Чистое небо (СИ)

Браслеты судьбы

Исполосованная спина зажила быстро, глаза перестали слезиться и болеть в тот же день.

А Двенна исчезла. Многие шептались, что ее забрали эльфы, а Мартин считал, что она сама ушла их искать.

Всю дорогу назад в ВересковицыДвенна плакала не переставая, а потом оказалось, что Миррен умерла за несколько часов до того, как они вернулись, и девушка тронулась умом. Перестала разговаривать, шарахалась от людей, а потом в один прекрасный день просто пропала. Мартин вспомнил страшные истории, которые Кара рассказывала детворе, когда он сам был еще совсем маленьким — когда на сердце у человека совсем плохо, он уходит искать тех, кто не смотрит в небо. Эльфы забирают у него память, забирают сердце, и человек истончается, становится безмолвным серым призраком, больше не чувствующим ничего — ни радости, ни горя, ни боли.

А может, он не прав, и Двенна ушла не сама, а те, кто не смотрит в небо, пришли и увели ее. Пришли же они за ним. Если поднять голову (ну это легко сказать — она тяжелая как камень и горячая, того и гляди задымится) — можно увидеть, как эльфы плавают под низким темным потолком дома, протягивают к Мартину длинные тонкие руки, будто сплетенные из полос дыма, предлагают ему красные глянцевые фрукты. Наверное, вкусные. Он с опаской тянет собственную дрожащую руку…

— Что ты делаешь? — испуганный голос матери.

— Ем, — бормочет Мартин. — Эльфы… угощают…

— Ах ты, горе мое, — вздыхает она. Холодная и мокрая ткань ложится на лоб, и эльфы исчезают. Лиц он не рассмотрел, только длинные руки, похожие на паучьи лапки. Ну верно. Он ведь не знает, как выглядят эльфы. Никто не знает.

В голове немного прояснилось. Конечно, под потолком никого не было. Его лихорадит, вот и мерещится всякое. Все из-за этого проклятого браслета. Мартин снова поднял руку. Тонкий обруч из потемневшей, почти черной меди плотно охватывал запястье. И ведь не снимешь, разве что руку отрубить. Хотя это был бы не самый плохой вариант.

Дурак, вздохнул про себя Мартин. Все мы дураки, что согласились их надеть, но я-то видел такой браслет раньше, у шерифа в Дановом Холле. Должен был догадаться. Должен был предупредить остальных. А теперь уже слишком поздно.

Все началось со слухов. Со странных новостей, которые приносили проходящие через округу путники — солдаты, торговцы, бродячие менестрели, беженцы.

Гоблинов удалось выбить из бывших земель Мида и Карлейна с севера Лостада, но они намертво встали в Авлари, вгрызлись клыками в тамошние каменистые пустоши, а на юге разгорелась новая война. Король и королева Апрая наотрез отказались отдавать свою державу под власть Венардии, объявили, что при необходимости справятся с гоблинами сами. Бои уже шли вовсю, хотя было так и непонятно, напали ли венардийцы первыми, или же апрайские рыцари решили нанести упреждающий удар.

А еще по северным землям, освобожденным от гоблинов, прокатилась волной какая-то странная хворь — наверное, хворь. Проходившие через Вересковицы люди рассказывали об опустевших, наполовину выгоревших деревнях и фермах и наспех засыпанных длинных рвах рядом с каждой из них.

— А может, и не хворь это никакая, — говорил один из таких, длинный и тощий патлатый мужик с висящей на поясе деревянной дудкой. — Я вот седьмину назад в одну такую деревеньку по пьяни забрел, насквозь ее прошел, и ничего. Потом трясся, вдруг теперь заболею, только нет, то ли небо миловало, то ли не болезнь это вообще, а эльфийское колдовство.

— Или гоблинское, — вставил кто-то из деревенских.

— Да иди ты, — возразили ему. — Гоблины вообще колдовать не умеют.

— Наши не умели, а другие, может, очень даже…

— Все, хватит о гоблинах. Замяли, ребята, замяли…

А потом в Вересковицы пришли солдаты — большой отряд в несколько сотен человек, а вместе с ними несколько священников, которых в здешних краях раньше не видели, в когда-то, наверное, красных рясах, которые со временем превратились в бледно-рыжие. Назвались братьями ордена Рассвета.

Гоблины знают, что им не одолеть наших воинов в честном бою, говорили они собравшимся вокруг людям. Чтобы отомстить, их шаманы наслали на ваши земли проклятие. Но король добр и хочет помочь своим новым подданным. Мы привезли с собой браслеты, выкованные колдовским молотом эльфийского короля Диана. Ройс Золотой победил Диана в битве, отнял у него молот, и с тех пор в Венардии им куют браслеты судьбы. Носящего такой браслет обходят стороной любые болезни, несчастья и злое колдовство. Его Величество Карл прислал такие и вам, чтобы защитить вас…

Священник поднял руку и показал всем поблескивающий покрытый узорами золотистый обруч, свободно болтающийся на худом предплечье.

— Взгляните, добрые люди, такие же есть и у меня, и у моих братьев. Не бойтесь! Подходите и берите свои браслеты судьбы!

Мартин уже потом понял, что должен был заподозрить неладное. Слишком слащаво улыбались священники, протягивая поселянам темные тонкие обручи, слишком усердно подталкивали тех, кто колебался, солдаты. Сразу же кто-то испуганно закричал — браслет слишком сильно сжал руку и снять его оказалось невозможно. Братья ордена Рассвета бросились к нему, стали уговаривать, твердили, что бояться нечего, что так и должно быть. Под шумок кто-то попытался улизнуть, но его поймали и пинками загнали назад в очередь.

Подошел черед Мартина; священник достал из позвякивающей кожаной сумки браслет и жестом приказал протянуть руку. Он подчинился. Было немного страшно, особенно когда медный обруч, достаточно широкий, чтобы в него свободно прошла кисть, вдруг как будто стал меньше и плотно обхватил запястье. Но хотя бы не больно, и то хорошо.

Потом какая-то женщина заупрямилась, наотрез отказываясь надевать браслет. Солдаты уже явно теряли терпение и готовы были вмешаться, но один из орденских братьев снова принялся мягко упрашивать ее, а потом приказал одному из венардийских стрелков разрядить в него свой арбалет.

— Смотрите, смотрите все, — пригласил священник. — Хью, подойди ближе. Да, пяти шагов достаточно… А теперь — стреляй!

У того в последний момент дрогнула рука или, может, произошло что-то еще, только арбалетный болт прошел мимо, а священник с улыбкой посмотрел по сторонам.

— Видите? Бояться нечего. Браслет оградит вас от любой беды.

Когда со всем было покончено, братья ордена Рассвета ушли. Солдаты — нет. Они разбили лагерь вокруг деревни, выставили караулы. На растерянные вопросы отвечали, что волшебство браслетов действует только в Вересковицах, и что ради безопасности самих же поселян покидать деревню запрещается.

— Так сколько нам здесь сидеть? — принялись возмущаться люди.

— Сколько понадобится! — зло сплюнул капитан венардийцев, сменивший Венделла, отряд которого ушел вместе со священниками. — Вам же добра хотят, чурбаны безмозглые!

Нужно было догадаться — эта мысль потом билась в голове у Мартина, когда он метался в бреду. Нужно было догадаться. Нужно было…

Спустя два дня, рано утром, вдруг вспыхнул один из домов. Разбуженые отчаянными криками люди высыпали на улицу, и тут же раздались новые крики — кто-то упал и сломал ногу. На это сперва не обратили внимание. Жители Вересковиц бросились к колодцу. Мичил успел первым — поскользнулся, ударился о каменный оголовок, упал и больше не шевелился. У него оказалась свернутой шея.

Люди в панике метались по деревне. Кто-то все-таки смог набрать воды, побежал было к пылающему дому. Взмахнув рукой, не удержал тяжелое деревянное ведро — оно ударило в голову бегущего следом.

Снова крики, страшные крики боли и ужаса. Из пылающего дома, шатаясь, появилась объятая пламенем фигура. Те, кто толпился вокруг, не успели отскочить и огонь с внезапно налетевшим порывом ветра перекинулся на них. Мартин, который застыл посреди улицы, растерянный и перепуганный, успел увидеть, как пламя перебирается на покрытую дерном крышу соседнего дома, а потом в один момент накатила волна жара, головная боль, такая сильная, что перед глазами все поплыло, мышцы свело судорогой и он упал. Попытался приподняться — и не смог. Его трясло так, что руки разъехались в стороны, не в силах поддерживать вес тела, и он опять уткнулся лицом в пыль.

Потом Мартин обнаружил себя уже дома, лежащим на циновке, с куском мокрой ткани на лбу. Сил пошевелиться не было. Да что пошевелиться, даже звук издать. Пить хотелось страшно, прямо перед ним на полу стоял кувшин, до краев, он был уверен, заполненный вкусной ледяной водой, а он не мог протянуть руку или попросить напиться.

И голоса. Голоса родителей, понял Мартин и обрадовался, что те живы. Их браслеты уберегли. А всех остальных? Что вообще произошло? Что..?

— Нас обманули, Мойна. Всех обманули. Чтобы их небо прокляло!

— Эван…

— Пока мы до их лагеря дошли, двое по дороге рухнули. Трясучая напасть, как у Мартина. А капитан этих сволочей к нам вышел и давай орать. Говорит, нужно было с самого начала силой

на вас всех одеть браслеты и вся недолга. Орденские вам соврали, говорит. Браслеты беду отводят, только не от нас, понимаешь? Они парные, оказывается. Медные, как наши, и золотые. Зло, которое золотые браслеты отводят, к нам и липнет!

Мать ахнула.

— Ублюдки венардийские нацепили золотые браслеты на своих солдат, которые сейчас на юге дерутся. Не думаю, что их там трясучка косит или они головы себе о колодец разбивают, скорее просто тот, на ком был браслет Мичила, должен был погибнуть в бою.

— Что же с Мартином будет? — встревоженно спросила она. Отец помолчал.

— Раз не умер, уже хорошо, — сказал он наконец. — Может, это считается за рану или еще что-то в этом роде. Я вот, видишь, всего-навсего руку обжег. Ты вообще, слава небу, невредимой осталась… Капитан этот, скотина, стыдить еще нас вздумал. Вы, мол, ублюдки неблагодарные, раз не желаете помочь королевским войскам в войне. Мы вас освободили, а вы… Старая песня. Говорит, чтобы снять эти треклятые штуки и не пытались, все равно не выйдет, разве что руку отрубить. Зато тем, говорит, кто выживет, королевское прощение будет. Позволят снова птицу ловить, поля возделывать, и…

— Да пусть подавятся своим прощением! Я готова всю жизнь гоблинский хлеб есть, лишь бы Марти выжил!

Он умудрился разлепить запекшиеся губы.

— Простите, я… простите.

К нему кинулись, приподняли, дали напиться.

— Все хорошо. Все будет хорошо, сынок. — повторял отец снова и снова. Мать беззвучно плакала и гладила его по горящим щекам.

— Я должен был догадаться, — прошептал Мартин. — Простите меня… Я должен был…

Снова накатила волна жара, судорогой пронзило все тело, а потом пришли эльфы.

Лихорадка почти не отпускала. В тяжелом липком беспамятстве терялось чувство времени, тонули звуки и даже глаза было толком не открыть. Лишь временами Мартин будто выныривал из темного болота, ощущал холодную воду на губах, ласковое касание рук, знакомые голоса. Потом исчезли и они. Ему было плохо, но тело не слушалось, даже позвать родителей не получалось — из горла вырывались только тихие жалобные звуки.

Были другие голоса — на улице снова кто-то кричал, слышался плач. Потом темные расплывающиеся тени заходили по дому, запричитали странными, постоянно меняющимися голосами.

— Мойна! Мойна, ты… ты что… ох, небо, спаси!

— Что?

— Вчера только Эван помер, теперь…

— Что, от трясучки тоже?

— Да нет, я не… Ой, не смотри!

— Да что с ней?

Эльфы, подумал Мартин. Снова пришли.

— Не смотри, говорю! Лицо синее все, горло расцарапано. Не иначе, подавилась насмерть. Вон и крошки на полу, и…

Звуки, будто кого-то тошнит.

— Этак вся деревня вымрет, — мрачно сказала вторая тень. — И так с десяток человек всего остались. Ну его, я не собираюсь ждать, пока меня трясучка скрутит или еще что. Все равно сдохнем.

— Ну что ты задумал еще?

— Пойду в лагерь к венардийцам. Может, прежде чем зарубят, сумею хоть одного сукина сына прибить.

— Дурак, — слабо возразила первая тень. — Нас небо хранит пока. Может, дотянем как-нибудь. А выжившим они прощение обещали, и…

— А ты и поверил. И кто из нас дурак?

Эван и Мойна. Мертвы. Эван и Мойна. Знакомые имена. Мысли разбегаются, толком даже сосредоточиться не выходит.

Эван. Мойна.

Эваном мать называла отца. Да. А он ее…

Мертвы.

Мартин напряг горло и оттуда вырвался прерывающийся хриплый крик. Сделал огромное усилие, поднялся на четвереньки, потом медленно выпрямился. Продолжая кричать, сделал шаг, другой, на трясущихся ногах.

Тени заметались.

— А-а, небо, спаси! Мертвец встал! Мертвец…

— Ах ты ж!.. Стой, это пацан их, что первым заболел, Мартин. Тьфу ты, вот умеешь панику нагнать.

— Он же мертвым лежал!

— Ну видишь, значит не совсем мертвым. Мартин, слышишь, ты это… успокойся, а?

— Ты…

Мама. Отец. Мертвы.

Новый приступ жара обрушился на мальчика вместе с судорогами и болью, в глазах стало совсем темно, и он упал ничком на земляной пол.

Тьма. Пышущая жаром черно-багровая тьма, и в ней только боль и изредка долетающие откуда-то звуки.

Крики. Топот. Звон железа. Снова отчаянные крики.

— Вы же обещали, что…

— Пощадите! Поща…

— Ну, долго ты возиться с ними будешь?

— Все, это вроде последние были. Давай-ка…

— Эх, самое отвратное в этой работенке — жмуриков таскать…

Он нырнул глубже во тьму, и голоса пропали. Потом, может через час, а может, через год, зазвучали снова:

— А и воняет же, небо грозовое! Почему бы их не сжечь просто? Обязательно всех по одному таскать и закапывать?

— Заткнись, Хэл.

— Хоть бы телегу подогнали, ну…

— Заткнись, кому говорю! Хватай бабу, и…

— Ох, ты на рожу глянь. Страх-то какой! Не, я лучше пацана потащу.

— Ладно, ладно, только заткнись!

Нет сил кричать. Нет сил шевелиться. Лучше спрятаться подальше в темноту. Его подхватили, грубо перебросили через плечо и понесли куда-то.

Снова черно-багровый провал. Через какое-то время Мартин обнаружил себя лежащим на чем-то мягком. Холодном и мягком. И сверху еще навалился какой-то мешок, так, что и не вздохнуть. Рядом жалобно стонали.

— Ларкин, эта вроде еще жива!

— Да ну? Сейчас исправлю.

Хруст, слабый вскрик, за ним тишина.

— Ну, все вроде. Давайте, ребята, засыпайте. И быстрее! В лагере пиво ждет, чем быстрей закончим…

Спасительная тьма совсем отступила. Остался жар, жажда, боль в голове и мышцах и боль в сто раз более сильная, что терзала его изнутри. Будто болело не тело, а душа. Почему? Мартин не помнил. Просто было очень плохо и больно, было трудно дышать, сверху что-то сыпалось и давило, и он очень надеялся, что вот-вот умрет.

Он терпеливо ждал, а смерть все не приходила, только тоска и горе мучили Мартина все сильнее, заставляя плакать без звуков и слез.

Эльфы, наконец вспомнил он. Эльфы могут сделать меня призраком. Могут сделать так, чтобы боль ушла.

Нужно найти эльфов.

Мартин помнил, как с трудом выбрался на поверхность и оказался посреди темного пустого поля. В темноте совсем рядом мигали огоньки, слышались смех, нестройные песни и звуки дудок и струн.

— Они, — в ужасе прошептал он, не понимая даже, почему так боится и ненавидит тех, кто поет и смеется там, среди огней. — Они.

Шатаясь, он захромал в ночную тьму.

Потом его сознание прыгало, как плоский камешек на воде. Между приступами накатывающей темноты были моменты, когда мальчик понимал, где находится и что происходит вокруг. Он помнил, как брел по обочине какой-то дороги, на ходу жевал какие-то листья и семечки; помнил, как склонился над дождевой лужей, чтобы напиться, и увидел в ней бледное привидение с пустыми черными глазами, исхудалым лицом и грязными длинными волосами, которые висели как сосульки; как трясучка скрутила его посреди какой-то деревни и люди в панике бросились от него врассыпную; как ночевал в стогу сена; как на окраине маленького городка кучка детей смеялась над ним, тыкала пальцами и швыряла камни. Вроде бы был какой-то священник, который дал Мартину кусок хлеба и немного овощей и пытался участливо расспрашивать о чем-то, но он только шептал «они» и дрожал — то ли от страха, то ли от подступающего приступа болезни.

Жар и судороги, хоть стали не такими сильными, все не отпускали — иногда трясучка билаМартина по пять-шесть раз за день. Он тосковал и плакал, сам не понимая почему. И эльфы ему так и не встретились.

Наконец он смирился. В очередной раз вынырнув из омута беспамятства и обнаружив себя под проливным дождем посреди лесной чащи, Мартин вздохнул и уселся на траву. Была ночь, звезды и луна скрылись за тучами, а он сидел, обхватив колени, чувствовал, как сверху хлещут потоки воды и снова ждал смерти. Может быть, здесь водятся медведи или волки. Может, если повезет, небо пошлет молнию. На худой конец, можно просто простудиться — простуда вместе с трясучкой точно добьют его.

Вскоре мальчик ощутил, что приближается новый приступ. Головная боль, жар, будто он не сидел под ледяным дождем, тело охватила дрожь, которая в ближайшие минуты будет только усиливаться. Мартин снова вздохнул и улегся, вытянув руки и ноги. Взглянул в небо — гроза начала стихать, ветер уносил обрывки туч и прямо над ним повис серебристый диск луны…

Шум. Топот копыт, треск ветвей, свист. Из зарослей вылетел олень, едва не растоптав Мартина, в последний момент метнулся в сторону и исчез. Преодолевая подступающие судороги и дурноту, Мартин приподнялся.

В чаще, откуда появился олень, мерцали, приближаясь, ярко-синие огоньки.