Четвёртый раунд

Новые знакомства

Ресторанов Виктор Георгиевич не любил и бывал в них редко. Исключение составлял «Театральный», находившийся на одной из главных улиц города, где можно было спокойно посидеть, не опасаясь нарваться на хамство, а то и явный скандал со стороны подвыпивших лохматых юнцов. Дежуривший в дверях «Театрального» величественный швейцар, одетый в форму маршала неизвестного рода войск, намётанным взглядом безошибочно определял, кого можно беспрепятственно пропустить в уютную полутьму ресторанного зала, а кому холодно сказать:

— Свободных мест нет, все столики заказаны.

И если уж эта фраза была произнесена, то никакие уговоры, мольбы и даже сование смятых кредиток в широкую ладонь швейцара не могли заставить его изменить своё решение.

В «Уют» Патов приехал впервые и причин для недовольства пока не находил: столики были расставлены друг от друга на приличном расстоянии, так что можно было вести негромкую беседу, не опасаясь быть услышанным со стороны. Сразу было видно, что здесь дорожили не площадью, а клиентом. Посредине зала, в чаше коричневого мрамора, — небольшой фонтанчик. Вокруг чаши — площадка для танцев. «Если ещё и музыка окажется приличной, — подумал Виктор Георгиевич, — совсем хорошо.» Нравилось и отсутствие обязательных для такого места пальм и фикусов в громоздких ящиках, расставленных по углам зала. Вместо этого непременного атрибута — на каждом столике два-три цветка в вазе,

— Ну что ж, — удовлетворённо сказал Патов, просмотрев меню, — выбор небогатый, но по нашим временам вполне сносный. Ты тут бывал раньше, Анатолий?

— Несколько раз с Валерием заглядывал, — ответил Шуртов. — В меню у них не всё внесено, — уверенно сказал он, — Для постоянных клиентов они такие деликатесы держат, что и в «Интуристе» не всегда увидишь.

— Что-то «пингвины» не торопятся, — заметил Виктор Георгиевич, имея в виду официантов.

— Да нам, собственно, тоже спешить некуда, — усмехнулся Анатолий Иванович, протирая свои дымчатые очки носовым платком. — А ты зачем меня сюда привёз? Если просто поужинать — далековато забрались, пока назад доедешь, снова есть захочется.

— Сейчас заказ сделаем — расскажу, — пообещал Патов, заметив приближающегося официанта.

Шуртов на правах постоянного клиента обратился к официанту с фамильярной снисходительностью:

— Принеси нам, Миша, чего-нибудь на свой вкус. Желательно из рыбного. Ну, и салатиков каких-нибудь. А к ним — холодной водочки. А дальше — видно будет.

Заказ официант выполнил быстро и расставил на столике перед приятелями столько закусок, что Патов вначале растерялся, с какой из них начинать ужин. А ведь был в таких делах далеко не новичок и удивить его чем-либо было трудно.

— Последний раз ты, Анатолий, здесь ужинаешь, — сказал своему компаньону Виктор Георгиевич, закусывая крабовым салатом.

— Почему? — удивился тот. — Финансовый крах мне пока не грозит.

— Зато грозит другое, с завтрашнего дня придётся тебе занять кабинет Валерия.

— Я ожидал этого, — спокойно сказал Шуртов. — И понимаю, что тебе туда больше некого ставить. Но... я этого не заслужил, Виктор. Мне ведь тоже хочется жить. Неужели ты ничего не можешь сделать, чтобы нас оставили в покое?

— Давай не будем подсчитывать, у кого больше заслуг, — холодно сказал Патов. — Тем более, что каждый получил за своё участие нужную долю. И риск постараемся разделить пополам. А вот насчёт покоя. Потому я и приехал сюда с тобой. Людей для охраны у меня не хватает, да и не дело это — всюду за собой охранников таскать.

— А чем заняты твои «гаврилы» в белых халатах? — насмешливо спросил Шуртов.

— У них своя работа. Нельзя заставлять людей делать, что попало. Толку от этого будет мало. Обожглись с тем парнем и хватит. Жогина я отослал в Самарканд, пусть посидит пока на виноградной диете, а там видно будет... Так что у меня, Анатолий, выход один: найти того, кто ломится к нам в дверь, и попробовать с ним договориться.

— И ты думаешь его найти здесь?

— К Валерию они обратились тут. Почему бы и мне не попытать счастья за ресторанным столиком? — усмехнулся Патов. — Прикрыть дело и отойти в сторону мы не можем, ты это хорошо знаешь. Нам этого не разрешат. Мы даже и завещание не успеем написать!

— Нам его и не надо писать, — мрачно сказал Шуртов, — У нас с тобой ни долгов, ни наследников.

— Правильно, — согласился с ним Патов, — но мы ещё не очень стары, и жизнь может повернуться таким боком, что успеешь наделать и того, и другого. Плывёт твой друг к нам.

— Кто?

— Миша-пингвин, — рассмеялся Патов. — Но ничего не несёт.

Друзья не подозревали, что официант несколько минут назад позвонил в подсобке по телефону и приглушённым голосом сообщил:

— Игорь Сергеевич! Шуртов ужинать приехал с кем-то. Какой из себя? Высокий, красивый такой. Да, с лысинкой. Алексею показать? А кто это? А-а-а, понял, понял! — заторопился официант. — Да они ещё не скоро уйдут, — успокоил он далёкого собеседника. — Только ужинать начали. Ладно, сейчас подошлю.

Закончив разговор, официант разыскал в подсобных помещениях скучающего Дуплета и, подведя его к тёмно-вишневой портьере, приказал:

— Сейчас я подойду к двум клиентам, а ты их хорошенько рассмотри и на всю жизнь запомни.

— Зачем? — глуповато спросил Дуплет.

— А это нам с тобой знать не нужно, — сухо ответил официант. — Приказано запомнить — и запоминай. А потом пройди коридором за сцену и позови сюда Клаву. Только быстро!

Придав лицу профессиональное выражение полнейшего безразличия, официант нырнул в прорезь между портьерами и неслышно заскользил между столиками.

— Анатолий Иванович, — обратился он к Шуртову, подойдя к столику. — Прошу извинить... я понимаю, что не положено, но случай такой.

— Кто тебя так испугал, Миша? — улыбаясь спросил Шуртов.

— Клава просит разрешения подойти к вашему столику. Ей нужно что-то вам сказать, — объяснил своё смущение официант,

Шуртов вопросительно посмотрел на своего компаньона.

— Мы просили хорошей закуски, — едко заметил Патов, — но не такой уж пикантной.

— Она не из тех, что вы думаете, — обиженно заметил официант. — Это наша эстрадная солистка. Ей скоро выступать, и она боится, что вы уйдёте, а она не поговорит с вами.

— Ну пусть подходит, — разрешил Шуртов, — Только не надолго, у нас деловой разговор.

— Пара минут! — заверил их обрадованный официант.

Клава, вопреки ожиданиям Патова, оказалась не из тех женщин, образ которой он себе мысленно представлял. Во всяком случае, первое впечатление было в её пользу. Смуглая, высокая, в длинном вечернем платье, она извинилась и присела на предложенный стул. От сухого вина отказалась: «Я на работе», — и сразу перешла к делу, ради которого она прервала друзьям ужин.

«Если проститутка, то высокого класса, — думал Патов, оглядев незнакомку с наигранным равнодушием. — Держится с достоинством и одета со вкусом.» Отметил также, что у солистки, кроме небольшого перстенька, нет никаких украшений. Зато уж перстенёк с прозрачным камушком тянул не на одну тысячу. В драгоценностях Виктор Георгиевич разбирался не хуже, чем профессиональный ювелир, и, увидев маленькую радугу, сверкнувшую над кистью Клавиной руки, уверенно определил: «Два карата, не меньше... Причём чистой воды.» И тут же мысленно повысил статус незнакомки до экстра-класса.

— Я, Анатолий Иванович, скоро должна получить кооперативную квартиру, — сообщила Клава новость.

— Очень рад за вас и заранее поздравляю! В наше время это неплохое приобретение, — улыбнулся Шуртов. — Жаль, что я не принадлежу к числу ваших близких знакомых и не смогу попасть на новоселье. А очень бы хотелось! — поблёскивал дымчатыми стёклами очков Шуртов.

— Я как раз и хотела поговорить о новоселье. Дело в том, что у меня квартиру обставить нечем. Не повезу же я на новую квартиру ту рухлядь, которая у меня сейчас стоит.

— Ну-у, это беда поправимая, — успокоил её Шуртов. — При ваших-то связях!

— Связи есть, — подтвердила Клава, — но нет того, чего я хочу.

Солистка убрала со лба тёмный завиток волос, скользнула по лицам мужчин взглядом шалых, зеленоватых глаз и капризно сказала:

— Хочется чего-нибудь неординарного. Мне нужны в первую очередь столики. Туалетный, пара журнальных. Ореховые, конечно, — дополнила она. — А гарнитуры к вам не поступают?

— Мы никогда заранее не знаем, какой товар к нам поступит с очередной партией, — с нотками сожаления сказал Шуртов. — У меня есть журнальные столики, даже один шахматный. А туалетные разобрали. Но чтобы полный гарнитур... Такой объём работы для фабрики, а не для частника. Если его даже и заказать, то на это уйдет уйма времени. Да и цена на индивидуальный заказ...

— Вы опасаетесь, что мне это будет не по карману? — насмешливо спросила солистка.

«Тебе — наверняка! — подумал Виктор Георгиевич. — А вот тому, кто за тобой стоит, такие расходы по плечу.» Он начал подозревать, что солистка подошла к ним не по собственному почину и все эти разговоры о мебели не более чем ширма. И если это так, то тому, кто её к ним послал, нужно установить контакт с ним и Шуртовым.

— Нет, мой друг думает о другом: стоит ли вкладывать такие деньги в мебель? — вмешался в разговор Патов.

— Ну... у каждого свои капризы, — сказала Клава. — Вы, наверное, тоже не спите на татами? Да и железная односпалка вряд ли вас удовлетворит.

Виктор Георгиевич рассмеялся. Эта женщина, так бесцеремонно подсевшая к их столику, начинала ему нравиться. Немного худовата, правда, а так — хороша! Одни только глаза чего стоят: большие, зеленоватые, заглядывающие собеседнику прямо в душу. И смуглая шейка как выточенная. И Патов, чтоб не рвать едва намечавшуюся связь с людьми, которые осторожничают не меньше его, сказал:

— Я думаю, мой друг сможет сделать запрос и через некоторое время ответить вам. Как, Анатолий Иванович?

— Да, это единственное, что я сейчас смогу пообещать, — согласился с таким вариантом Шуртов.

— Мне наведываться в магазин, или вы у нас не последний раз в гостях? — поднялась с места Клава.

— Ну, зачем вы будете себя утруждать? — поспешил с ответом Виктор Георгиевич. — Попробуем наскрести в карманах ещё на один ужин. Раз уж вы идёте на такие расходы, то нам сам бог велел. Может, они со временем и окупятся, — многозначительно заметил Патов.

— Буду ждать, — улыбнулась солистка и прямо от столика подала знак оркестру.

«Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала», — предложила солистка всем сидящим в зале. Присев на край мраморной чаши фонтана, тряхнула рассыпанными по плечам волосами и, повернувшись в сторону Патова, пропела для него одного:

«В расплавленных свечах мерцают зеркала...»

С наступлением осени у Тарана в душе всегда возникало чувство щемящей тоски и какой-то неясной тревоги. И было оно настолько сильным, что иногда хотелось бросить всё и, снявшись в одночасье с насиженного места, сесть в поезд и катить вслед за уходящим летом. Почему это с ним происходило именно осенью, он и сам себе не мог объяснить. Да и не пытался. Знал только, что все обиды, нанесенные ему жизнью, приходились почему-то на осеннее время.

Осенью — когда ему было шесть лет — умер отец. Следующей осенью в доме появился отчим и, не откладывая дела в долгий ящик, принялся за воспитание приёмного сына, жестоко избивая его за любую мальчишескую шалость. В десять лет Таран удрал из дома, напросившись в компанию к весёлым, полупьяным матросам-речникам, сопровождавшим баржу с арбузами, шедшую из Херсона вверх по Днепру. Дни, проведённые в их обществе, Толик вспоминал потом долгие годы, считая их самыми счастливыми в своей жизни. Жаль только, что цепочка этих дней оказалась слишком короткой: баржа вскоре прибыла в пункт назначения и временная должность кашевара, на которую его определили весёлые матросы, упразднилась сама собой. Домой он добирался попутными товарняками, ёжась на тормозных площадках от пронизывающего осеннего ветра. А потом всю зиму видел сны с рваными клочьями тумана, плывущими над утренней рекой, или россыпью огней ночного города, раскинувшегося на берегу. Обиды — осенние и повседневные — копились и постепенно перерастали в чувство озлобления, а оно, в свою очередь, вызывало желание платить людям за всё равноценной монетой. Таран стал заниматься боксом.

В шестнадцать лет он решил, что валюты — в виде мускульной силы — накоплено достаточно, и при первом удобном случае решил выдать отчиму аванс, после которого тот отходил два дня. Следующей зарплаты отчим ждать не стал и, придя к выводу, что ему одному будет жить спокойнее, собрал свои нехитрые пожитки и ушёл из дома.

Сейчас ему уже под тридцать, и он давно не беззащитный мальчик, но по-прежнему с наступлением осени снятся тревожные сны, и кажется, что из-за ближайшего паркового куста вот-вот появится худая цыганка в расхристанном разноцветном барахле и, не спрашивая разрешения, начнёт пророчить беду. В такие дни Таран приезжал на своём стареньком «жигуленке» к реке и подолгу сидел на обрывистом берегу, слушая печальный звон колоколов прославленного храма. Иногда приезжал один, чаще — со своим другом Витьком, которому сладкий кусок тоже не часто перепадал в жизни. Где-то здесь, на одном из крутых спусков, тысячу лет назад принимала первое крещение дремучая Русь, полагавшая в своей святой простоте, что после этого нехитрого обряда её внуки и правнуки будут жить чисто и безгрешно. Кто-то, возможно, так и жил... Лично ему казалось, что он проводит незапланированный четвёртый раунд, который длится бесконечно долго, и судья, следящий за временем, почему-то не торопится бить в гонг, чтобы остановить наконец этот изнуряющий бой.

— В монастырь, что ли, уйти, к едрёной матери? — спросил тихо Таран своего друга, слушая печально-тягучий перезвон колоколов, плывущий над вечерней рекой.

— Я уже думал... — безучастно отозвался сидевший рядом Витёк.

— Ну и что?

— Ничего... Ну побудешь месяц-два, а потом или сбежишь, или повесишься. Тоже мне занятие, — презрительно сплюнул Витёк на жухлую траву, — каждый день лазаря тяни.

Встал, расправил затёкшие мускулы и спросил:

— Пиво доставать?

— Давай, — согласился Таран. — Выпьем да поедем, а то этого звона наслушаешься...

Галей пошёл к машине за пивом, а когда вернулся к товарищу, с удивлением увидел, что возле Тарана пристроился какой-то долговязый мужик с бутылкой «Пшеничной» в руках. Но одет прилично и на алкаша не похож.

— Дай ему стакан, Витёк, — распорядился Таран, с завистью поглядывая на красочную этикетку семисотграммовой бутылки.

Полный стакан водки незнакомец опрокинул в себя без видимых усилий. Не спрашивая разрешения, открыл зубами пиво и прямо из горлышка отпил несколько глотков.

— А это — вам, — кивнул он на остаток водки.

— Да мы пивка немного попьем и поедем, — стал отказываться Таран. — Я за рулём. И денег мы с собой не захватили.

— Обижаешь, кореш. Кому ж её оставлять? — спросил долговязый. — У меня доза — стакан. Больше не пью.

— Если доза — зачем такую бутылку брал? — вмешался в разговор Витёк.

— В другой таре не продавали, — пояснил незнакомец. И, протянув водку, попросил: — Пейте! За знакомство. Лёхой меня зовут.

Выпили за знакомство. Звон колоколов стал мягче и не таким тягостным.

— Ну что, «кум» вас мотает до сих пор? — равнодушно спросил Лёха, дымя сигаретой.

— Какой кум? — не понял Таран.

— Да следователь... — лениво пояснил тот.

— А-а-а... А ты откуда знаешь? — насторожился Таран.

— Пахан поручил присмотреть за вами, вот и знаю.

— Григорий Петрович, что ли? — догадался Толик.

— Он самый, — пустил струйку дыма долговязый.

— Поручил присмотреть, — зло повторил Таран. — Скажи ему, если я его встречу, голову за Саньку оторву! — пообещал Таран.

— Зря, — спокойно сказал Лёха. — В нашем деле всякое случается. Он не виноват, что так вышло. И посчитался за это. Двух за одного. А поговорить с вами он не мог, потому что слежки опасался. Чего ж самому в капкан лезть и вас тащить? А вы молодцы, не раскололись! — похвалил их Леха.

— Подписку с нас взяли... о невыезде, — уныло сообщил Витёк.

— Это ерунда! — ободрил их новый друг. — Я их в жизни столько давал, что и считать перестал. Или ты хотел к бабушке в деревню съездить? — насмешливо спросил долговязый.

Вытащив из внутреннего кармана пиджака тугой бумажный свёрток, он положил его на землю рядом с Тараном и сказал:

— Это вам велели передать. Там триста «кусков». Столько, сколько вы должны были взять в магазине. Только не шикуйте! — строго предупредил Леха. — Иначе враз сгорите! Ну, я пошёл, — поднялся он с жухлой травы. — Как-нибудь встретимся ещё. Не навек же он к вам прилип! — сказал Лёха, имея в виду следователя.

Небрежно отряхнул брюки от прилипших травинок, огляделся по сторонам и на прощание посоветовал:

— Если ещё будут приставать, держитесь старой сказки. Надоест слушать — и отстанут.

Лёха подцепил носком туфли пустую бутылку, отшвырнул ее далеко в сторону и, пока друзья смотрели, как она, кувыркаясь и поблёскивая в лучах вечернего солнца, катится по откосу вниз, исчез за ближайшими кустами.

Своему доверенному человеку, поставленному проследить за рестораном «Уют», Патов назначил встречу у себя дома. В больнице тот не работал, слежка за ним наверняка не велась, и к кому из жителей этого подъезда он пришел в гости, сразу не определишь: девять этажей вверх и на каждом четыре квартиры. Поэтому и дверь на условный звонок открыл сразу и без опасений. Гостя усадил к окну, возле письменного стола, а сам расположился в углу комнаты возле журнального столика.

— Домой после закрытия ресторана всегда уезжает одна, — докладывал Патову его доверенный о солистке Клаве. — Иногда на такси, иногда чья-то «волга» её забирает. Номер я записал. Живёт в городе, вот адрес, — положил он на стол листок из блокнота. — Там и номер машины. Квартира однокомнатная. Фамилия её Стайко. На ночь с ней никто не остаётся.

— Это всё? — разочарованно спросил Патов.

— Про неё — да.

— А про кого ещё что есть? — встал с места Виктор Георгиевич и подошёл к столу.

— Ещё я заметил, что у них там много людей крутится, которые никогда ни торговлей, ни кормёжкой людей не занимались.

— Ты их знаешь?

— Ну... друзьями мы никогда не были, — замялся пришедший. — Но кое-что друг о друге слышали. Вот, Дуплет, например. Или Дед. Их специальность — крупные грабежи. Между делом и пристукнуть могут, долго думать не будут. А теперь почему-то туда прилипли. И по всему видно, что они там свои. А этот Дуплет только недавно из зоны возвратился. Ему-то уж точно после его сроков и в городе, и возле него запрещено жить. А ходит открыто, не опасается, значит, какая-то отмазка есть.

— Ну что ж. Пусть крутятся, — спокойно сказал главврач. — И много их там?

— Четверых я знаю, а остальные — не поймёшь, с ними они или просто случайно заехали?

— Ладно. Больше там не появляйся. Они тебя тоже, наверное, приметили, только вида не подают. Хватит с нас неприятностей! — решил Патов.

Оставшись один, Виктор Георгиевич сел за стол и надолго задумался. Думать было о чём: все дела пришлось временно приостановить. В тайнике уже почти не оставалось места для кип каракулевых шкурок, а по срокам вот-вот должны были поступить новые партии товара. И разгрузиться нельзя: слишком велик риск. Придётся сообщить друзьям-азиатам, чтоб прекратили на время завоз товара. Заодно и распорядиться насчёт Жогина: здесь он ему не нужен. Даже опасен. За Шуртовым и магазином «Восток» ведётся постоянное наблюдение, и все связи с кооператорами пришлось прекратить. Чьи люди следят — неизвестно, да это и не имеет значения. Причём следят то ли намеренно нагло, то ли неумело, но в любом случае это действует на нервы. В тот день, когда они поехали с Шуртовым за город в «Уют», за ними сразу же увязался голубой «жигулёнок». Правда, ненадолго, им на «волге» удалось намного оторваться от непрошеных попутчиков, а затем, свернув на просёлок, кружным путём приехать в ресторан без «хвоста».

За больницей как будто наблюдение не установлено. А там, чёрт его знает. Кругом сосновый лес, ходи вокруг с корзиной, будто грибы собираешь, и посматривай по сторонам. И за домом, в котором он живет, наверняка наблюдают. Обложили! Но это ещё можно перетерпеть... А вот как быть с теми неизвестными, которые окопались в «Уюте»? Судя по тому, что он услышал от своего человека, компания там собралась серьёзная. А ведь это только верхушка, те, кого группа выставляет напоказ, чтобы знали, с кем придётся иметь дело, если Патов вздумает сопротивляться. А может, блефуют, и эти уголовники с их дурацкими кличками больше никого за своей спиной не имеют? Если даже и так, то справиться с ними будет непросто. Они не будут себя вести, как тот новичок, пришедший к Валерию Борисовичу с требованием денег. Хотя... Сами по себе уголовники, если ими не руководит умный человек, способны только на наглый налёт или бессмысленное убийство. Придётся появиться в ресторане ещё раз, взвесить всё на месте, а уж потом принимать окончательное решение.

«Интересно, есть у этой солистки домашний телефон? — подумал Виктор Георгиевич, взяв со стола справочник. — Если она из той компании — обязательно.» Долго искать не пришлось: в алфавитном указателе против фамилии Клавы был указан номер телефона. Патов посмотрел на часы. Судя по времени, она ещё должна быть дома: в дневные часы эстрада не работала.

Клава ответила сразу, как будто давно ждала этого звонка и, забросив все домашние дела, дежурила возле телефона.

— Вы ещё не передумали насчёт мебели из ореха? — спросил Виктор Георгиевич.

— А-а-а, это вы... Нет, не передумала. А что, появилась возможность достать что-нибудь хорошее?

— Не сегодня, конечно, — уклонился от прямого ответа Патов. — И надо бы ещё уточнить с вами кое-какие детали. Цену, в частности. Но это не телефонный разговор.

— Понятно... Встретиться с вами где-нибудь мы уже не успеем: мне скоро надо ехать на работу. А вы где сегодня ужинаете? — спросила Клава. — Может, найдёте время завернуть к нам?

— Твёрдо не обещаю, — ответил Патов, — но, может, подъеду.

«Поеду сам, — решил он, кладя трубку, — без Шуртова. Помощи от него всё равно никакой. Только надо отправить туда заранее двух своих. На всякий случай. А самому приехать позже. Сегодня надо решить всё!»

Таким он себе и представлял этого человека: подтянутым, ухоженным, уверенным в себе, одетым без крикливой броскости, но достаточно дорого. К столику, за которым сидел Патов, он подсел незаметно и естественно, без излишних церемоний, словно выходил куда-то на несколько минут, а теперь вот вернулся на своё место и ждёт официанта, чтобы сделать заказ.

— Клава просила передать, что она подойдёт позже, — сказал незнакомец, просматривая меню. И, снисходительно улыбнувшись, добавил: — Ничего не поделаешь — артистка. А эта публика не без капризов. Но вы можете предварительно поговорить о её заботах со мной. Или... о своих. Зовут меня Игорь Сергеевич.

«С Валерием в тот вечер говорил он! — понял Патов. — И не скрывает этого, иначе бы назвал другое имя. Да, собственно, зачем ему скрывать?»

Но это и к лучшему: он тоже понимает, что эта встреча должна быть решающей, после которой они либо станут друзьями, объединёнными общим делом, либо врагами, готовыми идти до конца и на всё. Собственно, они и были до этого врагами, но по векселям приходилось платить другим, а они, оставаясь в стороне, только подписывали их. Теперь, зная друг друга в лицо и сопоставив потенциальные возможности собеседника со своими, они должны были — каждый для себя — сделать окончательный вывод, что выгодней: заключить союз или продолжать вражду.

— Вы сказали Клаве по телефону, что возникли какие-то трудности с приобретением мебели, — начал разговор Игорь Сергеевич. — Может, я в чём-то смогу помочь? На женщин в таких случаях рассчитывать нечего: они не любят трудностей. И неудачников, — добавил он.

— Давайте, наверное, вначале закажем ужин, — предложил Виктор Георгиевич, — а уж потом поговорим.

— А ужин уже заказан, — улыбнулся Игорь Сергеевич. И, поймав удивлённо-вопросительный взгляд своего собеседника, пояснил: — Сегодня вы мой гость, и я заранее обо всём позаботился. Учёл даже и то, что вы не любите коньяк. Хотя я, признаться, не понимаю, как можно водку предпочитать коньяку?

— Это объясняется просто: достаток ко мне пришёл слишком поздно, а потом я уже не захотел менять свои привычки. И потом, мне кажется, безразлично, чем туманить себе мозги. Но вы можете не обращать на меня внимания и пить то, что вам больше по душе.

— Да нет, — возразил Игорь Сергеевич, — надо уважать вкусы гостя. Тем более, что и жертва с моей стороны не так уж велика.

Мишка-пингвин, очевидно, заметил какой-то поданный ему знак, и за два приёма уставил столик закусками.

— Одна из немногих вещей, которые на Руси умеют делать на уровне мировых стандартов, — ядовито заметил Игорь Сергеевич, разливая водку в рюмки.

Выпили молча, без тостов, каждый за своё.

— Меня обложили со всех сторон, — начал жаловаться Виктор Георгиевич, принимаясь за закуску. — Всё парализовано, и думать сейчас о какой-то мебели...

— А кто обложил? — живо заинтересовался собеседник. — Мои люди в последнее время вас не тревожили.

— Обложили следователи. Причём не очень-то и скрывают это. Очевидно, специально так делают, чтобы оказать психологическое давление. Приятного мало. И мешает.

— Расскажите подробней, если можно, — попросил Игорь Сергеевич. — Вот, например, сегодня, когда ехали сюда, вы заметили что-нибудь?

— Конечно! Но добрался я без помех, и то лишь потому, что заранее продумал всё до мелочей. Они, наверное, до сих пор мотаются по городу за моей машиной. А вот прошлый раз уйти удалось с трудом. Но это не основное. Главное — парализован Шуртов.

Игорь Сергеевич слушал своего собеседника очень внимательно, стараясь не пропустить в рассказе ни одной мелочи и не забывая изредка подливать в рюмки. Выслушав, помолчал, то ли обдумывая, что посоветовать, то ли ожидая дополнений к рассказу. Затем, приняв какое-то решение, сказал:

— А что если мы поступим так...

И в этом «мы поступим», Виктор Георгиевич уловил не только готовность помочь ему, но и явное желание собеседника после устранения всех временных трудностей взять на себя часть забот по дальнейшему ведению дел, включив в них своих людей, финансы и опыт.

— Как? — с надеждой спросил Виктор Георгиевич.

— Прежде всего надо выключить из дела следователей.

— Вы... имеете в виду...

— Нет, нет... Совсем не то, что вы подумали, — успокоил Патова собеседник.