Чертово лето

Глава 8

Мамуля никогда, ни при каких обстоятельствах, сколько я себя помню, не разговаривала со мной об отце. Был период в моей жизни — лет двенадцать тогда мне было, — когда я начала отчаянно интересоваться этим вопросом. Но, поскольку никакой информации у меня не было и взять ее было неоткуда, я начала фантазировать и дофантазировалась до того, что мой отец был засекреченный разведчик типа Штирлица и погиб, выполняя опасное задание правительства. Фильм «Семнадцать мгновений весны» очень, надо сказать, способствовал возникновению этого мифа в моей детской голове.

С тех пор, если бестактные школьные подруги спрашивали меня, где мой папа, я принимала загадочно-грустный вид и отмалчивалась, а на настойчивые вопросы отвечала: «Он погиб…» — сознательно употребляя «погиб» вместо «умер», чтобы подчеркнуть необычайность моей семейной ситуации. И дальше молчала, как партизанка, чем немало способствовала распространению слухов.

Впрочем, однажды я под большим секретом, со слезами на глазах, изложила лучшей подружке миф про Штирлица, в который сама к тому времени поверила до глубины души. Естественно, об этом на следующий день говорила вся школа, а мамуля, вернувшись с родительского собрания, наказала меня лишением прогулок и телевизора на целый месяц. Но при этом удовлетворять мою жажду генеалогических знаний не стала.

В общем, мамулин вопрос об отце застал меня врасплох. Что, собственно, я должна была знать о своем отце, и, главное, каким образом, если она мне никогда ни словечка о нем не рассказывала?.. Поэтому я неопределенно пожала плечами и честно ответила:

— Нет, я не знаю, кто был мой отец.

Мамуля вздохнула и долго молчала. Я ждала, затаив дыхание. Когда я решила уже, что она обо мне забыла, и осторожно попыталась распрямить затекшую от неудобной позы ногу, мамуля наконец оторвалась от созерцания трещины на стене и перевела взгляд на меня.

— Маша, — сказала она. Я видела, что каждое слово дается ей с трудом. — Видишь ли, Маша… Твой отец был очень известным человеком.

После этого она опять напрочь замолчала.

Я терпеливо ждала. Раз уж мамуля решила нарушить обет молчания, хоть что-то она должна сказать.

Сделав несколько затяжек, мамуля опустила глаза к столу и начала рассказывать:

— Так вот. Он был очень известным человеком. Имя тебе знать не обязательно. Я никогда не была его женой, но мы… любили друг друга. В начале семидесятых годов он уехал в Америку, и с тех пор мы не виделись. Никогда. Но он время от времени посылал деньги на твое содержание. Он знал, что у него дочь. Делать это регулярно он не мог — ты понимаешь, что это было совершенно нереально тогда… но, когда кто-нибудь из множества его знакомых бывал в Нью-Йорке… они редко отказывались поменять рубли на доллары и привезти эти рубли с собой… Он никогда не посылал никаких, даже самых маленьких подарков. Ни одной игрушки… Ни платьица… Ни фотографии… Я очень обижалась. Даже не хотела брать деньги — из гордости. Но у меня были сложности с работой, и приходилось… Иначе мне просто нечем было бы тебя кормить.

Мамуля опять замолчала, попробовала остывший чай и отодвинула от себя чашку.

Я решила дать ей передышку — рассказывая мне все это, она просто старела на глазах. Я взяла чашку и пошла на кухню подогревать чайник. Мне уже не хотелось ничего знать ни про какого отца.

Чайник потихоньку пыхтел, закипая. За окнами серел рассвет. Я распахнула окно и выглянула, с наслаждением вдохнув прохладный утренний воздух, наполненный ароматом сосен. На лужайке перед домом возился у мусорных бачков растрепанный енот, похожий на лохматую собаку средних размеров.

Чайник засвистел, и я поспешила его выключить, чтобы не разбудить нашего самозванца. Мне совсем не хотелось, чтобы он встал и подслушал мамулин рассказ, что бы там этот рассказ ни значил для нашей истории. А что-то он, видимо, значил, если мамуля через столько лет нарушила обет молчания.

Я налила чай и понесла чашку в кабинет, в коридоре остановившись на несколько секунд, чтобы послушать, не проснулся ли лже-Ян. В гостиной все было тихо.

Мамуля сидела на прежнем месте, и в руке у нее дымилась новая сигарета. Я молча открыла окно — в кабинете было нечем дышать. Прохладный воздух ворвался внутрь, и дым сизыми клубами начал перетекать через узкий подоконник. Я некоторое время бездумно следила за ним, пока мамуля молча прихлебывала чай.

А потом дым внезапно изменил направление — как будто где-то снаружи открылась дверь.

Несколько секунд я смотрела на бледную струйку, а потом вскочила и выглянула в коридор.

Никого.

Я на цыпочках прошла на кухню. Там было пусто. Я вернулась и осторожно заглянула в гостиную, ожидая увидеть сладко спящего лже-Яна. Но на диване никого не было — только смятые простыни.

Решив, что гость отправился в туалет, я подкралась к двери ванной, — но свет там не горел, и дверь была самую чуточку приоткрыта. Я включила свет и внимательно оглядела все, вплоть до корзины с грязным бельем. Естественно, кроме нескольких скомканных полотенец, я ничего не обнаружила.

Тогда я предположила, что наш приятель решил подышать утренним воздухом, вышла на террасу, потом не удовольствовалась этим и обошла дом вокруг. Лже-Ян как сквозь землю провалился.

Я вбежала в кабинет и выпалила:

— Мама, он сбежал!

Мамуля вздрогнула — я оторвала ее от невеселых мыслей.

— Кто сбежал? — спросила она, хмурясь.

— Да этот… наш… Ну, самозванец!

— Сбежал? — Мамуля еще больше нахмурилась. Странно. Может быть, он пошел прогуляться?

— В седьмом часу утра? — Я недоверчиво покачала головой. — Возможно, конечно, что он не мыслит своей жизни без утренней пробежки по пересеченной местности…

— Может быть, он пошел посмотреть свою машину, — высказала мамуля предположение. — Садись, Маша. Если он сбежал — на здоровье. Хотя этот факт кажется мне странным. Но мы подумаем об этом позже. А сейчас ты должна дослушать все до конца.

Выпив чаю, мамуля немного взбодрилась, ее голос звучал уже более твердо, и в глазах появился знакомый блеск.

— Итак, Маша… Главное заключается в том, что твой отец был очень богатым человеком. Очень. Не по нашим меркам богатым, Маша. По самым высоким американским стандартам.

— Был? — спросила я проницательно: я уже начала понимать, в чем дело.

— Да. — Мамуля кивнула, опустила голову, но я успела заметить на ее лице выражение неподдельной боли. — Он умер полгода назад… Нет, уже семь месяцев. Все это время… все это время, живя в Америке, я надеялась на случайную встречу… Часто представляла себе, как это будет. — Мамуля опять потянулась за сигаретами.

Я сидела ни жива ни мертва — впервые в жизни я видела свою мать такой… Она всегда была точно закована в латы — сдержанная, полная достоинства, таящая все свои чувства. Теперь в ее голосе звучали боль и обида той, давней, совсем молодой женщины, покинутой любимым. А в глазах — разочарование, печаль, тоска…

— Я, если ты помнишь, поначалу часто ездила в Манхэттен. — Мамуля пожала плечами, словно стесняясь своих глупых надежд. — Думала — вот однажды, гуляя по улицам, встречу его… Да, я знала его телефон, знала адрес. Но никогда не писала ему писем. И он не писал… Никогда, ни строчки. Ты понимаешь, что сама навязываться ему я не могла, поэтому так ни разу и не позвонила, хотя несколько раз была возле дома, где он жил. Потом… потом я перестала надеяться на встречу. Да и не узнал бы он меня теперь… через столько лет. И я стала жить здесь. Никуда не выезжая. Старалась забыть о нем… Боюсь, он так никогда и не узнал, что его дочь совсем рядом.

Мамуля помолчала, потом тряхнула головой и заключила:

— В общем, все это дело прошлое. Он умер. Я узнала об этом случайно. А в свете нынешних событий… Маша, всему, что происходит вокруг тебя, может быть только одно объяснение. Если, конечно, ты мне не лжешь и не впуталась в какую-нибудь сомнительную историю.

Я поспешно замотала головой. Мне очень хотелось, чтобы мамуля высказала свои предположения вслух.

— Маша, — сказала мамуля и прикусила губу. — Я предполагаю, что твой отец… что он завещал тебе свои деньги.

Точно!.. Я мысленно поздравила себя с правильным выводом. В самом деле, в эту схему вписывалось буквально все: невероятные красавцы, жаждущие со мной познакомиться и подружиться, братцы-близнецы или кто они там… Труп. Стрельба. Видимо, денег было столько, что конкуренты передрались. Все просто: они узнают о наследстве, решают поживиться, для этого разыскивают наследницу и вступают с ней в определенные отношения, которые благополучно заканчиваются свадьбой. Гости, цветы, медовый месяц… Потом молодые счастливы какое-то время, а потом жена неожиданно умирает… Хорошенький подарочек приготовили мне мои красавчики! Я почувствовала, как кровь закипает у меня в жилах от ярости. Негодяи! Подонки! Воспользоваться доверчивостью слабой женщины!.. Их расчет был очень прост: один из красавцев должен был очаровать меня до того, как я узнаю о завещании, потому что потом, будучи очень богатой невестой, я могу отбиться от рук и начать высматривать арабских шейхов или итальянских графов. А о завещании они могли узнать из газеты — адвокатская контора Петра Рабиновича достаточно регулярно сообщает о розыске наследников таких-то и таких-то… Нет, газета — это не то. Она могла попасться мне на глаза раньше, чем они доберутся до меня. Значит, кто-то из них был достаточно близок к покойному… или к его адвокату…

От этих мыслей меня отвлек телефонный звонок. Я машинально взяла трубку и услышала надтреснутый от волнения голос Софьи Львовны:

— Машенька!.. Машенька, это вы?.. Я страшно беспокоюсь, детка! Сенечка пропал!..