Чикагская петля

1

На Вест Адамс, в районе Лоуп, он едва не погиб. Он взглянул на Сирс Тауэр, и вдруг перед ним словно вырос автобус. Он увидел лицо водителя, искаженное гримасой ужаса, и услышал визг тормозов. В следующий миг у него в голове промелькнуло: и почему я остался жив?

Весь день Паркер Джагода бродил по району Лоуп. Он определил это для себя именно как «бродил». И он не откладывал никаких дел. У него просто не было ни их, ни планов. Это был залитый солнцем день начала июля. Блестящие электронные табло показывали 91 градус по Кельвину. Он ненавидел суету города, но жара и толпы людей вокруг, спешащих между огромными зданиями, придавали ему сил.

В толпе незнакомых людей Паркер всегда чувствовал себя счастливее. Многие из тех, кто знал его, желали ему только зла, а некоторые даже смерти. Те, кто когда-то были его друзьями, теперь завидовали ему и ждали момента позлорадствовать над его неудачами — ведь нет для слабого большей радости, чем злорадствовать над крахом сильного. Паркер знал, что его близкие друзья на самом деле настроены именно так. Он даже физически чувствовал флюиды этой зависти: волну низкочастотной вибрации, которая долетала до него из противоположного конца комнаты. Она похожа на знойное дуновение или на симптомы отравления медленно действующим ядом. Словно волна неприятного запаха или внезапная темнота. И если один из этих людей поворачивался к нему спиной, ему казалось, что эти волны исходят из затылка этого человека. Самоуверенный имидж Паркера, его энергичность, его семейный бизнес — со всеми доходами — злили этих людей до дрожи.

Что же ему оставалось делать? Только избегать их. Если Паркер был дружелюбен с ними, то это приводило их в бешенство. Его острый язык только усугублял ситуацию. Таким образом, друзей у него просто не было.

Теперь он был в глубоких раздумьях. Разве он бродил не с целью нарваться на это столкновение с автобусом, которое чуть не стоило ему жизни? Осознав, что он все-таки жив, Паркер решил, что это знак свыше. Ведь он должен был умереть — по-другому и быть не могло.

Он пришел в себя уже в маленьком баре на Саус Дерборн. Рядом сидела симпатичная незнакомка, неспешно потягивающая коктейль. Ее звали Ева.

Весь день Паркер думал, что слоняется от скуки. На самом деле он наблюдал за людьми. Будто прилетел на другую планету. Будто уже умер. Ему действительно столько лет? Ему не нравилось быть тридцатисемилетним. Он пытался представить, что делают все эти люди, и стал словно абсолютно чуждым этому миру, но не зомби, это он знал точно, — ведь он был любопытен и очень энергичен.

Сегодня Паркер был словно призрак. Его не замечал никто, но он замечал всех и все. Тоска сделала его невидимым и наполнила иронией, основанной на ненависти. Ему в голову приходили самые дерзкие и невероятные остроты, и он очень жива-представлял себе замешательство и боль, которые отразятся на лицах людей, если он озвучит их. Это чувство было ему знакомо. Счастье других людей всегда отзывалось в нем болью собственного одиночества.

С того момента, как он вышел из дома, он стал свидетелем того, что никто другой не замечал. Паркер умел видеть истину. Почему она не очевидна? Почему всегда скрыта, как самая страшная тайна? Он видел мужчину с искусным макияжем на лице (тонкая подводка глаз, неброские румяна, оттеняющие скулы, какая-то косметика на губах) и женщину со слегка прикрытыми татуировками: они проступали словно синяки через ткань ее легкой летней юбки — розочка на каждой ягодице. На охраннике у входа в ЛаСаль был парик. Был заметен фальшивый хохолок, на котором крепились искусственные кудри, лежавшие слегка набок. Этот человек был счастлив тем, как ловко он обманывает этот мир. На лице мужчины с макияжем тоже была улыбка. Женщина с татуировками преподносила себя как шлюху.

Паркер спокойно сидел у себя дома в Эванстоне, как вдруг, словно по сигналу, прозвучавшему у него в голове, вскочил и побежал на поезд. Он не успел на Северо-Западный экспресс, поэтому сел в обычную ободранную электричку, по которой сновали уборщицы, торопившиеся домой. Паркер пытался угадать, которые из них были из Камбоджи. Затем он стал смотреть в окно. Молодая пара ехала из города на новой БМВ, точь-в-точь как у него. Те двое лгали друг другу, но были счастливы этой ложью. Он увидел семью, входившую в туристическое агентство. Они планировали свой отпуск. Он скорее всего будет отвратительным: будет дождливо, самолет будет то и дело трясти, попутчики сзади будут класть ноги на ручки их кресел и с силой опираться на них, без конца вставая и садясь — вот что их ожидает. А еще милый сосед в отеле, привычно снимающий проститутку и торгующийся с ней. Но сейчас эта пребывающая в неведении семья была полна надежд на долгожданный отдых. Такую же надежду он видел в глазах носильщиков в Эванстоне, встречающих прибывших на выходные гостей из Кеноша или других северных районов и предлагающих им помощь с их «таким тяжелым» багажом. У всех были планы на завтра. Если бы кто-то из них заметил Паркера, они бы точно сказали что-то вроде: «У нас есть планы, а у тебя их нет!».

Паркер подумал: люди не знают, как они ужасны. Они думают, что чертовски милы.

И он хотел шокировать их, показав, какие они на самом деле.

Именно об этом он думал, когда поезд затормозил на станции ЛаСаль в Лоуп и он увидел охранника в плохо сидящем парике. Его бордовая униформа сидела на нем также плохо, а его ботинки были грязными и с трещинами. Хорошо еще, что у этого человека не было пистолета.

Под мостом Эл у станции ЛаСаль было темно.

Это было одновременно милое и ужасное место в этом деловом центре города, все еще грязное в отдаленных его уголках.

Он точно знал, куда хотел пойти, но отказался от этой идеи. Паркер медленно спустился по Ван Верен под мост Эл, наслаждаясь темнотой и густыми тенями, разрезанными солнечными лучами, проникающими сквозь щели между стальными балками моста. Он прошел мимо розовых гранитных стен Опшнз Эксчендж, прислонился к стене маленького магазинчика и, запрокинув голову, стал рассматривать причудливые формы здание новой тюрьмы Кук Каунти, центра Метрополитан Дитеншн. Высокие оконные проемы, двадцать пять этажей. Выглядит как склеп или оборонительная крепость. Он представил себя внутри, за узким проемом черных ворот, в море скуки этого жаркого летнего дня. Это был бы просто другой образ жизни в Чикаго. И не самый плохой.

— Мелочью не поможете?

В Америке сейчас стало так много попрошаек. Они заполонили самые престижные районы. Околачиваются у фешенебельных ресторанов и даже не стесняются этого. Он ничем не отличался от типичного попрошайки: держался уважительно, но опасно. Паркер ненавидел высокомерие этого человека. Ведь этот нищий смел думать, что он — такой же, как Паркер. Да-да, такой же. Просто у него нет денег, ему не повезло, у него сейчас в жизни черная полоса и так далее — привычная лживая история. Паркер жалел, что у него не было времени взять этого человека за шкирку и объяснить ему, как безбожно он не прав и насколько отвратителен.

Паркер обошел автостоянку у Веллс, где обычно парковал свою машину. В этот раз он оставил ее на Дэвис Стрит, в Эванстоне. Пребывание в Лoyn без машины делало его еще более безликим, и это придавало ему уверенности. Он свернул за угол и увидел, что часы на здании Биржи показывали почти половину пятого. Паркер не стал смотреть на свои дорогие наручные часы.

Затем он ускорил шаг без видимой на то причины. Анализируя это впоследствии, Паркер решил, что торопился на смерть, так как в следующий момент на Вест Адамс автобус Цицеро чуть не закатал его в асфальт.

Приняв то, что он остался цел и невредим, за знамение свыше, он быстро и осознанно направился на улицу Саус Дерборн в бар, где его ждала женщина.

Увидев, как Паркер вошел в бар и направился к ее столику, Ева улыбнулась. Он знал, что это была улыбка радости и благодарности, и удивился ее уверенному заблуждению. Но тоже улыбнулся мысли о том, что она совсем не знала его.

Ева скорее всего просто поверила в то, что прочитала в разделе «Знакомства» в «Чикаго Ридер»:

«Если Вы привлекательная, стройная, ведущая здоровый образ жизни одинокая женщина от 24 до 35 лет, если вы любите вкусную еду, свежий воздух, романтические вечера и хотели бы приятно проводить время вместе, мужчина 35 лет, вес …, рост…, уравновешенный, материально обеспеченный, некурящий, но одинокий, был бы рад стать частью Вашего будущего. Жду ответа с фото и номером Вашего телефона на а/я 91209».

Она ответила письмом, написанным на листке с логотипом какой-то фирмы, пляшущими во все стороны буквами, явно левой рукой. Ее письмо было таким нежным, что не хотелось подсчитывать все ошибки. Она писала, что «не хочет обременять себя серьезными отношениями». Она «действительно устала от всех этих типов». Она не могла правильно написать «инцидент» — ну а кто сейчас может? Писала «извиняюсь» вместо «извините». Писала, что у нее есть горный велосипед. В Чикаго? «Никаких наркотиков», — тут же добавляла она. Она одинока, но осторожна. Фото не было.

Паркер представлял себе, что такие письма пишут на кухонном столе при тусклом свете. Если посмотреть на письмо внимательнее, то на нем видны мелкие жирные точки и след от чашки кофе. Он ожидал увидеть простушку с широкой спиной и маленькой карманной собачкой. Эта девушка скорее всего сидит в заношенном вытянувшемся голубом спортивном костюме, смотрит дневные ТВ-шоу и ест медленно и печально.

Паркер встречал много таких девушек. Он не выдерживал их более получаса. Этой категории женщин, отвечающих на объявления в разделе «Знакомства», можно было доверять меньше всего.

Но Ева была совсем другой: у нее были длинные темные волосы, заплетенные в одну толстую косу, чистая кожа, блестящие большие славянские глаза, как у кошки, польские черты лица с пухлыми губами. Ей было чуть за тридцать и, несмотря на то, что она была неплохо сложена, на ней была бесформенная одежда, больше похожая на униформу рабочего: кожаный жакет и синие джинсы, дополненные поношенными кроссовками Reebok. Ее походка была мужской: подпрыгивающая, с наклоном корпуса вперед, руки в карманах. На ней был спортивный свитер — и это в наше время!

Однако насчет ее осторожности он не ошибся. Паркер видел ее в четвертый раз, но они пока так и не вышли за рамки этого бара. Он тоже стал осторожным, так как его чувства к ней становились все нежнее. Он мог и не прийти на эту встречу, если бы не происшествие с автобусом.

— Я проснулся сегодня утром в отличном настроении, потому что знал, что увижу тебя, — сказал он.

— А я все думала, придешь ты или нет, — сказала она, но это прозвучало так легко…

— А что бы ты сделала, если бы я не пришел?

— То же, что и всегда, — ответила она чрезвычайно уверенно.

— Я уже говорил тебе, что у меня одна нога почти на целый размер больше другой? Я тебе когда-нибудь покажу этот феномен.

По тому, как она улыбнулась и опустила голову, Паркер понял, что она восприняла эти слова как насмешку над ней.

— Мне нравится смотреть, как мужчины с усами пьют пиво, — продолжил он. — Вот, смотри!

Мужчина за соседним столиком вытер пивную пену со своих усов и поморщился.

— Ты никогда не замечала, что у мужчин бачки всегда разной длины? Или кривые, как у этого.

Ева слегка улыбнулась и перестала злиться на него.

— Здорово! — сказал Паркер. — Я всегда злился, когда жена посмеивалась надо мной. Потому что она перебарщивала. Будто хотела не подколоть, а высмеять. Ты же понимаешь, да?

Ева снова улыбнулась и задумалась, бросив на Паркера очередной озадаченный взгляд.

— Ты когда-нибудь был во Вьетнаме? — спросила она.

— Нет! Я всегда был таким! — ответил он и сам удивился своей шутке. Это пробудило в нем невероятную нежность. — Ты мне действительно нравишься, — продолжал он. — Мне нравится быть с тобой.

Он все говорил и говорил, не отдавая себе отчета в этом. Но ему было важно, чтобы она его слушала и верила ему. Если бы он только почувствовал недоверие с ее стороны, то сразу оборвал бы эту беседу и ушел. И он точно знал, куда идти.

Но Ева верила ему или делала вид, что верит, хотя это и были просто слова. Ее вера в то, что он говорит, помогала Паркеру не терять интереса к жизни. Ему было легко. Он просто болтал, попивая минералку с соком лайма и наблюдая, как она подкладывает себе в бокал кусочки льда. Она всегда пила Калуа, Амаретто или какой-то разноцветный коктейль под названием «Малибу». Ева казалась (по крайней мере, пока) необычной женщиной. Похоже, ей не нужно было ничего, кроме слов.

— Я начинаю верить тебе, а потом меня поражает мысль: зачем такому пижону, как ты, нужна я? — сказала она и скорчила рожицу, не дождавшись его ответа. — Я такая скучная!

— Нет, неправда, — ответил Паркер. — А знаешь, почему скучные люди скучные?

Ева покачала головой и посмотрела на него со всем вниманием, словно выражая готовность выслушать целую лекцию на эту тему.

— Они скучны потому, что думают, что они интересны.

Она не поняла этой мысли. Ева окинула бар блуждающим взглядом, стараясь понять смысл этой фразы.

— А что твоя жена? — спросила она. — Ты упомянул ее.

Паркер и забыл, что упомянул это слово. И это было ошибкой с его стороны, ведь в объявлении он назвал себя одиноким, а не разведенным. Он рассердился на себя за свою невнимательность.

— Это было очень давно, — ответил он. — Она ушла к другому. Она бросила меня.

— Я знаю, как это больно, — сказала Ева.

Паркер перестал злиться. Он был рад услышать это от нее, что-то новое о ней, потому что разговоры с Евой были всегда отвлеченными, и он спрашивал себя (правда, в последнее время все реже) — кто она?

Паркер с жаром начал говорить о ней, настаивая на том, что она вовсе не скучная, что когда он с ней, то оживает и в нем появляются новые надежды. В то же время он обводил глазами бар и думал: эти люди полагают, что они счастливы. Они живут настоящей жизнью, они добры, безобидны и просты. Он завидовал им, а потом начал жалеть их, и эта жалость становилась все сильнее. Они не знали, что их ожидает, а если бы узнали (что очень маловероятно, только он знает об этом), они не были бы такими радостными.

— Эх, ты! Вечно со своей минералкой… — сказала Ева ласково и снисходительно, словно жена, с которой он прожил сотню лет.

Паркер долго молчал, и она решила заполнить эту тишину. Ева пожала плечами и сказала:

— Я хочу есть!

Паркер подозвал официантку, и она заказала, глядя на стену с черной доской, на которой были выведены мелом блюда дня.

— Рулет с колбасками по-польски, с горчицей и кетчупом, капустный салат и жареный картофель.

— Что будете пить?

— Кофе без кофеина.

— А мне еще стакан минеральной воды, — сказал Паркер, а когда принесли еду, он добавил: — Эта еда — смерть!

— Почему?

— Ты лучше съешь сначала.

Он смотрел, как она ест: разрезает колбаски, накалывает кусочки жареной картошки, жует капустный салат. Когда Ева доела, она запила еду кофе и съела последний орех и изюм из блюда, стоявшего на столе.

— Я думаю, это можно назвать пассивным суицидом, — сказал Паркер.

Ева улыбнулась ему так, будто он сказал что-то опрометчивое, и Паркер почувствовал раздражение, что было крайне не типично для него. Она и вправду такая глупая?

— Эти колбаски делаются из субпродуктов. В машину по переработке бросают кости, а на выходе получается что-то вроде фарша из рубленого мяса, жил, жира, а также волос и костей. Они еще измельчают эту смесь, пичкают ее нитратами, порошками и консервантами, а потом запихивают в съедобный презерватив, чтобы придать привлекательную форму. Хлеб содержит медленно действующий яд, называемый sodium-five, который увеличивает срок хранения и свежесть, создавая эффект «только-что-из-печки». В кетчупе и горчице море искусственных красителей: это настоящие яды на основе древесной смолы. Майонез — это вообще кошмар, сплошной холестерин, яичные желтки, масло, загустители, гуаровая камедь. И твоя кровь сейчас такая жирная! Капельки жира жареной картошки разносятся с кровью по всему твоему организму.

Ева посмотрела Паркеру в глаза и громко рыгнула.

— Ну ты и засранец!

— Ладно бы только это, но все еще хуже. У мужчин после такого, с позволения сказать, мяса начинает расти грудь. Гормоны…

Ева выпрямилась и сказала:

— Могли бы поделиться со мной парой размерчиков…

— Почему ты ешь эту дрянь?

— Вкусно!

— Набить рот — веская причина. Чавк-чавк… Органолептика.

Ева все еще улыбалась.

— Вот эти изюминки, которые ты жевала. Ты знаешь, что они обработаны минеральным маслом?

— Так это еще лучше.

— Это вызывает анальное недержание, — добавил Паркер.

Она удивленно взглянула на него.

— Ты серьезно?

Паркер ничего не ответил, а потом его стало тошнить от того, что он ей рассказал, и ему захотелось, чтобы его стошнило прямо перед ней, чтобы он вызвал у нее отвращение.

— Ну, по крайней мере, ты не раздражала официантку.

Ева не поняла, к чему он это сказал.

— Есть в таких заведениях очень рискованно, — продолжал Паркер. — Если ты будешь раздражать обслуживающего тебя официанта, он может плюнуть в твой суп или в твой кофе.

Ева посмотрела в свою чашку кофе, и ее левая рука дрогнула, будто она хотела взять ее.

— А если ты совсем им не понравишься, они возьмут твой хлеб или рулет и протрут им сиденье унитаза, а потом аккуратно положат тебе на тарелку. И ты ничего не заметишь. Всегда следи за официантом.

— Да заткнись ты! — оборвала его Ева.

Она отвернулась и больше не смотрела на Паркера. Ее выражение лица стало грустным и потерянным. Она сидела и теребила свой безразмерный свитер. Паркер знал, что обидел ее: он добился своего. Он легко придвинулся к ней и взял ее за руку. Твердость руки Евы удивила его. Ладонь оказалась мясистой и грубой.

— Прости! — сказал Паркер.

Она не смотрела на него.

— Здоровое питание — мой пунктик. Первый сердечный приступ случился у меня, когда мне было тридцать.

И только после этих его слов Ева повернулась к нему. В ее лице не было ни жалости, ни сожаления, но она смотрела на него с интересом, достаточным для того, чтобы он продолжал.

— Я чуть не умер, — медленно проговорил Паркер.

Но в этом момент он не думал о сердечном приступе, ведь никакого сердечного приступа не было. Он думал об автобусе, выросшем перед ним словно из-под земли, нависающем над ним и грозящем расплющить его. Лицо Паркера было искажено гримасой боли.

Ева разжалобилась:

— Я думала, ты просто издеваешься надо мной.

— Я бы никогда этого не сделал, — уверил ее Паркер. — Просто меня занесло.

— Я еще не привыкла к тебе.

— Да… — сказал Паркер. — Вот и хорошо. Я даже выпью за это!

С этими словами он опустошил свой стакан с минералкой, поставил его на стол, а потом поцеловал Еву. Это был их первый поцелуй. Она инстинктивно отпрянула назад, но была явно рада и смущена.

— Я весь день на работе думал о тебе, — говорил он. — Все думал, чем бы нам заняться. Мы могли бы пойти погулять.

Она едва заметно вздрогнула. Паркер понял, что ей некомфортно. Он сказал о работе, и Ева стала представлять себе его офис.

— Как там твой коллега Монстр?

Паркер улыбнулся, слегка встревоженный ее внимательностью.

Он сказал ей как-то, что у него есть коллега, которого все зовут Монстр. Его хобби — красть женское нижнее белье. Рассказав ей это, Паркер просто ждал вопроса типа: «А что он делает с этими трусиками?» У него не было офиса, о котором он говорил Еве. У него не было коллеги, помешанного на нижнем белье. Паркер был архитектором, доросшим до главы проектного бюро. Его компания — Хай Импакт Пропертиз — располагалась на Вест Уокер.

Но она смотрела на него и явно хотела сменить тему, но он настаивал.

— Ты не поверишь, — продолжал Паркер. — Мы и понятия не имеем, зачем ему это. Он держит всю эту коллекцию трусиков в шкафчике своего рабочего столика. Бог его знает, что он с ней делает. Представляешь?

Ева беспомощно ответила:

— Я даже не хочу думать об этом!

— Я думаю, что он когда-нибудь попадется!

— Надо сдать его. Пусть все знают. Даже если у него все в порядке с головой, это же воровство!

— Воровство — прикольно, — подхватил Паркер. — Слово-то какое… Ты что, он же безобидный! Если они узнают, ему крышка! Если все это всплывет… Тогда ему кранты!

Ева задумалась, а потом сказала со вздохом:

— Какой-то ты агрессивный!

— Я — агрессивный?

Он терпеть не мог, когда ему говорили такое, да еще прямо в лицо. Такие обвинения провоцировали его именно на то поведение, в котором его обвиняли. Паркер возразил, что он спокоен как удав. И сам усомнился в том, что Ева поверила ему.

— Так может сходим куда-нибудь для разнообразия? — спросил Паркер. — В ночной клуб, например!

Ева иронично ухмыльнулась и спросила:

— Ты представляешь меня в ночном клубе?

Она намекала на свой внешний вид: спортивный свитер и старые джинсы.

— Это только для начала, — настаивал Паркер. — Потом можно еще куда-нибудь сходить.

По ее выражению лица — достаточно было посмотреть в ее глаза — он понял, что она не хотела. Паркер был этому рад.

— Я бы чувствовала себя не в своей тарелке.

— Ладно, — ответил он, всячески пытаясь скрыть свое облегчение: у него словно камень упал с души, ему даже физически стало легче дышать. — Больше не буду настаивать. Пойдем, когда созреем.

— Спасибо, что не обиделся на меня, — сказала она, и погладила его по руке, а потом по щеке. Тепло ее пальцев было долгожданной наградой для Паркера. — Ненавижу трудности.

Думала ли она о том, что он говорил ей о еде? Так или иначе не концентрировалась на этом. Паркер понял, что, не настаивая на ночном клубе, проявив гибкость, он смог завоевать ее доверие. И она будет держаться за него еще сильнее, чем если бы была влюблена в него или хотела его.

Только потому, что он долго не настаивал и с ним было так просто.

«Нельзя обидеть и еще кое-кого», — подумал Паркер и посмотрел на часы. Лишь половина седьмого: и все же он уже представил, как собирается другая женщина, которая будет ждать встречи с ним. Он знал ее имя, вес и рост. Вот она сейчас смотрится в зеркало и думает о нем. Она тоже горела любопытством и питала надежды, ведь они никогда не виделись.

Ему вдруг очень захотелось, чтобы Ева ушла. Паркер встал, надеясь, что она тоже начнет собираться. Он сказал ей, что будет очень рад увидеться с ней снова. Это были просто слова — звуки в определенном порядке, но Ева улыбнулась и сказала: «Ты мне нравишься!». И сказала это с таким чувством, которое, как Паркер представлял себе, женщины берегут для любви и страсти.

Он хотел сказать, что ему нравилось быть с ней, потому что она ничего не требовала от него и потому что ему верила. Но Паркер знал, что, если он скажет ей, как мало ему нужно от нее, она тут же прекратит общаться с ним или запаникует, мучаясь подозрениями и страхами, как это свойственно женщинам.

— Мне пора, — сказала она.

Он не уточнил, куда она спешит.

— А ты не очень любопытный, да? — спросила она.

— Я очень счастливый, — сказал Паркер.

И он был действительно счастлив видеть, как она берет сумку и задвигает стул.

— Вспоминай меня хоть иногда, — сказала Ева. В этот момент он впервые услышал в ее голосе нотки одиночества.

— Верь мне, — отозвался Паркер.

Она посмотрела на него с надеждой и благодарностью, и их губы почти соприкоснулись. Ева дотронулась пальцами до его губ, что стало тенью несостоявшегося поцелуя, после чего она, казалось, прислушалась к звукам фортепьяно, доносившимся со сцены. Пианист играл «Time after Time», и Паркер знал, что она думала над чудесными словами этой песни.

Он взял ее за руку, и его явное желание выпроводить ее, его утешающий тон заставили Еву усомниться и задержаться.

Паркер сказал:

— В моей жизни есть место для тебя, но есть ли место для меня в твоей жизни?

Ее последовавший за этими словами взгляд — одно то, как немного расширились ее глаза — был красноречивее всяких слов. В жизни Евы было место, был вакуум, который душил ее. И он представил ее одну в комнате. Она слушала грустные песни и становилась еще печальнее.

— У нас все будет хорошо! — уверил он.

Блуждающий взгляд Евы, в свою очередь, уверил его в том, что в этот момент она думала о том, как хорошо им будет вместе. Для такой одинокой женщины, как Ева, слово «мы» обладало особой, почти магической силой и красотой. Паркеру даже стало за нее страшно. Он испугался той власти, которую приобрел над ней. Он был рад видеть, как она уходит. Сейчас рад.

У него еще было достаточно времени, чтобы пройти пешком полторы мили до Феликсиз — бара на Норд Раш, где его должна была ждать некто Шэрон (одинокая женщина, рост…, вес…, «мелированная блондинка»), Это было их первое свидание, придет она вовремя или нет, было не так важно.

Объявление в «Чикаго Ридер», на которое она ответила, гласило:

«Успешный, сильный, неординарный, благородный одинокий мужчина 35 лет, имеющий собственный бизнес, ищет открытую и легкую на подъем женщину для встреч, совместных поездок и т. д. Пишите с фото и номером телефона на а/я 58362».

Ответ был коротким, написанным зелеными чернилами, но было бы достаточно и просто фото: в ее лице была смелость, даже дерзость. У нее была темная загорелая кожа, короткие густые волосы, верхние пуговицы ее блузки были расстегнуты. Она улыбалась как человек, устраивающийся на работу. Когда они говорили по телефону — да, она знает Феликсиз, — он заметил ее странную манеру говорить, словно ей не хватало воздуха и она постоянно сглатывала. В пятницу? Отлично! В тот момент — это было на прошлой неделе — Паркер сомневался, что поедет на эту встречу.

Но вот он здесь, проталкивается в толпе бара Феликсиз и ищет глазами пышную шевелюру Шэрон. Она сидела за угловым столиком. К ней приставал какой-то тип, который исчез, как только Паркер заговорил с ней.

— Ты именно такой, каким я тебя представляла, — начала Шэрон.

Они выпили по чуть-чуть. Она заказала водку, назвав ее Столи, а он снова заказал минералку.

— Я тут подумал. Мы могли бы пойти в ночной клуб, — предложил Паркер, — а потом еще куда-нибудь.

Ему было абсолютно безразлично. Это были просто слова. Если женщина согласится, придется принять все последствия. Он не открывал дверь со словами: «Входи, будь как дома!». Он просто обстоятельно отпирал дверь ключом и говорил: «Дверь открыта». Паркер предоставлял женщине решать, хочет ли она знать, что за этой дверью.

Шэрон слегка нетрезво улыбнулась и уточнила:

— В ночной паб или в ночной клуб?

— А что, есть разница?

— В одном едят, в другом в основном пьют, но я не знаю точно, где что, — сказала Шэрон и уточнила, — я не была ни там, ни там настолько долго, чтобы понять разницу.

В ходе их первого разговора по телефону она спросила: «Что значит неординарный? Что ты имеешь в виду под словом «благородный»?». И он ответил: «Я полагаю, что мы понимаем под этим одно и то же». На это она дико расхохоталась.

— Я думаю, люби себя, чихай на всех — вот рецепт счастья.

Ее смех почему-то заставил Паркера предположить, что она точно знает, что делает. Этот смех выдавал богатый жизненный опыт.

— Что ты делала сегодня?

— Да просто бродила, — ответила Шэрон.

У нее была маленькая грудь и тонкие ручки, глаза были очерчены зеленой подводкой. Когда она смеялась, открывались большие ровные зубы.

— Просто бродила по улицам, дома очень жарко.

— Ты одна?

Она снова рассмеялась, обнажив свои ровные белоснежные зубки.

— Сегодня я слышу этот вопрос уже в миллиардный раз…

Шэрон говорила легко и непринужденно, будто они были старые друзья. Но Паркер чувствовал, что на это есть другая причина. Она просто привыкла разговаривать с незнакомыми людьми. И она все еще говорила.

— Я зашла после обеда в кафе отдохнуть, — рассказывала Шэрон, — и вот я захожу, а у барной стойки стоит около миллиона парней. Так вот я прохожу и сажусь на свободное место, и они начинают угощать меня наперебой, 50 человек сразу! И потом они начинают кадриться ко мне. Что с этими парнями? Я бы с радостью ушла, но на улице так жарко, воздух как из доменной печи, 200 градусов по Кельвину, и они все… Все эти разговоры без конца о засухе: не поливайте газоны, не принимайте ванну. Об этом трещат по радио пятьсот раз на день… И все же я ушла, потому что эти парни меня достали.

Он хотел, чтобы она замолчала.

— Так что насчет ночного клуба? — еще раз попытался Паркер.

У Шэрон была манера маленькой девочки складывать губки бантиком и делать удивленное лицо перед тем, как начать говорить. Так она показывала, что обдумывает ответ.

— Ну… тогда мне сначала надо переодеться, — сказала она.

— Можно переодеться потом, — ответил он.

— Ты предлагаешь — пойти в одно из этих круглосуточных заведений? — Шэрон резко взглянула на него.

Паркер слегка махнул рукой, ухмыльнулся и сказал:

— Выбирай!

— Ну… — сказала она и снова скорчила гримасу маленькой девочки.

Она могла отказаться. Могла сказать что угодно. Он ни к чему ее не принуждал. Просто потому, как он слегка махнул рукой, она поняла, что ответственность полностью на ней, и за последствия — тоже. Паркер действительно возложил на нее ответственность. Согласившись на эту встречу, согласившись пойти, Шэрон признавала, что знает его.

Она уже была в компании незнакомых мужчин — это ясно. Возможно, размышлял Паркер, она знала его даже лучше, чем он сам, что налагало на нее, однако, еще большую ответственность.

Садясь в такси, Шэрон сказала:

— А знаешь, мне нравятся твои ботинки!

— Да, хорошие — дышащие! — ответил он.

Она даже не улыбнулась. Его ответ встревожил ее больше, чем если бы он сказал что-то дерзкое.

— Мои ноги абсолютно одинакового размера, — добавил Паркер. — Это большая редкость.

Когда она снова повернулась к нему и заговорила, ее лицо все еще было встревоженным.

— Я думаю, они подходят. Если парень необычный, то он должен быть благородным.

Таксист улыбнулся, а Паркер и Шэрон посмотрели друг на друга. Но этот таксист, одетый во все черное, смеялся не над их словами, а над тем, что видел на экране портативного телевизора, где шло шоу «Свидание вслепую».