Городишко Матаван в штате Нью-Джерси походил на типичные американские патриархальные городки, которые так любят показывать голливудские режиссеры в дешевых фильмах ужасов: маленькая ратуша с часами, красное кирпичное здание почты, тусклый колокол у ворот пожарной команды, несколько церквушек, в одной из которых был устроен итальянский ресторан, серое здание масонской ложи, увенчанное затейливой кованой короной, много зелени, местами расцвеченной желтыми и красными пятнами…
Я внезапно поняла, что уже осень: темнело рано. В Нью-Йорке это было незаметно — вечерняя жизнь, с ее огнями, автомобилями и сотнями прохожих, продолжалась так же интенсивно, как жизнь дневная. Но здесь, в этом крохотном старомодном городишке, осень, тишина и вечер придавали всему вокруг какой-то зловещий оттенок затаившейся неясной угрозы.
Машина еле ползла, прижимаясь к тротуару, Горчик с мрачным и сосредоточенным видом вглядывался в окрестные дома. Мы оба почти всю дорогу до Нью-Джерси молчали, детектив только изредка, нахмурив колючие брови, отрывался от дороги и бросал взгляд на атлас, разложенный на соседнем сиденье, а я сжалась в комок сзади и начинала уже дрожать то ли от холода, то ли от нервного напряжения.
Внезапно Горчик затормозил. Справа от нас возвышался роскошный дом, похожий на барские усадьбы из экранизаций Чехова: белые колонны, высокий портал с террасой, с потолка которой перед входом свисал на толстой цепи огромный кованый фонарь. Высокие окна и двери позволяли представить нетипичные для американских жилищ четырехметровые потолки. Я залюбовалась точно светящимся в темноте строением и решила, что обязательно когда-нибудь куплю себе такой дом. Немного приглядевшись, я заметила посреди лужайки довольно большой серый камень, на котором готическим шрифтом было написано: «Фонтанный дом. Постройка 1885 года». Свет фонаря не доходил до центра лужайки, поэтому, чтобы разобрать выцветшую надпись, мне пришлось прижаться носом к стеклу.
— Фонтанный дом, — пробормотала я слегка охрипшим от долгого молчания голосом. — Вы думаете — здесь?..
— Не знаю. — Горчик напряженно вглядывался в сумерки. — Но проверить нужно…
Из осторожности мы проехали подальше, припарковались в нескольких кварталах от цели и пешком вернулись назад.
Фонтанный дом белел в темноте, как сказочное видение из далеких времен. За ним, в глубине большого участка, светилась белым кружевом беседка. Высокие, закругленные вверху окна слабо сияли изнутри, чуть раздвинутые белые драпированные шторы позволяли разглядеть высокую лестницу с темными полированными перилами, ведущую на второй этаж, тусклый блеск старинных застекленных шкафов и паркета.
— Вам лучше вернуться в машину, — прошипел голос детектива у меня над ухом, прерывая мои романтические видения. — Я должен оглядеться.
— Нет!.. — Я отчаянно замотала головой. — Пойдем вместе!
Но Горчик проявил твердость.
— Я не имею права рисковать свидетельницей, — сказал он сухо и поправил кобуру с пистолетом. — Вы останетесь в машине и будете терпеливо ждать моего возвращения. В противном случае я обращусь в ближайший полицейский участок и оставлю вас там. В конце концов, я нахожусь на службе, а вы, простите, путаетесь у меня под ногами.
Вне себя от возмущения, я выпрямилась, гордо отвернулась и пошла к машине. Наглец! Я — путаюсь под ногами?.. Я?.. Да я никогда в жизни не путалась ни у кого под ногами, даже у родной матери!.. Вспомнив мамулю, я неожиданно для себя тихо всхлипнула. Мамуля сидит сейчас, наверное, с Беллой Аркадьевной у нее на кухне, пьет свой кофе и не знает, что ее бедная дочь вынуждена мотаться по каким-то заброшенным городишкам с мерзким грубияном и хамом, типичным представителем семейства копов, носатым уродом, не имеющим понятия о том, как обращаться с женщиной…
Мои шаги гулко отдавались в тишине улицы, и я не сразу заметила странное эхо… За мной кто-то шел!
Уверенная, что это одумавшийся Горчик догоняет меня, чтобы извиниться, я поспешно смахнула слезу и решила не оглядываться до тех пор, пока он сам меня не окликнет. Я даже специально чуть-чуть замедлила шаги, чтобы не слишком быстро дойти до машины и дать ему время собраться с духом.
Горчик повел себя как-то странно: он ничего не говорил, просто ускорил шаги и вдруг… вдруг схватил меня сзади так, что я не могла шевельнуться. Я не успела даже вскрикнуть. Твердая ладонь зажала мне рот, и незнакомый голос прошипел в ухо:
— Хашш, бэби!..
«Грабитель?..» — подумала я в ужасе и растерянности. Но откуда, скажите, в таком задрипанном городишке, да еще на главной улице, да еще в восемь часов вечера, взяться уличному грабителю?..
Я попыталась вывернуться из объятий незнакомца, но у него руки, по-моему, были сделаны из железа. Он только крепче прижал меня к себе, и я, скосив глаза, увидела длинную черную прядь, щекочущую мне щеку.
«Индеец, — подумала я безнадежно. — Ну, все правильно. Индеец Джо. Старинный дом, беседка, маленький американский городок…»
Поняв, что схожу с ума, я начала выкручиваться с удвоенной силой. Незнакомец стиснул свои клешни так, что стало больно дышать, и зловеще проговорил:
— Я сказал — умолкни! Тихо! Пошли!
Мы свернули в переулок, бандит протолкнул меня в какую-то калитку, я почувствовала легкий аромат цветов и, увидев перед собой белое кружево беседки, поняла, что нахожусь на задах Фонтанного дома.
Подталкивая меня в спину, Индеец Джо поднялся по ступенькам заднего крыльца, открыл плечом дверь, и мы оказались в каком-то просторном полутемном помещении, кажется, в кухне. Из полуоткрытой двери в дальнем ее конце падала полоска света, бандит повел меня туда, и я, жмурясь сослепу, вошла в освещенный коридор. Мой провожатый подтолкнул меня к двери, ведущей налево, вглубь дома, несколько ослабил свою хватку, и я уже собиралась вырваться, когда он сам внезапно выпустил меня, и я оказалась в самом красивом кабинете из всех, в которых мне доводилось бывать.
Такую кабинетную мебель я раньше с завистью рассматривала в витрине антикварного магазина в Манхэттене: темное благородное дерево, никакого лака, лак — это дешевка, только полировка, только коричневая стеганая мелким квадратиком кожа, твердые прямые спинки и подлокотники, высокие и узкие застекленные шкафы с книгами, сдержанный свет настольной лампы, изящное бюро, огромный письменный стол…
За столом, в кресле с очень высокой спинкой, сидел, господа, потрясающий мужик. Черноволосый и синеглазый, в домашнем халате со стегаными атласными лацканами, надетом поверх безукоризненной сорочки с галстуком. Брюки на нем, наверное, тоже были, но я не разглядела их из-за широкого стола.
При виде меня он поднялся с кресла, и его твердый мужественный рот тронула приятная улыбка.
— Ну, вот и вы, Мария! — произнес он так, точно всю жизнь ждал меня, и вот наконец дождался. — Садитесь, чувствуйте себя как дома. Собственно, вы дома… Потому что этот дом, Мария, как и все, что вы здесь видите, как и еще многое другое, принадлежит вам.