Четырнадцатое, суббота

Глава 4. ВПЕРЕД, К АЛМАЗНОЙ ДОЛИНЕ

Спустя пару часов, в течение которых мы бодро чеканили шаг по хорошо укатанной дороге, а лес, между тем, все сильнее погружался во тьму, мы подошли к развилке. Слева к нам примыкала еще одна дорога и обе соединялись в один большак. Тут мы, наконец, убедились в правильности выбранного направления.

— Ета, гляньте, — сказал Лешек, указывая пальцем на столб с деревянной табличкой.

Табличка была в форме стрелки, а вырезанные на ней литеры, как мы успели разглядеть в угасающем свете уходящего дня, гласили:

— Й-ес! — Лешек сопроводил восклицание уже описанным выше характерным жестом.

Поскольку продолжать шествие в темноте (по крайней мере двоим из нашей компании) было бессмысленно, мы решили разбить лагерь и переночевать прямо здесь, на обочине. Я поставил палатку, Лешек сбегал к ручью за водой, Вольф нарубил дрова. Мы сварили кашу с последней банкой тушенки, а после ужина, за кружкой чая, провели ревизию наших трофеев. Итак, наша добыча составила:

Допотопный пистолет, порох и пули к нему.

Шесть хорошо наточенных тесаков.

Шкатулка из малахита, украшенная рубинами.

Бриллиантовое колье (а может ожерелье, я не разбираюсь).

Какой-то кулон с геральдическими знаками.

Серебряный перстень с печаткой.

Кроме того, пять золотых долбонов, двенадцать серебряных ендриков, три золотых рубля и горсти две меди. На монетах были отчеканены профили каких-то монархов, причем лик на долбоне чем-то напоминал президента США Франклина. На обратной стороне имелось только название дензнака в именительном падеже и единственном числе без указания номинала. Из чего следовало, что если с вас за нечто такое требуют уплатить, скажем, три ендрика, отсчитываете ровно три звонкие серебряные монеты и сдачи, как говорится, не надо. Я не брался оценить платежеспособность нашего богатства по курсу в у.е., но Вольф с Лешеком в один голос уверяли, что мы богачи. За один медный грош в данной местности можно выпить стопку водки в трактире, а за два — так и поужинать. За три монеты — переночевать в этом трактире. А если добавить еще четыре медные монеты, то можно переночевать и э… мнэ… не в одиночестве. Десять грошей стоит новый костюм — камзол и порты, а плюс еще пять монет, получишь сапоги и чулки в придачу. Дюжина грошей составляет ендрик, шесть ендриков — долбон, а это хорошая верховая лошадь. За рупь (тут все говорят не рубль, а «рупь») дают два долбона, так что считайте сами, насколько мы стали богаты.

Наш костер давно прогорел, однако откуда-то потянуло дымком. Ветер дул со стороны Алмазной долины. Возможно у нас есть попутчики, а может и лагерь разбойников не так далеко. На всякий случай мы решили этой ночью по очереди дежурить, поскольку все равно втроем в девчачьей палаточке тесно. Вольф разбирался в старинном оружии (уверяя, что оно вполне современно) и зарядил трофейный пистолет, дабы дежурный чувствовал себя на посту увереннее.

— Зачем же они таскали с собой все это? — спросил Лешек, на первый взгляд риторически, указывая на добытые нами деньги и драгоценности.

Но Вольф сумел найти ответ:

— Очевидно, незадолго до нас, они уже поимели клиента, возможно и не одного.

— Да, если бы они нас не встретили, у них был бы удачный день.

Я вызвался дежурить первым. По натуре я сова, и утреннее дежурство просто выбило бы меня из колеи на весь день. На «собачью» вахту вызвался Вольф. Лешеку тоже пришлось невесело — сначала сладкий сон, потом побудка, а после того, как разгуляешься, снова пытаться заснуть.

Мои попутчики улеглись в палатке, а я пялился на звезды, не находя почему-то среди них ни Малой, ни Большой Медведицы, ни Кассиопеи — то есть тех созвездий, которые я как-то умею различать. В лесу было тихо, только где-то ухала сова и время от времени кричала выпь. Чтобы скоротать время, я решил навести ревизию в своем рюкзаке. Вчера у бабули Ягули я покидал туда всякой всячины и уже забыл, что именно. Я раздул угли костра и подбросил хворосту. Итак, что мы имеем? Электрический фонарик с запасом батареек. Вещь нужная. Спальник, теплый свитер, запасная футболка, бухта основной веревки, три карабина, «сплавные» тапочки из неопрена. Это вряд ли скоро потребуется. Продуктов у меня почти не осталось, но кое-какой запас есть в рюкзаке у Лешека. А вот коробка с походной аптечкой. Что там? Самый минимальный набор: анальгин, аспирин, нитроглицерин, бинты, пластырь, йод, нашатырь, перекись водорода, еще какой-то пузырек. Что это такое? Ах да, не могу не рассказать, очень уж забавная история.

Это было на третий день нашего сплава по реке, кажется после Синих Чертей — единственного порога, названного «первопрохожденцами» без палеонтологизмов. Однако здорово же они тут погуляли, если зеленые черти им синими показались. Сам-то порог — ничего особенного, так, на троечку. Мы проскочили его без просмотра, не наткнувшись ни на один камушек. Ниже порога командор скомандовал остановиться на обед, а когда с этим делом, с обедом то есть, было покончено, и мы уже пили чай, из лесу вышел пожилой человек с собакой. Это был представитель местной народности (человек, я имею в виду) и, по всей видимости, охотник. Пес — крупный красивый маламут. Окажись он на любой столичной выставке получил бы там, и вполне заслуженно, не один приз. Позже выяснилось, что щенка охотнику привез один заезжий коммерсант, гостивший и охотившийся у хозяина несколько дней.

Охотник поздоровался, мы предложили выпить с нами за компанию чаю, в знак гостеприимства (хотя кто тут, в тайге, гость, а кто хозяин — вопрос весьма деликатный). Старик выпил бы с удовольствием и чего покрепче, но от чая тоже не отказался.

— Подыхает пес! — горестно произнес охотник, принимая из рук Ленки кружку крепкого чая. — Жалко! Второй день не жрет ничего, не лает, не бегает…

Он был расстроен до слез, да оно и неудивительно. Ведь собака для таежника, это всё. И на охоте помощник, и сторож, и, даже, поставщик шерсти для производства «мух».

— На «муху», сделанную из шерсти этого пса — во какой хариус берет! — хозяин показал жестом аршин.

Пес и впрямь вел себя неадекватно. Он катался на спине, кашлял, ползал на брюхе и пытался засунуть лапу себе в пасть. Присмотревшись, я догадался, в чем дело, подошел к собаке и решительно распахнул ей челюсти. Потом засунул руку в пасть почти по локоть и извлек из горла кусок расщепленной птичьей кости. Пес моментально повеселел, подпрыгнул сразу на всех четырех лапах, лизнул меня в мор… э… в лицо, завертел хвостом и бросился к хозяину, чуть не сбив его с ног. Старик тоже обрадовался.

— Алдан! Алданчик мой! Жив, милый!

Приговаривал он, лаская собаку. Потом долго тряс мою руку и рассыпался в благодарностях.

— Ой, спасибо, мил человек, уж не знаю как и благодарить! Хошь, патронов дам, семь шестьдесят две?

— Да не, ну зачем мне патроны, у меня и ружья-то нету.

— Это не для ружья, для карабина, — блеснул своими оружейными познаниями Лёха.

— Точно!

— Какая разница, все равно и карабина нету.

— Или хошь, я тебе шкуру медвежью подарю. Или голову оленя с рогами. Только это на заимке, тут недалеко, километров восемь.

— Да нет, спасибо, шкура мне тоже не нужна. И с рогами, как я тут, на плоту… Да и времени нету, плыть нам пора. Пустяки, ничего не надо.

— Слушай!

Он покосился на девчонок, взял меня за локоть, отвел в сторонку и заговорил в ухо:

— Тогда вот, такая вещь, очень нужная…

Он вытащил из котомки этот вот самый пузырек.

— Это настойка на пантах. Очень помогает. Вот мне семьдесят два, а я еще хоть куда! Бери, от девок отбоя не будет, для мужской силы очень полезно.

— Да я вроде как еще… — замялся я.

— Бери, бери! Молодость, она, знаешь, не вечная.

Что ж, подумал я, благодарности старика-охотника мне по-любому не избежать. Взять пузырек — это лучше, чем тащиться восемь километров до заимки за рогами. Так я стал обладателем настоящего самопального пантокрина. Я поблагодарил старика и решил привезти пузырек домой как походный сувенир и засунул его в аптечку. Лёхе, нашему штатному рыбаку, охотник подарил несколько «мух», сделанных из шерсти маламута. И действительно, хариус клевал на них отменно.

Ночь прошла совершенно спокойно, только Вольф разбудил нас в несусветную рань, около шести, и позвал к завтраку. А потчевал он нас не геркулесовой кашей на молоке. На костре на вертеле, источая приятный аромат, жарился кролик. Или заяц, бес их разберет, но чертовски вкусно. Мясо было парное, нежное, с хрустящей корочкой.

— Слушайте, мужики, — сказал я. — На табличке было написано: «Алмазная долина 140». Что это означает, порядковый номер, год основания или удаленность от нашего места?

— Последнее, сударь, — не задумываясь ответил Вольф.

— А в чем? В милях, в морских милях, в километрах?

— В верстах, конечно же.

— Значит, если я правильно понимаю, пилить нам до нее минимум четыре-пять дней. Ибо, хоть и без ложной скромности могу заявить, что лично я ходок неплохой, но зато и турист с большим стажем и опытом и прекрасно понимаю, что даже по хорошей дороге больше тридцати верст в день отмахать довольно сложно. Причины для задержек найдутся всегда: броды, переправы, завалы, энтузиазм местного населения, разбойники, мозоли и так далее… Так о чем это я? Нельзя ли раздобыть где-нибудь какое-никакое транспортное средство? Вездеход там, трактор, мотоцикл с коляской, в конце концов, сгодился бы, на худой конец ковер-самолет или печь самоходная как у Емели?

— Ковры-самолеты свободно продаются только в Шема Ханстве, — сказал Вольф. — Их там по кощеевой лицензии производят. Но здесь они все равно летать не будут.

— Почему? — поинтересовался я, а про себя подумал: «Потому, что сказки все это!».

— Тут АГЗУшек нету, — пояснил Лешек. — Короче, надо, чтоб АГЗУшки, типа, через каждые пятьсот саженей стояли.

— АГЗУшки? — удивился я. — А что это?

— Антигравитационные энергозарядные устройства. Они, как бы, подпитывают ковер, там, или метлу. У бабушки две метлы в избе есть, мы, как бы, и на них могли бы улететь, но АГЗУшка только одна — в избе…

— Так они ж у нее женские, метлы-то!

Я решил блеснуть своими познаниями, мол тоже не лаптем щи хлебаю, разбираюсь и в метлах, и в коврах-самолетах и в этих, АГЗУшках.

— Женские? — удивился Лешек. — Да нет, это бабуля на них, как бы, ведьмочек-практиканток обучает. Короче, для экономии энергии сделала подъемную силу в три с половиной пуда. А можно, типа, до пяти пудов сделать, только гравипрутьев, как бы, еще добавить. А ковры, так те и до ста пудов поднимают. Стопудово!

Так вот почему девчонкам не удавалось далеко от избы улететь. А мужики, так те вообще от земли не могли оторваться. Подъёмная сила три с половиной пуда! Пятьдесят шесть килограммов, то есть. Впрочем, блин, чего это я? В натуре, что ли, в сказку верить начинаю?

— А самоходные печи только по Алмазной долине бегают, — тем временем продолжал Вольф беседу о сказочных транспортных средствах. — Нам до них еще топать и топать!

— Им тоже какие-нибудь АГЗУшки нужны?

— Не, для них такие, типа, две чугунные слеги прокладывают. Дли-и-инные такие слеги.

— Железная дорога, что ли?

— Типа того.

Я пошел складывать палатку. Лешек с Вольфом о чем-то шептались у догорающего костра.

— Ладно! — Вольф решительно поднялся. — Цените мою доброту и заботу. Ждите меня здесь, вернусь часа через полтора. Вы тут не скучайте, господа, и цените меня, цените!

Мне очень хотелось заснять на видеокамеру момент превращения Вольфа из человека в волка или наоборот. Но он никогда не делал этого у нас на виду, все время прятался в кустах или за нашими спинами. Вот и сейчас Вольф скрылся за вековым дубом человеком, а выскочил оттуда волком и скрылся в чаще леса.

Когда мы с Лешеком решили, что он сгинул навсегда и собирались уже тронуться в путь вдвоем, Вольф вернулся в образе человека, верхом на сером в яблоках скакуне, ведя в поводу еще двух коней. В своей кавалерийской форме верхом он смотрелся великолепно.

До сегодняшнего дня я сидел в седле всего два раза в жизни. Первый раз в возрасте четырех лет, когда родители водили меня в зоопарке. Там меня посадили верхом на пони и сфотографировали. А второй раз… Второй раз этой весной. Мы собрались нашей будущей походной группой у командора на вечеринку. С шиком былых студенческих традиций пили коньяк из граненых стаканов и закусывали копченой хамсой. Разговаривали о предстоящем походе, составляли списки необходимого снаряжения, продуктов питания, назначали ответственных, ну и так далее. А помимо этого между делом вели светскую беседу о разных пустяках.

Тогда-то Катька и обмолвилась, не помню по какому поводу, что любит верховую езду, правда давно не каталась, но очень хотела бы снова посидеть в седле. Немного отвлекусь и скажу, что Катька мне очень нравится. Жаль, что перед самым походом у нас вышла размолвка. Виновата, конечно же, она, моя гордыня. Что сделать, ну не захотел я лезть в фонтан в городском парке. А Катька настаивала, чтобы я полез купаться в фонтан среди бела дня, при всем честном народе. На самом деле день-то был и вправду очень жаркий и окунуться, может, было бы и приятно, но тут дело в принципе. Не хотелось потакать капризам, а то ведь сегодня фонтан, завтра луну с неба, потом шубу норковую и белый лимузин. А она обиделась и все последнее время дулась на меня, даже в походе… Ото всех этих воспоминаний у меня защемило в сердце. Где же теперь моя Катька, что с ней, не обижают ли? Я обязательно ее спасу. И Лёху спасу, и Ленку, и командора…

Да, так о чем это я? Верно, о лошадях.

Я, конечно же, спьяну сболтнул, что у меня есть знакомый, который держит конюшню и дает лошадей напрокат. Слово не воробей, пришлось срочно разыскивать через Интернет подходящий клуб любителей верховой езды, их сейчас развелось много, и выяснять, чтобы там не требовалось предварительной записи, всяких там справок и рекомендаций трех жокеев. Выбрав подходящий клуб, я и привел туда Катьку.

— Где будете ездить, — спросила женщина-инструктор, по комплекции более подходящая для гренадерского полка, чем для кавалерии. — В поле, в манеже?

— Конечно же в поле, — уверенно ответил я. — Чего там манежиться!

— Ездить умеете?

— А как же!

В поле, точнее на какой-то пустырь, нас поехало пять всадников, считая инструктора. Кое как вскарабкавшись в седло, я принимал героические усилия. чтобы не оказаться снова на земле. Мы построились гуськом, это называется смена, и гренадер-инструктор, дав шенкеля огромной (под стать ей самой) рыжей лошади, скомандовала:

— Смена! Шагом марш!

Лошади, очевидно, хорошо понимали ее слова, судя по тому как все они дружно зашагали. И моя лошадь, пристроившись в хвост Катькиной, нехотя тронулась вперед. Шагать было совсем не трудно Мерно покачиваясь в седле и поглядывая вокруг, можно представить себя ковбоем, лихим казаком или мушкетером. Но когда раздалась команда «рысью марш», положение мое заметно усложнилось. Я «вколачивал гвозди» пятой точкой, никак не попадая в такт при попытках вставать на стременах. А вся смена рысила легко и грациозно, особенно Катька, просто залюбуешься, глядя на нее. Но когда пришло время скакать галопом!.. Боже мой! Признаться честно, я предпочел бы лучше сесть за руль гоночной машины без тормозов на горной дороге. Балансируя в скользком седле, я вцепился в переднюю луку, практически бросив повод, и молил Бога, чтобы, как избавление, поскорее прозвучала команда «рысью!». А Катька скакала как амазонка, привстав на стременах и склонив голову к гриве. А грива коня развевалась на ветру и ее собственные волосы развевались как позавчерашней ночью, когда они с Ленкой летали на метлах.

А я завершил ту приснопамятную прогулку позорным падением и синяком на заднице. Хорошо, хоть не упустил лошадь, а то лови ее потом по всему пустырю! И вот теперь мне представился случай испытать себя в ипостаси кавалериста в третий раз.

— Где ты их взял? — спросили мы с Лешеком оборотня.

— Украл! Ха-ха! Позаимствовал. В штрафном табуне, разумеется. Даром я, что ли, три года пополнял его поголовье и охранял!

Я выбрал себе каурого мерина — он показался мне большим, спокойным и невозмутимым. Лешеку досталась нервная пегая кобылка. Мы навьючили поклажу и, после того как я с третьей попытки очутился в седле, тронулись в путь У моего мерина был размашистый шаг и хорошая мягкая рысь. Скоро я научился облегчаться, да и галоп уже не так сильно меня шокировал. Пока я осваивал новый способ передвижения, глазеть по сторонам мне, сами понимаете, особенно не удавалось. Зато Вольф, всадник бывалый, как впрочем и следопыт, примерно на втором километре нашего марша заметил у обочины следы свежего кострища. и утоптанную траву: выходит, кто-то здесь ночевал. Вот, значит, откуда до нас доносился запах дыма.

Мы чередовали аллюры, чтобы лошади не сильно уставали и, судя по верстовым столбам, передвигались достаточно скоро. Чуть за полдень, впереди нас на дороге показалась карета. Она двигалась в попутном направлении, и мы ее нагоняли. Наконец-то впереди нормальные люди, можно будет расспросить их и про дорогу к этому Бэдбэару, и про самого Бэдбэара, и про Кощея, и вообще про то, куда я, черт возьми, попал. Мы пришпорили коней, и карета стала приближаться к нам еще быстрее

Два лакея на запятках, обернувшись, достали мушкеты и направили их в нас. Два выстрела грохнули, слившись в один. Одна пуля просвистела прямо над моей макушкой, другая царапнула Вольфу ухо, пошла кровь. Так, а это уже не шуточки, пули-то настоящие. Ведь могли и в глаз попасть или еще куда, а то и вообще убить! Мушкеты у них, по всей видимости, тоже были однозарядные, как и конфискованный у разбойников пистолет. Перезаряжать, находясь на запятках трясущейся кареты, им было не с руки. Тем временем карета прибавила ход, мы видели, как кучер стегал бичом коней.

— Ну, гады, это вам даром не пройдет! — сказал Вольф. — Дай-ка пистолет!

Я машинально протянул ему оружие, подсознательно догадываясь, что может произойти смертоубийство, но не знал, как помешать этому.

— Может не надо, — сказал я на всякий случай. — Пусть улепетывают!

— Ну уж нет!

Вольф был настроен очень решительно. Он пришпорил серого в яблоках и не целясь выстрелил, сбив пулей с одного из лакеев шляпу. Лешек залился оглушительным свистом, и перед каретой на дорогу упало дерево. Карета остановилась, кучер, оба лакея и еще один слуга, сидевший с кучером на облучке, бросились врассыпную в лес.

Мы подъехали к карете. По дороге Вольф подобрал сбитую с лакея шляпу. Мне показалось, сейчас он схватит ее зубами и будет трепать, как разъяренная собака. У кареты мы спешились и открыли дверцу. Внутри находился полный, средних лет человек в расшитом бисером черном камзоле, пышных (не знаю точно как сказать, не разбираюсь в средневековой одежде) шароварах что ли, или панталонах до колен и желтых чулках с подвязками крест накрест. Он забился в угол и дрожал от страха.

— Вы-вы-вы не посме-ме-ете! Я-я уже все-се отдал. Вам те-теперь нужна моя жизнь? Ну убивайте, убивайте, чего тянуть!

Он разрыдался. Вольф встряхнул его за плечо и сказал:

— Прекратите истерику, сударь, и объясните нам, что все это значит! Зачем ваши люди стреляли в нас?

Мы сели в карету. Я с Вольфом напротив перепуганного господина, Лешек — рядом с ним.

— Вы приняли нас за разбойников? — спросил я.

Он закивал головой.

— Уверяю вас, это не так. Более того, мы сами вчера оказались жертвами нападения лихого народца.

— И вас тоже обчистили до нитки? — обнаружив в нас родственную душу, перепуганный господин стал обретать дар нормальной речи.

— Напротив, мы произвели экспроприацию экспроприаторов.

— То есть?

— Ограбили разбойников, — пояснил Вольф. — Это вы ночевали у дороги в трех часах пути отсюда?

— Да-да. Да. Стало совсем темно, и я подумал, что не стоит продолжать путь… Я был очень расстроен, мы пережили такой стресс! Вчера вечером на развилке кучер свернул не на ту дорогу, и мы стали жертвами нападения этих нелюдей…

— Ета, я бы попросил, типа… — обиделся Лешек.

— Простите, этих тварей! Какой пассаж! И я принял решение — вернуться назад, поскольку выполнение моей миссии потеряло всякий смысл. Ведь они забрали и шкатулку! А без нее…

— Вы едете в Алмазную долину?

— Теперь уж да! — со вздохом сказал напуганный господин. — А еще вчера я направлялся в Шема Ханство с очень ответственным поручением Великого Волшебника, Мага и Чародея, Властелина ночи, Повелителя Алмазной долины Бэдбэара, но — увы! За утрату этой шкатулки мне грозит самое худшее: меня уволят с должности и на год лишат развлечений. А может быть и… (театральная пауза) на два!

Напуганный господин отвернулся и закрыл ладонями лицо. Я переглянулся со своими спутниками: «Почему бы не помочь хорошему человеку?», «Действительно, почему бы нет?». Я вышел из кареты и достал из рюкзака, навьюченного на каурого, шкатулку, колье, медальон и перстень.

— Это ваше?

Напуганный господин сначала онемел, потом округлил глаза, расширив их до размера… да шут с ними, не буду подбирать сравнения. А после чуть не пробил головой крышу кареты. Крыша оказалась крепкая.

— О, боги! Где вы это взяли?!!

— Я же сказал: провели экспроприацию экспроприаторов.

— Я… я так благодарен, это выше всяких похвал! Но мне нечем отблагодарить вас, у меня отняли все деньги. Почти все, заначка-то у меня осталась, но ведь меня ждут еще издержки в пути, пока я смогу обналичить векселя. Я же теперь, благодаря вашей любезности, имею возможность продолжить выполнение своей миссии. А вы держите путь в Алмазную долину?

— Да, — хором ответили мы.

— А если не секрет, по какому делу?

— Добиться аудиенции Бэдбэара, — ответил я.

— Великого Волшебника, Мага и Чародея, Властелина ночи, Повелителя Алмазной долины Бэдбэара, — добавил Лешек.

— Добиться ЕГО аудиенции непросто. У вас действительно очень важное дело?

— Да, — заявил Лешек. — лично я хочу поступить в университет и стать магистром.

— Мне нужно изменить свой мерзкий характер, — сказал Вольф. — Стать добрее, терпимее и научиться любить.

— А мне, — в свою очередь произнес я, — необходимо разыскать похищенных друзей и найти врата для перехода в другой мир.

Незнакомец развеселился. Он уже не был напуганным господином. Теперь он был Вальяжным господином, Чванливым господином и Самодовольным господином.

— Зачем же вам добиваться аудиенции Его Магейшества Великого Волшебника, Мага и Чародея, Властелина ночи, Повелителя Алмазной долины Бэдбэара? Вам, юноша, — он повернулся к Лешеку, — разумнее всего было бы обратиться в приемную комиссию университета. Вы, молодой человек, — он посмотрел на Вольфа, — просто могли бы поработать над собой методом аутотренинга или воспользоваться помощью любого мага средней руки. Что же касается вас (то есть меня), розыском пропавших людей и нелюдей занимается гражданская полиция, а насчет второго я могу вас уверить, переход в мир иной прост, — он скрестил на груди руки, откинул голову и закрыл глаза, — другого способа нет.

— Прикольно, да? — сказал Лешек. — Нам, типа, советы не нужны. Мы, как бы, и сами знаем, как мечты свои сбыть… сбудить… Тьфу! Осуществить!

— Да вы не сердитесь, господа, просто Великий Волшебник, Маг и Чародей, Властелин ночи, Повелитель Алмазной долины Бэдбэар не имеет ни времени, ни возможности пообщаться с каждым своим подданным, — говорил незнакомец, пока мы покидали карету. — Впрочем… А почему бы ему не пообщаться с чужеземцем?

Он поймал меня за руку, когда Лешек с Вольфом уже направлялись к лошадям.

— Возьмите этот перстень, — незнакомец понизил голос. — Он дает право прохода везде, во все учреждения канцелярии Его Великого Магейшества. Держите!

Сжав мою ладонь, он вложил в нее серебряный перстень с печаткой, после чего гаркнул зычным голосом:

— Эй вы, жалкие трусы! А ну выходите, вашим поганым жо… э… жизням ничего не угрожает!

Из ближайших кустов вышли два лакея, слуга и кучер.

— Ты зачем в меня стрелял, гад?! — сказал Вольф лакею без шляпы.

— Я… я… я… не… не, — замямлил тот, прячась за спины товарищей.

— Ладно, живи! — Вольф швырнул к его ногам продырявленную шляпу.

— Поворачивай карету! — крикнул господин кучеру. — Едем в Шема Ханство!

Слуги заняли свои места, кучер повернул коней, и карета, раскачиваясь и скрипя рессорами, покатила в обратную сторону.

— Эй, чужеземец! — закричал важный господин, высунувшись из окна кареты. — Если возникнут проблемы, ссылайся на меня! Я Эль Гоир, личный курьер Великого Волшебника, мага и Чародея, Властели…

Его слова потонули в стуке копыт и грохоте колос удаляющегося экипажа. Нам тоже не мешало бы продолжить путь. Правда, кое-что мешало — выкорчеванное с корнем дерево, лежащее поперек дороги. Наши кони могли бы его перепрыгнуть, но оставлять после своих разборок завал на проезжей части как-то не совсем этично.

— Нехорошо, — сказал я. — Может порубить его и убрать с дороги?

— Зачем порубить? — сказал Лешек.

Он что-то пошептал, сделал движение рукой, поднимая ее вверх, и щелкнул пальцами. Дерево поднялось и встало на место, врастая корнями в почву, словно и не падало вовсе. На дороге остались только несколько сломанных веточек.

— Где это Шема Ханство? — поинтересовался я.

— А там, — ответил Вольф, указывая назад. — Где мы ночевали, у дорожного указателя, развилка. Если поехать правее, вот она, дорога в Шема Ханство. Дорога хорошая, постоялые дворы встречаются, ежели раза три сменить лошадей, за сутки можно добраться. А они поехали левее и попали на дорогу, по которой пришли мы.

С каждым часом езды на коне я все больше привыкал к этому способу передвижения, и мне он все больше нравился. Сидишь высоко, дышится легко, любуешься пейзажами и ни о чем не думаешь, по крайней мере нет необходимости пристально вглядываться в дорогу, как при вождении автомашины. А денёк был просто чудесный. Солнышко ласково светило, птички щебетали, травки благоухали и совсем не хотелось думать о навалившихся на меня проблемах.

— Если нас ничего больше сегодня не задержит, можно будет заночевать в деревне, — сказал Вольф.

— Послушай, — сказал я, — если ты так уверенно ориентируешься, какого черта мы вчера полдня бродили вокруг этого проклятущего камня?

— Я не ориентируюсь, — ответил Вольф.

— То есть?

— Просто я читаю указатели, на них много полезной информации. Вчера, вот, мы видели указатель «Алмазная долина 140», так? А на обороте было написано: «Шема Ханство МГ 87». МГ — это дорога межгосударственного значения, на ней обязательно должны быть постоялые дворы со сменой лошадей. Ну, цифра 87, это понятно, до границ ханства восемьдесят семь верст. И сейчас, вон, видишь впереди дорожный указатель.

Он показал пальцем на едва различимый дорожный знак, выполненный на почерневшей от времени доске. Зрение, однако, у Вольфа было дай Бог каждому! Только проехав еще метров сто, я смог прочитать, что там было написано.

— Элементарон!

— Шерлок Холмс ты наш, — буркнул я.

— Чего, чего?

— Да ничего, это я так.

Становилось жарко. Хорошо бы найти живописную полянку с родничком или ручейком с прохладной водой и устроить там обеденный привал. Но вдоль дороги сплошной стеной тянулись заросли подлеска и пыльная обочина, поросшая густой крапивой, из которой торчали сиреневые пирамидки соцветий иван-чая и желтые зонтики пижмы. А борщевник вымахал такой, что был вровень с головой всадника, привставшего на стременах. Там, где подлесок слегка редел, из травы торчали шляпки грибов, никто их тут не собирал, народу — ни души!

Внезапно Лешек обогнал нас и устремил свою пегую в лесную чащу:

— Сюда! Ко мне! Скорее! — крикнул он.

Даже не спросив, зачем, мы ломанули за ним. Через несколько секунд я услышал уже знакомое мне хлопанье кожистых крыльев.

— Блин! Шапку забыли, — посетовал Лешек. — Андреич, спрячься под брюхом коня!

Я спешился и залез под брюхо каурого. Мои попутчики тоже сошли с коней, поставили их по бокам от моего, а сами отошли к толстенному дубу и, став к нему лицом, делали вид, что заехали в лес по нужде. Впрочем, судя по характерному журчанию, вовсе и не делали вид. Я бы, откровенно говоря, с превеликой радостью присоединился бы к ним, все-таки в седле мы довольно долго, но хлопанье крыльев раздавалось уже над самой головой. Громадная тень пронеслась вдоль дороги. Лес в этом месте был высок, а дорога узкая, тут вряд ли разъехались бы две телеги. Очевидно, размах крыльев не позволял чудовищу совершить посадку. Мне было до жути интересно взглянуть на этого змея поближе, а еще лучше заснять его на видео, но инстинкт самосохранения заставлял сидеть и не высовываться. Ящер сделал над нами три круга и улетел восвояси. И убрался он очень вовремя, ибо, едва я выбрался из-под брюха коня, выяснилось, что не только я, но и мой мерин испытывал малую нужду.

— Заметил, нет? — спросил я Лешека. — Как думаешь?

— Пока не ясно. Авось, типа, пронесет.

К вечеру слева от дороги открылось необъятное поле, засеянное сурожью — на нем плотной стеной, высотой до холки коней, стояли колосья пшеницы и ржи. Откуда я это знаю? Да приходилось в детстве бывать в деревне, могу отличить овес от проса, а рожь от пшеницы. Дорога, выгнувшись лукой, шла краем леса, освещаемая закатными косыми лучами и было в этом пейзаже что-то из забытого детства, а, может, из генетической памяти. Начиная с середины поля в низинке завиднелась околица, а за ней — деревня.

Мне сразу представилась типичная русская деревушка из российской глубинки. Десятка два дворов, избы, иные убогие, покосившиеся, другие — крепкие, с резными наличниками и петухами на крышах. Все зависит от количества проживающих в них лиц сильного пола. За избами огороды: огурчики, капуста, морковка, репка, укропчик — все так и прет под ласковым летним солнцем. А как прет и сколько, зависит от количества проживающих на этом дворе представительниц противоположного пола.

В такой деревушке обязательно есть свой дед Щукарь, недотепа, балагур и весельчак, объект подтрунивания всего деревенского населения. Есть там и своя Машка-распутница, эдакая местная солоха, которую дед Щукарь спросил однажды:

— Ты, говорят, Машка, обладаешь даром мужиков совращать?

На что Машка, конечно же, возмутилась:

— Даром?!! — и, поднеся к носу деда кукиш, пояснила: — Во!

И хоть через такую деревеньку насквозь проходит большак, дорога эта разбита, с глубокой колеёю, а по сторонам — невысыхающие лужи. В них босоногие ребятишки возятся с поросятами, да плещутся гуси. И куры бродят везде, с квохтаньем убегая от проезжающей телеги.

Когда до околицы осталось совсем немного, до нас донеслось бренчание балалайки. Сразу представилось, как девки сидят на завалинке, лузгают семечки и отмахиваются от назойливых ухажеров. А парни выпячивают груди и, словно барды и менестрели, или как восточные акыны на айтысу соревнуются в сочинении непристойных частушек.

Но, миновав околицу, мы убедились, что главная улица пуста. Звон балалайки доносился с крайнего двора. На завалинке покосившейся избенки сидел морщинистый старичок в драном треухе, с прилипшей к губе недокуренной «козьей ножкой» и тренькал по струнам.

— Доброго здравия, почтенный, — сказал ему Вольф, и мы тоже присоединились к приветствию.

— И вам не хворать, добрые путники, — прошепелявил старик.

— Не скажите ли, уважаемый, нет ли в вашей деревне трактира или постоялого двора?

— Нету, — ответил дед. — Трактир погорел, когда я еще таким как ты был. А постоялый двор тута держать некому. Выгоды нет никакой — проезжающих мало, а налоги большие.

— Кому ж налоги платите, барину?

— Да не, какой там барину. Самому ентому, как бишь его, чародею, магу, тьфу! И не упомнишь, как звать-то!

— Бэдбэару?

— Ага, ага!

— А на ночлег кто-нибудь пустит?

— Дык ета, как не пустить? Ступайте, вон, третья изба справа. Там вдова одна живет, бездетная, она и приютит…

— Спасибо, добрый человек.

— И вас храни Господь! Огоньку не будет?

Я бросил ему коробок спичек. Он раскочегарил свою «козью ногу» и снова забренчал на балалайке, а мы двинулись по указанному адресу.

Вдова как раз возвращалась с огорода, неся в подоле огурцы и зелень.

— Доброго здравия, — обратился к ней Вольф, он сегодня выполнял роль дипломата.

— Благодарствую. И вам того же

Ей было на вид около сорока пяти и здоровье, судя по всему, крепкое, что называется кровь с молоком.

— Пустишь, хозяюшка, на ночлег?

— Отчего ж не пустить, коли люди хорошие. А ежели с каждого по три грошика, так еще и отхарчую.

— Будь любезна. Как зовут-то тебя?

— Марфой с детства кличут. Ставьте лошадей в стойло и в хату милости прошу.

Она открыла плетневые ворота, впуская нас на подворье. Подворье у Марфы оказалось богатое: рига, амбар, сараи всякие. В одном стояла корова, в другой, пустой, мы завели своих коней, расседлали, и они захрумкали сеном. В избе пахло свежевыпеченным хлебом. Горница — просторная и чистая, ничего лишнего: лавки, стол, пара сундуков, комод, зеркало. Образа были задернуты занавеской, да, собственно, молиться из нас никто не собирался.

— Вы располагайтесь, — сказала Марфа. — А я насчет ужина похлопочу.

Я с наслаждением растянулся на жесткой лавке. После целого дня, проведенного в седле, не было ни одного участка тела, который бы у меня не ныл. В горницу влетела девчушка, лет пятнадцати-шестнадцати, миловидная, но ее уродовала огромная бородавка около носа. Увидев нас, девушка смутилась, сдернула с головы красный платок и закрыла им пол-лица.

— Ой! А где баба Марфа?

— На кухне, милая, — ответил Вольф, плотоядно улыбаясь.

Девчонка смущенно хихикнула и скрылась, захлопнув дверь. Через некоторое время вошла Марфа, неся чугунок с дымящейся картошкой, присыпанной укропом

— …ступай, Матрена, — говорила она, заканчивая, видимо, разговор с девушкой. — И не забудь: по полной луне перевяжи на ночь волосом и накрой черным платком. Наутро — как рукой все снимет. Ну, ступай! Вот, кушайте, гости дорогие, чем Бог послал — со мной переслал.

Конец реплики был уже адресован нам. Она поставила чугунок на стол, принесла еще огурцы свежие, огурцы соленые, грибочки и сало.

— Эх, закусон пропадает, — посетовал я, жалея о том, что оставил у бабки в избе командорову флягу.

Но Лешек оказался предусмотрительнее меня. Из недр своего рюкзака он извлек знакомую мне баклажку. Надеюсь, вы не забыли о ее чудесном свойстве никогда не оставаться сухой. Как умудренный опытом человек, я предупредил:

— Только по ма-а-аленькому глоточку!

— По большому, — не согласился со мной Вольф.

— Хорошо, по ма-а-аленькому большому глоточку.