Четыре сезона

Вид на море в Схевенингене

Несколько лет назад злодеи выкрали из амстердамского музея Ван Гога картину «Вид на море в Схевенингене». Преступники проникли в здание через маленькое окошко, выходящее во двор, а на стену до уровня второго этажа поднялись по приставной лестнице, неблагоразумно оставленной на ночь рабочими-ремонтниками. больше полиции ничего выяснить не удалось, картину так и не нашли. Винсент Ван Гог написал этот пейзаж масляными красками на полотне в конце лета 1882 года. В ту пору художник жил в Гааге в абсолютной нищете, перебиваясь с хлеба на селедку, и был влюблен в проститутку Син. По мнению искусствоведов, особую убедительность изображению темного неба и бурного моря с качающимся на волнах рыбацким судном на этом полотне придала виртуозная техника мастера, использование грубой кисти и мелких, плевочками, мазков. Художнику, утверждает биограф, мешала работать ветреная погода, к влажному полотну прилипали песчинки. Некоторые песчинки Ван Гог так и не счистил, они навсегда остались плыть в нарисованном море и парить в нарисованном небе.

Теперь в Схевенингене другой вид на море. Это чопорный курорт, куда без риска получить тепловой удар съезжаются на отдых респектабельные пенсионеры. Вдоль блеклого моря под линялым небом выстроились в шеренгу шезлонги, устойчивость которых не в силах победить тот ветер, что мешал творить Ван Гогу. Ветер в пустом раздражении бьется о тенты над террасой отеля «Курхаус», пугая толпу туристов в белых панамках.

Раз в год, в последнюю субботу мая, курорт Схевенинген торжественно вспоминает о своем рыбацком прошлом. Схевенинген спохватывается: ведь на его городском гербе — три селедочки, накрытые золотой короной. В последнюю субботу мая на Северном море открывается сезон ловли сельди. В Голландии это национальный праздник Vlaggetjesdag, День флага. Радугу флагов поднимают над схевенингенской бухтой, отправляясь на промысел, рыболовецкие суда. Цвет флагов от времени года не зависит, а вот сельдь в конце мая, что бы ни писал Чехов, особенно жирна.

Знатоки подтвердят: чем жирнее спинка — тем вкуснее селедка.

В День флага Схевенинген превращается в главный сельдяной порт морской Голландии, потому что рядом, в Гааге, — королевская резиденция. Бочка из улова судна, первым вернувшегося в этот день к берегу, преподносится в дар королеве Нидерландов, а капитану полагается денежный приз. Второй бочонок продают на аукционе, победителю выдают сертификат, удостоверяющий покупку. Праздничный улов, о качестве которого газеты начинают судачить за недели, раскупается в считанные минуты. Все, кроме собственно селедки, которой уже все равно, веселы и довольны, пиво течет рекой, флаги над Голландией реют гордо.

Но голландский праздник мешает радость с грустью, так уж в этой стране соотносятся природа и человек. Если на закате дня, когда лоточники начинают сворачивать свою вкусную торговлю, выйти на песчаную полосу Схевенингена между кромкой моря и бетонной набережной, если, закутавшись в плед устроиться в шезлонге лицом к волне, в душе появляется непонятная сосущая тоска. На далеком горизонте маячит запоздавший рыбацкий баркас. Пленку серого мокрого пространства кое-где подернет рябью волна; воздушный поток погонит прочь, под низкое облако, глупую безымянную птицу. Море в Схевенингене не бывает голубым, а небо не бывает синим. В полукилометре от пляжа череду отелей сменяет череда песчаных дюн, стянутых колючим кустарником. Сюда еще не добралась цивилизация; тут, в уголке отчаяния, вполне мог бы и сейчас трудиться Ван Гог, копировать на холст пески и море. Здесь, кстати, художник написал еще один пейзаж, «Пляж в Схевенингене в тихую погоду». В тихую погоду его побережье выглядит ничуть не радостнее, чем во время шторма. Фестивалей выловленной селедки, картинок всенародного удовольствия Ван Гог не рисовал.

В России у селедки трудная судьба и запятнанная советской пищевой промышленностью репутация. Помните присказку: «Осторожно! Это сельдь, он приносит детям смерть»? А тронутые ржавчиной консервные банки на сиротских полках универсамов? Не забыли о ложке рыбьего жира после завтрака? О селедочном масле? В Голландии сельди тоже веками приходилось искать себе оправдание, эта рыбка и там долго не считалась пищей, достойной порядочных людей. Сельдь не жаловали из-за тяжелого запаха прогоркшего жира и неприятного вкуса. Она была едой нищих и монахов. Король Людовик IX посылал селедку как милостыню в колонии для прокаженных. Сельдь считали символом всего грязного и вонючего, но, как показал опыт, безосновательно.

Для того чтобы наладить с этой рыбой устойчивые кулинарные контакты, потребовалось понять, что после правильной чистки и правильного соления сельдь сохраняется годами и ее можно перевозить на любые расстояния. В противном случае жир быстро окисляется под воздействием кислорода, придавая рыбе паршивые вид и вкус. Один из секретов добычи в том, что сельдь должна «дышать» во время хранения, причем через емкость, через рассол а металлическая баночная тара ей строго противопоказана. Передовой способ чистки и консервирования изобрел в 1385 году рыбак Виллем Якоб Бейкельцон из зеландской деревушки Биерфлит. В его честь лучшая голландская сельдь до сих пор называется «бейклинг». Бейкельцону пришло в голову, едва вытащив сеть с уловом, отсекать сельди жабры, которые, оказывается, и вырабатывают вещества, придающие рыбе горечь. Выпотрошенную сельдь Бейкельцон пересыпал солью и укладывал в бочки прямо на палубе ведущего промысел судна.

За минувшие шесть веков трудолюбивые голландцы понастроили дамб и на несколько километров отодвинули море от Биерфлита. Больше в этой заштатной деревушке на холодном голландском юге, кажется, с той поры ничего не происходило, разве что появилась пожарная команда. Могилу Якоба Бейкельцона на местном кладбище (он скончался через 12 лет после того, как сделал свое историческое открытие) бережно сохраняют, иногда праху его приезжают поклониться даже коронованные особы. На центральной площади Биерфлита, у кирхи, красуется памятник хитроумному рыбаку. Бронзовый Бейкельцон не стоит за штурвалом, сурово глядя в будущее. Скульптор знал свое дело: сурово глядя в будущее, бронзовый Бейкельцон потрошит рыбу.

Это будущее у тех, кто промышляет сельдь, оказалось прекрасным: мировой улов ныне превышает пять миллионов тонн, причем ученые утверждают, что никакой угрозы вымирания вида не существует. Сельдь распространена в разных широтах, от умеренных до тропических, плавает и в великих океанах вроде Тихого, и в невеликих морях вроде Азовского. Какое бы имя сельдь ни носила, хоть пузанок, как на Каспии, хоть полосатая кибанаго, как в тропиках, эта глупая рыба повсюду одинаково охотно идет в большие сети, поскольку совершает сезонные миграции по проторенным маршрутам бессчетными стаями. Кормится сельдь планктоном, которого особенно много бывает с мая по август. Потому и День флага (флага с тремя селедочками и одной золотой короной) голландцы назначили на конец весны.

В 1390 году селедку, засоленную новым способом, впервые вывезли в большие торговые города. Спрос на «рыбу нищих» быстро вырос по всей Европе, купцы стали вкладывать деньги в организацию лова, и в Нидерландах построили целый «сельдяной флот». Голландцы, сколько могли, берегли рецепт засолки и таким образом диктовали законы промысла. В конце концов Бейкельцона рассекретили и догнали, но к тому времени «малосольное золото» уже обогатило страну, да и таинство мастерства определяет прежде всего традиция. С XV века купцы привозили голландскую сельдь в Великий Новгород, при Петре деликатес поставляли и к императорскому столу, но в России царской рыбой селедка не стала.

Центральное блюдо Дня флага называется matjesherren — «майская сельдь». Свежайшее филе малосольной сельди продают прямо в порту, прямо на пляже, во всех прибрежных ресторанах и тавернах, на всех рынках и базарах, со всех лотков и прилавков, в каждой лавке и в любом магазине. Освобожденную от чешуи и косточек рыбку достают из рассола, берут за хвостовую часть и, посыпав мелко нарезанным луком, отправляют прямиком в рот. Запивают пивом или можжевеловой водкой жиневр, заедают серым голландским хлебом. Что скажешь? Простая народная еда. Божественное блюдо. Рыба, тающая во рту.

Если в matjesherren добавить сахар и специи, она теряет соленый привкус, зато набирает в жирности — и меняет название на shmaltz («толстая селедка»). Рыбу холодного копчения голландцы именуют kipper, а селедка, маринованная в соли и уксусе, по всей Европе известна под фамилией bismarck. Оказывается, Железный Канцлер всем прочим рецептам предпочитал именно этот. По большей части сельдь нашла себе применение в кухне холодного стола, перед употреблением в пищу ее рекомендуют, по крайней мере, несколько часов вымачивать, лучше всего в молоке, но существуют и горячие блюда. Однако свежевыловленную сельдь жарят (в растительном масле, завернув в грубую бумагу, чтобы устранить запах) только в портовых городах и только на открытом воздухе. Эксперименты по разогреванию баночной сельди, которые, как гласит молва, иногда проводят в московских общежитиях студенты из Вьетнама, славы Бейкельцона принести не могут.

Однажды День флага, утопивший всю Голландию в проливном дожде, застал меня, по местным меркам, далеко от моря, в городке с невероятным названием s'-Hertogenbosch. Это родина другого великого голландского живописца, Иеронима Босха, родина, которую художник почитал так, что взамен фамилии ван Акен выдумал себе псевдоним из последних букв городского имени. Хертогенбос и картины Босха — произведения одного и того же художественного стиля, равноценная (вернее — бесценная) «пламенеющая готика», напоминающая бесконечный органный аккорд; любой архитектурной линии противопоставлена контрлиния, каждая деталь прорабатывается без устали и без конца.

Босха, как и Ван Гога, считают гениальным безумцем. Наверное, закон природной компенсации все же берет свое, ведь нет в мире другой страны, жизнь в которой была бы в такой точности, как в Голландии, до таких незначительных мелочей приведена в соответствие со здравым смыслом и самыми благонамеренными представлениями о человеческом удобстве и процветании. Об этом парадоксе я и думал, глядя на величественные крепостные башни Хертогенбоса, на пряничные бюргерские дома, на радостную речку Доммель, подпитанную каналами и перепоясанную мостами. Отчаянием тут и не пахло. Зато отчетливо, дурманяще веяло малосольной селедочкой, которую уже успели доставить в десятки торговых точек под огромными белыми зонтиками. Дождевая туча зацепилась за шпиль расписанного Босхом собора Святого Йоганна и проливала потоки воды на рыночную площадь. Но это никого не смущало. Тогда не стал смущаться и я.

Если с неба сквозь тучи, помимо Бога, на Голландию в День ее рыбного флага смотрел Якоб Бейкельцон, он наверняка остался доволен.

Все поколения «Heineken»

Пиво не терпит суеты и ценит традицию. Пивоварение, как и владение королевствами, — привилегия династий. А самая знаменитая династия пивных монархов — голландская семья Хайнекенов. Основателя фирмы Герарда Адриаана журналисты называют Хайнекен Первый, продолжателя его дела Генри Пьера — Хайнекен Второй, а Альфреда Генри, одного из самых удачливых и противоречивых предпринимателей минувшего века, — Хайнекен Третий. Да и цитадель Хайнекенов, гигантское здание центрального завода концерна в Амстердаме, столь же величаво, столь же неприступно и даже построено из почти такого же темно-красного кирпича, как настоящая королевская резиденция потомков Вильгельма Оранского — Биеннехоф в Гааге.

До поры до времени Интернет-страница пивной корпорации приглашала посетителей к знакомству от имени самого Хайнекена Третьего, так сказать, от первого лица фирмы. Ну что же, очень трогательно: «Мой дед сто лет назад принял решение… Мой отец полвека спустя постановил… А мне оставалось только приумножать наследие, но даже я не смогу перечислить вам все достижения семейного бизнеса». Вот дорога промышленной славы: дед, Хайнекен Первый, заложил основы; отец, Хайнекен Второй, боролся за качество. А сам он, Хайнекен Третий, сын и внук, свято верил в магическую силу рекламы и часто делился с коллегами юношескими воспоминаниями от посещения заводов «Филипс»: «Эти люди производили электрические лампочки, но продавали дневной свет». Альфред Хайнекен извлек уроки из чужого опыта: он торговал не просто пивом в бутылочках зеленого стекла; он продавал воздушную чистоту каналов Зеландии, напыщенность голландской королевской столицы, бойкость ветряных мельниц, свежий запах сена, холодное небо над Северным морем и утонченный разврат амстердамских «красных кварталов». Все это — в каждом глотке напитка под названием «Хайнекен».

Герард Адриаан, статный мужчина с усами и бородой метелкой, по моде своего века, стал заводчиком в 22 года. Деньги на покупку первого производства, амстердамского пивзаводика «De Hooiberg» («Стог сена»), дала матушка Хайнекен, которую раздражали местные выпивохи, поглощавшие жидкую дрянь в окрестных забегаловках. В погоне за успехом Хайнекен Первый разъезжал по Европе, закупал оборудование, открыл на своем заводе уникальную по тем временам контрольную лабораторию. В результате умельцы вывели отдельную культуру дрожжей (известную как сорт Хайнекен А), которая применяется до сих пор и остается единственным секретным ингредиентом пива. При Герарде Адриаане и пиво принялось путешествовать: с 1880 года «Хайнекен» стал продаваться за границами Голландии. А сейчас продается в 170 странах мира.

Генри Пьер, солидный господин с усиками денди, не походил на отца. Настоящая «акула капитализма»: жесткое хищное лицо, решительный подбородок, колючий взгляд. Именно его «Хайнекен» раньше других европейских концернов возобновил поставки алкоголя в Соединенные Штаты — сразу после отмены там «сухого закона». При Генри Пьере семейная пивная империя пережила разруху двух мировых войн, именно Генри Пьер придумал и претворил в жизнь новый лозунг фирмы: «Жизнестойкость и нововведения».

Все остальное — начиная с 1953 года — за весь «Хайнекен» и семью Хайнекенов придумывал Альфред Генри. Придумал купить заводы главного конкурента на внутреннем рынке, корпорацию «Амстель». Придумал разливать две трети производимого пива в бутылки. Придумал цвет и форму этих бутылок. Придумал открыть в городке Зутервоуд крупнейший в Европе завод. Придумал теннисный турнир «Heineken Open», джазовый пивной фестиваль и пивной премиальный фонд. Придумал вместо прямолинейного папиного свой фривольный девиз: «Хайнекен освежит даже те части тела, куда не дойдут другие сорта пива».

Много напридумывали и о самом Альфреде Хайнекене. О нем написана не одна книга — и бульварные бестселлеры, и освященные благословением самого главного героя жизнеописания, смахивающие на Библию. Как и все святые сказания, биография Хайнекена состоит из разных эпических поэм — трогательных и забавных. В этих поэмах он предстает настоящим человеком голландской мечты. Хайнекен, гласит одна легенда, решив овладевать рынками сбыта с помощью современных методов, начал с того, что собственноручно приколотил к дверям кабинета табличку с надписью «Отдел рекламы». Многократно пересказана самая скандальная история из жизни Альфреда Хайнекена — история его похищения в 1983 году бандой гангстеров. Другие анекдоты повествуют о прижимистости одного из самых богатых людей Европы. О том, например, как Хайнекен пытался выторговать у городских властей Амстердама снижение копеечного налога за содержание домашней собаки, объясняя свою позицию тем, что его пес — не четвероногий друг, а наемный охранник жилища.

Таланты всегда противоречивы. Дарования промышленника и менеджера сочетались в характере Хайнекена с неуживчивостью, вздорностью и страстью к невинным порокам вроде коллекционирования океанских яхт и спортивных самолетов. Его называли «красным пивоваром», поскольку Хайнекен то и дело пытался улучшить условия существования рабочих. В то же время именно прокатившаяся по пивзаводам в начале восьмидесятых годов волна забастовок в конце концов привела главу концерна к нелегкому решению: он продал часть акций компании и устранился от руководства ее ежедневными делами.

Автор лучшей, по признанию специалистов, биографии пивного магната, журналист из Амстердама Барбара Смит проконсультировала меня по нескольким требующим тонкого понимания специальным вопросам. Но и Барбара, которая знает о прошлом и настоящем Хайнекенов едва ли не больше, чем они сами, похоже, тоже ищет ответ на вопрос: в чем же заключается главная загадка этой семьи — самых богатых, самых целеустремленных, самых удачливых голландцев на свете?

Хайнекен Третий скончался, не дав друзьям и подчиненным возможность пышно отпраздновать его восьмидесятый юбилей. После себя пивной король оставил всемирную славу, гигантское состояние и одну из самых раскрученных торговых марок. Но не оставил главного — Хайнекена Четвертого, сына, который продолжил бы дело и династию. Контрольный пакет акций пивоваренной компании, капитал в 3,5 миллиарда долларов перешел в руки единственной дочери Хайнекена Шерлен, которой пришлось забыть о хлопотах домашней хозяйки и занять место в совете управляющих фирмы. Шерлен старается укрепить фамильный дух бизнеса, ведь последняя воля усопшего звучит так: «Пусть компания останется в руках семьи».

…Правильно пиво «Хайнекен» пьется так: охлажденный до шести градусов напиток наливается в непременно чистый бокал емкостью 0,3 литра сначала на высоту всего полутора-двух сантиметров. Только через минуту, когда пена осядет на золотой пивной поверхности тонкой кружевной пеленой, когда повеет свежим ячменным ароматом, когда стекло и ячмень соприкоснутся и «почувствуют» друг друга — вот тогда… Не торопитесь понапрасну. А если умираете от жажды, то лучше плесните себе минералки.

0,3 литра охлажденного пива в чистом бокале с пятиконечной красной звездочкой на боку. Все поколения «Heineken».

Пятьдесят тысяч огней

Вечером в этом городе сияют пятьдесят тысяч огней. Едва заходит солнце, как зажигаются уличные фонари, загораются витрины магазинов, вспыхивает сигнальный прожектор на шпиле радиобашни Маркело, включают свет в окнах жилых домов. Как и повсюду в Голландии, здесь никто не прячется за шторами, и если после наступления темноты вам взбредет в голову побродить по улицам, то чужая семейная жизнь поневоле станет частью вашей собственной. Вечера жители Мадуродама проводят чинно и скучновато, как и подобает буржуа. Вокруг безлюдно; разноцветные вывески ресторанов отражаются в темной воде каналов; желтой пунктирной строкой проносятся огоньки спешащего к вокзалу Гронинген поезда. Мерцает Амеландский маяк, салютуя идущему в порт сухогрузу. Как костер — небо над стадионом, где начинается матч с участием «Аякса». В ожидании свистка арбитра команда выстроилась на почти потерявшем травяной оттенок от резкого света «юпитеров», тщательно выстриженном шашечками газоне.

Рост самого высокого футболиста, как и рост самого высокого зрителя, — семь с половиной сантиметров.

Идею создания кукольного мира предложила в 1950 году известная в Голландии общественная деятельница, госпожа Боон ван дер Старп. Сия почтенная дама мечтала о строительстве «маленького города, крошечные жители которого были бы счастливы, города-чуда, в котором все воспринимается с улыбкой, гости которого чувствуют себя детьми и смотрят на мир детскими глазами». Через два года в пойме ручья на опушке лесопарка на окраине Гааги возник самый маленький и самый знаменитый город королевства Нидерланды, потому что Мадуродам — это вся Голландия сразу, все лучшее в Голландии, это Голландия в миниатюре. Тысяча зданий, исторических или современных, существующих на самом деле или в проектах архитекторов, выполнены в масштабе 1:25. Макетных дел мастера «собрали» в Мадуродаме карликовые копии известных в стране архитектурных ансамблей и промышленных предприятий. Садовники вырастили карликовые рощи. Кукольники изготовили тысячи крошечных человеческих фигурок, маленьких автомобилей, игрушечные железнодорожные составы, самолеты, катера, корабли, велосипеды, отары овец, стада коров и одну совершенно настоящую, размером с мыльницу, золотую карету для королевы Нидерландов. Если не пожалеете десятицентовой монетки, это хозяйство придет в движение: под колокольный бой потянется в тот самый огромный (едва ли не с целую комнату) собор Святого Йоганна из города Хертогенбос процессия с новобрачными во главе, под марш военно-морского оркестра тронется к Рыцарскому залу в Гааге роскошный монарший кортеж, а на площади у памятника принцессе Вильгельмине грянет армейский парад. Машины мчатся по хайвеям, торговые суда минуют шлюз имени принцессы Беатрикс, самолеты рулят к причалам аэропорта — вот это уже совершенно бесплатно, за счет городских властей.

В старой части Мадуродама самое высокое здание — Городская башня из города Утрехт, в два «настоящих» человеческих роста. За углом — Большая церковь из Миддельбурга, дальше — и знаменитый амстердамский квартал Йордаан, и здание Лейденского университета, и Сырный рынок в Алькмааре. В искусственном водоеме у Национального морского музея бросил якорь трехмачтовый бриг «Амстердам». Его прототип, настоящий «Амстердам», в 25 раз больше размерами, затонул на пути в Индию лет двести пятьдесят назад. Бриг косит игрушечными пушками на Португальскую синагогу и семиэтажную мельницу «Де Валк».

Раньше мадуродамские дома мастерили исключительно из дерева, но теперь широко применяют гипс, папье-маше и разные пластмассы. Если за поворотом вы вдруг заметите свободную площадку, не удивляйтесь, значит, объект находится на реставрации, после окончания которой, до «возвращения в строй», качество работ проверит мэр города. Больше четверти века, со дня совершеннолетия до дня восшествия на трон, серебряная цепь с гербом Мадуродама, символ городской власти, принадлежала нынешней королеве Нидерландов Беатрикс. В 1952 году юную принцессу назначила на эту должность ее мать, королева Юлиана. Теперь о состоянии улиц и зданий, о распределении средств из казны заботятся депутаты городского совета, старшеклассники, которых ежегодно выбирают на высокие посты ученики гаагских школ. Мадуродам, кстати, приносит неплохие доходы, за счет которых содержатся несколько благотворительных организаций. Как раз в эту копилку падают гривенники, которыми расплачиваются за движение мадуродамской толпы любознательные посетители. За полвека существования игрушечного города его посетили больше 50 миллионов человек.

Первым дизайнером Мадуродама был известный в Голландии архитектор Боума. В середине девяностых годов, когда, как это всегда бывает в жизни, город перерос свои границы, за его расширение взялась компания «Куипер Компаньонз». На окраинах Мадуродама появились современные кварталы — суперзастройка юго-восточных районов Амстердама, коттеджи из Зоетермеера с солнечными батареями на крышах, «кубические» особняки из Хелмонда. Рядом выросла внушительная индустриальная зона — пивной завод «Ораниенбом» из Бреды, судостроительная верфь, корпуса нефтеперерабатывающего завода «Эссо», знаменитый мост «Эразмус» через гавань Роттердама с башней «Евромаст» по соседству, электростанция в Ниймегене. Все это дает Мадуродаму вдосталь угля и стали. Судя по состоянию городского хозяйства, Мадуродам — зажиточный город, ничуть не беднее Гааги, взявшей его в сплошное кольцо. Мадуродам и дальше строится: за те же десять центов вы заставите работать любой подъемный кран.

Игрушечный город получил имя в честь лейтенанта королевской армии Нидерландов Георга Мадуро. Он, не дожив до 30 лет, погиб незадолго до окончания Второй мировой войны в концлагере Дахау. Надпись на мемориальной доске у входа в Мадуродам гласит: «В лице Георга Мадуро Нидерланды воздают почести всем героям войны». На улицах Мадуродама есть и модель дома, в котором в 1916 году родился Георг: аккуратный двухэтажный особняк кирпичного цвета с тропического острова Кюрасао, бывшей голландской колонии.

Придумывая Мадуродам, его создатели моделировали счастье, как представляет себе счастье любой ребенок. Ежедневный поход на работу тут вовсе не обременителен, он столь же захватывает, как, к примеру, сеанс анимации. Жители Мадуродама избавлены от нудных обязанностей, зато развлекаются с удовольствием и изобретательностию. Для простого человеческого счастья в этом городе есть все — от парка аттракционов до зоологического сада с водопадами и альпийскими горками, от песчаного пляжа с купальщиками и загоральщиками до ярмарки с колесом обозрения, от помпезного королевского дворца до легкомысленной торговой улицы и гольф-поля. Все голландские праздники — и Рождество, и День королевы, и День флага, и Пасха, и Сырная пятница — в Мадуродаме собраны воедино, сцеплены, как вагоны игрушечного поезда, в бесконечную череду наслаждений. Чего тут нет и быть не должно — так это напоминаний о человеческих бедах и пороках. Нет свалок и помоек, нет психбольницы и сиротского приюта, нет борделей и домов престарелых, нет пьяных, нищих, нет бездомных и несчастных. Нет внутренних и внешних врагов, видно, мир надежно бережет оловянная армия, вечно устраивающая построение у казармы имени Георга Мадуро. Машинная цивилизация щедро одарила город своими достижениями, но уберегла от назойливых недостатков вроде чада заводских труб или засилья рекламных плакатов. В Мадуродаме жизнь царствует без смерти: рядом с госпиталем нет морга, рядом с церковью нет кладбища. Свет в этом городе — не пожар, а фейерверк, свечи в Мадуродаме горят только на праздничных столах. Кукольное существование не замкнешь в логический круг. Граждане счастливого города рождаются из папье-маше, как Гурвинек, их выстругивают из деревяшки, как Буратино, они не старятся и не умирают; они молятся Богу, но не возносятся к нему; они играют свадьбы, но не скорбят на похоронах; им не к чему бояться вечности, потому что они не знают, что это такое. Их рост — всегда семь с половиной сантиметров. И если кукольные радости и достижения — в масштабе один к двадцати пяти, то горя и страданий Мадуродаму не отмерено вовсе. Все правильно: страдания не предусмотрены детством. Или в то солнечное весеннее утро, когда вам как раз исполнилось шесть, когда впереди — согретый маминой лаской день, вы не задали родителям вопрос: «Ведь правда же, мы будем всегда?»

Конечно, малыш, мы будем всегда. Мы всегда будем гулять в мадуродамском городском парке. Всегда будем лопать вкуснющее клубничное мороженое со взбитыми сливками на площади в старом квартале. Всегда будем глазеть на разводные мосты, на жадные до воды шлюзы, на размашистые крылья мельниц, на шарманщиков и торговцев засахаренными орехами, на поливальные машины, на вечерние огни в окнах чужих домов. Нам всегда будет хорошо вместе, и нам навсегда останется шесть, двенадцать, двадцать восемь или сорок пять лет; столько, сколько было в тот момент, когда кассирша у входа в Мадуродам вернула нам сдачу за билеты. Жизнь в этом городе слишком хороша, и нет ни тени сомнения в том, что она никогда не кончится.

Кончается только ваше пребывание в Мадуродаме. На обычную, а не на игрушечную улицу вы выходите в сумерках, прямо к трамвайной остановке. И уже через четверть часа пьете кофе в бистро на берегу пруда у темнокирпичного здания парламента. Прохладно, еще не лето; мощно бьет в высоту фаллическая струя фонтана, ветер развевает ее макушку в веер. Это воскресенье в Голландии — не День королевы, поэтому из-за дворцовых стен не слышно литавр и труб оркестра морских пехотинцев. Солнце спряталось за шпили Рыцарского зала, но педантичная Гаага тут же выставляет на борьбу с темнотой легионы фонарей. Вы подзываете официанта, чтобы расплатиться. Вы знаете: где-то вдалеке, в нескольких трамвайных остановках от реальной жизни, греет небо светом пятидесяти тысяч крошечных электроламп чудесный город Мадуродам.