энерголучу. И очутился в луже крови, одной ногой на мертвеце.

Он не ушел из пультовой до тех пор, пока не выяснил, что случилось. А потом, от спешки с трудом разблокировав дверь, удрал в коридор. «Я их убил. Убил ни за что. Да, виноват не я один. Но я должен был предвидеть. И не стоит выкручиваться, страх перед Талисманом тут ни при чем. Информацию об Империи можно спокойно получать через нормальные компьютеры… Я их прикончил».

Киборги не шатаются и не падают от отчаяния — их эмоции не закорочены на мозговые центры координации. Вэл побежал в ангар. Почти вышиб допотопную, еще не сило-полевую, а бронированную дверь. Такую земную, соответствующую мыслям о надежности, непробиваемости…

«Знакомая. Домашняя. Аналогичная». — Сейчас эти сравнения очень не понравилась Вэлу. От них проводилась очень нехорошая параллель.

В ангаре разгорался ослепительно белый, нетрадиционный для тех помещений Империи, свет. Он отражался в десятке громоздких, зеркальных катеров. Наверное, они движутся еще на термояде… Да, думать вот об этом: о древности, антиквариате. А не о другом.

Техника, законсервированная воистину бесчисленные годы назад, моментально пришла в рабочее состояние. Вэл, приготовившись к полету на неуклюжем мастодонте, с удивлением понял, что наугад выбранный катер оказался очень маневренным. Его тупорылая, раздутая бочка легко проскользнула в тоннель. Потом — в спецшлюз, не открывшийся ни разу за многие, многие тысячелетия.

Вода, пролет сквозь нее. Катер вырвался в жаркие, сухие сумерки атмосферы. Пробил их. Вышел на орбиту. Завис.

Сверху Генератор казался примитивной декорацией старого фантастического фильма. Его низ и море скрывала бело-зеленая, непривычно гладкая крыша облаков. Светофильтры на этом катере не автоматические, и в глаза бьет жесткий, бешеный свет звезды, которую уже некому назвать солнцем. Внизу, на поверхности параллелепипеда, горит ее отражение — оно действительно кровавого цвета или это только кажется?

И где-то в углу мозга — анализ: почему я вдруг так переживаю? Я же убил Легионеров, и все было нормально, ну, почти нормально. Сейчас другая ситуация или я симулирую эти эмоции, успокаиваю себя искусственным психозом? Стараюсь доказать себе, что я все-таки человек?

Катер послушно перевернулся брюхом вниз. Повинуясь инстинкту Талисмана, Вэл наконец пристегнулся к креслу, чуть «придвинул» мозг к своему симбионту; потом откинул блистер кабины, высунулся в орбитальный вакуум — сейчас, в состоянии такой близости с Силой, он мог жить даже в безвоздушном пространстве. Поднял руки над головой — точнее, опустил их мимо головы. Словно построил тоннель от Талисмана к Генератору.

Через сознание двинулась плотная, ледяная волна. Она ничего не рушила, не подминала — просто вызывала онемение, оледенение всех чувств и ощущений. Вначале это было даже очень приятно — те, двадцать, отдалились, стали совсем-совсем не важными. А потом стало безразлично и это облегчение…

Никакого страха — в таком состоянии он невозможен. Между ладонями Вэла создалось что-то почти невидимое, бесцветно-хрустальное. Кусочек этой переливающейся ваты отделился от рук, быстро поплыл вниз, соединился с Генератором.

Онемение, холод исчезли. Вэл, не переворачивая катер в нормальное (относительно планеты) положение, захлопнул блистер, пустил в кабину воздух и дал максимальное ускорение. Внизу, над его головой, полыхал черный, нереальный от своей огромности пожар. Вороненые, искаженно-зеркальные языки адского огня прыгали вверх и опять опадали. Защитные поля Генератора, способные выдержать даже удар Сверхновой, были уничтожены. Металлопластиковая броня горела, расползалась дымкой, черными языками, серыми хлопьями.

Шевелящаяся, ожившая планета уносилась назад. Удар получился слишком сильным, Вэл еще не привык к Талисману и не мог правильно рассчитать необходимую силу воздействия. (А кстати, возможно ли полностью приспособиться к Чужому?) Потусторонний, сумасшедший пожар охватил весь шар. И тот стремительно сгорал в нем, оставляя на своей орбите лишь вытянутое облако мягкого, клубящегося пуха — словно в космосе расцвели исполинские тополя…

Генератора не стало — и остановились связанные с ним ретрансляторы. В Генштабе началась дичайшая, первобытная паника.

Нет, жители Империи не были зомби. Просто они жили в информационном, труднорегистрируемом поле, которое создавало нечто вроде течения, по которому плывут мысли. Разумеется, можно двигаться и против него, но это намного труднее. Это, как и в реальной реке, требует сил.

Теперь поле исчезло. Сколько будет действовать инерция?

Возможно, если бы Вэл подождал, а не стал действовать, еще не отойдя после контакта с Талисманом… Астероид Генштаба не рассыпался бы все в тот же серый пух.

Сила меняет мозг, те его глубины, которых как будто и нет, которые вроде бы всего лишь база для мышления.

В подсознании любого homo есть информация, что он — член определенного вида. Что люди — все-таки частично «свои». (Поэтому для большинства первое убийство другого человека и бывает таким тяжелым.) Талисман убирает это. Уничтожает естественную, природную эмпатию. (То есть делает то, что в обычной жизни полностью «достигается» немногими.) И заменяет ее чисто рациональными оценками.

У Вэла больше не было подсознательно-эмоциональных предохранителей. Он мог действовать исходя исключительно из сознательных оценок и убеждений. И не испытывать ни малейшего неудобства.

Он стал полным хозяином себя, избавившись от выработанных природой, переписанных в искусственный мозг страховочных барьеров. Что и было самой большой ловушкой Талисмана.

После уничтожения Генштаба все департаменты затопил Ужас. Карательных мер такого масштаба еще не бывало.

Этот Ужас и спас Империю, которая многие тысячелетия была котлом еле-еле сдерживаемых злобы, амбиций, претензий. Как только всем показалось, что их больше некому контролировать — появились планы. Как только выяснилось, что это мнение ошибочно — все планы были сверхсрочно стерты и из компьютеров, и из голов.

Не будет хаоса, не будет долгожданного перегрызания глоток. Не начнутся аннигиляционные бомбардировки планет враждебных кланов, города и леса останутся на своих местах, десятки миллиардов людей не растворятся в огненных, ревущих тучах…

Но не исчезнут ни глубинное напряжение, ни биллионы жителей, которых приучили не мыслить, которые не желают мыслить…

Много поводов для справедливых — действительно справедливых — кар.

И еще больше опасностей от этих кар.

На подобных путях под красивым прикрытием легко расцветает все самое страшное, мерзкое.

Где грань ножа? Вэл пошел по грани. И, не понимая того, повел за собой всю Империю.

Он считал себя фиктивным Императором. И не заметил, как ситуация переходит из обмана в реальность. Что ему — при любом раскладе — уже не выйти из игры.

Там, где задействован Талисман, маска мгновенно оборачивается лицом.

Нож. Длиной во всю Галактику…

В каналы массовой информации не попало ничего о Генераторе и Генштабе. Все случившееся осталось, как обычно, достоянием высших чиновников. Именно они, не разъясняя причин, немедленно и жестко привели в чувство подчинения более низкий эшелон, после этого процесс успокоения быстро пробежал по цепочке до самого низа бюрократической пирамиды.

Император был с этим согласен — он очень не хотел обнародования некоторых своих… действий.

А Навен, услышав откорректированную версию происшедшего, был очень рад уничтожению Генератора — оно почти примирило его с тем фактом, что Вэл надел Талисман…

— Я пришла. — Голос, тихий и мягкий, вдруг ударил в сердце, заставил закрыть глаза. Вэл так и замер над пультом, не в силах ни подбежать, ни убежать. «Ну и ладно, ну и пусть. Так лучше, ну и пусть, что пришла», однообразно шелестело в мозгу.

На плечи легли тонкие, нежные пальцы — он чувствовал их даже через черный, жесткий металлопластик куртки. Не выдержал, перехватил эти руки своими, люто пожалев, что на нем темные, почти средневековые перчатки с раструбами. Но, чтобы снять их, надо отпустить ладони Аго…

Щеки коснулись мягкие волосы. Зрачки генерала были совсем рядом. Вэл знал, что экстратренинг позволяет лгать не только мускулами лица, глазами, но даже структурой биополя. Но он не помнил ни об этом, ни о способах распознавания такого обмана — потому что хотел забыть обо всем подобном. Потому что во взгляде Аго была любовь — тихая, добрая, бесстрашная.

— Я пришла к тебе, и ты можешь сделать со мной что угодно.

Вэл не помнил биографии этой женщины. Он упивался тем, что она здесь, рядом, и уже нет сил (а поэтому и не надо) глушить в душе это — светлое, зовущее. Теплое. Он потерял контроль над собой. Осторожно гладил ее руки, шептал:

— Хорошо, ох как хорошо, что ты пришла…

Все стало простым и легким. Она стояла рядом, сзади. Вэл тоже встал. Повернулся к ней. Как-то само получилось так, что они обнялись — и замерли. Аго была не в форме Гвардии, а в простом, белом хитоне. Но из глубины все еще не замененного стола на них смотрели многоглазые змеи…

— Я пришла не потому, что хочу власти или богатства. Они есть у тебя, но это не должно встать между нами. Я люблю тебя и заставила полюбить себя из-за этой дури. — Аго мотнула головой, виновато, смущенно улыбнулась. — Поняла, что не могу без тебя, и решилась, вот так, по-глупому, по-женски… чтоб навсегда… — Рассмеялась, как провинившаяся девчонка, надеющаяся на прощение. — Нам ведь сейчас хорошо, обоим, да?

— Да, да, да…

Вэл не понял, как лицо Аго оказалось рядом, как их губы сблизились… Все тонуло в хмельном, долгожданном тумане…

Вдруг — непереносимая, резкая боль в висках. Словно с мозга сдирают череп. Вэл непроизвольно рванулся в сторону.

Аго, отброшенная к другой стене, упала на пол, проехавшись по ковру только что вывихнутым локтем. Сломанные пальцы чуть не попали под ее собственное бедро. Генерал чуть не потеряла сознание от боли, но не позволила себе даже закусить губу. Она сразу же поднялась, зовущим, больным жестом протянув вперед изувеченные руки:

— Зачем?

От ласкового, печального голоса Вэл схватился за ворот куртки, бешено замотал головой. В висках еще жила тупая боль, она и любовь мешали думать. Хаос, болезненный, страшный хаос. Мысли о необходимости самообезболивания, ужас от сделанного… И понимание того, что Аго пыталась снять Талисман.

— Я просто хотела, чтоб этот жуткий камень не стоял между нами. — Она моляще глядела в глаза Вэла, действительно не в силах смотреть в центр обруча. — Я глупая, глупая женщина, прости…

По ее щекам потекли слезы. Вэл закрыл глаза. «Я ей поверю. Сейчас поверю… Ну и пусть, после одной-двух попыток она перестанет, она же умная. Обойдется положением жены. Ей же отлично известно, какое… влияние, скажем так… она имеет на меня. И как я ее…»

— Я не хотела стать Императором! — Аго, перебарывая боль, даже не пробовала остановить кровотечение из своих пальцев, а, наоборот, усиливала его. Сделала два шага вперед, все так же протягивая к Вэлу изломанные, страшные руки в красном. Вэл, по человеческой привычке, впился пальцами в остатки уже изодранного стального воротника. «Сейчас я брошусь на колени. Расцелую, вправлю… не могу… Я же знаю, что театр, предельно подлый, подлый театр!!! Хочу, хочу, чтоб был хоть театр… Тряпка! Тряпка! Тряпка!!! Надел Талисман, а… Любишь шваль… так любишь… И слово «шваль» не помогает… Стоп, может, спасет хоть Талисман?!»

Вэл в панике ослабил стену внутри сознания. В голове тотчас потянул призрачный, леденящий ветер. Он промывал мозг, легко уносил пыль всевозможных чувств и эмоций.

Аго, неподвижно стоя, смотрела на застывшего Императора. И напоминала себе, что он — не человек, то есть отсутствие перекошенного от муки лица ни о чем не говорит.

Надо выжидать. Добыча все равно не выдержит.

Генерал, все так же безукоризненно следуя роли, опустила глаза в пол. И не увидела изменений во взгляде Вэла.

«Избавиться, избавиться от этого любой ценой!!!»

Талисман, как образцовый, послушный симбионт, выполнил желание хозяина. Где-то в голове появилось нечто, наспех интерпретированное сознанием как черная, крутящаяся воронка. Она втянула в себя, засосала что-то из личности Вэла. И сразу же после этого отправила сигнал.

Рука, впервые ведомая только одним Черным Талисманом, выхватила из-за пояса анниг. (Вэл недавно решил, что к такому супероружию, как Сила, надо прибегать в суперкрайних случаях.) Ни звука. Слабая вспышка. В груди Аго дыра. В стене за Аго — дыра. Истошно, припадочно орут сирены тревоги.

Навен, сидя все в том же красно-кровавом номере полупритона (старик не захотел менять свою резиденцию), держался за голову. Лицо — белое.

— Мальчишка! Дурак! Дебил!!! Если бы ты с самого начала сказал мне…

— Было слишком стыдно рассказывать. — Вэл опустил голову, разыгрывая смущение. На самом деле в его душе было очень спокойно и очень пусто. Мысли текли легко — как волны в каком-нибудь океане из жидкого гелия.

Любовь к Аго вспоминалась лишь логически — как цепь немотивированных глупостей и проблем, которые тогда — не сейчас — вызывали неприятные состояния.

Навен прервал себя. Сощурив старческие глаза, с подозрением всмотрелся в Вэла:

— Что, Талисман тебе слишком хорошо помог, а?

— Что вы, учитель. Со мной все в порядке. Просто в душе роется полк кошек.

— Лжешь. У тебя еще больше похолодели, углубились глаза. Берегись! Сними его.

Вэл широко улыбнулся, безмолвно развел руками. Он совсем не хотел объяснять, что, по всем инстинктивным ощущениям, его мозг переписался на Талисман, а в голове осталось… Так, полуразрушенная псевдоорганика.

— Пойми же, он уничтожает тебя! Хочешь стать стопроцентным Императором?! Старик вскочил и бешено бегал по комнате. Он был здесь, рядом — и все равно далек, очень далек. Чужд. Но в то же время Вэл не мог позволить себе сделать ему больно.

— Успокойтесь, учитель. Это единственный раз, когда я по-настоящему прибегал к помощи Талисмана. И совсем не хочу повторения такого опыта. Ситуация стабильна.

Все же Навен то ли что-то чувствовал, то ли просто слишком хорошо знал Вэла. Он сел, уронил голову на стол, неумело, слабо заплакал. Время словно вернулось вспять, все стало совсем как тогда, после боя с прежним Императором.

Слезы старика оказали неожиданное действие на море жидкого гелия в душе там вдруг разразился ужасающий, ледяной шторм. Оказывается, оно (Талисман?) было не настолько уж безучастно и равнодушно к происходящему. Просто все его реакции были какими-то ненормальными — да нет, точнее, просто нечеловеческими, нелюдскими. Чужими даже для самого испытывающего их Вэла. И поэтому оставшимися безразличными для него.

«Ты хотел ознакомиться с психикой других форм жизни — теперь, кажется, можешь изучать ее на себе». Эта мысль почему-то не вызывала никакого страха…

— Ты губишь себя, губишь все сделанное!!! Миллиарды, миллиарды человеческих жизней — их искалечишь ты, надежду у них отнимешь ты! Понимаешь, самонадеянный дурак, осел?! Тысячи, тысячи лет нового Императора!!!

— Учитель, вы уже однажды плакали так — и что же?

— Не с первой, так с третьей или четвертой попытки Талисман тобой поужинает!!!

— Нет.

Навен умолк, отвернулся — только плечи продолжали мелко и редко вздрагивать. Старик явно в очередной раз сделал вывод, что все уже кончено. Что Вэла — нет. Есть — Император.

Не тот тон. Все сказано не тем тоном.

Он бесшумно подошел к старику. Поднес руку к его затылку. Навен расслабился, опал. Лицо и дыхание стали спокойными, мягкими. Вэл на руках перенес ученого в постель, осторожно уложил. Не потому, что испытывал эмоции потому что так было надо. Все человеческие чувства всосала в себя, выдрала из мозга та воронка, которую он призвал в кабинете. Осталось холодное знание того, что надо делать. «Зачем я всем этим занимаюсь? Ведь мне и состояние Навена безразлично, и мое безразличие по этому поводу… Живу на «надо». Мораль, как свод действий, принятых интеллектом для исполнения? Чисто компьютерная программа, которую я, кстати, могу и стереть? Или… Или здесь замешаны новые, нечеловеческие эмоции?» Вэл спокойно пожал плечами и, не торопясь, шагнул в экран. Навен тихо улыбался — ему снился счастливый сон. И еще десять часов он будет бродить по розовому, дурманному лугу своего детства…

Вэл оперся об изъеденную ветром, темную балюстраду. На какую планету его занесло? А не все ли равно.

Кинжалы серых листьев, гибкие и твердые, качались под ледяным, резко пахнущим ветром. На них, как на металле, играло близкое, багровое солнце. Оно занимало полнеба, нависая над миром всей своей тушей — темной, покрытой редкими трещинами, струящими тускло-красный свет. Вокруг него стояло несколько вялых, неопасных даже для человеческих глаз протуберанцев.

Багровые сумерки. Вода, похожая на полуостывший металл, и на ней — те же неподвижные, темно-красные отсветы…

Похоже, это место выбрал Талисман. Но, если это так, он учел логику человеческих эмоций. Что вообще-то очень интересный факт.

Солнце зашло. Загорелись звезды — немногочисленные, но резкие, яркие. Они отражались в волнах отлива — тяжлого, как гигантский язык базальтовой лавы.

«Я-прежний решил бы, что я-современный — в бессмысленной пустоте. Нет чувств, желаний, целей. Я даже не могу хорошо вспомнить эти понятия — все это слишком далеко от меня. Я — не человек. Не киборг.

Талисман меня разрушил.

Уточнение — все-таки одно нежелание осталось: я не хочу своего уничтожения. И это идет из Талисмана.

Он хочет меня использовать? Желает иметь человеческое тело-носитель?»

Вэл почувствовал прикосновение чего-то смутного — оно шло из-за грани сознания, оттуда, где обитал еще очень, очень сильно отгороженный от остального мышления Талисман.

И — неожиданное желание жить. Не нежелание умирать, а именно потребность видеть мир, реагировать на него.

Вэл улыбнулся — и на этой, пока еще заимствованной, улыбке лежал отсвет Черного Талисмана.

Теоретики схватились бы за головы — улыбающийся Талисман! Навен схватился бы за голову — не желающий пожирать Талисман!

Темное наследие Предтеч. То ли исчезнувших вместе со своей Метагалактикой, то ли нет.

Вещь тех, кто прошел далеко вперед.

Вперед… куда, к чему?

Ледяной прибой. Ночь. Рубеж. Кто перейдет рубеж?